Недоразумение из-за Кроатона

Они целовались почти что взахлеб, пока руки девушки наконец не спустились к его ремню, дабы вытащить из тяжелой железной бляхи короткий кожаный конец. Его руки с наигранной нежностью спустили с чуть загорелых плеч лямки черного узкого платья, очерчивая линию груди без всякого намека на осторожность, приличие или хотя бы аккуратность. Алая помада смазалась с губ, волосы растрепались — голодная до единственного своего источника пропитания девушка тяжело дышала, озлобленно-весело смотря в глаза охотнику. Клинок вошел неглубоко в ногу, окунув жадный до крови серебристый клык в плоть и разможая ткани. Крик суккуба прозвучал словно сквозь помехи, яростно, расщепленно, гулко: тут же у самой обычной на вид девушки показались на миг острые зубы, а зрачки собрались в тонкие щелки. Наконец, сероватая дымка распалась, а жертва мелкого демона рухнула на скрипящую кровать обессиленная, без сознания и видимых признаков жизни. Лишь рана на ее округлом белом бедре напоминала, что сосуд — все еще человек. Берн бы сказал, что макияж ей безумно не идет: толстые ровные стрелки и излишек блесток явно были скорее делом рук суккуба, который предпочитал все яркое, вырвиглазное, все, что из человека делает жертву эффекта Мертвой Долины. Сороки, не иначе. А девчонка, судя по всему, обычная студентка — из джинсовки на грубое вафельное темно-красное покрывало выпал обыкновенный пропуск фармацевтического колледжа. Не то, чтобы Бенджамин испытывал к ней великую жалость — одержимых он повидал много, но девочка заслуживала отдыха и плотной повязки на глубокий, пусть и почти бескровный порез. Оставить в доме он ее не мог: та с утра заверещит, наверняка обвинит его во всем, начиная от похищения, заканчивая изнасилованием, потому неплохо бы ее через пару часов вынести на улицу съемного домика и оставить теплым утром в гамаке. Пусть отлеживается — хозяевам Берн заплатил заранее. — Бедняжка… — с усмешкой проворковал он, укладывая хлипкое тело без намека на хорошую физическую форму на кровать так, чтобы хорошенько перевязать ей бедро. Нет, жалости он точно не испытывает. — Жаль только кровь суккуба кроатон не лечит. А то у меня завалялась пара бутыльков. — тут же он, как назло, громко закашлялся, задыхаясь. Легкие сдавило до ощущения в груди тысячи иголок, после чего во рту появился привкус крови. Наверное, люди также чувствовали себя в чуму — Бенджамин, во всяком случае в этом уверен в ту секунду, когда корит себя за случайное заражение дрянью в виде демонического вируса. Бьет себя кулаком в грудь и отворачивается от кровати, опираясь на стол, чтобы не потерять сознание. Скрипит зубами от злобы: еще бы такой здоровый во всех смыслах охотник загибался тут от кашля.

Несмотря на вышеупомянутое отсутствие у Берна большой человечности, сделал он все более чем исправно: повязка Элизабет Клейтон — как звали девушку — была наложена не слишком туго и не слишком слабо, на веранде дома осталось что-то из его последнего съестного, а пропуск возвращен в карман короткой джинсовки. Сама она продолжала мирно дремать в прочном крепком гамаке под теплым пледом, досыпая последние спокойные чесы перед тотальным шоком — ктож знает, как далеко ее завела чужая сущность. Вообще, охотником Бен был совсем непримечательным: рост под два метра, обычная короткая стрижка, довольно невыразительные черты лица, темные глаза, огромные руки и размер обуви, а еще отличное владение оружием, и куда уж без достаточного количества шрамов. В отличие от большинства коллег, ремесло охоты на нечисть у него было старым и родовым — семейство Бернов он знал до седьмого колена, и все, поголовно, занимались после работенки чертями разного вида и формы. А еще из родового был алкоголизм, но это Бенджамин предпочитал забывать каждый раз, когда прогонял вечером одну-другую бутылку крепкого пива. Берн хмурился от первых пробивающихся как нарочно ему в лицо лучей солнца и что-то проверял под капотом. Механиком он был отвратительно плохим: в его руках ломалось даже то, что ломаться было не должно, однако проверить наличие масла и исправность тормозов хотя бы кое-как стоило. Ему ехать еще около пары сотен километров до Огайо, и врезаться в первое попавшееся дерево, когда он на полпути к своему излечению, было бы просто тухло. Где-то там сейчас учился его ученик, с которым дороги у них разошлись. Мэттью. Мэттью Уоллес. Не то, чтобы он очень нравился Бену — да и Бену, вообще, мало кто нравится, даже он сам себе не нравится, что уж говорить о мелком, невысоком пареньке, который так и не определился, больше он эмо или гот. Берн тоже не знал, но был уверен, что он больше идиот, чем олух, если решился кататься без своего наставника один по штату после крупной ссоры. Стоило хотя бы очередной раз, как обычно, традиционно в воскресенье, позвонить этому существу, чьих родителей перебили его же коллеги, а Бен… Просто подобрал хвостатого мелкого себе на воспитание. И вот же, выросло. На звонки теперь не отвечает. Что за существо, которое не отвечало ему на звонки уже полгода как, Бенджамин не знал. Хвост мог как появляться, так и исчезать, вполне себе физический, при этом от мелкого прилично разило серой, а кровь была небесно-голубой при контакте с воздухом. И как демона малого не идентифицируешь, и человеком не назвать. Единственное, что он знал точно — Мэттью вредный и назойливый, пусть и забавный. Для такого консерватора как Берн так точно. Сегодня ему тоже не ответили, а стоять в католической рясе на открытом воздухе в предрассветный час было, все-таки, холодно. Сегодня ему предстоит быть святым отцом в мелком городке штата Огайо, чтобы отыскать свой способ излечиться от вируса.