О голоде и грехах

— Лайос… — шепчет Кабру. — Лайос. Его король, задремавший в кресле с книгой, неохотно приоткрывает глаза. Сейчас, в падающих из окна солнечных лучах, они напоминают цветом колоски спелой пшеницы, и боже, как Кабру нравится в них смотреть. Всегда нравилось, пожалуй. Ещё до того, как он стал его правой рукой во вновь созданном королевстве, и до того, как они познакомились — Кабру пропал тогда, когда впервые заметил Лайоса в таверне среди приключенцев, восторженного и смешного, и даже его сердце в ту минуту забилось чаще. Лайос, правда, как обычно не замечает — ни теперешнего нежного взгляда в его сторону, ни короткой улыбки, тронувшей уголки губ, — и трёт рукой явно затёкшую шею. — Извини, Кабру, я заснул. Что-то случилось срочное? — и на его лице пробегает нешуточная озабоченность. — Только не говори, что орки снова принесли новые планы застройки! Я не смогу отвергнуть их в пятый раз! — Ну, принести-то принесли, тут ты прав, но я уже отдал их архитекторам и попросил найти компромисс, — успокаивает его Кабру. — Я пришёл проверить, как ты себя чувствуешь. И разбудить, чтобы ночью ты не шатался по замку как неприкаянный. — Да когда такое было… — А на кухне кто позавчера был? Твой доппельгангер? Лайос вздыхает, закрывает книгу. На обложке, вопреки ожиданиям Кабру, не монстры и не еда — это потрёпанная биография предыдущих королей в последнем издании, причём с картинками. Видимо, досталась в дар от Ядо, когда тот на днях приходил с отчётами о восстановлении земель, о борьбе с сыростью и о переписи населения. — Так как ты? — Нормально, — отвечает Лайос, а потом они оба отчётливо слышат в тишине комнаты протяжный, унылый звук из его живота. — Ну, почти нормально. — Всё же не показалось? — Кабру присаживается на подлокотник его кресла. — Ты не ошибся в предположении, что теперь всегда будешь испытывать лёгкий голод? — Неа, — отвечает грустно Лайос, и Кабру, не сдержавшись, сочувственно ерошит его по мягким волосам. Лёгкая фамильярность, какую он запросто может себе позволить и за какую придворные маги вечно обещают его проклясть. — Я обедал часа полтора назад, а сейчас не против перекусить опять. — Перекусить? — уточняет Кабру. — Или повторить весь обед целиком, включая сливочный суп из моллюсков и салат с говядиной? — Включая и корочку чёрного хлеба, которую я перед всем этим сжевал, господи, у меня слюна побежит сейчас, — Лайос вскидывает к нему голову с самым несчастным видом. — Кабру, считается ли это за грех, если я постоянно теперь хочу есть? Кабру смотрит на него. Лайос выглядит непривычно серьёзным, взрослым, а ещё уставшим — голодным, поправляет себя мысленно Кабру. — Грех? В чём тут твой грех? — Ммм… Мы однажды повстречали двурога, — говорит Лайос. — Он похож на единорога, но если единорог ценит чистоту и невинность, то с двурогом всё наоборот. Так что когда мы решили его поймать, мы предались грехам, в том числе и чревоугодию. Мы осознанно доели все наши запасы, хотя были достаточно сыты, и это подействовало… Во всяком случае, он проявил заинтересованность. А потом мы съели его голову, потому что… — Так, — предусмотрительно осекает его Кабру. — В том, что вы его съели, я и не сомневался, но ты к чему сейчас вообще про двурога? — К тому, что тогда я грешил нарочно, потому что периодически грешат все, а сейчас у меня будто нет выбора, — Лайос мнёт пальцы. — Не то чтобы я сильно из-за этого переживаю, но всё равно… Я не хочу попасть в ад и прослыть королём-обжорой. Кабру жмёт плечами. — Ты ведь и так уже прослыл как «пожиратель всего ужасного», разве нет? — Это не одно и то же, — возражает он вяло. — Не знаю, как объяснить, но… Может, я правда настоящий грешник, Кабру? И если да, как мне это принять? Кабру смотрит на него снизу вверх — в эти красивые глаза цвета спелой пшеницы, сейчас подёрнутые печалью, на крупный нос с горбинкой, на приоткрытые губы… С точки зрения многих людей Лайос действительно совершил много всего, что можно назвать грехом, и всё же Кабру продолжает считать его самым светлым, самым невероятно добрым человеком, которого когда-либо встречал в своей жизни. Пусть и чуточку чудаковатым, с его-то невыразимой любовью ко всяческим монстрам. Кабру касается тёплых щёк Лайоса ладонями, наклоняется и целует его в переносицу, прикрыв глаза. На большее он не решается — пока что, не всё сразу — и улыбается. — Ты не грешник, Лайос Торден, — говорит он спокойно. — А если кто-то и говорит, что да, тебе не стоит об этом печалиться. — Правда, что ли? — бормочет растерянно Лайос. — Кабру, а ты чего?.. — Каждый раз, когда ты «грешил», у тебя была цель. Поймать двурога, спасти Фарлин, убить демона… Пусть и под «убить» предполагалось «съесть», — Кабру отстраняется, не убирая ладоней, смотрит на него близко-близко. — Лайос, ты никогда не завидовал, не унывал и не злился. Ты не гордился своим положением, не жаждал власти и не набивал живот просто потому, что тебе было нечего делать. Ты выживал, разве нет? — Ну, пожалуй, но… — Всё с тобой в порядке, — он ласково проводит большими пальцами по щекам, и Лайос замирает. — Твой нынешний голод тоже не твой лично, это всего лишь последствие выбора, который ты сделал. Правильного выбора. Так что, прости за дурацкий каламбур, прекращай жрать самого себя, ладно? — Кабру… — Чего? — Грехов всего семь, а ты назвал только шесть, — Лайос не сводит с него глаз. — Специально? Или ты думаешь, что с этим-то я точно не нагрешу? Кабру на мгновение задумывается, припоминая, какой именно грех остался за бортом, а потом смеётся, хлопает Лайоса по плечу и выпрямляется, соскальзывает с подлокотника кресла. — Конкретно с этим грехом я готов тебе даже помочь, — говорит он и с удовольствием смотрит, как скулы Лайоса розовеют. — А сейчас пошли-ка на кухню, Ваше Величество, пока твой живот снова не начал урчать. — Помочь… — голос у Лайоса смущённый и взволнованный, и настроение у Кабру улучшается окончательно. — Кабру?!