И приходи, обсудим

Сергей Борисович, субъект законодательной инициативы и мастер спорта по скоростному флирту со всем, что двигалось, считал себя нищим по сравнению с коллегами. Прибыльный бизнес был оформлен на жену Юлию, порядочная коллекция раритетных автомобилей — на старшего брата, у которого и водительских прав-то не имелось, недвижимость у берега средиземного моря — на родителей, живших в потёртой однушке на юге страны. Итого, сам мужчина на карте имел лишь небольшую зарплату, которой хватало аккурат на съём тел для секса раз в неделю и два стаканчика виски за ужином в ресторане. Поэтому Арсения Сергеевича, бывшего кристально чистым перед налоговой не благодаря сложным схемам, а буквально, он считал подозрительным. Тот всегда одевался строго, говорил деловито, даже сидел напряжённо, словно в любую минуту готовился отражать опасность, так что находиться вместе в одном помещении было дискомфортно. Хотелось однажды напоить коллегу до состояния поросячьего визга, чтобы показать — расслабляться иногда можно и нужно. Его, помимо прочего, раздражала и чужая скрытность: сотня паролей на каждом приложении в телефоне, нежелание переходить от абстрактных тем к личным, избегание корпоративов и прочие мелочи, из коих складывался не самый приятный образ человека с самым приятным лицом на целое здание людей. Общались они не столько из настоящего желания или схожести характеров, сколько из-за обстоятельств — сидели рядом на заседаниях, периодически перебрасываясь комментариями о происходящем. Назвать второго другом Сергей не мог равно в той же степени, что и себя — богачом. В шесть часов вечера, в среду, как раз под конец рабочего дня мужчины вместе с толпой вывалились из душного зала, где провели, казалось, целую вечность, ведя очередной отвлечённый диалог: — Почему наша правовая система всё любит усложнять? — ворчал он. — Ну, взяли закон, написали простым, понятным для плебеев языком, согласились коллективно, что нужная штука — и всё, приняли в оборот. Но нет же! Сначала мы три чтения минимум должны отсидеть, как на каторге, если правок не внесут. Иначе и того больше. Потом Совет Федераций при хорошем раскладе две недели будет мучиться, понося нас на чём свет стоит, а в итоге закон всё равно обратно отправят — переписывать, как школьников. Бредятина, согласись! — Работа у нас такая, — пожал плечами собеседник, ослабляя галстук и еле поспевая за его широкими шагами. — Я другого понять не могу: зачем было в прессе анонсировать инициативу аж за полгода, если мы сходу, как ты правильно подметил, даже при желании ничего не примем. — Чтоб дать голубым время побеситься, права покачать и заткнуться, — объяснил Сергей. Арсений смерил его осуждающим взглядом. Впрочем, как и всегда, будто других в запасе не имел вовсе. — Если назвать их «меньшинства», суть не поменяется, не смотри на меня так. Голубые — они и есть голубые, не я это слово придумал. — Я скорее про то, что следовало просто всех перед фактом поставить. Тебе нужны бесконечные звонки из газет с просьбами дать комментарий? Мне вот не нужны. — Кстати, на меня тут Димас из пресс-службы насел с намёком, что было бы неплохо официальную встречу с журналюгами организовать, по пунктам для тупых всё разложить, чтоб закрыть тему. Он пропустил коренастую женщину из дружественной партии к лифтам, кивнул вместо прощания, обернулся обратно на собеседника. Тот что-то быстро строчил в смартфоне, потом поднял на него голову, задумался, как бы взвешивая фразу, нахмурился: — Почему именно на тебя? — Откуда ж я знаю! Сам спроси при встрече. Наверное, и к тебе пристанет, мы же на пару затеяли то, на что у остальных яиц не хватало. — Логично, хотя нас было не двое, а семеро, — кивнули в ответ. — Что ж, приятно было поговорить, мне… Закончить реплику не дала выросшая из-под земли Оксана. Секретарша в лёгкой, как раз по жаре, соблазнительной полупрозрачной кофточке преградила им дорогу: — Сергей Борисович, Арсений Сергеевич, вы же помните, что у вас запланировано ещё одно совещание на сегодня? По вопросам… — Серьёзно, что ли? — взвыл Сергей и краем глаза заметил, как спутник напрягся больше обычного. — Ты тоже забыл? — Напрочь, — тот метался растерянным взглядом между ними, затем обратился к гаджету. — Простите, я отойду на минуту. Арсений отступил в сторону, снова принялся печатать, прикрыв экран ладонью, будто кому-то было дело до чужих планов на вечер. Тот становился бледнее с каждой буквой, пока они с девушкой обменивались многозначительными взглядами и молча приходили к единому выводу: «любовница». Это пробудило интерес. Ему казалось, что замкнутый коллега не был способен на измену — не из-за моральных качеств, просто в силу характера. Про таких говорили в народе «на словах Лев Толстой, а на деле…». Слабак, в общем. Так он укрепился в своём желании споить другого, чтоб побеседовать, как нормальные люди. Авось и чувство юмора бы в том проклюнулось, и напряжение б ослабло. Сейчас же, когда они спускались на этаж ниже, обречённо вздыхая, Сергей, человек «без копейки за душой», не считал Арсения ни другом, ни даже приятелем. Зато точно считал более любопытным субъектом, чем пять минут назад.

***

Арсений опаздывал на второе свидание на полчаса и не нашёл даже минуты, чтобы об этом предупредить, из-за постоянных рабочих звонков — конец будней давал о себе знать. Пролетел через весь город, общаясь с коллегами по громкой связи, собрал все камеры по выделенным полосам, когда объезжал пробки, а всё равно не успел вовремя. Потому, открывая дверь номера потёртым ключом, был уверен, что его не дождались, и оцепенел, почувствовав на своих губах чужие раньше, чем разглядел в интерьере Антона. Этот поцелуй был иным, чем в прошлый раз — всё таким же нежным, но напористым, даже отчего-то жадным. Он неосознанно поддавался властности парня, чувствуя, как за тазовые косточки его прижимали к паху, пока тот вдруг резко не прервался. Столкнулся с ним горячим лбом и пошептал: — Я думал о тебе всю неделю, просто не мог из головы выгнать. Когда ты отменился в среду, испугался, что всё, не увидимся больше. — Я, — мужчина сглотнул вязкую слюну, пытаясь насильно вытащить из себя искренность в качестве извинений, — тоже о тебе думал. Если стоять в туалете правительственного здания, представляя, как рука воображаемого партнёра скользит от лица к пояснице, требовательно сжимает тело, и при этом стонать в кулак, кусая костяшки, подходит под слово «думать», то, да, именно это Арсений и делал. Как ожидалось, молодой человек захватил его мысли, стоило утром покинуть того, спящего, и уехать по делам. Бунт против возможного посягательства на достоинство, родившийся в сознании при их знакомстве, быстро перерос в бунт против самого себя, трусливого и жалкого. Нутро потянулось обратно, мозг сфокусировался на новом витке грязных фантазий, где у партнёра, прежде бывшего мутным, не имевшим конкретных черт, появилось лицо — лицо Антона со спокойным взглядом и вежливой улыбкой. Он, периодически выпадая из реальности, чувствовал жжение на губах от единственного поцелуя, случившегося между ними. Это воспоминание прокручивалось в сознании так часто, что на сотый раз, без посторонней помощи, мужчина привык к новому ощущению, потому сейчас оно не вызвало отторжения. Наоборот, хотелось получить больше, чтоб потом ещё несколько суток смаковать каждую секунду. Его поймали в маленькой прихожей так внезапно, что не дали времени обыскать номер на предмет камер и диктофонов. Осторожность частично потеснила дурман возбуждения, Арсений отстранился с виноватой улыбкой, боясь спугнуть то ли чужой настрой, то ли собственный: — Мне бы пару минут. Осмотреться. — Конечно, — кивнул молодой человек, убрав с лица прикосновение, потом нахмурился, следя за его хаотичными передвижениями. — Ты что-то конкретное ищешь? Может, помочь? Стол с двумя стаканами и косые тумбочки, при общей загрязнённости, снова оказались чистыми, внимание переключилось на постель. — Нет, хочу убедиться, что наша встреча не станет достоянием общественности. — А. Мой рюкзак, если что, в шкафу. Он поднял взгляд от одеяла и пристально всмотрелся в Антона, стоявшего у стены, подложив ладони под поясницу, как заключённый в тюремной камере, ожидавший, когда закончится обыск: — Там что-нибудь есть? — Две бутылки красного полусладкого, беспроводные наушники, гель для душа, упаковка резинок и смазка, — послушно отчеканил второй, рассматривая свои белоснежные носки. Вот уж в чём, а в нечистоплотности того обвинить было нельзя. — Ничего неожиданного, короче. Уточнял на случай, если так тебе станет спокойнее. — Оптимистичный набор, — поморщился Арсений. За прошедшие пять минут он успел избавиться от наваждения и снова ощутил дискомфорт от мысли, что неплохо было бы наконец переспать с купленным парнем. В конце концов поцелуи — это одно дело, другое же — полноценная близость. Эмоции переключались слишком быстро, однако собеседника это почему-то не смутило. — Чем тебя не устроило вино? — отшутился тот, подняв бровь. Он усмехнулся, перестал выворачивать подушки и растерянно замер, не зная, что делать дальше. — Итак, раз ты закончил, какую бутылочку открываю? Геля, смазки или алкоголя? Чужое умение разряжать обстановку стоило своих денег в той же степени, что навыки раздевать, не касаясь, насмехаться, не осуждая, и продавливать гордость без откровенного насилия. Мужчина улыбнулся: — Ты специально себя ведёшь, как идиот? — Да, — улыбнулись в ответ, — мне нравится, как осуждающе ты на меня смотришь, это красиво. Во второй раз услышанное «нравится» сбило с него наигранную спесь. Ведь, конечно, ему лишь позволяли ощущать себя хозяином положения, тогда как в действительности могли всего одной фразой привести в замешательство. — Что? — выдохнул Арсений не в силах произнести целиком «Что ты пытаешься сделать такими прямыми формулировками?» — Какое из слов ты не понял? — Всю реплику целиком. К нему протянули руку, подождали немного, дав возможность отойти, затем, коснувшись скулы, подступили ближе: — Не пытайся меня убедить, что тебе раньше не делали комплименты. Не поверю. — Ну, женщины их обычно принимают, а не говорят, — пробубнил он задумчиво. — Среди мужчин моего круга подобное не принято. Так что, получается, не делали. «Слава богу» осталось на языке. — Какое упущение, — шёпотом произнёс Антон, вглядываясь в него. Спокойствие в чужом взгляде подвинулось, уступив место восхищению, показавшемуся беспочвенным. Арсений раньше, когда был моложе, привлекательнее, нравился многим, потом женился и перестал представлять интерес, однако вот так, в лицо, подобное слышать не доводилось, как и видеть эмоции, которые выдавал собеседник. Вероятно, это была не настоящая симпатия, а какая-то очередная стратегия ведения диалога, но, чёрт, она работала. Мысль, заполнившая его мозг, в итоге вырвалась наружу: — Поцелуй меня. Парень ухмыльнулся и приник к губам. Когда возбуждения стало слишком много для самоконтроля, мужчина поддался себе же, углубил поцелуй, зарылся рукой в кудри, а в ответ его, придержав за затылок, уложили на кровать. Одной рукой Антон упирался в матрас, другой расстёгивал на нём рубашку, открывая себе пространство для взаимодействия. Прикосновение с лица смещалось ниже, пока ладонь не оказалась на бедре, скрытом брюками. Чересчур трезвый для такого мозг выдал сигнал об опасности. — Тише, — шепнули в кожу прежде, чем он успел оттолкнуть, — я не причиню тебе вреда. — Молодой человек поднялся на уровень его глаз. — Не причиню, да? Партнёр говорил мягко, будто с маленьким ребёнком, тогда как именно взрослость, закостенелость мышления мешали расслабиться. Не дождавшись отклика, тот боднул его подбородок носом, привлекая внимание: — Арсений, да? — прозвучало как просьба выдать разрешение на действие, чтобы не опускаться до насилия. — Да. Сознанием мужчина был готов примерно на всё, тогда как подсознание, не поддававшееся контролю их обоих, продолжало истошно кричать. Второй успел только тронуть бляшку ремня, когда оно вскинулось снова. Его кисть, взметнувшуюся с намерением отстранить врага, поймали по дороге к плечу, вжали в матрас. — Я понимаю, правда понимаю, — бормотал Антон, оставляя поцелуи на покрасневших от смущения скулах, взмокших висках, линии челюсти. — Позволь себе привыкнуть. Тебе ведь не больно, не неприятно, просто страшно, я знаю. Он хотел поспорить, правда хотел, но вдруг оцепеневшее от ужаса тело не давало даже вздохнуть. «Почему я так боюсь того, чего в другие моменты хочу? Почему, как только всё от теории переходит к практике, у меня не получается бороться самостоятельно?» Парню приходилось искусственно замедляться, чтобы не торопить события, попутно ещё и утешать его. Арсений мешал тому работать, за что испытывал стыд вместо страсти, которой от него ждали. Будто чувствуя эмоции сразу за двоих, купленный партнёр переместился на шею, хмыкнул, заставив кожу покрыться мурашками, и сказал: — Мы оба желаем одного — твоего удовольствия. Верь мне. Бережность, никогда не являвшаяся предметом его фантазий, покоряла почему-то больше, чем смогла бы грубость. Наверное, так и должен был себя вести хороший верхний: командовать, не повышая голос, установить власть сначала ментально, а уже потом — физически, иначе ни о какой добровольности речь идти не могла. По крайней мере так мужчина объяснил себе, почему перестал сопротивляться, почему затем оставшейся на свободе рукой поскрёб чужой джемпер. В слова просьба формулироваться не захотела, но его как-то поняли и разделись по пояс. В тишине он робко трогал чужое тело — мягкое, пусть и худое, тёплое, так похожее на его собственное: без ярко выраженной талии и без выпуклой, какая обычно бывала у женщин, груди, со светлыми волосками на предплечьях. Мужское тело. Трогал, не находя в себе больше отвращения, лишь интерес. Антон, переставший удерживать его кисть, подождал минуту, позволил себя изучить, потом вернулся к шее. Когда её мягко прикусили, Арсений от неожиданности пальцами впился в обнажённую лопатку, а в ответ получил рваный выдох. Парень потерял контроль над своим спокойным дыханием всего на долю секунды, выдал желание, спрятанное за слоем вежливости — и этот звук заполонил разум. Его перемкнуло, как случалось при просмотре фильмов для взрослых. За кудри оттянув второго от себя, он губами впился в острую ключицу — отчего-то сладкую и солёную одновременно, помог снять с себя брюки, расстегнул в довесок чужие. Затем, почувствовав прикосновение к животу, откинулся назад, не переставая гладить партнёра по волосам. Тот попытался спуститься с поцелуями ниже, но отпущен не был, потому, не споря с покупателем, пальцами нырнул под бельё и хмыкнул, когда мужчина подался бёдрами навстречу. В голове не происходило ничего, не нашлось бы ни одной чёткой мысли или хотя бы намёка на неё, кровь отлила от мозга и подняла половой орган. Его продолжали беречь от перепадов эмоций — мягко пережали член и взяли паузу, ожидая, видимо, приступа протеста, после чего плавно задвигали рукой. В комнате стало жарко до желания снять с себя кожу. Они дышали одинаково часто, гоняя изо рта в рот углекислый газ, и обменивались пустыми смешками, которые для обоих звучали, как диалог. «Ты втянулся», — передавал Антон. «Давай быстрее», — беззвучно улыбался Арсений и целовал другого, чтобы спрятать потребность преобразовать дыхание в стон. По сути то, что с ним делали, не отличалось от того, что делал сам Арсений минимум раз в сутки. Однако факт, что ладонь была не своя, а постороннего, менял восприятие, углублял ощущения. Кончая до позорного спешно, не выдержав и десяти минут, мужчина не перестал мучить пухлые, покрасневшие губы, вжимал партнёра в себя за затылок. Когда от него попытались отстраниться, чтобы сделать или произнести что-то ещё, сознание очнулось от транса и восстало, только не с отвращением, а с протестом другого рода: захотелось отплатить, не отпустить парня без порции удовольствия. Потому что, какими бы не были их неравные взаимоотношения, секс — это про двоих. Этот самый второй подавился воздухом, когда он смело обнял пальцами стояк, улыбнувшись пониманию, что его всё же действительно хотели, не просто механически делали работу. Антон позволил довести себя до точки: продолжая сидеть на его бёдрах, содрогнулся, ударился влажным лбом о губы, застыв, и долго пытался отдышаться. — Один — один, — хмыкнул Арсений. Похоть ещё не успела выветриться, потому их взаимная частичная нагота пока не смущала. Зато самодовольства внутри плескалось с лихвой. — Вообще я планировал пойти с тобой на второй раунд и всё же переспать нормально, — с трудом выдавливая слова, прошептал молодой человек. — Но всё равно спасибо. — Давай постепенно, ладно? Это мне сейчас не стыдно, потом накатит. — Верю, — улыбнулись, притёршись виском к щеке. — Ты мне пообещал только что ещё одно свидание? — Видимо, да. — Можешь сразу приблизительно прикинуть, сколько шагов у твоего медленного привыкания? Заодно расписание на месяц спланирую. Он посмеялся в ответ, отпустил парня из объятий, потом оглядел их испачканные семенем друг друга руки и снова расхохотался: — Это, по-твоему, медленно? По моим меркам я пятилетку за полчаса закрыл. — У меня где-то в рюкзаке, — серьёзно забормотал Антон, поднимаясь с кровати, — наверняка завалялась медаль для героя секс-труда… — Спасибо, конечно, но вина хватит. — Ему, тоже вставшему, в ладони прилетела крохотная бутылочка геля для душа. Она же была отправлена обратно молодому человеку. — Не полезу, уж больно мерзкая здесь ванная. Второй пропустил его к раковине, подождал, пока будут отмыты следы произошедшего, затем закинул на плечо полотенце: — Как хочешь, я вот схожу. — Пока бутылку открою, — Арсений кивнул и задержался на выходе из уборной, потому что ощутил острожное прикосновение к локтю. — Что? — Мы не разъезжаемся разве? — Ты куда-то торопишься? В прошлый раз в сумму входила и болтовня. — Ага, в качестве попытки тебя расслабить, — парень почему-то хмурился, с сомнением его разглядывая. — Так-то я твой на ночь, без проблем, просто… правда хочешь посидеть? — Да, почему бы и нет? Он искренне не понимал, что так удивило собеседника, равно как и не понимал, почему нуждался в продолжении вечера. Общения в повседневной жизни хватало, к тому же дома ждала семья, а ему хотелось побыть наедине со знакомым и послушать, как тот отбивался от язвительности глупыми шутками. Возможно, это тоже являлось частью его «медленного привыкания» или, возможно, алчность давала о себе знать и не позволяла уехать, не получив максимум за те же деньги. По крайней мере так Арсений объяснил себе, зачем после распития двух бутылок лёг рядом с Антоном, обнял того за талию со спины и поцеловал в лопатку. Отвращение вернётся позже, утром, вместе с тяжестью в теле, но сейчас голова оставалась приятно пуста.