Нигель, Саки, и школьные забавы.

Это было утро понедельника. Дождливое, бесцветное, хмурое, беспросветное и холодное. Как и обещали: по окну торопливо скатывались капельки мороси. Саки едва-ли смог разлепить глаза. Он устало вздохнул. Ну почему вставать всегда было так тяжело... Дебильное утро, дебильный дождь, дебильная мятая кровать!!!Долговязый ещë долго мог вот так валяться в тëплом одеяле и раздражëнно думать обо всей несправедливости этого мира, предварительно придумывая всякие колкие уничтожающие шутки. Желание идти в школу улетучилось так же быстро, как настроение брюнета, когда он вышел на балкон: было сыро, мокро, листва омытая вчерашним градом шелестела в одиноких дворах. Ветер оставлял неприятный холодок по телу; дрожь пронизывала с головы до пяток. Ну конечно, всë для пущего опустошения. Было как-то очень паршиво, и одновременно ком беспокойства и тревоги поднимался у Саки в горле. Он съëжился от холода, вспоминая, что с Нигелем они так и не поговорили. А может, это и не нужно? Может, всë само образуется, как только Саки лениво и со вздохом опустится за парту? О, это было бы славно... Нигель пошутит какую-то неловкую шутку, хрипло кашлянëт и своим украинским говором начнëт возмущаться на то, как рано мама будит его в школу, как всегда махая кулаками и топая ногами; а Саки будет ежеминутно шикать на него, мол, будь ты потише, дурачок, и закатывать глаза, вставляя едкие комментарии и единогласно рассуждая о том, какие же взрослые всë таки непутëвые. Вот они — другое дело! И ребята сто раз повозмущаются, сто раз поругаются, помирятся, посмеются с кого-то там и станут обсуждать их дальнейшие проделки. Будто ничего и не было, да? Для Саки нынешние воспоминания казались чем-то таким очень родным, сказочным... Туда хотелось вернуться и прекратить носить этот свой гордый ответный вид, перестать мстить из-за ничего... Ну, конечно, язвительности не в счëт; Саки до конца жизни готов с ним спорить, из раза в раз наблюдая этот его кипящий вид, и как шестерëнки его друга усердно крутятся в немых попытках придумать крутую ответочку. Вчерашний испуг немного давил в груди воспоминаниями; кажется, Саки даже снилось что-то тревожное. Слава богу, он ничего не помнил. Но неприятный осадок всë же остался. Машинально размышляя о том, что мама уже должна была быть дома, Саки как можно медленнее оделся и спустился вниз. Поплескал себе в лицо холодной водой, и еле-еле двигая рукой чистил зубы холодной невкусной пастой. Он поморщился. Зеркало в ванной было грязным, да и вообще всë было не убрано! Жуть. Разбросаны шампуни на стиральной машинке, и везде рассыпаны какие-то порошки. Не то, чтобы ему нравилось убираться. Да он хоть до самой старости мог находиться в груде мусора и помоев, спокойно объясняя, что это — творческий беспорядок. Но его больше бесило то, что после смерти его отца, мама совсем перестала убираться. Было ощущение, что она вообще выпала из этого мира: всегда ходила сгорбленная, поникшая, низко опустив голову. Она была такая же высокая и долговязая, но казалась ниже своего роста и была совсем хрупкой. Еë волосы были такие же чëрные, смоляные, очень короткие и всегда непослушно лезли во все стороны. Она настолько часто их стала выпрямлять, что сожгла. Ужас. Хотя раньше они были длинными и волнистыми, блестели и развивались на ветру. Красивая она тогда была. Но сейчас, женщина утратила всякий цветущий вид. Она всегда очень тихо перемещалась по дому в своих мыслях, иногда издавая какой-то шум вещами, будто призрак; лишь изредка желала ему спокойной ночи, будто неожиданно вспоминая про его существование, либо ненароком замечая свет в комнате и удивляясь, что в доме хоть кто-то есть кроме неë самой. Может, иногда спрашивала, как прошëл день с безжизненной, натянутой улыбкой на бледном лице. Она совсем не злилась, и не радовалась тоже. Саки лишь однажды услышал, как она плачет навзрыд в своей комнате. Он тогда был ещë маленький, не понял ничего. Это было после еë дня рождения. Ну и пофигу! Ей не было интересно слушать его ответы или даже небольшие рассказы в порыве эмоций. По-крайне мере, складывалось такое впечатление. А когда Саки осторожно спрашивал, слушала-ли она, женщина лишь снова кивала головой, будто продолжая слушать рассказ. Не реагировала. Тогда он тихо уходил, словно его и не было, а она ничего не говорила, не останавливала. Со временем, Саки перестал ей рассказывать даже самые небольшие случаи. Он будто чувствовал, как каждый раз навязывается. Также, женщина никогда не смотрела ему в глаза, а если и смотрела, то у мальчика что-то замирало в сердце от еë ледяных, стеклянных зрачков. Он сам испуганно отводил взгляд. Еë глаза были голубые, но со временем стали какими-то серыми и потеряли все краски. Саки вообще редко еë замечал. Со смерти отца прошло пять лет. Он долго слушал рассказы от всяких тëть и дядь, если они заглядывали в гости по праздникам про какую-то там авиакатастрофу, но ему было как-то... Всë равно. Он не чувствовал ни жалости, ни обиды, ни ненависти за произошедшее. У него было привитое с детства чувство, мол, ну раз так случилось, ничего теперь не поделаешь. Однако он всë равно отказывался об этом говорить. Будто всë не так; ну должно же ему было быть хотя-бы чуточку обидно, правда? А то, выходит, что он просто бесчувственный эгоист, который плевал на своего отца — есть он, или нет его, не важно. Прямо как маме сейчас на него наплевать. Сначала, в детстве конечно было как-то страшно, потому что он каждый день слышал, как мама причитает о всяких похоронах и поминках по телефону. А когда увидел могилу, чëрные зонтики и дождь, который так сильно бил по лицу, он и вовсе почему-то представил, как сам в этой могиле лежит. И ему страшно не захотелось больше видеть всë это, и он прижался к маме, а та никак не отреагировала. Саки помнил только отрывок похорон, а дальше, его детский, неокрепший ум стëр все воспоминания. Со временем он угас к этой истории. Потому что отца совсем не помнил. Ни лица, ничего. Стало полегче жить на самом деле. А фотки с ним, мама, видимо выкинула. И за это, он на неë тоже немного злился. Отрубила последние ниточки, связывающие его с папой. Выкинула все его вещи, газеты и подарки, когда-то подаренные им. Она целыми днями пропадала на работе, пока еë сын то ходил в магазин — закупать всякие комиксы и журналы со скучными кроссвордами, которые он ещë с детства недолюбливал; то воровать энергетики и прочую дрянь со своим другом. Да и вообще, Саки большую часть времени проводил с коротышкой, был предоставлен сам себе. А теперь... Снова идти теперь уже одному по этой выученной наизусть дороге, да ещë и мокрой вдобавок; снова сидеть в этом дряхлом здании несколько часов. И для чего теперь ради? Издеваться? Возможно. Подстëбывать? Это уже стабильно. "Но так весело уже не будет", — отчего-то ныл у себя в душе долговязый. Он, конечно, быстро отмахивался от этих непонятных переживаний. Ну что он, как девчонка что-ли? Будет из-за всякой фигни переживать по-долгу? Ностальгия там, все дела... Нет. Саки броня; Саки скала, плюющаяся во всех ядом из шуток. Да, вот именно! И ни что не заставит его перед кем-то там извиняться. Ну, возможно, один коротышка, который одной своей нахальной ухмылкой заставлял полыхать его щëки и трястись ноги. Саки смущëнно цыкнул у себя в голове. Это было правдой... Даже не попрощавшись с мамой, брюнет изнеможëнно закинул рюкзак на плечи и выполз на улицу. Он шагал широко и лениво по кирпичной, мокрой дороге. Медленно, хмуро пиная камешки и думая о чëм-то своëм. Вид у него был далеко не радостный и даже грозный в какой-то степени. Потом он вдруг остановился, глаза его засветились недобрым вдохновлëнным блеском. "А что мне мешает пойти ко второму? ",— ехидно спросил он сам себя. Вот Нигель обалдеет! Всегда прогуливали вместе — а тут!... Это уже что-то значило. Саки решил: раз блондин захотел поиграть в обиженку — а пусть поиграет. С Саки веселее играть. Он первым пойдëт в атаку и уйдëт в отрыв!... У него тоже есть своя гордость и свои чувства, а этот эгоист, тьфу на него, пусть отсиживает первый урок в гнетущем одиночестве. Да! Вот такой он независимый! Нигель ещë на коленях к нему приползëт, умолять будет, руки ему целовать и за талию... Так, это уже не то, стоп! Саки тряхнул головой, скрывая порозовевшие щëки непонятно от кого. Хваля самого себя за такой смелый и отчаянный по его честному мнению поступок, он быстро развернулся и утопал к себе домой. По факту, ему конечно нечего там было делать. Спать уже не хотелось, все кубик-рубики и кроссворды собраны и неправильно перечëркнуты. Немного поразмыслив, Саки в который раз зашëл к себе в комнату и от нечего делать стал поочерëдно открывать все свои шкафы и тумбочки. И стоя у каждого шкафчика, он брезгливо морщился и кряхтел: — Пипец тут завалы конечно... Всë равно скучно, так чего терять время? Саки отчего-то захотелось в первые в жизни попробовать убраться. Только в своей комнате! Докатился, ага. Он тихонько слазил в кладовку, обалдев от того, что большинство швабр было сломано. Нашëл веник и совок, даже тряпки намочил и удосужился вытащить таз. На самом деле, он никогда ещë сам не убирался. На худой конец, Саки решил вымыть полы! "Мда, теперь ты действительно будешь получше всех девчонок вместе взятых", — вздохнул он про себя, с грохотом таща всю эту артиллерию к себе в комнату и представляя, на какие мучения он сам себя обречил. Через некоторое время он понял, что мамы дома не было. Это показалось до жути странным, ведь у неë была ночная смена. Утром она ещë была дома. Может, она уже ушла? Но с другой стороны, ему стало легче. Зато никто и никогда не узнает о его странном девчачьем порыве. Даже родные. Хотя... По правде сказать, в такой тëмной, язвительной и на первый взгляд высокомерной душе нашего долговязого, не было ни единого желания и намëка называть эту женщину родной. Вот другое дело — Нигель... Нет. Стоп. Нет. Не думать о нëм. Этот придурошный гном ничего для него не значит, вот так-то. И вообще, всë кончено у них, да. Боже, да есть миллионы хороших, преданных людей, которые готовы бросаться к Саки в ноги, лишь бы он их не трогал. Но чëрт, почему же он снова размышляет с любовной улыбкой о том, как ему сейчас плохо без него, и как он тревожится о нëм, и почему от этого всего так приятно?!... И почему хочется, чтоб он загрëб его к себе в объятия и начал целовать так горячо, так страстно... Не отрываясь, шепча на ухо, как же он скучал и как виноват... Ни от кого другого: хорошего, преданного, он этого не ждал. Вообще не ждал. Хотелось увидеть именно от него не грубую издëвку, не сжатые до крови кулаки, а такой забавный румянец на щеках, и бегающий растерянный взгляд злых глаз. Он ещë долго мог об этом думать из раза в раз... Лениво перемещаясь по комнате и с удивлением отмечая, что убирать пыль со старых полок было в какой-то степени удовлетворяющей и успокаивающей работой, долговязый невольно вспоминал о школе. Ведь ему всë же придëтся туда идти. Топать в полном одиночестве, в сырости, когда так холодно и мокро. Да, да, да... Брр... Вспоминая свои вчерашние мысли о Нигеле, и о том, как он вполне возможно станет ëрничать, в его душу стало закрадываться некое... волнение, что-ли?... Ну этого только не хватало. А может, это вообще раздражение, а не волнение? Саки твëрдо решил, что сядет за свою парту во чтоб это не стало! И никакой орущий, пинающийся коротышка этому не помешает. Витая в своих мыслях, он продолжил убираться, таская таз и конечно проливая воду. А в школе сейчас происходило вот что... *** Нигель, весь такой суровый, нахальный и самоуверенный, сейчас просто не мог найти себе места: Саки не было. Нигде. Ни в раздевалке, ни в туалете, ни в коридорах. Он всë обегал, осмотрел. Даже этот дурацкий кабинет музыки, где Барри встретил его с удивлëнным воплем и всякими радостными уговорами и вопросами, насчëт того, чтобы задержаться и позвать всех, зажечь, сыграть; а Нигель раздражëнно и смущëнно начал отнекиваться и пререкаться, по привычке махая руками и уверяя, что от его музыки уже кулаки чешутся и уши болят. Барри почему-то совсем не удивился такому поведению, а лишь со смехом спросил, где же его драгоценный товарищ. Нигель зло и быстро ответил, что не знает, а тот с хитрой ухмылкой отпустил его, поправляя очки и чего-то там настраивая в инструментах. Господи, да он даже на Гуннара умудрился наткнуться, который беспечно шагал по коридору, но тот не успел ему ничего сказать, что-то там мурлыкая себе под нос и гладя свою стрëмную крысу. Нигель, после всех своих похождений, убедился — Саки не было в школе. Вот урод! Решил без него теперь прогуливать, да?! Пошëл он к чëрту! Блондин стиснул зубы. Для него это стало настоящим ударом под дых. Сейчас была перемена, первый урок он всë же отсидел один. Это было слишком утомительно... Сидеть, спать на этой дебильной математике под монотонный бубнëж новой учительницы. Ведь на первой парте особо не отоспишься! Специально ведь встал пораньше, чтобы в школе оказаться быстрее Саки. Оказался, огонь! Саки мало того, что вообще не пришëл, так ещë не сообщил ни о чëм. Придурок... Нигель же волнуется, он знал!!! Коротыш, с присущей ему ненавистью оглядывал этот класс жертв, прикидывая, как скоро они заметят его удивительную тихость, и что он в таком случае сделает. Он закинул ноги на парту, и раздражëнно что-то соображал. Все ходили, разговаривали и смеялись, перекидываясь какими-то фразами. Коротышке даже завидно стало. Ничего толком не изменилось. Ну, разве что какая-то половина класса, где были: Теркель, Джоанна, Макси и ещë несколько людей, почему-то сгруппировались в особенности, и кидали на Нигеля и их с Саки парту какие-то странные взгляды, таинственно перешëптываясь и улыбаясь. Нигелю такой расклад вообще не понравился. Он всегда действовал по своим желаниям и импульсам, и сейчас решил ими воспользоваться. Он, не дожидаясь, пока все разойдутся (осмотрительность это не про Нигеля), вскочил и побежал к их парте. Под горячую руку конечно же попался Теркель... — Чуєш, а ти чого вилупився на мене? Як не подивлюся, все на мою парту косити!... — он угрожающе улыбнулся и встал буквой "Ф". Теркель весь замялся, затрясся; всë таки страшно, когда к тебе подходят в плотную и ставят перед фактом... — А-э... Я, я больше не буду, честно.. — Чого-чого? — громко изобразил его лепет Нигель и хохотнул. Он давил на него издевательским взглядом снизу. — Я.. — ещë больше испугался Теркель. Он схватился за свои волосы и стал их мять, вжался в парту под пристальным взглядом голубых глаз. Нигель сощурился, сам того не замечая, прямо как Саки: — Ви ж що то замишляєте, так?... — Ч.. Что? — Теркель сделал вид, что вообще не понимает о чëм идëт речь. Скорее бы это закончилось!... — Ой, ти ж нічого не знаєш, так?... Овечка безневинна! Ха-ха-ха! — Отстань от меня, Нигель!.. — жалобно закрылся руками Теркель. — Відповідай, заолух! — вскипел Нигель и вскочил на стул, хватая дрожащего Теркеля за свитер. Галстук его хлестнул кудрявого по лицу. Он на него ещë кричать вздумал, вы посмотрите! Блондин знал, он всë равно добьëтся своего. Компания разошлась по разным уголкам класса — никому не хотелось срывать на себе грозный взгляд Нигеля, да и в классе теперь слышался лишь встревоженный шëпот. — Я з тебе всю дурь виб'ю, вмажу прямо в твоє рило перелякане! — совсем рассвирепел коротышка. За окном начался ливень. Гром снова послышался в небе, хотя предупреждений по радио не было. Синоптики хреновы. У Теркеля на глазах уже появились слëзы, он весь содрогался, крик Нигеля был резким и больно бил по ушам. Кудрявый старался вырваться, отмахнуться или вроде того, но разве с Нигелем осмелишься?... — Не скажеш? — напряжëнно и тихо спросил он сверкнув глазами. — М.. Мы с Джейсоном, Оспри, там, Джоанной... Ну.. Просто, вы слишком часто приказывали нам, там, про пиво... — бессвязно начал мямлить Теркель. Нигель слушал, слушал... Угрожающе вскинув брови, зло двигая глазами на каждое слово долетающее до его слуха и нетерпеливо топая ногой. По его виду было понятно — он не пощадит ни за какие мольбы, если услышит то, что будет ему не по нраву. — И.. И.. — заартачился вдруг Теркель. — Ну так?! — в его голосе зазвенели железные нотки. — Ти мені не мимри, трепло!... И вдруг...! — Друзья, друзья! Вы не представляете, что я у.. Узнал.. — последние строчки были сказаны гораздо тише и подавляющее всех остальных. Внезапно прервав опасный разговор, в тесный круг втиснулся пищащий Оспри, даже не представляя, в какой эпицентр событий он сейчас попал. Отличник растерянно похлопал глазами и повертел головой в разные стороны, осматривая и стараясь понять ситуацию. Коротыш, услышав этакое "друзья", остервенело подавил смешок. Настала гнетущая тишина... Нигель сразу сгоряча переключился на Оспри, забыв про Теркеля, как про бесполезную игрушку; да с такой силой отшвырнул его, что тот чуть не упал на пол. — Оспрі! І що ж ти дізнався, друг мій?...— он начал наступать на него, стукая своими отполированными ботинками. — Ам... Вам.. Тебе этого знать не положено, — пробормотал он словно заученный текст, с опаской смотря на него и отскакивая подальше в сторону. — Ах не належить... Іди-ка сюди, поговоримо..! — соскочил со стула Нигель и, видимо, устав слушать оправдания, накинулся на того с кулаками и торжествующим воплем. Оспри опешил, но не успел увернуться и с грохотом свалился на пол, задевая и опрокидывая стулья, цепляясь за парты, стараясь ещë хоть как-то удержаться но ногах, визжа и непонятно что пища. Теркель испуганно отшатнулся от них, не в силах сделать хоть что-нибудь. Страх окутал и не давал сдвинуться с места. Нигель колошматил того по голове, ненавистно выкрикивая какие-то маты и угрозы. Оспри сжался в комок, пытаясь хоть как-то ещë выстроить вежливую речь и донести что-то разумным, всем понятным языком. Он выставил руки вперëд, чтобы оставить нетронутым лицо и свою драгоценную укладку. А блондина уже ослепил гнев; он слышал эти жалобные повизгивания, попытки объясняться... У более-менее нормального человека это вызвало бы жалость, но только не у Нигеля. Он ещë больше разозлился, и вдруг саданул его по щеке с такой силой, что Оспри потерял дар речи от боли. Аж треск глухим эхом пошëл по кабинету, все загудели, заохали, повскакивали, похватались за щëки, будто это их ударили. Его волосы метнулись в сторону, а сам он испуганно уставился на разгорячившегося Нигеля. Коротыш тяжело дышал: — Говори мені, що відбувається... Оспри, до трясучки испуганный и сжатый совсем не понимал этого украинского языка, не смог разобрать ничего. Нигель сильно тряхнул его за шиворот: — Відповідай, а то хуже буде!! И было бы хуже, и вообще не факт, что Оспри бы в тот день ещë стоял на ногах, если бы в дверях не появилась беспечная, продолговатая фигура Барри. А из-за его спины очумело выглядывал Саки, поправляя чëлку и с разгорающимся любопытством пытаясь хоть что-то различить, увидеть. Он понял только то, что идëт драка в самом разгаре. И драка там с Нигелем. Нигеля и Оспри окружила довольно тесная толпа одноклассников, не позволяющая рассмотреть ничего, и везде доносились какие-то вопли и лязги, визги и крики. Всем было очень интересно наблюдать за разворачивающейся сценой. Саки же только недавно вышел из раздевалки, но не смог остаться незамеченным. Полы он кстати так и не решился вымыть, переоценив свои силы. Барри подловил его в коридоре, и в шутку пожурил за прогул. Саки оставил это без особого внимания, лишь ехидно отметив, что тот тоже опаздывает на урок, хотя является учителем. А Барри со всей уверенностью ответил, что учителя не опаздывают, а задерживаются. Долговязый хотел улизнуть как можно скорее, лишь бы больше не слышать этот заводящий расслабленный голос, постоянно подтягивающий на разговор. Но это было невозможно. И вот они шли по этому коридору: Барри пытался его разговорить, Саки пытался отделаться лëгкой язвительностью. Барри был неплохой мужик, и играть на инструментах на его уроках всегда было весело и классно. Они с Нигелем там всегда отжигали по полной (иногда в прямом смысле), и за это он их в принципе уважал. Всегда давал им гитары, настраивал под ритм и не ограничивал. Хотя ты попробуй им не дать, — Нигель всегда везде первым успевал, да ещë для Саки прихватит заодно. Даже от Гуннара иногда отделывал за опоздание, хотя тот по всей видимости не сильно верил. Но не возражал, сдержанно улыбаясь Барри и с настороженностью оглядывая их. Но во-первых: он иногда был слишком каким-то бесячим и уверенным, всегда в хорошем настроении, в этих своих чудных очках. Всегда играет роль заводилы, там, самого шумного, что аж до абсурда доводит. Хотя видно, что он не боится быть собой. Бе... Ну и ещë, надо же Саки поддерживать образ язвительного и недружелюбного! Барри со временем видимо понял, в каком сейчас настроении ученик, и со смехом решил не донимать его вопросами. Саки в душе был ему благодарен за понимание. Но как только они начали подходить к кабинету, мужчина настороженно прислушался, сведя очки к носу, и нервно посмеявшись, спросил: — Ха... Ничего не слышишь, парень? — Нет, — так же настороженно наградил его взглядом Саки. Тоже прислушался. Барри первым подошëл к кабинету, а потом, минуту погодя, поправил очки и хитро так спросил, будто предвкушая его реакцию: — А не твой-ли дружок сейчас дерëтся там? — Что? — тихо опешил Саки и прильнул к двери. Там стоял непонятный гул, ор и ничего нельзя было понять. Только отчëтливо было слышно, как что-то громыхает и падает на пол. Ну, точно драка. Видимо только Барри, с его музыкальным слухом удалось уловить какие-то очертания украинского говора. — Давай-ка зайдëм, и всë сами увидим, — весело предложил он голосом расслабленного человека; его будто вообще не волновали все эти разборки, драки, а наоборот забавляли. Они вошли, но Саки предпочëл оставаться сзади. Мало-ли, стул прилетит... И тут, его словно током пробило; он тут же выглянул: — Відповідай, а то хуже буде!! Нигель. Это был Нигель, и никто больше. Разъярëнный, вспотевший и ужас какой злой. Барри оказался прав, и через секунду уже преспокойно зашëл, ловя на себе испуганные, предвкушающие и заинтересованные взгляды. Все ждали — что он скажет? — Воу-воу ребята, полегче!... — он посмеялся и похлопал разъярëнного Нигеля по плечу. Коротыш не сразу заметил появление кого-то ещë; всë так же жал Оспри к полу, подняв кверху сильный кулак; видимо уже готовясь вмазать ему снова с неимоверной силой, а потом вдруг дëрнулся, и перевëл испуганный взгляд на учителя. Все улюлюкали. Это выглядело очень смешно и Саки тихо хихикнул. Нигель уловил это ехидное хихиканье среди толпы, и щëки его радостно запылали. Саки был здесь. Он его не видел, но он был здесь. Оспри в секунду вскочил с пола, наконец вырываясь из крепких рук растерянного, влюблëнно мечтающего услышать эти хихиканья ещë хоть раз Нигеля, и как можно скорее шмыгнул за спину Барри. Блондин, поджав губы, погрозил ему кулаком. Саки презрительно сощурился: опять этот подпевала. Оспри этого взгляда не заметил; он вообще не заметил Сакиного появления, уже резво что-то поддакивая учителю, будто ничего и не было. Долговязый осторожно выглянул из-за спины Барри, пока тот что-то объяснял под всеобщие живые разговоры. Он не решался идти к Нигелю — тот был пока на взводе, но одарил его похвальным взглядом. Брюнет был как не в себя рад, что блондин наконец-то поколотил его. Так этому подлизе и надо! Нигель потрясëнно стоял около учителя, как можно невиннее хлопая глазами и сложив руки за спиной. Пф, чëртов актëр! Долговязый ухмыльнулся, узнавая прежнего Нигеля. Саки мимолëтно оглядел класс. Мнущийся возле парты Теркель, обалдевшая в углу Джоанна, поправляющий очки с открытым ртом Макси. Барри что-то ещë такое сказал (Саки не услышал), и все с торжествующим и радостным гулом повалили из кабинета на улицу. Брюнет и не заметил, как там вышло солнце и деревья уже радостно шуршали своей зелëной листвой. Небо цвело голубым оттенком, а облака беспечно кружили по небу между крыш. Он в непонятках начал оборачиваться, наблюдая за потоком толпы. А потом повернулся к Нигелю. Он тоже смотрел на него, мня пальцы. Кабинет опустел. — Ты... Дрался с ним что-ли? — первым решился заговорить Саки. Самый гениальный вопрос, ну конечно. Голос его дрожал, а ноги почему-то стали ватными. Они давно не разговаривали так просто, по-дружески. — Як бачиш, — смущëнно хохотнул Нигель, продолжая смотреть ему в глаза. Саки смутился и, чтоб хоть как-то избежать зрительного контакта, начал разглядывать Нигеля. У него растянулся галстук, верхняя пуговица расстегнулась, да и сам он был весь красный и взъерошенный. Смешной такой. Словно машинально, долговязый подошëл и, как ни в чëм не бывало, застегнул ему пуговицу и начал затягивать галстук. Саки ненароком коснулся его шеи. Они были близко. — Ти... Т-ти що твориш? — оторопел коротышка, ещë больше краснея от желанных прикосновений. Он схватил Саки за руки, в попытке одëрнуть, но замер, едва коснувшись их. Они были такие горячие, длинные, заботливые... — Да захлопнись ты, я не кусаюсь, — так же зло и смущëнно сказал Саки, уставившись на руки его товарища; его же руки задрожали от крепких ладоней, которые так уверенно щупали его сейчас; он совсем этого не ожидал и ошеломлëнно чувствовал, как яро постукивает грудная клетка Нигеля. Долговязый покрылся румянцем. Он не понимал, не знал, что делает. Блондин обомлел от своих же действий и замешкался, что-то там зло бурча себе под нос, но Саки послушался. Брюнет затянул ему галстук и отошëл, оценивающе осматривая его. Нигель тут же нехотя отпустил его. — Ну вот, совсем другой вид, а то как дебил выглядишь, — съехидничал Саки, лукаво улыбаясь. Он не хотел выдавать смущение так быстро... — Дякую, мамо, — зло отмахнулся коротышка, скрывая порозовевшие щëки. Он уверенно зашагал к двери. — Нигель, остановись ты, придурок. Я не хочу, чтобы мы с тобой на уроке переглядывались, как два додика, и играли в молчанку. Это нереально будет просто. Всë равно сидим вместе, ты же знаешь, не уступит никто... Я же сказал, это не я подложил тебе коробку... — Я тобі вже всë сказав, і не вірю тобі більше!... — Да засохни ты и дослушай! Да, у меня нету доказательств. Но и у тебя нету доказательств тоже! — Саки сложил руки на груди; глаза его запылали справедливым гневом. Он только потом вспомнил, что у Нигеля, на минуточку, были все основания думать на него; неумолимое желание отвесить все подозрения от себя, отогнать чувство вины, затмило все верные, логичные и аргументированные убеждения. Это ударило испугом в его груди, но отступать было поздно. — Бувши! — резво обернулся Нигель. — Це твоїм почерком написано! — Да ты угараешь? Я бы в жизни так не сделал! Не писал я ничего! И вообще, помню, как ты эти все темы не любишь, типа, когда жертвой становишься и всë такое... Ты мой друг всë таки, ну ëмаë! — в сердцах выпалил долговязый. Хоть бы поверил... У Нигеля в сердце заныло. Да, это его друг. Его единственный, родной, лучший и неповторимый друг. Такой красивый и высокий, и заботливый, и идеальный во всех отношениях... И никто ему больше не нужен кроме него! Никто! Но... — ... Чому тоді вона підписана твоїм ім'ям? — он снова посмотрел ему в глаза. Саки молчал. Не смог смотреть ему в глаза. — Чому? — зло и тихо повторил Нигель. Чëрт, выглядело так, что долговязый раскололся во лжи! Но это же не так!!! Саки растерялся; не знал, что делать, как ещë оправдаться. Да боже, Саки даже не догадывался с какого перепугу там его имя было начиркано; он не был уверен в том, кто именно это сделал. Ну вот и что отвечать? Он сгорбился и неопределëнно пожал плечами, буркнув себе под нос что-то вроде: "Да откуда я знаю". Нигель вдруг шумно выдохнул и оттолкнув его плечом, быстро вышел из класса, хлопнув дверью. Снова не поверил. Снова подумал, что Саки лукавит и врëт на пустом месте, не желая признавать свою вину. Ну и пожалуйста! Больно надо! Пусть хоть обплачется, обходится, обдерëтся с кем попало — вообще плевать! Слишком много чести вы на себя берëте, король Нигель! И отсиживаться на другой парте, пересаживаться, у Саки не было сейчас мыслей и в помине. Больно многого он хочет! И вообще, пусть сам в следующий раз подсаживается и пытается заговорить, вот так-то. Брюнет изнеможëнно пнул стул. Тот с грохотом брякнулся на пол. Нет, он так просто не отвертится. Он выяснит в чëм дело. Каждого на лопатки уложит, кто подвергнет их дружбу опасности. Да и Нигель этот, лопух, снова, даже слушать его не стал! Вот ведь гадëныш! И главное — не докажешь ему ничего. Ладно. Куда там они все пошли? Во двор, да?... *** На улице было свежо. Ветер дул и развивал непослушную чëрную чëлку, которую то и дело приходилось убирать за ухо и всячески поправлять. Саки в такие моменты чувствовал себя поистине девчонкой. Небо уже во всю светило голубизной, а солнце привычно слепило глаза. Листики на деревьях издавали непонятный ласковый ропот, приятно светясь при свете. Было прохладно и хорошо, на дорогах лениво расползались лужи; по железной крыше толстыми струйками стекала и стучала вода. В школьном дворе стоял привычный гул. Кто-то прыгал на скакалке, кто-то играл по стëртым от дождя классикам, кто-то катался на велике и громогласно орал: "Расступись! Машина едет!", и все с воплями и визгами рассыпались в разные стороны подальше от брызгов. В общем и целом, стояла рутина. И только у семиклассников сейчас стоял невообразимый переполох. Все шептались и шушукались, подойдя к ранее не замечаемому никем Оспри. Макси же настороженно стоял немного в стороне, будто охраняя от кого-то. В толпе уже виднелись и красная шапка Джейсона в полосочку, который куда-то пропал на перемене, и перемещающаяся туда-сюда шевелюра Теркеля, и розовая кофточка Джоанны, и все-все-все. Теперь их была даже не половина. Точно весь класс — как по линейке, выстроился около школьных ворот и что-то бурно обсуждал. И только двое не принимали участие в этом шумном собрании и не разделяли всеобщий интерес. Около лавочки, с явно недружелюбными мыслями и намерениями, стоял Нигель, и курил. Эта сигарета, как специально, оказалась у него в кармане с того раза. Он был такой, как всегда; ну, точно ничего не было: и одет как с иголочки, и волосы блестят, приглажены, и галстук затянут (кем же?), ботинки отполированы, на солнышке переливаются. Ну прямо чмоки-чмоки, ути-пути, а не мальчик. Только весь этот его вид тут же испарялся, если взглянуть на его лицо, и сигарету, которую он сейчас сжимал, словно нож. Челюсти плотно сжаты, и острый взгляд исподлобья давал понять, что настроен он сейчас на всех крайне агрессивно. Глаза его с вопиющим подозрением и ненавистью оглядывали кучку подростков, собравшуюся у ворот. Им весело. Они разговаривают. Им. Весело. Чëрт. Возьми. Мрази. Гниды. Паскуды. Им не должно быть весело!!! Они сейчас вообще, все должны плакать от горя и того, что решили что-то замыслить против него. Против них. Он чертыхнулся и сверкнув глазами, затянулся. Гневные мысли затмевали разум; хотя воспоминания от недавней драки приятно давили на грудь. Дым обволакивал сознание, но почему-то даже он теперь не мог помочь успокоиться. А может, это потому, что он сейчас стоял один? И тот, кто всегда высокой фигурой возвышался сзади, поддерживающе посмеиваясь, сейчас стоял не с ним, а аж около самого входа школы? У Нигеля заалели щëки. Он с досадой глянул в сторону Саки. Долговязый стоял довольно далеко, оперевшись на ржавые прутья около лестницы. Он бездумно и хмуро смотрел куда-то вдаль, своими чëрными красивыми глазами. Нет, Нигель соврëт, если скажет, что он был некрасив... Тысячу раз соврëт. Погода была хорошая, и они с ним могли бы погулять. Очень долго могли бы погулять. Нигель грустно вскинул брови. Боже, да вообще наплевать теперь на эту коробку. Может, просто подойти и послать всë нахрен, пошутить, обнять, признаться и быть счастливым? А может, он и не врëт! И Нигель всë портит сам, наступая на одни и те же грабли? Блондин усиленно соображал, уже докуривая. Но потом он быстро подумал о том, что если долговязый врëт, то он при любом случае может вот так вертеть и пользоваться Нигелем в своих целях. А он каждый раз будет бегать за ним, влюблëнно хлопая глазами. Но Саки же не такой... Нигель поморщился. Ну почему всë так сложно... Вдруг он краем глаза заметил яркое пятно, весело прыгающее прямо к объекту его обожания и страданий одновременно. Нигель тут же повернул голову и присмотрелся. Какая-то девчонка, махая хвостиками и своей дебильной скакалкой, попрыгала прямо к Саки. Тот недоумëнно уставился на неë, как на цирковую обезьяну. Ревность кольнула Нигеля в самое сердце. И чего эта сучка хочет? Может, она ещë поцелует его тут, а? Погладит? А может, он теперь ей будет пуговицы застëгивать? Или, скорее расстëгивать, да?! Нигель аж покраснел: гнев прильнул к вискам. Сердце заколотилось как бешеное. Кто-то кричал в его голове, отчеканивая каждое слово: "Саки лише мій!" Он тотчас же выплюнул сигарету и пошагал прямо так, к ним, не думая ни о чëм. Плевать, что они сейчас с Саки не разговаривают. Вообще пофигу. Он просто будет рядом, и в случае чего — вмажет, даже не посмотрев на то, что она девочка-припевочка. Нигель спрятался за прутья. Наверняка из этой кучки недоумков пришла вертеться и чего-то выпрашивать, да?! Вот она конечно шлюхендра... Саки зло и брезгливо смотрел на это чудо в перьях; осуждение и смех читалось в его вскинутых бровях. У Нигеля злорадство заиграло в душе; давай, унижай еë, Саки! Он мельком уловил их разговор: — Приветик, — пискнула девчонка. Саки не ответил: недоумëнно вытаращился на неë. К нему ещë никто так не подходил. Он сделал вид, что не услышал еë. — Как дела? — продолжала она, размахивая своей скакалкой направо и налево. Нигель прямо вспыхнул, наблюдая за этой скакалкой и представляя, как душит еë ей. Ну чего она к нему прицепилась?! Чучело огородное!... Видно же, устал человек! Нигеля прошибла жалость к Саки. Ему так захотелось обнять его... — Было всë отлично, пока ты не пришла. — Хмыкнул он и поскорее отвернулся. "Да! Да, да, да! Молодец, уделай еë, Саки!", — отчего-то ликовал в душе коротышка. — Ой, хи-хи, ты такой забавный... Знаешь, я тут просто шла — и вижу, ты стоишь тут один. Нигеля прямо разорвало на тысячу и один атом. Он тихонько выглянул из-за прутьев, чтоб посмотреть на это чучело ещë раз и запомнить еë. И сказать ей пару ласковых слов. Потом. Саки покосился на неë сверху. — Иди отсюда, шмакозявка. Блондин прямо прыснул. Правильно! Так еë! — Ну ладно. Если серьëзно, я к тебе по делу. Саки напрягся. Нигель тоже напрягся и с любопытством навострил уши. Интересно, что она имела ввиду? — Я вот спросить хотела... Ты с Нигелем общаешься? Блондин ужаснулся и стал грызть ногти, напряжëнно готовясь к ответу. Конечно было ясно, какой ответ ожидать было логичнее всего. Ему и самому-то было непонятно, общаются они сейчас, дружат или нет. Хотелось верить, что никакая ссора не разлучит их... Саки помолчал немного; коротыш не мог видеть его лица, но прямо почувствовал его задумчивость. — Да. — через секунду послышался уверенный ответ сверху. Блондин прямо запрыгал на месте, как сумасшедший; ударил себя кулаком в грудь. Да! Господи, он до сих пор верит ему, до сих пор сохранил надежду, ес!... Нигель прямо поклялся себе, что расцелует Саки при любом удобном случае. Он знал, что брюнет не против него, и всегда пойдëт за ним, чтобы не приключилось. Девчонка задумалась, замешкалась; — М-м... Ну.. Ты знаешь, тебе лучше не общаться с ним. Мало-ли, что может произойти... Нигеля как обухом по голове!... Она там совсем обалдела что-ли, с такими запросиками?! Не общаться с ним, ага! "Лучше со мной общайся, Саки, я такая вся красивая и нежная, давай поцелуемся напоследок, ты ведь такой забавный!", — Нигель прямо ждал этих слов, чтоб наконец выйти и врезать ей. Зазвенел звонок на урок. Нигель встревожился — Саки не любил опаздывать. Долговязый вдруг резко так, и зло ответил: — Слушай, засохни уже и иди отсюда. Я не знаю, кто тебя, такую дуру подослал, но ты выводишь меня на нервы. Дуй, крыса! — и он махнул ей рукой на дверь. — Я тебя предупредила! — рявкнула девчонка, и Саки едва-ли удержался, чтоб не дать ей пинка. Она скрылась. Нигель наконец со спокойной душой вывернул из-за прутьев. Саки не сразу его заметил. Когда все уже более-менее разошлись, Нигель шагнул к нему в плотную. Мальчишка оторопел и машинально шагнул назад: — Нигель? — он вышел из своих грустных мыслей. Блондин не ответил. Он лишь схватил его за жилетку, прямо так, как всегда хотел, и живо притянул к себе; Саки пришлось наклониться всем корпусом. Он не мог поверить, что всë это происходит сейчас, не во сне и фантазиях, а наяву!... Саки ничего не успел сообразить и сказать, получилось лишь изумлëнно приоткрыть рот; и вдруг он почувствовал, как до его щеки дотронулось что-то тëплое. Он замер. Это были губы. Тëплые, пухлые губы, которые всегда так забавно шевелились и смеялись с ним. У Саки табун мурашек прокатился по телу; руки задрожали, ноги стали ватные, он закачался будто пьяный. Что-то взорвалось между ними двоими прямо сейчас, и искрилось неподдельным пламенем. В голове мелькнула мысль, может, обнять его за талию? Но куда там!... Непонятные ранее чувства волной накрыли брюнета, он закрыл глаза от какого-то тревожного и сладкого наваждения. В душе всë забушевало, запрыгало, перевернулось и содрогнулось, Саки больше не мог стоять — опëрся на прутья... Нигель поцеловал его. Чëрт, поцеловал. Это просто... Не укладывалось в голове, было подобно разорвавшейся бомбе средь бела дня!!! Не хотелось, чтоб это заканчивалось, никогда, никогда, никогда!... Хотелось ещë, больше, больше!... Коротыш стоял, встав на цыпочки и прижавшись губами к его щеке. Он всë ещë не мог поверить, что секунду назад уверенно шагал к нему, воображая, как целует в губы... А в итоге! Смелости хватило только на щëку. Ну ничего. Это он ещë успеет. Блондин стоял вот так, секунд десять, вжавшись в него, а потом оторвался от холодной щеки, шумно дыша. Саки дотронулся до своей щеки, щупая еë, будто она только что превратилась в камень. Руки до сих пор дрожали, а сам он был весь растрëпаный и красный — от былой грусти в глазах ничего не осталось!... Коротыш рвано глотал воздух, словно готов был захлебнуться в нëм. Сердце колотилось как бешеное, он чувствовал его в шее, всë сходило с ума и земля улетала из под ног!... Он вдруг понял, что именно сейчас сделал. Покосился на такого же испуганного Саки, и вдруг сорвался, как не в себя. Блондин протаранил идущих мимо людей, и мелькнул в коридоре, взметнувшись куда-то вверх по лестнице. Саки ничего не успел понять и сообразить... — Нигель? — не своим голосом позвал он его. — Нигель?... Нигель! Нигель!! Стой, погоди!! Нигель!!... — у него аж голос сорвался. Саки тоже сорвался и побежал за ним вслед. Но куда там... Блондина было не догнать. Ну и что это сейчас было?...