Нигель, Саки, и школьные забавы.

Коротышка с блондинистыми волосами от которых шел ослепляющий блеск и, казалось, его можно было узнать по нему из тысячи, сейчас недовольно сведя брови к переносице и сщурив бегающие глаза кисло произнëс, будто передразнивая кого-то: — Я тебе кохаю, я тебе кохаю... Он мял пальцы и неугомонно болтал ногами, будто пытаясь переключиться, унять стресс или забыть о чëм-то. Видно, пачка сигарет просто была выкурена слишком быстро. Но попросить их он ещë успеет, ведь у объекта его обожания, их было навалом. Он покачал головой, — Нет, фїгня якась! Це не то, шо потрібно!!.. Он немедленно вскочил со стула и нервно отпихнул его ногой. Видно было, что его сейчас лучше не трогать. Он явно волновался, был на взводе и в напряжении. Коротышка молниеносно начал перемещаться по комнате, ища то, что попадëтся под горячую руку; то, что можно швырнуть, отметнуть вслед за навязчивыми мыслями. Щëки его горели: он что-то тщательно обдумывал, прокручивал в голове. Видно было, что он стеснялся собственных мыслей и, сжимая челюсть, быстро жмурил глаза и вертел головой в знак отказа самому себе. С Нигелем было невозможно сотворить несколько вещей: 1) Смутить. 2) Заставить признать свою вину. 3) Заставить сомневаться в себе. Боевой настрой и огненный дух этого коротышки пробивал путь к самым жестоким и безумным идеям. Он мог подстроить под себя любого, он мог обидеть любого, даже не задумываясь о последствиях. Он просто привык быть в центре всего и всегда, и устраивался на новом месте так, как будто был рождëн выкарабкиваться из различных передряг. Выглаженная рубашка, блестящие волосы и крепко затянутый на шее галстук. Идëт, звезда — ботинками только и успевает блестеть! Вопреки всем здравым смыслам и стереотипам, коротыш был одет до одури опрятно, и чистоплотно выглядел, что никак не вязалось с его отвратительным характером. Да он просто светился в коридоре! Так ещë и место себе пригрел на первой парте! Ну прямо вылитый отличник паинька. Пока рот не откроет. "Язвительный и колкий, грубый и вспыльчивый, импульсивный и жестокий кретин", — так отзывались о нëм и одноклассники, и знакомые, и некоторые родственники даже. И когда иной раз он идëт закатывая рукава своей чистенькой рубашки, смотря исподлобья, недобро сверкая глазами и надвигаясь на свою жертву, криво скалясь, образ миленького и смешного просто исчезает. А его кровожадный оскал — это что-то с чем-то, уж поверьте. Вид у него был внушительный, хоть и разговаривал и ходил он довольно забавно. Украинский "шокающий" акцент, да он вместе со своим долговязым другом только и ходил, под ручку вприпрыжку. Вот рядом с кем он точно светился — так это с Саки. Его лучшим другом, с которым они до сих пор не дают всем скучать и нормально жить. Почему? Ну-у.. Об этом никто и никогда не задумывался. Наверно, так было всегда. Да. Вечно улыбающийся грубиян коротышка, рядом с долговязым язвительным брюнетом. Они были неразлучны, буквально! И честно признаться, никто из учителей уже не обращал внимания на то, что именно этих двоих нету в школе. Никогда в жизни не было такого, что один пришëл, а другого нету. Всегда вместе. Всегда. Ходят в один шаг, поддакивают друг другу даже на самые мерзкие и не смешные шутки. Ведь если не эти двое, то кто же? В беспощадном, злом, вредном и самолюбивом коротышке время от времени всë же просыпались человеческие чувства, рядом с Саки. Никто не видел его другим. Он мог испугаться, потормошить друга за плечо, не боясь что его засмеют, мол, я тебе не мамка, чтоб успокаивать. Мог делится чем-то, пусть и несущественным, но разве стоит подарить другу миллионы гаджетов, денег, футболок, вместо одной тухленькой сигареты на двоих? Да может, Нигель и подарил бы, если бы не был так горд. Он мог, боже упаси, заплакать при нëм, что случалось раз в года три, или может четыре. Хотя кто знает, какие ещë драки их ждут впереди? Саки никогда его не осуждал, ни в жизни. Нигель мог нести откровенную ересь, с энтузиазмом расхаживая по комнате и размахивая руками, а брюнет с горящими глазами и предвкушающей веселье ухмылкой молниеносно кивал. Даже на самый бредосный бред, он бы не отказал ему. Об этом даже не могло идти и речи. Они могли оскорблять друг друга, подкалывать, смеяться и подстëбывать в самых неуместных моментах; могли безжалостно драться и спорить до потери пульса даже о самых незначительных вещах, могли в шутку бить друг друга, подталкивать, да что там: если прозвучит вопрос, кто быстрее спрыгнет с десятого этажа, они побегут на перегонки, подначивая и задирая друг друга. Но если вдруг кому-то из них понадобится помощь, или очередной глупый совет по тому, как правильно унижать человека, или, кому-то нужен был холодный кубик льда после шумной драки, они без вопросов шли по изученной наизусть тропинке, к домам друг друга. Может быть, они и не готовы впускать кого-то в своë сердце. Но они готовы отдать его целиком и полностью друг другу. Оба. Нигель не мог больше оставаться наедине со своими мыслями. Они тормошили его, заставляли думать о том, о чëм бы он в жизни не подумал! Он привык всегда больше действовать, чем думать, но сейчас не тот случай. "Нет, як нільзя!", — крутилось у него в голове. Все неправильно, мерзко! Не бывает такого, что два парня любят друг друга. Это болезнь, это какие-то травмы из детства, а Нигель, наверно, просто отыгрывается на нëм. Да! Да, именно так! Ведь легче всегда было оправдаться, отвергнуть самого себя, защититься, чем сказать правду. Но что поделать, если просто сходишь с ума от его хриплого сладкого голоса, от его тонких чëрных волос, от его длинных рук, которые невзначай всегда подталкивали совершить что-то, в чëм Нигель не дай бог сомневался. Что делать, если хочется расцеловать его лицо, его щëки, его нос, его черные въедливые глаза? Как быть, если хочется обнимать его так, чтоб у него кости хрустели, чтоб он был только его, и ничьим больше? О да, Нигель был не на шутку ревнив. Но больше всего, конечно, сводит с ума крик в голове, который эгоистично просит и не смолкает о горячих поцелуях, о притягивании за галстук у всех на глазах, о том, как он хочет такой грубой и страстной любви; хочется, чтоб он прижал его к стене, пробормотал что-то извращëнное, с чего бы сам рассмеялся, шумно выдохнул, и Нигель бы сам прижал его к себе, стал бы целовать его, впиваясь и отдаваясь полностью, а Саки бы постанывал от сильного напора, неумело обвивая его своими длинными руками, а Нигель бы целовал ещë глубже, доминируя. Он бы гладил его длинные ноги, сжимал запястья и покусывал засохшие от сигарет губы. Хочется распробовать Саки на вкус, и никогда больше не отпускать! А уж тем более отдавать его кому-то? Ну уж нет. Это сокровище только Нигеля, и ничьë больше. Стоит Саки только намекнуть, что, мол, обидел кто-то, ну, не получилось дать отпор, так Нигель расшибëтся, чтоб узнать кто это, и набить ему морду. Бил он не на шутку сильно. Да даже если противник неравный по силе — раз получать по одному месту, то только вдвоëм. Коротышка шумно вышел из класса, хлопнув дверью. Никто и не догадывался, о чëм он сейчас думал так долго. Прошла почти вся перемена, и нужно было сходу выдать какое-нибудь уверенное оправдание перед Саки. Он быстро перебирал ногами, несясь по коридору прямиком в класс. Брюнет со злым смешком в глазах наблюдал за тем, как Теркель пытается дотянуться до него, и, дразня его, помахал его тетрадкой прямо у него перед носом, а потом снова взмыл рукой вверх. — Кажись, Теркель, ты уже не такой дерзкий? А может, зачитаешь мне рэпак? Ну? Как там: "Нигель-Нигель, Саки-Саки, буяки-буя-я-яки..", — припомнил ситуацию во дворе Саки, пища, пародируя голос Теркеля. Попал он точно в цель. Кудряш ещë сам не отошëл от своего смелого порыва, в надежде покачать свои права, а тут.. Ему было очень стыдно... Они стояли у открытого окна, и что стоило долговязому просто погрозиться выкинуть Теркеля туда, прямиком с пятого этажа, мол, Дорис навестить не хочешь? Парень бы тут же отстал, а в классе бы раздались едкие смешки, на что и рассчитывал брюнет. Саки оскалился и нахмурился, смотря на Теркеля сверху-вниз, чтоб повысить свою значимость. Он хрипло посмеивался. — Саки, ну отдай, ну пожалуйста! Хватит! — жалобно завывал Теркель, прыгая и уже чуть ли не плача от издевательского взгляда. Это зрелище длилось где-то минут пять. Саки это доставляло конечно, но где же поддерживающий гогот снизу? Где грубые поддакивания, смешные высказывания на украинском, вселяющие уверенность в своих действиях? Где же этот весëлый, азартный и злой огонëк в издевательски-прищуренных глазах? Где ненавистная ко всем кроме Саки усмешка в уголке губ? Саки взяла досада. Не было его. Не было Нигеля, и без него, дьяволëнка, было чертовски скучно. Брюнет вдруг перестал улыбаться, резко взметнул руку и с размаху кинул тетрадь в открытое окно. Саки выместил своë раздражение, довольно хмыкая у себя в голове. Но спокойней не стало. Где же Нигель? Саки бы соврал, тысячу раз соврал, если бы сказал, что не переживал. Этот придурок пообещал, что вернëтся к третьему уроку, в середине перемены. Он ушëл со второго в непонятное место; даже не в туалет, где они так часто курили! Его не было нигде. Саки обыскал всë, и ему на ум никак не могло прийти место, в котором мог находится коротыш. Теркель в ужасе раскрыл рот, издавая какие-то нечленоразборные звуки, а Саки ки-и-исло так, безразлично протянул: — Чего рот раскрыл, ты, в мире животных? Беги за своей драгоценной тетрадкой. Врубись, Теркель, учителя будут не рады. — Как смешно.. — всхлипывая, гудя и ворча прошëл мимо него Теркель. Саки уже хотел было выкинуть что-то в роде: "Скажи спасибо, что вслед за ней не полетел!" Как вдруг.. — И дивись під ножки! — неожиданно рявкнул кто-то снизу и Теркель, споткнувшись об чью-то ногу, отупело оглянулся и ринулся наутëк, сверкая пятками. Товарищи единогласно загоготали от такого смешного по их мнению зрелища. — Нигель! — восторжествовал вдруг Саки, в его голосе промелькнули нотки радости. Брюнет улыбнулся во весь рот. С ним всегда было веселее. И как хорошо, что он застал эту ситуацию — прямо добил Теркеля! — Я, собственною персоною! — гоготнул он, возвращаясь в образ и улыбаясь во все тридцать два. Саки рад был его видеть, что может быть лучше? Но Нигель не хотел терять вид, тем более сейчас. Коротыш уловил колкое замечание в сторону брюнета, и не мог оставить его без внимания просто из принципов. — А я, дивлюся, ти тут розважаєшся на всю! — радушно заметил блондин. — А то. Ну, тем более, не терять же мне времени, пока ты там полчаса где-то ползал, — с какой-то даже досадой в голосе подметил Саки, подходя к рюкзаку и застëгивая его. — Так я це, ну того.. Поспішати! — коротыш виновато потупил глаза в пол, и тон его сменился на детский: "Ну я же не специально, мам!!" — А где ты был то? — У кабінеті, — не кривя душой беспечно ответил он, надеясь, что тот не будет задавать лишних вопросов. — Так долго? — подозрительно сщурился долговязый, — И в каком? — Так я хер знає що так довго! — начал закипать блондин, и для вида сжал кулаки. Он раскраснелся. А что ему было сказать? " Ну я уявляв як ми сосëмся і ти тягнеш мене за галстук як в дешевих порно-фільмах!" А про кабинет, коротыш бы под дулом пистолета не рассказал. Не дай бог Саки придëт туда в ненужный момент. Ещë смазливее было то, что именно в кабинете музыки он решил пофантазировать, хотя сам не раз шутил, что этот кабинет пропитан гейством, как и все находящиеся в нëм инструменты. — А чë ты злишься то? Я все перемены ходил, бродил блин по этим коридорам, тебя искал. А Нигеля нету! Он, видети-ли, "У кабінеті" сидит! — попытался изобразить его говор Саки. Злиться тут и вправду нужно было Саки, но Нигель не хотел вот так просто расколоться. С каких это пор он должен идти на уступки?! Нигель ведь всегда прав, да? — Та що тобі ще треба услышать? А може я дрочу там каждую переміну? Думаєш я зізнаюся?! — увильнув от ответа, Нигель сделал вид, будто эта перепалка жуть как вымотала его, и вообще, чего тут Саки разводит скандал. Он для вида тоже подошëл к своему рюкзаку и стал закрывать его. В нëм зазвенели бутылки, и блондин с опаской оглянулся. — Ха, а чë меня не позвал тогда? Думаешь мне ништяк тут каждую перемену без тебя торчать? — нахмурился брюнет, закидывая рюкзак на плечи. Он знал, что Нигель врëт, как дышит. Он что-то скрывает и совсем не собирается рассказывать об этом своему лучшему другу. Секретики пошли? Чудесно. Он уходит вот так, неизвестно куда, всë чаще. Саки один, всë чаще. В школе скучней, всë чаще. Одиноко. Да может, Саки бы душу продал, чтоб хоть иногда стали чаще проскакивать его тупые шутки, маты, украинские речи — его голос был раем для ушей. Чтоб было как раньше. Они только вдвоëм, могут разговаривать не думая ни о чëм серьëзном, и брюнет мог бы снова в шутку взлохматить его прилизанные волосы. Он мог невзначай коснуться его, пьяным, наклонить голову так близко, чтоб был слышен каждый вздох, каждый шëпот. Он ещë и не такое представлял, вы не подумайте. На вид спокойный и язвительный, да? Саки клянëтся сам себе, что если ещë хоть раз Нигель вот так вот уйдëт, он просто молча кивнëт, мол, иди куда хочешь, а сам уже в тайне проследит за ним. "И никогда ты не узнаешь, как мне нравится наблюдать за тобой, гадëныш", — Саки поджал губы. Он склонил голову и опëрся рукой на подоконник, слушая поток очередных оправданий. — Не ніштяк звичайно, но ти мене тож зрозумій! Мені що вже відійти не можна?! — блондин принял вид нападающего. Он яро топал ногами, смотрел исподлобья и сжимал челюсть. Взгляд его был обиженым. Саки вдруг устало вздохнул и напоследок, тихо сказал: — Я чувствую, как ты врëшь мне. — Нигель впал в ступор. Он нахмурился и так вытаращился на Саки, будто тот сказал что-то настолько запретное и обидное. Постыдное, неправильное, девчачье и вообще, Нигель никогда такого не сделал! Бред на такое обижаться, они ведь парни, крутые пацаны, грубый металл и сухая плоть, всë такое! Самое обидное было то, что он попал в точку. Блондин некоторое время прожигал его взглядом, надеясь, что тот устыдится и возьмëт свои слова обратно. Саки хотел продолжить, но Нигель видимо понял, кто тут по-настоящему вооружëн, и тут же перехватил инициативу на себя. Саки перебил злой и немного испуганный лепет снизу: — Слухай Саки, ти на мене не ображайся тільки, як баба!... Я.. Тобі всë поясню! Тільки ти не зітхай і не дивись на мене так! — Нигель не смотрел ему в глаза, смутившись, а рассматривал свои ботинки. От его злого выражения лица ничего не осталось. Коротыш всë же сдался. Но совсем ненадолго. На самом деле, он, конечно злился. О да, ещë как злился. Он обматерил и пнул бы кого-нибудь, загнобил до смерти. Из-за того, что не в силах сказать правду. Знал бы брюнет, какой удар под дых ощутил Нигель где-то внутри себя от его разочарованного вздоха. Саки ведь ни о чëм не знает. Не догадывается, как Нигель хочет быть с ним. Не представляет, насколько у них всë взаимно. Саки мгновенно оттаял и со всей любовью смотрел на блондина. Он так надеялся, что этого взгляда Нигель не заметит, потому что в такие моменты просто нереально было себя контролировать. Он путался, стыдился, и пусть это было очень ничтожно, ужасно — Саки понимал, он простит его в любом случае. В глубине души так точно. — Ти що вылупился? — раскраснелся Нигель, пытаясь изобразить что-то на подобии раздражëния, но смущение читалось в нëм. Он нервно перебирал пальцы, а взгляд его бегал: на Саки — на пол, на Саки — на стену, на Саки — на людей, уже вышедших из кабинета на долгожданную перемену. По правде говоря, ему ужасно, до трясучки нравилось, как они с Саки невзначай всегда переглядываются. Этот взгляд мог сказать больше всех слов. Испуганный, недоумëнный, указывающий, злой, весëлый. Они всегда переглядывались. — Хорошо. Только больше без приколов. Нигель заверяюще закивал. Но сможет ли он долго сдерживать своë обещание? Чувства росли. Ему всë больше хотелось представлять, касаться и намекать на это всë. Он не знал, как брюнет относится к таким вещам. Эта тема никогда не поднималась, они лишь изредка потешались над педиками, чтобы, видимо, заверить самих себя в своей "адекватности". Саки для Нигеля становился всë красивее с каждым днëм и, казалось, никто больше не был нужен Нигелю. Но есть ли шансы? Есть ли взаимность? Нигель не знал. Так же размышлял и Саки. Что делать, как быть? Нигель ведь засмеëт его при любом удобном случае, ему только повод дай! А тут, всë так серьëзно... Но он попытается. Они оба попытаются.