1841 год, все то же Царское село
Шествуя в тени раскидистых дубов, растущих в дворцовом саду порядка двух столетий, вобравших в себя свидетельства разного рода событий, начиная от потаенных, сокровенных разговоров, заканчивая дуэлями между вынужденными чтить честь превыше собственной нескончаемой жизни аристократами, Русь в компании германского кайзера, чьи относительно продолжительные приезды к русскому двору минимально раз в полугодие стали обыденностью, вел гостя под руку, неспешно переступая каменную кладку аллеи в такт его грациозным шагам, размеренно отдававшимся стуком от мощеной брусчатки. — До меня дошли слухи о том, что Вы, Русь, в последнее время в разладе с наследником. Сколь мне известно, разум его охватили спорного рода воззрения, а сознанием завладели в некотором роде опасные идеи пресловутого равенства… Омраченное думой лицо императора просвечивало тревогой. — Да, новости быстро разлетаются… И в паре со своенравностью над его характером главенствует упрямство. Я не знаю, в чем причина. Может, это просто попытка любым способом пойти против меня? Он часто мне противоречит, даже если не разделяет оппозиционного мнения. Спор ради спора. Возможно, это один из таких случаев, переросших в его жизненные взгляды? — вслед за осознанными речами поспел тяжелый вздох. — Но ведь он просто не желает понять, что эта социальная система не может существовать, просто не может! Всегда будет разделение на классы — всегда… Низший класс — керосин в лампе, средний — стеклянная колба, а высший — пламя… Убери одно — быть иль пустоте, иль пожару. — Вы совершенно правы, Русь, — кивнул согласно германец, изобразив на лице сочувствие, кое взаправду питал к русскому, сводя брови, едва понурив взор, крепче объяв руку мужчины, под кою его держал. — Тем страшнее то, что до ориентировочной даты его восшествия на трон осталось совсем немного времени… Возможно, знакомство с наследником иной державы, чье воспитание зиждется на устоях германского общества, пойдет ему на пользу… — свои опасения касательно возможного противоположного влияния России на юношу, коему отроду не было и семнадцати годов и который приходился общим и одним из основных результатов союза русского и германского управителей, прусс оставил при себе. — Я верю, что стоит попытаться. Все же, вероятно, другая культура окажет хоть какое-то влияние, не исключаю даже и положительное, хотя бы дело сдвинется с мертвой точки. Да и потребно совершенствовать умение вести беседы — навык крайне пригодится в обозримом будущем обоим сынам… — мужчина явно изрек сие с осознанием, что его «добро» не потребно, но сим жестом желая выразить признательность кайзеру.***
Внимательно обводя взором стол, обставленный миниатюрными фигурками солдат, мальчонка невольно расплывался в улыбке, уже успев осмотреть убранство залы, куда его сопроводила пара слуг дожидаться прибытия русского цесаревича. Хрупкой комплекции наследник германского престола имел весьма выдающуюся внешность, пусть и не носил крылья за спиной, но его очи пылали рубиновым цветом, а волосы, меж темных локонов коих просвечивали белесые пряди, будучи собранными в косу, устремлялись к самым щиколоткам, отпущенные расти без всякой меры и надсмотра. В коридоре нарастал шум множества шагов. Сопровождаемо характерным скрипом, в открывающиеся двери вошли несколько громоздких фигур во главе с долгожданным гостем. Махнув рукой, Россия приказал свите покинуть комнату, позволив не переступать порога вновь одному лишь слуге приличного для человека роста, но крайне низкого в сравнении с дворянами, не говоря уже о цесаревиче, подле стана коего он казался миниатюрным. Наследники остались в помещении в относительном единении. — Доброго дня, Россия, — глянул на явившегося весьма рослый для своих лет германец, произнося с небольшим акцентом едва ли не каждое слово, в коем присутствовали рычащие согласные. — Я рад встретить Вас, — обращался он к русскому крайне учтиво, чтя его статус и возраст, едва приблизившись, дабы не говорить с явившимся через длинный стол, демонстрирующий одно из победных для русского императора сражений с Францией, супротив которой некогда и был заключен союз между отцами германца, ныне мирно гулявшими по саду в тени дубов. — Приветствую, — сапфировый взгляд прокатился по худощавому телу, — взаимно. Вам… или тебе? Как больше нравится? В любом случае, вероятно, уже объяснили, зачем известные нам обоим лица устроили эту встречу. Если что, можно ничего не предпринимать, сделав вид, что мы крайне продуктивно провели вечер, я ничего отцу не донесу — это в моих же интересах. Так что? Как лучше скоротать отведенное время? Да, прошу простить за грубость, но представляться нужным не считаю, и так все известно, не так ли? — Россия не был особенно учтив, говоря обрывками целостных предложений и сам отвечая на заданные им же вопросы. — Разумеется, — отозвался спокойно германец, когда любой другой на его месте — в том числе и старший братец Рейха как ярый поборник этикета — вскипел бы в мгновение от подобного тона. — Я полагал, что вряд ли Вам угодит компания незрелого юнца, коего негласно назначили Вам в учителя, — усмехнулся Рейх. — Вряд ли нам хватит и года, чтобы понять взгляды друг друга, а уж тем более непредвзято их обсудить… — молвил он, вновь отступив, обходя столешницу из красного дерева. — Зодчий, сотворивший сию картину, видимо, особый мастак… — начал он сразу же диалог на совершенно отвлеченную тему, стараясь всячески избегать осознания причины явления в воздухе яркого аромата, внезапно ударившего в нос в присутствии России. В нем он ощущал целую симфонию из чарующих запахов и пока не мог составить цельной картины. — Да… Соглашусь с тобой в обоих суждениях. А это… Отец, помнится, когда-то получил в подарок от Вашего же кайзера, — Россия взял в руку оловянную фигурку, внимательно приглядываясь к ней, спустя несколько мгновений вернул на место. — А позже на их примере, — кивнул он на расставленных на поле боя воинов, — объяснял мне основы стратегии… Это остатки прошлого занятия. Мне, в целом, нравится, — счел нужным завершить разговор о даре Пруссии, пройдя вглубь помещения, к небольшому столу, уставленному разнообразного рода лакомствами. — Могу предложить чай, если хочешь. Английский, китайский, индийский… Какой в почете? Присаживайся, не думаю, что будет удобно все время стоять. — Полагаю, все одно… Как бы то ни было, чай, предложенный Вами, в любом случае британский, — усмехнулся, покорившись воле широкоплечего юноши, которому ныне сам наследник германского престола был самое большее по двенадцатое ребро. Заняв край софы, Рейх оправил косу, спустив ее свисать с худощавого плеча, затем вновь подняв взор на оппонента. — Признаться, я наслышан о Вас, и ежели слухи верны… То мы похожи с Вами тем, что отцы нам претят… Верно, зря я начинаю так откровенно, но сим жестом желаю показать, что солидарен с Вами и не смею осудить… Пожав плечами, царевич взял одну из вазочек с заваркой, даже не глядя на название, кивнул слуге, что тут же ринулся к столу, попутно хватая еще теплый сосуд с прежде горячей водой, заготовленной специально под чаепитие. — В чем мои взгляды расходятся с отцовскими, нам обоим известно. Что же не устраивает тебя? — вопросил русский, вновь одарив худощавого Страну взором. Рейх, ничуть не смущенный весьма фривольным обращением, лишь мягко улыбнулся. — Я сторонник иной политики… Той, коей прежде руководствовался мой прародитель — Священная Римская империя. Влияние должно насаждать силой, а не подхалимничать иным державам… Более того… Отец мой зачастую холоден, — он был краток, не считая должным без спроса углубляться в витиеватые подробности собственной биографии, внимательно изучал взором узоры на фарфоровой чашке с золотой каемкой и изящно изогнутой ручкой. Брюнет, скрываясь, пытался делать как можно более короткие вдохи, никогда прежде не питая того стойкого влечения, о коем прежде лишь только слышал. Ритм его сердца слегка замедлялся, дыхание учащалось, душа едва замерла. В груди разливалось приятное тепло от одного лишь присутствия русского рядом. Россия, взглянув на германского наследника, чуть вскинул брови. Аромат только что разлитого старательным слугой по чашкам напитка паром поднимался вверх. — Да, мне тоже не льстит перспектива пресмыкаться. Но все же, не думаете, что влияние может измеряться также и в авторитете, который можно заработать и не прибегая ни к угрозе силой, ни к подобострастию? — Разумеется, но мой отец занят другим: он только и делает, что идет на уступки для поддержания мнимого процветания народа, кое я бы скорее назвал стогнацией германской нации… — едва жидкость глубокого темно-янтарного оттенка заполнила стоящую перед германцем чашку, тот чуть пододвинулся к оной, лелея надежду перебить столь дурманящий аромат русского, не представляя, что именно может ныне сделать, дабы унять жар, который ощущал каждой клеткой своего тела. Жестом приказав молчаливому слуге оставить чайник и отойти в сторону, златовласый юноша откинулся на мягкую спинку. — Политика — такая грязь… Все время плетутся интриги, придумываются заговоры… И все потому, что мнение кучки персон не совпадает с желаниями народа. Глупо, так ведь? Можно было бы столько решить, если просто изменить структуру системы. — Вы желаете вдохновить меня своей идеологией? — вопросил Рейх, отстраняясь от чашки, над коей склонился, заинтересовано, даже с неким азартом оглядев мужчину, что был гораздо его старше, но тем не менее ныне особо не кичился возрастной привилегией. — Я слышал лишь вскользь, что Ваша идея построена на утопичном равенстве… Не примите на свой счет, я лишь цитирую других, — подметил он, сознавая, что его слова могли прозвучать весьма резко. — Не столь вдохновить, сколь стараюсь сделать так, чтобы ты понимал, чем я руководствуюсь. Это же так логично — намного более рационально, чем общепринятая политическая форма. Из-за чего возникает большинство социальных споров? В большинстве своем это недовольство бедных излишними привилегиями и имуществом богатых. Сделай всех равными — почвы для конфликтов не станет, — тон русского стал куда более живым, стоило ему начать вещать о своих убеждениях. — Я бы предпочел не вступать с Вами в дискурс, но раз уж Вы настаиваете… — Рейх вновь приблизился к еще не остывшему чаю. — Боюсь, именно на этом противоречии и зиждется власть… Аристократы, пусть отчасти и являются людьми, но ближе они к богам, и потому, подорвав их авторитет, Вы развяжете простолюдинам руки касательно богов, разве нет? Увы, но наше влияние, божественная отличительность, ее сила и мощь напрямую зависят от веры людей в исключительность богов… — Конфликты строятся на противоречиях. Вы исключаете возможность их отсутствия, пытаетесь уравновесить чашу гармонии страхом и властью. Но вы просто не хотите допустить мысль о том, что несогласий может попросту не быть! — ныне Россия говорил в целом о противниках своей идеологии, подразумевая не только Рейха. — Если все будут в довольстве, незачем будет появляется спорам. Просто нынче все пытаются оправдать свою жажду величия, — с каждым новым предложением он распался сильнее, будто бы вообразив себя перед отцом. — Увы, не примите близко к сердцу, но сия идея утопична, — выдохнул Рейх, будучи краток, по прежнему стараясь сохранять некую, хотя бы мнимую дистанцию меж ним и русским, до сих пор про себя гадая, почему же его нутро так трепетало при виде того, с кем он прежде не был знаком. Сознание подсказывало ответ, но юноша будто бы не желал с ним мириться, ища для себя иное объяснение. Сжав челюсть, едва исказившись лицом, цесаревич чуть осел, вновь приняв расслабленную позу. Его задевало упрямство даже столь юного ума, воспитанного противниками его взглядов. — Ладно, я не буду пытаться тебя переубедить. Вижу, что менее чем приятно нам приводить, как ты считаешь, очевидные доводы. Пусть каждый останется при своем, — юноша выпалил нечто относительно компромиссное, вспомнив уроки дипломатии об урегулировании конфликтов, так часто в последние года ему преподаваемые. — Расскажи тогда о себе что-нибудь?.. — изрек он скорее из вежливости, вопросительным тоном давая понять свои сомнения насчет собственной просьбы. — Про меня уже знаешь, наверняка все что можно рассказали, прежде чем воспитателем отправить. — Конечно… — отвел Рейх взор, издав горестный смешок. — Конечно, мой отец не из тех, кто считает должным разъяснять что-либо прежде… — исправил фразу, молвленную с долей сарказма, посчитав, что русский мог воспринять подобный тон как издевку. — Он сторонник мнения, что всего мне стоит добиваться самому, в том числе и сведений о своем оппоненте… Единственное, что я знаю наверняка, что друг другу мы с Вами приходимся сводными братьями… А Вы не то чтобы были в восторге от союза моего родителя с Вашим, потому, вероятно, могу предположить о том, что моя компания вряд ли вызывает у Вас восторг… Впрочем, так я смел полагать до того, как лично поговорил с Вами. Сколь мне ясно видно, Вы придерживаетесь взглядов крайнего рода справедливости, и потому все же, вполне вероятно, что Ваша неприязнь к кайзеру не отразилась на мне, — Рейх старался заполнить тишину как можно большим количеством слов, дабы не дать себе сосредоточиться на прежде неведомом чувстве. — Да… — взор России устремился на стену, — нет разницы, с кем водит дела ни твой, ни мой родитель. Их право… Да и крайне глупо иметь мнение о ком-то исходя лишь из его родословной. Впрочем, ты прав, я не испытываю к тебе неприязни. Зачем? Разве что в будущем не последуешь в политике по стопам Пруссии. — Я намерен придерживаться политики его отца, — кивнул Рейх. — Он ведь вел дела куда более приемлемо… Уж не знаю, как Вы относились к оной, — он оглядел мужчину, сидящего на расстоянии вытянутой руки, затем чуть поджав губы, дабы сдержать напрашивавшуюся слегка дураковатую, по мнению германца, улыбку. — Ежели честно, я полагал, что Вы, — Рейх по-прежнему выделял уважительное обращение, будто бы желая создать дополнительную дистанцию меж собой и оппонентом, — и вовсе могли не явиться на встречу со мной. — С чего бы это? Неужели веришь слухам о моей нелюдимости? — брови насмешливо изогнулись, а улыбка обнажала веселый нрав обладателя. — Нет, опять же, я судил из Вашего отношения к моему родителю, но уже разъяснил, что эти ожидания, на мою благость, были ложными, — все же не сдержался он, растянув уста, не скрыв выпирающие скулы, демонстрируя наглядно миниатюрность лика. — К тому же… Мой возраст совсем мал, и я вряд ли мог изначально показаться Вам интересной персоной для беседы… Впрочем, учитывая Вашу симпатию к людям — созданиям исконно живущим недолго — все то было совершенно надуманно, не без воли моего отца, — дополнил Рейх, последнюю фразу произнося полушепотом, будто все же опасаясь сказать хотя бы единое слово, задевающее как-либо родителя. Двое обменивались любезностями еще длительное время. Рейх, в силу своего возраста и новизны ощущений, извечно держался поодаль, то и дело доливая себе чай и всячески стараясь уткнуться в чашку носом, порой приближаясь к жидкости столь сильно, что едва ли не задевал ту носом. Слуга, вынужденный то и дело бегать за новой порцией горячего напитка для господ, битый час спустя, едва Рейх поднялся, дабы почтительно попрощаться, тихо вздохнул в стороне с облегчением, переглянувшись с лакеем, который ныне стоял на пороге, мгновение назад возвестив германского наследника о том, что Пруссия уже ожидал его. — Папенька не будет в восторге, ежели я посмею задерживаться… Не смею злоупотребить его терпением — раскланялся Рейх. — Благодарю за прием… — дополнил он, уже сделав шаг назад и затем, стараясь не показать желания удалиться как можно скорее, проследовал прочь. Глубоко вдохнуть воздух, коего ему так не хватало все это время, немец смог бы, только когда отошел бы от залы, где пребывал с Россией, на достаточное расстояние. Он представил, как, запрокинув голову, блаженно прикрыл бы глаза, ощущая, как легкие наполнялись кислородом. Россия же, игнорируя стремление Рейха едва ли не сбежать, следуя заповеди этикета, поднялся с целью проводить гостя. — Да, удачи там с папашей, — пренебрежительный тон, проскользнувший в прощальной фразе, обесценивал все усилия русского соответствовать хотя бы внешне статусу выходца из высшего общества. Дождавшись, когда наследник кайзера со свитой скроется за поворотом коридора, цесаревич сразу, нервно вылавливая перед этим ключ из кармана, поспешно запер дверь. Привалившись к темному дереву спиной, Россия сполз вниз, шумно выдохнув. Перед зажмуренными глазами начали танцевать цветные пятна, ногти излишне сильно сжатых кулаков впивались в ладони. «Черт! Черт! Черт! Какой ужас… Быть не может, — Страна мотал головой, сокрушаясь от собственных мыслей и осознания происшедшего. На уроках обществоведения, кои были смежной дисциплиной с правом, философией и анатомией, ему рассказывали о феромонах, да и сам он их чувствовал. Но чтобы настолько сильные и приятные… — Нет, ну почему он?..» Выдержка у наследника Руси была завидная, актер из него представлялся отменный. Но с ролью в этот раз пришлось туго. В воздухе все еще витал приятный аромат, но уже не в такой концентрации, отчего было куда легче. Постепенно ужас, обуявший разум, отступил. — Вы в порядке, господин? — взволнованно пропел над ухом слуга, прежде так часто отлучавшийся за кипятком. Приблизившись вплотную к господину, человечишка склонился над осевшим на пол. — Вам дурно? — не унимался он, пусть и не получил ответа с первого раза. — Все в порядке, отстань, — попытался Страна отмахнуться в свойственной ему грубоватой манере, явно не будучи довольным появлением живой души над ним. Россия с самым угрюмым видом встал на ноги, очевидно не желая показываться в состоянии, отдаленном от нормы. Юноша покорно отступил, склонив голову, руки сплетя в замок, уложив на юбках, слегка виновато глядя в пол. — Позвольте мне удалиться? Иль же Вам нужен лекарь? — вторым слуга дополнил с большим энтузиазмом, пусть и по прежнему не поднимая взора, будто бы опасаясь гнева нервного в последние дни наследника русского престола. — Все хо-ро-шо, — едва ли сдерживая гнев, по слогам изрек русский. — Незачем звать лекаря. Позволяю удалиться, ступай.