Примирение

— Как ты себя чувствуешь? — неуверенно, в полголоса спросил Сириус. Он был бледен и непривычно тих, а в его глазах читалась тревога, смешанная с заботой. — Нормально, — нехотя отозвался Римус, не поднимая глаз. — Хотя лицо немного болит, — все же добавил он, понизив голос, и сделал вид, что продолжил читать заданный на дом параграф. Они стояли перед кабинетом зельеварения. Сегодня было последнее занятие перед декабрьским итоговым зачетом, и Римус упросил мадам Помфри отпустить его из больничного крыла, чтобы не пропустить важную информацию. Ночью было полнолуние, и он все еще чувствовал себя слабовато, однако учеба ему показалась важнее. Волк ночью был чем-то недоволен или взволнован, поэтому наутро Люпин проснулся с новыми шрамами на лице и шее и чуть более сильной, чем обычно, головной болью. Но он и без того много пропустил, поэтому наелся утром принесенного друзьями шоколада и ушел из больничного крыла. — И чего тебе не лежалось сегодня? — не унимался Блэк. — Ты выглядишь болезненно. Римус оторвался-таки от чтения учебника и взглянул (пока еще бывшему, он старался себе постоянно об этом напоминать) другу в глаза. — У нас сегодня, к твоему сведенью, занятие подготовки к зачету по зельеварению. — Я уверен, что ты бы и так все сдал, Лунатик, — он неловко улыбнулся. Холодность друга (для него ни на секунду не перестававшего им быть, конечно) разбивала ему сердце, вскрывала затянувшуюся было рану, но он правда беспокоился и не мог сдержать заботу о том, кто, казалось, вечно будет на него злиться. И заслуженно. — У тебя же все всегда отлично получается, — Блэк с трудом сдержал порыв нежно коснуться лица Люпина, провести рукой по свежим шрамам, поцеловать больное место… Он сглотнул, отгоняя от себя ненужные мысли, и все-таки добавил: — Особенно если ты не ходишь на уроки больным. — Спасибо, Сириус, но забота о моем здоровье из твоих уст звучит неуместно, — резко произнес Люпин, вновь открывая учебник. — А еще я, в отличие от некоторых, предпочитаю не пропускать важную информацию и заботиться о своих оценках. Сириус мгновенно стал еще более бледным, чем был, опустил печальные глаза и пробормотал: — Прости, Луни… Римус оставил без ответа его последнюю реплику и хотел уже снова уткнуться в учебник, однако из коридора вдруг послышался смех и громкий топот, и из-за поворота вышла компания семикурсников-слизеринцев. «Только их еще не хватало…», подумал Римус, чувствуя усиливающуюся головную боль и краем глаза замечая напрягшегося Сириуса. Слизеринцы тоже их заметили и, свернув со своего пути, подошли. — Эй, кто тут у нас, — усмехнулся один из них, Мальсибер — кажется, главный в их компании. Остальные молча хмыкнули, сложили руки на груди и встали за его спиной, кажется, предвкушая зрелище. — О-о, так несчастного Люпина снова поцарапала кошка? — с наглой ухмылкой на губах проговорил он, нарочно растягивая слова. Римус почувствовал, что предательски краснеет. — О нет, глянь-ка, Мальсибер, это явно не кошка сделала. Она тогда должна быть огромной, как волк, а еще залезть несчастному Люпину на лицо! Слизеринцы загоготали. Лицо Римуса сначала покрылось красными пятнами, а затем мертвенно побледнело. За пять с лишним лет учебы в Хогвартсе он привык к подобным нападкам, но, хотя он даже почти научился их игнорировать, они все еще его задевали. До сих пор никто из дразнящих прямо не говорил, что знает о его секрете. Однако после того случая в конце прошлого учебного года, когда волк чуть не загрыз Снейпа, но Сохатый чудом успел спасти ему жизнь, нападки усилились, а по школе, несмотря на все усилия Дамблдора, пополз слух об оборотне. И хотя кроме Мародеров и самого Северуса никто не знал ничего наверняка, многие студенты явно догадывались, а те, кто был со Слизерина, считали своим долгом упомянуть об этом каждый раз, пересекаясь с Люпином. Сириус, стоящий чуть позади, вдруг резко подался вперед с палочкой в руке. Лицо его посерело, а глаза метали молнии. Он в два шага преодолел расстояние между ним и компанией Мальсибера, проигнорировав слабое «Сириус, не надо…» Римуса, и остановился прямо перед слизеринцами, не замечая, казалось, ничего вокруг. Римус следил за ним с тревогой, не отводя взгляда, и лихорадочно гадал, где уже целую вечность ходит профессор Слизнорт. — Еще раз. Скажешь. Хоть слово. По поводу. Его шрамов. Я тебя. Самолично. Убью. Понял?! — медленно прошипел Сириус, выделяя каждое слово, держа палочку у горла того, кто посмел обидеть Римуса. Лунатика. Его Лунатика. Люпин понял, что дело плохо, и стал лихорадочно искать глазами Джеймса и Питера, но тех, как назло, нигде не было. И почему их никогда нет рядом, когда они так нужны? Дело пахло жареным, очевидно, что готовится драка, а Римус не чувствовал в себе физических сил помочь Сириусу: даже если бы он этого хотел, он был совершенно не в форме и слишком слаб после полнолуния. Ох, не стоило выходить из больничного крыла… — И что ты сделаешь, Блэк? — злобно прищурившись, прошипел Мальсибер без тени страха. — Нажалуешься на меня мамочке? — он победно ухмыльнулся, когда почувствовал, что хватка Сириуса ослабла, хотя палочку он не опустил, лицо стало бледнее, а в глазах промелькнула тень боли. Римус не стал слушать этот бессмысленный разговор дальше. Тревога все возрастала, а ситуация накалялась. Семейный вопрос всегда задевал Бродягу, как бы он не старался это скрыть, а теперь, когда он летом сбежал из дома и был лишен наследства, тем более — с начала года он регулярно срывался почти на каждого, кто посмел упомянуть его родителей, просил не называть его по фамилии и не касаться темы семьи. Римус вздохнул. Нет, нет, нельзя за него волноваться. Блэк сам виноват, сам нарвался, сам пошел непонятно зачем защищать Люпина, когда его об этом не просили. В конце концов, именно Сириус перед тем роковым вечером рассказал Снейпу, как остановить Гремучую иву и узнать, куда Люпин пропадает каждый месяц. Именно Сириус чуть не убил слизеринца. Именно Сириус предал секрет Лунатика, который, как и остальные Мародеры, поклялся хранить до могилы. И именно с Сириусом, мать его, Блэком, Римус не разговаривал совсем целое лето и первый месяц в школе. Потом пришлось заговорить, но он все равно старался держаться холодно и всем своим видом показывать, что Блэк не прощён и что между ними все — и дружба, и не только — давно было кончено. Еще той ночью. Между тем ситуация становилась все хуже. Сириус с трудом нашел, что ответить, и продолжал о чем-то препираться с слизеринцем, однако никто не пускал ни кулаки, ни палочки в ход — только остальные из компании — Эйвери, Розье и Уилкис — напрягались все больше и больше, хмурясь и пытаясь испугать Блэка своим грозным видом. Но вскоре, после очередного язвительного ответа гриффиндорца, Римуса вырвал из размышлений внезапный выкрик заклятия, от которого Сириус едва увернулся. Началось. — Сириус, нет! — Люпин никак не мог ему помочь, но надеялся, что сможет удержать его хотя бы от драки. Напрасно. Другие студенты стали опасливо разбегаться в разные стороны, чтобы в них ничего не попало, слышались крики проклятий, красные, зеленые и золотые лучи заклинаний заметались во все стороны, а Бродяга с готовностью бросился в бой, не замечая ничего вокруг. Римус волновался за Сириуса все сильнее: он один против четверых, они — громилы в пару раз больше него, семикурсники, да еще и, судя по слухам, Пожиратели смерти. Самонадеянно было бросаться с ними в бой, особенно в одиночку. Самонадеянно, очень опасно, и… Римус грустно усмехнулся. Так по-сириусовски. Он не решался ему помогать. Непонятно даже, почему больше: из-за самочувствия после полнолуния, из-за гордости или из-за мастерства самого Сириуса. Он ловко отражал три летящих в него заклятия, успевал увернуться от четвертого и послать парочку в ответ. Он всегда был хорошим дуэлянтом, но Римус впервые за много лет дружбы знакомства видел, как виртуозно, с каким азартом, он сражается в одиночку против нескольких противников. Люпин невольно любовался Блэком. Тот всегда был неотразим, но что-то в том, как он выглядел сейчас, в бою, приковывало к нему взгляд. Черные локоны развевались на ветру. В серых с голубым глазах горел огонь, азарт, желание защитить друга и победить. Рука с палочкой двигалась быстро, молниеносно, так, что никто ни из слизеринцев, ни из наблюдающих, не успевал и глазом моргнуть. Он кружил по коридору и не видел ничего вокруг, все внимание его было приковано к теперь уже единственному — остальные лежали неподалеку, оглушенные — противнику. Непонятно, как все это действие не привлекло еще внимания преподавателей, даже несмотря на то, что оно происходило в обычно пустынном коридоре. Пара окон были разбиты, на стенах оставались следы от заклинаний, а по щеке одного из слизеринцев стекала кровь. Римус вдруг оторвался от Сириуса, полностью увлеченного битвой и, казалось, совершенно не нуждающегося в помощи, несмотря на разбитую губу и задетое чем-то плечо, и перевел глаза на трех побежденных слизеринцев, которые пришли в себя. Они тяжело дышали и медленно вставали, а потом вдруг стали о чем-то шептаться, грозно смотря на победившего их гриффиндорца. Люпин нахмурился: не к добру это. Он видел, что стычка затягивается, Сириус все больше отступает, количество царапин на его лице стремительно увеличивается, глаза в поисках поддержки метаются все лихорадочнее, а руке все труднее становится двигаться так же быстро, как в начале. Ни Сохатого, ни Хвоста, ни даже Слизнорта так и не было, а Блэку тем временем все сильнее нужна была помощь… И Римус не ошибся. Спустя несколько мгновений Мальсибер, Эйвери и Уилкис, быстро посовещавшись, встали за спиной Сириуса и уверенно подняли палочки. Люпин проследил за ними, и, когда до него дошло, что Бродягу собираются ударить в спину тремя неизвестно насколько сильными заклинаниями одновременно, чтобы у того не осталось шансов победить, наплевал на свою гордость и кричащую ничего не делать совесть. Он не мог этого допустить. Прежде, чем из палочек семикурсников вырвались три луча, он успел подбежать к ним, встать ровно за спиной Сириуса, закрыв его собой и одновременно с тем, как слизеринцы произнесли свои заклинания, прокричать: — Протего Максима! Серебряный щит вырвался из его палочки и закрыл как самого Римуса, так и озадаченно повернувшегося на звук Сириуса. Заклинания слизеринцев отскочили, их самих отбросило на несколько метров назад, но вот Розье, с которым Блэк сражался уже добрую четверть часа, воспользовался тем, что он отвернулся, и успел задеть последним заклятием его лицо, прежде чем Сириус его обездвижил. Обессиленный, Сириус опустился на пол. Римус, тяжело дыша, опустил палочку — все-таки он все еще был слаб, а такой мощный щит, который он создал, требовал физических сил и концентрации — и рухнул рядом. — Спасибо, принц на белом коне, — улыбнулся Бродяга. Римус повернулся к нему, взглянул в добрые серые глаза, а потом не удержался и слишком нежно стер кровь с его щеки, прежде чем усмехнуться в ответ: — Пожалуйста, король драмы, — он стал подниматься и протянул другу руку. Сириус не спешил вставать. Он невольно залюбовался другом, бывшим парнем, бросившемся ему на подмогу, даже несмотря на обиду. Римус смотрел на него сверху вниз, и Сириус вдруг почувствовал, что больше всего на свете ему сейчас хочется его поцеловать. И чтобы все было как раньше. Как до этой его глупой выходки, до их первой за пять лет ссоры, до неутихающей боли в любимых глазах и горечи в любимом голосе каждый раз, когда они встречались взглядом или разговаривали. Чтобы они снова были счастливы друг с другом, как те два месяца, что повстречались в прошлом году. Чтобы им не приходилось лихорадочно придумывать, чем заполнить неловкие паузы, если они были наедине. Он на секунду отвел взгляд, не в силах больше смотреть на того, кого любил, но кого ненароком обидел, даже предал, а потом наконец взялся за руку и встал. На его губах больше не играла весело-самодовольная усмешка, а в глазах почти погасли огоньки. Он заставил себя взглянуть Люпину в глаза и тихо, серьезно спросил: — Лунатик… Я прощен?.. — Даже не думай, — не медля отозвался тот, фыркнув. Сириус почему-то не сомневался в этом. Римус был все еще серьезен, однако в глазах его засветилась легкая улыбка, а тон был гораздо менее холоден, чем до стычки. — Мерлинова борода! Я задержался почти на полчаса! — послышался голос запыхающегося профессора Слизнорта, шедшего по направлению к ним. — Что здесь произошло? — озадаченно спросил он, останавливаясь и оглядывая бледного Римуса, заляпанного кровью Сириуса и провожая взглядом четырех слизеринцев, со злой ухмылкой на губах уходящих прочь и оставляя гриффиндорцев на суд профессора. — У меня вышло небольшое недопонимание с мистером Мальсибером и его друзьями, сэр, — не долго думая, произнес Сириус. — Как видите, к счастью, без жертв. — Да уж, вижу, мистер Блэк, — на лбу Слизнорта появилась складка, он тяжело вздохнул. — Минус десять очков Гриффиндору за драку, что бы я ни пропустил на самом деле. И Слизерину тоже, мистер Уилкис, — добавил он, поймав торжествующий взгляд последнего из удаляющихся слизеринцев. — Надеюсь, впредь вы будете решать все вопросы более мирным путем. Пойдемте в класс. Римус молча покачал головой, усмехнулся и побрел за сумкой, брошенной чуть вдалеке, позади Сириуса. Только сейчас он заметил, что класс все это время был открыт, а почти все остальные студенты, не желая попасть под шальное проклятие, ушли туда сразу как поняли, что назревает драка. Поэтому сейчас Римус и Сириус шли в кабинет зельеварения за профессором одни. — Бродяга, — негромко окликнул Люпин друга, когда они почти подошли к классу. Сириус вздрогнул от неожиданности: Римус не называл его дружеским прозвищем с момента той ссоры. Значит, у него все-таки есть шанс?.. Он повернулся на зов, и серьезные, широко открытые орехового цвета глаза встретились с серыми. — Зачем ты полез к ним? Они того не стоят. — Зато ты стоишь, Лунатик, — серьезно проговорил Сириус, мягко улыбаясь. Римус, как будто не ожидая такого ответа, раскрыл глаза еще шире, на его щеках появился румянец. Он промолчал, не в силах найти подходящих слов, сел за парту и постарался, несмотря на физическую слабость и рой мыслей в голове, сосредоточиться на теоретическом материале, который может пригодиться на зачете. Тот, конечно, никак не шел в голову.