***
Отправленная сообщением инструкция, как попасть в подъезд, куда подняться и как не испугаться наличия на этаже всего одной квартиры, нивелировала необходимость спуститься на улицу. Молодой человек прямо на пороге, не прикрыв дверь, взял его за затылок, прижал к себе и пару минут гладил по плечам, пока не забрал дрожь. Он обвил того руками, шепнул в пальто: — Извини, что выдернул посреди ночи. Просто запаниковал, меня же в скорой послали… — А когда ты паникуешь, тебе нужен я, знаю, — улыбнулся Антон, невесомо поцеловал в висок, забрав теперь и головную боль, затем снял верхнюю одежду, бегло осмотрел прихожую, отделанную камнем, имитировавшим мрамор. — Сообрази стакан воды и жаропонижающее. Получив нужное и оставив в центре коридора рюкзак, тот надолго ушёл. Из детской не доносились голоса, ничего объяснять взволнованному отцу не спешили. Потому Арсений эти пятьдесят минут, показавшиеся вечностью, ходил по кухне из стороны в сторону и не срывался, не бежал к Кьяре только из-за факта, что Антон явно больше него разбирался в ситуации. Там же, на истоптанной хождением дорожке от окна до холодильника его и нашли, остановили взглядом, принялись раздавать указания: — Значит, смотри. Ей нужно много пить, отдыхать, никакой школы и дополнительных. Ты прям утром, прям в срочном порядке перед работой едешь делать прививку от ветрянки, чтоб не слечь тоже. Потом два раза в день мажешь пузырьки на коже зелёнкой и… — Чтоб она зелёная ходила? — перебил мужчина. Собеседник закатил глаза. — Чтоб язвы засыхали, — тот окинул Арсения взглядом, усмехнулся. — Фукорцин тоже подойдёт, будет ходить розовенькая, если цвет принципиален. — Чужой взгляд скользнул ему за спину, изучил кухню, плавно перетекавшую в гостиную с диваном и телевизором, вернулся к глазам уже с большим пониманием. — Сколько матери не будет? Вероятно, парень с опозданием заметил, что в квартире их было всего трое, сложил воедино кусочки картинки. Ему бы тоже не помешало остыть до обычного состояния, однако под слоем навязанного извне спокойствия продолжало трепыхаться волнение. — Неделю. Я утром няню вызову. Хотя она уже несколько дней с температурой валяется… — Ребёнку нужен уход, — строго сказал Антон, следом вдруг перестал хмуриться. — Ладно, уж вдвоём-то разберёмся, что делать. Это прозвучало, как обещание помочь при необходимости снова, не бросить в беде нерадивого отца. Он просунул палец в шлёвку на чужих джинсах, чтобы удержать того, кто не пытался отойти, боясь, что, выполнив миссию, парень уедет. «Ты останешься со мной сегодня?» Ему улыбнулись, словно прочитали вопрос по испуганному выражению лица, потом убрали волосы со лба и проговорили ласково: — Ничего страшного не случилось, жить будет, гарантирую. Можешь расслабиться, радость моя. Я рядом. Его поза и правда стала менее напряжённой, мышцы развязались из морских узлов. Антон влиял на психику не голосом, как гипнотизёр, а смыслом фраз, как человек, всегда знавший, что делать, не поддававшийся его панике. Арсений, всю жизнь решавший проблемы самостоятельно, оценил значение слова «друг» как раз в ту секунду, когда был за шею потянут в поцелуй. — Не здесь, — он упёрся ладонью партнёру в живот, остановив движение. — Что, мораль проснулась? — хмыкнул Антон, притёрся носом к виску. Он слышал частое дыхание, чувствовал быстрое сердцебиение под пальцами, и тоже понемногу отдавался трансу возбуждения. Приблизившись вплотную, молодой человек вжал его поясницей в столешницу и не дал отклониться, придержав за талию. — Мелочь наверняка уже спит. Если постараешься стонать тихо, не разбудим. Тело вздрогнуло, скинув с сознания пелену. Всё было какое-то неправильное, неестественное, однако не в той мере, как обычно. Этот человек ещё недавно советовал ему отдать Кьяру на кружок, спрашивал, действительно ли он менялся в лучшую сторону, а сейчас предлагал стать более паршивым родителем, чем и так был. — Это не ты, — шепнул Арсений прямо в пухлые губы, отстранился на пару сантиметров, чтобы заглянуть второму в глаза. — Не знаю, что ты делаешь и зачем, но перестань. — Парень, вместо ответа, вернул ему пространство для движений, отступив, и уставился с чем-то, похожим на удивление. Мужчина отёр лицо ладонями, прогоняя остатки неуместного желания. — Пойдём спать, ладно? Прямо по коридору есть гостевая, но можешь и к Алёне лечь. А, нет, вот теперь показалось удивление. Собеседник не ожидал, вероятно, что они с супругой жили в разных спальнях, но уточнять не стал, сосредоточился на ином: — К себе не зовёшь, значит? — Зову, если без, — Арсений обвёл пальцем полметра между ними, однако слово нужное не нашёл, — вот этого, что только что было. — Я не понимаю твою грань, — выпалил молодой человек, опустив голову. — Поясни? Он не был способен сейчас думать за двоих, поэтому нуждался в помощи. Которую получил после внушительной паузы: — В какой момент мне приставать, а в какой просто разговаривать? Я не могу нащупать, где ты провёл грань между нами-приятелями и нами-любовниками. — Наверное, потому, что для меня такой грани нет, — выдохнул мужчина и развёл руками, когда на него подняли сомневающийся взгляд. — Если ты спросишь, почему нет, то получишь ту тупую фразу с «кажется». Так что давай лучше спать. — Арсений двинулся к двери, на полпути развернулся и вложил в улыбку все извинения мира. — Можно попросить тебя выключить телефон? Ничего личного, не обижайся. — Да я уже привык, честно говоря, — усмехнулся Антон, наконец последовав за ним. В коридоре понизил громкость голоса, чтобы не разбудить ребёнка: — Личного досмотра не будет? — Нет. Уверен, ты справишься с раздеванием самостоятельно. Парень недовольно поджал губы, но препираться не стал. В тишине его спальни из шкафа были вытащены дополнительная подушка, сменная одежда, будто они не привыкли спать обнажёнными, второе одеяло. Он, не осознавая этого в полной мере, заботился не о чужом комфорте, а о собственном, желал уберечься от соблазна поддаться слабости, как только окажется к Антону слишком близко. Партнёр же не спешил ложиться, остановился у кровати, в луче света от фонаря, скрестил руки на груди: — Кость, что мы делаем, когда между нами что-то идёт не так гладко, как хочется? — Ругаемся, потом занимаемся сексом и притворяемся, что ругани не было? — отшутился Арсений. Гость закатил глаза, хотя спорить не решился, потому что оба понимали его правоту. Пришлось поменять положение на сидячее, чтобы не заснуть посреди диалога. — Разговариваем, да. Я уловил подтекст вопроса. — Тогда будь любезен. Твоё молчание такое тихое и ненавязчивое, что я скоро оглохну. Пожалуй, если бы его не спросили, мужчина бы не заметил, как напряжённо думал всё это время, как осаживал сомнение. Как выбирал сон вместо обсуждения. Однако парень такой выбор не поддержал, чем, собственно, на двадцатый или сотый раз уже не удивил. Уставший мозг пошёл в атаку вместо осторожного блуждания вокруг да около темы: — Ты бы приехал, если бы я не сказал про Кьяру? — Имеешь в виду: забочусь ли я о твоей дочери из-за тебя или из-за чувства вины перед покойной сестрой? Ровный голос собеседника не выдавал раздражение. Или Арсений не улавливал опасные нотки, потому продолжил говорить прямо: — Нет, скорее так: ты примчался бы ко мне, как примчался к ней? Твоя сестра ни при чём, я до сих пор не уверен, что верю в эту историю. — Вот это мы удачно свернули, — усмехнулся парень, склонив голову набок. — Почему же не веришь? — Ты рассказывал так, будто тебе плевать, — пояснил он, не осознавая свою излишнюю честность. — Значит, либо соврал где-то, либо в принципе выдумал всё целиком. — Либо у меня свои способы справляться с утратой. — Антон поставил колено на кровать и вдруг, замерев снова, рассмеялся. — Вариантов может быть больше, чем три, кстати. Либо я, например, псих, который имеет проблемы с демонстрацией эмоций. Либо, тоже например, убил сестру сам и теперь ищу новую маленькую жертву. — В белом свете сверкнула улыбка не менее белых зубов. — В таком случае не стоило приводить меня сюда. Шестерёнки под черепной коробкой зашевелились. Мужчина начал понимать, что сделал, кого и куда пригласил и, с ужасом осмотрев длинную фигуру, выдавил: — Ты меня сейчас пугаешь, Антош. — Брось, — цокнул тот, — я же первым притащил тебя к себе в квартиру. — Съёмную, ага, — парировал он и не смог перестать думать вслух: — Я не знаю ни твоего полного имени, ни даты или места рождения, ничего про образование и прошлое. Даже про настоящее не знаю! И привёл… — Арсений закрыл лицо ладонями. — Господи, какой я кретин! — Следом вскинулся, дотянулся пальцем до чужой груди. — Только попробуй что-то с ней… — Во-первых, — перебил любовник спокойно, перехватив его запястье, — не кричи, а то мелочь разбудишь. Во-вторых, мои данные о тебе примерно такие же, в полицию с ними не явишься, если попробуешь меня придушить во сне или изнасиловать. — Ровный тон того звучал достаточно убедительно, чтобы его паника погасла. Их пальцы переплелись, Антон полностью сел на кровать, затем, не получив отклик, грустно улыбнулся. — В-третьих, не делай вид, что из нас двоих шифруюсь только я, ладно? — Не уверен, что понимаю, о чём речь. — Тот номер, с которого ты звонишь, не основной ведь? — спросил парень, дождался кивка. — А ещё ты до сих пор осматриваешь мой дом, когда приезжаешь, и просишь выключить телефон. — Арсений открыл было рот, чтобы объясниться, но перечисление продолжилось: — Если подвозишь к метро, то либо не к самому вестибюлю, либо даже руку не жмёшь на прощание. Мы не ходим вместе в магазин и, уж тем более, куда-то ещё, чтобы нас не видели вместе. Не знакомимся с друзьями друг друга. Моя встреча с Кьярой была случайностью, да и вряд ли бы ты позвонил сегодня именно мне, если бы она не произошла. Условия нашего взаимодействия странные, согласен, но равные. Так что у нас обоих есть право бояться. — Иди ко мне. Больше ответить ему было нечего. Антон всё сказал верно, оттого стало больно. Какие им романтические отношения, когда и дружеские-то не клеились? Какое абсолютное доверие, когда и обычного-то не было? В распростёртые объятия с готовностью упали, затем растянулись на кровати поверх одеяла и переложили его голову себе на грудь. Партнёр гладил по волосам, убаюкивая, а через какое-то время шепнул: — Да, я приехал бы, если бы ты попросил. Хотя волновался бы, наверное, меньше. — А почему волновался? — пробормотал он сквозь сон, с которым почти не удавалось бороться. — Так ребёнок же, — произнёс второй так, будто этим можно было объяснить любое безумие, выходившее за рамки их общения. — Ах, да. Всё забываю, что ты у нас защитник слабых и угнетённых. Вроде псин с грустными глазами. — Поэтому и приехал бы, — тихо рассмеялся парень. Ему потребовалась минута, чтобы понять смысл фразы. Усталость подвинулась уже в какой-то там раз за последние два часа, уступив место отвращению. Как и раньше, адресованному не любовнику, а себе самому. В итоге Арсений рыкнул: — Я не слабый. Он ожидал язвительный комментарий или логичный аргумент, или успокаивающую реплику, но никак не того, что чужая ладонь от головы скользнёт ниже. Через ткань домашних штанов парень сжал его ягодицу, пустив по венам импульсы желания, вплотную приблизился к губам и застыл так близко, что стало нечем дышать: — Хочешь, проверим, сколько секунд ты продержишься, если начать напирать? Или через сколько дней взвоешь, если, наоборот, совсем перестать? Сократив остатки расстояния, Арсений аккуратно обхватил губами чужую, нижнюю, и тут же отпустил. Не поцеловал, а выдал нечто среднее между признанием в чувствах и пощёчиной. Лишь благодаря общей измотанности организма ему удалось не потерять самообладание, хотя голос всё равно дрогнул: — Не называй меня слабаком из-за слабости перед тобой. Это другое. Жест сработал. Партнёр вернул руку обратно ему на волосы: — Прости, юмор сегодня с самого утра не даётся. — Тот потёрся носом о сведённые брови, дождался, пока морщины разгладятся. — Если честно, я бы взвыл первым. — Волчонок, — сонно улыбнулся он. Антон зажмурился, пытаясь перебороть внезапный тремор пальцев. Как его только не называли за последние три-четыре месяца.. Нежно — солнышком, котиком, милым мальчиком, грубо — шлюшкой, сучкой, а он всегда в ответ настаивал на имени, которым представлялся, чтобы не стошнило от приторности или ненависти. Даже «Антоша», выбранное этим человеком в качестве обращения и навязанное насильно, было мерзко проглатывать, но пришлось подстроиться за неимением других опций. Сейчас же… Что-то было по-другому, хотя он не знал, что именно, просто бесконтрольно отпустил с губ: — Можешь звать меня так, если нравится. — Не нравится. — Арсений зевнул, совсем уже расслабленно поцеловал его в ключицу. — Волки — это тоже собаки с грустными глазами. А я не хочу, чтобы у тебя были грустные глаза. Только поза и победивший наконец Морфей помешали тому увидеть, как нежно он улыбнулся.***
Утром после кофе, выпитого на скорую руку, и звонка Лизе он довёз Антона до метро, встал чуть дальше входа, как обычно. Няня согласилась приглядеть за ребёнком днём, но, сославшись на болезнь, вежливо отказалась временно переехать к нему, чем расстроила. О встречах на территории любовника до возвращения Алёны можно было забыть, как, видимо, и о сексе. Парень взялся за лямку рюкзака, затем вдруг, вместо молчаливого ухода, развернулся и ткнул в него пальцем на расстоянии пары сантиметров: — Сначала на прививку, а не на работу, помнишь? И напиши мне, когда сделаешь, чтоб я был уверен. Только попробуй соврать, понял? Будут штрафные санкции. Арсений притянул того за ворот к губам, поцеловал прямо посреди белого дня и при возможных свидетелях, затем отпустил, улыбнулся увиденной растерянности и кивнул: — Напишу, обещаю. Кстати, жду на ужин в ближайшие дни. — «Жду»? — Не заставляй меня выбирать между Кьярой и собой, пожалуйста. — «Потому что сейчас я не смогу выбрать». Строгость чужого лица треснула со звуком падения ключей на бетонный пол. Молодой человек то ли не мог скрыть, как удивился, то ли даже не попытался. Просто вышел на улицу, оставив его без ответа, смешался с прохожими и уехал по делам. Сам он, потерев слипавшиеся веки, чтобы не уснуть за рулём, сделал то же. Не это Антон имел в виду, когда говорил про прощания в публичных местах и дистанцию, которую они держали. Остановившись у колонны на станции, он прижал пальцы к губам, ещё чувствовавшим тепло поцелуя, прикрыл веки, стараясь восстановить дыхание и нормальный ритм сердцебиения. По-хорошему, следовало отказаться от приглашения, образумить дурака, переставшего почему-то воспринимать его как игрушку для плотских утех, делавшего вид, что они встречаются. Но он не смог ни того осадить, ни себя. Отменил запланированное свидание с клиентом, отправил Арсению согласие поужинать. Получил в ответ фотографию чека из платной клиники, где были сумма, несколько замазанных строк, видимо, с паспортными данными, и полное имя получателя услуг. Имя, которое он и так знал.***
— Ужин скоро будет? — спросил парень, выглянув из-за холодильника, огладил взглядом его бёдра и вернулся к глазам. — А ты закончил? — удивился Арсений, смешивавший соус и отваренные макароны. — Да там уже толком обрабатывать нечего. Мы просто болтали. — Она с тобой разговаривает? — Да. — Антон прошёл за его спиной, ненароком задев локтем, развалился на стуле сзади. — Не должна? Кьяра уж как-то слишком быстро привыкла к новому человеку, приехавшему в пятый раз за неделю, чтобы помазать фукорцином язвочки, поужинать и что-нибудь посмотреть, сидя в гостиной. Тот всегда уходил к ночи, оставлял Арсения в пустой постели, видимо, пытаясь не дразнить своим присутствием и так нывшее тело, чем вызывал благодарность. Подойдя к столу и разместившись между широко разведённых ног, мужчина тронул один из цветков букета, с которым сегодня притащился гость и про который он ни слова не сказал. Цветы были мелкие, оттенком подходившие под интерьер. Такие, что должны были выразить нежность, а не впечатлить. Именно этой нежности, а не самим растениям улыбнулся: — Они милые. Его взяли под коленкой, но с намерением не подтянуть поближе, а всего лишь коснуться. Арсений перевёл взгляд на чужие глаза, вдруг остекленевшие, проглотил ком в горле, затем прочитал по губам: «Иди ко мне». И почти сломался, наклонился, когда услышал в коридоре щелчок двери. Он отшатнулся от любовника за секунду до появления дочери, оставив чужую руку висеть в воздухе. Не здесь и не сейчас — оба это понимали, потому насильно вернулись к реальности, где не имели право даже на поцелуй. Получив порцию еды и поблагодарив, ребёнок тактично ушёл к себе, снова оставил их наедине — томиться из-за отсутствия физического взаимодействия. Мужчина открыл бутылку вина, также принесённую гостем. — Что смотрим сегодня? — выдал Антон, принимая бокал. — Я тут вспомнил про старый фантастический сериал, который любил студентом, — откликнулся он, сев на другой конец стола от греха подальше. — «Вавилон-5», знаешь? — получив отрицательное мотание головой, обрадовался. — Отлично. Там хороший юмор, думаю, может понравиться. — Да нормально я к драме отношусь. — Драма будет. Хотя нам и своей, вроде, хватает. Парень рассмеялся, отсалютовал вином вместо тоста, затем заглянул ему за плечо, где всё с той же тарелкой в ручках появилась Кьяра и стояла, переминаясь с ноги на ногу. — Можно к вам? — тихо спросила та и получила сразу две ласковые улыбки.***
Она приехала рано утром, заглянула к ещё спавшей дочери, убедилась, что всё было в пределах нормы, прошла на кухню. Там, у раковины, в вазе, которую им подарили ещё лет пять назад, но которой они не пользовались, стоял небольшой букет. Женщина расплылась в улыбке. Конечно, в аэропорту её не встретили в шесть утра, да она и не просила, но такой жест внимания казался ценнее прочих формальностей. Казался ровно до момента, когда всё в той же раковине были обнаружены два бокала. Улыбка слетела с лица, упала на пол вместе с телефоном, выскочившим из ослабевших пальцев. «Наивная дура». Оба бокала были без помады, зато с красными пятнами от вина и полупрозрачными — от губ. Один отпечаток Алёна узнала сразу, второй же был побольше, потому что и губы были объёмнее. Болезненно поморщившись, подняла телефон, помыла посуду, убрала ту в шкаф, но продолжала видеть на прежнем месте следы преступления, которое не пытались скрыть. Она знала про любовницу, а Арсений знал, что она знала. Их негласный договор свободы действия давал и ей возможность спать с кем захочется, только вот не захочется — и это Арсений знал тоже. Боль от очевидности предательства преобразовалась в злость, женщина кинулась в чужую спальню, чтобы нарушить видимость семейной идиллии. Пока шла, мысленно рассуждала, скрежеща зубами: «Конечно, там нет помады. Откуда ей взяться? Он же точно всю сцеловал ещё в прихожей. Или в машине, пока вёз шлюху из ресторана. Или при встрече где-то ещё. Мразь похотливая! Животное! Они ведь наверняка прямо на этом же столе, прямо на виду у Кьяры и…». Докрутив себя до абсолютного бешенства, Алёна чуть не сломала руку, пока стучала в запертую дверь, потом, не дождавшись разрешения войти, дёрнула ручку. И наткнулась на голую мужскую грудь с высоты своего роста — носом. — Я всё понимаю, но не води своих шкур хотя бы домой! О дочери подумай, раз на меня настолько плевать! — уместив возмущение всего в два предложения, она неожиданно успокоилась и даже смутилась от собственной резкости. «Дочери моя шкура вполне понравилась, если хочешь знать», — хмыкнул Арсений, пытаясь припомнить, где именно облажался. Вероятно, они с Антоном не помыли за собой бокалы? Или стоило выбросить цветы… Она смотрела на кожу, любимую кожу, которую гладила когда-то сквозь сон вместо медитации, и краснела, не находя в себе сил уйти. — Хорошо, — кивнули спокойно где-то над головой, потом добавили тише: — Извини. С приездом, как долетела? Ватный мозг не смог подобрать слова для ответа. Они стояли настолько близко, что лицо ощущало жар чужого тела. Алёна чувствовала себя десятиклассницей, оказавшейся рядом с самым сексуальным учителем в школе, когда сдавалась своей боли и заносила руку. Арсений позволил себя коснуться, потеряться в желании, которое не нашло бы выхода, огладить кубики пресса. Ей хотелось выть от бессилия и умолять выдать себе хотя бы крупицу старой страсти. — Тоже себе такие хочу, — хмыкнула она, когда поняла, что зависла на пару минут и теперь в любой момент могла расплакаться. — Подкинешь на зал? Деньги были единственной темой, на которую супруг откликался, потому любой диалог рано или поздно сводился к ним. — А, вот, зачем ты на самом деле ворвалась. — По пути к кошельку, лежавшему на столе, Арсений накинул рубашку, уберегая её от соблазна. — За бокалы правда извини. Ничего неприличного не было, я ещё в своём уме. — Можно без подробностей. — «Иначе я не усну сегодня». Ей передали стопку купюр, поймали за запястье и мимолётно тронули губами костяшку. Так по-джентльменски. Так горячо. Так… неуместно. — Зачем ты это делаешь? — вырвалось из Алёны. — Что именно? — вскинул брови муж. — Целуешь меня. Зачем? — А. Не знаю, автоматически как-то, вместо доброго слова, не чужие же люди, вроде как. Прости, больше не буду. «Нет, погоди, я другое имела в виду! Я…». В тот момент нельзя было вскинуться, попросить не переставать нежничать, потому что такая мольба уничтожила бы её достоинство, от которого и так осталась одна тень. Алёна молча вышла в коридор, вползла в свою спальню, отпустила купюры на пол и опустилась рядом. — Мамочка, ты вернулась? — донеслось сзади робкое. Женщина дрогнула, рыкнула в сторону двери: — Я кого стучать учила? — Пузырь, а тебе в школу не пора собираться? — прозвучал тембр Арсения, следом шаги. Хлопнула дверь детской, потом второй спальни, потом входная. Её спасли от срыва на ребёнке. Мать не любила Кьяру по-настоящему, потому что та походила на отца. Тоже самостоятельная, молчаливая, внешне — копия. Она, вместо подруги, родила себе второго мучителя и угроза новой боли пугала до истерики. Раньше в квартире их было трое несчастных, в этом виделась определённая справедливость. Теперь же, когда дочери выдавали с барского плеча по фразе в день, а самому супругу выдавали секс на стороне, несчастной осталась одна Алёна и справедливость нарушилась. Встав, она отряхнулась без надобности, подобрала деньги и направилась в гардеробную — ей срочно требовалась пара литров шампанского.