Градус повышается
⤝Дэн⤞
Многие описывают взаимную любовь как самый громкий и пестрящий разными цветами фейерверк. Но в моем случае это скорее похоже на тихую уверенность и безмерную благодарность. Мира приняла меня. А я готов принять всю ее. Она — девушка, полная противоречий: то решительная и смелая, то вдруг теряющая непобедимость и сомневающаяся в себе. Иногда она казалась такой сильной, а иногда – такой хрупкой и беззащитной. Эта вечная внутренняя борьба делает ее еще более притягательной. Насколько странно желать провести весь остаток жизни с человеком, которого знаешь месяц? Наплевать. Я хочу, чтобы этот непокорный огонь навсегда остался со мной. — Даня, — Мира по-девчачьи мило смеется, пытаясь выбраться из моих объятий. — Мне щекотно, а еще я очень хочу спать. Я целую ее, мечтая, чтобы этот миг никогда не заканчивался. Мои губы касаются ее лица, не пропуская ни одну полупрозрачную веснушку. — Лисенок, — я дотрагиваюсь до ее лба тыльной стороной ладони. — Да ты горишь. Мне, конечно, лестно, что ты так реагируешь на меня, но все-таки.. Мира прерывает меня, звонко чихая на весь дом. А я не могу сдержаться — ее умилительный и растерянный вид заставляет меня залиться смехом. Мира тыкает меня в бок, глядя исподлобья. — Ты чего ржешь, как конь? У меня аж голова заболела. — Ничего, — смеюсь я. — Просто шоке от такого контраста. Вечно хорошенький лисенок превращается в недовольного чертенка, — корчу рожицу, пародируя ее. Еще несколько секунд широкая улыбка не сходит с моего лица. Вглядываюсь в Миру. Кожа снова бледнеет, а глаза блестят. — Не хочу быть старым ворчуном, но ты явно доходилась без шапки, — произношу я и подхватываю ее на руки. Мира мгновенно обхватывает меня за шею, прижимаясь ближе. И в груди разливается будоражащая эйфория от осознания, что она рядом. Она в моих руках. — И вот снова тебе нужно выпендриться, — закатывает глаза Мира, вызывая ухмылку на моем лице. — Просто ты не знаешь, что такое настоящая забота. — После моих слов Мира теряет свою дерзость, и в воздухе повисает сожаление. Я поднимаюсь на второй этаж и заношу лисенка в спальню. Кладу на постель, а она рывком притягивает меня к себе. Нависаю над ней, ощущая, как между нами наэлектризовывается воздух. В глазах Миры танцуют хитрые искры, пускающие приятный холодок по спине. — Хочешь и меня заразить, больная? — хмыкаю я, опуская взгляд на ее соблазнительные губы. — Кто сказал, что я болею? — хмуриться она, и через секунду раздается оглушительный чих. Я оглядываю Миру упрекающим взглядом и поднимаюсь с кровати, перед этим поцеловав ее в нежную щеку. — Ладно, возможно, я простудилась, — уже гнусавым голосом заключает она. Достаю из одного ящика комода градусник, а из другого — одну из своих толстовок. И все протягиваю Мире. — Меряй температуру. Посмотрим, насколько ты горячая. — Хорошо, мам, — наигранно писклявым голосом произносит Мира, привстав на локтях. — А мне куда его лучше засунуть? — ехидно улыбается она. Я молча подхожу к ней, кладу рядом вещи и начинаю расстегивать ее джинсы. — Эй! Ты чего делаешь? — Ну, знаешь, маленьким детям измеряют температуру через по.. — Боже, ладно! Дай сюда свой человеческий термометр. С самым сердитым видом Мира нажимает на кнопку электронного градусника и засовывает под язык. Она напоминает мне обидевшуюся маленькую девочку, которую заставляют делать то, чего она не хочет. А в купе с ее манящими изгибами и цепкими глазами — она стала моим наваждением. И как тут сердцу не плавиться? Раздается пищащий звук, Мира вытаскивает градусник и смотрит на него. — Тридцать семь и шесть, — заключает она. — Нормально, не умираю. — В ванной есть полотенца и все необходимое, — киваю в сторону двери напротив. — Не мойся под горячей водой, чтобы температура не поднялась. Фыркнув, Мира взяла в руки толстовку и поднялась с постели. После чего встала в метре от меня и низко поклонилась. — Слушаюсь и повинуюсь, о мой господин. Резким движением притягиваю ее к себе, сокращая между нами малейшее расстояние. — Прекращай играть со мной, Мирослава. — А то что? — Обнажу клыки. Наклоняюсь к ее лицу и нежно кусаю нижнюю губу. Ощущаю, как дыхание Миры становится тяжелее. Но одергиваю себя. Отстраняюсь, разворачиваю ее в сторону ванной. — Шевели больным задом, лиса-алиса. — Пф, тоже мне сказочник, — наконец подает хрипловатый голос Мира и скрывается за дверью.⤝Мира⤞
Меня начало знобить, и когда я сняла с себя всю одежду, то ощутила это невероятно ярко. Дрожь овладела всем телом. Как можно быстрее залезаю в ванную и задвигаю прозрачные двери. Через несколько секунд на мою кожу уже падают теплые, но не обжигающие струи. И как я вообще умудрилась заболеть за один вечер? Кто-нибудь мне объяснит? Состояние немного облегчает аромат Дани, царивший во всей ванной комнате. И теперь я тоже пахну им — гель для душа сделал свое дело. Слабость накрывает меня новой волной. Да так, что еще чуть-чуть и мои коленки просто-напросто подкосятся, и я рухну. Болеть — отвратительно! Нельзя забивать на себя, особенно когда это касается зимы и чертовых шапки с варежками! Спасибо за урок, но сейчас мне хочется поскорее забыться. Возвращаюсь в комнату. Там уже нет Дани, зато есть разобранная постель, в которую я залетаю стрелой и укутываюсь в одеяло так, словно заворачиваюсь в кокон. Боже, ну почему меня так трясет? — Подожди, не засыпай, — входит Даня с кружкой в руке. — Выпей и можешь отдыхать. Я сажусь на кровати, и это дается мне очень тяжело. Такое ощущение, что меня били несколько часов подряд, не пропуская ни единого сантиметра тела. Я бы хотела спросить, что я пью, но сил не то чтобы нет, они словно ушли в минус, приправляя все ломотой и головной болью. Опустошив кружку, отдаю ее Дане, но не спешу падать на подушку. Все-таки желание быть ближе к нему сильнее простуды. — Спасибо, — произношу я и понимаю, что в ближайшее время не смогу нормально говорить, потому что эти звуки скорее походят на наждачку, что трется о горло. — И не только за это, — все-таки договариваю я, кивая в сторону выпитого лекарства. Больше ничего не могу из себя выдавить. И причина не в физическом состоянии. Просто мне это в новинку — искренне открываться парню, что настолько мне дорог. — Знаешь, а ведь раньше у меня была мечта, — произносит Даня. — Какая? — Прибить одну назойливую и до жути бесячую лису, — усмехается он. — Но тогда мы только познакомились, и я еще почти не знал тебя, а еще предположить не мог, насколько мне будет важно, чтобы ты была в полном порядке. — Даня говорит все эти слова с такой теплотой, что мое угнетенное состояние отходит на второй план. — Поэтому сейчас ты ложишься, закрываешь глаза и смотришь сны. Он с нежностью целует меня в лоб, а мне хочется пищать от счастья. *** Всю ночь я ворочалась, как неугомонная. Мне было то жарко, то зябко до дрожи. Кажется, Даня даже вставал, чтобы принести холодное мокрое полотенце, но помню это отрывочно. Картинки всплывают вспышками. Я не болела уже больше полугода и совсем забыла, насколько это неприятно. Мышцы болят так, словно я не спала и всю ночь без остановки тренировалась. Боль навязчиво пульсирует в голове, будто кто-то изнутри бьет молотком по черепу. Про горло и заложенный нос вообще молчу — это самые ненавистные симптомы! Единственное, что меня успокаивает, — присутствие рядом Дани. Я уверена в том, что нахожусь в надежных руках. Тем более, теперь, когда я знаю, что он еще и папочка. Значит заботиться о неокрепшем организме умеет. Удивительно, но мысли о его сыне меня больше не пугают. Хотя я нахожусь в полубредовом состоянии. Сейчас я за себя точно не ручаюсь. У меня получается открыть глаза далеко не с первой попытки — они слиплись так, словно веки намазаны стойким клеем. Но это не самая главная проблема. По ощущениям, сейчас я представляла собой сгусток тягучих, ноющих спазмов. Черт бы побрал эту зиму! Я же не идиотка. Совсем нет. Но какого хрена я довела себя до такого состояния? Дани рядом не оказалось, но дверь в комнату была приоткрыта. Слышится лишь небольшой шум, доносящийся снизу. Кое-как мне удается подняться с кровати, и я вероятно напоминала неуклюжего медведя, идущего в развалку. Каждый шаг сопровождается болезненной вибрацией. Даже когда не болею, с утра я выгляжу далеко не как ангел, а сейчас на меня из зеркала смотрит чучело. Прелесть! — Какой кошм.. — попыталась вслух произнести я, но, услышав этот сиплый бас, опешила. Твою мать! Отбросив в сторону всю злость на вещи, которые мне неподконтрольны, я смогла спокойно умыться. Не знаю, радоваться или беспокоиться, но Даня заботливо положил рядом с раковиной новую щетку. Откуда она у него? Или он держит запас на всякий случай? Или Даня настолько гостеприимный? Ладно, главное — у меня будут чистые зубы, и от меня не будет вонять. Я надеваю свои джинсы, чтобы унять хотя бы толику дрожи, которая никак меня не отпускает, и направляюсь вниз. Странно, но запахи я все еще ощущаю, хотя обычно во время простуды они притупляются, как и вкусы. Когда я подхожу к лестнице, до меня доносится знакомый аромат, который я никак не могу распознать. Он напоминает.. жженый сахар? Черт, я надеюсь, Даня не уничтожил там всю кухню. Хотя в этом я сомневаюсь. Он слишком собранный и ответственный человек. Может, у меня какой-то фетиш на идеальных? Я спускаюсь и уже делаю несколько тихих шагов в сторону кухни, когда слышу его голос. Шестое чувство заставляет меня остановиться и прислушаться. И лучше бы я этого не делала. Уши были немного заложены, но я хорошо различаю бархатный голос Дани. — Ты же понимаешь, что это временно, — он говорит это напряженно. — Да. Поиграться да выкинуть, — вздыхает и кладет что-то стеклянное на стол. — Оль, это точно не на долгий срок. Ты так беспокоишься, словно.. Перестань, пожалуйста, — мягко произносит Даня. Оля? Та самая Оля, что трахалась налево и направо и разбила ему сердце? Какого черта? О чем они вообще говорят? — Конечно, нужна, — продолжает Даня, а мое сердце, кажется, уже перестало биться. В мыслях сразу всплывают его слова о том, как он любил ее и даже боготворил. И разве такая любовь может пройти быстро, особенно когда вас связывает общий ребенок? Как ни крути, она была красоткой — по его описанию, конечно же, — и он действительно души в ней на чаял. А кто я такая? Стриптизерша, которая погрязла в ненависти. К себе. К другим. Ко всему миру. Стоит ли вообще говорить о том, насколько я достойна искренней любви? — Давай не сейчас. Потом обсудим, — кидает последние слова Даня и, судя по звукам, завершает разговор. Я все еще стою на месте, словно приросла к этому паркету. Прекрасно понимаю, что страхи необоснованны, точнее недостаточно обоснованы, но ком в горле давит с такой силой, что хочется плакать. Я могла бы подойти к Дане сейчас и спросить, с кем он разговаривал, но, боюсь, что слезы заполонят глаза раньше. Да и что он скажет? С бывшей? Он ведь не будет с точностью до интонации пересказывать их диалог. Боже, я хочу просто провалиться сквозь землю. Не знаю, сколько времени я простояла у кухни, разглядывая пол, но голос Дани резко выдернул меня из пелены мыслей: — Ты уже проснулась? Как себя чувствуешь? — Столько ласки и нежности, что сердце сжимают тиски. Даня подходит и аккуратно касается моего лба губами, приобнимая за талию. — Лисенок, ты здесь? Наконец, я решаюсь поднять на него взгляд. Новая волна слабости накрывает меня с головой. Мне тяжело держать себя физически, но еще сложнее принять тот факт, что человек, который стал мне родным, до сих пор цепляется за ушедшую любовь. С которой, по-видимому, они обсуждали меня. Но зачем это? Ради того пари? Даня не хочет, чтобы Арс знал о его связи с Олей? — Ты какая-то потерянная. Ми-и-ира, — протягивает Даня, пока я пытаюсь сфокусироваться на его лице. — Да, прости, — хмурюсь я, прогоняя прочь слезы. — Так, как ты себя чувствуешь? Я завтрак приготовил и могу даже похвастаться, потому что не знаю человека, кто бы готовил панкейки лучше меня! — Его жизнерадостный тон идет вразрез с моим состоянием. — Пойдем, я еще их доделываю, но ты пока выпей раствор. Он так мило суетится, но теперь мне совсем непонятно — для чего? Все, как и всегда, катится к черту, а я плетусь на поводу у событий, не осознавая причинно-следственных связей. Даня ведет меня за руку на кухню, где меня окутывают аппетитные ароматы. Я понимаю, что проголодалась, но горло так сильно болит, что совсем ничего не хочется. А еще я без понятия, как мне теперь вести себя рядом с Даней. Но ведь в нем была искренность! Я это видела и чувствовала! Он же не мог со мной так поступить? Хотя, если включить все хладнокровие и безразличие, изначально у нас был простой уговор: я помогаю ему, притворяясь фальшивой девушкой, а он прощает мне долг. В какие дебри я залезла? А самое главное — кто меня об этом просил? Ведь жилось спокойно без всяких привязанностей и гребанных чувств. А теперь что? Как справиться с этим, уничтожающим все на своем пути, цунами? Сидя на барном стуле за высоким круглым столом, я делаю глоток из стакана с желтоватой жидкостью, на вкус напоминающую лимонад, и жмурюсь от невыносимой боли, пронизывающей все горло. Но после того, как я пропускаю напиток внутрь, тепло мягко согревает меня, и даже становится немного легче. — Мне не хочется оставлять тебя одну, но нужно съездить за лекарствами, — говорит Даня, по-простому сервируя стол. — Я созвонился с отцом, он посоветовал некоторые препараты. Аптека тут недалеко, поэтому меня не будет полчаса максимум. Все, на что меня хватило, это слабый кивок. Я попыталась задержать взгляд на Дане, но в голове эхом отзывались его слова. — Тебе очень больно? — спрашивает он и кладет руки мне на бедра, осторожно поглаживая. Я снова киваю ему. — Ничего, пара дней, и ты будешь в строю. Обещаю, лисенок. Он бережно целует меня в губы, не страшась заразиться, а затем кладет мне на тарелку небольшую стопку панкейков, поливая кленовым сиропом. Теперь я понимаю, чем пахло. А я ведь люблю кленовый сироп! Но дебильные обстоятельства отбирают у меня возможность насладиться всем в этой жизни! Через несколько минут входная дверь громко хлопает, а я смотрю в одну точку и даю волю накопившемся слезам. В вас когда-нибудь втыкали сразу десяток ножей? Нет? Ну так знайте, эта боль заставляет сжаться не только все твое существо в неподвижный клубок, она медленно поражает сердце — самый главный человеческий орган. Я не хочу спрашивать Даню о его бывшей. Не хочу, потому что во мне говорит ревность — чувство, которое я презираю. Не хочу, потому что боюсь увидеть растерянность в его взгляде. Потому что страшно услышать горькую правду. Обида вперемешку с тоской заполняют мою душу, а температура тела нещадно растет, заставляя мои щеки полыхать ярким огнем.