Второе Солнце.
Go run and hold To the safer grounds, But you don't know, We stronger now. My heart still beats, And my skin still feels, My lungs still breathe, And my mind still fears.
Дом стоит далеко за городом. В месте, где песок прилипает к коже блёстками, а волосы слипаются от морской солёной воды. Там златые на солнце песчинки заполняют собой пляж и дальше, те места, в которые их принесли жители этих теплых равнин. С шумом моря и разбивающимися о берега волнами, рождаются песни глубоких синих вод. В них причудливые, в своей манере, жильцы слышат колыбельные и песни, которые помогают им заснуть по ночам. В спрятанных, среди шума пены, фразах таятся истории, легенды и рассказы, которые жители Песков запоминают и обсуждают между собой, но вряд-ли когда-нибудь поведают эти тайны кому-то другому. Да и «каких-то» других песчаные люди здесь не наблюдают, и наблюдать бы не хотели, пусть иногда и приходится. У них нет выбора, потому что там, вдали, где волны золотого песка мешаются с полями трав, стоит Дом. Его называют просто Домом. Он гудит и качается. Он живёт своей жизнью и проживает её – такую, какую ему и положено прожить: скучную и нудную в холодные времена. От такого одиночества он изнывает практически весь год. Но когда солнце начинает кусаться, а к телу прилегает все меньше слоёв одежды - Дом оживает. Он всё также гудит, но покачивается теперь от табуна быстрых ног, проносящихся коридорами, а не от завываний холодных ветров. Теперь Дом это нечто большее, чем просто здание. Он таит в себе свои тайны и загадки, то, что не открывается с первого взгляда. Но Жители Дома – его дети, Домовцы, заполняющие комнаты и коридоры, пляж и равнины, – видят их, смеются с лёгкости разгадок и посылают лукавые ухмылки тем, кто не способен узреть столь простую истину. Они никогда не поведают, о чем думают, но не смотря на это, знают все – каждая разгадка несёт за собой новые загадки. Новые приключения. Новую историю. Тот день Щуплый помнит, как будто это было вчера. С майским, агрессивным солнцем, ярким белым шаром, в небе проходила весна. Мальчик не любил весну, и она не любила его – долго обнюхивала бледное тело хищным зверем, но вскоре поняла, что мальчишка явно не в её вкусе. Последний тоже был этому обществу и временному сожительству не рад – с презрительным фырчанием отстранялся, желая убежать куда-то очень-очень далеко. Туда, где нет весны и лета, где нет агрессивного солнца и облетающего тополиного пуха. Конечно, Щуплый знал, что такого места не существует, но это не мешало ему думать про него перед сном. Мальчишка был бледен и высок для обычных детей своего возраста. Его глаза были большими и голубыми, темными, как зимнее небо, и отражали в себе звезды. Щуплый любил с интересом заглядывать в глаза незнакомцам, и искренне не понимал, почему мимо проходящие люди смотрят на него в ответ зашуганным кроликом. Только потом, стоя у зеркала, старого и покрытого трещинами, голубоглазый понял, в чем было дело. Он есть хищник. Клыкастый зверь, которого боятся те, кому положено бояться чужих зубов. Там, он разглядел себя со всех сторон – нового себя, собирая изображение из трещин в единую картину. Он, состоящий из щелей и криво склеенных осколков, сам себе не понравился. "Странно все это", - думает мальчишка, все заглядываясь в то зеркало, в надежде увидеть что-то иное - будто бы отражающее всё вокруг стекло способно дать ответ на каждый его вопрос. Так было раньше. Сейчас же никаких зеркал поблизости не было, и быть не могло, хотя Щуплый предпочел бы снова увидеть в себе зверя, нежели вовсе ничего не видеть. Майское солнце пекло и заставляло жмуриться, оно не щадило, когда сжигало под собой белую кожу. Даже накинутая на плечи шаль не спасала и укусы далекой звезды все равно оставались красными пятнами на коже. Мальчишку это раздражало, он злился и шумно сопел носом, топая ногами в синих кедах по горячему асфальту. — Жарко сегодня, правда? — голос со стороны вынудил отставить свою ненависть на потом, и Щуплый поднял глаза. Перед ним, совсем рядом, стоял он сам. Вернее, не совсем он – его брат близнец. Почти не отличавшийся от цвета мела, он улыбался и шёл вперёд, утягивая за собой и его. Мальчишка не противился порыву Старшего, а наоборот, шёл следом с куда большей охотой. С каждым шагом под ногами появлялось все больше отливающих золотом песчинок и высокому это нравилось: он подбрасывал крошечные звезды мысками кед, а маленькие земные светила липли на одежду и лицо, подхваченные ветром. Щуплый жмурился, но больше не сердился на погоду и весну всю ту долгую дорогу, вплоть до момента, как перед ним не вырос Дом. Стоящий рядом брат вытянул руку, чтобы обхватить тонкое запястье своей такой же светлой и бледной копии. Со стороны даже не поймёшь: кто изначально был тем самым недовольным и где он сейчас стоит. А взору их предстали высокие белые стены с трещинами под самой крышей, незамысловатые резные перила и много рисунков. Большие окна с кружевными занавесками по ту сторону стекла, от солнца они, конечно, не спасали, а больше служили бесполезными сборщиками пыли, но не смотря на это, их никто не собирался снимать. Щуплый заворачивается в повисшую на своих плечах шаль сильнее, когда замечает их – жителей Песков. Загоревших и всех в веснушках, тощих и улыбающихся. Они остры по фигуре и выглядят враждебно с этими блестящими в свете солнца взглядами, от чего Младший голубоглазый жмется к брату теснее, но не отворачивается. Словно завороженный, он не может отвести взгляда от пробегающих по горячему песку босыми ногами детей, и только тогда замечает, что и сам уже полностью погряз в этом сухом море из золотой крошки. Словно все звезды с неба собрались в одном месте, и сейчас он ступает по ним, проваливается и спотыкается, но продолжает идти. Чем дальше, тем меньше хотелось двигаться, но шмыгающий под боком брат утешал и не давал останавливаться. – Подождите здесь, мальчики, — сверху донёсся давно знакомый бархатный голос одного из странных существ. Они занимают много места собой, кажутся грозными и значимыми, хотя на самом деле простые пустышки. Взрослые. Выросшие дети, потерявшие свои души и космос. Они не уследили за ним, не увидели пробоины и позволили звездам, холодной материи вытечь из себя, растворившись в пространстве. И они этого даже не заметили. Потому что космос для них – ничто. А Щуплый знал, что его нужно беречь. Что он несет в себе что-то очень-очень ценное и даже, если не знаешь, что именно, то лучше положить его в карман и никогда не доставать оттуда. Потому что космос человеческой души - дар. Вот почему Щуплый не любил взрослых. Этих в большинстве своем высоких созданий, которые совершенно ничего не смыслят в по-настоящему важных вещах. Это обижало, и мальчишка отдавался своей обиде, недовольно сопя, когда голоса сверху что-то ему говорили, указывали. Но противится он не смел. Ставал, словно вкопанный, и ждал. А брат рядом только и заглядывал в чужие, такие же голубые, как у него самого, глаза и пытался в них что-то найти. Космос и звезды наверное… Бледный и сам не знал, но все равно искал. Вдруг наткнётся на что-то такое и это будет приятным дополнением к столь неприятной ситуации. А в глазах Щуплого было темно. Они были так мрачны, что казались совсем пустыми. А мрачной была ненависть. Злоба, делающая его слепым калекой. Щуплый снова злился. Злился, что находится здесь, что вокруг взрослые и загорелые, неизвестные ему, маленькие люди. Ему не нравилось быть тут, но и поделать он ничего не мог. Даже убежать прочь... Ведь бежать было некуда. Над водной гладью парили чайки. Им нравилась весна куда больше, чем она нравилась одному из мальчишек. И чаек он тоже ненавидел. Ненавидел за их раздирающие глотку и режущие слух вопли, за полную бестактность. Но потом собственную руку сжала теплая ладонь брата и в голубых глазах что-то прояснилось. Над шумящей белой пеной проносились всё те же крылатые создания, но теперь вырисовывая в воздухе рисунки и узоры, совсем неизвестные, невидимые, однако Щуплому они нравились. Нравилось искать их, отслеживать движения и строить в голове картинки. Это было трудно, но если приловчиться - сможешь увидеть витиеватые белые линии, которые так притягивали взгляд и теперь Щуплый даже не злился на это. В руках брата он обмякал и его углы сглаживались, просто не позволяя что-либо ненавидеть или недолюбливать. Блестящий глазами и белый кожей, Старший шмыгал носом и улыбался, смотря на солнце. Он совсем его не боялся. Не боялся и красных пятен, которые оставляла звезда и которые потом жгли и чесались, болели так, что даже мимолетное касание отдавалось неприятным зудом так сильно, что только благодаря специальным дурно пахнущим мазям удавалось это смягчить, приласкать покусанную солнцем кожу. Хотя и это тоже не всегда помогало. А когда не помогало, было грустно и больно, горько от обиды. Обиды на пылающую в небе звезду, что их любит. Но Белый и Тощий никогда не грустил в унисон со своим Щуплым братом. Он не смеялся, но обида для него была не горька и никогда не вставала комом в горле. Это поражало, и тогда Щуплый тоже перестал грустить. Только заглядывался в голубые глаза близнеца, пытаясь понять, почему тот не разделяет его чувств. И сейчас, установив зрительный контакт, щуплый понял, в чем дело. Брат будто бы светился, но раньше этого было не видно. Он улыбался, как улыбаются дети. А ребенком Бледный давно не был – по крайней мере в глазах Младшего он всегда был большим и сильным. Но не как взрослые. Он был глубже, чем они. Он понимал ценность всех поистине важных вещей. Этого хватает, чтобы понять, почему он здесь – самый Старший и значимый. Но улыбался он все равно по-детски и также смеялся, когда пробегал по золотому песку. Крупицы звезд бесцеремонно заползали под босоножки и налипали на голые щиколотки, рассыпаясь и оседая вокруг. Тогда и сам Щуплый заметил, что улыбается. Странная возможность человека: улыбка - совсем бесполезный спазм мышц. Но до чего трудно без неё – именно она показывает настоящего человека. Его самого, не только внешность, но и душу. Улыбка делает тебя тобой – это щуплый знал наверняка. Это было диковинно и страшно, поэтому голубоглазый часто хмурился. Думал, что так улыбка не выдаст его: не сможет показать истину. Думал, он сможет обыграть ее, обвести вокруг пальца и поставить в тупик всех вокруг. Но играть с чем-то таким – бессмыслица. Изначально понимаешь, что у тебя нет и шанса. И Щуплый это понимал. Понимал, и со временем, приняв поражение, улыбался, смеялся и корчил рожицы перед зеркалом. Тогда даже зверь, что прятался по ту сторону, стекла будто бы оттаивал. Песок летит во все стороны. Братья останавливаются и оборачиваются на Дом. Он неожиданно обступил их и они оказалась в тупике. Шагнёшь вперед – Дом полностью заглотит тебя. Побежишь назад – тебя приласкает еще только-только теплое море, в которое сейчас наверняка мало кто спешил прыгать бомбочкой, кроме самых младших и, очевидно, глупых. Белый не отпускал руки близнеца, когда всматривался в гладь воды, что отражала в своей неровности солнце. А Щуплый не смотрел туда. Знает он это солнце вдоль и поперек. Ему не интересно то, что прежде уже было им познано. Поэтому голубоглазый смотрел на Дом. Всматривался в его стены и трещины, щели и кружева занавесок, в мутные с разводами окна. И его внимание приковывало Пламя. Что-то красное, огненное. Такое яркое, что хочется жмурится. Щуплый моргал и смотрел еще, не боясь уже ослепнуть от этой насыщенности, хотя такое казалось вполне возможным. Смотрел и вдруг понимал, что Костер на фоне дома - вовсе не пламя - это был мальчик. Не житель Песков. Житель Дома. Красноволосый и надменный, в разноцветных жилетках с массивными пылающими кроссовками, такими же яркими, как и его причёска. Он смотрел на них и улыбался, стоя на веранде, даже не думая отводить глаз от забившихся чуть поодаль близнецов. Точнее, забитым был лишь Щуплый. Он разглядывал новую личность с прищуром и недоверием, агрессивно, как хищник, дикий зверь, изучающий что-то новое для себя. Голубоглазый пытался найти в чужой позе осуждение. Неприязнь. Липкое чувство того, что им здесь не место. Но сколько не смотри – щуплый даже расстроился на мгновение – ничего этого не было. Были только светлые-светлые голубые глаза. Льдистые и холодные, с чёрной окантовкой. Были только они, их честность и глубокое понимание. Это пугало, настораживало, но и завораживало одновременно. Пламенный прожигал этим взглядом насквозь - честность всегда ранит. Но он не хотел им зла, он хотел их силу и сопротивление. Он хотел, что бы ему бросили вызов. «Покажи мне, на что ты способен» – вот что говорили льдины, окружённые медными ресницами. И Щуплый не желал отступать – он выпрямился и приосанился, поднял подбородок почти гордо. Он не боится. Он – зверь. Он - хищник. Он даст отпор любому. Пламенный усмехнулся и едва кивнул, прежде чем скрылся за спинами взрослых и пропал вовсе, последний раз мелькнув красной макушкой у входа в Дом, забрав с собой огонь. После этого Щуплый больше не убегал, не сутулился и не опускал головы. Он держался ровно, словно натянутая до предела струна. Что-то в нем изменилось… Это заметил и белый близнец и так называемые большие люди. Это заметил и сам голубоглазый. Заметил и гордился. Он позволял солёному ветру путаться в своих волосах, позволял песку облеплять свои щиколотки, позволял Жителям Песков смотреть на себя и не опускал взгляд в ответ. Потому что он сам так захотел. Он не просто новичок. Он – Белый и Щуплый, высокий и голубоглазый, со светлыми волосами и веснушками на кончике носа. Он больше, чем просто мальчик. Это знает он сам, это осознают большие люди и это понял скрывшийся из ви́ду, сейчас горящий где-то в недрах дома, гордый костер. Ему это нравилось. Он покажет, на что способен. Дом пугающе завывает ветром в проржавевших трубах. Качается, выжидает и думает. Поворачивается, выставляя на показ все острые углы и зубья, когда близнецы ступают за его порог. Он ждёт, что его стены запятнаются кровью новых невинных душ. Но этого не происходит – белые проходят без каких-либо трудностей, держась за руки и в темноте коридора кажется, что они излучают чистый свет. Сияют и ясные глаза Щуплого. Он смотрит, впитывает и изучает. Смотрит и сжимает руку брата сильнее в своей ладони, но теперь не боясь споткнуться и упасть. Он еще покажет, на что способен. Они покажут, на что способны.