Heartlines

Оберон ушел много лет назад, вместе с Титанией и Мэб, двумя его супругами, и большей частью их двора, самыми могущественными среди Светлых и Тёмных. Некоторые винили в этом одну из королев, утверждая, что могущественному королю фейри стало скучно и он отправился на поиски нового царства для завоевания. Другие утверждали, что он предвидел приближение времени возвышения людей и отказался склонить голову перед столь многочисленными, но жалкими смертными. Главным было то, что король фейри и его королевы исчезли вместе со Знающими, которые постепенно уходили, оставляя тех, чья кровь была пропитана магией, в ловушке мирской жизни. Их выгнали из убежищ, маленьких царств, передаваемых по наследству через кровные связи, узы и сражения. Они оказались в жестоком мире, где на них охотились из-за их магической природы. Так они рассеялись, спрятались, наложили чары и сплели паутину лжи, чтобы защитить себя. И они оплакивали то, что было, пока их численность сокращалась, а родословные редели. Параллельно численность людей росла, а магия, казалось, исчезала из мира, который с каждым годом становился всё более чудовищным и обыденным. Но Кейли Дэй из клана Туатха де Дананн и Тецудзи Морияма из клана Морияма Тенгу сделали то, что не делалось уже много веков: они открыли запечатанные Тайны Знающих в начале девятнадцатого века и открывали их снова и снова. Они передали свои знания клану Морияма и их союзникам, которые претендовали на некоторые из самых значимых заброшенных мест Тайн Знающих в Азии и Соединённых Штатах, в то время как Дэй с удовольствием скиталась десятилетиями, прежде чем наконец обосноваться в Ирландии. Вернувшись в свои безопасные дома, люди с магической кровью снова стали собираться вместе, искать связи Знающих, опираясь на старые кровные связи, клятвы или надежды на безопасность. Альянсы росли, структуры власти формировались и смещались, создавались новые «дворы», Теневой мир, скрытый от смертных. Магия вернулась, хоть и в незначительной мере — это был лишь маленький шаг в сторону от повседневной реальности. Но кровь пролилась слишком далеко и слишком тонко, чтобы можно было учесть каждую каплю, а магия была непредсказуема по своей природе. ******* Алекс задыхался, уклоняясь от железного лезвия ножа в руке Лолы. Он был измучен, напуган, отчаянно пытаясь понять, что происходит с его матерью. Вокруг них было слишком много событий, слишком много людей его отца, и по крайней мере один из них должен был наложить заклинание, чтобы люди не видели происходящего и не мешали драке, несмотря на то что Алекс слышал музыку и смех совсем недалеко. Лезвие почти вонзилось ему в грудь, так близко, что он почувствовал ожог железа, так близко, что нож почти прорезал ремень сумки, в которой лежало всё, чем он владел. Он только успел заслониться от него своим серебряным ножом. — Неплохо, Младший, — ворковала Лола, её глаза сияли так же красно, как и изогнутые губы. — За эти годы ты немного научился. Он не стал тратить силы на разговоры, собирая в себе все силы, чтобы ускользнуть в тень, чтобы они с матерью могли бежать. Им нужно было вернуться на Тёмную тропу — ему было всё равно, что скажет мать, там было безопаснее, чем в мире смертных, где их мог найти отец. Кто-то пытался наложить на него заклятие, пахнущее мокрой золой и имеющее вкус горькой лимонной корки, так что, скорее всего, это был какой-то сглаз. Алекс носил несколько оберегов, сделанных для него матерью, несколько даже были вырезаны на его покрытой длинными шрамами коже, и один из них защитил его от заклинания. Однако это стоило ему драгоценной секунды и жгучей боли в левом боку. Улыбка Лолы стала шире, когда его кровь испачкала железный клинок. Алекс отступил, раздираемый сомнениями. Должен ли он сейчас уйти или нет? Он услышал крик своей матери. Это не было яростью или паникой, что не было бы необычно, но это была боль, резкий, ломающийся звук, такой ужасный, что он, не задумываясь, отреагировал и, приложив тщательно сберегаемые силы, скрылся в тени. Когда он ступил на Тёмную тропу, земля пружинила под его ногами, а воздух был неподвижен. Здесь всегда было так тихо, звуки приглушены, как и цвета пасмурного неба, деревьев и всего остального. Тропа была не единственной тёмной вещью в Междумирье, но она была чёрной дорогой, извивающейся то вперёд, то назад. Он позволил себе сделать несколько глубоких вдохов, прижать руку к кровоточащему боку, поскольку на Тёмной тропе время течёт как-то странно (если вообще течёт), а потом энергия иссякла, и он снова оказался в том портовом городке, снова в мире людей и лицом к лицу со своим отцом. Он не видел его много лет, а Натан всё ещё был демоном во плоти, его магия имела медный привкус свежей крови и раскалённого металла, настолько подавляющий, что Алексу захотелось спрятаться и свернуться калачиком. Но он не мог этого сделать, ведь перед монстром стояла его мать с изможденным лицом, измазанным кровью. Люди кричали, голос Лолы был громким и пронзительным, и, когда Натан потянулся к матери Алекса, Алекс схватился за самого близстоящего к нему человека — полуселки, который, как он помнил, с удовольствием «учил» его плавать, — прижал свой нож к обнаженной плоти и использовал магию, которую хранил глубоко внутри, чтобы вырвать то, что ему было нужно. То, что было нужно ему и его матери. Полуселки был мёртв еще до того, как упал вперёд, и энергия его смерти и магии завязалась в груди Алекса мощным звенящим узлом, от которого хотелось рвать и кричать, но он заставил себя отбросить эти эмоции и бросился к матери. Он чувствовал, как готовятся заклинания, ощущал тяжесть отцовского взгляда, его холодных голубых глаз, но всё, что имело значение, — это прикосновение к матери. Важно было сделать то, что он намеревался сделать, это стоило того, чтобы вернуть их обоих на Тёмную тропу. Его словно разрывало на части, когда он нырял в тень вместе с матерью, и вся эта ценная, но ужасная энергия его дара покидала его, когда они вываливались на Тёмную тропу. Несмотря на боль и шок, он крепко ухватился за разорванное платье матери, чтобы не потерять её, и только когда они растянулись на чёрной тропе, он увидел нож, торчащий из её живота. Увидел кровь, окрасившую её поношенное коричневое платье, и серебряную рукоять, обмотанную шнуром, и понял, что это значит. — Нет, нет, нет! — его левая рука зависла над серебряным лезвием, не зная, что будет хуже — вытащить его или оставить внутри. Это был не обычный клинок — она не могла исцелиться от него. — Вытащи его, — сказала его мать, её голос был низким и пробивался сквозь стиснутые зубы. — Ты ничего не можешь сделать, просто вытащи его. — Но… Её окровавленная правая рука поднялась достаточно, чтобы ударить его по левой руке, удар был слабым, но эффективным, чтобы заставить его слушать. — Сделай это. Урон нанесен, теперь это только замедлит наше движение. Услышав это, Алекс закрыл глаза, и его рука получила ещё один слабый шлепок. — Сделай это, Абрам. Упоминание его настоящего имени от человека, который дал ему его, единственного человека, который знал его, заставило Алекса открыть глаза и кивнуть. Даже с завернутой в ткань рукоятью его пальцы болели от необходимости прикоснуться к ужасному оружию. Он не мог представить себе, какие муки испытывала его мать всё это время. Как только лезвие было извлечено, хлынула кровь, и никакая повязка не могла её остановить, никакое исцеление не помогло бы. — Пойдём, — сказала она. — Я не могу умереть здесь. Мы должны уйти как можно дальше. Алекс кивнул. Как только обнаружился его дар Тенью шагающего, мать вбила ему в голову, что Тёмная тропа — это не просто дорога в мире теней. Никогда не оставайся на ней слишком долго. Никогда не уходи с тропы. Не ешь и не пей ничего из того, что там можно найти. Никогда не доверяй теневым волкам. Именно её настойчивое требование покидать Тёмную тропу позволяло людям его отца находить их снова и снова. Однако Алекс меньше всего хотел спорить с ней в этот момент. Не тогда, когда её кровь крупными каплями падала на Тёмную тропу, исчезая через несколько секунд. И не тогда, когда его ужасный дар отказывался затихать, чувствуя приближающуюся смерть. Всё, что он мог сделать, — это подставить плечо матери, взвалив на себя её и свою сумку. Впрочем, они не успели уйти далеко, когда она закашлялась кровью и упала в обморок, но, как и время, расстояние на Тёмной тропе тоже было не однозначным: когда он позволил им вынырнуть обратно в мире смертных, всё ещё была ночь, однако они оказались далеко от города, даже если они всё ещё находились рядом с морем. Судя по звездам, они не покинули северо-западного побережья США, но сейчас они находились гораздо южнее того места, где были раньше. Мать Алекса рухнула на мокрый песок с закрытыми глазами, выражение её лица выражало крайнее страдание и боль. — Ты знаешь, что делать, Абрам. Она потянулась к груди, чтобы потрогать ремешок своей сумки, но её там не оказалось. Должно быть, они её потеряли, или сумку отобрали во время боя, и, конечно, отец Алекса воспользуется её содержимым, чтобы разыскать их. — Но я не могу, — умолял он, глядя на свои руки, уже испачканные её кровью. Она открыла глаза, с которых исчезли всякие маскировочные чары, и он смог увидеть их природный светло-серый цвет. — Ты должен это сделать. Я не воспитывала тебя слабаком, Абрам. Ты не можешь тянуть с этим, так что сделай это. Когда он вздрогнул от прозвучавшего в этих словах приказа, тонкая линия её губ слегка смягчилась. — Лучше ты, чем он или его псы. Сделай это. Он позволил себе на мгновение взглянуть на неё, всмотреться в решимость на её исхудалом лице, в силу, несмотря на хрупкость, в линии боли. Он кивнул, давая волю ненавистной магии внутри себя. Достаточно было легкого прикосновения, и мать превратилась в небольшую кучку окровавленной и изношенной одежды, спутанных светлых волос и хрупких костей. Несмотря на то, что внутри него бушевала магия, Алекс чувствовал себя опустошённым. Над ним сверкали звёзды, рядом шумел океан, а он чувствовал себя отрезанным от всего этого. Только он, его сумка с талисманами и пустая оболочка единственного человека, который знал его настоящее имя. Её имени он так и не узнал. Шум воды напомнил ему, что у него есть дела, а времени не так много; у отца было несколько людей с даром переноса, и по крайней мере один из них скоро найдет пляж. Алекс потянулся в сумку за двумя амулетами, которые лежали на дне и были завернуты в зачарованный шёлк для их сохранности. Первый он надел на мать и активировал его. Алекс наблюдал, как он ярко вспыхивает и превращает её останки в пепел, который следующая волна смывает в океан, а воздух наполняется запахом едкого дыма. Было уже слишком поздно, чтобы остановить тех, кто выследил их на берегу, но теперь никто не сможет использовать тело его матери для магии против него. Второй амулет был последним из той партии, которую мать купила, когда они бежали от отца несколько лет назад; это была особая магия, очень редкая и очень дорогая. Мать Алекса всегда собирала на них деньги, и теперь он сидел на куске коряги и ждал, когда эта магия ему понадобится. Уже почти рассвело, когда через портал появилась незнакомая ему женщина. Тёмная. На вид гвиллион было около двадцати, но для их народа это ничего не значило. Всё, что волновало Алекса, — это шёлковый мешочек, украшенный многочисленными чарами, висевший на кожаном поясе у неё на талии, — мешочек, в котором, скорее всего, находились серебряные наручники, чтобы он не смог исчезнуть в тени. — Натаниэль, тебе будет легче, если ты сдашься, — сказала она, держа в правой руке серебряный нож. Он понял, что это был обман: в левой руке она уже готовила световые чары, и у него было лишь мгновение, прежде чем она наложит их, чтобы разогнать тени. Если бы он не получил больше энергии от матери, то был бы достаточно медлителен, чтобы это сработало. Как бы то ни было, он нырнул на Тёмную тропу как раз в тот момент, когда она произнесла заклинание, а когда он сошел с неё, заклинание уже сработало и он появился у неё за спиной. На его шее висел именной оберег, черный камень холодил грудь, а серебряный нож, который он держал в правой руке, прошелся по затылку женщины, пропуская через него магию. Всё, что требовалось заклинанию, — это кровь, и Алекс вздрогнул, когда магия заструилась по нему, словно… словно… Нет, теперь он был Нилом. Любой, кто искал Алекса, нашел бы его след здесь, на этом пляже. Потребовалось некоторое усилие, но он вытащил труп в океан, где течение унесло бы его на большую глубину. Ему было важно не столько избавиться от тела, сколько смыть всё, что могло быть использовано против него. Если тело случайно найдёт селки, келпи или кто-то ещё, от Нила не останется и следа. Быстро осмотрев пляж и убедившись, что не оставил ничего, что могло бы быть использовано против него, Нил скользнул на Тёмную тропу. Как только его ноги коснулись чёрной, непривычно мягкой земли, он упал, впиваясь пальцами в суглинистую почву от боли потери, и уставился направо, где всегда стояла его мать, где она всегда была, чтобы ухватиться за него, когда они вместе пробирались сквозь тени или готовились к бою, или чтобы притянуть его к себе, чтобы защитить, или… она была там всегда. Теперь её не было, кроме той маленькой частички магии внутри него, её голоса в его голове и нескольких вещиц в его сумке. Нил позволил себе немного времени для скорби, короткий промежуток времени, за который он знал, что она бы его отругала, а затем твердо встал на ноги. Немногие могли ступить на Тёмную тропу, но они всё ещё были там, и ему нужно было двигаться дальше. Шансы… его шансы были очень неплохи. Теперь он был Нилом, и если он будет осторожен и умён, то пройдёт немало времени, прежде чем отец сможет его выследить. Были Дворы Знающих, но немногие позволили бы Нилу подойти к ним в качестве неизвестного, окутанного чарами. Кроме того, его воспоминания о Знающих основывались на опыте отца и Тэцуджи Морияма. Нет, Знающие были так же плохи, как и люди. Несмотря на всё, что говорила ему мать, Тёмная тропа была его единственным выходом. Каждый раз, когда они сходили с этой дороги и возвращались в мир смертных, их находили. Нил сделал несколько неуверенных шагов по дороге — чёрной тропинке, проложенной через сероватую траву и обрамлённой тёмными скрюченными деревьями с шелестящими бледно-серыми листьями, — и медленно восстановил равновесие. Нож и магия были при нём, и он решил проверить, как долго сможет продержаться в мире, который достался ему в наследство от матери, и бросился бежать. ******* — Доу, иди приведи себя в порядок, — сказал мистер Маттерсон Эндрю, хотя тот вовсе не был грязнулей или неряхой: он читал на своей кровати с самого завтрака. Тем не менее Эндрю отложил книгу (что-то нелепое про говорящую свинью, но лучше, чем некоторые другие в маленькой библиотеке) и отправился в ванную, чтобы почистить зубы и вымыть руки. Голоса следовали за ним, слабо шелестя в голове, но к этому времени он научился не реагировать, не показывать ничего. Жизнь в приемной семье научила его многому, в том числе и тому, что происходит с детьми, которых все считали сумасшедшими. Он также знал, что эта встреча будет пустой тратой времени, даже если новая пара решит взять его. В любом случае, это не продлится долго. Это никогда не было надолго. Они выглядели вполне нормально, были немного моложе предыдущих (тех, с тем мужчиной, которому нравилось трогать Эндрю, по крайней мере до тех пор, пока что-то не столкнуло его с лестницы, когда он однажды ночью направлялся в спальню Эндрю). Их не оттолкнуло «холодное» поведение Эндрю, как многих, и не оттолкнуло то, что держало других детей подальше от него, что заставляло персонал детского приюта «Ангелы» (ангелы, конечно) избегать прикосновений к Эндрю, насколько это было возможно. Они считали, что отсутствие эмоций — это просто застенчивость, а не то, что он перестал заботиться о людях, которые вскоре увидят в нем монстра или уродца. Мужчина был широкоплечим, но не слишком высоким, женщина — миниатюрной, и, казалось, ее занимало то, каким маленьким был Эндрю, и через какое-то время Эндрю снова вернулся к чтению. За ужином (сэндвичи и суп) ему сказали, что через пару дней за ним вернутся. Судя по поведению миссис Роман, она тоже не рассчитывала, что это продлится долго, так же, как это было с другими приемными семьями Эндрю. У Дорманов был хороший дом в районе, где было много похожих домов. Эндрю выделили небольшую комнату с новой двуспальной кроватью и чистым постельным бельем, стены были выкрашены в солнечно-желтый цвет и ему дали несколько новых вещей. Миссис Дорман любила готовить, а мистер Дорман — спорт, которым он пытался увлечь Эндрю. Дети в школе невзлюбили Эндрю с первого взгляда и не обращали на него внимания. В новом доме тоже слышались тихие голоса. Не так много, но нашлась парочка. Эндрю был уверен, что сможет их понять, если только немного постарается. Все шло как нельзя лучше около месяца, когда Эндрю почувствовал себя слишком отрезанным от Дорманов, когда ему стало казаться, что в их отношениях чего-то не хватает, что-то различалось между ним и этой парой. Потом соседский ребенок (Тодд, который отказывался разговаривать с Эндрю и тем более играть с ним) отпустил свою собаку с поводка и ее сбила машина. Они закопали ее на заднем дворе. Тем вечером тело собаки каким-то образом оказалась на заднем крыльце дома Дорманов. Тодд и его семья показывали на Эндрю пальцем, а мистер Дорман обещал «поговорить» с Эндрю. Эндрю сказал, что не делал этого, и отправился спать без ужина. В тот вечер все повторилось, и Эндрю был отшлепан, а также лишен ужина. Миссис Дорман была расстроена, мистер Дорман разозлился и запер дверь спальни Эндрю. В ту ночь тело собаки оказалась на кровати Дорманов. На следующий день Эндрю вернулся в приют «Ангелов». Ему было девять лет, и подобные вещи случались с ним всю жизнь. Однажды миссис Роман взяла его в церковь, все время смотрела на него во время католической службы и, казалось, была озадачена, когда Эндрю пожаловался ей, что ему «скучно». Было еще несколько попыток найти приемную семью, но ни одна из них тоже не увенчалась успехом. Мистер Эдвардс попал в больницу, когда попытался избить Эндрю. Мистер Смит, возможно, больше никогда не сможет ходить (еще одно «трагическое» падение с лестницы — он тоже был любителем потрогать). К одиннадцати годам Эндрю уже понимал голоса, мог осмыслить, что они ему говорят. Чаще всего это была чепуха, и он не обращал на нее внимания, тем более что в «Ангелах» это были в основном детские голоса, но иногда это были взрослые, и у них находились интересные темы для разговора по ночам, когда он оставался один. По какой-то причине все они заботились о нем. Ему это было особенно необходимо, когда он общался со своими приемными семьями. Ему казалось, что время от времени он видит таких же, как он, на школьных экскурсиях или отправляясь по делам. Люди, которые, казалось, сияли или источали необычные запахи, привлекали его внимание. Но его редко выпускали за пределы приюта, школы или дома приемной семьи, и поэтому он никогда не мог узнать это наверняка. Голоса считали, что он может быть прав, но тоже не были уверены до конца. Когда ему исполнилось тринадцать, в «Ангелы» приехала новая семья — Спиры. Ричард Спир был еще одним «обычным» человеком, поэтому Эндрю сразу же стал относиться к нему настороженно. Однако в его жене, Кэсс Спир, было нечто особенное. В ней был намек на сияние, а ее улыбка располагала Эндрю к себе. Через два дня он уже жил в их доме и стоял на улице в огромном саду, который Кэсс посадила на заднем дворе, полном цветов, трав и овощей. — Я всегда умела ухаживать за растениями, — со смехом сказала Касс. — Похоже, это свойственно женщинам в моей семье. Она была такой же жизнерадостной, как и ее улыбка, и старалась, чтобы Эндрю чувствовал себя как дома, чтобы его приняли. Голоса говорили только хорошее о ней и Ричарде, и Эндрю почувствовал, как расслабился, несмотря на собственные страхи, поверив, что, возможно, наконец-то обрел свой дом. А примерно через три недели приехал Дрейк, взрослый сын Касс. У него были карие глаза Ричарда, но каштановые волосы Кас были коротко подстрижены, а крепкое тело выглядело довольно мускулистым из-за работы, которую он проделал за последние несколько месяцев. Кэсс вскрикнула от радости, увидев его, а Ричард приветствовал его объятиями. Дрейк работал на стройке в Сан-Хосе, но вернулся, потому что раздумывал, не пойти ли ему в морскую пехоту, пока его не призвали в армию, рассказал он родителям за ужином. Ричард, похоже, гордился его решением, а Кэсс разрывалась между беспокойством и восхищением. Пока он говорил, Дрейк то и дело поглядывал на Эндрю, который ковырялся в еде, молчал и слишком много улыбался. Голоса не любили Дрейка. Особенно голос, который появился вместе с Дрейком. Прошло три дня, прежде чем Дрейк пришел к Эндрю, три дня, пока Дрейк решал, что делать, он наблюдал за Эндрю, пока тот читал или сидел в саду Кэсс, и задавал Эндрю множество вопросов о себе. В те ночи Эндрю так и не смог заснуть, даже когда голоса обещали присматривать за ним. Поздно вечером, когда Ричард и Кэсс уже спали, дверь в спальню Эндрю тихонько приоткрылась, и в комнату вошел Дрейк с улыбкой на лице. — Эй, ЭйДжей, ты не спишь? — спросил он тихим голосом. Эндрю молча посмотрел на него, на его грубые татуировки, так как Дрейк был одет в джинсы и майку, и заметил, что Дрейк держит что-то в левой руке. Казалось, что-то тяжелое. Внезапно Эндрю ощутил волну страха, замирая на месте. — О да, так и есть, — сказал Дрейк, усмехаясь. — Я подумал, что мы можем развлечься. Принес для этого особенный подарок. Он протянул наручники. — Нечто, что добавит остроты игре. Ты особенный, Эндрю, и мне кажется, нам обоим будет весело сыграть. Голос, который пришёл вместе с Дрейком, орал в голове у Эндрю, настаивая, чтобы он не давал этим наручникам коснуться его, не позволял Дрейку коснуться его. Эндрю задыхался от навалившихся на него образов и эмоций, от ощущения касания рук Дрейка, хотя тот все еще стоял у изножья кровати, от понимания, что сделают с ним эти наручники, что сделает с ним Дрейк, и что-то… что-то щёлкнуло внутри него. Что-то задрожало и вырвалось на свободу, в комнату ворвался аромат свежей земли и плюща, а потом голоса завизжали от восторга, когда Дрейка что-то остановило, когда он в ужасе уставился на Эндрю, прежде чем его окружили невидимые руки, когда наручники упали на пол с ужасающим щёлкающим звуком, а потом Дрейк рухнул. Он был мёртв, и Эндрю каким-то образом почувствовал это, даже не вставая с кровати. Дрейк был мёртв, и Эндрю сделал это, он заставил нечто (не голоса, это было нечто большее, но он не хотел думать об этом прямо сейчас) сделать это. Эндрю пытался дышать и думать, зарывшись пальцами в волосы, а голоса продолжали шелестеть и говорить. Тело не может оставаться на месте, это стало бы проблемой для Эндрю. Этот негодяй заслуживал того, чтобы его разрубили на куски и скормили собакам. Да, но Эндрю, подумай о Эндрю. Машина? У него ведь была машина, верно? Эндрю, заставь его двигаться, посади его в машину. Голоса продолжали шептать до тех пор, пока Эндрю не поборол панику и не понял, что некоторые из них предлагают делать, пока не уловил план. Сначала он не был уверен, что сможет это сделать, но стоило только обратиться к новой энергии, к новой силе внутри себя, и тело Дрейка снова зашаталось. На какой-то ужасный миг Эндрю показалось, что мужчина жив, но эти уродливые карие глаза ничего не видели, лицо было безучастным, а сердце не билось. Поднявшись с кровати, Эндрю обошел наручники и пошел за трупом Дрейка, чтобы помочь ему спуститься вниз, взять ключи от кабриолета «Мустанг», припаркованного на улице, и завести машину. Затем он вернулся в свою комнату и стал наблюдать из окна, как Дрейк выезжает на машине из подъезда и едет по дороге, набирая скорость на повороте в конце квартала, но вместо того чтобы повернуть, он врезается в огромный дуб на углу. Прошла всего минута или две, прежде чем люди очнулись от шума, вышли на улицу и увидели, что произошло. Скоро среди них окажутся Кэсс и Ричард, когда люди поймут, что это была машина Дрейка Спира, когда толпа станет достаточно шумной. Эндрю отошел от окна, чтобы посмотреть на наручники, и зашипел, когда касание их указательным пальцем правой руки вызвало у него жжение. Он схватил куртку, чтобы завернуть их в нее, и спрятал подальше. Сосед пришел за Ричардом и Кэсс минут через десять. По словам Ричарда, Эндрю вернулся в приют «Ангелы» через неделю потому, что Кэсс была слишком подавлена потерей, чтобы заботиться о нем должным образом. Она сломалась при виде мертвого, изуродованного тела сына в машине и так и не пришла в себя. Эндрю жалел, что смерть Дрейка была такой быстрой, особенно после того, как один голос рассказал ему больше об этом человеке. Время от времени он рассматривал наручники, стараясь не касаться их. Откуда Дрейк знал о них? Почему серебро оказывало воздействие на Эндрю? Знали ли другие о нем? Кем он был? И когда через несколько лет после рокового возвращения в «Ангелы» пришло письмо от его предполагаемого брата-близнеца, который хотел с ним встретиться, Эндрю почти целый день размышлял над этим, прежде чем ответить «да». Он никогда не получит ответов на свои вопросы, находясь в «Ангелах» или в любой из своих чередующихся, недолгих периодов пребывания в приемных семьях, так что пришло время узнать, есть ли ответы у Аарона и Тильды Миньярд. Он мог иметь с ними дело только ради этого, учитывая, что, судя по всему, его «дорогая» мать отказалась от него, но оставила его брата. Более чем вероятно, что вскоре она бросит его снова. Как и все остальные через пару недель, а то и дней после того, как она возьмет его к себе. Лишь мертвые принимали его, и лишь мертвые приносили ему пользу — за исключением ответов. Вот и все, чем были для него эти Миньярды — ответы на вопросы не более, а потом он исчезнет из их жизни. ******* Нил взглянул на изогнутые ветви дерева перед собой, на бледные плоды, похожие на яблоки, что свисали с ветвей вместе с зазубренными листьями. Листья шелестели, хотя на Темной тропе не было ни малейшего ветерка. В мире Темной тропы Нил сбился с черной дороги… он не знал, когда именно, ведь в серых землях не было ни дня, ни ночи, ни способа отмерить время. В его сумке лежали серебряные часы, подаренные матерью, но сколько бы он их ни заводил, они никогда не работали. По крайней мере, не здесь. Переходя через тень, в его сумке лежали пара булок, надкушенное яблоко и апельсин. Теперь вся еда исчезла, а желудок был пуст, несмотря на то что он пил достаточно воды, чтобы несколько раз пополнить ее запасы, он все равно был голоден. Он уже нарушил запрет матери, покинув тропу и выпив найденную воду, так что оставалось только взять фрукты и съесть что-нибудь твердое. Он еще немного колебался, прежде чем закинуть сумку на спину и взобраться на дерево. Листья были острые, но он был маленьким и мог обойти большинство из них, чтобы добраться до более низко висящих фруктов; он собрал достаточно, чтобы наполнить сумку, а затем слез обратно. Несмотря на то что плоды были похожи на яблоки, их запах напомнил ему лимоны, и, потерев один из них о переднюю часть рубашки, он собрался с силами, чтобы надкусить его — он не продержится долго, если будет голодать, а умереть от яда было не хуже, чем быть пойманным отцом. На вкус фрукт немного напоминал лимон, что-то кислое и терпкое, но это не совсем точное описание, и ничего плохого с ним не произошло, когда он подождал, как ему показалось, приличное количество времени. Нил решил, что ему это нравится, что это всплеск чего-то яркого в сером мире, и заставил себя остановиться, как только съел три штуки, напомнив себе, что видел эти деревья повсюду в своих путешествиях по Темной тропе. Утолив на время голод, он поправил сумку, подобрал ботинки, связанные шнурками, перекинул их через плечо и возобновил бег. Ему всегда нравилось бегать, он с удовольствием проводил время на Темной тропе, когда они с матерью могли отправиться в путь и сократить расстояние между собой и преследователями. Слишком часто в мире людей бегство означало отчаянное спасение, и там не было так много открытого пространства. Даже пока Нил находился на Темной тропе, ему не часто удавалось бегать с матерью, потому что она стремилась минимизировать время пребывания там. Нил не мог понять её, ведь здесь ему не приходилось носить маскировочные чары, не беспокоиться о серебре или людях. Тут стоило опасаться только того, что отец может послать за ним очередного Тенью шагающего или человека с даром переноса. На Темной тропе были только теневые волки. Они появились, когда он ел вторую порцию фруктов (немного кислее первой, но всё же съедобные) — темные, вязкие тени на горизонте. Сначала он подумал, что это его воображение, но они всегда оставались видны, достаточно далеко, чтобы не потерять их из виду, но они так же никогда не исчезали. Он вспомнил страшилки, что рассказывали ему Лола и Ромеро, зная, что у матери такие способности, и осознавая, что он, вероятно, унаследовал их. Они говорили о том, как эти существа заманивают в ловушку неведомых или глупых путников. Нил следил за ними, но в конце концов их присутствие не пугало его так, как отец, хотя он сожалел, что не сохранил серебряный нож. Он не знал, сколько они будут преследовать его в этом мире, где время не имеет никакого значения. Он бежал, пока не уставал, потом спал, пока не чувствовал себя отдохнувшим. Он пил, когда хотел пить, пополнял маленькую флягу в своей сумке всякий раз, когда находил один из маленьких, кристально чистых ручьев или прудов с холодной водой — иногда там были маленькие серебристые рыбки, которых он ловил, используя одну из своих запасных рубашек в качестве импровизированной сети. Это было приятным разнообразием и отдыхом от фруктов. Вкус у рыбы был почти ореховый, но он уже привык к тому, что на Темной тропе все вокруг отличается от того, чем кажется. Эти маленькие изменения помогали разбавить монотонность его существования: бегать, есть и спать, добывать пищу, пить и следить за теневыми волками или любой другой опасностью. Он продолжал двигаться, стараясь держаться подальше от тропы, от мест, где, как он знал, она пересекалась с местами обитания Знающих, с человеческими поселениями — ото всех мест, где другие люди с кровью фейри могли бы легко соскользнуть на Темную тропу из теней или порталов. Чем дольше он сможет избегать других, тем лучше. На Темной тропе нельзя было определить, сколько времени прошло, но его одежда потрепалась от носки, от стирки на песчаном дне прудов и зацепок за острые листья. У Нила были деньги на дне сумки, были украшения, которые он снял с запястий и пальцев ничего не подозревающих смертных, но он не хотел возвращаться в тот мир, чтобы что-то купить, особенно когда натыкался на тайники с припасами в дуплах корней деревьев и в каменных раковинах вокруг прудов. О Темной тропе всегда ходили разные слухи. Мать Нила говорила ему, что фейри казались созданными наполовину из слова, наполовину из магии и чистой лжи. Они как-будто не могли продолжать существовать, если где-то не рассказывалась абсурдная история о них, либо среди их собственного народа, либо среди людей. Они любили говорить почти так же, как любили магию и проливать кровь, они любили драться и проклинать друг друга. Поэтому, конечно, ходили противоречивые истории о Темной тропе, о том, что это последнее место, где видели Оберон, Мэб и Титанию перед тем, как они ушли навсегда, что там можно найти несметные богатства — и неисчислимые опасности. Что Мэб использовала тропу как тюрьму для тех, кто был ей неугоден. Что Оберон использовал её как испытание для определения самых способных и сильных своих подданных. Нилу было наплевать на все это, главное, что он нашел новую одежду взамен старых лохмотьев, нашел острые клинки взамен затупившихся, нашел кусочки золота с драгоценными камнями, которые могут пригодиться, если ему когда-нибудь понадобится вернуться в мир людей и купить припасы, если придется искать себе подобных и платить за новые амулеты. Некоторые из найденных предметов были даже пропитаны заклинаниями, и он обращался с ними очень бережно. Его мать имела представление о том, что как определить тип заклинаний, что эти амулеты могут сделать, но она научила его лишь основам: как защищаться, как накладывать заклинания, как снимать проклятия и сглаз, и тому подобным вещам. Он был хорош в том, что знал, но многого ее образование не предусматривало. Он оставил себе гравированный браслет, который взывал к нему, и мысленно отметил местонахождение всех остальных похожих вещиц, прежде чем двинуться дальше. Он шел дальше, а теневые волки все еще следовали за ним, никогда не исчезая из поля зрения, но и не приближаясь настолько, чтобы показаться настоящей угрозой. Он остановился на ночлег, к тому времени он установил некий ритм, когда бежишь, так долго, как можешь, а потом отдыхаешь. Он решил подстричь волосы, поскольку они так сильно падали ему на глаза, что их было трудно разглядеть, если только не пользоваться полоской ткани, чтобы постоянно держать их откинутыми назад. Рискнув развести небольшой костер из собранных веток, чтобы сжечь рыжие пряди, когда он сострижет их серебряным лезвием, он остриг их, пока его голова не стала немного легче и он смог видеть без проблем. Оставшиеся волосы неровно вились под его пальцами, а в местах за ушами были странные вихры, но через несколько секунд Нил перестал играть с прядями: важно было лишь то, что он мог видеть, а не то, как это выглядит. Встав, чтобы затушить огонь, он заметил, что теневые волки исчезли, что он не видит их темных фигур, скользящих вокруг, не слышит их низкого, кашляющего лая и слабого воя. Мгновенно насторожившись, он вытащил серебряный нож, пристегнутый к левому бедру, как раз в тот момент, когда оберег, вырезанный на его левом плече, вспыхнул болью. Кто-то пытался наложить на него какое-то проклятие, усыпляющее или обездвиживающее заклинание или нечто похожее. Нил заскрипел зубами от боли, крутанулся на месте и едва успел поднять нож, чтобы отразить атаку Темного, пытавшегося ослепить его. Мужчина нахмурился, вероятно, из-за того, что Нил все еще стоял… и то, как его взгляд переместился за спину Нила, заставило того броситься вправо, как раз перед тем, как другой трау, стоявший позади него, успел коснуться его, похоже, каким-то проклятием. Редко можно было встретить двух Тенью шагающих, но они, похоже, были родственниками: у обоих были ярко-серебристые волосы и золотисто-желтые глаза, хотя тот, что с ножом, был коренастее и имел круглое лицо. Возможно, только один из них был Тенью шагающим, а другой — достаточно близок по крови, чтобы между ними могла возникнуть магическая связь, позволяющая одному из них втянуть другого на Темную тропу и удерживать их там без постоянной физической связи — до тех пор, пока они остаются достаточно близко друг к другу. Нил мог бы проверить это, разделив их, но он подозревал, что ему не дадут такой возможности, раз уж они оба так решительно настроены его схватить. Он чувствовал, как тот, что с амулетами, готовит очередное проклятие — судя по запаху жгучей лаванды и вереска, то же, что и раньше, — но ничего не мог поделать, только приготовился к тому, что второй Темный снова бросится на него. Он едва избежал удара в грудь и вздрогнул от силы проклятия, а правое запястье вдруг ощутимо заныло. — Черт побери, падай, ублюдок, — прошипел тот, что сжимал нож. — Почему ты не отключаешься? Нил не знал — оберег был последней линией обороны, отчаянной попыткой матери защитить их от потери сознания, пока они сражались или ослабляли защиту, чтобы восстановить силы. Он должен был блокировать проклятия так долго, чтобы не дать им их вырубить, но это все, на что он был способен — обереги, вырезанные на коже и костях или вытатуированные на теле, никогда не были так эффективны, как «настоящие» амулеты, даже если они были более постоянными и вероятность того, что их украдут, была меньше. А тот оберег, который был у Нила? Он не мог выдержать двух мощных проклятий подряд, если только он не усилил его свежей кровью. В третий раз он не мог рассчитывал на это чудо — возможно, он и пренебрег наставлениями матери о Темной тропе, но были вещи, которыми нельзя было рисковать, и магия определенно стояла на первом месте в этом списке. Нил стиснул зубы, потянувшись к ненавистному дару внутри себя, и выпустил его на свободу, одновременно отбиваясь ножом; на создание заклинания ушло бы слишком много времени, а пока он разбирался бы с одним из них, другой смог бы его прикончить. Он слишком привык сражаться в паре с матерью, и теперь его мог спасти только отцовский «дар». Как только лезвие резануло правую руку трау, энергия с шипением устремилась к Нилу, еще одна вспышка пронеслась по его телу, на этот раз по левому запястью, а затем Темный рухнул на землю. Другой Трау выкрикнул чье-то имя, но Нила заботило лишь то, что это означало, что оставшийся нападавший был Тенью шагающим и все еще преследовал его, а у него было более чем достаточно энергии, чтобы наложить собственное проклятие. Он отпрыгнул от тела, и внезапное появление теневых волков помогло ему в том, что они отвлекли Темного; уже привыкший к ним, Нил почти не обращал на них внимания, пока они мчались вперед за упавшим телом. Подняв окровавленный клинок в качестве щита и опоры, он призвал общие кровные узы двух Темных и выпустил самое сильное проклятие, которому научила его мать. Неподвижный воздух Темной тропы наполнился запахом ржавчины и чего-то тухлого, гнилого, как раз перед тем, как второй Темный снова закричал, на этот раз от боли: он упал на колени, кровь струилась по его лицу из глаз и носа. Под смрадом проклятия витал аромат магии Нила, первоцветов и палой листвы, и, когда Нил собрался с силами, чтобы прекратить страдания человека, когда он снова призвал к себе свою магию, несколько теневых волков закружились вокруг стоящего на коленях человека и вгрызлись в него сверкающими клыками. Он стоял и смотрел, как стая расправляется с двумя Темными, а их гортанный лай сменяется воем восторга и рыком удовольствия, покачиваясь взад-вперед с окровавленным ножом в руке. Голос в голове — голос матери — велел ему бежать, бежать с Темной тропы, но там его могли поджидать люди его отца, ждавшие убитых мужчин, которые должны были вывести его из Тени. И если он побежит к тропе, не бросятся ли волки за ним в погоню? Так он и стоял, пока волки не закончили, пока от Темных не остались лишь обглоданные кости и разорванные лохмотья, а затем пара волков отделилась от остальных и направилась к нему. Они не были похожи на своих «собратьев» в мире людей: длинные и худые, с высокими веретенообразными ногами, на которых они ходили с удивительной грацией, с большими ушами и длинной узкой мордой, со стройным длинным хвостом, который, казалось, тянулся к серому небу. Они были прекрасны, грациозны и страшны. Волки несколько раз обошли вокруг Нила, пока он застыл, глядя на них, прежде чем один из них подошел и подтолкнул его левую руку. Он вздрогнул от этого прикосновения, приготовившись к укусу или к нападению, а затем ахнул, когда второй толкнул его сзади. Когда он обернулся, чтобы посмотреть на него, второй волк вцепился зубами в рукав его белой туники и потянул за собой. Он ощущал смутное беспокойство, не понимая, что происходит, и почему существа не нападают на него. Тем не менее, он поддавался их влиянию. В такой ситуации ему мало что оставалось сделать, учитывая своё численное меньшинство и их огромную силу. К тому же они так долго следовали за ним, но ни разу не причинили вреда. Возможно, это была ещё одна особенность Темной тропы, в которую его мать ошибочно верила и которую он мог теперь игнорировать. Он побежал вместе с теневыми волками, окруженный их стаей. ******* Эндрю сразу почувствовал, что лететь ему явно не нравится. Он не выносил идеи находиться так высоко, зажатым в металлической коробке, далеко от земли. Вдали от мертвых. Нет, это абсолютно не нравилось ему. Весь полет из Калифорнии в Южную Каролину он старался скрыть свой страх и не придушить улыбающуюся стюардессу, которая то и дело нависала над ним, чтобы проверить, все ли в порядке. По крайней мере, мужчина средних лет, сидевший рядом, был одним из тех, кто плохо реагировал на его присутствие и держался в стороне, откинувшись в кресле как можно дальше от Эндрю. Эндрю это вполне устраивало. Полет был очень долгим. Хуже стало только тогда, когда он вышел из самолета и увидел у выхода нервную женщину в плохо сидящем платье с фальшивой улыбкой, рядом с ней — мальчика-подростка, почти копию Эндрю, только с другой стрижкой и угрюмым выражением лица, а позади них стоял пожилой мужчина с седеющими волосами и мрачным выражением лица, одетый в темный костюм. Облегчение, которое испытал Эндрю, вернувшись на землю, исчезло при виде его «приветственного» комитета. Показалось, что он ощутил слабое… слабое «нечто» от своего брата, от Аарона, но ничего не почувствовал от своей «дорогой» матери Тильды. Не то чтобы у него было время разбираться в этом, потому что, как только он приблизился к Лютеру, он почувствовал тревожный холод серебра и моментально напрягся, что оказалось очень кстати, потому что, когда мужчина приветственно хлопнул его по спине, его обожгло холодом от массивного перстня на его правой руке. Эндрю пришлось приложить все силы, чтобы не вздрогнуть, не вырваться, не подать виду, и только изучение наручников Дрейка подготовило его к боли. Лютер несколько секунд смотрел на него, затем кивнул, как бы удовлетворенный, и представил его в семье. Как по команде, Тильда издала легкий нервный смешок и спросила его о багаже, на что Эндрю ответил, что у него есть небольшой чемодан, который он сдал в багаж вместе с сумкой, где находились несколько книг. Не то чтобы у него было много вещей, просто несколько предметов, которые считались «его». Наручники пришлось закопать еще до отъезда из Калифорнии, и казалось, что духи остались там, вместе с ними. Он не думал, что так скоро будет скучать по своим «друзьям». Тем более, когда он уже чувствовал вокруг себя несколько душ, снова оказавшись на земле. Они отправились за чемоданом в аэропорт, Лютер все время говорил о возвращении «домой» и об ужине, который готовила его жена, Тильда — о нервозности, а Аарон продолжал молчать, бросая быстрые взгляды в сторону Эндрю и одергивая длинные рукава своей светло-голубой рубашки. Эндрю почувствовал специфический запах, когда они шли по аэропорту, ему показалось, что он что-то чувствует, когда проходил мимо людей, которые оборачивались, чтобы посмотреть на него, но они замирали и отворачивались, прежде чем он успевал что-либо сделать. Это раздражало, но он считал, что поступил правильно, уехав из Калифорнии и ответив на письмо Аарона. Лютер и Тильда, казалось, не обращали внимания на молчание Эндрю, продолжая беседовать о скучных вещах, таких как церковь и незнакомые ему люди, по пути к дому Лютера. Их не интересовало, что он думает, чувствует, или как он оказался в приемной семье в Калифорнии, о чем было сказано в письмах. Теперь, когда Тильда, казалось, готова исправить свою «ошибку», отдав одного из своих собственных сыновей на усыновление и способная теперь содержать обоих детей, они ожидали, что все будет прощено, и они будут жить дальше, как одна большая счастливая семья. Но это не совсем так. Лютер Хеммик жил в небольшом двухэтажном доме, очень похожем на те, что были у приемных семей Эндрю, что не прибавляло ему спокойствия. Не помогли и кресты на стенах, и иконы в рамках. Он был немного удивлен, увидев на одном из фото улыбающегося подростка на пару лет старше его и Аарона, привлекательного юношу с темными волосами и глазами, цветом лица похожего на миниатюрную латиноамериканку, встретившую их у двери, которую Лютер представил как свою жену Марию. Именно Мария спросила Эндрю о его рейсе и о том, не хочет ли он чего-нибудь выпить, пока они ждут, когда будет готов ужин. Она казалась тихой, застенчивой женщиной, но Эндрю обратил внимание на простое, толстое серебряное кольцо на ее левой руке — и на покрасневшую кожу вокруг него. Заметил тяжелый простой серебряный крест, висевший у нее на шее, и высокий воротник ее темно-синего платья. — Кто этот парень? — спросил он, сделав несколько глотков чая со льдом. — На фотографии. Тильда издала еще один нервный смешок, в то время как Мария замолчала, а Аарон в кои-то веки посмотрел прямо на Эндрю. Лютер нахмурился, выражение лица стало еще более мрачным, чем обычно, и он тряхнул головой. — Это мой сын, Николас. Сейчас он… в отъезде. В лагере, где он учится быть праведным христианином. Эндрю думал о том, что только что сказал дядя, думал о серебре, которое тот носил, о том, что его тетя страдала, и о металле, разбросанном по дому. Он подумал о том, что в доме не было духов, несмотря на то, что он почувствовал некоторых из них во время поездки по окрестностям, и он сильно сомневался, что Николас поехал в «лагерь» добровольно. Он также задался вопросом, действительно ли его искали мать и брат, но Эндрю заставил себя сохранять бесстрастное выражение лица все время, пока находился в этом мерзком доме. Лютер еще трижды испытывал его серебром, и, несмотря на боль, на ужасное ощущение того, что его магия становится тусклой и слабой, Эндрю решительно отказался показать мужчине хоть что-то из этого. Он заставил себя не вздрагивать, продолжать есть и пить, и в конце концов Лютер разрешил Тильде уйти вместе с ним и Аароном. Тильда, похоже, не знала, что с ним делать. Нервозность и растерянность исходили от нее, пока она показывала Эндрю его новый «дом» — скудно обставленное небольшое двухкомнатное жилище в конце улицы. Как только у нее появилась возможность спихнуть его на Аарона, она так и сделала и отправилась на кухню пить вино. Эндрю смотрел на своего брата, близнеца, близнеца, о существовании которого он даже не подозревал еще пару недель назад, а Аарон смотрел на него со смесью разочарования и гнева. — Что по-твоему ты делаешь? Ты едва ли произнес десять слов с тех пор, как сошел с самолета, и выглядишь… выглядишь жутко, — огрызнулся Аарон. — Твоя кровать — верхняя. Он указал на двухъярусную кровать, которая выглядела новой. Эндрю пожал плечами, чтобы показать, что ему все равно. — А что я должен сказать? — Ну, не знаю, что ты рад быть здесь? Приятно со всеми познакомиться? Ты спросил только о Никки. — Аарон вздрогнул, когда произнес имя их кузена. — Мне все равно, — признался Эндрю. Для него это был всего лишь еще один временный дом, особенно если подозрения на счет Лютера окажутся верными. Это заставило Аарона пристально посмотреть на него. — Тогда зачем ты приехал? — Зачем ты написал мне? — Эндрю поднял свой чемодан; в ответ Аарон указал на пару ящиков, и тот начал распаковывать вещи. — Потому что… потому что прямо перед тем, как мы переехали сюда, мама взяла меня на бейсбольный матч, что-то вроде прощального подарка, — признался Аарон. — Мы столкнулись с полицейским, который все время называл меня твоим именем, и тогда я узнал о тебе. Он не выглядел счастливым от этого, от осознания того, что он не единственный ребенок; Эндрю не чувствовал особого сочувствия к своему близнецу. — Я продолжал донимать ее этим, и однажды дядя Лютер узнал. — Теперь он выглядел виноватым. — Как только это случилось, он тоже накинулся на нее, и… ну, остальное ты знаешь. Этот «коп» должен был быть Хиггинс, который расследовал дело о смерти Дрейка; его смерть признали несчастным случаем, но по какой-то странной причине этот человек заинтересовался Эндрю, несколько раз после той ночи заходил узнать, как дела у Кэсс и Эндрю, даже проверял Эндрю в «Ангелах» на протяжении последних нескольких лет. Каждый раз, когда он узнавал, что Эндрю «вернулся» после неудачной приемной семьи, он, почему-то, расстраивался. Так Эндрю должен был благодарить Хиггинса за такой поворот событий, как мило. И Лютера за то, что он хотел, чтобы Эндрю вернулся в свою «чудесную» семью. Это было совсем не подозрительно, правда? Но почему Аарон хотел, чтобы он был здесь? Связано ли это с тем слабым ощущением энергии, которое он почувствовал от брата? С тем запахом фосфора и лайма, который он уловил вокруг Аарона, когда они были одни и в спальне? Ему нужны были ответы, но он знал, что лучше не давить сразу, особенно когда все еще чувствовал железный ожог на своей коже. Вместо этого он закончил распаковывать вещи и приготовился ко сну, не обращая внимания на Тильду, которая сидела на кухне, не переставая пить вино, и на угрюмого Аарона, устроившегося на нижней койке и читающего комикс. Духи явились к Эндрю посреди ночи, сначала только двое: старая женщина и молодой парень. Они рассказали ему о кладбище в нескольких милях от дороги (что может оказаться полезным) и о телах, которых на кладбище не было (что тоже может оказаться полезным). Они также рассказали ему несколько интересных вещей о Тильде, которые объяснили, почему Аарон скрывал все то время, что знал своего брата. Кем бы ни был его брат, Эндрю сомневался, что Аарон может разговаривать с мертвыми или управлять ими, иначе Тильда была бы давно мертва. Он не знал, что разочаровало его больше: то, что она жива, или то, что Аарон не сделал ничего, чтобы изменить этот факт. Эндрю негромко разговаривал с духами, помня о Аароне на койке под ним, и в конце концов немного поспал в этом странном доме, благодарный за их бдительное присутствие над ним. Проснувшись от того, что прохладные пальцы потрепали его по волосам, давая понять, что Аарон и Тильда уже встали, он спустился с верхней койки и обнаружил, что Аарон ждет его с любопытным выражением лица. — Ты разговариваешь во сне? Эндрю лишь пожал плечами в ответ и успел заметить темный синяк на левом запястье брата, прежде чем Аарон это заметил и одернул рукав своей выцветшей сине-белой пижамной рубашки. Подавив вспышку гнева, он последовал за Аароном на кухню, где Тильда с опухшими глазами что-то смешивала в блендере, пахло сильными травами и чем-то горьким, сигарета торчала из ее губ, а ореховые глаза были покрасневшими. Выключив блендер, она вылила его содержимое в три стакана, стоявшие на столе, добавила в блендер немного воды, покрутила его в руках и долила воду в стаканы. — Вот, пейте, — сказала она с усталой улыбкой. Аарон на мгновение замер, прежде чем потянулся за стаканом, его движения были отрывистыми, а духи завыли, призывая Эндрю не пить ничего. К сожалению, Тильда внимательно наблюдала за ним, поэтому он заставил себя взять стакан и проглотить его содержимое, а его желудок взбунтовался при мысли о том, что густая горькая жижа может быть ядом. Аарон в это же время пригубил свой стакан, и улыбка Тильды была почти ласковой, когда они закончили. — Я… я собираюсь пробежаться, — сказал Эндрю. — Нужно… Я люблю немного побегать, — соврал он, ставя стакан в раковину. В голове крутились мысли о том, сколько времени у него есть, и ему не помогало то, что духи паниковали. — О, это хорошо, это поможет тебе познакомиться с окрестностями, — сказала Тильда. — Только не уходи слишком далеко. В ее улыбке появилось что-то знакомое, а потом она выпила свой бокал. Эндрю только кивнул и поспешил переодеться — ему придется делать это сразу, как только он встанет, если она собирается заставлять его пить что-то каждое утро, — и уже через минуту он был за дверью. Он побежал, как только оказался на потрескавшейся мостовой, ведущей к тротуару, но как только он скрылся из виду из дома, он нырнул в заросли кустарника и заставил себя блевать. Теперь привкус во рту был еще хуже, и на минуту-другую у него закружилась голова, пока он не прошелся немного, чтобы проветрить голову. Один из духов, наблюдавших за домом, вернулся и сообщил, что Аарон лег спать, а Тильда собирается на работу. Он также узнал, что она спрятала бутылку в запирающийся комод, где также хранились какие-то травы. Эндрю походил по окрестностям еще несколько минут, а затем медленной трусцой вернулся к дому. Когда он подошел, Тильда улыбнулась ему, но выражение ее лица было скорее недовольным и злым. — Ты уже вернулся! Мне пора на работу, так что веди себя хорошо, — сказала она. — Потрать время на то, чтобы лучше узнать своего брата до начала занятий. Эндрю слегка кивнул ей, а затем демонстративно направился в их с братом комнату, как будто все, что он хотел сделать, — это лечь. Он чувствовал на себе взгляд Тильды, пока не закрыл дверь и не обнаружил, что Аарон крепко спит. Он подождал полчаса, пока не убедился, что она точно ушла, и отправился в ее спальню, а духи снова помогали ему следить и указывать верное направление. За последние пару лет он научился взламывать замки (нашлась пара духов, научивших его паре полезные трюков), и никто не обратил внимания на пару обрезков жесткой проволоки, которые были у него в запасе. Используя их на простом замке ящика на комоде Тильды, Эндрю открыл его менее чем за тридцать секунд и стал осторожно осматривать содержимое. Он прочитал достаточно книг, чтобы иметь некоторое представление о травах, и узнать базилик, руту и розмарин, а на бутылочке рядом было написано «Лауданум». При мысли о том, что Тильда заставляет Аарона пить эту жижу на протяжении многих лет, его пробрал озноб. На смену ступору пришла ярость при мысли о том, что он может лишиться своей магии. Ярость была настолько сильная, что ему пришлось несколько секунд заставлять себя считать до десяти, прежде чем он совершит какую-нибудь глупость, например позволить духам уничтожить все в комнате. Успокоившись, он убедился, что все на месте, и запер ящик, после чего осмотрел остальную часть комнаты. Не найдя ничего интересного, кроме спрятанных бутылок со спиртным, он ушел, размышляя над новыми вопросами. Пока Аарон спал, он обыскал остальную часть дома и нашел несколько странных рисунков, разбросанных повсюду. Духи не решались говорить о них, и он подумал, что они обладают какой-то силой. Когда Аарон проснулся, Эндрю молчал, ожидая, что его близнец что-то скажет. Но Аарон молчал. Каждое утро его кормили отвратительным отваром, и каждое утро он выблевывал его, пока Тильда собиралась на свою работу секретаршей. Каждый день Аарон ходил, как в тумане, и почти не общался с ним. Примерно через две недели Эндрю мог наблюдал за тем, как тот уронил пару стаканов, и Тильда отвесила ему звонкую пощечину. Эндрю дождался, когда она напилась и отключилась на кухне вечером, чтобы поговорить с Аароном. — Сколько еще ты будешь позволять ей бить тебя и накачивать наркотиками? Пока ты не станешь совершенно бесполезным? Аарон остановился, снимая пижаму, и посмотрел на него. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Правда? А что насчет синяка на твоем лице? — Эндрю пристально смотрел на Аарона, пока его брат не отвел взгляд. — Или как насчет наркотиков, которые она пытается впихнуть нам в глотку каждый день? Это заставило Аарона напрячься, пересечь комнату и стянуть через голову поношенную футболку, которую он носил, чтобы бросить в корзину у небольшого шкафа. — Я… это витаминный напиток, вот и все. — Витаминный напиток с опиумом и травами для экзорцизма, — сказал Эндрю этому идиоту. — Как ты думаешь, почему она дает его нам? Аарон застыл на месте от такого вопроса. — Это витаминный напиток, — повторил он, но его слова звучали уже не так уверенно, как раньше. — Почему Никки в этом христианском лагере? — спросил Эндрю; последние две недели он ничего не мог узнать о своем кузене, Тильда и Аарон ничего не говорили о нем. — Это вообще христианский лагерь? Аарон повернулся лицом к Эндрю, и без его футболки Эндрю смог разглядеть синяки, блеклые и новые, по всей груди и рукам брата. — Ты не… Откуда ты это знаешь? — Потому что я не дурак, — заявил он. — Я не доверяю ничему, что делают или хотят сделать твои мать и дядя. — Они и твои дядя и мать тоже, — заметил Аарон. — Они мне чужие люди, которым было наплевать на меня еще несколько недель назад, а теперь они пичкают меня серебром и наркотиками, — ответил Эндрю. — Что здесь происходит? — Это… — Аарон оглянулся на дверь, затем натянул пижамную кофту, подошел к двери и открыл ее, чтобы убедиться, что Тильда не могла их подслушать. Затем он закрыл ее и вернулся, чтобы встать перед Эндрю. — Ты… ты можешь что-то сделать? — спросил он, вцепившись в подол пижамы, на его лице отразилась смесь надежды и тревоги. — Можешь., — он покачал головой, словно сомневаясь в чем-то. Предчувствуя, что ему придется что-то доказывать, для того чтобы Аарон продолжил говорить, Эндрю отправил одного из духов откинуть простыни с его кровати, за чем Аарон наблюдал с широко раскрытыми ореховыми глазами. — Я умею делать разные трюки, — сказал он, не желая больше ничего уточнять. — Ты собираешься рассказать матери или дяде, чтобы они пришли за мной с серебром? — Знаешь… — снова замолчал Аарон. — Что ты еще можешь делать? — Нет, — отрезал Эндрю, сложив руки на груди. — Мне нужны ответы, прежде чем я расскажу тебе что-то, еще не тогда, когда твоя мать пытается накачать меня наркотиками, а твой дядя проверяет меня железками. Начинай говорить. Аарон слегка вздрогнул, проведя обеими руками по своим светлым волосам, его выражение лица выражало отчаяние и надежду, когда он смотрел на Эндрю. — Я… я мало что знаю, — признался он, что не очень-то обрадовало Эндрю. Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что Аарон покачал головой. — Нет, это правда, мама и дядя Лютер мало общаются! Я знаю только, что как только я смог… как только я начал что-то чувствовать, когда я почувствовал себя по-иному и во мне появилась эта энергия, она начала давать мне утренние коктейли. И Никки…. — Что-то похожее на чувство вины промелькнуло на лице Аарона. — Я думаю, он тоже такой же, как мы, у него есть некоторые способности, но… ну, он немного отличается тем, что ему нравятся парни. У Эндрю что-то екнуло в груди, когда он услышал это, особенно когда он заметил, как Аарон скорчил гримасу, когда говорил. — Поэтому дядя Лютер отправил его в какой-то лагерь, который должен был исправить его. Эндрю замолчал на минуту, обдумывая все, что произошло только что, и заставляя себя сохранять спокойствие по отношению к тому, что рассказал ему брат. — Значит, твои мама и дядя не хотят иметь ничего общего с… кем бы мы ни были? Поэтому они привезли меня сюда? — Ну… возможно? — Аарон слегка пожал плечами. — Думаю, мама хотела забыть о тебе, но когда дядя Лютер узнал, он захотел, чтобы ты был здесь. — Аарон снова выглядел виноватым. — Может, он хотел убедиться, что ты нормальный. — Просто чудесно. — Эндрю наконец-то узнал, кто он такой, и люди, которые знали о нем, ненавидели все, что с этим связано. Они были готовы издеваться над своими детьми и пичкать их наркотиками из-за их собственной природы. — И кто же мы такие? Аарон помолчал несколько секунд, а затем вздохнул. — Я не знаю… Никки знает больше, но из того, что я слышал… мама обмолвилась о «фейри» один или два раза. Он бросил на Эндрю осторожный взгляд, словно ожидая какой-то реакции. — Говорили, что она спала с «каким-то мерзким фейри», но я больше ничего не знаб. Фейри. Эндрю немного читал о фейри и феях, когда искал ответ, и хотя это не объясняло всего, это было уже что-то. Ему было с чего начать, и он полагал, что это объяснит всю эту историю с серебром. — И она тебя избивает? — Она… — Аарон запустил руки в подол своей поношенной пижамной кофты. — У нее немного вспыльчивый характер, — попытался объяснить он. — Из-за работы и всего остального. — Из-за выпивки и опиума, — холодно напомнил ему Эндрю. — Ты собираешься и дальше позволять ей накачивать себя наркотиками и блокировать твой дар? Вопрос заставил Аарона бросить на него взгляд. — Что… как я должен… Это не… — Он покачал головой и снова уставился на Эндрю. — Чего ты хочешь от меня? — Дать отпор? — Эндрю не мог понять, как кто-то из его родных мог смириться и позволить другому человеку лишить его силы, так просто, как это сделал Аарон. — Я никому не отдам свой дар. — В ответ духи закружили вокруг него, заставив Аарона широко раскрыть глаза и отступить. — Как ты можешь… это… ты же… — Аарон покачал головой. — Я не могу этого сделать. Эндрю сузил глаза, глядя на своего близнеца. — Почему? — Я не могу, — вздохнул Аарон, обхватив себя руками. — Мне нужно… ты намного сильнее меня. — Сильнее? Эндрю посмотрел на своего брата, о котором даже не знал несколько недель назад, и вздохнул, видя, как Аарон зажмурился, думая о том, как Аарон безропотно глотает опиум и травы, как Лютер отправил собственного сына в исправительный лагерь, а Тильда, кажется, подражала Лютеру. — Потому что я не позволяю ей избивать себя? Аарон не ответил на этот вопрос, и, когда они ложились спать, никто больше не сказал ни слова. Эндрю не получил больше ответов ни в тот вечер, ни в последующие несколько дней, в течение которых он продолжал выблевывать мерзкий «витаминный напиток» и наблюдал, как Тильда в очередной раз наказывает Аарона за его неуклюжесть. Когда Тильда попыталась ударить и его за «дерзость», один из духов заставил ее отступить; в тот момент она была пьяна и, по-видимому, не осознавала происходящего, но Аарон, кажется, обратил на это внимание. Не успели отношения в маленьком доме еще больше обостриться, как их пригласили к Лютеру на еженедельный воскресный обед, где Эндрю обнаружил неожиданного гостя — Никки Хеммика. Его кузен оказался тихим, замкнутым молодым человеком, с затравленным взглядом, уставившимся в свою тарелку, темно-карими глазами, окруженными кругами, и худощавым телом, вздрагивающим каждый раз, когда Лютер подходил слишком близко. Единственный раз, когда он посмотрел прямо на Эндрю, выражение его лица было таким умоляющим и безнадежным, что Эндрю почувствовал внутри себя жгучий гнев, ярость и ненависть к Лютеру и Марии что они подвергли своего единственного ребенка такому мучению. Поэтому, когда он вернулся домой и Тильда начала лупить Аарона за то, что он пролил что-то на свою рубашку, Эндрю устал молчать; он встал перед братом и холодно взглянул на мать. — Хватит, — предупредил он. — Ты больше никогда не ударишь Аарона. Он почувствовал, как Аарон напрягся за его спиной, а Тильда в шоке уставилась на него. — Я не… Что ты делаешь, Эндрю? — Кладу конец этому, — сказал он ей. — Ты больше никогда не будешь бить Аарона, поняла? Теперь глаза Тильды сузились от гнева. — Ты думаешь, я буду слушать такого выродка, как ты? Она взмахнула рукой, чтобы ударить его, и Эндрю поймал ее, его сила была подкреплена его даром и землей под ним. — Да, я думаю, ты будешь. — Он быстро сжал ее руку, пока она не вскрикнула. — Не смей больше трогать его, пока я здесь. Затем он отпустил руку, прежде чем она заметила, что что-то не так. — Я буду следить за тобой, — предупредил он, направляясь в свою спальню. Он лежал на верхней койке и читал одну из своих новых книг, когда в комнату прокрался Аарон с расширенными глазами и настороженным выражением лица. Как только за ним закрылась дверь, Аарон заговорил. — Что, по-твоему, ты делаешь? — Заступаюсь за тебя, раз уж ты не можешь этого делать, — заявил Эндрю. — Но… как ты можешь это делать? Она… разве ты не боишься ее? Ее и Лютера? — спросил Аарон, подходя к своей кровати и вставая на ее край, чтобы смотреть на Эндрю. — Что, если они… ну, они могут… эээ… отобрать… ну, ты понимаешь. Эндрю отложил книгу в сторону и посмотрел на своего близнеца внимательным взглядом. — Нет, не смогут. — За ним присматривали духи, поэтому Тильда и Лютер не могли причинить ему вреда. — Я не позволю этому случиться. Аарон на мгновение засомневался, а потом покачал головой. — Почему ты делаешь это для меня? — Почему ты все время доставал свою мать из-за меня? — спросил его в ответ Эндрю, любопытствуя, почему Аарон продолжал докучать их матери по поводу него до такой степени, что Лютер вмешался, при этом не увидев, как Аарон отстаивает хоть что-то еще в этой жизни. — Зачем я тебе здесь понадобился? Почти минуту стояла тишина, прежде чем Аарон ответил, с вызовом смотря на него. — Потому что… потому что я надеялся, что ты как-то улучшишь сложившуюся ситуацию, — признался он. — Я думал… я думал, что, если у тебя все еще есть магия, ты сможешь с ними бороться. Эндрю кивнул, поскольку его подозрения подтвердились. — Что ж, ты прав, молодец. — Он взял в руки книгу, но продолжал смотреть на своего близнеца. — Вот что мы сделаем — я помогу тебе с Тильдой, не дам ей навредить тебе, но ты делаешь то, что я говорю, ясно? С этого момента только ты и я. Теперь, когда он нашел кого-то подобного себе, он не хотел рисковать, доверяя кому-то еще, кому-то «человеческому». Аарон, казалось, размышлял над этим около минуты, прежде чем кивнул. — Хорошо, договорились. — Отчаяние на мгновение мелькнуло на его лице. — Только… я не хочу закончить, как она — пить все время и совсем не использовать дар. — Тогда сдержи свое обещание и слушай меня, — сказал Эндрю брату, открывая книгу на той странице, на которой он читал ее пару минут назад. — Ладно. — Аарон посмотрел на него несколько секунд. — Итак, каков твой дар? Я думаю, что могу исцелять, ты тоже целитель? Эндрю отмахнулся от брата. — Это не имеет значения, а теперь проваливай. Он проигнорировал злобный взгляд Аарона и принялся читать книгу. Хм, значит, Аарон был целителем? Эндрю несколько секунд размышлял об этом и о своем даре, слушая, как Аарон устроился на нижней койке, бормоча себе что-то под нос, но потом отбросил эту мысль, сочтя ее бесполезной в данный момент. Ему нужно было сосредоточиться на том, чтобы избавиться от Тильды, а это не так уж сложно, если прибегнуть к помощи нескольких духов. Он снова отложил книгу в сторону, обдумывая различные способы, как избавиться от нее, не вызывая подозрений. Тут-то его дар пришелся, как нельзя кстати. Не то чтобы у него не было опыта в инсценировке несчастных случаев. Он сидел на своей двухъярусной кровати, а духи кружились вокруг него, подсказывая, как можно было бы убить его мать, что нужно сделать, чтобы обезопасить его и Аарона, и начать планировать все, что необходимо для их с Аароном для ближайшего будущего. ******* Нил глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и подготовиться к тому, что ему не хотелось бы делать, но и выбора особого не было — покинуть на время Темную тропу. В последнее время люди его отца слишком часто выслеживали его, и ему нужно было вернуться в мир смертных, чтобы собрать припасы, найти достаточно материалов, которые помогли бы ему с защитными и атакующими заклинаниями. Темная тропа помогала ему оставаться в безопасности, давала пищу, кров и средства защиты, но ему нужно было нечто большее. — Я скоро вернусь, — сказал он теневым волкам, которые стали следовать за ним, — странным спутникам, на которых он стал полагаться с момента первого нападения. С ними было о чем поговорить, даже если они отвечали ему лишь тявканьем, тихим рычанием и низким сиплым лаем, нежно прижимаясь к его ногам и груди. Он не знал, почему они приняли его или, по крайней мере, не нападали на него, но был благодарен за их компанию, за то, что они были рядом с ним, когда он бежал, или за то, что они сворачивались рядом с ним, когда он спал. Он подозревал, что они помогают ему сохранять хоть какое-то подобие здравого рассудка в одиночестве на Темной тропе. Высокий широкоплечий самец, которого он назвал Нуит, потерся головой о бедро Нила, словно понимая его, а его пара (по крайней мере, Нил считал ее его парой, поскольку они всегда были вместе) Умбре издала слабый лающий звук, прежде чем присоединиться к нему. Остальные члены стаи последовали за ними, и Нил несколько секунд наблюдал за этим, прежде чем собрал свою силу и наложил на себя чары, а затем выскользнул обратно в мир смертных. Первое, что он заметил, — это то, насколько поганым был воздух, и как сильно он задыхался, когда втягивал воздух, а потом сгибался, пытаясь его откашлять. Ему всегда было плохо, когда он покидал Темную тропу или места Дворов Знающих, особенно в окрестностях Лондона или Нью-Йорка, но здесь… в воздухе ощущался тяжелый запах металла и чего-то еще, что оставляло во рту неприятный привкус, не похожий на копоть или дым, которые он помнил. Он изо всех сил старался подавить кашель, пока не привлек к себе внимание. Скрытый тенью от людей, он стоял между высокими зданиями и был потрясен окружающим пейзажем, странной одеждой людей и безлошадными повозками, разъезжающими в таком количестве. Когда он был в бегах с матерью, таких было раз-два и обчелся, но видеть их в таком количестве и еще нечто, летящее в небе над головой, металлическое и огромное. Как долго он шел по Темной тропе? Несколько минут он просидел в узком переулке, пытаясь осмыслить все изменения, пока голос матери в голове не заставил его сбросить чары и двигаться дальше, чтобы перестать быть мишенью. — Двигайся, — сказал он себе. — Найти ответы и необходимые материалы, а затем вернуться на Темную тропу, пока не случилось что-то плохое. Прежде чем его отец поймет, что он вернулся, и охота начнется снова. ******* Эндрю прислонился к кухонной стойке, пока Аарон сидел за столом в их небольшом доме, который они смогли себе позволить благодаря страховой выплате за жизнь Тильды и тому, что Никки заработал, продавая какие-то сомнительные чары. Эндрю смерил кузена холодным взглядом, когда Никки пришел с деньгами, но на этот раз Никки не опустил голову и не отвернулся, он выдержал взгляд Эндрю, сунул ему в руку пачку денег и поклялся, что ничего плохого не случится. Тем не менее Никки не продолжил продавать чары, и Эндрю решил, что не стоит задавать слишком много вопросов о деньгах, а лучше просто подождать и посмотреть, справится ли Никки с новой работой, чтобы у них были средства на содержание дома и еду на столе. Кто бы мог подумать, что убить Тильду будет проще простого? Что с помощью духов испортить тормоза старого «Форда-Пилота» будет так просто, а потом притвориться Аароном, когда он будет ехать с ней, чтобы она «как следует» испугалась. Он рассчитывал взять Аарона с собой после похорон и уехать из Колумбии, а не терпеть Лютера, учитывая, что они оба были несовершеннолетними, но Никки удивил его тем, что выступил против своих родителей — против Лютера — и предложил стать законным опекуном Эндрю и Аарона. Все-таки в ком-то еще остался стержень после всех этих месяцев в христианском лагере. Эндрю не думал, что Никки делает это по доброте душевной — он верил, что его кузен не хочет, чтобы Аарон и, возможно, даже Эндрю прошли через то же дерьмо, через которое прошел он, — но Никки, похоже, уцепился за них как за единственный способ вырваться из отцовской хватки, чего он не мог сделать в одиночку. Эндрю не так уж тщательно скрывал свою истинную природу, как ему казалось — по крайней мере, перед другими «фейри», — и Никки ухватился за возможность иметь кого-то еще, похожего на него, чтобы держаться вместе, чтобы быть рядом для защиты. По большей части это сработало Эндрю на руку: он избавил их с Аароном от Лютера (благодаря Никки как «взрослому» опекуну и тщательно составленному письму с шантажом, отправленному судье, рассматривающему их дело, благодаря болтливому духу, готовому вылить всю грязь про внебрачные связи мужчины) и в то же время получил столь необходимые ответы на вопросы о том, кем он был. О том, что в мире существуют фейри (их не так много, особенно чистокровных) и что в родословной Хеммиков есть немного «магии». Не так много, так как Лютер ненавидел все, что связано с фейри, и хотел искоренить все, что связано с магией, но Тильда… о, Тильда была способна на многое, когда-то давно. До того, как отец и брат практически уничтожили в ней частичку магии — но не раньше, чем она сбежала и вышла замуж за человека, в котором также присутствовала кровь фейри, пока чувство вины не заставило ее снова сбежать, уже будучи беременной. Пока чувство вины не заставило ее отказаться от одного из рожденных ею сыновей, одного из детей с кровью фейри. Эндрю было интересно, выбрала ли она его из-за его более ярко выраженной крови фейри, а Аарона оставила потому, что его брат мог сойти за более «человеческого», чем он сам. Теперь он наконец-то знал правду о себе, о том, почему серебро жжет, а некоторые люди кажутся ему « сияющими», почему он кажется отталкивающим для многих людей. Он был некромантом (что не было большим сюрпризом после последних нескольких лет), Аарон обладал стихийными способностями, которые способствовали целительству, теперь, когда опиум и травы были выведены из его организма (и разве это не были веселые десять дней, когда Аарон сидел за дверью ванной комнаты, в которой он был заперт, пока пытался преодолеть то, что сделала с ним Тильда), а Никки становился все увереннее, возвращая себе магический кровный дар со стороны своей матери (он рассказал Эндрю и Аарону, что Мария была иарой, какой-то южноамериканской водной нимфой, которая в конце концов поселилась на озере Чапала, где Лютер нашел ее во время миссионерской поездки и каким-то образом убедил выйти за него замуж, отвергнув свое наследие). Однако пока Никки умел только наводить чары и придумывать сомнительные заклинания… но это все равно было больше, чем то, что знал Эндрю. Никки также знал о магическом сообществе в Колумбии, знал, где собираются фейри, и отправился устраиваться на работу в клуб, где тусовались представители магического сообщества. Эндрю сверялся с часами, а Аарон, казалось, читал учебник по химии для школы — казалось, что читал. В последнее время его брат любил делать все, что избавляло его от необходимости разговаривать с Эндрю. Кто-то не очень хорошо переживал смерть Тильды, учитывая, что она была жестокой алкоголичкой-наркоманкой, которая пичкала его наркотиками и подавляла его магический дар. Эндрю почувствовал в душе насмешку над братом, но не стал кривить губы. Только когда он уже наливал себе стакан воды, в дверь кухни ворвался дух с предупреждением, и тут же, за ним, в комнату ворвался Никки с огромной ухмылкой на лице. — Я получил работу! — воскликнул он, остановившись возле стола с горящими темными глазами и размахивая руками. — Перед вами новый бармен в Райских Сумерках! Аарон с язвительным смешком засунул листок бумаги в книгу и закрыл ее. — Ты хоть знаешь, как готовить напитки? — Это не так сложно, как готовить снадобья, — сказал Никки, сложив руки на груди. — Роланд, один из барменов, сказал, что научит меня всему, что мне нужно знать. — Он снова улыбнулся, глядя на Эндрю и Аарона. — Они рады, что у них есть такой человек, как я, потому что мой дар работы с водой оказался как нельзя кстати, потому что я могу определить, кто напился, и… ну, вы понимаете. — Он снова взмахнул правой рукой. — Помогу унять драку, вызвав у них головокружение. За столом Аарон на мгновение почувствовал зависть, а затем встал и взял пакет чипсов из одного из шкафов. — Я, наверное, тоже смогу это делать, как только узнаю о своем даре больше. — Да, ты просто немного отстаешь, потому что… да. — Никки кивнул, одарив кузена сочувственным взглядом. — У тебя все получится! Ну разве это не мило? — А что насчет нас двоих, а? Возьмут ли нас на работу? Эндрю продолжал посещать школу, потому что должен был это делать из-за всей этой истории с опекой, но теперь, когда он знал, что он не человек, в этом не было особого смысла — их лучший шанс заключался в том, чтобы завести связи с другими фейри и научиться как можно большему разнообразию магии. И держаться, как можно дальше от Лютера и людей, подобных этому предвзятому ублюдку. Предполагалось, что существуют «Знающие» — круги фейри и людей с магической родословной, но Никки знал, что попасть к ним можно только по приглашению. Это приглашение нужно было заслужить. — Думаю, да, по крайней мере, через некоторое время. — Никки заметил, как Эндрю слегка нахмурился, и покачал головой. — Дай мне неделю или две, ладно? Думаю, сначала они хотят испытать меня, а потом я смогу пригласить вас. Это не было лучшим вариантом, но за последние два месяца Эндрю понял, что сообщество фейри не очень-то принимает своих собратьев с распростертыми объятиями, если ты не чистокровный или воспитывался чужаками. Их троих называли «подкидыши», потому что их воспитывали люди или в основном люди, и неважно, что Эндрю был сильнее некоторых чистокровных фейри, а Никки — наполовину фейри. Эндрю продолжал учиться в школе, хотя и считал это пустой тратой времени: другие ученики, как обычно, избегали его, а Аарон с каждым днем становился все более угрюмым, так как оказалось, что по мере возвращения его дара к нему возвращалось и чувство чужеродности, из-за которого люди тоже избегали общаться с ним. Конечно, это никак не улучшило характер Аарона, и отношения между ним и Эндрю стали еще более напряженными. К тому времени как Никки однажды пришел домой и сообщил, что они могут начать работать в Райских Сумерках по выходным и одну-две ночи на неделе, Эндрю был благодарен за любую возможность отдохнуть от брата. Он оказался на кухне, где помогал полуфейри с приготовлением «Кровь домового», мужчине ростом ниже его самого, с кожей цвета какао, черными волосами и глазами, которого звали Оливер, а Аарон мыл посуду и бегал туда-сюда между стойками, чтобы взять грязные стаканы и заменить их на чистые. Персонал, состоящий из Светлых и Темных (Эндрю, честно говоря, не понимал разницы между ними, но знал достаточно, чтобы не называть Темных Светлыми и наоборот), поначалу относился к ним прохладно, но со временем они начали с ними разговаривать. Их не смущала ни некромантическая природа Эндрю, ни скрытая сила Аарона, ни их общая неосведомленность в вопросах, связанных с фейри. Один бармен Роланд, который в большей мере был Туатха де Дананн, был немного дружелюбнее остальных. По крайней мере, с Эндрю он был дружелюбнее. Может быть, даже слишком дружелюбным: его белоснежная улыбка и темный взгляд, задерживающийся на лице Эндрю, услужливое бормотание «она — Линан Сидхе» или «он — отчасти Ред Кейп, избегай его любой ценой». Роланд давал Эндрю бесплатные напитки, когда тот заходил в бар, чтобы помочь ему пополнить запасы фруктов для напитков или принести что-нибудь, чтобы смочить горло во время смены. За последние пару лет Эндрю осознал, что его не привлекают девушки, а привлекают парни. Некоторые из них иногда заставляли его чувствовать себя разгорячённым и возбужденным, вызывали в нем сильное чувство желания. Было несколько неловких снов, заставивших его благодарить то, что у него наконец-то появилась собственная спальня. Сны о таких мужчинах, как Роланд… Но он заставил себя перестать думать об этом. Во время работы в Райских Сумерках, он понял, что фейри, похоже, не разделяют тех же предрассудков относительно гомосексуальности, что и «человеческий» мир. В клубе он часто видел, как мужчины целуются с мужчинами, и его шок постепенно прошел, хотя Аарон по-прежнему испытывал отвращение. В то время как Никки был в восторге и каждую неделю его можно было застать целующимся с разными парнями, Эндрю был более осторожен, не желая принимать эту сторону себя, пока еще многое оставалось неизведанным. Он помнил ощущение нежеланных рук на себе… И понял, что если и есть что-то определенное в фейри, так это то, что ничто никогда не делается бесплатно. Поэтому он был начеку рядом с Роландом и остальными, изучал все, что мог, присматривал за братом и кузеном, прислушивался к духам и не переставал давить своей силой. Неважно, что люди не хотели иметь с ним ничего общего, зато фейри начали уважали его. О нем начали ходить слухи, о невысоком светловолосом подкидыше (что, очевидно, было оскорблением, но Эндрю это не волновало), имеющем слишком мутное происхождение, чтобы определить его родословную (а этого не произойдет), обладающем большей силой, чем манерами. Был случай, когда какой-то Знающий даойн-сидхе из Атланты предложил Эндрю присоединиться к его «Двору», но Эндрю не понравился его высокомерный тон, и он отказался. То же самое было и с нагом, приехавшим из Трентона, который был весьма снисходителен к Аарону и Никки. И уж точно с тем засранцем-тенгу, который пришел сюда, думая, что он здесь хозяин, а за спиной у него — молчаливые Туатха де Дананн. Эндрю получил огромное удовольствие от того, что отказал ему, что, по его мнению, случалось нечасто, и попросил пару духов помочь «выпроводить» этого засранца из клуба. Роланд поморщился, когда он пододвинул к Эндрю стакан с виски. — Ты можешь пожалеть об этом. Мориямы очень сильны. — Спроси меня, волнует ли меня это, — сказал Эндрю бармену, на мгновение наслаждаясь видом, как черная футболка облегает мускулистую грудь парня. — Как всегда, упрям, — ответил Роланд, покачав головой. — Но это хорошо, мне такие нравятся. Его улыбка приобрела остроту и Эндрю задумался, не принять ли ему предложение Роланда сходить как-нибудь вечером куда-нибудь поужинать. По крайней мере, это заставит его выйти из дома и отвлечься от Никки и Аарона. Но сейчас ему нужно было вернуться к работе. Он отсалютовал Роланду пустым стаканом, поставив его на барную стойку, и направился обратно, чтобы помочь Оливеру. Он отвлекался на улыбку Роланда от работы, которую ему нужно было сделать по обществознанию. Про засранца и его высокую тень в черно-красной одежде он практически забыл. Пока он пытался понять, что делать с Роландом, неожиданно нагрянувшая жестокость напомнила ему, что в мире нелюдей, который он нашел в Райских Сумерках, не всегда безопасно. Он был занят на кухне, готовясь к завтрашнему дню, когда несколько духов закружились вокруг него, и их голоса зазвучали в его голове, пока наконец не прояснились два слова — «Никки» и «опасность». Сжимая в руке тесак, Эндрю развернулся и бросился из кухни в практически пустой клуб, поскольку в будний вечер уже близилось время закрытия. Воспользовавшись тем, что духи расчистили ему путь, он выскочил на улицу и увидел, что несколько чужаков пинают Никки, который лежал на земле, свернувшись в комок и пытаясь защититься. — Эндрю! Аарон уже был на улице, на его лице смешались паника и облегчение. — Ты… они избивают Никки! — закричал он. — Они говорят что-то о том, что он подкидыш! Эндрю воспользовался духами, чтобы подтолкнуть брата к Роланду и еще нескольким сотрудникам, которые кричали на чужаков, чтобы те прекратили мучить Никки, и, похоже, пытались применить пару заклинаний, чтобы успокоить их — он заметил различные чары, нанесенные на черные кожаные куртки ублюдков, блеск серебра на их шеях и запястьях. Неужели они пришли подготовленными? Пора проверить, смогут ли они справиться с несколькими разъяренными духами. Призвав к себе всех духов вокруг клуба, Эндрю направил свою ярость на четверых мужчин и использовал эту энергию для придания сил духам, даже когда он сделал выпад вперед, когда он вытянул больше энергии из земли, чтобы увеличить силу своих ударов; он мог быть невысоким, он мог быть не очень тренированным, но он пережил почти шестнадцать лет в приемных семьях и нескольких учебных заведениях с детьми, которые презирали его с первого взгляда, он знал, как драться и как делать это грязно. Между рукоятью тесака, его кулаками и его ботинками, а также духами пролилась кровь, когда двое чужаков, у которых выросли козлиные рога, повалили на землю. Слышны были крики и возгласы людей, но Эндрю было все равно, это не мешало ему заставить духов вгрызаться в ублюдков, не мешало ему колотить их кулаками и ботинками. Когда один из мужчин что-то выкрикнул, он улыбнулся, растянув в усмешке губы, и перевернул тесак, чтобы опустить лезвие вниз, заставить ублюдка истекать кровью, заставить его страдать за то, что он посмел причинить вред одному из членов семьи Эндрю. Со всех сторон раздались вопли духов, а затем что-то тяжелое, твердое и обжигающее врезалось в Эндрю, врезалось в него и отбросило в темноту. ******* Насколько Нил не любил рисковать, настолько же он ненавидел все, что связано со смертным миром. Но, использовав последние травы и измельченный черный турмалин в заклинании против Светлого, который пытался заманить его в ловушку… кажется, пару «ночей» назад, на Темной тропе, он вернулся в мир смертных, чтобы осуществить еще одну вылазку. По мнению Нила, это были именно «ночи», поскольку становилось все более очевидным, что время там и здесь не совпадает, судя по тому, как сильно все вокруг снова изменилось. Более обтекаемые формы автомобилей, все чаще встречающиеся в небе самолеты, горький запах металла и химикатов в воздухе и пересекающиеся над головой линии, гудевшие электричеством. Он находился на окраине небольшого города, недалеко от Лисьего Двора, так что рядом должно было быть место, где можно приобрести все необходимое, прежде чем он сможет скрыться в безопасном мире, который он так любил, с его спокойствием и вечными сумерками, тишиной и теневыми волками и главное отсутствием людей — за вычетом случаев нападения. Он натянул на голову капюшон своей куртки и усилил маскировочные чары, выйдя на тротуар — твердая земля под ногами совсем не нравилась Нилу, привыкшему к мягкому суглинку Темной тропы, — стараясь допускать лишь самый минимальный контакт с людьми, позволяющий обшарить их карманы, до тех пор, пока у него не будет необходимой суммы денег; как и все остальное, валюта менялась между его визитами сюда, в чем он смог убедится. Собрав достаточную сумму денег (не то чтобы он всегда беспокоился о том, чтобы заплатить, но хорошо иметь их при себе на всякий случай), он стал бродить по городу, чувствуя, как усиливается тошнота, когда он вдыхает загрязненный воздух и страдает от обилия металла вокруг, пока не нашел магазин, помеченный светящейся эмблемой, которую мог видеть только его народ или те смертные, что наделены даром видеть. Войдя внутрь, он огляделся по сторонам и нахмурился, увидев странные корзины у дверей — «пластик», как он узнал, крайне неприятный материал, — и заставил себя поднять одну из них. Внутри было еще больше металла и стекла, отвратительный гул электричества, холодный и твердый пол под его босыми ногами, и он заметил женщину-фейри со светлыми волосами, голубыми глазами в длинной юбке и блузке, которая с интересом наблюдала за ним, пока он пробирался через ряды товаров, отыскивая магические знаки, которые помогали ему найти необходимые предметы, травы и отшлифованные камни, ловко спрятанные среди странных вещей, которые он все еще не мог понять. Он собрал почти все, что ему было нужно, и уже начал поторапливаться из-за внимания женщины (она не выглядела угрозой… но Нилу не нравилось, как она смотрит на него, как напоминает ему мать своими волосами и острыми глазами), когда браслет на его правом запястье затянулся достаточно сильно, чтобы причинить ему боль. Он только что схватил корень мандрагоры и решил отказаться от всего остального, направляясь к концу ряда за тенью, когда услышал насмешливый голос. — Прекрасная Эбигейл совсем одна. Где же твои сторожевые псы? В это время Нил почувствовал, что на него наложили заклинание отвода глаз, вероятно, чтобы отпугнуть смертных. — Ты слишком далеко от дома, не так ли, Энтон? — спросила женщина — Эбигейл, как предположил Нил. — Ты заблудился? — О нет, до меня дошли интересные слухи о том, что ты оставила свой убогий Двор, чтобы помочь несчастному корреду, и я решил проверить, правда ли это, — сказал мужчина, пока Нил спешно запихивал все свои вещи в сумку, перекинутую через левое плечо — похоже, сегодня ему все же не придется платить. — Подумать только, слухи оказались верны и Ваймак действительно выпустил тебя одну. Должно быть, это мой удачный день. — Уверена, даже ты не настолько пал, чтобы напасть на целителя, — сказала Эбигейл, и Нил приостановился, отступая к ближайшей тени. Он должен был уйти, просто уйти, пока не нарушил порядок, не совершил поступка, о котором пожалеет потом, но он не мог поверить, что кто-то может поднять руку на целителя, не говоря уже о том, чтобы совершить такое вот так открыто. Он приказывал себе уйти, пока его не заметили… а потом задумался о светловолосой женщине, о том, что он оставит ее там, пока будет бежать в безопасное место. О том, как он подвел свою мать, которую эта женщина почему-то напоминала ему. Действительно, он слишком долго был один и сошел с ума, несмотря на компанию теневых волков. Убедившись, что спрятал все, что успел собрать, он продолжил красться прочь, но вместо того, чтобы уйти в тень, пошел по другому ряду странных вещиц, пока не оказался позади четырех мужчин-фейри, трое из которых были Темными, а один Светлым, одетых в черное и красное. В голове у него что-то вспыхнуло, но он отогнал эту мысль, выхватив нож, и женщина увидела его как раз в тот момент, когда стоявший ближе всех к ней мужчина — возможно, Энтон — протянул свою светящуюся правую руку. — Нет! — закричала она, обращаясь то ли к Нилу, то ли к мужчине, но Нил не остановил свой удар и провел лезвием по шее стоявшего рядом с ним гилли-дху; его жуткий дар ожил, вливая в него энергию. Это дало ему силы отразить проклятие, только что наложенное Энтоном, от которого женщина должна была корчиться на полу, крича от боли… но теперь оно обратилось против самого Энтона. — Кто, черт возьми… — Светлый уставился на Нила, который отпрыгнул в сторону, зажав в правой руке нож. — Эта магия, это не может… Рядом с ним Темный, лайг-эрг, начал готовить новое проклятие, и Нил бросился вперед, схватил потрясенную Эбигейл и потащил ее за собой в тень, на Темную тропу, достаточно длинную, чтобы он смог увести ее ближе к Лисьему Двору. Как только это стало возможным, он снова выскользнул в мир смертных и оттолкнул ее. — Теперь ты в безопасности, да? Она в замешательстве уставилась на него, а затем огляделась по сторонам. — Ты… ты Тенью шагающий? — Теперь ты в безопасности, да? — повторил он, отчаянно желая вернуться на Темную тропу и выиграть немного времени между собой и теми мужчинами — теперь он понимал, что означают эти цвета, к какому Двору они принадлежат, и это было не к добру. — Да, — заикнулась Эбигейл. — Спасибо, — произнесла она с торжественным почтением, которое потрясло Нила, когда он услышал эти слова, произнесенные так открыто, когда незнакомка признала за ним возможность стребовать долг. — Кто ты? Он колебался лишь мгновение, поскольку в его сумке должно было быть достаточно необходимых вещей, чтобы завершить необходимое заклинание. —Нил, — ответил он ей, прежде чем, воспользовавшись тенью дерева, ускользнуть. Чтобы вернуться домой. Там он бежал как можно дальше и быстрее, бежал до тех пор, пока не добрался до одного из своих тайников и не схватил старую, чудаковатую одежду, а затем нашел ближайший ручей, где отмыл себя от песка, пытаясь избавиться от любых следов смертного мира. Переодевшись в найденную одежду, он развел костер, сжег остальную одежду и как раз накладывал новые чары, когда к нему подоспела стая. Умбре прижалась к его правой щеке, а Нуит — к левому плечу, словно принюхиваясь, и он почувствовал, как что-то внутри его груди расслабилось от их присутствия. — Сегодня я наткнулся на людей Мориямы, — сказал он им, как будто они могли его понять. — Они напали на целителя, целителя Лисьего Двора и… Он покачал головой, его мысли путались, и он все еще не мог понять, почему он просто не ушел, в то время как Нуит оскалил зубы, а Умбре издала низкое урчание. — Не знаю, узнали ли они меня. На нем был маскирующие чары, но это было сделано скорее для того, чтобы люди не узнали в нем фейри, чем для чего-то большего, а Тенью шагающих на свете было не так много. Фейри, способных после смерти отнять энергию у другого фейри, было еще меньше. Как только с чарами было покончено, он побежал дальше: часть новых оберегов обвилась вокруг его запястий, другая повисла на шее. Он бежал вместе с теневыми волками, пока усталость не заставила его остановиться, и, съев несколько фруктов, он свернулся калачиком среди волков и проспал, как ему показалось, несколько часов. После этого все повторилось: он бежал до изнеможения, ел, чтобы подкрепиться, а затем искал утешения у волков, все это время ожидая, когда его прошлое настигнет его. Нил не знал, благодарить или нет за то, что время на Темной тропе словно остановилось, что прошло уже несколько недель или несколько месяцев с того момента, когда возле Лисьего Двора двое нелюдей в черно-красных одеждах наконец-то выследили его. Он был почти благодарен им за их появление, за то, что его паранойя оказалась оправданной, и он едва заметно улыбнулся удивлению на их лицах, когда они увидели, как вокруг него расположились теневые волки; у него сложилось впечатление, что они больше ждали его, чем разыскивали. — Натаниэль, — сказала гвиллион, глядя на Нила с явной опаской, и почему-то больше всего пристально вглядываясь в его лицо. — Нас послали вернуть тебя. — Нет, — ответил Нил, сам немного удивленный тем, что его все еще называют этим старым именем, тем, что не имело для него никакого значения, кроме кошмаров и старых шрамов. — Я никуда не пойду. — Пойдем, и лорд Тэцудзи будет к тебе более благосклонен. — Это сказал уриск, державший в руках два коротких копья с зазубренными лезвиями. — Ты не можешь вечно игнорировать свои должки. Нил в замешательстве уставился на них, не понимая, что они имеют в виду. — Долги? Все, что он знал о Тэцудзи, — это то, что он бывал у него в гостях, когда он еще жил с отцом. Тогда он играл с племянником Тэцудзи, Рико, и приемным сыном Тэцудзи, Кевином Дэем, а Натан выполнял для него какие-то поручения. — О чем ты говоришь? Двое Темных обменялись взглядами, после чего гвиллион покачала головой. — Прикидывайся дурачком, если хочешь, но у нас приказ доставить тебя обратно. Как только она закончила говорить, она дернула за амулет на шее, и в тот же момент браслет на правом запястье Нила предупреждающе затянулся — Нил мгновенно зашевелился, как только почувствовал, что он сжимается. Обереги на его запястьях и вырезанные на коже приняли на себя основной удар заклинания, пахнущего мхом и застоялой водой, пока он сражался с уриском, и он стиснул зубы, получив порез на левой руке, прежде чем успел вонзить кончик своего ножа под ребра мужчины. Как только кровь начала течь, его дар проснулся, и он стиснул зубы, чувствуя прилив энергии, когда рана затянулась и его наполнила сила — часть которой он направил на оберег на шее, призванный вновь изменить его имя. Но ничего не произошло, амулет оставался бездействующим. Удивленный отсутствием магии, он стоял, глядя, как уриск неподвижно лежит у его ног, и пропустил момент, когда гвиллион, не желая больше встречаться со стаей, скрылась в смертном мире или в местах Знающих — в воздухе повис тяжелый запах крови. Стая тявкнула и завыла в разочаровании от того, что у них отняли «забаву», а затем ринулась к Нилу, чтобы насладиться едой. Он сделал медленный шаг в сторону, чтобы они могли беспрепятственно поесть, и нахмурил лоб, снимая с шеи амулет. Он не думал, что допустил ошибку, пусть даже это и была его первая попытка и сложное заклинание — одно из немногих сложных, которые объясняла ему мать. Почему же оно не сработало? Может, он слишком долго был «Нилом»? Может, один из ингредиентов был испорчен? Если он не сможет сменить имя, не сумеет таким образом сбить со следа ищеек… отцу и Тэцудзи будет легче найти его даже на Темной тропе. Нил наблюдал за тем, как теневые волки пируют мертвым Темным, и предчувствовал, что в ближайшем будущем его спутникам представится еще немало возможностей для трапезы. ******* Эндрю сидел в маленькой темной камере с гематитовыми стенами, потолком и полом, едва покрытым землей, чтобы его кожа не горела, но этого было недостаточно, чтобы он мог использовать свой дар, произносить заклинания или вызывать духов. Все это постоянно истощало его тело и разум, доводило до забытия — не помогало и зелье, которое ему вливали в глотку, — зелье, разъедающее гнев и заменяющее его на эйфорическое счастье. Если он не будет злиться, то не сможет бороться, думали они. Он смог бы драться и крушить все вокруг. Как мало они о нем знали, когда на самом деле все, что он умел, — это сопротивляться, бороться и разрушать. Он уже начал терять счет времени, которое они держали его в камере, поскольку еда была нерегулярной, а снаружи не было окон, чтобы понять, ночь это или день, когда дверь открылась, и в ней появились один из охранников в коричневой и бледно-желтой ливрее, высокий молодой человек с темно-зелеными волосами и золотистой кожей, который уже более дюжины раз стоял у его двери, и мужчина постарше с кожей кофейного цвета и темно-карими глазами, черными волосами, унизанными золотыми нитями, и татуировками пламени на открытых руках. Он был одет в потертые джинсы, черные берцы и простую кожаную куртку, перекинутую через левое плечо. — Староват для образа Джеймса Дина, — сказал ему Эндрю с издевательской ухмылкой. — Сделай мне одолжение, найди дерево, об которое можно расшибиться, и оставь меня в покое. — Да, ты именно такой обаятельный, как я и предполагал, — сказал мужчина. Он шагнул в комнату и вздрогнул, когда за ним закрылась дверь, его кожа приобрела пепельный оттенок, ведь его окружало столько железа и серебра, но он медленно выдохнул, потянувшись в карман куртки за пачкой сигарет и зажигалкой. — Итак, ты тот самый, Эндрю Миньярд, чертовски сильный некромант. — Ну, не в данный момент, — поправил Эндрю со слишком широкой улыбкой, заставляя себя сесть, скрестив ноги и сложив руки на коленях.— Кое-кто немного недоволен мной. — Верно, не в данный момент. — Мужчина обвел взглядом маленькую камеру. — И правда, ЮВС немного недовольны тем, что ты чуть не убил четырех человек. Эндрю продолжал насмешливо ухмыляться. — Спроси, не все ли мне равно? Есть ли в этом разговоре смысл или я могу вернуться ко сну? В конце концов, у меня очень плотный график. Вздохнув, мужчина выпустил струйку дыма. — Послушай, я Дэвид Ваймак. Когда Эндрю уставился на него, он снова вздохнул. — Я из Лисьего Двора, место Знающих немного севернее. Наш Двор не самый большой и не самый роскошный, но мы уже давно принимаем людей, которым может потребоваться второй шанс. — Рад за вас, — сказал Эндрю тоном, полным сарказма. — Напомните охраннику, когда будете уходить, что они немного припозднились с моим ужином. — Титьки Титании, — пробурчал Ваймак, стряхивая пепел на пол. — Я пришел сюда, потому что подумал, что ты можешь подойти под эту категорию, маленький болтливый карлик, ты и твоя семья. Это привлекло внимание Эндрю. — Юго-Восточный Совет готов позволить тебе гнить здесь, и никто не сделает шаг навстречу, чтобы помочь тебе или им, если ты не угодил ему. Ни один другой Двор Знающих не пригласит их к себе, не предложит им защиту. — Кроме тебя, — усмехнулся Эндрю. — Что делает тебя таким особенным, таким готовым противостоять этим ублюдкам? Он едва слышал об этом «Юго-Восточном Совете»… ему казалось, что это было около месяца назад, но точно сказать он не мог. Месяц с той ночи в Райских Сумерках. Ваймак пожал плечами. — Потому что я не играю в игры, и мне нет дела до чего-то помимо меня и моих близких. Я не пытаюсь получить какой-то громкий титул или стать известным, я просто хочу защитить свой маленький Двор и людей, которые пришли туда за пристанищем. Что-то темное промелькнуло в его суровых чертах лица, когда он опустил сигарету на грязный пол и затушил ее. — Все Советы были созданы, чтобы помогать полиции, поддерживать порядок, но они подвержены влиянию извне и ошибкам. Я не хочу, чтобы жизни троих молодых парней оборвались из-за того, что кучка старых и недовольных подонков испугалась кого-то с большей силой и «достаточным уровнем контроля». Эндрю уставился на мужчину — он подумал, что Ваймак может быть даойном, но в нем было что-то еще, что-то приземленное и почти успокаивающее. — Ты возьмешь Никки и Аарона? — Я сказал, что вы все трое. И я имел в виду именно это. Мое слово и мои узы. Ваймак кивнул, не сводя с Эндрю твердого взгляда. — Сейчас эти выродки хотят, чтобы ты стал проблемой для кого-то другого, поэтому они позволят тебе уйти отсюда со мной. — Он сделал небольшую паузу, поднимая куртку на плечо. — Но они настаивают, чтобы ты продолжал принимать зелье. Говорят, что тебя нужно держать под контролем, пока ты не научишься контролировать свой дар и свою… ну, пока не научишься контролю. — Правда? Мне кажется, я уже довольно много знаю о первом, — сказал Эндрю, а зелье заставило его рассмеяться над иронией ситуации: если бы он не знал достаточно о своей магии, как бы тогда он смог так сильно навредить этим засранцам? Что касается его вспыльчивости, если это то, на что намекал Ваймак… да, удачи с этим, особенно после того, как его заперли вот так за то, что он делал то, что было правильным. Ваймак приостановился, оглянулся через плечо, и выражение его лица вдруг стало настороженным. — Пойдем со мной, присоединись к моему Двору, и мы что-нибудь придумаем, — сказал он, понизив голос. — Мы обучим тебя так, что тебе это не потребуется, ладно? Впервые с тех пор, как мужчина вошел в камеру, улыбка Эндрю слегка дрогнула: редкая искра надежды расцвела внутри него, когда он был лишен ее с той ночи на парковке. — Дайте моему брату и кузену пристанище и… поработайте со мной над этим… этим дельцем, — сумел вымолвить он, — и я присоединюсь к вашему жалкому Двору, — поклялся он. Теперь настала очередь Ваймака ухмыляться. — По рукам. — Он накинул куртку, продолжая смотреть Эндрю прямо в глаза. — Если повезет, через несколько часов мы будем в Лисьей норе. Кто-то был оптимистом, не так ли? Тем не менее все должно быть лучше, чем окружение такого количества металла, поэтому Эндрю сдержал умное замечание, которое вертелось у него на языке — ну, в основном. — Жду не дождусь. Ваймак бросил на него укоризненный взгляд, прежде чем повернуться к двери. — Постарайся поработать над своим энтузиазмом, хорошо? Эндрю позволил зелью растянуть губы в широкой ухмылке и получил в ответ еще один усталый вздох. — Яйца Оберона, будем надеяться, что я не пожалею об этом, — пробормотал Ваймак, стуча в дверь. Эндрю молча поддержал его слова, но пути назад не было — он по большей части присягнул Лисьему Двору, как верный вассал. Он очень надеялся, что Ваймак не пожалеет об этом и не станет отказываться от своих слов… но и «вассал» из Эндрю получался не шибко удачный. Это будет весьма занятно… хм, а как долго живут фейри?