Свободное падение (Серия: Змий; Часть 2)

Группа из десяти уланов ровным, медленным галопом скачет по Эль-Камино-Реал. Их лошади слаженной, защитной стеной окружают одиннадцатого всадника — человека лет сорока, высокого и представительного, с острыми, высокими скулами, тонкой завитушкой усов под длинным носом, и вечно недовольным, угрюмым выражением лица, с которым он осматривает покрытый вездесущей пылью ландшафт. – Сколько еще до Лос-Анджелеса, сержант? – окликает мужчина ближайшего к себе улана, а затем вынимает платочек, чтобы вытереть пот и пыль с лица. – Еще дней шесть, Ваше превосходительство, – отвечает улан, уважительно приподнимая шляпу. – Но, если позволите, я бы хотел послать двух своих солдат вперед, чтобы найти нам подходящее место для ночлега.  Солнце скоро сядет, а в этих местах не особо безопасно путешествовать ночью. Мужчина хмурит брови; сверлит сержанта острым, пронзительным взглядом голубых глаз.  – Это ведь не очередная ваша попытка задержать меня, верно, сержант? – недоверчиво спрашивает он.   – И в мыслях не было, Ваше превосходительство, – чересчур быстро отвечает сержант, вытягиваясь в струнку в седле. Затем, после секунды колебания, добавляет, – Но если вы вдруг передумали…. – Не передумал, – обрывает его мужчина, вновь вытирая платочком лоб. – Негоже представителю короля убегать, поджав хвост, от какого-то головореза, который решил поставить себя выше закона Его Величества.   Улан задумчиво кивает, поджав губы в тонкую, неодобрительную полоску. Затем вновь отваживается возразить. – Простите меня за дерзость, Ваше превосходительство, но этому головорезу едва не удалось убить вас. Если бы не этот бандит эль Сиерпе….   – Тем больше оснований остаться и проследить, чтобы этот человек предстал перед правосудием и получил то, что заслуживает, – отрезает мужчина и сердитым, нетерпеливым жестом запихивает платочек обратно в карман.   – Советую вам поторопиться с поиском ночлега, сержант, – добавляет он, кивая на стоящее низко над горизонтом солнце, – у нас мало времени. *** Сознание возвращается медленно, ох как медленно. Он начинает ощущать под собой твердую землю и тонкий слой ткани, который отделяет ее от голой спины. Ощущает какую-то странную тяжесть во всем теле; онемение, упеленавшее его толстым липким одеялом, лишающим практически любой возможности двигаться.  Кто-то кладет что-то холодное и мокрое ему на лоб, и приятная влага немного унимает жар чересчур горячей кожи. Холодная жидкость стекает по вискам, прокладывая путь к шее, и по телу его, несмотря на жажду прохлады, пробегает невольная дрожь.    Тут же он чувствует прикосновение чьей-то руки, маленькой и хрупкой. Чувствует, как кончики чьих-то пальцев легким ветерком пробегают по щеке, аккуратно вытирая лишнюю влагу. Рука эта, она ему как будто знакома, она напоминает ему.... – Бе… Беата? Рука замирает, и он слышит чей-то резкий вдох, а затем тихий голос (знакомый, да, и свой, но нет, не тот, что ему нужно – нет, необходимо – услышать) с сожалением отвечает: – Это я, патрон.    Он подавляет в себе волну разочарования. Разлепляет веки, мутным взглядом глядя на склонившееся над ним лицо служанки. – Привет, Ана. Она улыбается ему, но улыбка эта натянута и не достигает глаз, в которых все еще плещется усталость и тревога. Она вообще выглядит просто пугающе изнеможденной; такой он не видел ее уже много лет. Будто она не отдыхала, не спала уже несколько дней. И ему становится любопытно…. – Чт… что случилось? – хрипло спрашивает он, ломая себе голову в отчаянной попытке сложить беспорядочную путаницу воспоминаний в некое подобие порядка, чтобы понять, что же с ним все-таки произошло. Анафема закусывает губу; взгляд ее сползает куда-то в район его правого плеча. – Тебя ранили, – говорит она наконец. – Два дня назад. Кроули недоуменно моргает, хмуря лоб. Медленно, оторопело прослеживает ее взгляд к толстой повязке, обмотанной вокруг своего правого плеча. Морщится, ощутив наконец тупую, пульсирующую боль под белой полосой бинтов.     Ранен, пораженным эхом отражается в мыслях. Его ранили? Вывели из строя на целых два дня? Но почему, как? Он пытается вспомнить, пытается вытянуть хоть немного полезной информации из осовелой каши своих воспоминаний, но это бесполезно. Анафема продолжает выжидающе смотреть на него, в темно-шоколадных глазах ее усталое осуждение. И Кроули ненавидит себя за это, потому что эта усталость, это тревожное напряжение в каждой черточке ее лица – это его вина, это все из-за него.   Прости, хочет было сказать он.  Вместо этого с уст срывается неудачная попытка шутки. – Ну ты ж хотела, чтоб я отдохнул…. Его попытка разрядить обстановку проваливается с треском.  Лицо Анафемы мрачнеет, кожа вокруг глаз напрягается будто от боли. – Ты имеешь хоть малейшее представление, что я пережила, когда увидела, как Бентли вернулась без тебя? – взвивается она; в полном слез голосе четко слышится упрек. – Когда я увидела на ней кровь? Твою кровь? Ты хоть представляешь себе, что…? Ее голос обрывается приглушенным всхлипом, и она отворачивается, пряча свое лицо. И Кроули, мысленно каясь и проклиная себя на чем свет стоит, тянется к ней, неуклюже хватая ее за руку.      – Э-эй, – утешает он, пытаясь сжать ее руку непослушными, негнущимися пальцами. – Ну что ты, не надо. У этого змия еще как минимум 6-7 жизней осталось. Запросто. Анафема сжимает его руку в ответ. Мотает головой. С губ ее срывается небольшой, влажный от слез смешок. – Боюсь, ты себя с кошкой перепутал, патрон. – Вообще-то, миф о том, что животные из семейства кошачьих имеют девять жизней, это общераспространенное заблуждение, сеньорита Гаджет, – раздается спокойный, дидактический голос откуда-то с другой стороны комнаты, и Кроули, повернув голову, видит, как в комнату с термометром и стопкой чистых тряпочек в руках входит его врач.   Следом за Эриком в комнату входит другой человек – женщина, чье присутствие разжигает что-то в памяти, заставляет всплыть на поверхность. Эзра, чем-то обеспокоенный и почему-то рассерженный на него. Уорлок с широко распахнутыми от страха глазами.  Беспорядочная, кувыркающаяся мозаика несущихся куда-то животных, перемежающаяся приглушенными стаккато криков и выстрелов. Бешеная скачка по долине.... – В действительности же, – продолжает бубнить Эрик, положив вещи на землю рядом с Кроули и поучительно подняв вверх палец, – это скорее всего древние египтяне, которые…. Но Кроули его не слушает. Все внимание Кроули привлечено ко второму новоприбывшему. Он подносит левую руку ко лбу, снимает мокрую тряпку, отшвыривая ее на пол, и переносит свой вес на левую сторону, изо всех сил пытаясь приподняться на своей импровизированной постели.     – Инес? – хрипит он, морщась от вспышки боли, ножом пронзившей раненое плечо.  Две пары рук тут же ложатся ему на грудь, аккуратно толкают его обратно на спину. Он упрямо сопротивляется, пытаясь разглядеть вождя индейцев за преградившим ему вид Эриком.  Потому что теперь-то он помнит, теперь он знает. А с возвращением памяти приходит и осознание того, что ни его светловолосого друга, ни его сына тут рядом нет. И это вселяет в него страх. – Команданте… где…. Инес подходит ближе, вступает в его поле зрения. – Твой друг и его ребенок в безопасности, в казарме, – почти сердито отвечает она; на лице ее выражение мрачного неодобрения. И Кроули обмякает, облегченно опускаясь обратно на мягкую ткань.  Он прекрасно понимает причину дурного настроения Инес, но он принял правильное решение, единственное решение, которое он мог принять. Он так ей и говорит. – Ты слишком легко доверяешь, друг мой, – хмуро возражает Инес. – Ты приводишь этого незнакомца, этого сольдадо, в мой дом, даришь ему защиту твоего имени.  Откуда ты знаешь, что он не вернется сюда с гарнизоном своих солдат, чтобы травить моих людей, прогнать нас с этих холмов? Кроули категорично качает головой. – Эзра хороший человек. Он такого не сделает, – настаивает он без тени сомнения в голосе. – Не больше, чем Ана или Эрик. Инес задирает бровь. Слова Кроули явно не произвели на нее должного впечатления.   – И ты, небось, считаешь, что он не ухватится за возможность содрать с тебя маску и потащить тебя на виселицу. – Голос ее пропитан сомнением.   – Не больше, чем Ана или Эрик, – с усталой улыбкой повторяет Кроули, и улыбка его становится шире, когда Инес хмурится в ответ.    – Тебе повезло, что ты мне нравишься, Пелиррохо*, – ворчит индианка и фыркает с притворным раздражением, поворачиваясь, чтобы уходить.      Кроули понимающе ухмыляется ей вслед, затем переводит взгляд на своего врача, который стоит перед ним на коленях, с нетерпеливым почтением держа в руке градусник.   – Ну-с, каков приговор, Эрик? – шутя спрашивает он, позволяя тому засунуть холодный инструмент себе под язык.   Эрик хмурится, явно колеблясь ответить.  – Вам… повезло, дон Антонио, – уклончиво говорит он наконец и передает Анафеме чистую тряпочку, которую та окунает в маленькую миску с водой.  – Вы потеряли довольно тревожное количество крови от этого пулевого ранения, и, к тому времени, как меня с сеньоритой Гаджет подозвали к вам на помощь, вы были фактически на волосок от смерти. – Он поднимает правую руку Кроули, проверяет что-то в изгибе локтя, затем, по-видимому, удовлетворившись, аккуратно кладет ее обратно.  – Более того, если бы вам не сделали вливание жидкостей в кровь, боюсь, что вы не выжили бы.     – О. – Удивленный возглас вырывается непроизвольно, и Кроули спохватывается в последний момент, чтобы не дать термометру совсем выпасть изо рта.  – 'з'вни, – мычит он, осторожно сжав хрупкое стекло зубами.   Эрик машет на него рукой; вытаскивает термометр у него изо рта. – У вас все еще небольшая температура, – докладывает он, взглянув на шкалу, – но еще несколько дней отдыха все исправят. И я имею в виду именно отдых, дон Антонио. Он вам необходим, если вы не желаете, чтобы весь мой труд пошел насмарку.     Кроули облизывает невозможно сухие губы, вопросительно поглядывая на своих друзей, на лицах которых причудливо похожие выражения неодобрения и тревоги.       – Настолько плохо, да? – бормочет он. Затем хмурится, когда до его сознания наконец доходит смысл остальных слов Эрика. Переводит взгляд вниз на руку, которую мгновение назад держал Эрик, на маленькую белую повязку вокруг изгиба локтя. – Вливание?   Эрик кивает с крайне самодовольным видом.  – Последнее время я специально изучал новейшие достижения в области медицины.  Учитывая характер ваших… похождений, я счел благоразумным быть в курсе того, что печатают в самых последних медицинских журналах.   – Угу, – кивает Кроули, безуспешно пытаясь подавить улыбку, слыша, как рядом фыркает от смеха Анафема.   – И вам действительно повезло, что я так делал, – невозмутимо продолжает Эрик. – Статья, в которой описывался процесс вливания жидкости для возмещения потерянного объема крови**, оказалась весьма полезной в вашем лечении.   – Он воткнул в тебя шприц и накачал тебя соленой водой, патрон, – без обиняков встревает Анафема и кладет пропитанную холодной водой тряпку ему на лоб.   Кроули недоверчиво переводит взгляд с одного на другую. – Ты… ты шутишь.    – Надо отметить, что этот метод лечения был экспериментальным, – пренебрежительно пожав плечами добавляет Эрик.  – И до сих пор он был испробован только на пациентах, испытывающих потерю жидкости из-за холеры, а не огнестрельного ранения. Но я надеялся, что польза от восстановления потери жидкости будет та же, и, как видите, я был прав. – Он весь буквально сияет от гордости. – Я даже подумываю о том, чтобы написать что-нибудь на эту тему редакторам «Ланцета»***.  Полагаю, им это покажется интересным. Возможно, меня даже опубликуют.       Кроули ошарашенно хлопает глазами, переваривая сказанное.  – Экспериментальным? – Голос его срывается на писк. Он вновь переводит взгляд на белую повязку вокруг своего локтя. – Ты экспериментировал на мне, Эрик? Как на чертовом подопытном кролике?   – Выбор был таков: либо экспериментировать, либо дать вам умереть, дон Антонио, – невозмутимо отвечает Эрик. – Я решил, что вы предпочтете первое.