Миллисента или сватовство генерального конструктора

Хайрам Ллойд-Асплунд маялся как от зубной боли уже вторую неделю – и только одна мысль дарила надежду на то, что это скоро прекратится. Бой при Нарите не давал ему покоя! Казалось бы, ему можно радоваться – и окажись на его месте не учёный, а делец, так бы оно и было. То, что Ланселот в том или ином виде запустят в серию, уже почти несомненно. Машина не просто проявила себя в бою с самой лучшей стороны – по сути, Сузаку на ней спас принцессу Корнелию от гибели или плена, так что теперь она почти наверняка присоединиться к числу покровителей и найтмера, и его конструктора. В сочетании с протекцией Шнайзеля это делает принятие на вооружение главного труда Хайрама лишь вопросом времени. И довольно скорого. Он справился. Преодолел все трудности. Он выиграл пари. Но… Алый Лотос! Ракшата! То, что перед ним плод её работы, Ллойд не сомневался ни секунды. Никто другой в мире не способен сконструировать ничего подобного. Хайрам испытывал очень странное чувство – он разом и ненавидел её, и восхищался. Пожалуй, восторга было даже больше. Те технические решение, которые он ясно видел, заставляли его просто снять шляпу, а от некоторых в пору было и вовсе аплодировать. Изящество, красота точно выверенных пропорций. И всё это было собрано неизвестно где, в каких-то тайных цехах, на том оборудовании, которое удалось найти под рукой, силами явно горстки специалистов – иначе их неминуемо раскрыли бы власти. Опять же, пилот. Сузаку идеально подходит Ланселоту. Сколько труда в недавнем прошлом потребовал поиск правильной «живой детали»! А кто сидел в кабине красного найтмера? Кем бы он ни был, сомнительно, чтобы и Ракшате повезло так же. Да и выборка у неё куда меньше. И всё равно в бою у Нариты они – его Ланселот и её Алый Лотос — были примерно равны. Да! Равны! Найтмер, в который Хайрам вложил всего себя, проект, где были задействованы самые передовые производства, лучшие технические кадры империи – и эта выскочившая невесть откуда красная бестия! Мало того, в глубине души Ллойд-Асплунд сознавал, что принципы, заложенные в конструкцию Ланселота, не столь инновационные, менее смелые по сравнению с тем, от чего отталкивалась Ракшата, создавая своё творение. Учёный обязан признавать наблюдаемые им факты. И то, что Хайрам увидел… Главное орудие, основанное на совершенно иных физических принципах, чем вполне стандартная огнестрельная пушка Ланселота. Эти электрические разряды, прирученные молнии… Да, у его найтмера лучше электроника и сенсоры, более совершенная ходовая. Но, если смотреть на вещи объективно, это – не техническая революция. То, что обесценивает существующие механизмы защиты и разом делает всё, существовавшее прежде, иным, устаревшим классом – вот техническая революция! И именно так произошло с Алым Лотосом. Ллойд-Асплуд ломал себе голову: как, чем отразить удар, который буквально плавил все внутренние энергосети? Создать особое непроводящее покрытие? Установить электромагнит, который сможет преобразовывать энергию поступающего тока в кинетическую, направляя её на пользу самому же найтмеру? Или лучше создать механизм заземления, дающий возможность сбрасывать избыточный заряд? Каждый из этих вариантов был чрезвычайно сложен технически и чреват проблемами в работе других систем боевой машины, либо общей её разбалансировкой. Алый Лотос буквально непрерывно стоял пред внутренним взором Хайрама, он застил для него весь белый свет, всё окружающее. Сейчас генеральный конструктор бюро перспективных разработок без малейших возражений отдал бы палец, если не целую руку за право детально изучить сам материальный корпус, или хотя бы подробный чертёж, план-схему этого чуда. Ллойд-Аспулнд находился в почти лихорадочном возбуждении. Нужно было немедленно что-то решать и действовать! Он неплохо представлял себе, по каким направлениям, линиям, позициям можно совершенствовать дальше конструкцию Ланселота, видел потенциал модернизации. Но чего-то такого, что резко, радикально меняло бы баланс сил, позволило бы, как ему мечталось, вновь сделать творение его ума безоговорочно совершеннейшим найтмером, самой лучшей боевой машиной в мире, не было. Без особенно труда Хайрам мог вообразить ответные ходы и за Ракшату, которые дали бы той возможность сохранить паритет. Самолюбие графа было страшно задето. Да что там! Дело, потребовавшее не один год его жизни, полностью занимавшая его мечта, которой он отдавался без остатка, теперь ускользала, растворялась утренним туманом. Хайрам Ллойд-Асплунд не может проиграть! Он не смеет этого допустить!!! Даже ей! Нет! Особенно, именно ей… Какие у него есть преимущества? Гораздо более мощная исследовательская база, лучшее оборудование, специалисты, которых по необходимости можно привлечь, перепоручить им какую-нибудь второстепенную задачу, освободив мысль для главного… Хайрам долго думал, что это может быть, и в итоге понял: ни за что на свете он не согласится отдать в чужие руки хоть малую часть проработки Ланселота. Незначительных элементов тут просто не существует! А главное – передоверив другим долю своих обязанностей, он тогда сам не сможет работать: будет непрерывно проверять, советовать и всё равно бояться, что там, без него, всё фатально и окончательно испортят. Что же остаётся? Поле боя! Оно за британцами – а значит и за ним! Он, в отличие от Ракшаты, может детально проанализировать все аспекты битвы, повреждения, уязвимые места. Сделать пусть небольшую, но статистическую выборку. На склонах Нариты лежит бесценное знание – и он, Ллойд-Асплунд, ещё ждёт чего-то, когда надо немедленно им воспользоваться! Хайрам не терял времени. Не дожидаясь даже завершения разбора завалов и ликвидации последствий селя, он сразу приступил к работе: отыскал, сфотографировал и описал внешний вид всех уничтоженных Алым Лотосом найтмеров, составил небольшой план передвижения машины Ракшаты по полю боя. Затем граф взялся за измерения уже непосредственно внутри пары сильно изуродованных Глазго, в одном из которых обнаружил обугленный труп. Не то чтобы его наличие так уж сильно смущало Ллойд-Асплунда, но тело препятствовало доступу к некоторым важным агрегатам, а самостоятельно вытащить и выкинуть его Хайрам всё-таки не решился. Когда же граф попробовал мобилизовать группу солдат себе на помощь, пользуясь правами офицера инженерного корпуса, которые получил перед отправкой своей технической группы в Одиннадцатую колонию, они, хотя и были готовы содействовать, всё же решили сперва доложиться своему непосредственному командиру. А тот, к полной неожиданности Хайрама, запретил ему проводить какие-либо работы без специального на то разрешения, мотивировав это тем, что вопрос не является чисто техническим, на чём настаивал Ллойд-Асплунд, так как подбитые машины всё ещё не списаны. Да и вообще там по-прежнему находятся убитые пилоты – и вот что-либо делать с ними у генерального конструктора точно никаких полномочий нет. Никакие доводы не подействовали. Единственное, чего удалось добиться, это указания: нужно обращаться в интендантское ведомство, которое обязано провести акт о списании, а прежде ничего делать Хайраму не дадут – у найтмеров даже были специально выставлены часовые. Принцессы Корнелии, или кого-нибудь из её штаба, да и просто командиров в больших званиях, способных своей волей дать графу добро, на месте недавнего поля боя уже не было. Пришлось подчиниться и потратить время на поездку в Новый Токио. Кругленький, лоснящийся офицер-квартирмейстер, ведавший нужным вопросом, сразу не понравился Ллойд-Асплунду. Уже по одному его постно-равнодушному лицу было видно, что он не смыслит ровно ничего в том, с чем к нему пожаловал его взволнованный гость, и не собирается давать себе труда разобраться. Майор Мюррей в самом деле отказался как списывать найтмеры, заявив: для этого, мол, состояние каждого из них должно быть оценено компетентным специалистом (при этих словах генеральный конструктор едва удержался от истерического хохота). Разрешение же работать так он не может предоставить по другим причинам. В ответ на просьбу пояснить, каким именно, Мюррей долго и очень официально в казённых выражениях говорил о моральной стороне вопроса: пока не погребены тела, не нашли упокоения и души. А после добавил, что как добрый христианин господин генеральный конструктор просто обязан его понять. И подождать необходимое время. Когда Хайрам сказал, что «добрым христианином» не является и в жизнь после смерти не верит, собеседник его был совершенно шокирован и ошарашен. В итоге майор явно обозлился и в раздраженной и резкой манере совершенно отказал Ллойд-Асплунду, чем окончательно подорвал его нервное равновесие. В первую минуту Хайраму хотелось накричать на дурака, а то и поколотить его кулаками, но, понимая, что это ничего не изменило бы, он пошёл другим путём. Как можно быстрее добравшись до телефона, генеральный конструктор набрал сразу номер приёмной премьер-министра, решив не мелочиться и использовать главный калибр. Самого Его Высочества Шнайзеля там не оказалось, зато трубку взял вездесущий и, кажется, никогда не отдыхающий Кэнон. Ему граф в итоге и излил душу, пожаловавшись на препоны в работе, которая совершенно принципиальна для проекта найтмера нового поколения, и попросил поддержки. На том конце кратко гарантировали, что меры будут приняты. Хайрам извелся, ожидая в течение примерно пяти часов обещанной ему официальной бумаги за подписью принца, боясь, что за это время всё уже будет фатально испорчено. Мало того, что эти олухи могут сдвинуть уничтоженные машины с места, они вполне способны и вовсе частично их демонтировать, снять оставшиеся в рабочем состоянии узлы, а остальное просто уничтожить! При мысли об этом у Ллойд-Асплунда дрожали руки. Наконец, по факсу пришёл долгожданный документ, с которым Хайрам буквально бегом побежал, даже не читая его, назад в кабинет к Мюррею. Тот поначалу не хотел не то что снова разговаривать с учёным, но даже и вовсе его впускать, однако тот с обычно несвойственной ему грубой силой попросту приналёг плечом на дверь, а вместо ответов на возмущённые вопросы, молча сунул майору под нос немного помявшуюся в пути бумагу. Тот вгляделся, заметил подпись Его Высочества, начал читать, после чего глаза у Мюррея стали большими и круглыми, он покраснел, как рак, попросил у графа прощения и разве только не кланялся ему, прощаясь, попутно гарантируя всяческое содействие его исследованиям. В который раз покровитель генерального конструктора очень своевременно продемонстрировал своё могущество. В следующие несколько суток Хайрам работал как проклятый. Он излазал вдоль и поперёк Нариту, всюду сунул свой нос, просмотрел во всех подробностях случайно нашедшуюся видеозапись нескольких моментов боя, сделанную гражданскими наблюдателями из посёлка внизу, и, конечно же, детально проанализировал повреждения каждого подбитого британского найтмера. Дело было плохо. Если у других Глазго всё было как всегда, то в тех случаях, когда причиной гибели машины являлся Алый Лотос, наблюдалась очень нехорошая тенденция: при сохранении целостности броневых листов электроудар выжигал всю начинку — кабели, электронику, ну и самого пилота тоже. Принципиально отказавшийся от специального защитного костюма для большей свободы движения, Ллойд-Асплунд надышался гари и пропах дымом, словно коптился на костре. В носу началось какое-то раздражение, из-за которого он стал нечасто, но совершенно оглушительно чихать, поднимая облачка золы – и, естественно, уже от них чихая вторично. И, тем не менее, граф продолжал. Из обломков были вырезаны газовым резаком и перетащены в кузов трейлера наиболее ценные и интересные фрагменты, причём, хотя он, разумеется, и привлёк здесь солдат в качестве носильщиков, с инструментом Ллойд-Асплунд работал почти исключительно сам. Расчёты. Чертежи. Снова расчёты. Он сходу попытался было решить задачу изоляции машины при помощи быстронаносимого непроводящего напыления, вытребовал старый, переведённый в разряд учебного найтмер со снятой пушкой, провёл на нём испытания, бил его током, оценивал степень повреждений, ругал самого себя, повторял всё то же самое, снова перекапывал машину и опять, чертыхаясь, полз к столу, где лежали его выкладки. Ничего не получилось! Хайрам почти не спал, позабыл о еде. Сесиль уговаривала его передохнуть – он отмахивался, а по большей части просто не отвечал. Она принесла ему графин только что выжатого апельсинового сока – освежиться. Граф не подумав выпил его практически залпом и скоро пожалел об этом: от едкого сока на пустой желудок изрядно разболелся живот. Целые часы Хайрам проводил в молчаливых раздумьях и неподвижности. Поза при этом у него была далёкой от знаменитого «Мыслителя» Родена. В основном он полулежал, откинувшись, в кресле на колёсиках, прикрыв глаза и раскинув руки. Когда тело было максимально расслабленным, ему удавалось немного пригасить накал владеющего им нервного напряжения, что давало возможность не скакать мыслью от одного предмета к другому, словно растревоженная белка по веткам, а концентрироваться, прорабатывать в уме задачу цельно и подробно, как мысленный эксперимент. Да и просто немного отдохнуть после непрерывной работы с самыми разными механизмами, деталями и системами. Из-за этого своего способа концентрироваться он очень испугал Сесиль, которая твёрдо уверилась, что её начальник болен. В первый раз она и вовсе, вскрикнув, бросилась измерять генеральному конструктору пульс, а после начала буквально умолять его не перерабатывать. Чтобы дать Хайраму возможность развеяться, мисс Круми начала просто беспрестанно рассказывать графу обо всех вещах, которые казались ей интересными. Леди Сесиль… С одной стороны, хотя Хайрам ни в коем случае не сказал бы этого ей самой, но себе признавался – без неё ему будет весьма некомфортно работать. Он успел привыкнуть к тому, что может на неё – живую, умную, аккуратную, рассчитывать в массе вопросов в целом второстепенных, но в действительности совершенно необходимых. И все-таки с другой стороны … Мисс Круми, по крайней мере в работе, была похожа на девочку-отличницу из средней школы, с равным энтузиазмом берущуюся за всё, что угодно, поскольку для неё не столь важно, куда она будет прикладывать свою добросовестную старательность, сколько сама возможность её продемонстрировать. Иногда Ллойду думалось, что если бы он посадил её с заданием нарисовать живописное полотно, или написать стихотворную поэму, то Сесиль сделала бы и это, не задавая вопросов. Одним словом, её неизменные ретивость и позитивный энтузиазм иногда раздражали и выводили из себя даже Хайрама, который и себя самого полагал, во-первых, трудоголиком, а во-вторых, человеком оптимистическим, убеждённым, что нерешаемых задач не бывает. Казалось, что где-то за воротником у неё спрятана кнопка, или специальная дырочка, куда вставляется ключ для завода. Конечно, на самом деле это была иллюзия. Да, мисс Круми имела свои характерные черты в работе, но всё равно оставалась человеком, юной и весьма миловидной девушкой, а не автоматом. В общем-то, она была куда более социализирована, чем он сам, легко сходилась и общалась с новыми людьми в их окружении – с тем же Сузаку, например. В целом Сесиль была для Ллойда загадкой. Он не знал подробностей о её происхождении, детстве, юности, но были вещи в прямом смысле очевидные: ещё совсем молодая, образованная, как кажется, не бедная, красивая женщина… Всё это ещё не значит, что вокруг мисс Круми обязательно должны роиться поклонники, но полное их отсутствие было весьма странно. Вроде бы, Сесиль не относилась к числу мужененавистниц, или тех представительниц прекрасного пола, которые считают, что непременно обязаны сперва сами себя поставить на ноги в этой жизни, а потом уже подыскивать спутника. Явно не принадлежит она и к тем грубоватым мужеподобным дамам, которые отгоняют от себя мужчин, но… И ведь нельзя сказать, что её подобные материи вовсе не занимают! Если самому Ллойд-Асплунду как раз всё это было не особенно интересно, то не раз и не два он подмечал, что его ассистентка – довольно-таки романтическая натура. У неё даже имелся карманный томик Шелли, который она носила не просто для стиля, а, в самом деле, периодически открывала и пробегала глазами в немногочисленных паузах между часами работы. То и дело – к вящему раздражению Хайрама, она пыталась и его приобщать к «сокровищам культуры», разнообразить его дни и внести в них некую новую струю. Мисс Круми регулярно посещала Большую картинную галерею Нового Токио и зазывала туда своего начальника, а недавно генеральный конструктор не без труда открестился от похода на открытие ипподрома. У неё были моральные устои доброй, но ещё совершенно наивной и невинной девочки. Она всякий раз удивительно искренне возмущалась его, Ллойд-Асплунда «чёрствостью» и «ограниченностью», даже символически била его своими маленькими кулачками – в точности как это порой делают дети, хотя и всё равно считала графа гением. Может быть, Сесиль просто очень стеснительна? Или… Хайрам в который раз признался самому себе, что лучше понимает взаимодействия механизмов и алгоритмы работы электронных систем, чем взаимодействие людей и алгоритмы работы их внутреннего мира. В любом случае, то, что она почти безропотно выносит его, Ллойд-Асплунда, манеры – это уже повод для благодарности. Но сейчас несвоевременная забота мисс Круми стала утомлять. Он пытался больше нагружать её, чтобы просто не оставить на себя времени – она справлялась со всеми возложенными на неё обязанностями и все равно успевала рекомендовать Хайраму то посетить врача, то наведаться в зоосад – посмотреть на потешных обезьянок. Причём то и другое – одним и тем же тоном. Кроме мартышек она рассказала ему о цирке с удивительными гимнастами, о поэтическом вечере в салоне у супруги баронета К, о красочных фотографиях Старого Токио в Музее завоевания – генеральный конструктор только диву давался и недоумевал: это она только для него находит всё это, или побывала там сама? Если второе, то в сутках мисс Круми как минимум часов тридцать, а может и больше. Он едва слушал Сесиль тогда, когда она рассказывала об Академии Эшфорд, в которой учился Сузаку Курурги. Это, в самом деле, было по любым меркам уникальное учебное заведение – и с точки зрения постройки как таковой, зданий и корпусов, и с точки зрения организации учебного процесса. Довольно быстро она, впрочем, сбилась на самого Сузаку, его класс и одноклассников – мисс Круми находила очень милым тот факт, что, вероятно, наиболее талантливый и перспективный пилот-испытатель во всей Британии учится в школе. Нет, по его словам ребята там очень хорошие, но довольно обыкновенные. Есть, конечно, несколько талантов, однако, наверное, таких, которые действительно смогут громко заявить о себе, как это предполагалось основателем Академии, лордом Артуром Эшфордом, строившим её как инкубатор интеллектуальной элиты, там всё же не найдётся. По крайней мере, в нынешнем выпуске. А ведь среди прочих там учится и внучка директора, Милли… Хайрам просто не смог разобрать дальнейшего – мысль, подобная удару током, пронеслась в его уме. Эшфорд! Тот самый! Это был тот случай, когда хотелось одновременно кричать «Эврика!» и бить самого себя кулаком по голове. Как можно было быть таким дураком!? Конечно, Ллойд-Асплунд знал, что прежний Генеральный конструктор бюро перспективных разработок – лорд Артур Эшфорд после своей опалы покинул Пендрагон и вообще Метрополию. Припоминал теперь Хайрам и то, что он почему-то переселился в недавно завоёванную на тот момент Японию. Но больше ничего уже много лет Ллойд-Асплунд про своего предшественника не слышал и не выяснял, хотя и был ему многим обязан и искренне за это признателен. Эшфорд отошёл от дел, а вот у Хайрама их, напротив, было более чем достаточно. Тот факт, что лорд Артур не только основал Академию, но и оставался бессменным её директором, был Ллойд-Асплунду неизвестен. Он считал, что учебное заведение, в которое определили его пилота, просто названо в честь знаменитого учёного и выдающегося государственного мужа. Теперь же выходило, что отец всех найтмеров – здесь. Рукой подать! Подумать только, дед одноклассницы Сузаку! Ллойд-Асплунд не верил в Фортуну, но, если бы та существовала, то сейчас ему следовало бы непременно поблагодарить богиню за ту улыбку, которой она его одарила. Такой шанс, в самом деле, казался не случайностью, а подарком ведущей по жизненному пути Судьбы. Именно теперь, в момент застоя в идеях, в час кризиса, а Хайрам признался, наконец, что это – факт, печальная реальность, возможность встретиться с таким великим умом, едва ли не единственным, впрочем, почему едва – совершенно точно, единственным мастером, маэстро военных технологий, конструктором найтмеров одного уровня с ним самим и его соперницей… Это было настоящее чудо. И оно наверняка даст ему необходимый толчок: его работе, Ланселоту, следующим новым проектам, которых он сам пока не вполне представляет – только совсем ещё смутно, но ждущих уже своего воплощения! Это – решающее преимущество! Он обязан встретиться с Эшфордом! Сейчас от этого свидания, от их беседы зависит всё! И ведь есть повод! Уже одного факта знакомства Сузаку и внучки лорда Артура было бы достаточно, но она ведь ещё и побывала в плену в отеле Лотос, а это значит, что граф может прийти скажем… ммм… уточнить какие-то моменты, связанные с тем, как себя проявил в том бою Ланселот! Завязать знакомство, стать не чужим человеком для семьи, а уж потом… При мысли о том, как он заговорит с творцом найтмера, с человеком, даже покидая свой пост, не видя ни разу Ллойд-Асплунда лично, сумевшим ему очень значимо помочь, Хайрама охватывало волнение, которого граф не испытывал, наверное, с первой своей встречи с принцем Шнайзелем. А может и большее. Генеральный конструктор был человеком не того склада ума, чтобы иметь некоего конкретного кумира, но если бы однозначный эталон, образец для подражания у него всё же имелся, то им, несомненно, сделался бы Артур Эшфорд. Хайрам решил действовать без промедления... Он побывал в доме Эшфордов семь раз. Ни меньше, ни больше! Семь! И, какая ирония, видел патриарха семейства лишь единожды - да и то, можно сказать, мельком! Сэр Артур, как оказалось, жил в отдельном особняке непосредственно на территории Академии, в то время как его сын и невестка с дочерью – в городе. И, как правило, это они отправлялись навестить Эшфорда Старшего, а тот захаживал к отпрыску – Филиппу, нечасто. В полном отчаянии Ллойд-Асплунд силился выдумать хоть какой-нибудь повод, чтобы попросить о встрече с творцом того вида оружия, которому посвятил годы труда, но вновь и вновь оказывался бессилен. Очень быстро гость Эшфордов узнал, что сэр Артур не желает видеть никого и слышать ничего, имеющего касательство к его прошлой, столичной, аристократической жизни виднейшего сановника империи. Соответственно, шансов на то, что можно просто прийти, представиться и получить аудиенцию, у Хайрама почти не было. Нужно было действовать через родных, а те… Ллойд-Асплунд откровенно не знал, о чём и как разговаривать с ними. Ему казалось, что он в жизни не видел людей, более далёких от тем, в которых генеральный конструктор что-нибудь понимал и считал для себя важными. Особенно Хайрама разочаровал Филипп Эшфорд. Граф слышал, конечно, распространённое высказывание, что на детях гениев природа отдыхает, понимал он и то, что у людей на ум в большей мере влияют социальный и личностный фактор, а не наследственность. Но все-таки не ждал, что потомок великого лорда Артура окажется… мягко сказать простаком. Может быть, в другой ситуации он не был бы так категоричен, но Ллойд-Асплунду уже просто не хватало сил говорить с ним о лошадях и скачках, в которых генеральный конструктор разбирался, как свинья в апельсинах (ему даже пришлось пожалеть о том, что он не пошёл на открытие ипподрома — кто бы мог подумать!), о гольфе и о японской кухне. Хайрам морщился, пытаясь в терминах гольфа (О муки!) объяснять глупо улыбающемуся собеседнику принципы действия некоторых узлов найтмеров и механики их применения в бою. Казалось, что об изобретении, сделавшем его семью знаменитой, Филипп Эшфорд не знает решительно ничего! Его жена была не сильно лучше. Леди Анджелина оказалась куда сообразительнее мужа. Но именно по этой причине с ней было намного труднее вести разговор. Если супруг миссис Эфшорд без особенных вопросов поглощал всё, что только Хайрам ему ни говорил, то в беседах с хозяйкой становилось совершенно очевидно, что гость не имеет ничего общего с тем семейством, в дом которого зачастил. Что они — совершенно посторонние друг другу люди, которым не о чем в действительность толковать суммарно вот уже, наверное, часов десять или даже пятнадцать, если считать все посещения графа (а наведывался он к Эшфордам через день). Хайрам был достаточно умён и честен перед самим собой, чтобы понимать: он попросту не умеет вести непринуждённый светский диалог. Тот просто рассыпается. Раскалывается на маленькие осколки, как злополучная чашка чая, которую он от волнения умудрился в первый же вечер опрокинуть на пол. Ллойд- Асплунд по пять-шесть раз говорил одни и те же вещи: комплименты, или замечания о погоде, делал длинные внезапные паузы, будто набирая в рот воздуха на вдохе и забывая, что надо его ещё и выдохнуть. Никогда – в последние несколько лет уж точно – генеральному конструктору не доводилось так помногу общаться с неподготовленной и непрофессиональной аудиторией на темы, которые существовали для него словно бы в параллельной реальности. Про тот же гольф, а для хозяина это, кажется, была вся его жизнь, генеральный конструктор знал только то, что там нужно клюшкой загонять мячик белого цвета в лунку… Нет, он пытался приспособиться, но именно в тот момент, когда граф осваивал терминологию и основные понятия того, о чём шла беседа (как всякий учёный Хайрам считал, что с этого всегда необходимо начинать), сэр Филлип, или леди Анжелина будто нарочно меняли тему! Скажем, на дороговизну хороших и совершенно необходимых всякому настоящему британцу продуктов в Одиннадцатой колонии. Ллойд-Асплунд последний раз сам посещал магазин так давно, что не имел и понятия об уровне цен, в еде был непритязателен и вообще смотрел на поглощение пищи, прежде всего, как на процесс, обеспечивающий организм необходимой энергией для дальнейшего функционирования, втайне завидуя электроприборам, которые можно было за один раз зарядить на неделю-полторы. Ну а хуже всего были сплетни и анекдоты из жизни знакомых Эшфордов. Хайрам никак не мог понять, когда ему нужно выражать изумление, когда – печаль, а когда смеяться. Общий набор реакций был определён, но их порядок хромал. И вот только что, уже в восьмой свой визит, Ллойд-Асплунд выслушивал историю о некоем сэре Хитчинкрофте, который иногда играл в гольф в том же клубе, что и Филипп Эшфорд, и был увлечённым энтомологом с богатой коллекцией. Однажды во время игры он заметил на одном из кустов по соседству какую-то редкую бабочку. Недолго думая, сэр Хитчинкрофт бросил свои клюшку и мяч, а сам стал пытаться изловить яркокрылую красавицу. Поскольку сачка при себе у энтомолога-любителя не было, и располагал он только собственными руками, дело не заладилось – насекомое упорно не желало попадаться и улетало, причём как бы нарочно поддразнивая незадачливого охотника, не далее, чем метров на пять-шесть. Постепенно, гоняясь за бабочкой Хитчинкрофт заплутал, потерял её, а главное – собственный мяч. Он разыскивал его не меньше получаса, промочил обувь в искусственном прудике-препятствии, но, в конце концов, отыскал нужную позицию, нанёс удар и… услыхал возмущённый возглас другого игрока! Оказалось, что забывчивый (даром, что работает в банке!) Дерек Хитчинкрофт всё перепутал и бил по чужому мячу! Филипп Эшфорд явно полагал всё это очень смешным. Сам же Хайрам подумал о незадачливом игроке не без сочувствия, а главное очень ясно представил себя на его месте: ничего не поймавшего, мокрого, опозорившегося – и это там, где, вроде бы как, люди должны получать удовольствие и отдыхать! В итоге в момент дружного хохота семейства Ллойд-Асплунд самым дурацким и даже нахальным образом промолчал. Чуть позже то же самое произошло вторично – на этот раз во время рассказа про некую мисс Бадж и её попытки сделаться поэтессой. Хайрам опять позабыл своевременно раскрыть рот и присоединиться к веселью, так что вышло, будто он намеренно демонстрировал своё неудовольствие, или даже презрение. Все ощутили себя крайне неловко, а леди Эшфорд даже слегка покраснела. В общем, конечно же, не случилось ничего страшного — такого, что давние и добрые знакомцы не сочли бы пустяком. Вот только Ллойд-Асплунд то как раз ни другом, ни даже приятелем семейства не был. Напряжение и раздражение стали возрастать просто на глазах – а он ничего не мог с этим поделать. Вместо того, чтобы спасать положение, Хайрам ещё и задумался над природой юмора. Занятно, что в равной степени глупо смотрится и человек, который сохраняет каменное выражение лица, когда все вокруг смеются, и тот, кто хохочет в одиночестве, хотя окружающие серьёзны. Очевидно, дело всё же не в смехе, а в людях. На самом простом, всем доступном уровне, в человеке, в Homo sapiens заложена коллективность… или стадность, смотря с какими эмоциями на неё взглянуть. С чьей позиции. Тот, кто регулярно выбивается из общего ряда, становится или лидером, задающим тон остальным, или парией, чудаком, который всех раздражает. И в его, Ллойд-Асплунда, случае, второе куда вероятнее. Гость всё больше наскучивал хозяевам, а главное даже простоватый Филипп явно начал недоумевать: что же, наконец, нужно этому назойливому очкарику!? Хайрам, при всей своей несветскости, уже не мог не замечать довольно прозрачных намёков на то, что ему пора уходить: то Филипп будто между делом обронил фразу — у него, мол, ещё много дел, которые нужно сделать в ближайшие дни, то леди Анжелина объявила — в такую погоду как сейчас, она всегда быстро устаёт. Но граф точно прирос к стулу. Естественно, он понимал: надо срочно придумать что-нибудь — нечто, способное сделать его близким для Эшфордов человеком. Такое, которое дало бы ему право регулярно бывать у них не как обычному гостю, а ввело бы в круг своих для семьи. Ллойд-Асплунд хотел сделать это как можно скорее, но мысль предательски не шла, а потому Хайрам сидел, причём всё больше помалкивая. Пожалуй, здесь виделась даже некая ложная многозначительность. Со стороны можно было подумать, будто он знает некий секрет, а теперь своей интригующей немотой заставляет всех гадать, что это может быть. Наверное, именно по этой причине Анжелина Эшфорд не выдержала и задала, наконец, гостю прямой вопрос, на который уже нельзя было ответить экивоками, или отшутиться: - Господин генеральный конструктор, вы так часто посещаете нас, словно бы мы близкие друзья. Это, бесспорно, делает нам честь, да и беседовать с вами – сущее наслаждение, - говоря это она улыбнулась так, что ошибиться в её истинном мнении относительно разговоров с Хайрамом было невозможно, - Но, всё же… вы – крайне занятой человек. От того, как тратит своё время столь сильный ум, зависит обороноспособность Британии, быть может, вся её будущность… Если есть нечто, чем наша семья могла бы вам помочь, что-то сделать для вас, то мы с готовностью это исполним. Если же нет, то нам недостанет смелости продолжать так подолгу отнимать у науки графа Ллойд-Асплунда. Генеральный конструктор сразу понял – дело плохо. В переводе с иносказательного, смягчённо-вежливого, аристократического языка, его попросили внятно объяснить какого дьявола ему нужно, и почему он позволяет себе ходить к Эшфордам как в кафе или паб, пить хозяйский чай, невыносимо умничать, молча глядеть совой из-под своих очков и съедать раз за разом по несколько часов драгоценного времени? Отвечать Хайраму было откровенно нечего. Дождался, дурак! Что же делать!? Нет, разумеется, он может сказать сейчас какую-нибудь глупость, вежливо откланяться, уйти, но… Назад граф тогда уже точно не вернётся. Конечно, Эшфорды не станут вызывать полисмена, или приказывать слугам спустить Ллойд-Асплунда с лестницы, если тот вновь появится на их пороге. Но это и ни к чему – есть масса других способов. Заранее проинструктированный лакей может сообщить господину генеральному конструктору, что хозяева, хотя и очень сожалеют об этом, не могут его принять по причине болезни. Или что они уехали. Либо нечто случилось в особняке: прорвало трубы, замкнуло электрику, что там травят тараканов, наконец. Предлог можно найти всегда. Раз, другой, много – третий, и нежеланный гость всё поймёт и перестанет приходить сам. Это была катастрофа! Иметь такой шанс, находиться столь близко – и не только не встретиться с Артуром Эшфордом, но, вероятно, навсегда исключить, закрыть для самого себя эту возможность! Зря и понапрасну потратить такую прорву времени на всю эту болтовню – именно тогда, когда на счету каждая секунда! Когда Ракшата…! Когда Алый Лотос…! Ллойд-Асплунд от стыда и злости – в первую очередь на самого себя, просто перестал здраво соображать. Нужно что-то изобрести, как-то ответить! Он не может так глупо, так бездарно всё профукать! Ракшата сейчас, наверняка, не упускает и минуты, она тоже анализирует итоги боя у Нариты, вносит поправки, новации, изменения! Алый Лотос, её шедевр, уже стоит вровень с Ланселотом, а может – да, признайся, глупец — и обойти его! Главный труд твоей жизни! А ты торчишь здесь, транжиря время в перемежающейся натужным молчанием нелепой болтовне, точно не выучивший урок школьник… Не бывать этому!!! Он доберётся до Эшфорда Старшего любой ценой, чего бы оно ни стоило! Так Ллойд-Асплунд ощущал себя в ту секунду. Возбуждение, страх, адреналиновый удар. Иных объяснений он позже отыскать не мог. Отчаянно ища какую-нибудь соломинку, граф сказал первое, что всплыло в уме. То, что точно позволяло ему остаться, сделаться у Эшфордов завсегдатаем, объяснить все несуразности своего поведения, что сразу сделало леди Анжелину из его врага союзником. Это… Да, теперь он может так рассудительно раскладывать причины по полкам, а в то мгновение пришедшие молниеносным наитием слова сами слетали с губ: - Я прихожу в к вам в дом в который раз потому что… Потому что… Дело в том, что я никак не могу решиться просить руки вашей дочери! Есть расхожее выражение – нечто было «как в тумане». Хайрам не особенно верил в него – равно как и в прочие художественные преувеличения гуманитариев. Но, кажется, рациональное зерно в нём всё же есть. События, которые стали происходить после неожиданного для всех, в том числе и для него самого, признания, были… не то чтобы в тумане, но будто в ускоренной перемотке. Или даже так – всё вокруг разом и резко убыстрилось, а вот Хайрам, напротив, затормозил. После первых двух-трёх секунд тишины, которые словно сами по себе издавали некий звенящий, тревожный звук, как комар над ухом, всё задвигалось, зашумело, стало цельным ярким потоком, из которого Ллойд-Асплунд мог вылавливать только отдельные кусочки-фрагменты. Вот леди Анжелина всплеснула руками и громко ахнула. Вот сэр Филипп вскакивает с места, подбегает к Хайраму, жмёт ему руку, потом громко и бессвязно ободряет, призывает не волноваться и не бояться ничего – причём совершенно очевидно, что на самом деле эти горячие уверения Эшфорд Младший предназначает скорее самому себе. В итоге он действительно расхрабрился и обнял потенциального зятя, даже хлопнул его по плечу ладонью. Наверное, именно тогда Ллойд-Асплунд и потерял очки, из-за чего всё стало ещё хуже. Подошла, оправившись от первого шока, хозяйка дома. Она тоже громко, с аффектацией говорила, то и дело повторяя словосочетание «Какая изумительная неожиданность!». С последним словом Хайрам охотно согласился бы. Он не знал, что теперь делать и говорить – и вообще побаивался собственного рта: вдруг оттуда опять вылетит нечто эдакое? А потому граф почти всё время молчал и только слабо улыбался, из-за чего, похоже, Эшфорды только ещё больше уверовали в силу и искренность его чувств. Генерального конструктора взяли под руки, куда-то повели. Он вяло отбивался, не особенно понимая, где именно находится конечная точка их маршрута в доме, и протестуя скорее против самого факта, что его схватили одновременно под правый и левый локоть, как больного, неспособного держаться на ногах. Внезапно до него дошло — его ведут в комнату невесты, причём Хайраму показалось: она сама – там, и сейчас ему нужно будет перед ней объясняться. Ужас окатил его так, как если бы за шиворот ему засыпали большой ком снега. Граф стал выкручиваться, как в раннем-раннем детстве, позабыв про всякую вежливость. Нет, он что-то лопотал при этом, но настолько тихое и маловразумительное, что сам себя не понимал и не слышал. Он вырвался чудом и позорно бежал через гостиную и бильярдную в сторону прихожей. Только там Ллойд-Асплунд смог более-менее определённо высказаться в том духе, что признание его было спонтанным, вызванным прямым вопросом, он ещё не вполне готов – и при этом прямо сейчас у него очень важные, совершенно не терпящие отлагательств дела по его инженерно-конструкторской линии. За дверь граф вылетел пулей, по ходу дела ударившись рукой о колонну, выполненную в греческом стиле. Уже за порогом Эшфордов Хайрам понял, что так и оставил у них свои очки, но вернуться за ними не посмел и всю дорогу до своего трейлера ощущал себя внезапно вытащенным из норы на самый солнцепёк кротом. Сослепу – и, вероятно, от нервов тоже, Ллойд-Асплунда шатало, как пьяного матроса. Он очень изумился тому, что в итоге добрался до цели, не извалявшись в грязи и не оцарапав носа. Первым делом граф отыскал запасные очки и, уже вооружённый ими, посмотрел в зеркало на собственную физиономию. Выглядело отражение неважно: помимо обычных синяков под глазами и не совсем здорового цвета кожи – последствий долгой, особенно ночной работы, само выражение лица было донельзя глупым, похожим на перепуганного кролика. Правая щека чуть подрагивала. Генеральный конструктор пожевал собственные губы, чтобы дать работу лицевым мышцам, потёр указательным пальцем под носом – и тут же со страшной силой чихнул. Проклятое раздражение так и не прошло до конца! Хайрам умылся водой – очень холодной, как оказалось, но, видимо, именно это ему и требовалось. Он понемногу начал приходить в себя и успокаиваться. Так… Вдох… Выыыдох. А теперь нужно спокойно, логически поразмыслить над тем, что случилось, и как ему теперь себя вести. Ллойд-Асплунд сел в своё кресло, откатился на нём к стене, упёрся в неё затылком. Мысль не шла. Он всё никак не унимался до конца. Господи, что же ты, безумец, натворил!? Ведь они тебе поверили! Ну, естественно! Конечно они поверили – нормальные люди не шутят такими вещами! И тебе не отвертеться, не объявить, что тебя не так поняли – тут уже никакая «странность» и «необычность» тебе не поможет. Предложение о помолвке, о свадьбе – его ни с чем не перепутаешь. Не ходить к Эшфордам больше? Нет, это бессмысленно: они решат, что он болен, или испугался собственной храбрости, а теперь боится вновь изъявить свои чувства — и придут к нему сами. Уехать? Сняться с места, благо трейлер позволяет, и сегодня же перебазироваться куда-нибудь на край колонии, в самую южную или северную часть Японского архипелага? Нет. Это тоже не выход. Та же леди Анжелина – она достаточно умна и упорна, чтобы найти его и на Хоккайдо, и на Кюсю. А может даже и в Метрополии. Причём в этом случае будет ясно, что он, Хайрам Ллойд-Асплунд попытался трусливо бежать – и какой же тогда грянет скандал! В общем-то, графу никогда не было особенного дела до общественного мнения, но здесь всё может приобрести такой масштаб и принять такой оборот, что Военное министерство окажется вынуждено снять его с поста Главного конструктора. И тогда… Конец. Он больше не сможет работать. Найтмеры. Ланселот. Всё… Нет, даже и домысливать конкретику не нужно – просто конец. Лучше утопиться, прыгнуть в море с набережной с чем-нибудь тяжелым, привязанным к шее, чем это. Но что тогда делать? Как расстроить свадьбу, которую сам же и предложил? Хайрам и понятия не имел. Точно граф знал только одно – нет, конечно же, на самом деле он вовсе не собирается жениться на дочери Эшфордов. Кстати, а она? А что сама девушка? Ведь всегда нужно, чтобы «За» были двое – жених и невеста. Ведь она тоже едва ли хочет замуж за человека, которого совершенно не знает. Не оказывавшего ей никаких знаков внимания. За незнакомца, с которым у неё нет совершенно ничего общего. И, когда родители объявят ей о сватовстве Хайрама, она просто откажется. Да, именно! Сама откажется! Ллойд-Асплунд даже вскочил с места и едва удержался, чтобы не захлопать в ладоши. Сама! Вот и вся история! И ничего не произойдёт! Ведь в наше время никто не сможет её приневолить! Да? Ведь так? Филипп и, особенно, леди Анжелина, похоже, очень хотят этого брака... Надежда поднималась внутри у Хайрама, как горячее облако, и он не желал так просто расставаться с нею. Нет, ну конечно, разумеется, так. Его предложение будет отвергнуто – и всё останется по-прежнему. И… даже из этой чудовищной глупости генеральный конструктор сумеет извлечь пользу! Собственно, граф получит то, чего всё это время и желал: он успеет встретится с сэром Артуром, поговорить с ним, пока в ситуации будет сохраняться фактор неопределённости, неизвестности. Пока родители будут уговаривать свою дочку и… И что, если они, всё же, как-нибудь уломают её!? Свадьба? Совместная жизнь? Хотя… Одно ведь не обязательно означает другое, так? Ллойд-Асплунд, совершенно уже спокойный, вернул, наконец, себе способность мыслить предельно трезво и рационально. Если она и согласиться, то всё равно ведь не по любви, так? А по расчёту: чтобы войти в высшее общество Метрополии, может быть даже Пендрагона, думая, что Хайрам вращается там, как некогда её дед. Ради положения. Ради титула. Ради денег. Так почему бы ему и не дать ей всего этого, благо для самого Ллойд-Асплунда оно значит совсем немного? Купить особняк – ну, допустим, не в Пендрагоне, но в том же Бостоне, или каком-нибудь другом крупном городе Метрополии, перевести энную сумму денег на счёт молодой невесты – и оставить её получать удовольствие от жизни. Никогда прежде Хайрам всерьёз не обдумывал вопроса о женитьбе, а когда мысль генерального конструктора касалась мельком этого предмета, то всякий раз граф приходил к тому однозначному выводу, что женщина рядом с ним снизит эффективность его работы примерно на треть, если не больше. Разве только она будет такой, как Ракшата Чаула, но их, вероятно, очень немного похожих на свете, если они вообще ещё есть. Ну а если появится ещё и ребёнок… О большой науке и задачах тогда можно будет просто позабыть. Внезапно входило, что именно тот вариант женитьбы, который он только что обдумывал, был бы для Ллойд-Асплунда наименее обременительным, может даже в чём то полезным. Из-за того, что Хайрам не проявлял никакого интереса к женскому полу, стали возникать всевозможные слухи, один другого вздорнее. В общем-то, ему было глубоко наплевать как на тех, кто, тратя своё время и силы, их выдумывает, так и на тех, кто слушает. Но из-за них у людей, помощь и содействие которых были нужны генеральному конструктору для дела, могло сложиться о нём предвзятое мнение. Когда у него появится супруга, с этим будет покончено. И вообще жена могла бы – и даже к собственному её удовольствию – взять на себя функции презентации Хайрама и его проектов в свете. То есть делать именно то, что самому Ллойд-Асплунду было неприятно и выходило у него плохо. Она же сможет распоряжаться его финансами, отвечать на менее важные, или вообще не имеющие отношения к работе графа письма. Хорошо если жена будет в чём-то похожа на леди Сесиль. Да, это определённо было бы весьма неплохо. Самое главное – чтобы она не питала к Хайраму никаких искренних чувств и потому могла возможно быстрее после заключения брака оставить его в покое, не требуя к себе внимания. И ещё одно важное обстоятельство. Речь ведь всё же не о какой-то абстрактной жене, а о вполне конкретной дочери Филиппа и внучке Артура Эшфордов. Это же очень ценное преимущество. В самом деле, породнившись с ними, Ллойд сможет не один и не два раза, а регулярно многие годы беседовать с Эшфордом Старшим. Возможно они даже разработают и будут вести какой-нибудь совместный проект! Это было бы просто… Хайрам даже начал насвистывать что-то себе под нос от радости – такие захватывающие перспективы открывались. В этот самый момент появилась недавно всплывавшая у него в уме мисс Круми. Сразу было видно, что она в отличном расположении духа: Сесиль двигалась быстро, будто слегка пританцовывая, и чему-то своему улыбалась. Заметив Ллойд-Асплунда, она остановилась как бы посередине па, а улыбка её разошлась ещё шире: - Наконец-то с вас сошла эта мрачность! Удалось что-то модифицировать в Ланселоте? - Сказать по правде, я сегодня почти не работал. Просто… - Не работали – и такой весёлый? Не верю! Это я – ветреная душа, могу весь вечер слушать музыку вместо того, чтобы решать инженерные задачи, вроде того вопроса с непроводящим напылением и другими способами защиты. Мне ещё расти и расти. Но вы? Я вас не узнаю, господин генеральный конструктор! Игривость и веселье помощницы передались и самому Хайраму, ну а больше всего, конечно, он был рад тому, что по зрелом размышлении его положение оказалось вовсе не безвыходным, а совсем наоборот. Так что, продолжая напевать негромко себе под нос мелодию, которую граф и сам не мог припомнить, откуда взял, Ллойд-Асплунд объявил Сесиль, что довольно скоро нагрузка на неё может стать немного меньше, а часть её обязанностей перейдёт к другой женщине. Тут на него обрушился настоящий водопад любопытства и расспросов, такой сильный, что он, понемногу сдавая позиции, вынужден был в конце концов признаться. Мисс Круми, узнав, что генеральный конструктор может скоро сделаться главой семейства, обрадовалась так сильно, как Хайрам вовсе не ждал. Со стороны можно было подумать, будто это её вот-вот поведут под венец, так оживлённо, звонко, то и дело смеясь, она бабочкой летала по всему трейлеру, не давая графу и малейшей возможности заняться чем-то другим, кроме этого обсуждения. - …Нет, я просто не верю! А дети? Кто у вас будет – девочка, или мальчик? Ха-ха! Нет, конечно, тут нельзя определить заранее, но давайте представим… Кто родится первым? И какое вы дадите имя? Можно – Ланселот! Вот будет забавно. И – красиво. Или – девочка? И как тогда…? Хайрам уже десять раз пожалел, что легкомысленно признался помощнице: он опять тратил время ни на что! Разговор нужно было прекращать – да он уже и пытался несколько раз это сделать, но Сесиль совершенно по-детски смотрела на него большими глазами, подходила то с одной, то с другой стороны, не выдерживала, снова спрашивала вслух – и всё опять повторялось по новой. Наконец, терпение Ллойд-Асплунда лопнуло: - Да не будет их вообще! - Кого? - Мальчиков! Да и девочек тоже. И никак я их не назову! - Но… почему? Дети – это же такая радость! И… что ваша супруга? Разве она не хочет малышей? - Что? – Хайрам, подумавший было, что он, наконец, закончил эту бесполезную беседу, и взявшийся за переработку схемы системы энергораспределения внутри Ланселота, не сразу услышал свою ассистентку, стоявшую у стены. - Разве ваша невеста, мисс… Да, а как её зовут? Вы не сказали… Ллойд-Асплунд, слегка поднапряг память, и понял, что не знает имени девочки Эшфордов, а вернее его позабыл. Не удивительно – до сегодняшнего дня она не вызывала у него никакого интереса. Молли? Или Полли? Чёрт побери, не всё ли равно!? Он опять злился, по большей части на себя, потому что вещи снова начали видеться ему в мрачных тонах, казаться – да нет, так оно и есть – абсолютно необдуманным, смешным и дурацким. Сесиль… Она не отстанет. Ну что же, значит, придётся ей всё объяснить – этим ведь, так или иначе, надо будет потом заняться: - Я сделал предложение дочери семьи Эшфордов, - проклятие, неужели он так и не вспомнит? Мисс Круми, престав, наконец, улыбаться, смотрела на него во все глаза, отчего граф только сильнее смущался и путался. Всё это было настолько не его, до такой степени ново и даже чуждо для его разума, что… - Её зовут Молли. А! Нет! Не то! Милли. Миллисента Эшфорд. И я… Когда Хайрам окончил свою сбивчивую речь, мисс Круми было не узнать. Она стояла, опершись левой рукой на чертёжную доску, напряжённая и как то странно скособоченная. Сесиль открыла было рот, чтобы что-то сказать – и, вместо этого, громко, со всхлипываниями, зарыдала. Одна за другой крупные капли скатывались по её щекам, сверкая в искусственном дневном свете трейлера маленькими алмазами. Ллойд-Асплунд откровенно опешил. Минуту или две он просто изумлённо смотрел на помощницу, потом, сам точно не зная зачем, побежал за водой. Когда генеральный конструктор поднёс ей стакан, мисс Круми приняла его правой рукой, приподняла чуть – и вдруг выплеснула все содержимое точно Хайраму в лицо! Он отпрянул – и как раз вовремя: распрямившись, Сесиль мощным движением левой руки попыталась отвесить ему пощёчину. Удар, однако, прошёл по касательной, лишь немного задев подбородок. - Она…! Я…! Вы…!, - местоимения так и вылетали выстрелами, было видно, что от негодования и слёз говорить мисс Круми трудно. Наконец, она совладала с собой, - Вы – подлец! Мерзавец! И даже… Хуже… Как можно так обращаться с чувствами молодой девушки!? - Но ведь их то и нет, — робко попытался возразить граф, — Я имею в виду никаких чувств. - Не смейте меня перебивать! Вы…! Что вам вообще известно о чувствах!? Да, видимо, действительно ничего, подумалось Хайраму, поскольку он даже и не предполагал, что мягкая и доброжелательная Сесиль способна на такую бурю. Сейчас, когда генеральный конструктор попытался было опять открыть рот, чтобы как-то оппонировать и протестовать, она стала надвигаться на него с такой твёрдой решимостью сжимая свои кулаки и стиснув зубы, что Ллойд-Асплунд даже испугался немного, уверенный: сейчас ему придётся солоно. Но занесённая уже было рука, дрогнула, опустилась, и вместо града ударов закапал на пол новый дождь слёз. Сесиль Круми дрожала и всхлипывала, фразы выходили отрывистыми, а окончания слов – немного смазанными: - А я думала, что вы – гений! Высокий, широкий, как море, ум. Титан нашего времени! Я смотрела на вас, как на сверхчеловека, даже вашу черствость, ваши привычки, вашу бестактность оценивала именно так: что у вас просто нет времени со своих вершин, - она шумно втянула воздух носом, несколько слов вышли неразборчивыми, - ...и снисходить до нас! Верила, что… Я пыталась брать с вас пример, работала над собой, чтобы стать более рассудительной, уверенной, последовательной и ответственной в делах. Старалась как-нибудь… А вы! …Жестокая машина в теле человека. Не великий ум, даже не злодей – холодный, бесчувственный, омертвелый… калькулятор! Да, именно так! …Как я ошиблась в вас! Но теперь – довольно! Прямо сейчас я подам рапорт с просьбой перевести меня… куда-нибудь… подальше от вас! И вообще от Управления перспективных разработок. - Но, а как же...? Ллойд-Асплунд, если честно, не знал, что именно «как же». Вообще граф чувствовал себя довольно гадостно. Он и не предполагал раньше, что его персона занимает такое место во внутреннем мире ассистентки. Образец! Гений! Тем неприятнее было видеть её теперь совершенно разочарованной, зареванной, кипящей от негодования – и на кого – на него же! Надо найти способ удержать Сесиль – другой такой помощницы у Хайрама нет и не предвидится! Но что же сказать? А, вот оно! – Хорошо, вы разочаровались во мне. А как же Куруруги? - Сузаку? Нет. Я не... Но причём тут он!? Да, я не хочу оставлять его… Но как вы могли прикрыться его именем!? Ещё и трус, - последние слова Сесиль процедила сквозь зубы. Ллойд-Асплунд стоял, разведя в стороны руки. Молодец, Хайрам! Просто блестяще! Единственный человек, который подолгу мог выносить твоё общество и был искренне к тебе расположен, теперь тебя презирает. Может ты и в самом деле калькулятор, а? Наверное, всё-таки, нет – потому что, будь граф так уж бездушен, ему бы не было сейчас жаль Сесиль, не хотелось бы как-то её утешить… - Хорошо, ладно! Я откажусь. Отменю всё. Я пойду к Эшфордам и… Закончить он не смог - мисс Круми громко и резко перебила его: - Нет! Это тоже плохо! Отвратительно: дать им такую надежду – и обмануть, трусливо поджать хвост. Они надеются, что вы… И я тоже верила, будто вы… Нет! Вы не посмеете им лгать! Я вам запрещаю! - Что же мне остаётся? - Сознаться? Мисс Круми скорее озвучивала вопрос, а не утверждала, но Хайраму было достаточно и этого. Он даже головой замотал: - Нет! Это исключено! Ни в коем случае! Вы что, не понимаете: я тогда - погиб? Совершенно! Я уничтожен! Это будет такой позор, что никакие связи, даже благоволение принца Шнайзеля не помогут мне остаться Генеральным конструктором Управления. Меня выкинут из армии, со мною не захотят иметь дело в научном мире, а в обществе у меня и так - может и заслуженно, не о том сейчас — репутация одновременно неприятно-эксцентричного и скучного человека. И всё: никаких найтмеров! Ничего! Мне сейчас нет ещё 30. Я мечтал обогнать по части достижений, инженерных чудес и открытий Артура Эшфорда - и, пожалуй, сумел бы к его годам этого добиться, а теперь - всё прахом. Из-за чего!? Одного единственного сказанного необдуманно слова! Глупости - и я сам первый это признаю. Да! Глупости, глупости, проклятой глупости! Но почему именно мне это должно стоить всего? Люди говорят массу глупого каждый день! И их самих это вполне устраивает. Тот же Филипп Эшфорд - он же несёт ерунду просто не переставая. Однако при этом доволен собой и своей жизнью. И никто не скажет ему и слова. И... Вот что: хотите, если вас так переполняет негодование, пойдите и скажите всё Эшфордам сами! Я... не стану отпираться и врать. Обещаю. А вы идите - со своей романтикой, стихами и бурями чувтств! Вам такое по душе, вам это нравится! Но я туда не пойду! Потому что… Я - не калькулятор. И не хочу сам стрелять в висок собственной мечте. Хайрам привалился к стене. А ведь, в самом деле, неужели вот так всё и окончится? Ему нестерпимо захотелось прямо сейчас увидеть Ланселот. Посмотреть на его белые борта, запомнить… Хотя, нет. Ты же и так их помнишь. Но всё равно - снова всмотреться, будто руками провести, окинуть взглядом каждую его деталь: сварные швы, главное орудие, сервоприводы, шасси, манипуляторы - всё! Нет, они не убьют, не спишут его найтмер предельных параметров - слишком тот хорош. Ланселот запустят в массовое производство. Но... Уже без него. Не Хайраму лечить теперь «детские болезни» первых образцов условной нулевой серии. Не ему вносить поправки и усовершенствования. Радоваться. Беспокоиться. Кто унаследует Ланселот? Всего вероятнее - генерал Грей, который сам не то что не приложил к нему рук, а вовсе был противником создания новой машины. И ведь это не помешает ему рассказывать о том, как он проявил блестящее предвидение, понял: Британии необходим новый найтмер. А сам даже не сможет полноценно сформулировать, в чём разница между Ланселотом и каким-нибудь стандартным линейным Сазерлендом, или даже Глазго! При мысли об этом у Ллойд-Асплунда в глазах едва не выступили слёзы. Он так много прошёл прошёл, чтобы построить свой шедевр, столько всего потратил: часов работы, сил, нервов - и в итоге... Пожалуй, граф и душу Вельзевулу бы продал, если б тот взамен обещал по волшебству тут же воплощать в реальность всё, что появлялось у Хайрама в чертежах. И именно сейчас, когда Ракшата и её Алый Лотос… В общем, когда достойный соперник - выбыть из игры? Навсегда. Какая-то часть ума Ллойд-Асплунда непрерывно пыталась отыскать выход, придумывала способы, варианты - и, в то же время, другая половина его разума с интересом наблюдала за этими хаотичными, паническими, бесплодными усилиями, попутно отмечая с невысказанной, немой усмешкой сходство с когда-то виденной белой лабораторной мышью, мечущейся в лабиринте. Нет. Не выберется. На Хайрама навалилась жуткая усталость. Он всё никак не мог ни отлипнуть от стены, ни сделать хоть шаг в сторону выхода из трейлера, хотя и собирался. Граф молчал. Сказать ему было больше нечего. Ллойд-Асплунд был уверен, что завтра же утром мисс Круми его выдаст. И... ошибся: - Я... не буду ничего и никому рассказывать. Не стану губить ваше доброе имя. Но! Вы должны сами поступать так, чтобы там было ещё что спасать! Понимаете? Вы не сбежите, не откажетесь. И будете верны своему слову. Сесиль говорила со строгой торжественностью, обычно совершенно ей не свойственной. Она загоняла его в тупик. И, всё же, теперь граф, пожалуй, был благодарен ей. Тянущее, сосущее чувство утраты ушло. Нет нужды идти в ангар, и прощаться с Ланселотом. Вроде бы. Но... - Но что же мне тогда делать? Хайрам задавал свой вопрос совершенно искренне - и, может быть, чуткое сердце леди Сесиль как-то расслышало это в его интонациях, в тембре голоса генерального конструктора. В любом случае, она, хотя, конечно, ещё не успокоившись вполне, всё же стала говорить с Ллойд-Асплундом совсем не так категорично и истерично, как в начале. - Вы встретитесь с ней. Если между вами ничего нет, и вам обоим это будет понятно, то свадьба расстроится сама собой. Но если надежда, которую могли посеять ваши слова, или рассказы её отца и матери, что-то разожгла в сердце у Милли, то... - Что? - спросил Хайрам машинально. - Горе вам тогда, вот что! - Сесиль вновь вспыхнула, но так же быстро и унялась, - Тогда вы или с величайшим возможным тактом объясните ей и её родителям, насколько нелегка совместная жизнь с таким человеком, как Генеральный конструктор Управления перспективных разработок. Может быть, они поймут. А если нет, то идти до конца, принять её, заботиться о ней в здравии и болезни. И упаси вас Бог сломать ей жизнь! Ни на земле, ни на небе вам тогда прощения не будет! И… Мисс Круми смолкла. По щеке у неё скатилось ещё несколько слезинок. Она всё больше становилась самою собой, привычной Хайраму. Черты лица смягчались, как и тембр голоса. Наконец, она подошла к нему - уже практически прежняя: - А вдруг всё будет хорошо? Возможно, это судьба так постучалась к вам, само провидение? Вдруг вы полюбите друг друга, а потом... - Это совершенно исключено. Я женат на найтмерах. А она... Каков шанс, что Милли Эшфорд влюбится в сутулого, долговязого очкарика, чуткого, как калькулятор, и романтичного, как таблица бронепробиваемости для 77-мм орудия Сазерленда, который едва помнит её имя, а сама невеста про него не знает ничего, кроме вышеперечисленного? Я думаю, что околонулевой. Сказав это, Ллойд-Асплунд сам, наконец, решился. Всё! Довольно! Глупости и суета должны прекратиться! Его ждут — вернее, как раз наоборот, не ждут, а уходят вперёд, Ракшата и её Алый Лотос. Из-за крохотной ошибки порой можно лишиться всего - и уж кому, как не тебе, конструктору военной техники, понимать это. В сторону сопли и слёзы. Ошибка обнаружена, осознана - и теперь должна быть исправлена. Он встретится с Миллисентой Эшфорд. И, по большому счёту, всё, что ему надо, чтобы она умоляла родных отказаться от мыслей о браке, это, как Хайрам теперь хорошо понимал, просто оставаться собой.