Призраки завтра

      Я смотрела в потолок. Серый, тусклый потолок, пальцы перебирали четки, снятые с руки. Перебирали и считали бусины. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Всегда теплый, практически дышащий жизнью камень. Как я завидую этому камню. Не понимаю, сколько я лежу так, глядя в потолок и перебирая четки. Сохранять сознание невыносимо тяжело, заснуть еще тяжелее. Я отключаюсь от усталости, но не могу спать.       Я боюсь закрыть глаза, боюсь провалиться в тот кошмар из сознания Итадори, но еще больше боюсь того, что в голове у меня. Боюсь снова увидеть его во сне этой ночью. Каждой ночью.       Считаю бусины. Тридцать пять, тридцать шесть… Раз, два, три…       Люди, кричащие люди, холодные стены и высокие потолки. Я заложница в этом лабиринте минотавра. Проклятые отродья Дзенъинов, лишенные магии, изгнанные. «Собачка не кусает, собачка служит», ждут ответа, ждут подсказки. Все кругом провоняло ложью, алчностью и той глубинной человеческой грязью, от которой я часами буду пытаться отмыться в душе всю свою жизнь. И вот я в их лабиринте, в паутине, они называли это спасением, я называю это эксплуатацией. Моя задача сидеть и слушать, помогать в их грязных делах. Помогать, а точнее не дать помешать другим соткать криминальную паутину. И, по-возможности, уберечь от ножа под ребро от ближнего своего. Моя задача — знать. Я блуждаю по пустующему поместью, затхлый прохладный воздух и невероятно высокие тонкие стены для такой маленькой меня. Противно от самой себя, противно от этих людей, отвергнутых магами, цепляющихся за остатки величия отвергнувшей их династии. Косые взгляды и шепот за бумажными ширмами. «Приволокла очередную зверушку! Это не ребенок, а дикое животное». К черту такое спасение!       Резко пробуждаюсь ото сна.       Нащупываю на полу выпавшие из рук четки, снова начинаю считать. Теплый камень, волшебный камень. Чужая магия приятно щекочет кожу. Каково это — быть магом? Я никогда не узнаю. Все что мне под силу — лишь прикоснуться к чужой магией, изредка управлять, обличать ее, не более. Да еще и обличать в человеческие страхи, слабости и боль. Как иронично. Раз, два, три…       Холодный подвал казино, все пропахло куревом, запах въедается в волосы, в кожу. Ненавижу запах сигарет. Сверху слышен скользкий гогот таких же скользких мужчин, таких же скользких женщин. Я сижу под этим праздником жизни в небольшом кресле рядом со столом. Слушаю говорящего. Просто голос, мне достаточно одного голоса, даже не разбираясь, о чем речь, не хочу знать. Ложь. Стучу пальцем по подлокотнику кресла, пристально глядя в глаза оппонента. Пусть только попробует дернуться в мою сторону. Мне не интересно, о чем идет речь, я не хочу знать, что там покупают: сеть магазинов или людей. Я делаю то, что мне велят, просто играю роль. «Собачка служит», проклятые Дзенъины. Лже-Дзенъины. Какое право они имели оставить себе их фамилию? Почему еще не поплатились за дерзость? Одна половина не лучше других. Причина, по которой я жива — слишком полезна, еще полезна. И не опасна, «собачка не кусает», в этом лазарете магической импотенции я, будто бы, зараженная медсестра, лишь редкие гости-маги из разбавляют эту картину. Их становится удивительно много, не хочу знать к чему это.       Солгавший вскакивает со своего места с перекошенным от ярости лицом. Сверху раздается звук выстрела, женский визг и беспорядочный топот. Последовала расплата за вранье. От запаха паники и страха я просыпаюсь снова.       И опять смотрю в потолок уставшими глазами. Лучше такие сны. Снова начинаю перебирать четки. Лишь бы не вспоминать его. Раз, два, три…       Я еду на заднем сиденье автомобиля. Меня куда-то везут, не единой идеи, мне не интересно. Очередное спасение. Рядом на заднем сиденье небольшая сумка с моими вещами, Масамити ведет машину.       Мои хозяева, лже-Дзенъины, запретили мне выдавать подробности своей жизни, запретили выдавать их — нельзя говорить с магами, если я не их, то ничья, мне уготована судьба изгоя. На лице подобие медицинской маски. Могу ли я ослушаться, хватит ли мне смелости? Я не знаю. Знаю лишь, что если меня в этом уличат — придется за это платить и, скорее всего, мне будет нечем. Хотя эти люди научили меня, что это лукавство — всегда найдется что можно отобрать.       Масамити Яга везет меня в Токио. Он говорит: «наконец-то перемены». Мне нечего ответить. Я не питаю иллюзий, Дзенъины меня достанут везде. Даже если старейшинам захотелось приютить у себя такую зверушку, даже если они решили отобрать мои возможности у преступников, так тесно переплетающимися с магами, даже если оставшиеся старейшины «проявляют обеспокоенность» моим положением. Но, все еще никаких иллюзий, магов я интересую исключительно по той же причине, что и криминальный синдикат — слишком удобный инструмент, не умеющий колдовать, не представляющий угрозы. Но только пока находится в перчатках.       Обрывки магической династии, сами того не понимая, взращивали во мне озлобленность. Недоверие к людям, недоверие к магам, очень удобно. Вообще они не понимали многое, но все же какое-то внутреннее, практически животное чувство подсказывало им не подпускать меня слишком близко. Переживали за свои пропавшие мозги, пеклись о своих грязных душах. Не могу сказать зря или нет. — Зачем все это? — тихо задаю вопрос не обращаясь ни к кому конкретно, не глядя в сторону водителя. Запрет на него не распространялся, я не знала почему. Только на остальных магов. Масамити же был связующим звеном между моей прошлой и будущей жизнями, не знаю добровольно ли, не хочу знать. — Зачем? — коротко и напряженно переспросил Яга, быстро глянув в зеркало заднего вида, не отвлекаясь от вождения автомобиля. — Я не могу иначе. — Он задумался. — Потому что это правильно. Он не врал. Мне больше нечего было спросить.       Приехали, я выхожу из машины и медленно иду за Масамити. Поздняя августовская ночь, меня встречают ворота, от которых по земле распространяется холодная магия. Мужчина, будто бы ничего не замечая, проходит через барьер. Мне не остается ничего кроме как следовать за ним. Защитная магия, обдающая волной, пробирающей до костей. Это проверка, и я прошла барьер. Мой новый дом. — В общежитии пока что никто не живет, занимай любую комнату.       Снова открываю глаза. Поднимаю руки, разглядывая их. Темнеющие следы от цепей на предплечьях, поцарапанная кожа ладоней. Не сон, настоящее. Ненавижу драться, ненавижу цепи. Не остается сил ни на что кроме тяжелого вздоха. Возникло ломающее желание свернуться в клубок, вжаться в кровать и надеяться, что все пропадет. Нет. Раз уж я здесь — у меня достаточно мужества, чтобы встречаться со своим прошлым лицом к лицу. Со всем прошлым. Пальцы снова скользят по четкам, я закрываю глаза. Раз, два, три…       Улица Токио, для меня прекрасно безликая, очередная, одна из многих пройденных за сегодня. Солнце уже садилось. Я не боюсь потеряться, скорее даже надеюсь. Надеюсь, но все равно держу в голове путь до станции, от которой вернусь в колледж. В этот август он принадлежал только мне и периодически приезжающему Яге. Масамити привозил мне еду и иногда пытался развлекать меня ничего не значащими беседами. Ни о чем из этого я его не просила. Первое время я избегала его, не желая разговаривать, видя в нем очередного хозяина, замыслы которого я так и не раскусила. Только холодные залы поместья в Осаке сменились на лес вокруг штаба и маленькую комнату общежития. Меня злило, что я не понимала его намерений, а он все с тем же неутомимым благодушием рассказывал мне про пробки в городе, истории про своих учеников, оставляя мне еду в холодильнике. Это длилось пару недель, он медленно подтачивали фундамент стен моего предвзятого недоверия, не требуя ничего взамен. Со временем я стала ему отвечать, иногда рассказывала небольшие истории из своей прошлой жизни, умалчивая о нелицеприятных подробностях, а Яга про них никогда не спрашивал. Я учила его играть в карты, а он шутливо звал в казино, чтобы я сорвала куш и он починил свою старую Сатсуму. Я соглашалась со словами, как-нибудь потом — обязательно, но мы оба знали, что мне нельзя заходить ни в одно казино без особого приглашения. И Яге, скорее всего, теперь тоже.       Масамити несколько раз предлагал показать Токио, предлагал вместе сходить в магазин или хотя бы просто покатать на машине по новым незнакомым улицам. Но я отказывалась. Каждый раз я слышала сочувствие в его голосе, слышала жалость. В его глазах я была диковатым зверьком, но это меня не обижало, возможно, он не до конца ошибался. Лучше так, его ненавязчивое присутствие заставляло меня верить, что не весь магический мир бескомпромиссно враждебен. Он делал то, что считал правильным, а я начала бояться сделать его причастным, уязвимым перед своими бывшими хозяевами. Как бы маги не превосходили людей — пули ранят всех одинаково. В сущности, ничто не держало меня внутри колледжа кроме собственного страха.       Но вот он, мой первый и единственный побег в город. Раньше, казавшийся враждебным и бесчувственным, Токио оказался отстраненным и снисходительным ко всей той мелкой жизни, что текла по его венам-улицам. И теперь я была ее частью.       В оживленной толпе мелькают лица, такие незнакомые и безразличные мне лица прохожих. Я молчаливой тенью иду вдоль стен, глядя на высокие дома, вывески, линии электропередачи. Этот миг казался мне до ужаса прекрасным, трепетным, даже тревожным. Я свободна. Хотя бы сегодня. Хотя бы сейчас. Свободна от криминальных разборок, свободных от алчных недомагов, от обязательств, свободна от всей той жизни, которую вела сколько себя помню. Простой человек, один из тысяч в этом быстром городе, одна из безликой толпы. Тогда я готова была отдать все, чтобы остаться в этом мгновении навсегда.       Жадно вдыхая остывающий вечерний воздух иду вдоль домов, едва касаясь шершавых бетонных стен кончиками пальцев. Черные кожаные перчатки лежали в рюкзаке, мой намордник, который я обязана была носить все чаще, пока не потеряла право его снимать при любой живой душе вот уже несколько лет. Даже Яга никогда не настаивал на их отсутствии. Как же дико было находиться без перчаток в толпе людей. Но я не чувствовала себя голой или смущенной, растерянной. Наоборот, во мне бурлил восторг. Действительно, как собака без намордника. Ни маски, ни перчаток, ничего.       Запах летнего вечера не сравнится ни с одним другим. Запах беззаботности и свободы. Ничто так не будоражит и не умиротворяет одновременно. Прогретый солнцем бетон отдает накопленное за день тепло, ночная жизнь готова сменить дневную. Из тени будут выбираться все те неприглядные незамеченные обитатели. Люди и то опасное волшебное естество, которое они порождают. Лица сменяют друг друга, прохожие бурлящим течением плывут мимо. Никто никого не видит, все так близко и одновременно далеко. Как прекрасно быть частью безликой толпы. Силуэты сменяют друг-друга, петляя, будто фигуры в шахматной партии, на место ушедшего добавляется новый. Очередной человек, торопливо идущий впереди свернул в закоулок, дорога оказалась практически свободна. Я была тенью этого города, мне это нравилось. Я не боялась быть одна, проклятья меня не трогали, а одно касание решило бы проблему с людьми. Если у врага оружие, ну, что ж, мне будет уже все равно.       Из блаженной задумчивости меня рывком вернул внезапный шум. В закоулке тянущихся к небу домов послышался грохот и звуки борьбы. Судя по всему, по земле покатились мусорные баки. Я остановилась, заглядывая в тянущийся коридор между зданиями, пытаясь разобрать, что происходит в полумраке за очередным поворотом. Узкий закоулок уходил вперед на десяток метров и поворачивал направо. Ничего, непроглядные вечерние тени. Там могло быть что угодно. Раз так — мне не интересно. Собираюсь уходить, как вдруг, из-за угла на нетвердых ногах выбегает человек, согнувшийся пополам и закрывающий рот ладонью.       С ним все нормально.       Человек, судя по всему парень, опирается о стену и, вытирая что-то темное с лица, пытается отдышаться. С ним все будет в порядке. Сейчас он выпрямится и пройдет мимо.       Оглядываюсь, ища хоть кого-то заинтересованного, в надежде переложить на него ответственность за увиденное. Хоть кого-то. Люди таким же непрерывным, далеким и непробиваемым потоком плывут мимо. Это не их дело, их не касается.       Но и не мое! Не мое дело!       С ним все будет нормально. Опять собираюсь уходить уже менее решительно, стараясь не цепляться взглядом за человека в переулке. Но не могу отвернуться по какому-то внутреннему велению совести. Все еще надеюсь, что сейчас рукавом он вытрет кровь из носа или что там у него, встанет и пройдет мимо, а завтра я расскажу про увиденное Масамити. Удивительная история про бедолагу, который напился и подрался с собутыльниками. Но собутыльников не было, как и намека на запах алкоголя.       В ответ на мои мысли человека вырвало чем-то таким же черным и вязким. Он медленно сползал вдоль стены.       Ерунда! Сейчас очнется. С ним все будет хорошо. С ним совершенно все в порядке, все нормально!       Опершись о стену, голова его безвольно повисла. С ним точно не все нормально… Никакого алкоголя, лишь удушающий запах проклятья.       Поток людей все так же ускользал, становясь еще более редким. Бедолагу в подворотне никто не замечал, как и безликую тень, молча цепляющуюся глазами за каждого, как бездомная собака. Может закричать? Но кого мне звать? От мысли, кого я могу накликать в животе похолодело еще сильнее. Совесть, мерзкая совесть и любопытство не дали дожить этот вечер спокойно. Надо было пройти мимо, просто отвернуться и пошагать прочь. Просто очередной человек, каких в Токио миллионы, одним больше, одним меньше. Но я не могла сдвинуться с места. Не могла уйти, не могла остаться. И только слова Масамити, раздавшиеся эхом где-то в глубине черепной коробки возымели эффект. «Потому что так правильно». Я сжала зубы в бессильном оскале полном сопротивления и внутренней борьбы. Отчаянно выругавшись и топнув ногой, я проиграла в борьбе с совестью. Проиграла и шагнула во тьму закоулка.       В нос ударил душный воздух, пропитанный страхом и кровью — обоняние не подводило, здесь жило проклятье.       Парень был жив, даже в сознании, весь вымазанный во что-то, что первично показалось кровью. Осторожно обходя сидящего на земле, я заглянула за угол, откуда он появился. Пусто. Но явно еще недавно там обитало нечто с ним совладавшее. Скорее всего в этой подворотне совершались преступления. От запахов страха и крови начало мутить. Не хочу об этом думать.       Вернувшись и молча сняв с себя рюкзак, я опустилась на корточки напротив, заглянула в лицо. Не знаком. Коснулась плеча. Реакции не последовало. Явно польстив его состоянию, я поняла, что происходящее он едва ли воспринимает. Дыхание было ровное, но тяжелое. Принятая за кровь черная жидкость оказалась эфиром проклятья, картина начала проясняться. Выходит, он — маг. Не очень хорошо. — Как тебе помочь?       Парень медленно поднял лицо, казалось, что он только что меня заметил. По темным бессознательным глазам было ясно, что ответа я не получу. На секунду мне стало его жаль той глубинной общечеловеческой нежной жалостью, которая зарождается в душе каждого человека в детстве и погибает к старости. Я поспешила отмахнуться от этого чувства.       Проклятые маги, почему именно сегодня? Растерянно поерзав, я машинально убрала волосы с лица за уши, достав из рюкзака салфетку и бутылку воды — мой единственный инвентарь для оказания первой помощи. Не особо церемонясь, вытерла с его руки ту грязь, о происхождении которой старалась не задумываться. Вытерла и вручила открытую бутылку с остатками воды. — Пей.       Другого лекарства у меня не было. А это больной принимать отказался. Все так же глубоко и шумно дыша, он запрокинул голову, упершись затылком в стену. — Сраные маги, долбаные маги! — выругалась я, поднявшись на ноги и смакуя русские слова на языке. Что делать было не ясно. В городе стемнело окончательно и бросать его нельзя. Теперь об этом не могло быть и речи. Так чувствуют себя дети, нашедшие брошенного котенка, которого родители не разрешают нести домой? Едва ли. Потоптавшись вокруг, уперев руки в бока и бросая отчаянные косые взгляды на сидевшего на земле мага, я снова и снова приходила к одному решению.       Опустившись перед ним на колени, суетливо усаживаясь поудобнее, я, закатав рукава кофты, так же неуверенно вытерла черноту с его лица, стараясь не морщиться от отвращения слишком сильно. Напряженно тряся кистями рук, сжимая и разжимая пальцы, я шумно выдохнула через рот и снова втянула носом воздух. Чертов маг. Я положила руки ему на лицо, стараясь хоть как-то сфокусировать его на себе. Либо так, либо никак. — Слушай внимательно. Я не хочу этого делать, но мне придется влезть тебе в голову. Постарайся не сильно сопротивляться. Если ты проклят — я постараюсь тебе помочь.       Ответом мне был уставший взгляд. Не верит, не понимает? Без разницы. То, что я собираюсь сделать правильно, и я не могу иначе. Уже не могу.       Мгновение. Затуманенное, зыбкое и такое нестабильное сознание, в котором мечется то самое проклятье. Маг действительно не сопротивлялся. Через меня будто порывом ветра пролетали его мысли и воспоминания. Замешательство, преимущественно замешательство. Повелитель проклятий, вот оно что. Перебодрился, не до конца подчинил врага и вот, что получилось. Не завидую.       Нечто паукообразное с головой женщины, с шестью руками и черной бурлящей, как смола кожей металось, пытаясь снести все на своем пути. С каждым своим шагом она оставляла черный вязкий ядовитый след, тот самый эфир. Отвратительно. Паучиха металось, сокрушая шаткие стены, которые сохраняли мага в сознании. Я ее не интересовала.       Собрав немного эфира на кончике пальца и резко выдохнув, отправила в рот. На вкус еще отвратительнее, чем на вид. Первый порыв — опорожнить желудок. Рот и нос забил омерзительный запах, сравнимый с хорошенько настоявшимся прогнившим и давшим сок мусором с легким привкусом крови и разложения. И чего-то солоноватого. От осознания генезиса последнего сдерживаться стало практически невыносимо. Рот наполнился слюной, а к горлу подступил вполне осязаемый ком, голова закружилась. Но замарать собственной рвотой чужое сознание было бы совсем бесцеремонно.       Снова и снова возвращаясь к сути проклятья я пыталась найти, что им движет. А точнее ей. Девушкой, которая встретила свою незавидную судьбу в этом закоулке, жизнь которой так грязно и несправедливо оборвалась. Теперь паучиха отлавливала несчастных, глумясь над ними. Ее ярость и обида на несправедливость этого мира — все что ей двигало. Ее путы — жалость к себе. Дело за малым, главное, чтобы у мага остались силы.       Мягко и осторожно скользнув змеей в омут бессознательного, я почувствовала, как между моими пальцами, словно суетливые маленькие рыбки, снует его магия. Темная, но такая теплая, практически трепетная, искрящаяся. Мне нужно немного. Легкое сопротивление, сравнимое со вздрагиванием от укола и магическое тепло наполнило мои руки. Вместе с ним и обрывки его мыслей, воспоминаний, чувств. Мне это не нужно. Я не хочу это знать.       Одно движение, один прицельный захват. Хлопок.       Ноги паучихи стянули десятки тысяч тонких прочных нитей яркого ядовитого цвета. Каждый раз видя, как это работает я удивляюсь, каждый раз поражаюсь. Проклятье с ревом рухнуло, если вообще можно рухнуть в чужом сознании, стараясь вывернуться из-под пут, но они, словно лассо, вновь и вновь возникая, окутывали ее целиком. Ядовито-желтым коконом выворачивая ее лапы, ломая хитин и кости, сжимая ее до состояния маленькой точки, которая тоже пропала, растворившись в чужом сознании. Теперь она принадлежала ему.       Гул в голове и все такой же тошнотворный привкус во рту сохранились в реальности. Откинувшись на асфальт, я надеялась, что подо мной нет рвоты мага или чего похуже. Не так я ждала что закончится этот вечер. Руки дрожали, в носу воняло проклятьем, голова кружилась. И все из-за кого? Сугуру. Сугуру Гето. В голове всплыло имя, затесавшееся в тех крохах сворованной магии. Послышалось шевеление, маг начал приходить в себя. Не завидую ему.       Приподнявшись с земли снова протянула Гето бутылку и, когда он без лишних слов ее принял, отползла к противоположной стене, ища опору. Силы удивительно быстро покинули меня.       Выпив всю воду, он затуманенным взглядом уставился на меня, будто не понимая — бредит или нет. Переубедить его я была не в состоянии, лишь так же молча устало смотрела в ответ. После пережитого ничего не оставалось кроме как безмолвно изучать друг друга. В каком-то смысле мы уже достаточно близко познакомились. Точнее я с ним. Мысленно возвращаясь к совершенной интервенции, я, все еще ощущая, как по венам, словно разгоняемая ударами сердца, циркулирует его магия. Теплая магия. Только сейчас я рассмотрела его. Привлекательный, даже красивый, если игнорировать прочее общее положение вещей. Но игнорировать не получалось.       Сугуру долго подбирал нужные слова, разглядывая меня, после чего просто спросил: — Кто ты?       Что можно ответить на такой вопрос? Я не знаю. У меня не было заготовлено остроумного ответа. — Мидж, — просто пожала плечами я. Мне нельзя было этого говорить. Нельзя было делать все, что произошло, но дикая волна отрешенного безразличия, поднятая этой встречей, смыла всю внутреннюю тревогу в ее зачаточном состоянии. По лицу Гето нельзя было понять, удовлетворил ли его такой ответ. Вряд ли такой ответ вообще кого-то может удовлетворить. — Мидж Хесс, — решила уточнить я. — А ты Сугуру Гето, — в ответ на не озвученный вопрос я постучала себе пальцем по виску, — услышала, — желания пускаться в объемные объяснение не было, да и сил тоже. Гето недоверчиво покосился на меня, даже с некоторым подозрением. — И что еще ты там слышала? — типичная реакция. Я попыталась подавить желание закатить глаза. Не вышло. — Что ты не любишь капусту и боишься голубей. — Сугуру на секунду непонимающе нахмурился, будто начав сомневаться в себе, — да ничего не слышала! — я возмущенно вздохнула, взмахнув рукой. — Почему мне должно быть интересно? — практически сокрушенно бросила я. Этот вопрос зрел у меня в голове долгие годы. Долгие годы я смотрела на шарахающихся людей и никому не могла его озвучить. Видимо мой вид был слишком красноречивым, потому что после первого потрясения от внезапной волны негодования, я уловила тень сочувствия в глазах парня. Еще чего не хватало. — Сможешь подняться? — пресекла я зарождающийся в Сугуру ответ. Вопрос мой был столь уверенным, что я даже на секунду перестала сомневаться, в том, что это мне может понадобиться его помощь, а не ему моя.       Аккуратно согнув ноги и рывком усевшись на корточки, я поднялась, практически карабкаясь по стене. Совершенно не грациозно, но вполне успешно. Мой собеседник проделывал то же самое, но остановился на этапе подъема. Все же помогать придется ему. Ну, у Гето сегодня был явно тяжелый день. Надев рюкзак, и приблизившись нетвердой походкой к парню, я со всех сил надеялась, что при исполнении этого экстремального трюка мы останемся в живых. Наклонившись к нему, я постаралась встать настолько устойчиво, насколько вообще могла и закинула руку Сугуру себе на плечо. Парень оказался неожиданно тяжелым. Мышцы задрожали, а из груди вырвалось бесславное пыхтение. — Ну ты и кабан, — не удержала я русское слово, надеясь, что подкашивающиеся ноги не подведут в неподходящий момент и не придется ждать кого-то третьего для помощи. — Что? — Ничего, — сдавленно буркнула я под его тяжестью, возвращаясь к японскому. — Говорю, пахнешь розами. — К моему удивлению парень не оскорбился, а только усмехнулся, принимая справедливую остроту. Источал он по большей части запах поглощенного проклятья, но изредка нос улавливал сладковато-пряный аромат, который тут же сменялся едкой вонью. В сущности, повалявшись на асфальте, я мало чем от него отличалась. Но этот пряный аромат четко въелся мне в память.       Сгруппировавшись в сиамских близнецов из побитых и убогих, опираясь друг на друга, мы направились к улице. На этот раз на него по большей части опиралась я. Да не то чтобы опиралась, натурально висела, закинув руку ему куда-то за шею. Он в свою очередь волок норовившую безвольно соскользну меня то за запястье, то за локоть, удерживая второй рукой где-то в районе ребер.       Рука немела и затекала, но единственной мыслью, машинально вспыхивающей в мозгу, был судорожный порыв надеть перчатки, каждый раз, когда Сугуру останавливался, чтобы поудобнее перехватить свою ношу. На секунду мне стало стыдно за свою немощность, но отказаться от помощи было непозволительной роскошью и, в очередной раз вздрогнув от тепла человеческой руки на голом запястье, я принимала его альтруистический порыв. — И все-таки, кто ты такая? — спросил он, в очередной раз остановившись для перегруппировки, глядя на меня уже без былой настороженности, а скорее с обывательским любопытством. Только сейчас я поняла, что он специально идет наклонившись, чтобы дальше вести меня. Я еле плела ноги, а он уже практически пришел в себя. Маги… — Это сложный вопрос. — Вздохнула я, и попытавшись уйти от ответа, добавила, — мне нужно на поезд.       Без лишних вопросов мы нацелились на станцию, Сугуру был настроен дослушать, его ожидающее молчание было удивительно красноречивым. — На самом деле мне нельзя рассказывать. Но… — внезапно для себя я поняла, что мне практически жизненно необходимо было это рассказать хоть кому-нибудь, -… я догадываюсь, что тебя интересует. Я не маг, не проклятье, даже не уверена, человек ли, — я осторожно подняла глаза на Сугуру, но тот лишь задумчиво смотрел вперед, обдумывая услышанное. — И можешь влезть в голову? — заключил он, подняв брови, скорее резюмируя, чем спрашивая. — Только дотронувшись, — я собралась развести руками, но в состоянии была только вяло взмахнуть кистью руки. Лишних вопросов он решил в очередной раз не задавать. А я вот удержаться не могла, бедолаге придется отдуваться за всю часть человечества, которые на лишние вопросы предпочитало не отвечать. — Тебя это пугает? — с плохо скрытой ноткой обиды поинтересовалась я. Это была не нота, а полноценный аккорд, адресованный скорее всему миру, чем конкретно Гето. Тот лишь улыбнулся в ответ. — Ну, ты уже знаешь, что я боюсь капусту, не люблю голубей… — Наоборот, — перебила я его, пытаясь спрятать пробивающуюся улыбку. Щеки защипало, туше*. — Вот именно, что может бы хуже?       Действительно. Маг все так же по-кошачьи улыбался, а я не могла осознать его удивительно простой ответ на такой сложный вопрос. И в этот миг мне стало невероятно легко говорить, задавая глупые вопросы, давать не менее глупые ответы, легко улыбаться, лишь идти все еще было тяжело. И мы говорили. Говорили о самых незначительных вещах, Сугуру рассказывал про свои проклятья, первый поход к стоматологу и как недавно искали телефон товарища, который он умудрился потерять в карманах пиджака. Я осторожно говорила о переезде, о полосатой кошке, которая иногда приходит по вечерам, о новом соседе, который меня подкармливает, а мне стыдно, что я не умею готовить ничего сложнее кипяченой воды, на что Гето смешливо фыркнул, наверное не поверив. Мы обменивались шутками и беззубыми подколками, проникаясь комедией сегодняшней встречи. В очередном таком заходе поднялась тема магии и моей невозможности колдовать я скривила задумчивую гримасу. — А что если я провидица? — демонстративно закатив глаза, я замычала, — вижу тайну от семьи… Вижу прячешь… Сигареты от родителей! — С максимально серьезным и разоблачающим лицом заключила я, но тут же вырвался дурацкий смешок, испортив напускную серьезность. Сугуру снова немного насторожился, но уже совершенно иначе. Скорее, как ребенок, которого только что подловил фокусник. — У тебя там сигареты из кармана вывалились, — раскрыла карты я, не силах спрятать дурацкую улыбку. Гето быстро хлопнул себя по карманам второй рукой. — И ты их не подобрала? — сокрушенно поинтересовался он с невероятным драматизмом, на что я только развела руками, сокрушенно покачав головой, подыгрывая его трагедии.       Вот и станция. К счастью Гето вежливо оплатил мой пропуск, потому что денег у меня не было, а прибегать к привычным методам убеждения уже не представлялось возможным. На станции было удивительно не многолюдно.       Мы оба ждали поезд, молча сидя на лавочке. Я так страстно надеялась провести этот вечер в одиночестве и так проклинала себя за решение зайти в подворотню. И вот мы сидим вдвоем на старой лавочке вымазанные с ног до головы и пахнущие в лучшем случае как бездомные. Почему-то прощаться не хотелось. За непродолжительное время, проведенное вместе, мы узнали друг о друге чуть больше, чем ничего, а повисшая тишина безучастно грозилась навсегда оставить его в моей памяти лишь короткой историей, которую я, почему-то, расхотела рассказывать Яге.       Ехать было в разные стороны, мой поезд пришел первым. Неловко встав, я зашла в вагон, Гето составил мне компанию на перроне. Я подняла руку в прощальном жесте, неловко улыбнувшись. Сугуру ответил мне тем же. Механический голос предупредил о закрывающихся дверях. — Надеюсь, еще увидимся, — сказал он за секунду до того, как двери захлопнулись, не дав мне и шанса на ответ. Поезд тронулся, набирая скорость, маг отвернулся от путей, попытался достать потерянные сигареты. Не обнаружив их, он обреченно сунул руки в карманы и направился к своему перрону. Я не могла оторвать от него взгляд. И дело было уже не в совести.       Ему нельзя было меня знать, нельзя было ничего из произошедшего сегодня. Тем не менее…       «Надеюсь еще увидимся».