***
Дома, после похода в магазин и ужина, парень встал к раковине и вдруг обречённо выдохнул: — Сдаюсь, иди сюда. Его, подошедшего, передвинули за пояс на своё место, вложили в правую руку губку, вылили на неё немного средства для мытья посуды, затем приобняли сзади. Положение напомнило сцену из фильма «Привидение», он, позволяя собой управлять, усмехнулся: — Ты собрался учить взрослого мужика мыть посуду? — Нет, я собрался учить взрослого мужика делать это хорошо, — проворчал Антон, — а не через шикарную задницу. — Даже не знаю, обидеться или принять за комплимент. — Тогда заткнись. Лучше потом передай мне «спасибо» от своей семьи. — Раз уж ты сам заговорил про семью, — перебивая шум воды, аккуратно начал Арсений, — у тебя есть браться или сёстры? — Что, познакомиться решил? — рыкнули в ухо. — Два месяца спустя? Они, как марионетка и кукловод, потихоньку справились с тарелками, перешли к бокалам. Его цоканье заглушил скрип стекла: — Да к тебе же на хромой козе не подъедешь, спрашивать про что-то обычно без толку. — Зачем тогда продолжаешь пытаться? Антон помог переложить помытое в сушку, вытер руки полотенцем и отошёл к стулу, откуда смотрел на него теперь с чем-то нечитаемым, но явно враждебным. С чем-то, что не сработало, зато запустило мыслительный процесс. Он облокотился на мебель, резко сменил тему, хотя на самом деле парировал предыдущую реплику: — Зачем ты согласился на встречу сегодня? — Чтобы тебя не переманил кто-нибудь посвободнее, — выдал второй, не задумавшись. — Значит, — мужчина обвёл пальцем кухню, — это не для себя, а для меня? — Какая… — начал было препираться молодой человек, однако нашёл в его глазах нечто, из-за чего смолк. «Мы поругаемся», — передавал тот взглядом. «Обещаю, что такого не будет. Ответь», — настаивал он позой. И улыбнулся, когда смог прогнуть собеседника, услышал: — Да, для тебя. Вот, где пряталась ложь. До него наконец дошло, что периодически происходило между ними. Антон не имитировал симпатию, наоборот, искусственно преуменьшал её, имитируя как раз равнодушие. Он не представлял, почему тот так поступал, наверняка для этого имелись причины, какая-нибудь особенная логика, с которой не получилось бы поспорить. Просто, держа теперь в голове полученную информацию, вернулся на пару фраз назад: — Я продолжаю вытягивать личное, потому что мне интересно и важно тебя узнать. Можешь не рассказывать, моя задача — спросить. Дальше, как ты любишь выражаться, всё добровольно. Второй сощурился, словно не поверил, искал подвох, потом встал и скрылся в ванной.***
Двумя часами позднее, после полуночи, Антон стоял лицом к шкафу, раскладывал постиранные вещи по цветам. Арсений же собирал разбросанные по кровати карточки «Уно», подготавливая место для сна, и делал вид, что не слышал, как парень, проигравший ему два — ноль, вздыхал. Потому не сразу понял, что прозвучавшая реплика была не просто ворчанием: — Была сестра младшая. — В прошедшем времени? — Он поднял голову, осмотрел напряжённую голую спину. — Да, — в него через плечо швырнули злой взгляд, как бы говоря: «Ты не хочешь слышать эту историю». В ответ получили кивок, «хочу», вернулись к перебиранию белья. — Покончила с собой недавно. — Почему? Антон закрыл дверцу шкафа и фыркнул: — Дура потому что. — Тот не смотрел ему в глаза, пока ходил по комнате, перекладывая мелочи с места на место, выключая ноутбук, однако говорил при этом без наводящих вопросов, сам. — Она восемь лет, со школы ещё, встречалась с девушкой, одноклассницей. Мы с матерью, тоже уже покойной, были слишком заняты работой, чтоб продолжать её воспитывать после выпуска. Вот и не заметили, как она вбила себе в голову, что они с той девчонкой обязательно должны пожениться однажды, ребёнка из детдома взять и семью сколотить настоящую, как в кино, знаешь? — фырканье повторилось. Не было похоже, что история причиняла парню боль, скорее раздражала. — Мол, без этого жизнь — не жизнь, любовь — не любовь, всё такое. — Рассказчик дождался понимающего кивка, встал у кровати и, взявшись за край одеяла, уставился в точку поверх его головы. — Потом узнала, что однополые отношения собираются запретить на законодательном уровне. Видел, может, информацию? — Побледневший Арсений снова кивнул, хотя это не заметили. — Не справилась сестра, короче. Никому ничего не сказала, мы бы нашли, конечно, как выкрутиться, куда уехать. Просто вышла в окно. Записку оставила такую сухую, что аж хрустела. — К нему легли, бесцветно хмыкнули носом. — Такая вот сказка перед сном получилась. Ночи доброй. В отклике молодой человек не нуждался, однако что-то сказать всё же нужно было. Он долго смотрел в потолок, вместо того чтобы разместиться на чужой груди, потом выдал осторожно: — А со второй что стало? Ну, с одноклассницей. — Ничего, — прозвучало в полумраке. Уже показалось, что фестиваль искренности закончился, но Антон снова подал голос, видимо, подобрав слова: — По классике жанра вышла следом, когда домой вернулась. Правда не погибла, в коме лежит до сих пор. Мы не знакомы, так что я её не навещал, не знаю, в каком состоянии сейчас. Думаю, не выкарабкается. Его за плечи уложили всё же на привычное место, поплотнее закутали в одеяло, потому что в комнате было прохладно, погладили по голове, кипевшей от мыслей. Арсений, имевший косвенное отношение к чужой трагедии, думал сейчас не об услышанном, а о позиции «без брака жизнь — не жизнь, любовь — не любовь». Они двое ведь, даже в случае его развода, никогда не смогут выйти на публику как пара, взяться за руки на улице, поцеловаться на прощание у метро без осуждения посторонних. Осуждения, которое мужчина стремился закрепить в конституции. Он чувствовал вину не за смерть незнакомки, не бывшей для него важной, а за то, что собственными руками лишал шанса быть вместе полноценно их тоже. При том, что и сам был женат, и партнёр явно не горел желанием сближаться. Парень пускал его в дом, в кровать, в объятия, но останавливал на пороге души, огрызаясь при попытках туда забраться. Арсений был эгоистом как раньше, так и сейчас. Ему рассказали грустную историю, пусть и не показали эмоции, а он в итоге свёл всё к себе, любимому. И зачем-то озвучил это: — Побудь со мной ещё. Фраза относилась не к услышанному за последние двадцать минут, а ко всему происходившему между ними. Всему, у чего не могло быть развития сразу по нескольким причинам. — Я никуда не собираюсь, — усмехнулся Антон у лба. — В конце концов это моя квартира. — Ты же понял. — Понял, — подтвердил тот. — Тем не менее ответить серьёзно мне нечего. Сердце болезненно заворочалось в груди. Мужчина ненавидел себя за несвоевременно случившуюся влюблённость, вместо того чтобы ненавидеть другого за невзаимность и нежелание уберечь его от боли. Вжался в тёплое тело, надеясь напитаться силой чужого характера, чтобы перестать принимать всё слишком близко, слишком остро, однако зачем-то снова сказал не то, что следовало: — Мы же не встречаемся, да? — Встречаемся стабильно раз в пару дней, — недовольно цокнул парень. — Ты у меня ночуешь, если не заметил. «Нет, это просто секс, а не отношения» не сделало бы больно. Обидело бы, может, но такой ответ удалось бы прожевать, тогда как настоящий отклик встал в горле. Колючий комок стоило оставить не озвученным, но тот, естественно, вылез наружу: — Прекрати вести себя, как бесчувственный ублюдок. Испугавшись собственной злобы, Арсений обнял второго крепче, надеясь, что его не оттолкнут. А лучше бы оттолкнули, чем заговорили с тем же раздражением: — Прекрати вытягивать из меня то, что хочешь услышать, как сопливая малолетка. Я могу соврать, выдать что-нибудь романтичное, оно тебе надо? — Отрицательно качнувшуюся голову любовник прислонил к себе поплотнее, затем вздохнул. — Взрослые люди, вроде, не делай из нас героев мелодрамы. — Тогда сам не делай из нас посторонних, — огрызнулся он, не удержав фразу во рту. Собеседник отстранился, чтобы показать, как недовольно хмурился, и заглянуть в глаза. — Давай так: ты здесь, потому что я хочу, чтобы ты был здесь. Разве этого мало? — Его поджатые губы огладили большим пальцем. — Сейчас не я бесчувственный, а кое-кто опять пытается качать права, — Антон попробовал улыбнуться, но безуспешно. — Прекрати накручивать себя и меня заодно. Они ругались не из-за того, что второй говорил правду, а из-за того, каким образом делал это. Ему не хватало их прежней взаимной бережности, чужого понимания. Ласковые жесты не совпадали с общим настроем, потому не работали правильно. Боль ударила по рёбрам, согнула, заставив упереться лбом в острые ключицы и перейти на шёпот: — Почему ты вообще отвечаешь на мои выпады, если тебя так раздражает тема? Заткни мне рот и живи спокойно. — Потому что, как и было сказано, мы взрослые люди, способные, надеюсь, друг друга услышать, а непросто поцапаться и разъехаться. Хотя идея дельная, — Антон поднял его голову за подбородок и перебил контраргумент поцелуем. То есть буквально заткнул ему рот. Потом тронул пальцами резинку белья, однако забраться под ткань не успел. Арсений перехватил руку, остановил, и вызвал новое недовольство. — Ты опять? «Опять мешаешь мне приставать, выбираешь полемику вместо близости?» было понято целиком по интонации, следом нашлось и во взгляде. Мужчина виновато свёл брови, пояснил: — Поцелуй ведь не обязательно должен значить секс. Да, большую часть времени он не хотел быть тронутым, нуждался в свободном от чужих тел пространстве, которым пару недель назад была квартира. Однако ещё больше не хотел потерять этого человека так рано, а у того имелось всего два варианта действий: либо стонать под ним, либо выяснять отношения не в их пользу. Выбор был простой. — В твоём случае — обязательно, — сказал Антон строго и цокнул, когда попытка его раздеть повторно не увенчалась успехом. — Почему? «Потому что иначе ты начинаешь думать о том, о чём не должен. И плохо от этого, пусть по-разному, но обоим». Жаль, нельзя было ответить именно так. Благо, в голове нашлась более подходящая формулировка: — Потому что не только ты тут животное. — Партнёр провёл ладонью по его бёдрам, улыбнулся в полумраке. — Я соскучился, иди ко мне. Тело поддалось наконец нежности, покрылось мурашками. Арсений откинул одеяло, оседлал второго, огладил выпирающие рёбра. Мысли снова сменили вектор развития, подкинув очередную несостыковку между чужой внешностью и властностью. В тех роликах, которые он смотрел до их знакомства, такие худые мальчики всегда играли роль пассивов и использовались самыми извращёнными способами. В темноте действительно удалось разглядеть на бледной коже неровности цвета. Красными ли они были, эти синячки, жёлтыми или фиолетовыми — мужчина не вспомнил, зато припомнил, что давно хотел узнать: — Ты всегда актив на работе? — Это предложение или допрос? — усмехнулся парень. — Это проверка, станешь ли отвечать, скажешь ли правду и пойму ли я, если соврёшь. К нему приподнялись, обвили талию, затем уложили голову на плечо, словно желая спрятать лицо от внимательного взгляда. Арсений, намеренный ждать, сколько потребуется, перебирал кудри пальцами долгие минуты, пока их хозяин не выдохнул наконец: — Не всегда. И не хотел бы этого с тобой. Уже ему самому приевшееся «почему» по пути из лёгких преобразовалось в нечто более наглое: — А за деньги? — Про них я тебе тоже всё сказал, — устало пробубнил молодой человек, затем принялся оставлять на коже невесомые поцелуи, будто так пытался вернуть прежний настрой. — Вопрос был про другое, — не отступал он, нащупав вдруг место, из которого рождались по большей части их конфликты. Как минимум, всё, из чего потом появлялась ревность. — Допустим, если я, в качестве эксперимента, заплачу тебе разок именно как нижнему, ты согласишься? Партнёр замер, оторвался от шеи, глаза не подняв, подумал и уточнил чуть ли не по слогам, со страхом: — Правда хочешь? — Кто-то невнимательный сегодня, — мужчина остыл достаточно для насмешливого тона. — Вопрос, говорю, про другое. «Какой ответ правильный? Тот, который захотели бы получить другие, или честный, за который ты на меня взъешься?» — Не соглашусь, — шепнул Антон и зажмурился, приготовившись к взрыву эмоций. — А если правда хочу? Отстранившись, не стесняясь продемонстрировать свой ужас, ему заглянули в лицо, увидели там что-то, из-за чего нахмурили брови, и кивнули, озвучив сразу вывод: — Значит допрос, а не предложение. — Парень не стал ждать подтверждения догадки, обидчиво надул губы, потом проворчал: — Не пытайся поймать меня моими же схемами. Манипуляция, замеченная собеседником, происходила пусть не совсем осознанно, зато успешно. Потому, коротко клюнув того в щёку, он расплылся в улыбке: — Поздно, уже поймал. — И что выяснил? — Пф-ф, всё тебе расскажи, — Арсений занёс ногу, чтобы слезть с жёстких костей, однако ту поймали под коленом, помешали уйти от ответа. — Антош, давай спать, а? Третий час ночи. У нас на твоё скучание будет ещё целое утро. С опозданием в полминуты мужчина заметил вырвавшийся уменьшительно-ласкательный суффикс и приготовился ко вспышке раздражения. Парень же, недолго посверлив взглядом подборок Арсения, вздохнул, оставил там поцелуй и отпустил его, убрав ладонь не до конца, так, что она проскользила от колена до щиколотки, как бы проводила ногу. Одёргивать не стали, даже, может, вовсе пропустили нежность мимо ушей, тем самым выдав наконец разрешение обращаться как угодно.***
Арсений быстрым шагом шёл к зданию работы от любимой кофейни за углом, где перехватил кофе с булочкой сразу вместо обеда и ужина. В то время как все нормальные люди расходились по домам, он спешил вернуться к неподписанным документам, чтобы успеть ещё заехать за продуктами перед встречей с Антоном. Понедельник тянулся, по ощущениям, уже третьи сутки. Улицу, перебив шум машин, вдруг наполнил собачий лай — громкий, злой. Источник звука встретился у самой двери вместе с миниатюрной женщиной: она упрашивала грязно-бежевого мопса угомониться, тот жался к ноге хозяйки и плевался слюной на прохожих. Мужчина не отшатнулся, как все остальные, потому что почувствовал в псе страх, а не агрессию. Кивнув незнакомке в ответ на извинения за беспокойство, присел на корточки, протянул руку к животному. Пёс резко замолчал, понюхал его пальцы, затем завилял хвостом и подставился под ласку. — Надо же, животные Вас, кажется, любят, — улыбнулась женщина. — Знаешь, — обратился Арсений не к человеку, — ты похож на одного моего знакомого мопса, но он вёл себя хорошо в отличие от тебя. Питомец посмотрел на него грустными глазами-бусинками, лизнул руку, будто извинился тоже. Странным показалось, как похожи были животные, принадлежавшие к общей породе. Наверное, различить тех могли лишь хозяева. Люди же, наоборот, отличались кардинально — не только внешностью, но и движениями, манерой общения, мыслями. Вселенная тогда словно услышала его рассуждения, отозвалась мужским тембром над головой: — Вечер добрый. Эта фраза была отпечатана в подсознании и ассоциировалась всего с одним человеком. Узнав формулировку, но не голос, мужчина резко выпрямился, намереваясь выплюнуть в лицо подошедшего что-то вроде «Да как ты смеешь говорить, как Антон», однако растерялся, увидев Дмитрия Темуровича. Тот посмотрел на него не менее удивлённо, поцеловал, по всей видимости, жену в щёку, наклонился, чтобы погладить собаку, затем снова оказался на уровне плеча. — Не представите нас? — промямлил Арсений, оглядывая странную парочку. Плешивый коротышка и, без преувеличения, модель вместе смотрелись неорганично. — Не представлю. Клерк, довольный возможностью наконец вернуть ему грубость недельной давности, приобнял супругу, повёл её вверх по улице. Та что-то тихо сказала на прощание, потом, уже отойдя, наклонилась к уху мужа. Дмитрий что-то ответил, широко махнув рукой, после чего женщина обернулась на него и осмотрела заново, без прежнего дружелюбия, скорее с недоверием. Тряхнув головой, чтобы прогнать удивление, он пошёл на рабочее место.***
— Я по-другому его представляла с ваших рассказов, — шепнула Катя, когда развернулась обратно. — Внешность обманчива, — пожал мужчина плечами. — Это ты у меня и красивая, и добрая, и умная, а Сеня Сергеевич всего лишь симпатичный, если повезёт выспаться. — Ещё забавный. Так же твой друг сказал? — Во-первых, — он устало вздохнул, — Сергей Борисович мне не друг, во-вторых, они на стендап ходили, это не считается. Там нетрудно быть забавным, за чужой-то счёт. — Может, ты и прав. Просто, — женщина закусила губу, передала ему поводок, — что-то в этом человеке есть тёплое… — она смутилась под его изумлённым взглядом, смолкла. Дима рассмеялся, поцеловал супругу в плечо через осеннюю куртку, затем сощурился с шутливым недоверием: — Катюш, мне уже пора ревновать? — Да я не это имела в виду! — воскликнула та. — Жалко его как-то, хотя не знаю, почему. Стоило признать, что это чувство было знакомо. Сам он, пересекаясь теперь с Арсением в коридоре, испытывал нечто подобное, однако всякий раз одёргивал себя мысленно. Сейчас сделал то же самое, но вслух: — Жалко будет потом, когда пресса их с остальными уродами из «семёрки» на куски разорвёт. А пока побереги нервы, радость моя.