***
1825 год, Царское село
Висящая посреди изогнутых канделябров картина в темных тонах, обрамленная золоченой резной рамой, с бледным, белым пятном лица на уровне чуть выше середины полотна приковала взор Пруссии, выжидающе вытянувшего чуть затекшую от длительного ожидания в сидячем положении ногу, демонстрируя свету аккуратную туфлю, каблук коей был окаймлен серебром, показывая вместе с тем безмолвным стенам и щиколотку, одетую в белый натянутый до верха бедра капроновый чулок. Ныне германский управитель чуть заинтересованно сощурился. Произведение авторства рук, умело держащих кисть, высилось от пола до потолка, представляя собой едва ли не полноценную замену узкого участка стены, кою занимало меж колоннами, угрожающе раскинув резьбу рамы, будто бы норовя дотянуться до выпуклых барельефов, заняв и их пространство тоже. Почему-то в голове прусса возникла лишь одна мысль касательно полотна, которое тот так жадно рассматривал. Страна даже усмехнулся: «За ней, вероятно, и нет стены». Подобное измышление не было случайной вольностью фантазии Пруссии. Прежде он рос в каменных стенах, кои были пронизаны ходами, тайны которых знал лишь его отец и фаворит оного. От внезапно нахлынувшей смутной ностальгии Пруссию отвлек заветный щелчок. Двери залы распахнулись. Пред ним, наконец, предстал хозяин дворца, на коего Пруссия моментально перевел взор. Поднявшись с места, оправив юбки, едва дрогнув прежде от неожиданности, Германия учтиво поклонился, сжав полы юбок и чуть приподняв оные от натертого до блеска паркета. — Пруссия, я прошу простить меня за мою непунктуальность — тому была причина, некая оказия… — ответно поприветствовал мужчину, чья свита стояла за пределами залы, бросив беглый взор на едва смененный парадный наряд для приемов, предшествующий коему волей случая замарал торопливый прислуга. — К тому же мои подданные оставили Вас скучать. Ныне все всклочены напряженностью отношений с Францией… — попытался оправдать не занявших гостя придворных. — Я слышал иное мнение, — признался прусс, по примеру русского заняв место. Прежде отворенная замочная защелка вновь закрылась, покуда дверное полотно сокрыло за собой ворох слуг, оставшихся за порогом. — Какое же? — тон оппонента Германии звучал заинтересовано и даже слегка игриво, несмотря на то, что его империя была на грани того, чтобы ввязаться в очередную войну. — Некоторые языки донесли мне, что русский двор в большинстве своем желал бы альянса с Францией, согласившись на некоторые уступки для оной. Союз с моей же державой им претит… — Назовете мне имена? — вкрадчивый голос заставил Пруссию невольно расплыться в мягкой улыбке. Атмосфера при взгляде мужчин друг на друга, казалось, слегка накалялась, заставляя двоих вдыхать полной грудью, будто бы им не хватало воздуха, пропитанного нежным обволакивающим ароматом. — Мне ли можно знать лучше русских дворян, симпатизирующих Франции? — вопрос был риторическим и, пусть был задан с долей иронии, не содержал в себе и толики упрека. — Ежели Вы их не упомнили, значит, не сомневаетесь в моей позиции… ни к чему придуряться, будто не смыслите в моих симпатиях, очевидно, противоположных симпатиям абстрактных личностей, о коих Вам там учтиво доложили, Пруссия, — последнее Русь молвил с особой негой, чуть убавив громкость голоса. Пруссия молча, едва пристыженно кивнул, пока Русь чуть привстал, беря из небольшой копны бумаг, находящихся малость поодаль на декоративном столике, листок, лежащий сверху и прежде не привлекший взора прусса, оставленного один на один с собой на треть часа. — Могу я рассчитывать на Вашу поддержку в борьбе с Францией в таком случае? — Русь с легким взмахом перенес уже составленный договор о союзнической поддержке на иную поверхность. — Вы так уверены в моем согласии?.. — вопросил Пруссия, на что Русь лишь едва вскинул брови, выдохнув, изображая смешок. — У меня есть повод сомневаться? Уж Вам-то вряд ли получится остаться в стороне, заняв нейтральную сторону… — разъяснял Русь, прекрасно ведая, что все происходящее не более чем небольшая интерлюдия со стороны Пруссии. — Имперские амбиции Франции растут, и это нам обоим не по нраву, более того, на днях, француз намерен объявить Германии войну… вас связывает весьма протяженный список конфронтаций, у вас достаточно взаимных обид… — Под мягкий голос Пруссия, взявший протянутую бумагу в руки, принялся вчитываться в директиву, выведенную каллиграфическим почерком. Она не была продолжительна и лишь конкретизировала, в чем именно будет выражаться взаимная поддержка двух Стран, состоящих в содружестве супротив Французской империи. Беглый взор на почерк дал Пруссии понять: — Это писали не Вы, — между властителями шел весьма активный диалог и на расстоянии, потому узнать руку русского и распознать незнакомую не составляло для Пруссии особого труда. — И что же, оттого наше союзничество под вопросом? — подобное замечание едва изумило Русь, и в то же время ему было лестно то, что Пруссия придал значение сей мелочи. — Прежде Вы были более обходительны… — лазурные очи устремились на статную фигуру. — Не поймите превратно — то рука моего сына, я приучаю его к участию в политической жизни державы… я полагаю, война — отличный плацдарм для познания азов правления. Оная ведь неизбежна, Франция явно берет направление на Восток, и потому воздержаться от конфронтации не удастся… — делая паузы между фразами, Русь то и дело выразительно оглядывал германского правителя, будто бы чаруя его взором, впрочем, и без того храня в душе твердую уверенность в поддержке Пруссии — единственного, с кем он доселе и вовек встречался наедине, без свидетельства пары чинуш иль придворных. Мужчина будто бы жаждал погрузиться с головой в обстановку предвкушения, царящую между ним и германцем, который, не найдя под рукой чернильницы и пера и заприметив оные на том же столике с бумагами, к коему уже был прежде обращен Русь, поднялся с места. Шурша юбками и тихо постукивая каблуками, поблескивая из-под подола серебряной бляшкой, Германия двинулся к цели, пока русский император молча наблюдал за неспешным шествием германца, приходящегося ему прямым родственником, что, впрочем, было обыденностью для Стран, произошедших от общего предка и переживших не так много поколений. Прежде чем поставить извилистый росчерк, Пруссия, очевидно вдохновленный близостью Руси, сидящего на расстоянии вытянутой руки, замер, чуть сильнее сжав перо. — Позвольте, — мотнул головой русский, беря правителя Германии за столь удобно согнутый для хвата локоть, притянув к себе, очевидно смутив обыденно равнодушного вида мужчину. — Мы заключаем пакт, а не играем в бюрократию, — заверил Германия, едва изумив юношу. Изначально продемонстрировав некое замешательство, Пруссия еле заметно кивнул, желая было отстраниться, но Русь не дозволил, едва ли не усаживая на свои колени кайзера, чей кринолин упирался, не давая телам Стран соприкоснуться без усилия. Русь уверенно, едва перегнувшись через столешницу, сдвинул договор, засим переставил и чернильницу и доставал из-за пазухи острие, коим обыденно вскрывал печати на письмах. Едва лезвие вспороло ладонь Руси под его же натиском, он поднес кровящую руку к пузырьку с чернилами, затем подавая кинжал германцу, спокойно наблюдавшему за всем процессом. Творимое ныне русским было уделом древности — обычаем, коим промышляли первородные Страны, к коим, впрочем, Русь имел прямое отношение, являясь сыном прародителя земных богов. Потому, приняв волю мужчины, обыденно не настаивавшего в его обществе на подобных мерах, Пруссия повторил в точности его действия, возвращая острие владельцу, затем поставив не особо размашистую подпись. По прежнему смиренно стоя вплотную к русскому императору, прусс отложил перо, пока Русь, опустив замаранное орудие и встретившись взором с Пруссией, взял его намеренно раненную длань, сжав и неспешно поднеся к устам, будто бы с упоением наблюдая, как лицо Пруссии преображалось смущением. — Вы умышленно вгоняете меня в краску? — едва прусс вопросил, слова тут же показались ему слишком громкими. — Желаете осмеять юного кайзера перед придворными, дабы сим жестом показать, что все Ваши встречи и контакты с Францией были не зазря… — Вас смущает то, что за дверями стоит с дюжину дворян? — улыбнулся Русь, вновь касаясь губами костяшек сжимаемой ладони. — Мне очевидно то, что они там неспроста. Уж чьи цели они преследуют: свои иль ваши общие, мне доподлинно не ведомо… — Пруссия не смел отстраниться, несмотря на все высказанные подозрения, ибо, что было очевидно Руси, надеялся на то, что действия русского — результат душевного порыва, а не ушлой насмешки. — Более всего средь них Вашей свиты, — уверил Русь, не смея коснуться Пруссии окровавленной дланью, дабы не замарать светло-голубого платья. Сей оттенок германец избрал для встречи с русом не случайно, надолго запомнив слова мужчины о том, что именно данный цвет был Пруссии особо к лицу. Об этом помнил и сам русский, что лишь пуще распаляло и убеждало его во взаимности и праведности его порывов, кои он не стеснялся показать и очевидно подслушивавшим подданным. — Так Вы играете для подданных моего двора? — вопросил прусс, приблизившись к русскому, уже привыкнув к пряному аромату, который, казалось, проникал в самые легкие, оседая в гортани, оставаясь сладким послевкусием на языке. — Вас так сильно задела наша прежняя дружба с Францией? — едва сощурившись, Русь вновь насмешливо выдохнул, на что Пруссия, отреагировал без улыбки: — О ней ходили самые разные слухи, и между тем Вы так же писали мне… Продолжая диалог, находясь на том же расстоянии друг от друга, двое ощущали, как слова теплом оседали на коже. Юбка прусса приобрела весьма комичную форму, смявшись спереди благодаря усилиям Германии держаться вплотную к русскому, и оттого позади кайзера занимала собой половину пространства между двоими и ближайшей стеной. — Вероятно, мне стоило вести себя подобным образом с Британией, дабы вы ощутили мои переживания и были способны не смеяться надо мною, а мне посочувствовать? — Разве же я смеюсь над Вашими чувствами? Вовсе нет, мне лестно, что Вы столь участливы в думах обо мне. Я не из тех, кто перевирает чувства и принимает ревность как личное оскорбление. Я стремлюсь понять милую мне персону, а не упиваться своим эго… — завидев, как блеснули глаза Пруссии, едва стоило ему молвить нежное слово, Русь чуть ухмыльнулся. — Я ни разу не смел помыслить о Франции так, как мыслю о Вас… — дополнил он, отчего прусс тут же разразился протестом: — Тогда почему же… — мужчина не успел задать весьма провокационный вопрос, как был обезмолвлен стремительным движением. Губы русского сомкнулись на устах стоящего столь непозволительно для дипломатического визита близко. Одно уверенное действие заставило Пруссию, прежде возжелавшего с таким душевным напором высказать недовольство, покориться, умолкнув, ответно принявшись ласкать губы Страны. Пусть Пруссия и пытался выглядеть как можно увереннее, перед Русью он ощущал себя сущим ребенком, сознавая разницу в их статусе и возрасте. Последняя составляла несколько столетий, оттого прусс, едва вступивший на престол, унаследовавший трон от выделившегося заслугами отца, чувствовал себя в некотором смысле ниже по рангу. Русь мало глодало то, что за дверьми их ожидало порядка двух десятков вельмож — двое утопли в нежных ласках губ друг друга, не препятствуя своей естественно объявившейся как следствие нежных касаний жажде страсти. Вскоре столешница, кою некогда с таким трепетом вырезали из красного дерева, затем не менее заботливо покрывая лаком и позолотой, пошатнулась под весом Пруссии, так внезапно для предмета интерьера уваленного на оный. Русь весьма по-хозяйски умело подлез меж кринолином и слоями парчи, заставив Пруссию блаженно простонать, тут же слегка залившись краской от осознания громкости звука, отраженного от стен, обшитых шелком. Русского же сие только раззадорило. Страна ведал, сколь охотно придворные припали к дверям — то его лишь забавило, ведь отступать от своих желаний из-за горстки сплетников русского и германского дворов он не желал. Стиснув бедра любовника, кои ощупывал так недвусмысленно впервые, российский император двинулся поцелуями по внутренней поверхности к чреслам кайзера. Впервые мужчина чувствовал плотское желание так явственно, не считая мгновений милости Прародителя, который удостаивал Русь своим присутствием в ночи лишь дважды. Едва уста русского сомкнулись на заветном, прусс, трепеща подобно осенней листве на холодном ветру от чувств, захлестнувших его разом мощной волной, перекрестил голени, едва ли не усевшись на плечах преклонившего колени в столь похабной позе, вжимая в себя дарящего сладострастное удовольствие, будто желая слиться с ним в едином потоке безудержной страсти.