И приходи, обсудим

Арсений пришёл в номер мини-отеля первым. Сначала это вызвало раздражение — второй опаздывал, затем радость — ему дали время обыскать комнату на предмет камер или записывающих устройств. Бежево-коричневые обои по периметру, наверное, были когда-то белыми, постельное белье отдавало желтизной, но хотя бы пахло стиральным порошком — на том спасибо. Ни в ящиках двух косых тумбочек, ни под подушками, ни в складках штор ничего электронного найдено не было, так что он, по дороге заглянув в шкаф, переместился в ванную. Да уж, в такой сырости могли комфортно чувствовать себя только грибки и насекомые, Арсений же брезговал тут даже руки помыть. Немного влажные полотенца хранили на себе следы пользования, однако подозрительными не показались тоже. Несмотря на то, в какой грязи ему довелось оказаться, заключение вышло следующим: «Чисто». Дешёвое подобие гостиницы на окраине столицы было выбрано с умыслом: местный персонал плевать хотел на клиентов, лишь бы платили. У него при регистрации не спросили документ, удостоверяющий личность, поддельная копия коего на всякий случай, конечно, имелась, и на слово поверили, что его звали Константин Запольский. Имечко глупое, нарочно не придумаешь, поэтому, наверное, и сработало. Лишние свидетели этой встречи ему не требовались, потому что иначе поползли бы слухи, хотя за прошедшие десять минут появилось стойкое ощущение, что и сама встреча была не нужна. В конце концов, подурачился, умаслил кризис среднего возраста — можно поехать домой. …как будто его там ждали. Он отёр рукавом пиджака мутное зеркало и вгляделся в уставшее после рабочего дня лицо. Мешки под глазами расползлись до впалых скул, тонкие губы несимметрично скривились ещё неделю назад, как при инсульте, покрасневшие белки глаз выдавали необходимость срочно поспать, а чёрные волосы у лба стремительно редели, грозя в скором времени обнажить залысины. Годы его не щадили, режим — тем более, смотреть на себя было неприятно. Ещё неприятнее — думать, какое первое впечатление сложится у незнакомца, который безбожно опаздывал. Вероятно, тому, благодаря заранее уплаченной крупной сумме, вообще не будет дела до внешности нанимателя, тогда как ему вот дело было. Не хотелось бы провести ночь в компании кого-то неухоженного — для этих целей в наличии имелась жена. Кстати, о ней. В карман на всякий случай спряталось обручальное кольцо. Оправив задравшийся пиджак, Арсений вернулся в подобие спальни, проверил уведомления на телефоне, нахмурился: помощница добавила в расписание на завтра ещё одно совещание, поверх трёх других. В гробовой тишине, нарушаемой только звуками дыхания, щёлкнул дверной замок, раздался скрип. Недостающий кусок мозаики показался на пороге и застал его стоявшим посреди комнаты. — Вечер добрый, — улыбнулся тот ровными мелкими зубами. — Успел освоиться? — Вы опоздали на двадцать минут, — процедил мужчина, неосознанно отступив на шаг. — Не опоздал, а задержался. И давай без официоза, — ему протянули ладонь. — Антон, очень приятно. — Константин. Приближаться он не спешил, касаться — тем более. Держался на расстоянии, изучая молодого человека лет на восемь младше себя, нескрываемо оценочно. Выглаженный мятный джемпер был заправлен в джинсы свободного кроя, из-под которых выглядывали кипенно-белые носки. «Антон» не вызвал неприязни внешним видом, показался даже по-своему располагающим со своими светлыми волнистыми волосами, взъерошенными, видимо, специально, и серыми с примесью ещё какого-то цвета глазами. Рассмотреть не удавалось из-за дистанции. Рука того, продолжавшая висеть вот уже пару минут, была усеяна бижутерией, и не дрожала от напряжения — достаточно щуплый парнишка имел достаточно сил, чтобы её контролировать в таком положении, пока ждал ответа. Это тоже было принято за хороших знак, тем не менее мужчина не шелохнулся. — Давай так, — заговорил второй, не изменив дружелюбию, но потеряв пару граммов искусственной радости от знакомства, — я поверю, что тебя действительно зовут Константином, а ты перестанешь делать вид, что тебя притащили сюда насильно. Честная сделка, а? — Ты всегда так с клиентами разговариваешь? — Да, если вижу, что лишняя приторность ни к чему. Ты не похож на человека, который поведётся на придуманный образ. — Антон вдруг изменился в лице и сложил объёмные губы бантиком. — Или малыш всего лишь хочет поиграть в недотрогу? Его передёрнуло от отвращения, ноги понесли к выходу: — Я лучше пойду, всего доброго. Парень любезно подвинулся, пропуская в подобие прихожей, затем, склонив голову набок, проследил, как он нырнул в чёрные кожаные ботинки под тон костюма, и задержал голосом уже в момент, когда опустилась ручка двери: — Ты же сам заплатил мне за приход. — Деньги можешь оставить себе, — огрызнулся Арсений, не оборачиваясь. Сзади усмехнулись. — Речь о том, что глупо будет вот так уйти сейчас, ничего не получив. — К нему подошли со спины и снизили громкость голоса до чего-то чересчур интимного для общения двух посторонних людей. — Я понимаю, что тебе страшно, что некомфортно, но попробуй не делать из меня врага, пока не узнаешь лучше. Это нормальная защитная реакция, её просто надо пережить. — Да не хочу я узнавать тебя лучше. И вообще мне не… — Как скажешь, — перебил молодой человек мягко, — давить не пытаюсь. Если для первого раза тебе хватит разговора за бутылкой вина, то никакого насилия, само собой, не будет. Можешь считать, что купил себе собеседника. — Для первого?! — взревел Арсений, круто развернувшись на пятках, и не смог выговорить своё возмущение целиком, потому что наткнулся на чужое лицо. Антон стоял слишком близко, смотрел слишком уверенно, дышал слишком ровно, однако почему-то не злил этим ещё больше. Наоборот. Со стороны они походили на ожившее клише из фильмов для взрослых: спокойный актив, не повышавший голос, и истеричный пассив, устраивавший сцену на пустом месте. Стыд потеснил прежнее негодование, мужчина опустил глаза и представился заново: — Арсений. — На краю поля зрения кивнули, как бы одобрив попытку переступить через эго или показав, что в этот раз поверили. — Многие реагируют, как я? — Зависит от того, какой ответ тебя устроит. Все, если нужно успокоение. Каждый третий, если статистика. Никто, если хочешь почувствовать себя особенным. Он хмыкнул, признав, что честность, выбранная в качестве стратегии ведения диалога, работала. Антон помолчал пару секунд, видимо, давая ему время на словесную реакцию, после чего отступил на полшага и поднял руки в жесте капитуляции: — Я тебя не трону, пока сам не разрешишь. Бояться нечего, давай просто приятно проведём время. О, этим тёплым июльским вечером Арсений боялся не Антона, а себя. Того, о чём думал в перерывах между работой, что видел в пошлых снах, что делал с собой за закрытой дверью ванной, когда супруги не было дома. Фантазии оставались безобидным желанием поэкспериментировать, добавить жизни красок до тех пор, пока не превратились в одержимость. Всё зашло слишком далеко, раз они стояли в снятом на ночь номере, — и вот это пугало по-настоящему. Не физическое присутствие человека, а значение этого присутствия. Купить себе партнёра вместо того, чтобы просто с кем-то познакомиться, было вполне осознанным, выношенным, подобно ребёнку, решением: договор обеспечивал конфиденциальность, статус покупателя давал свободу. В теории. На практике же собеседник явно чувствовал себя комфортнее него, наверное, в силу опыта. Он по глупости полагал, что научился к тридцати пяти годам контролировать эмоции, однако сейчас сознание вставало в горделивую позу и требовало срочно сбежать подальше от того, чего больше полугода хотелось до одури. И его не столько, казалось, пытались удержать, надавив на алчность, сколько стремились мирно договориться, воззвав к адекватности. Что Арсений потерял бы, если бы поддался? Да, другому мужчине, да, младше себя, ниже статусом, но ведь тот не смеялся над ним, не лез в личное пространство, просто смотрел понимающе и ждал, когда первичный бунт пройдёт. Со вздохом он скинул обувь, опустил голову ещё ниже, хрустнув позвонками: — Вино правда есть? Я бы не отказался. Антон расплылся в улыбке и обратился к рюкзаку, не замеченному им ранее.

***

Поговорить без повышенных тонов у них получилось исключительно благодаря терпению парня: тот отшучивался на его попытки огрызаться, подкидывал отстранённые темы, чтобы не знакомиться ближе, чем требовалось, и действительно, расположившись на кровати в метре от нанимателя, не спешил переводить диалог в секс, ради которого они, собственно, собрались. Молодой человек не вызывал в нём желания, однако и неприязни не вызывал тоже, стал просто очередным разовым собеседником, вроде тех, что встречались в самолёте или поезде. Арсений успел забыть за четыре часа и о работе, на которую утром придётся пойти, и о жене, которая не могла дозвониться на выключенный телефон, и о предвзятом отношении к собственному полу, которое в фантазиях обычно почему-то улетучивалась. Однако, стоило зевнуть, как ему напомнили обо всём разом. Сняв джинсы, джемпер, оставшись в майке и таком же белоснежном, как носки, нижнем белье, Антон расположился в углу постели, накрылся одеялом, вероятно, не столько из необходимости, сколько из нежелания смущать. Арсений допил последний глоток из бутылки, отставил её на пол и застыл, бессмысленно глядя в полумрак, где различал на кровати очертания постороннего. Сознание восстало против мысли, что ему придётся лечь рядом. — Сам придёшь, — донеслось мягкое с той стороны, — или на это тоже нужно уговорить? Тело среагировало на дружелюбный тон и шевельнулось. Во второй раз за пять минут Арсений оцепенел уже у деревянного каркаса. Парень дал клиенту время на внутреннюю борьбу, затем подполз к противоположному краю, к нему, принял сидячее положение, скрестив ноги по-турецки. Он понял, что его потянули к себе за галстук, когда коленями упёрся в матрас слишком близко к чужаку, однако стоп-сигнал в голове зажечься не успел: сняв с него шёлковую удавку, молодой человек аккуратно стянул пиджак, сложил вещи на тумбочку и отстранился. Худые длинные руки опустились на ноги. Тот снова оставил пространство для манёвра и снова получил оцепенение. Арсений боролся с собой, с рамками в голове, с глупостями, навязанными воспитанием и нормами морали родной страны, чтобы смочь хотя бы раздеться перед другим мужчиной, хотя бы на шаг приблизиться к воплощению главной фантазии взрослой жизни, но вместо действий лишь выдохнул: — Помоги, пожалуйста. Вёл себя, как девственная школьница, как флиртующая барышня, потому ненавидел собственную слабость. Ведь робость и стеснение — это для женщин, а не для него. Однако второй, казалось, не увидел в этом ничего предосудительного, лишь улыбнулся в свете фонаря за окном: — Ладно, считается за разрешение. Руки поднялись обратно. С запястий Арсения сняли запонки, расстегнули рукава, затем избавили от взмокшей из-за нервов рубашки. Антон зацепился указательными пальцами, как крюками, за ремень и остановился, будто нутром ощутил его внутреннюю дрожь. Тот поднял голову, получил кивок, после чего умелым движением раскрыл бляшку, расстегнул пуговицу и ширинку, умудрившись ни разу толком не тронуть тело. Точно не впервые кого-то раздевал, судя по отработанным движениям. Такой профессионал, пожалуй, стоил своих денег, пусть и не выполнил основную функцию. Штаны с шуршанием опустились сами, сложившись у коленей, на которые он продолжал опираться. Антон без комментариев отполз на прежнее место, укутался в одеяло. Голая кожа, соприкоснувшись с кроватью, почувствовала на простыни остатки чужого тепла и покрылась мурашками: новый знакомый не казался ему человеком, настоящим, живым, ещё минуту назад. Был скорее фактом его поражения в борьбе с собой, воплощением недосягаемой мечты. Арсений пялился в потолок то ли потому, что волнение прогнало сонливость, то ли из-за повисшей в тишине необходимости что-то сказать, как-то оправдаться за недостойное мужчины поведение. В итоге стыд перевесил на воображаемых весах гордость, заставив заговорить: — Прости, что притащил тебя в этот гадюшник примерно ни для чего. Он напряг мышцы, приготовившись встретить обвинения с достоинством, а получил какой-то грустный вздох, совершенно не подошедший под образ улыбчивого парня: — Зря ты так. Довольно прилично справляешься с выходом из зоны комфорта. — Разве? Его опять почему-то утешали. Сложилось впечатление, что это тоже входило в стоимость услуг или было обыденностью для Антона. В конце концов мало ли, как вели себя другие на его месте. — Ну, не уехал же в первые пять минут, диалог поддерживал, лёг даже. Успех, я считаю. — Так-то мы встретились не просто, чтоб рядом полежать, — поморщился мужчина. — Понимаю, что заплатил, поэтому тебе всё равно, как именно ночь проходит, но ещё понимаю, как нелепо всё выглядит. Парень перевернулся на левый бок, в полумраке блеснула уже знакомая спокойная улыбка, потом зазвучали такие же спокойные слова: — Я хотел бы поцеловать тебя, если позволишь. Лёгкие подавились удивлением: не «мог бы», не «должен», а «хотел бы». Почему Антон выбрал именно такое выражение? Он не понимал, был ли правда готов или алкоголь в крови влиял на восприятие, тем не менее, прошуршав подушкой, кивнул. Молодой человек, привстав на локте, положил ладонь ему на щёку, как бы пытаясь зафиксировать голову в нужном положении, и приблизился, в какой-то очередной уже раз дав секунду, чтобы передумать. Однако сопротивления не встретил. Целовал тягуче, сладко, обхватывал одну из губ и замирал, позволяя к себе привыкнуть. Никакого языка или напора — сплошное уважение к его волнениям. Примерно на третьей минуте Арсений начал отвечать, когда не обнаружил ожидаемую разницу между поцелуями с представителями разных полов. Пожалуй, женщины делали это даже настойчивее, чем Антон, буквально состоявший сейчас из бережности. Тот постепенно отклонялся назад, заставляя тянуться к себе, приподниматься, пока не лёг на спину, под ним, нависшим сверху. Чужая рука переместилась на лопатку, чтобы прижать плотнее к груди, затем спустилась ниже, на талию, и в итоге сжала ягодицу. В сознании взревел сигнал тревоги, он тут же оторвался от мягких губ, прикосновение исчезло. Дурман спал с сознания вместе с опьянением. — Извини, — шепнул парень, невольно напомнивший, ради чего всё изначально планировалось. Арсений откинулся на матрас, чтобы отдышаться то ли от волны желания, то ли от прилива отвращения к ним обоим. Сбоку поёрзали и, выдержав минутную паузу, как бы надеясь на возвращение инициативности, спросили: — Сможешь сейчас пережить факт, что хочешь меня? Хотелось бы понять, на что настраиваться. Под одеялом пережав мучительно твёрдый стояк, мужчина нахмурился, подождал немного, но прилив противоречивых эмоций не отступил: — Видимо, нет. — Ладно. Наверное, стоило взять две бутылки. — Второй снова оказался к нему спиной. За один этот вечер ему становилось стыдно чаще, чем за последние лет двадцать. Он делал разные вещи, не всегда законные, не всегда человечные, но все они считались справедливыми или необходимыми. А вот Антон, приведённый им на не самую приятную нейтральную территорию, вынужденный ещё успокаивать без доплат, будил забытое ощущение тем, что, наоборот, совершенно не пытался винить в слабости. Арсений уронил лоб на острую лопатку, скрытую майкой, и шепнул: — Хватит для первого раза? «Не секс, конечно, но и не отвращение, которого ты не заслужил в отличие от меня». — Да, — его кисть подцепили вслепую, перекинули через талию, заставив себя приобнять, — если будет второй. Мысли покорились этому недвусмысленному намёку раньше, чем Арсений успел проконтролировать: принялись перебирать расписание заседаний в поисках свободного вечера, затем выходные, занятые формальным общением с семьёй, чтобы была возможность выпить и расслабиться достаточно для близости. Свободного времени имелось не так много, однако проблема заключалась не в занятости, а в его страхе перед фактом, что когда-нибудь через себя переступить всё же придётся. Не потому, что парень этого ждал от клиента, но потому, что сам он этого жаждал где-то глубоко внутри. Оба понимали: мужчина пожалеет об упущенной возможности, как только выйдет из номера. — Дай мне пару дней… переварить. — Хорошо, — хмыкнул Антон, невесомо гладя его костяшки большим пальцем. — Только учти, что звонить придётся самому, бегать за тобой и навязываться я не собираюсь. В его извращённых мечтах партнёр всегда демонстрировал власть через силу — так, как сделал бы он сам: хватал за волосы, вжимал в поверхности, хлестал по щекам и просил называть себя хозяином, чем быстро вызывал сначала оргазм, потом потребность отмыться в душе от придуманных образов. А тот, кто находился сейчас под рукой, власть имел иную, однако имел — несомненно, и по крупице, каждым вежливым словом подсаживал в сознание желание встретиться ещё раз. Может, снова не для полноценной постельной сцены, но ради ощущения чужой уверенности, которая прежде всегда была лишь его собственной. Сегодня Арсений впервые поставил себя на место женщин, коих презирал за зависимость, и понял, почему они тянулись к кому-то, кто мог принимать решения за них. Дыхание молодого человека становилось всё тише. Арсению, не способному уснуть, пока голова не перестанет гудеть, приспичило спросить: — Слушай, а, — второй дрогнул от звука голоса, видимо, успел провалиться в дремоту, — почему ты сказал, что хотел бы меня поцеловать? — Потому что хотел. «Тебе прошение, что ли, официальное в двух экземплярах накатать, чтоб получить внятное объяснение? Я тебя купил, а не в баре цепанул, тут речь должна идти об обязательствах, а не о желаниях» уместилось в более ёмкое: — В смысле? Послышался длинный выдох, который можно было трактовать сразу десятью разными способами. Он успел пожалеть о сказанном за полторы минуты, что потребовались наёмному работнику на перебарывание сонливости. — У меня всё примитивно, — пояснил тот наконец, — хочу чего-то — говорю, говорю — делаю. Ты журналист, что ли? Обычно люди из этой сферы обращают внимания на формулировки. — Нет, но в моей работе внимание к словам тоже нужно, чтоб не ляпнуть лишнего. «У нас, благо, есть целый штаб профессионалов для общения с народом. Сейчас их консультация мне бы пригодилась». — Ой, не забивай голову, — будто услышав его метания, безобидно цокнул Антон, — просто ты мне понравился. — Его руку, в ужасе дёрнувшуюся назад, поймали и придержали на талии. — Тише-тише. Понял, не говорю так больше. Успокойся. — Вот уж чего не могу — так это успокоиться, — прошипел он, хотя совсем этого не планировал. Чужое принятие его загонов располагало к искренности, обычно остававшейся осадком на языке. — Вся ситуация — идиотизм какой-то, и моя мужественность не… — Да не порвём мы твою мужественность, — интонацией улыбнулся собеседник, затем хмыкнул, словно находил происходящее забавным, а не странным. — Так, подрастянем немного, чтобы в неё поместилась ещё и моя. — Рука дёрнулась снова, снова была удержана. — Шучу, Арсений, не принимай всё так близко к… — тот смолк, не договорив. Внезапная весёлость парня, пришедшая на смену утешениям, расслабила окончательно. Сейчас они говорили не как проститутка и клиент с проблемами по части потенции. Скорее, как приятели, потому его угроза, прозвучавшая в ответ, не несла прежней пассивной агрессии: — Если ты сейчас скажешь «к заднице», мы точно больше не увидимся. Антон открыто рассмеялся, придвинулся поближе, притёршись к груди костлявыми лопатками: — Спи давай, убийца комедии. Оставим обсуждение твоей задницы на будущее. — Ты делаешь всё, чтобы я не позвонил, — мужчина обнял второго крепче, намереваясь показать, что не хотел обидеть. Его пьянило то ли тепло чужого тела, то ли лёгкость диалога, благодаря которой проще было перестать винить себя во всём на свете. Куда им было торопиться? Деньги на счету позволяли ему устраивать такие свидания хоть каждый день ближайший год, если, конечно, молодой человек согласится. А в этом он не сомневался примерно в той же степени, в какой не сомневались в нём: — Ага, — донеслось из полумрака. — Только вот ты позвонишь.