Душа на весах

      Кавех не выходил из комнаты целый день. Но, по его личным ощущениям, — вечность.       Немного утихомирившись, он решил порисовать: а что ещё делать в четырёх стенах после истерики? Всё-таки тот ремонт доказал, что навыки рисования не утрачены полностью. А отвлечься надо было. Ещё раз всё хорошо обдумать, а потом составить какой-никакой план к поставленной цели. Если будут силы…        На оборванном листе блокнота Кавех начертил поломанную арку, которая как бы провожала в скромный серый сад — карандашей других цветов не было, приходилось всё выводить простым. На другой странице Кавех изобразил закат, который он так любил наблюдать при жизни с полюбившегося моста. Обычный разрисованный лист никогда бы не передал его истинной красоты, и Кавеха это расстраивало: в Аду приближение как таковой ночи можно отследить лишь по времени.        Рисование поистине отвлекало. Да до такой степени, что и разговоров за дверью он не слышал.       — Может, ему сейчас не до нас?.. — голос был расстроенным и принадлежал Сайно.       — Может, может… — согласился Тигнари. — Учитывая его крик... До сих пор в ушах стоит.       Да уж, единственный минус, который Тигнари видел в своём демоническом обличии — уши. Слух стал острее, потому чуть ли не каждый шорох был слышен. К такому привыкнуть надо. А ещё к хвосту. К нему постоянно тянулись руки Сайно, чтобы погладить или расчесать.        — Тише, — это Энджел приложился к двери, пытаясь уловить какой-либо звук. — Ушастый, давай ты.       — Не называй его так, — вмешался Сайно.        — Всё в порядке, — теперь и Тигнари прижался к деревянной преграде.        Они стояли так, вслушивались, пока вдруг Тигнари не вильнул хвостом, отстраняясь с неким спокойствием на лице.       — Карандаш… Кавех рисует, — шепнул он.        Раздался стук. Кавех, до этого отключённый от внешнего мира, дёрнулся и поджал губы: не очень ему хотелось хоть с кем-то сейчас разговаривать. Да и видеться — тоже. Но за дверью с нотками сожаления стал различен голос Энджела:       — Кавех? Чарли предложила в откровения поиграть, ты не выйдешь?        Ну какие сейчас откровения… Что Кавеху рассказывать? Как он за прошедший вечер успел в истерике всех возненавидеть, а потом раскидал по комнате вещи? Уж вряд ли все обрадуются такой новости. Если вообще до Кавеха бы дошла очередь говорить.        — Я не пойду. У-уйди, пожалуйста, — Кавех не кричал: сил не было.        И он снова уткнулся в свой скудный серый садик, в котором так хотелось оказаться.        — Сказал, чтобы мы ушли, — шепнул Тигнари и опустил уши. — И, Энджел, не кричи так, пожалуйста… — совсем стих.        Энджел сложил брови домиком, всё ещё держа руку на двери, словно бы это помогло пройти внутрь и крепко обнять друга всеми четырьмя. Кавех ведь не знает, что именно Энджел вчера пытался открыть эту злосчастную дверь после душераздирающего крика. И, конечно, не знает и того, что тот чуть не поссорился с Сайно и Тигнари, пытаясь выведать, каким это образом наверх уходили они втроём, а по итогу в комнате №29 остались вдвоём.        — Как я и предполагал. Только бы у него всё хорошо было… — переняв настроение Тигнари, произнёс Сайно и пропустил пятерню сквозь свои белоснежные волосы.        В коридоре послышались шаги: парочка обернулась. Энджел всё ещё сверлил взглядом дверь, которую хотелось снести к чертям. Он понимал, что Кавех ничего дурного с собой сделать не сможет, но всё равно переживал. Если тот получит искупление, они больше никогда не увидятся, и Энджелу совершенно не нравился факт, что время пропадало из-за душевных терзаний.        — Мальчики… ну что? — Чарли держала руки за спиной, а на её лице читалась неловкость.       — Он… — было начал Тигнари, но его перебил Энджел:       — Ему сейчас не до этого.       Вся четвёрка замолчала, и Чарли, смахнув с лица грусть, более уверенно сделала шаг вперёд.        — Может, я с ним поговорю? Я, как-никак, должна заботиться о своих гостях…       Энджел отрицательно помотал головой и первый двинулся к лестнице.       — Не надо, Чарли. Оставим его. Идём.        Настолько серьёзный тон для Энджела — редкость. Всем пришлось послушаться. Вскоре коридор опустел. Но Чарли искренне хотела зайти и поддержать Кавеха. Он получил, что желал: все его услышали и почувствовали, как ему больно. На тот крик было всё равно разве что Аластору, Ниффти и Хаску.       Кавех держал карандаш над словосочетанием «хорошие поступки» и пытался придумать, что именно должно послужить отправкой в Ад. Убираться? Как бы не пришлось драться с Ниффти за швабру. Помогать другим? Это кому? Все, вроде как, и так справлялись, поводов предлагать помощь не было, не считая того ремонта. Не пить и не курить? Кавех прекратил себя губить подобным образом, хотя, сказать честно, проскальзывало желание всё-таки принять что-то крепкое. Перестать завидовать друзьям?..       — Господи… — выдохнул Кавех, понимая, что никакой Бог не услышит его междометий в мире гнилья и разврата.        Да, действительно, перестать завидовать было сложно. Это тяготило, но в текущих обстоятельствах Кавех ничего поделать не мог.       Чтобы немного себя успокоить, Кавех под «хорошими поступками» нарисовал единичку и принялся обводить её пожирнее от скуки. Может, просто подождать? Само собой осознание придёт…       Но как же Кавех не любил ждать. Он привык находиться в действии. И, как назло, эти самые действия ускальзывали от него. Мыслями Кавех так или иначе сталкивался с аль-Хайтамом, но пытался изо всех сил убедить себя, что ни капли о нём не думал. Выходило не очень. Да, сам вчера послал. Отражение. Но всё-таки по-настоящему влепить пощёчину желание было. Огромное.        Грифель сломался от сильного нажатия.        — Да чтоб тебя!        Блокнот и карандаш полетели на пол. Только сейчас Кавех ощутил, какой запах стоял в комнате. Фрукты, а именно мандарин с грушей, видимо, конкретно охуели от нахождения вне холодильника.       Кавех откинулся на подушки и удручённо простонал. Как же всё осточертело. В груди теплилась надежда, что отец всё-таки дождётся его. Пусть он пока свято верит в то, что Кавех ещё жив. То, что Фаранак осталась с ним…       Сколько Кавех пролежал, тупо глядя в потолок, он не знал. Какое-то опустошение осело в душе после воспоминаний о родителях. Ведь мать не умерла, а просто переехала, найдя другую любовь. А если и отец нашёл себе в Раю кого-то?..       Невыносимо, просто невыносимо.        Только когда по спине пробежался холод, Кавех потянулся и перевёл взгляд на дверь: просачивавшийся снаружи свет под ней на мгновение погас. Словно тьма, до этого отсиживающаяся где-то в коридоре, проползла прямо в комнату. Кавех нахмурился, почувствовал, как тело обдало мурашками. Он привстал, не отрывая взгляда от пола, по которому плыл тёмный сгусток, а потом…       — Ах, дружище!       Кавех подскочил и чуть не крикнул. Из той тени моментально материализовался Аластор, неизменно широко улыбаясь. Сердце забилось сильнее, и Кавех изо всех сил старался перевести дыхание. Как же Аластор заебал так неожиданно появляться.        — Почему бы тебе не спуститься вниз и не поиграть с остальными в какую-то глупую игру, придуманную Чарли?        Этот его голос, как из старого радио, сейчас особо резал по ушам. Заболела голова, Кавех лёг обратно на кровать и прижал одну из подушек к груди.        — Я не хочу, — отчуждённо ответил он.       Аластор осторожно принюхался, а после вдохнул полной грудью, удовлетворённо протягивая: «А-ах»       — Незабываемый запах гнилья. Дружище, хочу напомнить, что в Аду всё портится гораздо быстрее. На своём примере можешь убедиться в этом.        Что-то в сердце кольнуло. Кавех стиснул зубы, заиграли желваки. Аластор пришёл чисто сказать отрицаемые Кавехом факты, чтобы побесить, или… для чего ещё? Свой вопрос он озвучил:        — Зачем ты пришёл?       — Я управляющий, — непроницаемо произнёс Аластор, — моя задача — сделать так, чтобы жалким грешникам в этом захолустье было комфортно.       Так комфортно, конечно. Зайти без стука и разрешения, а потом издеваться. Кавех прыснул и, не выдержав взгляда Аластора, перевернулся на живот, всё ещё сжимая подушку. Уж вряд ли тот обидится, что на него не смотрит один из «жалких грешников» во время разговора.        — Почему для тебя всё «жалкое»?       — Хо-хо-хо, — он поправил монокль. — Мой дорогой друг, любой, желающий подняться в небесный сад по лестнице из воздуха, неизбежно поставит свой «подвиг» на пустую ступеньку и рухнет обратно. Ясновидящим быть не нужно. Зато как смешно наблюдать за тем, как вы, свергнутые сюда, пытаетесь изо всех сил доказать, что чего-то стоите, а на самом деле только подтверждаете свою ничтожность.        Как хорошо, что в руках подушка. Её можно либо бросить в эту вечно улыбающуюся морду, либо сжать до такой степени, чтобы утихомирить нарастающий гнев. Как бы переиграть Аластора?        — А с чего ты взял, что я хочу искупления, а не как остальные пришёл сюда, потому что места мне больше нет нигде?       Кавех добавил голосу больше уверенности, напыщенности. В ту же секунду кровать скрипнула — Аластор лёг рядом. Дёрнувшись от неожиданности, Кавех навернулся на пол, раздавив тухлую грушу.        — Блять…       — О чём я и говорю. Люди так наивны, думают, что Отель поистине сможет помочь искупить душу, а потом разбрасываются грязью налево и направо, что свидетельствует лишь о слабости слов и мечт. Говорить все могут, а действовать? Впрочем… — Аластор усмехнулся и приподнялся, — действия не помогут в текущих обстоятельствах, прими это как факт.       Насмешливый взгляд прошёлся по Кавеху с ног до головы. Противная мякоть не оттиралась от брюк. И как же Кавех хотел взять эту тухлую грушу и бросить самодовольному Аластору в лицо. И ещё что-нибудь в него. Чтобы уничтожить.        — Ты не ответил на мой вопрос, — стараясь говорить размеренно, бросил Кавех.       — Ох, как невежливо с моей стороны… Но на свой вопрос ты прекрасно знаешь ответ.       Кавех, поджав губы, плюхнулся на кровать, не обращая внимания ни на сидящего на ней Аластора, ни на грязные брюки.        — Ты зазнаёшься, — выплюнул он.        Аластор пожал плечами и в секунду оказался на полу, расхаживая из стороны в сторону.        — Быть может, может быть… — повторял он вкрадчиво. — Зато тебе бы не помешало украсить свою кислую мину.       Кавех поморщил нос. Его раздражало всё. Приходилось держаться. Вот он, хороший поступок, не перебивать собеседника, правильно? И не претворять желания разнести улыбающуюся морду в жизнь.        — Тебе-то какое дело?       — Дело-дело… Я мог бы навсегда избавить тебя от страданий, — лукаво протянул Аластор многозначительно подал руку и медленно перебрал пальцы.       Ладонь засветилась ярко-зелёным. Улыбка стала ещё шире, словно бы сейчас вышла за пределы лица. Мигом вспомнились слова Энджела.        «Продажа души — единственная весомая причина, по которой ты никогда не вылезешь в Рай, она навсегда останется здесь»       Кавех отполз ближе к изголовью и отвернулся.       — Я скорее умру, чем заключу с тобой сделку.       Может, Аластор хотя бы немного удивится осведомлённости Кавех в том, что тот забирает души грешников в обмен на какую-то херню без возможности вырваться из этого плена?..       — Через пять месяцев чистка, мой дорогой друг. Если уж так хочешь умереть, то почему бы не выйти прямо к Истребителям и не заорать: «Пожалуйста, святые! Проткните меня!»       Не удивился. Аластор засмеялся и покрутил микрофон в руках. И как он так точно передал одно из мимолётных глупых желаний во время истерики? Кавех выглянул исподлобья.       — Что ты от меня хочешь?..        — Улыбку.       Да какая может быть улыбка? Кавех раздражённо выдохнул и притянул подушку поближе к груди, словно она была единственной защитой сейчас.        — Ты не понимаешь ничего.       — Конечно, тебя поймёт только тот женоподобный извращенец, который мечтает принять в свои дырки всё то, что посчитает подходящим, — спокойно произнёс Аластор, трогая кончики своих отвратительных острых пальцев.        Кавех дёрнулся. Внутри что-то рухнуло. Энджел всё ему рассказал?.. Как раз на тех откровениях, куда он его пытался позвать? Внутренности словно в лёд превратились.        — Откуда ты…        — Ох, не переживай, твой друг ничего мне не говорил. Просто ваши разговоры порой стоят на весь Отель, что невозможно не услышать.        Кавех снова уткнулся в подушку. Хорошо, он хотя бы по одному поводу успокоился. Энджелу можно доверять. Стало стыдно за лишние подозрения, вызванные лепетом левого психопата с оленьими рогами на голове.        Весь разговор не имел ни малейшего смысла. Может, для Аластора он-таки и был, но Кавеху до этого дела абсолютно никакого. Только на нервы действовал. И что-то цеплял в душе.        — Но, вероятно, есть то, о чём даже он не знает? — вкрадчиво поинтересовался Аластор.        — Тебе не насрать? — пренебрежительно бросил Кавех.       — Абсолютно, как ты говоришь, «насрать». Пойми, что никто, кроме меня, сейчас к тебе не пришёл. Вот им-то так «насрать»…        Брешет. Но в сердце кольнуло. Тело начало дрожать. Казалось, ещё чуть-чуть, и Кавех просто вспыхнет, не оставив от этой комнаты сущее ничего. Как же Аластор выворачивал всё наизнанку! Ещё и этот противный запах…       — Ты издеваешься, — выплюнул Кавех. — Как минимум, Энджелу не плевать на меня! Я сам никого не пускал! Да и… если бы так и было, то не тебе ли в первую очередь должно быть на меня всё равно?       — Почём знать. Ну так что, улыбнёшься? — вместе с этим Аластор навис над Кавехом и подцепил большим и указательным пальцами уголки его губ.       Всё. Стрелка на часовой бомбе совершила последний рывок. Терпение лопнуло. Кавех как с цепи сорвался, отталкивая от себя Аластора.       — Да ты ничего не понимаешь! Я лишился семьи, друзей, я оказался здесь, потому что ебаному аль-Хайтаму сложно брать трубки, когда его друг в предсмертном состоянии! — голос задрожал. — Из-за чего мне улыбаться? Из-за того, что я хочу искупить душу? Из-за того, что я хочу счастья, но не могу его получить? Из-за чего, скажи мне?        Аластор усмехнулся, что ещё сильнее разгневало Кавеха.        — Для улыбки нет повода, мой дорогой. Но я услышал твою занимательную ничтожную историю.       Кавех бросил в него подушку, но Аластор тут же превратился в Тень и скользнул в сторону.        — Ах, эмоции, главная человеческая слабость…       — Иди нахуй!        И комната вмиг опустела. Кавеха всё ещё трясло. Он вскочил с кровати, чуть не поскользнувшись на этой тухлой груше, кое-как подцепил щеколду и распахнул дверь.        — Идиот. Красный, напыщенный, ёбнутый идиот, — шептал Кавех под нос.        Он направлялся к гостиной. Каждый тяжёлый шаг эхом отдавался в ушах. Кавеху было наплевать на всё. Аластор сам пришёл, или его подослала Чарли, чтобы тот всё-таки спустился поиграть в ебучие откровения? Единственное, что хотелось узнать.        Услышав громкое приближение никого иного, как Кавеха, все в гостиной резко замолчали и обернулись на подошедшего. Он учащённо дышал, сжимая руки в кулаки, под опухшими глазами виднелись синяки, щёки пылали. Вид не самый приятный. Энджел невольно привстал, но застыл.       — Плохой жемчужный мальчик вернулся! — Ниффти слезла с дивана и в мгновение ока напрыгнула на Кавеха, сжимая воротник в своих хрупких, но цепких руках. — Не уходи больше, — даже с некоей угрозой добавила она.       Кавех стиснул зубы и, взяв Ниффти за шкирку, снял с себя. Взгляд метнулся к удивлённой и чуть испуганной Чарли.       Секунда сомнения.       Кавех обвёл всех.       — Кто… — в горле пересохло, — кто послал ко мне этого напыщенного урода?! — пальцем он указал в никуда.       Сайно в непонимании переглянулся с Тигнари, Чарли — с Вэгги. Кавех уже было собрался повышать голос, но Энджел всё же встал и приблизился к нему.       — Кавех… — все четыре руки схватили за плечи. — Отойдём?..       Он говорил слишком спокойно и тихо. Кавех был напряжён, но под четырёхкратным прикосновением понемногу усмирял бившийся в груди шторм. Кавех избегал зрительного контакта, которого так пытался поймать Энджел.       — Отойдём, — сам же ответил Энджел и, взяв Кавеха за руку, повёл к заднему выходу.        Пришлось подчиниться. Но Кавех до последнего не прекращал сверлить всех гневным взглядом.       Когда они прошли к двери, Энджел убрал одну пару рук и развернул Кавеха к себе. Поднялся несильный ветер, взлохмативший и без того спутанные светлые волосы.       — Дыши.       Спустя пару минут вдохов-выдохов, Энджел наконец спросил:        — Кавех, что произошло?       — Я…        Кавех не продолжил. Не так уж и помогли эти дыхательные упражнения. В груди и носу чувствовался обжигающий холод. Руки снова сжались в кулаки.       А ведь Аластор в чём-то оказался прав. И Кавех. Из всех, кто присутствовал в гостиной, пошёл успокаивать именно Энджел. Не Сайно, не Тигнари, не, в конце концов, Чарли. Стало ещё гаже. Им правда настолько всё равно, или причина в другом? Как бы то ни было, Кавех, не удержав порыв, кинулся на белую шею, словно утопающий за соломинку.       — Энджел, что за пиздец?.. Почему так происходит?.. — слёз уже не было. — Аластор сказал правду? Искупления попросту не существует?       Энджел обвил тело Кавеха всеми четырьмя и уткнулся в его дрожащее плечо, с сожалением глядя на дверь.       — К тебе зашёл тот улыбашка?       — Он ворвался, Энджел! И…       Осёкся. Вспоминать всё то, что наговорил Аластор, равно позволять гневу просыпаться и завладевать сознанием снова. Кавех отнялся от пушистой груди.       — Кавех, постой.        — Ты мне говорил, что нужна цель. Одна провалилась, вторая… умерла в зародыше? В чём тогда смысл?.. — голос дрожал.       Энджел судорожно выдохнул.          — Смысл большой. Ты… уверен, что принимал решения, находясь в спокойном состоянии? Просто…       Это он сейчас так решил в импульсивность ткнуть? Кавех не дослушал: вытянулся, насупился и пнул какой-то камень.        — С меня хватит.       Дверь хлопнула, в непонимании Энджел остался один на улице. В гостиной до сих пор стояла мёртвая тишина, все лишь провожали взглядом Кавеха, что стремительно шёл к барной стойке. Кое-как сев на стул, он прилёг на столешницу. Задница конкретно промокла от мякоти.       — Смешай мне самую ядрёную смесь, — потребовал Кавех у Хаска.       Тот лишь усмехнулся и выудил бутылку с чем-то крепким.       — Кавех! — крикнул Энджел и через мгновение приблизился к нему.       — Я всё уже сказал, — бросил Кавех и схватился за поданный Хаском стакан.       Горло сразу обдало чем-то кисло-сладким. Как же Кавех отвык от распития чего-либо. Для полного слёта с катушек не хватало только снова взять имя «Тайлер» и пойти в забытый клуб.        Хаск оставил бутылку на столешнице и отвернулся, потому Кавех всасывал, видимо, вермут уже из горла. Всё вдруг стало неважным.        Энджел продолжал стоять, неуверенно глядя на происходящее: что же Аластор ему такого наговорил? И… ну почему Кавех так это воспринял? Вопросам уже не суждено было вылететь изо рта: тот поглощал и поглощал пойло, жмурясь.       Знал бы кто, кроме Сайно и Тигнари, что Кавех совершенно не умеет пить.        Накатила сонливость. Боль в голове начала утихать, тело — расслабляться. Окружающие звуки отошли на самый задний план. Кавех чувствовал лишь бутылку, зажатую в ладони, и упершуюся в стол щёку.        Яркая вспышка чуть не ослепила, но тут же рассеялась. Кавех дёрнулся и несколько раз моргнул. Он оказался в абсолютно белой комнате, свет от которой заставлял глаза болеть. Что делать? Кавех не знал. Ноги сами понесли вперёд.        С каждым шагом картинка перед глазами становилась более чёткой: теперь Кавех шёл по асфальтированной дороге в каком-то незнакомом переулке. Все стены были исписаны в словах: «Тебе сюда нельзя». Тревога забилась где-то в животе. Сердце стало стучать быстрее.       Около подъезда показалась одна-единственная машина. Попытка сорваться на бег успехом не увенчалась: на ногах словно кандалы, не позволявшие ускорять шаг.        Приблизившись к машине, Кавех неуверенно постучался в затонированное окно. Стекло медленно опустилось. На пассажирском сидении сидел…       — Папа?       Нечто, похожее на отца, неторопливо повернулось, и улыбка на его лице гротескно растянулась. Кавех отступил на шаг, но фигура помотала головой. Стало страшно. Нутро подсказало сесть за руль. Кавех даже водить не умел, но прислушался к внутреннему голосу.       Отец вернул пустой взгляд в лобовое стекло, и только Кавех положил руки на холодный руль, как машина тронулась. Глубокий вдох. Такой же выдох.        Вид снаружи сменился просёлочной дорогой. Неестественно огромные деревья возвышались по сторонам. Кавех сильнее сжал руль в руках, пусть машина, по-видимому, ехала самостоятельно. Глаза не отрывались от дороги. Вдалеке показалось озеро, гладь которого сверкала в свете солнца. Присутствие рядом молчаливого отца давило, сводило с ума.        — Пап, куда мы… Ах! — Кавех испугался, повернувшись к отцу: всё его лицо, за исключением глаз, и тело вмиг опутала пожелтевшая ткань. Сейчас он походил на мумию.       Живую мумию.        Повернув голову, «отец» всмотрелся ледяными глазами в Кавеха. Тот учащённо задышал, перестав следить за дорогой, и почувствовал, как кислорода перестало хватать. Каждый вдох давался с огромным трудом.        Под ухом что-то зашелестело. Кавех в страхе стал оглядываться: по всей дороге летали непонятные бумаги. Они прилипали к лобовому стеклу, залетали в салон, били по голове. Воздуха становилось меньше.        — Папа..?       Мумия молчала и продолжала спокойно сидеть, точно ничего не происходило. Кавех в панике стал осматривать салон, убрав руки с руля. На заднем сидении лежала мать. Кавех попытался прикоснуться к ней, но кожу тут же ошпарило кипятком.        — Дорогой, следи за дорогой, — промолвила она.        Шею обвили чьи-то острые пальцы, сжали изо всей силы. Машина продолжила набирать скорость, а Кавех — судорожно глотать воздух. В глазах темнело. Поднялось давление. Закололо в висках. В ушах стоял шум.       — Па…       Вернув взгляд к лобовому стеклу, Кавех задрожал. Озеро приближалось с каждой секундой. Падение в него неизбежно. В панике Кавех стал хвататься за руль, дёргать ключи, рычаг коробки передач. Всё размывалось. Голова трещала. Ногой Кавех изо всех сил давил в тормоза. Ничего не помогало.       — Это не может…       «Закончиться так» — хотел сказать Кавех, но слова застряли в горле.       Обрыв.       Кавех зажмурился, пытаясь скинуть с себя противные руки. Машину переворачивало, но боль от этого не чувствовалась. Всё затмевало давление. Мать слетела на пол, «отец» продолжал спокойно сидеть.        Громкий всплеск. Руки перестали душить, Кавех опёрся на руль, пытаясь отдышаться, и в страхе выглянул на безмятежного «отца».       — Па… папа, сейчас, сейчас я спасу нас…        Двери не поддавались. Тело не слушалось. Кавех пытался разбить окна, но ничего не получалось. Та бумага, что залетела внутрь, размокла. Ощущение, что сидишь в какой-то каше. Вязкой, противной каше.       Через щели полилась вода. Машина наполнялась и уходила на дно. Кавех не мог сдвинуться с места, глядя на то, как весь салон затапливает.        — Мама, папа, секунду…       И наконец «отец» повернулся. Кавех судорожно бил во всё, что попадалось под руку, но всё тщетно.        — Ты убил нас, — утвердил «отец».       Сердце забилось быстрее, по телу пробежался обжигающий холод. На глаза навернулись слёзы. Голос не был похож на настоящий, но залез в самую душу.        — Из-за тебя мы умерли.        Повторил ещё раз.       — Ты убил нас. Ты убил нас. Ты убил нас.        Кавех попытался закрыть уши, но голос не стихал — увеличивал громкость. Отвратительное чувство вины разрывало сошедшее с ума сердце, что готовилось вот-вот безжизненно выпасть из груди. Всё тело дрожало. А вода наполняла и наполняла салон.        — Замолчи… замолчи… — в слезах умолял Кавех.        — Мы думали, ты достоин зваться «хорошим сыном». Посмешище, — подала голос мать.       Это всё неправда. Это всё неправда. Это всё неправда.       Кавех плакал, затыкал уши, но «родители» не смолкали.        — Ты — позор семьи.        Позор семьи. Позор семьи.       Эти слова будто огромной иглой и самыми яркими нитками вышивали на всей груди.       Кавех закусил губу и посмотрел на «родителей». Их лица гротескно вытянулись, глаза остекленели, из ртов текла кровь.       Окрашенная вода дошла до шеи. Кавех вытянулся в попытке поймать ещё немного воздуха, откровенно задыхался. Голоса «родителей» заглушались.        И вдруг крышу машины покрыли бирюзовые линии. В секунду металл треснул, и Кавех, оттолкнувшись от пола, смог всплыть. Машина продолжила тонуть с «родителями». Спасти их было уже невозможно.       Кавех, подавив порыв ещё одной истерики, плыл вверх, но не видел поверхности. Голову сдавливало с двух сторон. Всё стало блеклым. Опять загорелись бирюзовые огни. Они буквально просили следовать за ними. Движение за движением, и сознание начало понемногу граничить с реальностью.       Кто-то положил руку на плечо и пытался растормошить Кавеха. В ладони похолодела бутылка. И донёсся приглушённый голос:       — Кавех?       Молчание. Тонущая машина — сон. Кошмар. Не более. Но слёзы частью сна не были.       — Кавех?       Кавех. Кавех. Кавех.       — Э-энджел… отвали, будь добр… — промямлил Кавех. Волосы прилипли к мокрому лицу.        Но… будь это Энджел, он разве не положил бы все четыре руки на него? Ладонь была небольшая и одна.       — Или… Чарли… я знаю, что это ты. Со мной… всё в порядке… — донёсся всхлип.        Тишина. Кто-то убрал ладонь с плеча. Всё ещё пребывая с закрытыми глазами, Кавех лёг на другую щёку. Бутылка из ладони пропала.        — Что вы ему налили?        От услышанного голоса внутренности вмиг превратились в лёд. Сердце застучало быстрее, как во сне. Кавех перестал цепляться за блеклые картинки ушедшего кошмара. Резко подняв и развернув голову, он ощутил, как её закружило. Как только взгляд сфокусировался, зрачки сузились, а сам Кавех, не удержав равновесие, свалился со стула на пол.       Открыв опухшие глаза, Кавех обомлел.        Сверху вниз на него виновато глядела Чарли.        И стоящий рядом с ней аль-Хайтам.