Вернись сегодня вечером домой

      — Хан Джисон, если ты сейчас просто уйдешь…       — Что? Что ты сделаешь? Выкинешь мои вещи в окно?       — Джисон.       — Не надо на меня смотреть как на последнюю истеричку.       — А что мне ещё сделать, если ты себя так и ведешь?       — Уж кто бы говорил.       — Джисон, успокойся, блять, и сядь на место. Я просто уже не понимаю, чего ты от меня хочешь.       — А ты никогда и ничего не понимаешь, Минхо. Вот и продолжай жить в своем счастливом мире неведения, а мне пора на работу.       — Ну и вали на свою работу! Хочу с ним поговорить, а он…       — Наговорились уже. Я услышал достаточно. До вечера.       — Да можешь и не возвращаться, — в сердцах выкрикивает Минхо. Ловит замерший в миг взгляд напротив. Почти тут же жалеет.       Но Джисон слишком гордый, чтобы сказать что-то после этого в ответ. Впрочем, как и Минхо.       Дверь оглушительно захлопывается. Следом — Минхо с криком бьет кулаком в стену.       Вот так всё и начинается.       Спустя час Минхо приезжает на собственную работу. Которая находится гораздо ближе работы Джисона, от чего тому и приходится выходить раньше. Они специально переехали поближе, чтобы Минхо мог добираться до университета на одном лишь автобусе — Джисон сам на этом настоял. Когда Минхо спустя многолетний добросовестный труд, наконец, заметили и повысили, новому заведующему кафедры пришлось довольно часто задерживаться допоздна. Не каждый, благо, день, но тем не менее. Сперва Джисон просто молча переживал, потом начал просить отправлять ему СМС, когда Минхо спускался в метро, в какой-то период даже порывался приезжать и встречать, на что каждый раз получал нагоняи от собственного парня. Такое внимание и волнение, конечно, приятно, но из-за этого Джисону приходилось выходить раньше с собственной работы, из-за чего уже его начальник начинал, откровенно говоря, негодовать.       Словом, спустя полгода потраченного времени и нервов с обеих сторон, Джисон таки настоял на переезде поближе. Теперь Минхо даже если задерживался на работе, приезжал домой не позднее девяти. А вот самому Джисону стало ездить менее удобно. Он всё время отмахивался, говоря, что уж лучше он лишние минут десять — двадцать проведет в метро, чем они рассорятся из-за его чрезмерно переживательного и тревожного характера. Он за те несчастные полгода нафантазировал себе и маньяков в темных подворотнях, и убийцу-уборщика в опустевшем университете, и ЧП на путях метро, и закрытие метро (хотя Минхо ни разу не приезжал домой позднее часа ночи). Словом, фантазия у Джисона отменная, и Минхо прекрасно понимал, что никакие слова тревожную душу его парня не успокоят.       Какая ирония, что в конце концов они всё-таки рассорились.       Кофе едва не заливает стопку студенческих работ, когда Минхо с силой ставит кружку на стол. Только зашедший на кафедру Сынмин удивленно косится на своего коллегу.       — Ты чего психуешь?       — Не твоё дело.       — С Джисоном поцапались?       — Отвянь.       Сынмин лишь хмыкает и благоразумно замолкает, в то время как Минхо продолжает совсем неблагоразумно себя накручивать, от чего и так едва улегшиеся в груди гнев и обида разрастаются с новой силой. Джисон даже не написал ему, что доехал на работу — значит действительно крепко обиделся. Хотя Минхо и сам проигнорировал эту их каждодневную традицию, так что считай квиты.       — Погодка — отврат, — Сынмин шумно отхлебывает из своей кружки кофе, задумчиво глядя в окно на почти черные тучи, — опять дождь будет, достало.       — А чего ещё ты хотел от сезона дождей? — бурчит Минхо, решая отложить проверку работ до лучших времен — всё равно в таком настроении студентам светит минимум разнос на атомы, а максимум — полнейшая утилизация работ путем выброса их из окна в свободный полет.       — Да даже в сезон дождей дожди реже, чем последнюю неделю. Смотрел новости, как Гунсан затопило, а?       Вопрос остается без ответа, что Сынмина даже не особо удивляет. Минхо продолжает пялиться в погасший экран телефона и то и дело зажигает его снова.       — Да позвони ты ему. Ну подумаешь, поссорились.       — Твоего мнения никто не спрашивал.       — Из-за чего хоть поссорились? — Сынмин профессионально игнорирует грубость друга. Многолетний опыт играет свою роль. Минхо же, являясь прямой иллюстрацией выражения «вода камень точит» (в роли камня, естественно), уж очень шумно вздыхает и опасно резко впечатывает телефон в стол.       — Да не знаю я! Он вообще в последнее время странный. Ходит с таким лицом, как будто у него кто-то умер. Я пытался несколько раз спросить, а он только отмахивается.       Про то, что эти «пару раз» ограничились буквально двумя попытками, Минхо умалчивает. Конец учебного года — напряженное время не только для студентов, но и для преподавателей, от чего у самого Минхо последний месяц по приходе домой сил хватало лишь на то, чтобы упасть лицом в подушку и уснуть. Поэтому, как бы ужасно это не звучало, на замалчиваемые переживания Джисона у него ни времени, ни моральных сил не оставалось. В выходные же у этого конспиратора как по-волшебству всё становилось прекрасно, отчего Минхо благополучно забывал про благородные порывы расспросить о душевном состоянии своего парня.       Так продолжалось пару месяцев. И сегодня утром Джисона что-то вывело настолько, что накопившееся напряжение не выдержало и прорвалось, словно плотина, затопив попутно и Минхо, и самого Джисона.       Минхо не очень понял, что послужило триггером, Джисон из-за этого психанул ещё больше, а потом взорвался уже сам Минхо. Он тоже устал, он задолбался на работе, задолбался от умалчиваний — он же не гребаный медиум, чтобы мысли читать. Короче говоря, оба хороши.       Как итог — сидят оба на своих работах и злятся. Хотя судя по тому, что от Джисона до сих пор ни слуху, ни духу, может он ещё и не на работе. Быть этого, конечно, не может, его рабочий день начался уже целый час как. Неужели настолько разозлился, что так и не напишет?       — Всё будет хорошо, — авторитетно заявляет Сынмин с такой уверенностью, будто в очередной раз констатирует отвратность погоды за окном. — Вот сейчас вы оба за день остынете, а вечером поговорите как нормальные люди без криков и психов. В первый раз что ли.       — А ты давно в семейные психологи заделался? — лениво язвит Минхо исключительно ради поддержания образа язвы университета. А потом вновь ныряет в омут собственных переживаний.       Сынмин так-то прав. Ссорятся они далеко не первый раз — в конце концов в том году отметили юбилейный десятый год отношений (что, конечно, небольшое преувеличение, поскольку романтические отношения из этих десяти лет занимают всего семь). Была даже одна ссора, когда они и вовсе расстались. Хватило, правда, обоих ненадолго — на следующий же день оба приползли извиняться, но даже тут умудрились всё запороть: Джисон вернулся домой, а Минхо прикатил к Чанбину — другу и начальнику Джисона по совместительству, у которого тот ночевал после их ссоры. Сделали они это в своих же лучших традициях одновременно, от чего Джисону дома никто не открыл, а сонный Чанбин, увидев опухшее лицо Минхо с утра пораньше, лишь покрутил пальцем у виска.       Но напрягало Минхо другое. Как бы сильно они не ссорились, как бы Джисон на него не обижался, он всегда писал, что доехал на работу. Всегда. Каждый день. Исключением стал лишь тот единственный раз, когда до работы Джисон не дошёл, умудрившись грохнуться на станции метро и рассечь себе подбородок. Сообщение то он всё равно отправил, но чуть позже и уже из травмпункта. Минхо тогда впервые сбежал с пар уже не будучи студентом. Ох и ругался же на него декан…       — Напиши сам и расслабься, — продолжает делиться своим непрошенным мнением Сынмин, чем страшно бы бесил Минхо, если бы тот обращал на гундеж друга чуть больше внимания — все мысли были только о Джисоне и о том, какие же они оба истерички, — будешь весь день ходить и киснуть, а мне рожу твою недовольную терпеть. Мне, знаешь ли, хватает лимонов и в чае…       Минхо закатывает глаза. И даже ради такого дела поворачивается на своем крутящимся кресле лицом к Сынмину. Чтобы уж точно заметил.       — Да завались ты Бога ради. А я, так уж и быть, сделаю тоже самое.       Звонит телефон. Минхо поворачивается к столу так резко, что едва не падает, но тут же разочарованно стонет — это всего лишь Чанбин. Друг Джисона.       Погодите-ка. Друг Джисона?       — Э-эй, Минхо-хё-ён! — нараспев тянет Чанбин, даже не дожидаясь, пока Минхо хоть что-то скажет в знак приветствия, — где носит твоего благоверного, я до него битый час дозвониться не могу. У него, вообще-то, смена! Покупатель простоял под дверью двадцать минут, пока я пытался ни в кого не врезаться на дороге — этот паршивец теперь должен заплатить за все мои штрафы за превышение скорости!       — Дозвониться не можешь час, а покупатель ждал двадцать минут? — Минхо по привычке начинает докапываться до любого слова Чанбина, на мгновение даже забывая, что они с Джисоном в ссоре.       Они часто так делали — если Джисон в чём-то косячит, Чанбин звонит ругаться с Минхо, потому что знает, что для его нерадивого сотрудника нет хуже кары, чем злость его парня. План хороший, но имеет один весомый изъян. Ведь что бы не натворил Джисон, по дурости ли, или по невнимательности, а чаще по банальной рассеянности, Минхо всегда начинает его защищать. Даже если позже сам и ругает.       — Ну он ждал не прям с открытия… Да при чем тут вообще это?! Джисон на работу не явился, и я за него смену открывал. Где его черти носят? Там какая-то жуткая пробка со стороны реки Хан, но Джисон же на метро едет. Он вообще из дома вышел?       — Да не ори ты так, — морщится Минхо, ставит Чанбина на громкую и таки пишет Джисону сухое (ну то есть мысленно сухое, сообщения в целом не пестрят эмоциональностью) «ты где», — утром он нормально вышел. Ну, может задержался. Минут на десять…       Воспоминания о ссоре вновь встают перед глазами. И гневное лицо Джисона, и оставленная им, нетронутая кружка кофе, и боль во взгляде после последних слов Минхо…       — Если этот горемычный опять уснул в вагоне и проехал станцию, — голос Чанбина возвращает Минхо в реальность. Он всё ещё сидит на кафедре. Сынмин рядом всё ещё гипнотизирует сгустившиеся тучи за окном. Джисон всё ещё не ответил на сообщение, — я ему будильник на лоб скотчем примотаю.       — Могу одолжить скотч, — на полном серьезе отзывается Минхо. Опоздания Джисона — их давняя проблема. Он честно старается выходить заранее и ставить будильники, но как показывает практика, все будильники Джисон благополучно игнорирует, а его взаимную любовь с кроватью может разрушить только конец света. Ну или же Минхо. У него, должно быть у единственного во всем мире, получается будить Джисона — собственно именно поэтому после начала их совместного проживания количество опозданий заметно сократилось. — Чанбин, повеси, мне по работе звонят.       Не дождавшись ответа, Минхо переключается на второй вызов. В груди тут же зарождается надежда, но так же мгновенно разбивается об острые буквы в имени Чан на экране. Ну, Минхо хотя бы не соврал, Чан действительно его коллега, и он действительно звонит по работе.       — Чан, я позже перезвоню, тут Джи…       — Быстрее собирай студентов и выезжай на станцию Чхонхо, — обрывает Чан настолько напряженным голосом, как будто произошла какая-то катастрофа.       Чан никогда не перебивает. Чан никогда не говорит так испуганно. Чан никогда не приказывает в настолько категоричной манере, даже если от Минхо требуется сделать что-то срочно.       Напряженный голос, как будто произошла катастрофа. Как будто. Почему как будто?       Иррациональный страх выпускает когти и впивается в и без того тревожное сердце Минхо. Чхонхо это же пятая ветка, так? Джисон работает на пятой ветке. На Кваннару. Это сразу за Чхонхо.       — Чан, что происходит?       — Всё потом, Минхо, это правдо срочно. Бери всех, кто есть, отменяй занятия, делай что хочешь. Почти все спасатели и добровольцы отправились в Гунсан на устранение последствий потопов — у нас людей почти нет.       — Людей для чего? — Минхо уже подорвался с места, махнув рукой Сынмину. Они вылетают в коридор, подгоняемые страхом перед неизвестностью и слишком нетипичным поведением Чана.       — В метро произошло обрушение, — выдыхает Чан, заставляя Минхо замереть посреди коридора. Сынмин врезается ему в спину, но Минхо этого не замечает.       — Обрушение? Где? На Чхонхо?       Пожалуйста, пусть это будет Чхонхо. Чхонхо на станцию раньше. Пусть это будет не Кваннару. Всё что угодно, только не Кваннару.       Телефон отрывается от уха. Экран тускло загорается. Сообщение Джисону всё ещё не прочитано.       — Почти. Между Чхонхо и Кваннару. Обвалился тоннель метро. Точнее не прям обвалился…       — Между? — шепчет Минхо и чувствует, как из ног уходит сила, — но между Чхонхо и Кваннару река Хан, как тоннель мог?..       — В этом и дело. Что-то произошло в тоннеле, его начало затапливать, а вход завалило. Там как раз проезжал состав в сторону Кваннару — люди оказались в ловушке. Пожалуйста, Минхо, всё потом, просто быстрее приезжайте.       И сбрасывает звонок.       Минхо кажется, что он летит с высокой отвесной скалы прямиком на острые камни в пучине шторма.

* * *

      Джисон со всей силы толкает ни в чём не повинную дверь в метро, ловит на себе озадаченные взгляды охраны, но благополучно игнорирует их и проносится мимо. На станции Сеульского Национального Университета как всегда шумно и оживленно с утра пораньше — студенты торопятся на учебу, встречаются в центре зала и бредут до кампуса густыми стайками. Джисон, на самом деле, терпеть это ненавидел, и очень долго привыкал к такой густонаселенности этой станции, когда они с Минхо только переехали. Он не любит большое количество людей, не любит шум, и уж тем более не любит большое количество шумных людей. Но лучше так, чем каждый вечер трястись от самостоятельно придуманных страхов из-за того, что Минхо опять задерживается на работе.       Джисон с силой зажмуривает глаза и трясет головой. Прочь, все мысли о Минхо. А ну брысь из головы! Не хватает ещё кого-нибудь прибить от злости прямо в метро — какую-нибудь нерасторопную парочку студентов или зазевавшегося туриста. Или ещё лучше — разрыдаться где-нибудь в углу вагона, уткнувшись носом в воротник толстовки, а густую челку распушив на глаза, как будто это привлечет меньше внимания, чем слезы.       Надо подумать о чем-то другом. О работе, например. Или о песне, которая играет в наушниках. Что-то намеренно агрессивное, чтобы сбалансировать горячее пламя обиды в груди. Можно ещё людей в вагоне рассматривать, тоже идея неплохая.       Одна ветка сменяется другой. Во второй раз Джисон даже не садится — всё равно на третьей остановке выходить. На наземных участках фокус внимания смещается с пассажиров на вид за окном. Небо заволокли тяжелые тучи, прямо как настроение Джисона — такие же черные и давящие. Похоже, будет дождь, а он зонт как всегда забыл. Ему обычно Минхо напоминал, а тут…       А ну брысь!       Когда Джисон переходит на Чхонхо, он замечает в вагоне бабушку, которая ехала с ним и до этого по другой ветке. У неё очень густые кудряшки и довольно примечательная цветастая блузка. А ещё лицо — жутко недовольное, Минхо часто строит похожее, когда наступает его очередь чистить кошачий лоток. Взгляд скользит дальше, рассматривает мальчика-подростка с выкрашенными в красный прядками волос и цепочкой на джинсах. Джисон вспоминает себя в этом возрасте и улыбается. Минхо нравились его неумелые попытки домашнего окрашивания, он считал их милыми, а уж любимый «хулиганский» стиль юного Джисона вообще стал для старшего поводом пересматривать их фотки тех лет чуть ли не каждый день. У него, кстати, до сих пор на фотографии контакт Джисона в телефоне стоит его нелепая пятнадцатилетняя версия.       На глазах таки наворачиваются слезы. Да что ж это такое!       Украдкой утерев глаза, Джисон сталкивается взглядом с той бабушкой в цветастой блузке и тут же стыдливо отворачивается. Не хватало ещё разрыдаться в общественном транспорте, он же не ребенок, да и ничего смертельного в сущности не произошло. Они просто поссорились. Вспылили. Наговорили друг другу гадостей в сердцах. Ну с кем не бывает? К вечеру оба отойдут, и тогда можно будет нормально поговорить.       Вот только Минхо сказал ему не возвращаться. На эмоциях, ясное дело. Но сказал.       Может Джисону и правда сегодня лучше не возвращаться?       Джисон слышит это раньше, чем начинает чувствовать. Грохот. Ужасный взрывоподобный грохот, перебивающий даже шум метро. В вагоне замигал свет, кругом начали раздаваться пока ещё не паникующие, но явно испуганные выкрики людей.       Пол задрожал. Вернее задрожал сильнее, чем обычно трясется от движения поезда. Джисон вцепился в поручень обеими руками и на всякий случай сел на корточки, чтобы не стоять прямо рядом со стеклом окна. Он вновь поймал взгляд бабушки, которая сделала тоже самое, но у противоположной двери вагона.       Послышался звук воды. Как будто кто-то за пределами вагона открыл кран на полную мощность, но откуда в подземке взяться крану?       И прежде чем Джисон сумел удивиться неуместности звука, случилось это.       Казавшийся ранее ужасно громким грохот теперь прогремел над самыми головами, оглушая и пугая до побелевшей кожи и раздирающей паники. Люди попадали на пол, укрывая головы и пытаясь удержаться на месте из-за внезапной остановки поезда. Движение прекратилось настолько резко, что вагон аж подбросило на месте, а следом — удар, толчок, удар — вагоны складывались словно в гармошку от удара каждого предыдущего и последующего. Джисон больно приложился затылком о дверь, но сумел удержаться на месте. В конце и начале вагона повылетали стекла, люди истерически орали от страха и боли. Свет погас окончательно.       Свернувшись в калачик на грязном полу вагона, Джисон не решается отнять руки от головы даже когда всё прекращается. Он жмется спиной к двери, а коленями к груди, совершенно некстати вспоминая, как Минхо говорил ему не садиться в первые и последние вагоны состава — был как-то давно случай, когда на путях не переключилась стрелка, и два встречных вагона столкнулись носами. И если в последних вагонах люди почувствовали лишь сильный толчок — в первых не выжил почти никто.       Джисон зашел в первый вагон.       — Ей, парень, — чей-то скрипучий голос настойчиво пробивается в сознание Джисона. Оказывается, тишина в вагоне вовсе не наступала. Сквозь звон в ушах начинают прорезаться звуки — вой боли, крики страха и плач.       Джисон отрывает руки от головы и видит ту самую старушку в цветочной блузке.       — Живой? Встать можешь?       У старушке на хмуром лице порез от выбитого оконного стекла. Цветастая блузка заляпана кровью и перекошена с острого сухого плеча. Где-то за ней надрывно воет парень с крашеными прядками — он что есть мочи сжимает ногу, и Джисон замечает, что так парнишка пытается остановить кровотечение. Из бедра торчит крупный осколок стекла.       Джисона вот-вот вырвет.       — Помоги мне, парень, — почти велит старушка, неожиданно сильно дергая Джисона наверх.       Тело движется словно Джисон случайно попал в один из любимых пудингов Минхо. Вязко, холодно и противно. Джисон правда пытается заставить свои конечности двигаться, но кажется удар головой оглушил его чуть сильнее, чем казалось до этого.       Он почти падает около вопящего от боли подростка. Рядом тяжело приземляется старушка и с силой встряхивает Джисона.       — А ну соберись, парень, я без тебя не справлюсь.       Надрывный плач подростка, цвет и запах льющейся из глубокого пореза крови, висящая в воздухе пыль, требовательный и горящий ледяной решимостью взгляд бабушки — всё это помогает Джисону взять себя в руки. Он должен помочь. Он нужен этим людям.       Поняв что-то по его лицу — должно быть, рассмотрела в глазах признаки осознанности — старушка кивает сама себе и начинает инструктировать.       — Стекло не достало до артерии — парень в рубашке родился. Но если нас опять тряхнет, оно может засесть глубже, так что нужно вытащить его. Сними ремень и перетяни ногу над порезом — не со всей силы, но крепко. Я пока буду держать его, чтобы не дернулся. Потом держать уже будешь ты, а я вытащу стекло. Всё понял?       Уверенный кивок. Почти. Джисону хотелось в это верить.       Трясущимися руками он далеко не с первой попытки вытаскивает ремень из шлёвок. Парень не особо следит за их действиями, явно сосредоточенный на собственной боли. Не дело.       — Эй, пацан, — Джисон несильно трясёт его по плечу, привлекая внимание, — слышишь? Как тебя зовут?       — Ли Дохён, — едва не скулит парень, но тем не менее реагирует.       — Сколько лет?       — Ш-шестнадцать. Будет в ноябре.       — О, так значит ты стрелец?       — Нет. Скорпион.       Дохён отвечает урывками, слова вылетают на выдохе, а на вдохе — лишь свистящие хрипы. Он отчаянно пытается сосредоточиться на вопросах Джисона, пока его спасители поворачивают свою нехитрую операцию на ногу.       А вот у Джисона внутренности скручивает похлеще ремня, обхватившего ногу Дохёна. И дело даже не в тошноте из-за вида крови. Фамилия парня «Ли». И он скорпион. Мысли сами собой подкидывают картинку, как на месте этого паренька мог быть совсем другой Ли, который тоже скорпион. Джисон почти срывается в слезы, но быстро отгоняет мысли, сосредотачиваясь на парне перед собой.       Он спрашивает у парня всё, что приходит на ум, а на ум как на зло лезут вполне себе конкретные вопросы. Любишь ли ты котов, Дохён? Есть ли у тебя домашние животные? А как зовут? Нравится ли тебе учиться? Какой любимый предмет? Любишь биологию? Вот Минхо любил и любит до сих пор, поэтому сейчас в институте преподаёт детям экологию. Он, кстати, на водоёмах специализируется.       Последнее Джисон, конечно, не рассказывает. Хотя может и рассказал бы, если бы они не закончили раньше. Дохён продолжает заливаться слезами и волком смотреть на отброшенный в сторону осколок. Но уже хотя бы без истерики.       — Молодец, парень, — старушка хлопает Дохёна по плечу и протягивает ему бутылку воды из своей сумки. Тот жадно присасывается к ней.       Потом шепчет благодарность. Возвращает бутылку. Робко улыбается Джисону.       — Ты тоже, — старушка крепко сжимает дрожащие руки Джисона и несколько раз кивает, — не растерялся. Спасибо тебе.       Джисон дерганно кивает и чувствует, как к горлу подступают рыдания. Осознание всего происходящего накатывает волнами, как только отступает адреналин. Он только что помог вытащить из ноги шестнадцатилетнего парня осколок гребаного стекла из разбитого окна вагона метро. Вагона, который, похоже, то ли чем-то сбило, то ли придавило, то ли и то, и другое, и что-то третье.       Вокруг творится настоящий хаос. Джисон поворачивает голову в сторону вагона и сразу же об этом жалеет.       Стекла от выбитых окон в начале и конце вагона покрывают весь пол и кресла, многие люди, как и Ли Дохён, пытаются вытащить осколки из своих рук, ног и других частей тела. Несколько людей лежат на полу и сидениях без сознания (по крайней мере, Джисон очень надеется, что они именно без сознания). В другом конце вагона надрывается совсем грудной малыш на руках, слава Богу, живой и целой матери, которая и сама едва сдерживается от слез, шепча своему ребенку какие-то утешающие слова.       Они в ловушке. Все они.       Обернувшись в другую сторону, Джисон распахивает свои и без того вытаращенные глаза ещё шире. Дверь в кабину машиниста сложена словно бумажный лист и придавлена к полу толстенной железной балкой. Из-за этой балки пытается выбраться явно немного контуженный, судя по его лицу, машинист. Джисон тут же подрывается с места, немного покачнувшись из-за очередного приступа тошноты.       Он помогает машинисту перелезть через балку и осматривает его на предмет особо ужасных повреждений. К счастью, выглядит машинист вполне себе цело, не считая мелких царапин и наливающейся на лбу шишки. Джисон даже не хочет знать, как выглядит сейчас он сам.       — Вы в порядке? Идти можете?       Машинист заторможенно кивает, не глядя на своего помощника. Он, как и сам Джисон минуту назад, осматривает вагон. Вернее то, что от него осталось.       К ним подходит бабушка, тоже осматривая машиниста. Обменявшись с Джисоном кивками, она обходит машиниста так, что видеть его лицо.       — Что произошло? Тоннель обвалился?       — Я… я не знаю, — выдыхает машинист и оседает на землю. Джисон и бабушка, которая всё ещё не назвала своего имени, тут же подхватывают его под руки и сажают на ближайшее кресло — как раз рядом с Дохёном. Тот тоже соображает быстро и передает машинисту бутылку с водой, которая недавно помогла прийти в чувства самому Дохёну.       — Эта балка, — Джисон указывает на смятую дверь, — это же укрепление тоннеля или что-то типа того? Как она вас не придавила…       — Не знаю. Должно быть, я был благословлен богами, — невесело усмехается машинист, — если бы поезд не был оснащен АТО, меня бы задавило не только балкой. Поезд… мы во что-то въехали. Я не увидел, потому что свет выключился раньше, но вряд ли это встречный поезд, иначе удар был бы сильнее.       — Сзади тоже завал, — указывает Дохён. Все оборачиваются к концу вагона.       К концу вагона, который помимо балок завален грудой бетонных обломков. Как будто на поезд сошел оползень из бетона и арматуры. Джисон тут же отворачивается, боясь того, что он может заметить под обвалом.       — И что теперь делать?       — Связи нет, — отвечает машинист, — только аварийное освещение. Я попытался связаться с управлением, но…       — Об этом потом подумаем, — заключает бабушка и поднимается с места. Джисон больше инстинктивно, чем осознанно, подрывается следом, — Сейчас нам нужно помочь раненым. Ты, — указывает на Джисона, — как звать?       — Хан Джисон.       — Я — Го Миджа. Можешь звать меня бабушкой Го. Идем, будешь помогать. Если есть вода, оставь её Дохёну, будем подтаскивать раненых к нему.       Джисон активно кивает, в глубине души безмерно радуясь, что хоть кто-то в этом аду сохраняет холодный рассудок. Ему и самому будет на порядок легче не скатиться в панику, если кто-то будет постоянно выдавать ему поручения. Нужно просто занять мозг. Не думать. Только делать.       Они с бабушкой Го и Пак Соджуном (так представился машинист, после того, как немного пришел в себя) обходят весь вагон. Джисон насчитывает сорок два человека. Из них двадцать три раненых: восемь, как Дохён, не могли ходить, а трое вообще без сознания. Это настоящее чудо, но никто не умер. Ни один человек. Даже под завалом в конце вагона никого нет — об этом сказала мама с малышом. Она сидела ближе всего к завалу и видела, что людей на тех местах не было.       Чудо, что утром в рабочий день в вагоне метро было так мало людей. Дважды чудо, что даже из этих немногих никто не умер. Трижды чудо, что вагон метро явно обвалился, но на них до сих пор не хлынула вода.       — Мы отъехали от Чхонхо, — рассуждает Джисон, когда все открытые раны были перевязаны подручными средствами, а все потерявшие сознание приведены в норму. У бабушки Го был с собой нашатырь. Невероятная женщина, — значит следующая — Кваннару.       — И зачем нам эта сводка Сеульской подземки? — ворчит мужчина лет тридцати, который начал помогать обрабатывать раненых вместе с ними. Он представился Со Ингуком, и Джисон чуть ли не хрюкнул от совпадения. Должно быть прямо сейчас Чанбин — ещё один Со — ужасно ворчит на него. На работу то Джисон так и не явился.       — Я просто рассуждаю. Между этими станциями — река Хан, да?       Со Ингук замирает. Машинист Пак кивает с таким выражением лица, будто только что констатировал чью-то смерть.       — Но ведь тогда тоннель бы затопило, — замечает Дохён дрожащим голосом. Он то и дело неосознанно лезет к своему порезу на бедре, за что каждый раз получает по рукам то от бабушки Го, то от Джисона, то от обоих разом.       — Не обязательно, — отзывается машинист Пак, — постройка тоннелей под руслами рек — очень технически сложный процесс. Помимо укрепляющих стены железобетонных тюбингов, тоннели оснащают гидроизоляцией и насосами. Даже если начнет поступать вода, нас так быстро не затопит.       — Если только вода не хлынет полным ходом, — бурчит Ингук.       — Хватит нагнетать.       — Я просто констатирую.       — А ну прекратили, — прикрикивает на Джисона и Ингука бабушка Го, — споров тут ещё не хватало.       — И как нам теперь выбраться?       Все оборачиваются на молодую маму с успокоившимся малышом на руках. Она подошла к ним так тихо, что никто и не заметил. Ким Хэюн — так зовут женщину — не сильно ранена, но распоротую стеклом руку пришлось заматывать обрывками рубашек тех пассажиров, которые добровольно отдали свои вещи на растерзание. Хэюн с трудом держала свою дочку Юну, но всё равно отказывалась выпускать её из рук, чем очень восхитила Джисона. Наверное поэтому он умудрился запомнить их имена.       — Пойдем по тоннелю? — предлагает Ингук.       — А разве рельсы не под напряжением?       — Только контактный рельс, — поправляет машинист Пак, — но он находится не сильно выше обычных. Если вода начнет прибывать, она быстро поднимется до его уровня и нас всех поджарит на месте.       — А отключить ток можно?       — Отсюда — никак.       Все замолкают. В вагоне всё ещё слышатся болезненные стоны и тихие всхлипы, но уже и вполовину не такие громкие и душераздирающие, как с самого начала. Джисон бездумно включает свой телефон, хотя прекрасно знает, что связи нет.       Наверно, Минхо даже не знает, что произошло. Наверно, он обижается на Джисона, что тот не написал, как приехал на работу. Наверно, Минхо сойдет с ума, когда новость об аварии на путях распространится.       Джисон уже даже не помнит, из-за чего они поссорились утром. Вернее помнит, но всё это так незначительно. Он просто хочет домой. Хочет к Минхо. Только бы снова увидеть Минхо.       — Смысл нам идти по путям, — Джисон гасит бесполезный телефон и поднимает голову, — тоннель обвалился и спереди и сзади — нам не выбраться самим.       — И что ты предлагаешь? — Ингук возмущенно взмахивает руками, хотя даже дураку понятно, что ему просто напросто до чертиков страшно. Как и всем им, — Сидеть здесь и ждать, пока тоннель затопит?       — Сидеть и ждать спасателей. Мы в центре Сеула, к нам по любому уже едут. Скорее всего и напряжение на контактном рельсе уже отключили, но проверять это не стоит. Там наверху у людей больше возможностей и больше понимания ситуации, а мы тут с вами не знаем вообще ничего, — Джисон встает с места и подходит к повалившейся балке в начале вагона, — что будет, если мы попытаемся сдвинуть эту балку? Мы сможем выйти из вагона, или же эта балка — последнее, что удерживает потолок от обрушения?       Джисон прикасается к балке, игнорируя возмущенный выкрик Ингука. Как будто одним своим касанием Джисон смог бы сдвинуть её хоть на миллиметр. Он даже если попытается, не сможет. А вот почувствовать влагу на поверхности — запросто.       — Она мокрая. По ней течет вода.       — Значит таки потопит.       Хэюн не выдерживает и всхлипывает, крепче прижимая Юну к груди. Бабушка Го отвешивает Ингуку подзатыльник.       — Ты когда-нибудь затыкаешься?       — Да что не так то?       — А с той стороны? — перебивает Дохён, указывая на конец вагона.       Джисон тут же быстро идет в указанном направлении. Услышавшие их разговор люди поднимаются следом. Они внимательно ощупывают всю насыпь бетона и убеждаются — сухо.       — Значит можем пройти в конец поезда.       — Да как мы тебе разгребем то этот завал?       — Вместе разгребем, — безапелляционно отрезает бабушка Го, хмуро осматривая очередного паникера, — Даже если не получится разобрать завал до размера прохода, сможем хоть узнать, как дела у соседнего вагона.       — Нам нужно узнать точное количество людей в поезде и сколько из них серьезно ранены, — подхватывает мысль Джисон, вспоминая все фильмы-катастрофы и документалки про чрезвычайные ситуации, которые они с Минхо любят смотреть. — Если получится как-то передать эту информацию, то спасатели будут точно знать, сколько, кого и где нужно вытаскивать в первую очередь.       — Думаю выбор у них в любом случае будет небольшой — либо со стороны Кваннару, либо от Чхонхо, — машинист Пак указывает поочередно сначала на начало вагона — где балка, затем на конец — на насыпь. — Мы находимся ближе к Кваннару, но если с носа поезда уже началась течь, то безопаснее идти от Чхонхо.       — Это значит, мы будем последними? — подводит итог Ингук. И тут даже бабушка Го на него не ругается.       Они в ловушке под землей без связи и хотя бы малейшего понимания ситуации. Тоннель в любой момент может затопить, а они даже не знают, отключили ли напряжение на контактных рельсах или нет.       — Ну, — вздыхает Джисон, пытаясь отогнать от себя осознание полнейшей обреченности, — у нас в поезде хотя бы нет зомби.