Мир, труд, третьямай!

— … Это приказ. Рация похрипела помехами и заглохла. — Ебать вас в сраку! — Илья бросил её в стену землянки и начал кружить по маленькому пятачку свободного пространства. — Это было ожидаемо, майор, — хмыкнул сидящий за столом Олег Волков. — Ни шагу назад, пятилетку за три года. Не забывайте, в какой стране живём. — Мы там сдохнем, — Илья сел, снял фуражку и погладил себя по голове привычным движением, сзади наперёд. Волосы отросли, надо бы подстричь. — Под Прохоровкой мясорубка. Белгород нам не взять, сил слишком мало… — Хуйня, — раздался совсем рядом уверенный голос, и Илья обернулся. На пороге стоял однорукий парень из тылового снабжения, увязался за их взводом после выздоровления. Илья не возражал — у Вани, так звали парня, был прекрасный голос и завидное умение обращаться с гитарой: на одну из насадок самодельного протеза ему приварили монетку, и он перебирал ею струны. А ещё, конечно, он был самым успешным санинструктором — его, словно заговорённого, не брали пули. И снаряды он чуял, оббегал те места, куда потом прилетало. Видно, с потерей руки появилась какая-то способность. Компенсация. — Обоснуй, — отозвался Волков — он с Ваней крепко дружил, в отличие от саркастичного и едкого Ильи. Ваня шагнул к карте. — Я болтал с кинооператором, помогал кадр ставить, а тот только из-под Прохоровки, — он ткнул в карту. — Наши силы перегруппировались, он сам слышал, когда снимал у землянки командования, а офицеры как раз покурить вышли. Вам, конечно, не скажут, допуска нет, но… Илья вложил карандаш в требовательно протянутую единственную руку. Ваня нахмурился, приноровляясь к тому, чтобы держать карандаш в пальцах правильно, и размашисто начертил стрелки. Волков встал и подошёл к карте, разглядывая её. — Всё-таки Белгород, — поражённо выдохнул Илья, когда Ваня, стараясь, вывел кривоватые цифры над каждой стрелкой. — Но как твой товарищ запомнил всё? Ваня хмыкнул. — Так кинооператоры же. Привычка запоминать время, кадр, бобину… Там же обозначения числами, вот и учишься потихоньку. — Молодец, — похлопал его по плечу Волков. — Командование действительно молчит. Илюха нас похоронил уже, да, Илюх? — Рановато, — усмехнулся Ваня. — Мы ещё повоюём, товарищ майор. — Ага, — улыбнулся Илья. — Силами сарафанного радио.

***

Стоя на окраине почти до основания разрушенного Белгорода, Илья улыбался, словно пьяный. Воздух пах гарью, раскалённым металлом, порохом… И свободой. Советское Информбюро передавало, что в честь освобождения Орла и Белгорода в Москве будет дан салют. Новости-то какие — будто из другого мира. Запачканные сажей детишки, накормленные из обоза, весело бегали друг за дружкой по проторённым среди развалин дорожкам. Жизнь возвращалась в город. И всё благодаря им — силам Красной Армии. Из палатки командного пункта доносилась песня на два голоса. Илья прислушался: — Клён зелёный, клён кудрявый, лист резной… Ваня бодро бренчал на гитаре, Олег подпевал мелодичным баритоном. Его, вроде как, жена дома ждала — рыжая, дерзкая и резкая на язык. Света. Вот только раненым, в бреду, Олег звал какого-то Серёжу — но понял подтекст только Илья. Понял, потому что старая армейская привычка прикрывать своих работала. Стукачи долго не живут, их ногами забивают, а потом говорят, что так и было. Илья приглядывался к Олегу, думал ему фронтовую «дружбу» предложить… После «Серёжи» не стал. Приоткрыл палатку, глянул на Ваню, у которого в свете масляной лампы золотились отросшие кудри. Встретился с ним глазами, улыбнулся смущённо. Час назад, когда по рации объявили, что сегодня, пятого августа, город официально отбит, не сдержался — схватил стоявшего рядом на правах неофициальной разведки Ваню и крепко поцеловал. Солгал бы, что по-товарищески, но Ваня, кажется, понял и не возражал. — Здравствуй, парень, — пропел тот, улыбаясь с рвущей сердце нежностью. — Мой хороший, мой родной… Олег обернулся — верный, честный Олег, который никогда и ни за что не предал бы командира и лучшего друга. Илья опустил за собой шторку палатки и решительно шагнул к лавочке, на которой сидел Ваня. В конце концов, русский солдат не знает преград, а они только что сделали невозможное. Они в очередной раз победили.