Ненависть

Деревянные мечи с характерным трещащим звуком ударялись друг о друга. Чуя, едва ли не с меч ростом, хмурил брови и пытался нападать снова, отец никогда ему не поддавался. С тех пор, как рыжий научился твёрдо стоять на ногах, его обучали всему, что может понадобиться взрослому альфе: фехтованию, чтению и счёту, языкам, и даже денежному делу. Мать он не знал, а вот мачеха была совершенно противоположной отцу: она учила маленького Накахару молитвам и знанию церковных книг, вечно указывала на манеры, чем создала о себе такое загадочное и близкое к Богу впечатление, что мальчик привязался к ней очень сильно. - тять, мы сегодня будем скакать на лошадях? - задыхаясь от усталости, он цепляется свободной рукой за подол его пиджака, пусть и был оттолкнут через секунду. - ты ведь будущий альфа, прекрати сюсюканье. И Чуя послушно прекращал, хотя не знал точно, что из его поведения считалось "сюсюканьем", он вообще мало понимал значение слова, которым его вечно попрекал отец, хотя не спорил - так ещё проще нарваться на наказание. Карателем в их семье всегда был именно Накахара старший. Он бил сына, бил жену, причём, насколько Чуя знал, и первую тоже, но не больше указанного ещё в домострое предела. Когда, по мнению отца, он провинился, то либо получал на десять плетей больше, либо становился на горох, во время чего обязан был молиться неприменно вслух и чётко, иначе срок продливался. Несмотря на эту строгость, жили они в любви и полном достатке, лишнего куска хлеба для единственного и любимого сына никто не жалел, даже слуги относились к нему, как к маленькому взрослому, чем и породили сильный характер, прошедший топором через все невзгоды жизни. До одного момента. Праздник по случаю его пятнадцатилетия был таким масштабным, что собрал больше тысячи гостей. Все дарили Чуе подарки, поздравляли с лучшим в жизни днём, который станет началом взрослого существования. Тогда он должен был стать альфой, но что-то на небесах изменило свой ход. Лекарь, проверив всё уже трижды, чтобы быть точно уверенным, обернулся и огласил на всю толпу то слово, которое стало клеймом на всей судьбе рыжего. "Омега".. Гости были разогнаны, отец, что впервые за столько лет выпил, бушевал ни на шутку. Он таскал Чую за волосы, словно тот специально испортил всё, и наносил беспорядочные удары. Его единственный сын, такая надежда, всяческая опора в будущем, и кем стал?! Чёртовой сукой! Тот не мог сдержать слёз, но не от боли, а от страха неизвестного и всех слов, что лились на него, как из помойного ведра. Почему отец так жесток сейчас? Какая разница на пол, он ведь точно так же любит его, разве же нет..? - тять.. Тятенька.. - тянет он, утирая кровь из носа, что испачкала порадную рубаху. Живот уже покрылся синяками от того, как часто по нему били, Чуя переставал чувствовать правую руку.. Он с трудом поднялся на колени, прижимаясь к его ногам из всех сил, и радовался паузе так, словно видел перед собой светлый образ, но тут же заместо этого получает в лицо ботинком, отлетая назад. Мачеха, что до этого лишь тихо причитала, ведь ей нельзя было встревать в воспитание "чужого" ребёнка, упала на колени рядом, пытаясь закрыть рыжего собой и повторяя, что Бог покарает его за ненависть. Мужчина ударил и её. Точно в живот, из-за чего девушка взвыла и потеряла сознание. Она была уже на восьмом месяце, ожидая ребёночка, а теперь истекала там кровью. У мачехи случился выкидыш через два дня, отец долго рыдал над трупом ребёнка, называя его своей единственной надеждой, а потом повернулся к Чуе с таким свирепым взглядом, что у того кровь стыла в жилах, и отчеканил сухо: "Это ты виноват в его смерти. Ты послан нам дьяволом, поэтому ты убил сперва свою мать, а теперь и моего ребёнка." С тех пор рыжий отчётливо понял, что стал сиротой. Мачехе запретили с ним общаться, но та всё же нарушала приказ, уводя его в тайне ночью в храм. Она белела с каждым днём, теряла волосы, и в конечном итоге стала носить платок абсолютно всегда. Отец не бросал попыток зачать нового ребёнка, но ничего не выходило. Девушка была насильно пострижена в женский монастырь, и очень долго плакала, прощаясь с Чуей, прося его не терять свой крестик и обещая молиться за него каждый день. Ей не посчастливилось прожить и пары месяцев: жёсткие требования и холодные кельи только усугубили хрупкое здоровье омеги, та угасла в тихую летнюю ночь. Новая мачеха была настоящим вселенским злом. Она потакала ненависти отца к нему, ещё больше раззадоривая, словно подливая масла в огонь, и сама не скупилась на наказания. Следить за домом и садом - вот что теперь от него требовалось. Родители пробовали блюда парня, находясь их просто ужасными, однажды просто пересоленный суп оказался у Чуи на голове.. Никакого чтения, никаких штанов и брюк; ударов, как омеге, ему полагалось больше. Добавку получить не составляло труда: не слишком качественно убрался, не старался, делая ужин, говорил, не опустив перед этим глаза в пол.. Новая мачеха словно наслаждалась тем, как втаптывала каблуком в грязь стержень характера своего пасынка. Тем же летом, когда ещё не прошло сорок дней со смерти его первой мачехи, Чую впервые попытались выдать замуж. Этот старик слышал и видел уже с трудом, зато руками не стеснялся изучать "приобретаемый товар", радостно рассказывая о том, как тот должен родить ему минимум десять детей, следить за остальными и помогать в хозяйстве. Накахара готов был в коленях ползать, но отец был непреклонен. Отдам - и всё тут. Юноша сидел ночью перед иконой, держа свечу в руках и рассматривая красные следы от чужих морщинистых рук на своих бёдрах. Слёзы заполнили глаза, рука с подсвечником специально наклонилась так, чтобы жидкий воск стекал на ноги, Чуя тихо всхлипывал и пытался скрыть им все пятна, доводя кожу до волдырей, а потом в темноте умоляя Бога спасти его от этой участи. Старик умер. Следующего он вытравил, сказав, что уже не чист, двух - "случайно" неудавшейся готовкой и внешним видом, ещё одного - бесконечным бормотанием о дьяволе, и скоро отец провёл между этим несложную цепочку. "Я продам тебя в кабак, если следующий жених откажется от такого мусора, как ты. Поверить не могу, как только тебе удавалось целый год водить меня за нос?" Сказал он, заперев сына в чулане с новой порцией побоев. Вряд ли Дазай заметил, но перед встречей с ним рыжий пудрил лицо так долго, что сам перестал быть на себя похожим, лишь бы скрыть гематомы. Чуя сидел в ванной, рассматривая шрамы на своих бёдрах, и слегка вздрагивал, когда Акутагава сильнее обычного тянул за волосы. Он не делал это специально - руки оказались куда ласковее языка, - просто рыжие пряди так спутались, что разобраться с этим было очень тяжело. - сегодня разве не суббота? - спросил омега, вновь жмурясь и прикусывая губу. Ему не очень приятно находиться тут с кем-то посторонним, но от усталости было уже не важно. Его тело видело столько людей, и только муж оставался в стороне. - всё верно. - уже не так сухо отвечал Рюноске, нанося мыло по всей длине прядей. - почему мы пропустили день порки? - у нас такое не принято.. - удивлённо посмотрев на парня, слуга всё же вернулся к своему делу, решив немного объяснить, чтобы тот не волновался зря. - если кто-нибудь из крепостных что-то натворит, их могут прилюдно высечь, но, как только Дазай вступил в наследство, он отменил общие телесные наказания, даже просил следить за этим между отдельных семей. Редко кому удавалось видеть его в гневе.. - а вам? - тут же с интересом решает узнать он. Такая информация никогда не бывает лишней. - а мне довелось не только в гневе. Закрывайте глаза. И тут же разговор иссякает. Ему смывают пену, помогают частично высушить волосы, а потом одевают в ночной сарафан. Они для любого пола одинаковые, так что совсем не пугали. Чуя вспоминает, как первый раз на него надели платье.. Это был ужаснейший опыт! Его так достала эта тряпка, что он сшил всё, кроме верхнего сарафана, посередине. Самый неудобный наряд в его жизни, зато хоть как-то напоминало штаны.. Ненадолго, правда. Тут же всё совсем иначе, казалось, Дазай будто был не в курсе, как живёт весь мир, и придумывал свои правила: омеги носят, что хотят, шестнадцать лет ему - маленький ещё, порки нет, нет и принуждения к чему-то. Словно он.. На свободе? Забавно, его всю жизнь пугали браком, говорили, как омеге в нём отвратительно, и сколько надо всего делать, чтобы только оставаться хорошей женой, а Осаму понизил уровень до "существовать", буквально! Оказалось, чтобы стать свободным, нужно было попасть в рабство. И сам Дазай был таким, как отец до его пятнадцатилетия: хмурый, серьёзный, безэмоциональный, хотя видно, что хочет заботиться, просто своими методами. Чуя где-то слышал, что омеги подсознательно ищут партнёра, похожего на их отца, а альфы - на мать.. Может, стоит спросить у него, какой была его мама? В спальне Осаму читал. Он и правда не отказал ему в совместном походе на молитву тогда, Накахара думал об этом даже в прошествии столького времени, ведь тот был куда меньшим фанатиком, чем рыжий, но, если так ему спокойнее.. Встречаясь со снова уставленными на него голубыми глазами, он подавил вздох негодования, и только отодвинул одеяло рядом с собой. Чую звать дважды не надо, после купания всегда немного холодно. - дать тебе книгу тоже? Я хочу закончить главу, так что пока не погашу свет. - он снова был таким умиротворённым и спокойным, что хотелось прижаться к нему и попросить читать вслух, только чтобы почувствовать капельку чужого тепла, но Дазай точно откажется. Он не хочет заводить семью с ним, как бы об этом не мечтал сам омега. - я не читал уже больше года, не уверен, что у меня хорошо получится.. - и снова шатен нарушает все правила. Омегам не дело быть образованными, кто захочет взять замуж умного человека? Он таки вздыхает, откладывая книгу в сторону, и достаёт из шкафа новую, что поменьше и, кажется, даже с картинками. Вручив её Чуе, он садится вплотную, перекидывая руку через его голову и опуская на плечи. Щёки рыжего тут же вспыхнули румянцем. Едва не затянув до "открывай", Накахара сообразил, что нужно прийти в себя и делать то, зачем ему дали книгу. Как и ожидалось, она была не на французском, который он знал чуть лучше родного, в силу того, откуда были все его учителя. Чуе никогда не понять, правда ли альфам нравится общаться с теми, кто тупее их. Он чувствовал себя отвратительно, слыша очередные вздохи с горьким привкусом жалости, которыми Дазай словно пытался спросить, как он вообще соглашался на такое к себе отношение больше года? И всё из-за его жалких попыток разобраться в произношении слова, которое казалось ну просто сложнейшим из всех, что были в их языке! Словно с ребёнком, он произносил каждую букву отдельно, пока те не начинали сходиться в слоги.. Большинство он и правда вспоминал очень быстро, но вот странные соединения давались с трудом. - прости, ты так и не дочитал.. - Накахара прикусил губу, отводя глаза в сторону, пока тот пошёл задувать свечи. Они потратили почти два часа на несколько страниц, и это заставляло чувствовать себя ещё хуже. - я такой никчёмный.. - погрязнув в собственных мыслях, он даже не замечал, что просто вторит словам отца, которые уже давно принимал за бесспорную истину. - ты ведь зря тратишь время, мне всё равно нельзя читать. - тебе самому это нравится? - его словно прошивает от одного вопроса. Дазай смотрит, держа в руке последнюю свечу, и пламя играет в его темных карих глазах. Хочется утопать в них.. Ах, нравится! Сколько же всего на своем коротком веку нравилось рыжему, это с трудом можно было бы уместить даже в самый короткий рассказ.. - да, я.. Я очень любил читать раньше, даже пытался писать стихи. Лизель всегда находила в них что-то тонкое, хотя отцу они не нравились. Она просила меня читать их, когда мы отправлялись на пикник к реке.. Возможно, ты знаешь: то чудесное место, где как раз сейчас перезревают и падают прямо в воду дикие яблоки.. - кто такая Лизель? - Осаму не мог налюбоваться им сейчас. Впервые супруг казался ему живым, в голубых глазах блестели радостные огни, и дело тут совсем не в свече. Как же плохо, что он сейчас прячет этот взгляд, будто чего-то боится здесь.. - моя первая мачеха. Матушка умерла при родах, и Лиззи пришлось воспитывать меня вместо неё. Она всегда хмурилась, если я звал её, как сейчас, на французский лад, хотя в последние дни почему-то просила делать так чаще.. Бывают люди пророческие, вот и она словно заранее знала, что.. - Царствие ей небесное. Перекрестившись, Дазай задул свечу. Он видел, как тяжело давался Накахаре этот разговор. Скорее всего, в его жизни многое переменилось с тех пор, и это терзает молодую неспокойную душу, оттого он и ищет утешения в чьей-то любви. И жаль, действительно искренне жаль, что никто не в силах заставить себя начать или прекратить что либо чувствовать. Он хотел бы любить Чую, хотя бы из чувства сожаления, что таил сейчас. - я могу попросить тебя читать и дальше, если только желание за год не иссякло? - вдруг спросил Осаму, залезая в кровать и уже привычно поднимая руку, чтобы тот мог прижаться щекой к его шее, обнимая обеими руками. Отчего-то Накахара боялся спать один, и не рассказывал ему так же упорно. - если ты просишь, то конечно.. - мальчишка горячо выдыхает куда-то в чужие ключицы, тут же втягивая полную грудь его кофейного запаха. Чуя никогда не любил кофе. - не потому, что я прошу.. Ох, ладно, решай сам. Тебе всё равно будет, чем занять себя, когда я уеду. Чуя сглотнул, сжимая его в своих объятиях чуть ли не до скрипа костей. Хочется быть жадным, собственническим, ни с кем не делиться, и на зло укусить его так, чтобы все вокруг знали, что Дазай кому-то принадлежит, но.. Нельзя. Он прекрасно понимал, что, будь всё наоборот, альфа явно приносил бы ему только боль своими чувствами и действиями, а он страдал, будучи не в силах полюбить. Почему-то, все осуждают именно такой тип, а, если омега проявляет безответный интерес, его сразу начинают жалеть. Рыжий не хотел жалеть, для этого нужно сперва полюбить себя хоть немного.. - я бы делал всё, о чём бы ты не попросил.. Никто из них не полюбил бы тебя так, как я.. - сильнее утыкаясь лицом в его тёплую нежную кожу, пытаясь захлебнуться в запахе, и от этого не видел, что сейчас выражало лицо Дазая. Хотя.. В темноте он не разглядел бы и так, на это и расчёт. - замолчи.. Даже слышать ничего не хочу. Он почти прохрипел это, заставляя рыжего резко отстраниться, после чего перевернулся на другой бок. Ну вот, расстроил.. Чуя так и не успел спросить о самом главном, сразу прыгнул с корабля на бал, и вот сейчас поплатился за это. Поделать с собой он ничего не мог, приближается течка, и внимания хочется особенно остро, как бы это не пугало. Может, тогда Дазай сжалится..?