мне больше нечего есть, только себя; откусывая по кускам. повернись и ладони свои приложи к моим вискам. мне больше нечего есть, мою душу поганую съели черти. им не холодно там, внутри, тусовал не раз с ними, поверьте.
— уильям, вы можете мне рассказать абсолютно все, что посчитаете нужным. моя задача помочь вам, вы можете принять данную помощь? – красивая молодая девушка сидела на стуле, отодвинутом от больничной койки. из-за этого слышно ее было плохо, ведь голос и без того был слишком тихим и флегматичным. ее хрупкие руки придерживали блокнот и какие-то бумаги, подол юбки чуть колыхался на потоках теплого ветерка из окна. она выглядела под стать стенам больницы: белая, неброская, хилая. от таких сочетаний веяло запахом перекиси и хлоргексидина. уильяму тошно. — не вижу смысла. — смысла в чем? – девушка придвинулась чуть ближе. на белом халате блеснула бирка. имя было не разглядеть. — в помощи, – мориарти тихо фыркнул и отвел взгляд в сторону окна. — вы осознаете проблему? — да. — что с вами происходит? — я умираю, – уилл произнес это тише, чем предыдущие ответы. психиатр некоторое время молчала. — вам так врачи сказали? — так сказал я. прошли сутки после госпитализации. и, не будь у уильяма серьезных осложнений, он бы уже был отправлен в псих-диспансер. благо, это место ему замещала палата больницы. прошли сутки после госпитализации. уильям был переведен из реанимации в дежурный отдел, напичкан лекарствами и лежал под капельницей. каждый час в палату заглядывала мама, каждые три часа - шерлок. психиатра не значилось. уильям считал это бесполезным.* * *
flashback. на улице играет солнце. в речке плещется рыба; на берегу дедушки-рыбаки. у шерлока с ними договор: он не палит их полиции, а они покупают ему бутылочку пива. уильям неуверенно топчется голыми ступнями, проверяя воду на температуру. отдергивает ногу и чуть морщится. холодно. шерлок подскакивает сзади, на лице – улыбка до ушей, глаза мигают искринками задорности. он остался в одних шортах, предвкушая, как будет нырять. уилл же все еще тянет на ладони рукава толстовки. — лиам! быстрее, давай уже нырнем. деды что ли зря старались? они тут подкоп сделали, чтобы купаться удобно было. – холмс вбегает в воду по торс и поворачивается к мориарти. тот некоторое время мнется, но скидывает толстовку, обнажая худощавое тело. шерлок застывает. ремиссия же, да и кушает вроде. откуда такие кости? — посмеешь меня брызгать – я тебя утоплю, шерлок холмс, – уилл аккуратно заходит в воду, на некоторое время останавливаясь, когда жидкость достигает колен. — силенок-то хватит, тоненький мой? – он подбегает к мориарти, оставляя за собой серебристые брызги, и почти моментально поднимает того на руки. уильям даже не успевает произнести вслух возмущение. – да ты, однако, тормоз! — шерлок! – уильям, как кот лапкой, тыкает холмса в нос и смешно хмурится. — мой нос неприкосновенен! как ты посмел! — шерли, нет! — шерли - да! слышится бульк, и оба уходят под воду. через секунду звуки удивленных дедов с берега заглушают отборные маты. последующий час подростки пытаются друг друга утопить. ну что может быть милее? солнце греет мокрые тельца, что расположились на траве, прикрыв глазки. шерлок жует какой-то побег, сорванный случайно. уильям жмется к холмсу, сцепляя их пальцы в замочек. на его лице улыбка. — ты все еще хочешь умереть, лиам? – шерлок спрашивает непринужденно, едва повысив голос, чтобы не шептать. он думал, что знает ответ. но он ошибся. end of flashback. — не знаешь, зачем мне ее прислали? – уильям слабо кивнул в сторону уходящей девушки в белом халате. шерлок скосил на нее взгляд, после посмотрел на уилла. — знаю. хотели помочь, – холмс сел на пол рядом с койкой уильяма. теперь это было его обычное положение, он, можно так сказать, почти сразу привык. — не понимаю, как можно помочь тупыми и очевидными вопросами, – тишина давила комом в горле обоих. – знаешь, шерли, – слова звучали ласково и крайне непринужденно. шерлок внемлел. – я умру тихонько, как какой-нибудь герой дешевого сериала. шерлок оцепенел. — ну зачем ты так говоришь, лиам, – ладонь опустилась на чужую голову и стала аккуратно перебирать слабые волосы. они утратили блеск пшеницы. в волосах уильяма теперь сплошь солома. — потому что не хочу, чтобы вы надеялись. я чувствую, что все случится слишком скоро. если и нужно было что-то исправлять, то явно не сейчас, – уильям поднял потухший, серый взгляд к потолку. — я рад, что наконец-то понял, что произошло. по леденеющим щекам холмса разогнались соленые капельки. он спрятал лицо в ладони и постарался говорить как можно яснее, но это, понятное дело, не получалось, так как слезы душили изнутри, перекрывая дыхание. где те солнечные веснушки на бледных щеках, те радостные смешки и быстрые пальцы, передающие сигарету? где искренняя улыбка уильяма? шерлок ее, похоже, никогда не видел. — и.. и что же произошло? — я не жаждал идеала. я не хотел, чтоб меня признали. я не хотел быть стройным. я не хотел умирать. я хотел потерять себя. и, понимаешь, – уильям сделал паузу и перевел взгляд обратно на холмса. на плачущего холмса. тощая рука его поднялась, эфемерно касаясь чужих ладоней. – понимаешь... потерявшись, мне захотелось, чтоб меня нашли. я думал, ты нашел меня, но, – рука опять опустилась на место. уильям сглотнул и, прикрыв веки, выдохнул: – я оказался слабее, чем думал. палата всхлипывала с шерлоком на пару скрипом окна. больница рыдала вместе с тиной, что переводила дух в стенах ординаторской. весь мир, кажется, стал на паузу, пока в тишине очевидных последствий звучали капельками слез три самых банальных слова на свете. и уильям, и шерлок их уже друг другу говорили. но явно не так, как сейчас.* * *
коридор рядом с реанимационными палатами казался дорогой смертников. шерлок никогда не понимал, почему на кладбище всем страшно и грустно. теперь понял. уильяму сделалось хуже ночью, и он с очередной аритмией был перенаправлен сюда. на душе делалось хуже от мысли, что подобное горе - не только горе шерлока. он смотрел сейчас на кусающую губы тину и мечтал забрать ее боль себе. ей будет хуже, ведь в ней еще остались надежды. в палату ее не пускал фрэнсис. уильям не нуждался в операции, а свое дело могли сделать и медсестры. тем не менее он чувствовал ответственность на своих плечах и считал хрупкого мальчика своим племянником. уж слишком часто тина приглашала его на чай, когда дома сидел этот солнечный и полный радости ребенок. и фрэнсису тоже было больно смотреть, как кожу уже почти разорвали кости. он сейчас был в палате с занавесками. он вот-вот должен был выйти, но все никак не выходил. шерлок больше не мог это выносить и обнял хрупкую мать за плечи, неловко кашляя себе в плечо. та обратила на холмса внимание и сглотнула, пытаясь выдавить улыбку. шерлок почти телепатически отправил ей, что это не обязательно. видимо, улыбаться, когда все на максимуме плохо, - семейное в роду мориарти. стеклянная дверь реанимации тихо отперлась. грузная фигура фрэнсиса не заставила себя ждать. шерлок с тиной так и остались стоять рядом. взгляды были направлены на врача, ноги подрагивали, щеки были закусаны изнутри почти до мяса. фрэнсис поднял лицо и снял очки. на голубых глазах выступили слезы. они явно не несли в себе хорошей новости. больница кричала вместе с тиной тишиной посиневшего морга. больница обнимала за плечи, как фрэнсис. больница открывала дверь в палату. больница оставила шерлока одного с осознанием. уильям джеймс мориарти умер.могильная надпись будет гласить, что он приобрел покой. но шерлоку будет смешно каждый раз, как он будет приносить туда ромашки, ведь смысл этих слов не сопоставить с тем, о чем толковало расстройство уильяма. даже сквозь грань бесконечности, покой приобрело лишь тело. не душа. уильям джеймс мориарти потерялся. но на этот раз не в себе.