Единственный

***

      Звуки труб и удары гонга оповестили о том, что в городе наступило время торгов. Ступени у городского фонтана заняли самые состоятельные завсегдатаи базара. Лоточники замелькали возле них, предлагая прохладную воду, сладкие финики или веера, сделанные из белоснежной слоновой кости. Смуглые водоносы обрызгали землю, прибивая пыль, и расстелили ковры. По которым медленно и величественно прошелся высокий дадал в белоснежном тюрбане. Толпа сперва снизила гул до легкого шмелиного гудения. А затем и вовсе затихла, когда он остановился у дальней стены.       Несколько минут ничего не происходило, но затем старик хлопнул в ладоши. За его спиной раздвинулись тонкие ширмы, открывая вид на невольников. В переднем ряду стояли двое парней — близнецы. Стройные, мускулистые, они с полным безразличием смотрели на толпу перед ними. И сразу привлекли внимание дадала. Обычно покупатель первый указывал на невольников, которого собирался приобрести. Но сейчас, желая открыть торги необычным началом, на них жестом был указан приказ вывести вперед.       — Прекрасная пара, — объявил дадал. — Сильные ноги, прекрасное воспитание. Все видят, что постыдно было бы разлучать их. Пусть тот, кто заинтересован в такой паре для работы или развлечения, назовет свою цену.       И он медленно двинулся вокруг водоёма. А близнецы, подгоняемые стражей, следовали за ним. Чтобы все могли разглядеть их.       Цена дошла до ста монет. До двухсот… Близнецы переглянулись, но снова замерли. Дадал обратился к толпе, предлагая повысить цену, но смотрел на дородного покупателя в голубой чалме. Тот поднялся и подошел к невольникам, разглядывая их.       — Двести тридцать и ни монетой больше.       Распорядитель вздохнул и покачал головой — Они достойны большего, но ради хорошего отношения с тобой они твои. За двести тридцать монет.       Толпа благосклонно смотрела на процесс передачи золота. А тем временем дадал приказ вывести нового невольника.       Это был снова юноша, медленно вышедший на ковры. Движения его были безжизненны, как у человека, одурманенного каким-то зельем. Когда он остановился, весь залитый лучами жгучего солнца, дадал стал многословно расписывать его достоинства. Он говорил и говорил, и с каждым словом на щеках парня темнел румянец.       Первым желание его купить высказал покупатель, неудачно торговавший до этого. Он поднялся со ступеней водоема, внимательно осматривая невольника.       — Я даю сто монет за молочноликого парня!       — Этого слишком мало. Разве ты не видишь прелести его лица, подобно тонкому свету звезд и луны? — Возразил дадал и двинулся вокруг водоёма.- Мы видим множество прекрасных юношей, но ни один из них и наполовину так не прекрасен, как этот жемчуг.       — Сто пятьдесят! — Крикнул из толпы торговец с богатой вышивкой на чалме.       — И этого мало. Посмотрите, какой у него рост и как благородна его осанка! Как пухлы его губы, и как дивно сверкают его глаза! Клянусь Аллахом, он достоин гарема самого султана!       Покупатели заволновались, но не могли не признать правоту распорядителя торгов. Парень стоил своей цены.       — Ну же, о достойнейшие! Посмотрите, как нежна его кожа! Она белее аравийского шелка и слоновой кости!       — Четыреста. — Из толпы раздался спокойный и властный голос, и люди заволновались. Задние ряды стали вытягивать шеи, пытаясь разглядеть, кто этот безумец.       — Клянусь водами источника Зем-Зем, — выдохнул один из торговцев. — Здесь все околдованы! Такая цена за какого то… иноверца.       — Он талантлив, — дадал невозмутимо парировал, но пальцы его тряслись от сумм, озвученных вслух. — Именно так, о достойнейшие. Он художник. Обладает чудесным голосом. Знаком с науками. Вежлив. И…       — Четыреста двадцать! — Взвизгнул прячущий своё лицо низкорослый торговец. — Клянусь Аллахом, это безумие. Но он услаждает мой взор, и я сделаю его звездой моего гарема!       — Пятьсот. — Голос евнуха султана содержал насмешку, и дадал поклонился ему, признавая право вмешиваться в торги.       — Пятьсот пятьдесят. — Визгливый голос торговца перекрыл шум базара.       — О, Аллах! — Вырвалось у дадала.       — О, Аллах! — Словно эхо повторила толпа.       Торговец побелел от ярости и уставился на евнуха.       — Ты пытаешься насмехаться надо мной, сын шакала? Все знают, что султан не собирает в свой гарем юношей.       — Осторожнее, торговец, — темные глаза евнуха сверкнули злобой. — Не твоим скудным умишком решать, чего желает Великий Султан!       Торговец прикусил язык, утер со лба пот и повернулся к дадалу. Но сказать что либо он уже не успел.       — Шестьсот.       Из густой толпы любопытных раздался сочный и решительный голос.       Все замерли. Дадал, полагавший, что время безумия уже позади, замер, раскрыв рот. Толпа расступилась, и на открытое пространство вышел молодой человек, весь закутанный в черные одежды. Его сразу узнали.       — Хвала аллаху, посылающему столь щедрых покупателей, — Дадал улыбался. — Приветствую тебя, Айдын. Ты редкий гость у нас на торгах. Пусть же мирным будет над головой твоё небо!       Айдын величественно кивнул толпе, улыбнулся распорядителю и вернул взгляд на невольника. Взгляд его скользил по лицу, по плечам и шее.       — Семьсот, — голос евнуха дрогнул.       — Еще сто, о, дадал, — спокойно произнес Айдын, не отрывая взгляда от парня.       — Тысяча! — Выкрикнул евнух, явно дошедший до предела.       — Еще сто, о, дадал, — бесстрастно произнес молодой мужчина. Спокойный и неумолимый, он явно дал понять, что воля его явно сильнее любого предложения.       Невольник будет его.       Тишина на площади была такой абсолютной, что казалась звенящей.       — Будет ли еще выше ставка и желание за этого юношу? — Дадал, казалось, потерял голос и практически шептал, глядя на посланника гарема султана. Евнух же отрицательно покачал головой.       — Да умножит Аллах число твоих побед, доблестный Айдын. Он твой.       Дадал кивнул.       — Этот юноша твой за тысячу сто монет. Владей и наслаждайся.       Айдын бросил на поднос распорядителя туго набитый кошель и пошел получать свою покупку. Внимательно разглядывая его.       — Как твоё имя? — Он спросил негромко.       — Данк. — Был дан ему осторожный ответ.       Айдын кивнул.       — Закройте ему лицо, — приказал он своему сопровождению. — И отведите в мой дом. Живо!