Свободное падение (Серия: Змий; Часть 2)

Кроули натягивает на себя холодную, невозмутимую улыбку. Встает с кресла, изо всех сил стараясь не морщиться от боли. – Хастур, – коротким кивком приветствует он, не обращая внимания ни на кого, кроме ирландца.  – Не сочти за грубость, но я что-то не помню, чтоб приглашал тебя сюда. Блайт лающе хохочет; прижимает руку к груди с притворно обиженным видом.  – Обижаешь, дон Антонио, – журит он, цокая языком. Делает шаг ближе. – Неужели ты совсем по мне не соскучился? – Как по чуме, – огрызается Кроули, и позволяет себе крохотную злорадную усмешку при виде большого уродливого шрама, все еще красного и воспаленного, который рассекает левую щеку мужчины – его, Кроули, рук дело.   С Хастуром он справится, думает он. Хастур агрессивен и опрометчив, но предсказуем. Главное держаться спокойно, хладнокровно. Удерживать внимание Хастура на своей персоне, не давать ему повода искать здесь Анафему. Потому что он уверен, что Хастур пришел сюда по одной единственной причине – отомстить дону Антонио, отплатить ему за то, что он много лет тому назад убил его брата. И он может отвлечь Хастура обещанием подобной расплаты. Предложить ему дуэль, вот и все. Дуэль, которую, как он надеется, у него получится перенести на завтра, чтобы дать его плечу еще один день подлечиться. Тогда у него, может быть, даже будет шанс ее выиграть, потому что, судя по тому, что он знает, судя по тому, что он сам наблюдал, Хастур – не такой уж хороший фехтовальщик, каким он вероятно себя мнит.   – Шутник ты, дон Антонио. – На губах Хастура играет ледяная улыбка. – Отдаю тебе должное. Посмотрим, сумеешь ли ты сохранить свое чувство юмора после того, как с тобой разделается Босс.   – Твой босс? Кроули хмурится, обводит наконец внимательным взглядом остальных вакеро.  Большинство из них он узнает. Видел большинство из них в окружении Морнингштерна.  И впервые в груди у него что-то неприятно екает; возникает дурное предчувствие, что, может, Хастур все же пришел сюда вовсе не за доном Антонио. И он лихорадочно пытается сообразить, не допустил ли он где-то какую-то оплошность, не известно ли этому человеку больше, чем он полагал. – Дон Люций Морнингштерн, – поясняет Хастур, понимающе, снисходительно ухмыляясь. – Уверен, что ты о нем слышал. Насколько я помню, у твоей семьи с ним было несколько довольно… тесных контактов   Хастур хохочет над собственной шуткой, нарочито громко и омерзительно, и Кроули требуется все самообладание, чтобы не прыгнуть на этого ублюдка, не вцепиться зубами ему в горло и не вырвать его к черту вместе с гортанью. Он крепче сжимает кулаки, дрожа в безмолвной ярости. И Хастур напрягается всем телом, в черных глазах блестит кровожадный огонек предвкушения. Но Кроули ничего против него не предпринимает, и Хастур разочарованно цокает языком, кривя рот в кислой улыбке.  – Что ж…. – Хастур оглядывается на остальных вакеро, равнодушно наблюдающих за этим обменом любезностями. – Босс ждет нас, так что…. – Он ружьем указывает Кроули подойти к нему ближе. – Давай-ка не будем заставлять его ждать, а? Кроули остается стоять, где стоял. С открытым вызовом склоняет голову набок.  Осторожно, чтобы не потревожить раненое плечо, скрещивает руки на груди. – Так ты теперь мальчик на побегушках, Хастур? – издевательски интересуется он, презрительно оскалившись.   Хастур делает еще шаг ему навстречу, обезображенная шрамом щека гневно дергается.  – Я ни для кого не мальчик на побегушках, сеньор Кроули, – угрожающе шипит он. А затем, ухмыляясь, добавляет: – Или, может, мне стоит называть тебя Краули*, а? Ползуном? Змии, ведь, именно так и делают, не правда ли? Они ползают?   Каким-то чудом, каким-то чудом, Кроули умудряется не вздрогнуть. Умудряется спокойно встретить черный, полный ненависти взгляд своего противника. А затем закидывает голову назад и смеется, громко и зло. – Ты слишком много времени провел на солнце, Хастур. У тебя уже воображение шалит. Улыбка Хастура становится шире, обнажая пожелтевшие от табака зубы. – С воображением у меня все в порядке, Краули, – возражает он, слегка поднимая ружье.  – Как и с меткостью, – с ухмылкой добавляет он и резко врезает Кроули в правое плечо прикладом ружья.     Болевая вспышка мгновенной, бешеной агонией проносится по нервам, и он сгибается пополам, прижимая дрожащую руку к вновь начавшей кровоточить ране.  – Ты только представь себе, в каком восторге будет мой патрон, когда узнает, что ранчеро, которого он ненавидит так же сильно как этого чертового бандита, на самом деле один и тот же человек, –злорадствует, нависая над ним, Хастур. Кроули слышит его слова как сквозь вату. В ушах ревет кровь, зубы раздирают губу в отчаянной попытке сдержать рвущийся наружу вопль боли.  Он не будет кричать, не будет. Не доставит Хастуру такого удовольствия. – Ты только представь себе, что он с тобой сделает…. О да, Кроули это себе очень даже хорошо представляет. Он насмотрелся от Люция таких вещей, от которых ему еще годами будут сниться кошмары. Но сейчас он беспокоится не за себя. А за Беату. За его младшую сестренку, которая все еще находится в лапах этого жуткого человека. Это она, ведь, пострадает, если Люций узнает, что он и Змий – один и тот же человек. А Кроули не может этого допустить, просто не может. Не для того он из кожи вон лез все эти годы, работая осторожно, в тени, за кулисами, чтобы ослабить влияние Люция, чтобы свергнуть его и таким образом обеспечить Беате свободу. Не для того, чтобы вот так вот, своей оплошностью подвергнуть опасности сестру. Нет, отчаянно думает он. Из этого все еще должен быть выход.  Люций не знает, кто прячется под личиной Змия. Хастур только что сам в этом признался. Единственные, кто об этом знает, это Хастур и шесть вакеро, которых он притащил с собой. А это значит, что он не должен дать им уйти отсюда живыми. Это его дом, дом Змия. Здесь в сами стены вплетены потайные ходы, сделанные с таким расчетом, чтобы позволить добыче стать охотником.  И вход в один из этих потайных проходов спрятан как раз здесь в столовой за камином. Ему нужно просто заманить Хастура поглубже в комнату, чтобы он мог до него добраться. А это означает, что ему нужно вынудить Хастура на драку. Нужно спровоцировать его, заставить выйти из себя, толкнуть на дуэль прямо здесь и сейчас. Он делает глубокий, ровный вдох. Заставляет себя выпрямиться, вновь встать лицом к лицу с Хастуром.  – Шшшто ж, получается что ты просто… доставишь меня своему патрону, как послушная, маленькая… ссссобачонка, – выдыхает он, вкладывая в свой голос столько презрения сколько может.  – Не думал, что вы… ирландцы… не имеете никакого понятия о чести. Хастур непонимающе хмурится; черные как смоль глаза гневно суживаются. – Шо за херню ты несешь? Кроули медленным, насмешливо-издевательским тоном все ему разъясняет. – Ты позволишь Морнингштерну разбираться с убийцей твоего брата.  Какая ж в этом честь? – Он ухмыляется, дерзко и самоуверенно. – Или, может, у тебя слишком… кишка тонка, чтобы самому со мной тягаться?   На исказившемся от ненависти, раскрасневшемся лице Хастура ярость ведет ожесточенный бой с нерешительностью. И Кроули ждет, затаив дыхание, надеясь, что желание отомстить пересилит в ирландце страх перед Морнингштерном.  К несчастью, страх берет верх. Хастур наклоняется ближе; лицо его в нескольких сантиметрах от Кроули. – Как бы мне, блядь, ни хотелось самому вспороть тебя как чертову свиную тушу за то, что ты сделал с Лигуром, – шипит он, обдав Кроули удушающей смесью чеснока с дешевым вином, – я своими глазами видел, что Морнингштерн делает с теми, кто идет ему наперекор, и я, лично, желаю остаться в живых. – Он слегка отклоняется, на губах его вновь появляется самоуверенная усмешка. – Ну и потом, у меня такое подозрение, что мне очень даже понравится то, что он для тебя задумал. Может мне даже удастся в этом поучаствовать.   Кроули не сомневается, что это так, и данная перспектива его совершенно не устраивает.  Он украдкой бросает взгляд в сторону, туда, где на стене над камином висят как украшение две фамильные шпаги. В момент дикого, безрассудного отчаяния раздумывает о том, не попробовать бы ему добежать до них, не успеет ли он сделать это до того, как кто-нибудь из вакеро решит нажать на курок. Скрип открывающейся двери выдергивает его из лихорадочной путаницы размышлений, и он поворачивает голову на этот звук и в ужасе замирает, увидев стоящую на пороге кухни с подносом еды в руках бледную, с тревожно распахнутыми глазами Анафему.    Хастур тоже ее видит.  Краем глаза Кроули видит, как тот меняет свое положение, нацеливая ружье на вошедшую служанку, и он, не задумываясь, бросается в действие. Резко толкает ирландца, отпихивая его в группу стоящих рядом вакеро, и кричит во весь голос Анафеме: – Уходи отсюда! Вон, ВОН! Приклад ружья вновь врезается ему в раненое плечо, а за этим, когда он сгибается от боли, следует зверский удар коленом в живот. Кроули валится на пол. Тяжело, грузно. Лежит, свернувшись калачиком и обхватив здоровой рукой плечо, и пытается дышать сквозь застилающую сознание боль.  Грохот метала и звон разбитого стекла пробиваются сквозь шум крови в ушах, и он приподнимает голову, прищуриваясь, и видит, как Анафема бежит от брошенного на пол подноса к камину, выхватывает одну из висящих над ним шпаг и бросается на его защиту с оружием наперевес.    Нет, с все возрастающей паникой проносится в голове.  Нет, НЕТ! Потому что она одна, а их так много, и отчаянная, неловкая попытка Кроули выбить из рук Хастура оружие так же бесполезна в предотвращении неизбежного, как пневматическое ружье в попытке сразить слона.   Где-то над ним оглушительно грохает ружье, и его собственный рваный крик болезненным эхом выстрела отражается от стен.     На шум хлопая дверьми вбегают еще слуги, и Кроули заставляет себя подняться. Выставляет вперед здоровую руку, призывая их остановиться. – Сссстойте, не подходите, – предупреждает он их, качаясь на ногах. Переводит взгляд на неподвижно лежащую на полу фигуру, на лужу крови, ужасающей короной расползающуюся вокруг спутанной копны длинных черных волос.  С того места, где он стоит, ему не видно, насколько серьезна ее рана; он не может понять, жива она или нет.  – А…Ана? – хрипло зовет он, судорожно сглатывая в попытке унять распирающую глотку тошноту. – Ана?  Но на его сдавленный, молящий зов не приходит ответа, и он вновь судорожно сглатывает. Живот сжимает жестоким спазмом – эхом этого оглушительного молчания, молчания, которое кричит на него, обвиняя в очередном провале, в крови еще одного человека на его совести.       Он делает судорожный глоток вязкого, обжигающего как раскаленная лава воздуха. Пошатываясь, делает небольшой шаг в ее сторону.   В спину ему недвусмысленно утыкается дуло ружья.  – Не советую вам делать резких движений, сеньор. Как видите, мои люди немного… нервные.  Слова, сказанные совершенно спокойным, бездушным тоном, сопровождаются веселым смешком, от которого у Кроули появляется желание засунуть раскаленную кочергу ирландцу в горло. Он сжимает зубы, пока челюсти не начинают ныть от боли. Медленно разворачивается к Хастуру лицом.     – В этом не было необходимости, – сквозь зубы цедит он, чувствуя, что его начинает трясти от накопившейся внутри смертоносной энергии, жаждущей вырваться наружу. – У тебя не было необходимости стрелять в нее. Хастур самодовольно кивает. – Ты прав, – соглашается он, в притворном раскаянии хмуря лоб. – У меня на сеньориту Гаджет были намного более увлекательные планы. Такая концовка была…, – он вновь усмехается,  – … не идеальным вариантом.   Он вдруг отступает на шаг, угрожающе поднимая свое ружье, очевидно увидев на лице Кроули отголоски той ослепляющей, убийственной ярости, которая переполняет его через край.   – Спокойно, спокойно, дон Антонио, – предупреждает он. Глаза его становятся черными и холодными, как сама преисподняя. – Ты ж не хочешь, чтобы с кем-нибудь еще здесь произошел несчастный случай, так ведь? – Хастур бросает быстрый, многозначительный взгляд на сбившихся в перепуганную кучку у входа в комнату слуг. Улыбается понимающей, хищной улыбкой.  – Как насчет этого чернокожего докторишки, который тебя заштопал, а?  И Кроули сдается, просто так, сразу. Потому что это все, конец. Он не может позволить еще кому-либо пострадать. Только не из-за него. Все кончено. Хастур победил. Комната перед глазами немилосердно кружится, и он пошатывается, стараясь удержать равновесие. На мгновение закрывает глаза. – Может хватит угрожать, Хастур, – устало говорит он, встречаясь с ним взглядом. – Ты пришел сюда по делу, так перестань заниматься херней и делай то, зачем пришел. – Он кивает в сторону двери, выходящей на террасу. – Пойдем. Отведи меня к нему. Хастур торжествующе усмехается. Поворачивается к одному из своих людей с выражением «я ж говорил тебе» на лице, будто в ответ на какой-то брошенный ему ранее вызов.  – О, мы пойдем к нему, несомненно, – подтверждает он, – но еще не сейчас. – Он легонько хлопает дулом ружья по изысканно вышитому лацкану пиджака Кроули; черные глаза злобно, предвкушающе сверкают. – Ты неподобающе одет, Краули. Я хочу, чтобы дон Люций получил Змия в полном комплекте и в черной упаковке.    Хастур от души хохочет над собственной шуткой, а Кроули в беспомощной ярости скрежещет зубами, вздрагивая, услышав возгласы неверия, вызванные у его слуг словами Хастура. Он бросает опасливый взгляд в их сторону. Хмурится, увидев на лицах тех из них, кто, в отличие от Эрика, до сих пор оставались в неведении по поводу его ночных приключений, смесь шокированного неверия, благоговейного понимания и неподдельной, мучительной тревоги.  Он не хотел втягивать их в это.  Бог знает, он не хотел втягивать их в это. И ему так, так безумно жаль.  – Ваше черное одеяние, сеньор, – нетерпеливо дергает его Хастур, тыкая дулом ружья Кроули под подбородок. – Сейчас же. Кроули одаривает его тяжелым, презрительным взглядом. Туго сглатывает, когда ружье сильнее надавливает ему на горло. – Не хочу тебя расстраивать, Хастур, – огрызается он, – но та одежда испорчена. Пулевое ранение, сам понимаешь. Пришлось ее выбросить. На лице Хастура появляется что-то вроде жалостливого выражения.  – Оу, ну я уверен, что у такого богатого дона как ты есть запасная, – с притворным сочувствием протягивает он.  Затем переводит взгляд на слуг, вновь выискивая глазами Эрика. – Эй ты, чернокожий. Ты ведь знаешь, где твой хозяин хранит запасную одежду Змия, не так ли. Иди принеси ее ему. – Он сопровождает свой приказ кивком, после которого все шесть вакеро направляют свои ружья на врача. Эрик отшатывается к стене, глаза его расширяются от недвусмысленной угрозы. Он бросает растерянный, вопросительный взгляд на Кроули.   – Все хорошо, Эрик, – говорит ему Кроули, заставляя себя выдавить какое-то подобие улыбки, чтобы успокоить друга. – Можешь принести. Взволнованный врач кивает и убегает, и Хастур удовлетворенно убирает ружье. Давление с горла исчезает, и Кроули облегченно вдыхает. Затем вновь переводит свое внимание на Хастура. – Я пойду с тобой добровольно, – тихо, угрожающе шипит он. – Я позволю тебе разодеть меня как эль Сиерпе и преподнести меня Морнингштерну как гребаное угощение на блюде. Но если ты даже подумаешь о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще в этом доме, клянусь самому Сатане, я раздеру тебя на клочки прямо на месте, даже если это будет последним, что я сделаю Улыбка Хастура меркнет. Он прищуривается, оценивая эту угрозу. Затем он с притворным пренебрежением шмыгает носом, дергается в попытке беспечно пожать плечами.  – Ладно, черт с тобой, сеньор Кроули, – слабо усмехается он, – я уже получил то, за чем пришел.