Не наши идеи

      Фёдор не сразу понял, от чего затрясло стол, а пара капель чая вылетела мимо.       За окном лучи солнца играли в догонялки с хмурыми прохожими, лютый ветер взял тайм аут, готовясь к новому камбэку.       Ничего не предвещало землетрясения, особенно такого, что заставит чай расплескаться по цветочным салфеткам.       Говоря иначе, день был хорошим, Достоевскому редко удавалось насладиться горячим чаем в одиночестве. Или без ежеминутных звонков, к концу которых всё успевало остыть. Но, сегодня он неожиданно для себя собрал Флэш рояль. Дела разлетелись по ассистентам, стремившимся задобрить начальство, а мрачный Говард перестал выходить на связь, из-за чего интервью пришлось перенести.       От осознания того, что его спокойствие было нарушено самым грубым образом, настроение упало моментально. А когда Фёдор поднял глаза, то понял, что разбудил Горгону, потому что застыл он мгновенно. — Я мог бы кинуть в тебя тетрадями по сольфеджио, или парочкой биографических книг, или исчёрканными блокнотами, — Николай дёрнул бровью, двигая стул напротив, — Но, последнее ты точно мог бы использовать против меня, поэтому я решил остановиться на кофе. У тебя на него аллергия.       Он гордо поднял подбородок, и, разместил между ними бумажный стаканчик, второй рукой запихивая телефон в карман узких черных джинс.       Так Фёдор своё утро ещё не начинал. Но, всё в этой жизни когда-то происходит впервые. — А ты интересный. — Что? — Никто не слушает подкаст о MSI на незнакомом языке, просто чтобы посмеяться, — Фёдор скрипнул стулом, отодвигаясь назад.       Скрестил ноги, закинув одну на другую, опёрся на левую коленку локтем. Создавалось ощущение типичной питерской эстетики в мечтах девочек-подростков, а Достоевский напоминал задумчивого профессора.       Как обычно во всём чёрном. Как будто мало мрака вокруг. — Ты взломал мой Ютуб, — пробуя утверждение на слух, пробормотал Николай.       Он не был уверен до конца, пока на чужом лице не заиграло кощунство.       Сталкер. Это Фёдор на нём помешан, это он, он следит за ним. Гоголь оказывается ещё нормальный. — Не думаю, что подбор пароля в две секунды можно назвать взломом, — довольный собой Достоевский поправил воротник, подвигая к себе испачканную чашку, — Неплохой вкус на документалки.       Как ни в чём не бывало, он сделал глоток, с наслаждением протянув это мягкое «м». У Гоголя начал брохлить процессор.       Фёдор подкидывал дров в костёр, даже не замечая, что находится в шаге от пожара. Он давно ждал, когда к его жизни прицепится зараза, разжигающая интерес.       Кроме Мори, старика до пенсии отделяет пара бессонных дней и один нернвый срыв, Достоевский не играет с без пяти минут инвалидами.       Ведь наблюдать за тем, как Гоголь оттягивает чокер с парой скелетов, а на его лбу проглядывается розоватый оттенок гораздо интереснее. Это не фетиш, пока ещё нет.       И конечно, практически крича о своих умениях, демонстрируя противозаконные действия, он ни разу не флиртует. — Ты смотрел мою историю. Ответом ему послужил смешок.       Хорошо, никакого отрицания. Как Гоголя учили? Если видишь, что умер, в отчёте пиши «закрепил позицию», если тебя взяли в плен, пиши «продвигаюсь на вражескую территорию, сопротивления не последовало». Он продвигается. — Меньше повторов, начинаешь напоминать попугая, — Достоевский с особой нелюбовью выделил несчастную птицу, опуская голову на бок, — Лучше ответь, зачем ты смотрел визжащего про стрыкало пацана? Ха, так Николай ему и ответил! Конечно, бежит и спотыкается.       Но, в глазах Фёдора блеснуло любопытство, и, к своему стыду, Гоголь понял, что слаб перед этим взглядом. — Я хотел понять, как писать стёбные песни, не то, чтобы мой стиль, но, лишним не было бы, — Гоголь почесал волосы, поправляя спутавшиеся пряди.       На этот счёт у него не было интересных историй, но, Достоевский всё равно удовлетворительно хмыкнул.       Наблюдать за тем, как быстро нолики меняются единичками в чужой голове было..... Необычно. Раньше Гоголь укладывал все мысли только в «гаечки» и «шестерёнки», но, Фёдор не подходил под концепцию стимпанка.       А вот на злого стража матрицы вполне. — Не понял и начал разбирать гетто в озере? — он заинтересованно наклонился корпусом, на пару миллиметров вперёд, так, что Гоголь задумался, не показалось ли ему. — Ты выучил мою историю? — Прекрати кидаться очевидными тезисами, это раздражает, — на этот раз, Фёдор фыркнул для пущего эффекта, а Гоголь не смог скрыть улыбки, — У меня фотографическая память.       А вот это было неожиданно настолько же, насколько ожидаемо. Он бы копнул глубже, если бы между ними был налажен минимальный контакт, а провода не расходились настолько сильно.       Но сейчас всё, к чему он приведет, станет короткое замыкание. Нужно действовать тоньше. — Наверное, в твоей сфере удобно, — Гоголь откинулся на спинку стула, забрасывая на неё руку. — Не всегда. Но, в основном, это преимущество, да, — Фёдор кивнул, и, Николай с удивлением для себя открыл, что пялится на чужие ресницы уже несколько минут, — Убери пожалуйста кофе. Точно, кофе. Как он мог забыть.       То, как вежливо Достоевский простит, не мешало подмечать, как тот, подобно хищнику подкрадывается ближе. Тоном выделяя, что это не просьба.       Что он не привык просить, он привык получать, привык, что никто не рискнёт сделать иначе.       Рядом с ним, у Гоголя появлялось детское желание пакостить. Специально задираться, чтобы наблюдать, как медленно тикает механизм часовой бомбы. — Не могу, он горячий, а язык обжигать я не хочу, — во имя всех законов логики, Гоголь смеётся.       Нормальный человек уже бы искал пятый угол или бежал за успокоительным, а может сразу в скорую. Щенки плохого не посоветуют, но Николай же любит веселье. По хардкору. — Отсядь. Гоголю кажется, что он только что услышал, как щёлкнул затвор. — Ты не можешь запретить мне сидеть здесь.       И, если кто-то мог подумать о том, что Достоевский вполне способен отсесть сам, то, может смело считать себя идиотом. Кто в своём уме так быстро сдаться и прогнётся под столь очевидную провокацию?       Но, для разнообразия, можно сменить локацию. — Я опаздываю.       Достоевский рывком достал деньги из кошелька, и, прикрыв их чашкой, вылетел из-за стола.       Но, даже быстрота действий не лишила их грации. Где этому учат? Иначе Николаю суждено вечность разве что с открытым ртом наблюдать за Фёдором. — С самого утра мечтал прогуляться, — вскочив следом, Гоголь поступил по примеру, кинув деньги на стол, побежал следом.       Может, он оставил слишком много, об этом он вспомнит позже. Но, к тому времени у кого-то уже будут очень хорошие чаевые. — Тебя не пропустят в студию.       Всё, что сумел придумать Фёдор, а Гоголь на это аж присвистнул. Он ожидал столкнуться с большим сопротивлением, даже обидно как-то. Он думает, что пара металлоискателей и сонных охранников способны его остановить? — Для Мори я не буду большой проблемой.       Кинуть козырем, чтобы увидеть, как скосило лицо Достоевского, о да, оно того явно стоило. Кривая, практически маниакальная улыбка овладела чужим лицом, а глаза, метнулись к Гоголю.       Блефовать с Достоевским рисковано. В дурака он играть не станет точно, но, незнание внешности Мори не меняет его характеристики «гений, миллиардер» и дальше по списку. Дазай умел описывать коллег. Гоголь шёл ва банк с мелкой догадкой. Фёдор молчал.       Ощущение опасности накатило новой волной, когда он сделал шаг в сторону. Один, крохотный шаг в сторону Николая. Это был пиздец.       У Гоголя сложилось впечатление, что он подобно загнанной лани пятится назад, но убежать не в силах. Каждую клеточку, каждый атом задело это опасное, будоражащее кровь чувство. — Ну попробуй, — этот лёд, это медленное предупреждение, по буквам падающее с чужих губ, было только верхушкой айсберга.       Гоголь уверен, он готов ставить на это все имеющиеся деньги.       А ещё, он уверен, что желание злить Фёдора только что стремительно взметнулось вверх. Он не может объяснить, отчего сердце стучит в ушах, но, ему нравится внезапный прилив адреналина.       Игра в сапёра всегда была его самой любимой.       Напряжение рассеялось незаметно, стоило только дойти до высотки, в которой несколько этажей принадлежало их студии.       Но, вероятно просто Мори. И, возможно, гораздо больше, чем пара тройка этажей. Гоголь на ходу прикинул, во сколько обойдётся оплата счетов, версия с тем, что вся башня принадлежит Огаю показалась не сильно надуманной.       Куда идти Гоголь помнил плохо. Топографический критинизм был причиной, по которой когда-то давно он познакомился с Брэмом. С тех пор произошло слишком много, а маршруты Николай так и не начал запоминать.       Поэтому, на время замолчав, он тенью следовал за Фёдором. На удивление, тот больше не проронил и слова.       Только перед дверьми останавливался, но, Гоголю не сложно, он не против открывать их перед «столь значимой персоной».       Может, это поможет Достоевскому самоутвердиться и он станет меньше походить на заносчивого сноба.       Когда-нибудь, Гоголю ещё скажут спасибо.       Его молча завели в один из кабинетов, больше похожий на просторную квартиру, нежели обычный офисный отдел. Светло, и везде мягкие кресла. Никаких безвкусных жалюзи. Как же Николай любил эти панорамные окна, и никогда бы не подумал, что такая светлая атмосфера будет царить за дверью «Достоевский Ф.».       Этот самый Ф. уселся в одно из кресел рядом со стеклянным столиком, забитый бумагами так, как будто кто-то решил переписывать русско-турецкие войны.       На Гоголя перестали обращать какое-либо внимание, поэтому он решил, что для вида ещё несколько минут пошатается и пойдёт, раз Фёдору наскучила их перепалка. Пусть готовится, набирается сил.       Но, как только Николай решил тихо и мирно ретироваться, из-под завалов послышался голос. — У твоего седого друга вегетативка? Что.       Это ему подсказала заметка о жизни и творчестве Киркорова?       Николай развернулся на пятках, оборонительно скрестив руки на груди. — Ты во врача решил поиграть? Или что, сенсаций мало?       Упоминание Брэма сработало триггером на агрессию. Гоголь рявкнул злой собакой раньше, чем успел понять, что его, вроде как не оскорбили. И Фёдор не смеётся, просто вопрос, просто интерес.       Но неприятный отпечаток мысли о том, что Фёдор пусть и неплохой собеседник, но как ни крути знаменитый журналист, разрастался тревогой. Никто не мешает ему составить литературную заметку на тему больных музыкантов.       Не было ни одной причины верить в то, что с Достоевским работает принцип конфиденциальности. И как бы сильно Гоголь не любил вставать на тонкий лёд, он опасался тянуть за собой других.       Какова вероятность, что от его интереса к Достоевскому Брэм не пойдёт на дно следом? — Мурманск, — Фёдор отмер внезапно, в его руках зашелестели бумаги, и он не потрудился даже глянуть на взволнованного Колю, — Нет, если бы я хотел сенсации, не торчал бы здесь с тобой.       Его плечи дёрнулись вверх, а вся поза излучало безразличие. Николай понятия не имел, стоит ему обижаться или лучше лишний раз не лезть на рожон, но, чужие слова никак не успокаивали.       Кончики пальцев кололо от холода, ему ещё никогда не было так тяжело прочесть эмоции. Он изо всех сил старался угадать, что может означать прищур, или поджатые в ниточку губы. — Как будто моё интервью не взорвало твой канал.       То, что Гоголь пересматривал их выпуск несколько десятков раз, было очевидно. То, что перестал он это делать лишь после того, как Брэм спрятал всю технику в доме, тоже.       Но, Фёдор всё равно качнул головой, приподнимая уголок рта. Выражение его лица отчего то стало мягче, но Гоголь не улавливал причин. — Воркута, — Достоевский загнул уголок листка, скрепляя с остальной стопкой, — Мои видео всегда хорошо набирали аудиторию. Людям нравится сухо и по делу. А ещё их цепляет внешность. — И ты смирился с тем, что тебя судят за подведённые глаза и прокол, а не за твой гений? — он глянул на Фёдора с нескрываемым изумление, не сразу сообразив, что несёт. В последнее время слова слишком часто несутся вперёд мыслей. — Архангельск, — вместо ответа кинул Достоевский, но, после возмущённо вздоха Гоголя, наконец добавил, — Спасибо, не думал, что тебя привлекают такие мужчины. — Меня что?! Последнее, что я бы оценил, так это самодовольство и чрезмерное эго.       Но, что-то предательски звенит внутри, а Гоголь не может выбросить из головы тот образ.       Нет, он не думал о привлекательности, просто… Чёрт бы побрал Достоевского, он умел застревать на границе сознания. Думать о причинах всё равно, что совать голову в петлю, поэтому Николай этого не делал. — Петрозаводск. Потому что сначала ты оцениваешь в глаза? — Прекрати, что ты делаешь, — возмутился Гоголь, замотав головой, — Твой набор городов меня сбивает. — Всё дело в Брэме.       Фёдор говорил так, как будто озвучивал время. А вот Гоголь сломался. — Чёрт, это же его тур, ты фанат металла? — Я фанат детективов, — верно, Гоголю стало в разы понятнее, особенно после того, как Фёдор всё-таки отложил свои супер важные бумаги и поднял взгляд, — Твой друг не показывается ни летом, ни весной, все его концерты заключены в кольцо северных городов. У него вегето сосудистая дистония. — Её не было в карточке.       Николай задумался. У него не было столь явного преимущества, но, настолько сильно память его не подводила. Дистимия да, была.       До этого указывалась циклотимия, но, только по ошибочному суждению лечащего врача.       Никакой дистонии и близко не было. Остальной перечень даже по рифме не подходил.       Много мыслей одновременно сменяли друг друга, толкаясь в тесном пространстве мозга. Не хватало фактов, у Николая не хватало знаний и опыта в таких вещах. Он не любил не знать, не любил отставать от других. А тут, он как будто плёлся далеко позади Достоевского. Даже в том, что касалось его друзей.       Кстати о Достоевском. Тот снова принялся рассуждать, корпусом поворачиваясь к Николаю. — Врачи у нас такие, поставили термоневроз, выписали попить фенибута и успокоились. — Да. Но с фенибута открылась бессонница. Неприятно и больно. А главное, ничего не поменять.       Гоголь упал в ещё один лежащий кресло-мешок, зажмуриваясь. Печально усмехнувшись, качнул головой, сжимая руками ткань брюк на коленях. — Временем попадает на его «Блокаду».       Гоголя ничуть не расстраивало, что Достоевский так легко сопоставлял факты с датами. Его ранило само существование песни.       Без описания чувств, без единого прилагательного, Брэм создал композицию, разрывающую разум на части. Жёстко, беспощадно, он вылил туда свою боль. — Так и есть, — в голосе Николая что-то ломалось, он никак не понимал, что говорить дальше, как продолжать, — я тогда по ночам стал включать ему Лжедмитрия, чтобы всё не совсем плачевно выглядело.       Обычно он отмахивался от тех семи месяцев жизни, как будто их и не существовало. Он удалил каждую композицию, что крутилась чаще пятнадцати раз за неделю.       Половина плейлиста полетела к чертям.       Потом он стал делать вид, что прощаться было легко, что из него не был вырван кусок. — Умеешь поддерживать. — Я старался, — Гоголь бормочет под нос, недовольный тем, как легко Фёдор реагировал на всё, что слышал. Кем нужно быть, чтобы ничего не чувствовать? Почему он продолжает лезть? — а что мне ещё оставалось? Он и так в подвешенном состоянии, нужно было наутилус врубать, ты это предлагаешь?       Кажется, он только что накричал на Достоевского. — Конечно, а следом свидетельство о смерти.       Ответом ему что-то разбилось в чужих глазах. И они стали ярче, Николаю казалось, что так быть не может.       Если душа отражается в глазах, то в душе Фёдора слишком много крестов. Гоголь осел в одно мгновение, не в силах перестать смотреть туда, где казалось печали больше, чем во всём пост панке. — Я серьёзно не знал, что делать, Федь, — странно вообще было отвечать, когда собеседник только что скинул пару замков, — Мне было страшно, потому что я верил врачам. Кивал на каждый совет. — Ты и сейчас слишком наивен, бизнес перемалывает таких. — Давай, скажи теперь, после моих откровений, что у тебя спрятан диктофон и я дурак. — Боюсь тебя разочаровать, но я могу и коварнее, — следом прозвучал зловещий смех как в детский страшилках, и Гоголь расстроился с того, что не мог делать снимки глазами, он бы хотел запечатлеть этот момент — Диктофон, ты серьёзно? Слишком примитивно.       Достоевский ещё раз изобразил злодея, а после нервно улыбнулся. Николаю захотелось срочно что-то сказать, он был уверен, что просто обязан вставить хоть слово. — Спасибо, мне стало легче. — Обращайся, Коль.       Когда зрачки Николя начали стремительно увеличиваться в размерах, Фёдор видимо только осознал, что сказал. Он быстро кинул «тебе пора» и практически насильно выпихнул Гоголя за дверь.       Так красиво уронить последнюю доминошку перед финалом нужно постараться.       А на секунду показалось, что они сделали шаг вперёд.       Золотое правило твердило, что в таких случаях стоит креститься, но вряд-ли оно здесь помогло бы.       Николай не сдвинулся с места, пока в кармане настойчиво не затрещал телефон.       Сообщение от Сигмы как всегда было верхом манер, ни привет, ни как дела, только ссылка на Википедию: Статья Фёдор Достоевский Родился: неизвестно Национальность: неизвестно Награды: Член Академии медицинских наук 2012 Выдающаяся научная премия APA за приложения в психологии 2015 Премия имени Петера Бёниша 2018 Медаль Говарда Кросби Уоррена 2020 Bruno Klopfer Award 2022