***
— Я люблю тебя, мой сладкий мальчик, — шепнул клиент перед тем, как ногтями впиться ему в рёбра и зубами вонзиться в шею. — Я тоже тебя люблю, милый, — механический выдавил Антон, силясь не закричать от боли. Сейчас чувствовать боль было нельзя. Потом, когда выйдет из отеля, может хоть горло сорвать, а пока нервные окончания молча заплетались в косички. «Люблю» вот уже три месяца не имело ни для него, ни для говоривших значимости. Людям просто хотелось что-то сказать во время оргазма, потому что стонать все стеснялись. И Антон отвечал всегда одной формулировкой, не задумываясь, не определяя это как ложь, скорее как часть работы. Хотя нет, отвечал не всегда. Позавчера рефлексы подвели, запутались в обстоятельствах, за что он, видимо, и поплатился, чуть не потеряв добротного нижнего. Конечно, хуже в таком случае было бы только ему самому, Арсений бы остался в выигрыше, пусть пока так не считал. Тот вообще, казалось, особо не отслеживал, что делал и говорил: сам жене изменял со шлюхой, при этом сцену ревности закатил, «грязной подстилкой» обозвал помимо прочего, более обидного, затем бросил странное подобие признания. С собой бы сначала разобрался, а потом уже лез его отчитывать. Мысли переключились с мужчины, который над ним потел, на мужчину, который, в отличие от других, не стеснялся стонать. Говорить прямо почему-то смущался, зато в постели себя не ограничивал. Тот практически всё делал не так, как другие, чем раздражал и очаровывал одновременно. На секунду парню показалось, что болезненная хватка за волосы принадлежала более изящной, более нежной руке. Этот жест страсти они гоняли, когда занимались сексом, из стороны в сторону, и сложно было бы вспомнить, кому тот принадлежал изначально. В любом случае обманка мозга помогла расслабиться: тело перестало сосредотачиваться на боли. Однако это не добавило процессу удовольствия. Выйдя из гостиницы навстречу вечернему городу, он добрёл до продуктового, купил клубничное мороженое, чтобы приложить к месту укуса. След, к сожалению, всё равно останется, опять придётся носить водолазки в офис. Сил не хватило на раздражение, только на грустный вздох. В кармане пиликнул телефон, с экрана на него посмотрели милые жёлтые цветочки бегонии, которые не Антон отправил Арсению, а наоборот. Отправил и приписал «Мне», как бы уколов за забывчивость. Таймер бы прозвенел, наверное, напомнил, если бы гаджет в режиме диктофонной записи не отключал посторонние сигналы. Но ведь так же не оправдаешься. Однако в тот момент не показалось, что абоненту требовались извинения, лишь внимание. Арсению в принципе только внимание от него и требовалось. В отличие от всех остальных. Улыбка, появившаяся было на губах, погасла от обречённого: «Чёрт, точно, ещё же ты». Больше всего молодой человек не хотел увидеть просьбу разрешить приехать, которую, по закону жанра, получил тут же. Он за сегодня слишком устал от людей, прикосновений, эмоционального обслуживания, физического обслуживания. Тем не менее отказывать было нельзя, хотя в прошлый раз чужое принятие его «нет» выглядело искренним. Не в том положении Антон был, чтобы испытывать удачу на прочность, так что отправил согласие, прижал мороженое плотнее. Этот мужчина, тоже в отличие от остальных, заметит синяк в первые же секунды встречи. Значит, сегодня они поссорятся снова.***
Если ты об этом знаешь, это можно повторять. Если ты об этом помнишь, ты боишься доверять. «Песок», Мальбэк и Сюзанна
Его встретили на пороге в футболке. На шее Антона виднелся большой, почти чёрный синяк, оставленный кем-то другим. Тот стоял с распахнутыми руками и нахмурился, когда гость помедлил. Губы невольно скривились от отвращения, адресованного в первую очередь себе самому. Скрипнув сначала зубами, потом позвонками шеи от дёрнувшейся головы, Арсений всё же пришёл в объятие. Его прижимали невесомо, будто в любую секунду готовы были отпустить — и отпустили, как только почувствовали шевеление. Он, отстранившись, приложился губами к пятну, в ответ брови второго сошлись плотнее. Пришлось пояснить: — Выглядит больно. — «Мне жаль. Вряд ли ты давал на такое разрешение». Лицо парня расслабилось так резко, что послышался звук падения напряжения на пол. Прежняя эмоция сменилась растерянностью: от него ждали ту реакцию, которую получили поначалу, а теперь, получив противоположную, не поверили ушам или глазам, или коже. Однако комментировать ситуацию Антон не стал: молча проследил, как мужчина обошёл комнату, молча проводил на кухню и там оставил наедине с продуктами, привезёнными с собой вместе с домашней одеждой. Сорок минут спустя Арсений проскользнул в спальню с тарелкой в руке, успел сбоку увидеть на ноутбуке аудиодорожку с выделенными фрагментами прежде, чем тот отвернули. Еле переборов интерес, поставил посуду на стол. Антон, не отрываясь от экрана, вытащил наушник и спросил: — И что это? Ты уже успел ужин создать? — Это драник. — Что? Второй поднял голову на него, затем опустил на тарелку. Переставил портативный компьютер с коленей на стол, подальше, ногтем постучал по ровному кругляшку, от которого шла тонкая струйка пара, и, услышав глухой треск, снова уставился ему в глаза. Мужчина упивался чужим удивлением, однако сохранил на лице отсутствующее выражение: — Можешь попробовать, пока не остыло? Удивление Антона возросло настолько, что распахнуло пухлые губы. Не приняв поданную вилку, прямо пальцами парень отломил кусочек, улыбнувшись в ответ хрусту «стеклянной» корочки, прожевал и как-то по-новому, но всё ещё непонимающе, посмотрел на своего гостя: — Как ты это сделал? Путём проб и ошибок. Около трёх часов они с няней дочери потратили, чтобы добиться нужного результата, и сейчас он не жалел ни об одной минуте, проведённой у плиты. Тёща подкинула идею натереть картошку на крупной тёрке, чтобы драники получились хрустящими за счёт стружки, Лиза додумалась отжать это всё от лишней влаги. По сути от него потребовалось только не сдаться после первой же попытки и в принципе попросить о помощи женщин. — Секрет фирмы, — подмигнул Арсений, пока внутри зудело желание покурить от облегчения. Его, попытавшегося вернуться на кухню, поймали за запястье. — Как ты это сделал? — повторил Антон. — Я не отстану. Мне нужен рецепт во всех подробностях. Прямо сейчас. — Нет, не нужен, — хмурясь, настаивал он. — Для этого есть я, не отнимай у меня призрачное преимущество перед другими твоими нижними. Собеседник грустно улыбнулся то ли из-за вскользь поднятой темы, то ли из-за его правоты, потом махнул в сторону двери: — Я сейчас приду, хорошо? Действительно нельзя допустить, чтоб они остыли. Тот явился чуть ли не раньше, чем сам мужчина успел дойти до стола, встал у гарнитура и принялся со сковороды уплетать еду, пусть уже не руками. Зрелище выходило любопытное. Казалось, молодой человек не столько был голоден, сколько жадно поглощал «привет» из прошлого. Наслаждался не блюдом, а воспоминаниями. Вслух похвалу едок не высказывал, зато имел такое блаженное выражение лица, какое встречалось только во время секса. Ему определённо удалось добиться идеала, довольную улыбку еле получалось спрятать за стенками бокала с вином. — Ты, может, хоть в тарелку переложишь? — усмехнулся мужчина, когда вилка царапнула антипригарную поверхность. — Так вкуснее, — бросил любовник, жуя, затем хмыкнул. — Хотя не уверен, что бывает вкуснее. Дождавшись наконец комплимента, он отсалютовал алкоголем: — Благодарю. — Твою-то ж… Вот, что я забыл! — вернув сковороду на плиту, Антон кинулся к нему, обнял пальцами щёки и потянул в поцелуй. Непривычно эмоциональный поцелуй, на который толком не получил ответа. — Спасибо тебе большое. Я так счастлив внутри, что забыл показать это снаружи. «Всё и так видно, не переживай», — улыбнулся Арсений, следом выдохнул, прогоняя обуявшую тело слабость, предпочёл уколоть вместо того чтобы успокоить: — Муж из кое-кого вышел бы не очень. — И под кое-кем ты имеешь в виду себя? — усмехнулся парень. — Нет, того, кто не различает «вышел» и «вышел бы». Собеседник оглядел кухню, театрально приложил руку к сердцу: — Что ж, какая жалость, что ты уже занят! Придётся стать мужем для кого-то ещё. Ревность, разбуженная, видимо, намеренно, вышла наружу через шутливую угрозу, в которой юмора было примерно столько же, сколько злости: — Не заставляй меня проверять, поместится ли в тебе сковородка. — На берегу могу сказать, что не поместится, — рассмеялся второй, затем сощурился, — а вот в тебя — вполне. Такие у нас, значит, планы на ночь? — тот развёл руками в ответ на его цоканье. — Ты первый начал. Мериться остроумием было бесполезно. Его что сейчас, что в других ситуациях, умело ставили на место, осталось лишь признать поражение: — Однажды я тебя переиграю, наслаждайся пока своим превосходством. — О, такой план на ночь мне нравится больше, — подмигнул Антон, задумчиво почесал вилкой подбородок, что-то прикидывая в уме. — Есть много поз для наслаждения своим… — Так, закрыли тему! — перебил он, пока обсуждение не переместилось в кровать, куда очень хотелось попасть до приезда в чужой дом. — Ешь молча. «Хватит с тебя постельных сцен на сегодня», более искреннее, замерло на языке. Молодой человек, при всей своей лёгкости и готовности поддерживать флирт, выглядел измученным. Откуда-то он знал, что след на шее — не единственное ранение, которое тому оставил предыдущий партнёр. Странно, что они вообще встретились сегодня при таком раскладе. Желание тоже получить свою порцию удовольствия прогибалось под желанием позаботиться: выслушать, поддержать, хотя бы накормить и дать чувство защищённости. Вероятно, месяц назад мужчина бы не смог перебороть физическую тягу, но сейчас осаживал себя вполне успешно. Переспать они всегда успеют в конце-то концов. Парень, возвратившийся к еде, через пару минут замер, перевёл испуганный взгляд с драников на него. Арсений на всякий случай напрягся следом: — Что случилось? — Если я их продолжу есть, они закончатся. Логики любовнику было не занимать. Язвительный комментарий почему-то показался неуместным, уж больно искреннее Антон растерялся, потому он улыбнулся: — Блюдо не такое изысканное, чтобы я не смог приготовить ещё. Ешь спокойно, приятного аппетита. Стоило признать, что их встреча стала лучшим решением за день. К нему не лезли с прикосновениями, держались на расстоянии и так понимающе улыбались, словно действительно понимали. Ещё этот ужин… Антона расстраивало осознание, что он потеряет рецепт покойной матери вместе с Арсением уже совсем скоро. Может, даже раньше, чем «скоро», если снова скажет или сделает что-то не так. И не найдётся ни времени, ни слов, чтобы выпросить себе каплю милости напоследок. Чтобы отвлечься, парень сначала принялся мыть посуду, затем, выключив воду, бросил первое, что нашёл среди хаоса мыслей: — Возвращаясь к теме брака. Как тебе в голову пришло, что жениться в двадцать пять — хорошая идея? — усмехнулся второй, вытирая полотенцем помытую сковородку, содержимое которой вылизал до последней капельки масла. — Я вот не представляю, как завтра съедусь с кем-то, кто будет решать, как мне жить, во сколько возвращаться домой и всё такое. Мужчина обновил порцию вина, поморщился: — Мы уже поняли, что ты ценишь невмешательство, нет необходимости напоминать. — Следующая реплика спровоцировала бы скандал, если бы мозг не обратил внимание на формулировку вопроса. Он замер с бокалом у рта. — Погоди, у нас разница всё же десять лет? Я надеялся, меньше. Кто его за язык тянул? Этот человек же всегда находил во фразах что-то своё, необдуманное слово или плохо выверенную интонацию, к которым цеплялся. И приходилось импровизировать вместо того чтобы говорить по плану, рискуя либо выдать ещё больше личного, либо спровоцировать на неприятные эмоции. Антон предпочёл выбрать нейтральный вариант: — Ты не ответил. Снова этот отклик без отклика. На него не смотрели, раскладывая посуду по полочкам, но даже движений хватало, чтобы почувствовать, как собеседник напрягся. — Ты тоже, — парировал Арсений строго. Худые плечи дрогнули, потому его выгнувшаяся гордость прогнулась обратно. Меньше всего хотелось ругаться снова, как в прошлый раз. — Ладно, признаю, поторопился. На нас тогда наседала её семья, мол, как можно вместе жить без штампа в паспорте. — Парень развернулся навстречу диалогу, перестал сутулиться. — А ещё выгода была, — продолжал объяснять он, — отец Алёны помог мне в продвижении по службе, нам на свадьбу подарили достаточно денег, чтоб потом подкопить и переехать со съёмной квартиры в свою… — прервался на глоток вина, следом хмыкнул. — Короче, решение в тот момент имело смысл. Это сейчас я жалею, что полез в семейную жизнь, для которой явно неприспособлен. — Неправда, — рассмеялся молодой человек уже совсем свободно, кивнул на плиту. — Готовишь шикарно. Посуду, правда, моешь через одно место… — Если бы брак был про еду, моя семья бы не выглядела, как сборище несчастных людей. В основном это сплошные траты: времени, денег и нервов. Не советую. Антон не нашёл что сказать, протянул руку к его волосам, желая то ли утешить, то ли сменить тему. Он уклонился от касания, чтобы поставить пустую бутылку на пол, и, разогнувшись, поймал в чужом взгляде недоумение. Партнёр сел на соседний стул, потянулся к его щиколоткам, однако опять встретил ненавязчивое сопротивление: мужчина закинул ногу на ногу, так их нельзя было поднять на бёдра. Они часто разговаривали именно на кухне, потому что в спальне переключались на занятия поинтереснее, и именно в позе, которую он отказался принять. Знал, что, как только голых ступней коснутся, потеряет самообладание. В принципе любое физическое взаимодействие сейчас грозилось перетечь в секс, потому приходилось увиливать. Ему, конечно, хотелось тепла, но быть понимающим хотелось всё же чуть больше. — Ты от меня шарахаешься, — проконстатировал парень, хмурясь. — Почему? Арсений проигнорировал вопрос, боясь честным «Потому что ты уже имел кого-то сегодня и устал» затронуть опасную тему, сверился с часами на телефоне и сказал не то, что ждали: — Алкоголь в доме остался? Или сходить? Ещё полчаса до закрытия магазина, успею. — Нет, — второй указал на пол, — это была последняя. — Тот встал вместе с ним, преградил путь в коридор. — Объясни, что происходит. — Я собираюсь купить вина, а ты мешаешь. — Кость, — гаркнул Антон вместо повторения вопроса. Придуманное имя прозвучало, как команда подчиниться, а не обращение. Серо-зелёные глаза бегали по его лицу, испуганные и злые одновременно. Их владелец пытался подобрать слова, но не справлялся и просто многозначительно молчал пару минут, затем со вздохом отступил в сторону. Обувшись и накинув пальто, он уже почти развернулся ко входной двери, когда из спальни вынесли сумку с вещами и, всё так же молча, протянули. — Гонишь? — улыбнулся мужчина. — Нет. Ты уходишь сам. — В магазин. — Не держи меня за идиота, — скривился парень. — Я способен сложить отвращение, которое слышал в прошлый раз, с тем, как ты ведёшь себя сейчас. Хотя, как в эту схему затесались драники, не представляю. — Антон покачал головой, опустил её, будто стыдился или каялся. — Отпускать тоже не хочу, но и настаивать не собираюсь. Всё добровольно. Мужчина зацепился за упоминание собственного монолога, который не помнил, уточнил: — Много гадостей я тогда наговорил? — Не больше, чем другие. Равнодушие в чужом голосе показалось искусственным. Не хотелось даже задумываться, сколько всего неприятного второй получил в свою сторону за время работы в проституции, сколько получил от него самого, поддавшегося эмоциям. Тем не менее он задумался, пришёл к выводу, что это тоже было бы неплохо залить спиртным. Потому всё же взялся за ручку двери, бросил через плечо: — Извинюсь, когда вернусь, ладно? Время уходит. Сумка с шелестом упала на пол. Антон дёрнул за полу пальто, не смог так его развернуть и зашипел: — Зачем ты вообще приехал? Поболтать? Покормить меня? — Тот получил непонимающий взгляд, скривился уже более отчётливо. — Не смеши. Если за прошедшие двое суток тебе всё же стало мерзко со мной взаимодействовать, зачем тогда… — Не стало, — перебил Арсений полушёпотом, боясь говорить громче. От него отшатнулись, вжались в стену. — Тогда поцелуй меня, — рыкнул собеседник. — Нормально, не как на кухне. Мужчина обернулся, опёрся на металлический каркас, разглядывая высокую фигуру. Его понимали неправильно, раздували скандал из ничего, тогда как именно этого хотелось избежать. Тело в очередной раз уклонилось от протянутой руки, не позволив свести ругань в близость. — Антон… — Что «Антон»? — Светлые брови сошлись у переносицы, однако не зло, а как-то беспомощно, жалобно. — Почему любая попытка тебя тронуть заканчивается вот этим выражением лица? — Парень обвёл пальцем расстояние между ними. — Что оно значит вообще? Не поддававшаяся контролю мимика наверняка выдавала его разочарование. Не в Антоне, конечно, даже не в себе, а в том, что попытку проявить участие принимали за пренебрежение. Конечно, ему хотелось сорваться и приложиться к сладким губам. Однако, вместе с тем, хотелось окончательно вывести их из парадигмы, где общение крутилось вокруг интима. Где он казался странным в своём желании получить чужую душу вместо тела. Пришлось пойти издалека: — Ты же до нашей встречи был с клиентом? — Какая… — цокнул молодой человек и был остановлен взмахом ладони. — Просто «да» или «нет». Это не упрёк, а настоящий вопрос. Его, продолжавшего стоять на пороге в пальто, с сомнением осмотрели, делая выбор: сказать очевидную правду или солгать. Затем скрестили руки на груди и выбрали правильно: — Да. И что? — И то, что обслуживать ещё одного не обязательно, — улыбнулся Арсений. — Я приехал поболтать, покормить, выпить и лечь спать. И приезжаю так уже вторую неделю. Ты был прав, секс — не самоцель. Любовник раскрыл рот, следом захлопнул обратно, отёр лицо ладонями и, когда заговорил опять, выдал интонацией, может, даже честную, боль: — Тебя имеет кто-то другой? — Тот опустил глаза в пол, будто не нуждался в ответе, будто и так всё понял. — Не моё дело, знаю. — Пожалуйста, не своди всё опять туда, — обессиленно простонал мужчина. — Нет никого другого, есть только желание тебя поберечь. Сутулые плечи его собеседника сгорбились ещё сильнее. Ему не верили. — Поцелуй меня, — шепнул Антон. — Отпусти в магазин, — откликнулся он и не успел отшатнуться от рук, схвативших за грудки. Парень теперь загнанно дышал ему в губы, отчего мозг постепенно отключался, отдаваясь во власть возбуждения. — Прошу, не провоцируй, дай хотя бы шанс побыть не похотливым животным, как все остальные. Зарывшись в тёмные пряди, второй мешал ему отстраниться, держал, хотя дальше сам не заходил, ждал инициативы. Горячее дыхание, такое близкое, такое частое, затуманивало разум. Его самоконтроль, абсолютно, как казалось, не нужный, держался на волоске. — Дам шанс, — хмыкнул партнёр, сократив расстояние ещё на миллиметр, — как только… Его ладонь упёрлась в грудь, где под слоями футболки, кожи, мышц, костей торопилось чужое сердце. Ускоренный ритм не смог бы обогнать пульс самого Арсения. Они чувствовали разное, но мужчина зацепился за мысль, что вообще чувствовали, и та заполнила мозг. Потому прикрыл веки, подался чуть ближе, от поцелуя их отделяла уже одна только видимость, и зашептал, едва ощутимо касаясь пухлых губ: — Я не остановлюсь. Потеряю голову, а потом буду себя ненавидеть за слабость. Пойми, ты не просто тело, которое… — Арсений, — прервал реплику Антон, вдруг схватив его за плечи и отстранив на длину рук, — мне не сдалась твоя жертвенность. Теряй голову, не останавливайся, будь похотливым животным, если угодно. — Тот дождался, когда откроются глаза, и нахмурился. — Не надо играть в заботу, я всё равно на такое не ведусь, — затем мотнул головой в направлении двери. — Если вино нужно, чтобы чем-то занять рот, займи его лучше мной. — Улыбку мужчины поймали, секундно ответили такой же, нахмурились снова, но как-то иначе. — Уточню, раз сейчас это так принципиально: счёт за сегодня «один — ноль» не в пользу партнёра. Ты меня не бережёшь, а лишаешь удовольствия. Потому что между тобой и всеми остальными разница такая же большая, как между мамиными драниками и гнилой картошкой. И именно поэтому Антон запомнил каждое слово, которым его отхлестали позавчера. Всё, начиная с оскорблений и заканчивая пожеланиями смерти от венерических заболеваний. Не винил, не обижался, даже не врал, когда говорил, что это ничего не меняло, но забыть не мог, фоном прокручивал в мыслях, соглашаясь. Сам думал про себя то же. Парень не замечал, что услышанное продолжало причинять боль, как не заметил в тот момент, что говорил искренне, не подбирая фразы. Этот человек действительно был другим. По-особенному набросился на него, попутно скидывая верхнюю одежду на пол, по-своему потащил к кровати, не отрываясь от поцелуя, иначе прикасался, двигался и, чёрт побери, стонал, чего не делал больше никто. Открыто, громко. Чужая слабость перед его телом воспринималась как комплимент — единственный озвученный среди прочего, менее приятного. И стал единственным, во что он поверил тогда из всей речи Арсения.