Нерушимые узы

Безвременье, Край Бездны       Мощные, шумные взмахи соприкасавшихся с раскаленном воздухом пекла крыльев Падшего Ангела Самуэля оставляли конденсационные разводы пара, а перья даже обгорали, мерцая искрами, пока сам он, утопая в мечтаниях ему не свойственных, погружался в музыку, гремевшую в его голове.       Ментально он слушал и видел всё через жнеца, которого регулярно отправлял в одно и то же место в мире смертных. В танцевальную студию. Незримый дух служил своему хозяину аналогом ретранслятора.       Он думал о том, как пластично двигалась девушка из танцевальной студии. На ней были обтягивающие полупрозрачные леггинсы, яркая футболка и ботильоны на высоком каблуке. Подходящий образ для строк из песни.       Дикарь Брюс пел о том, что девушка, похитившая его сердце — демоница, что она наделила его одержимостью. Чувствами к ней. Неужели это чувство настолько чудовищно влияет на людей? Жажда обладания… Разве может это чувство быть любовью?       Хотел ли Ангел Смерти влюбиться? Скорее да, чем нет. И это стало бы весьма интересным опытом. Скажем, на столетие заточить себя меж смертных. За все миллиарды лет своего существования он не встречал души, ради которой был бы готов отказаться от своих сил на какое-то время. И тайно следил через своих жнецов за людьми, чтобы понять их. Стать им ближе.       Он и многие его собратья раньше посещали миры смертных. Ему даже не требовалось занимать чье-то тело. Он был настолько силен, что мог материализовать себя в любой реальности.       Мог. Сейчас путешествия Самуэля можно было назвать только астральными, так как кроме роли незримых наблюдателей им больше ничего не светило.       Он часто наблюдал за людьми, за моментами их жизни, о том, что сами люди меняются в лучшую сторону, но практически все они ничего не знали о том, что было буквально пару столетий назад. Они баловались предсказаниями от ежедневных гороскопов и раскладов на картах, кто-то даже пытался совершать непонятные действия, выдавая их за ритуалы, но картина была удручающей: люди забыли о магии. Единицы пытались раскопать что-то о древних и запретных знаниях, и то, что они находили, было скорее порождением больной фантазии: настолько смехотворной, что ангелу хотелось стыдливо закрыть лик.       И всё же…теперь ни он, ни другие дворяне Пандемониума не могли покинуть его стен и реальности, что стала им клеткой. И Падший сходил с ума от того, что они так жалко капитулировали не в силах противостоять воле носителя Перста Судьбы.       Самуэль пролетел над Огненным озером, окруженным огромным водоёмом реки Стикс, называемым Стигийским морем. По краям же Стигийского моря, немного в стороне от его пляжа, расположен огромный город, окружающий само море. Город призраков и прочих проклятых душ, похожий на лабиринт, в котором очень легко заблудиться, поэтому для вновь прибывших «старых новичков», позабывших всё с прошлого раза, лучше всего найти хорошее место для ночлега или узнать основные пути входа и выхода из него.       За городом покоился голый и сухой лес, в котором есть только деревья без листьев и какой-либо живой флоры. За бесплодным лесом стеной обнимали территорию центра Ада «непреодолимые» горы скал. А за горами — замёрзшие пустоши, за краями которых тянется Бездна. Бездна — это «не совсем Ад», скорее, внешний край, окаймленный бездонными глубинами хаоса.       Туда-то Самуэлю и нужно было добраться. Он не особо торопился, скорее погружаясь в рефлексию, вспоминая детали увиденного в воспоминаниях — казалось бы! — негодного материала.       Без единого источника света, в кромешной тьме выстроились ряды гигантских ледяных глыб, толстыми акульими плавниками окружавшие колизей по спирали, в центре которого в застывших темницах и кровавых цепях в предсмертной агонии покоились те, кто посмел посягнуть на власть Повелителя Пандемониума. Из-за вероломства собратьев Падших Красный занял трон, овладев всей мощью Перста, после чего некогда взбунтовавшиеся духи лишились того, за что боролись — своей воли.       Сегодня один из Шести явит себя лично. Давно никто из них не просыпался, но после Гибели Седьмого Шестеро никогда не погружались в анабиоз вместе, они сменяли друг друга, чтобы восстановленный Пандемониум мог существовать после своего разрушения. Поэтому было решено, что теперь пока Пятеро Спящих держат на своей силе Пандемониум и реальность Ада, Один из Шести должен править.       Самуэль преклонил колено, опустив голову и крылья, в знак приветствия, после поднялся и подошёл ближе к фигуре, находившейся на трибуне. — Приветствую тебя, Всадник, — Владыка практически не двигался и даже не открывал рта на всё еще прекрасном лице, некогда преисполненном Светом Творения. — Брат младший мой, так давно не видел, поведай нам всем, что тебя растревожило, что ты просил разбудить именно меня?       Высшая знать, располагавшаяся на ступенях колизея — короли, князья, принцы, маркизы, герцоги, графы и губернаторы — перестала перешептываться и притихла. Все воззрились на Самуэля, который ответил моментально. — Я хочу разрушить печать. Мне ненавистно жалкое прозябание и моё положение. После предательства Аззаэля и того, как его потомок вторгся сюда, мы больше не принадлежим себе. Тогда в чём смысл нашего существования, если мы теперь только жалкие рабы Перста?       Все напряженно вглядывались на Владыку, внешне так и остававшегося беспристрастным. Асмодей отвернулся и сошел с трибуны, где до этого стоял почти не подвижно: — И что же дальше? — он остановился рядом с Самуэлем. — Нравится нам это или нет: мы связаны Перстом Судьбы потомка Аззаэля. Красный уничтожил бы всех нас, но Плутону удалось с ним договориться о том, что мы больше не вмешиваемся в жизнь смертных, а только являемся частью системы. Мы ослабли. Наше существование под угрозой, поэтому мы делаем то, что должно, то, что от нас требуется. Ни больше ни меньше. Те, кто не согласился подчиниться Красному и отпустить связанные контрактами души из рабства — уничтожены им. — Не все. — О ком ты говоришь? — послышался звучный голос, при котором многие в знак преклонения склонили головы, пока он плавно парил над трибунами. — Тут, в колизее, все, кто согласился принять узы Печати после долгих и продолжительных сражений с полукровкой, Бессмертным и Заратосом. Они втроём разнесли старый Пандемониум. Руины еще не остыли.       Самуэль повернулся в сторону спускавшегося к нему Второго из Шести, Эосфора, который видимо пробудился, услышав слова Всадника. — Все, кроме Герцога Фокалора. — Его никто не видел еще задолго до пришествия полукровки, но это объясняет, кого именно искал Заратос, присоединившись к Красному, — Эосфор расправил шесть крыльев летучей мыши за спиной и спикировал рядом с Самуэлем. — Я пробудился в тот момент, когда ты отправил одного из моих подручных ко мне в анабиоз, — он усмехнулся. — Это связано с обрывком той душонки, из-за которой ты так разозлился, брат мой? — Я увидел Фокалора в воспоминаниях этого колдуна или той части, что осталась от души того колдуна. Он не увидел герцога, потому что колдуны этого мирка не способны видеть нам подобных, но зато тот весьма увлеченно разглядывал библиотеку этой чародейской школы почти шестьдесят лет назад в их мире. Я полагаю, что Фокалор либо заключил сделку в тот день, либо украл чье-то тело. — Получается, что он был прав, когда переместил свою Цитадель в иное измерение. Не важно, самое главное — Фокалор жив и не связан силами Перста. Этот осколок души случаем не чернокнижник, иначе чего ради Фокалор бы тратил на него свое время, оставив воспоминание о себе? — угольно-красная кожа, сияющая в кромешной мгле, полыхнула испарявшимися частицами пламени, поддерживая теневую ауру Асмодея, стоило тому только повернуть голову в сторону Самуэля. — Никто не помнит, что видел кого-либо из нас, если мы не желаем, чтобы нас видели. — Нет, колдун использовал для этого мира знания, которые не предназначены для викканских магов, чтобы разделить материю души и обрести бессмертие. Увлекся властью. И чувством собственной важности. Как и те, кто был до него. Заявил, что я обязан вернуть его к жизни. Предыдущих, к слову, просто стирали из бытия в Жёлтых водах… сейчас же я склоняюсь к мнению, что готов отложить свои принципы. Что до действий Фокалора: я полагаю, что он обладает знаниями, которых у нас нет, и знал, что таким способом передаст послание. Ведь до этого раза, расколотая душа возвращалась в мир живых из-за якорей. В этот раз я занимался этим магом лично, потому что того требует Перст.       С трибун послышались смешки и шепотки. Знать рукоплескала и радовалась. Асмодей поднял голову и улыбнулся демонам. Хихиканье переросло в раскаты хохота, а шепот в нескончаемое гудение, моментально заполонившее мглу края Бездны. — Кто бы мог подумать, что отсутствие свободы выбора и откроет путь к этой самой свободе. Оказывается, что даже Нам, братья, известно далеко не всё.       Самуэль понимал, что сейчас они нашли брешь в связывающей их печати. Как же он ждал этого! Возможность наконец-то покинуть Пандемониум. И скинуть ненавистные узы клятвы, скрепленные Перстом Судьбы и унижающие бессмертных духов. — Не волнуйся, — Эосфор действительно выглядел довольным, — Нам нужно подумать над тем, что ты сказал. Это очень редкий и — я бы добавил — уникальный случай. Займись Лимбом — он теперь твой на следующее столетие… нет, насколько пожелаешь, а может, ты хочешь чего-то иного? — Я скован и застыл тут, — прорычал Самуэль. — Как и остальные. Я знаю, что мы все хотим другого. И вот она — та возможность, о которой мы грезили. Вот он путь нашего триумфа: Фокалору для начала достаточно заключить сделку вне Ада — да, скажем, даже в Лимбе! — и завет рухнет. — Ты прав. Каждый новый контракт меняет измерение, расширяя его, а так как мы были связаны Правым ключом, то больше не могли заключать новые контракты с носителями душ и теряли свои силы. А теперь: на кой нам это всё, если мы сможем выйти в новый мир, полный возможностей для нас, чтобы начать всё с самого начала? Оставь расколотую душу в Лимбе, пока мы не выйдем на след Фокалора, — он обвел все трибуны, явно ликовавшие в предвкушении перемен и умирающие от любопытства. — Отправьте всех своих Ловцов душ на поиски, мы не можем покинуть это место, но жнецы смогут, — он посмотрел на Самуэля. — Герцог может быть где угодно. — Не стоит тратить время, я знаю, как его найти, — Самуэль сжал руку в кулак и медленно раскрыл ладонь, на которой в воздухе вращались чёрные с алыми точками игральные кости. конец июня 1943 г., Запретный лес       Альбус Дамблдор стоял на опушке леса. Ночь была пасмурной, но то и дело лунный свет пробивался сквозь кустистые тучи, проливающие мелкий дождь. Волшебник находился на возвышенности, и ему отчетливо были видны башни Хогвартса, потерявшего покой. Родители уже забирали детей из школы, что грозило даже закрытием Хогвартса. И все же — к лучшему, если школу закроют, так как недавние события вызывали не просто тревогу у чародея, а чувство иррационального страха, даже ужаса перед неизвестным, и даже отдаленный вой оборотня не пугал его так, как то, что творилось в школе.       Рядом послышался хлопок трансгрессии. — Надо же, вот уж не думал, что ты захочешь встретиться спустя столько лет, Альбус, — волшебник вышел из тени высоких деревьев, облокотился на ствол соседнего от Альбуса дерева. Его руки были расслаблены, но в них он вращал палочку грубого вида. — Геллерт, — Дамблдор кивнул прибывшему собеседнику, — ты постарел.       Грин-де-Вальд хохотнул и уставился на Дамблдора светившимися во мраке ночи гетерохромными глазами: — Ну так, собственно, ты прислал мне сову, Альбус, — он фыркнул, — хотя… это очень странный способ заманить меня, видимо, в ловушку. — Геллерт, между нами смерть Арианы и твои убеждения, которые сотрясают весь магический мир, и я знаю, что должен сделать, — Альбус посмотрел на Грин-де-Вальда, — но я готов отложить — даже забыть обо всём этом, предав свои убеждения — если то, что я тебе покажу — действительно то, что я думаю. — Заинтриговал, старый чёрт, — Геллерт убрал палочку в карман и съехал по стволу дерева спиной, устраиваясь на торчащих из-под земли огромных корнях как в кресле.       Дамблдор сунул руку в карман сюртука и вытащил перчатки из драконьей кожи, после чего протянул пару Геллерту. Тот без лишних церемоний натянул их на руки и протянул руку в сторону своего старого друга. Дамблдор достал палочку и крутанул ей в воздухе, материализуя мелкий круглый предмет, который плавно опустился на раскрытую ладонь Геллерта. Грин-де-Вальд вглядывался в монету долю секунды, а после перевернул её, затем с выпученными глазами уставился на Альбуса: — Где ты взял «это»? — у тёмного колдуна дрогнул голос. — Я бы хотел, чтобы ты пошел со мной в Хогвартс под чужим обликом, пока еще есть время. Иначе невыразимцы скроют все следы, и мы ничего не узнаем. Тебе нужно это увидеть своими глазами. Я ничего тебе не говорю, потому что хочу, чтобы ты сам сделал свои выводы, а после нам стоит поговорить. — Изначально я направлялся сюда, чтобы убрать тебя, ты же знаешь?       Дамблдор кивнул, продолжая молча смотреть на Хогвартс. — Но сейчас я тоже, пожалуй, забуду обо всём. Как мне пройти незамеченным? — Грин-де-Вальд поднялся, расправив полы дорожной мантии.       Альбус достал небольшой мешочек и засунул туда руку по локоть, а после вытащил метлу, передал её Геллерту. — Астрономическая башня, — он махнул палочкой и из мешочка вылетела серебристая ткань. — Это одна из обычных мантий невидимок. — Жаль не та самая. — И правда, жаль, что обычная мантия-невидимка, — подтвердил чародей. — По твоему я не в состоянии стать невидимым? — скептически поморщился Геллерт. — Как хочешь, — Дамблдор убрал мантию обратно в мешок, а после спрятал последний в рукав. — А что дальше? — Грин-де-Вальд опасливо посмотрел на Альбуса. — Дальше мы сделаем вот что… Безвременье, Округ Лимб — Ты должен понимать, что шанс на удачу возможен только в данной вероятности, а в других истоках, которые последуют за тобой по спирали, может случится что-то иное. И такая ошибка аннигилирует все твои старания. Ты из будущей вероятности просто исчезнешь. — Я должен «переписать» всё? И как? И я ведь никогда об этом не вспомню… Я не готов терять всё, не готов стереть самого себя, понимаешь? — А у тебя нет другого выхода, иначе бы тебя сюда не скинули, как мусор, — Калигула закинул ногу на ногу, сидя на краю полуразрушенного балкона и уставившись на полыхавшее вдали марево. — Прерываешь цикл и живешь иначе. — Почему же ты, император, не покидаешь это место? — А зачем? — искренне удивился он. — Что там есть такого, чего нет в Чистилище, Лимбе или самом Аду? Что может сравниться с Пандемониумом, его кругами и герцогствами, графствами и цитаделями королевств? — Там реальность… я полагаю, — Тёмный Лорд запнулся. — Жизнь. — Ага, да-да, — Калигула паскудно улыбнулся. — Реальность бывает разной, однако, — он разжал руку, начиная катать хаотично игральные кости на ладони, — тут я не состарюсь, член не обвянет и не поникнет, а у суккубов постоянно стоят соски на торчащих сиськах, а если захочу, то получу всё, что хочу — любую свою фантазию, абсолютно любую непотребщину. Вина упейся вусмерть, да не получится, а помимо сатурналий — настоящие вакханалии во главе с Бахусом! Тут я владею несметными богатствами, творю, что хочу, но у меня есть и обязанности, называй это, да, думаю, так верно: работой. И еще Сенат меня не продырявит в спину кучей кинжалов. Я реализовался в своем призвании распределения душ, как управитель Игорного Дома Костей. Ты что-либо слышал о моей смертной жизни? — В смертной жизни — нет. Я был колдуном, а жизнь магглов меня мало интересовала… — Мне нравилось наблюдать за пытками во время пиров в моих покоях, когда очередная рабыня или даже гражданка Рима надраивала мой член либо мягкими ладошками, либо пухлыми губками… — весело выпалил Гай. — … но «здесь» мне часто говорили о том, что сделали с трупом Скрибония, — продолжил Волдеморт. — …оргии с вином и проститутками. Изо дня в день. Весело, когда вся власть сосредоточена у тебя вот здесь, — он сжал ладонь в кулак и помахал им, поднимая сжатую кисть всё выше, а толстые и широкие золотые браслеты на руке позвякивали, пока Калигула тряс рукой, имитируя неприличные движения. — Для чего мне эта похабщина? Сплошная грязь, — поморщился Том Реддл. — Я о нашем сходстве, чародей. — Не заметил подобия, — скривился Тёмный Лорд. — Ну что за показное пуританство? Ты что занимался сексом ради продолжения рода что ли? Ты что аскет? Или евнух? Ты действительно не открывал для себя новизну? — Отвратительно. Если все мысли в вечности вращаются вокруг половых органов, то это и правда — пытка. — Ханжа, — Калигула махнул рукой, — тогда давай о власти. Как ты собирался удерживать её, если все должны были бегать по струнке и жить в страхе? Ни удовольствий, ни перемен. Чего ты добивался? Контроля школы Чародейства и волшебства «Хогвартс»? Контролировать школу лютой дисциплиной. Всё, что ты творил, а ты творил такое отборное дерьмо, ради того, чтобы учителям отомстить и разграбить гробницу бывшего наставника? Ради куска деревяшки, чтобы сразиться с мальчишкой, который не то, что по умениям и знаниям с тобой не сравнится, так даже и навыками никакими не обладает толком? То есть это месть за суровое детство и за то, что твой папаша со своей семьёй от тебя отказался, а другие близкие родственники оказались…уродами и психопатами? И ты мстил всем подряд, что в этой самой школе тебе приходилось пахать как проклятому, чтобы заслужить своё место среди богатеньких отпрысков? Решил навести свои порядки. Это какие-то влажные фантазии задрота, как говорят юные проклятые души. Я — не маг, а про тебя наслышан: все сплетничают с удовольствием — свежее мясо и всё такое — в нашем тесном и дружеском круге Лимба. Вот и расспрашивал, с кем я буду играть в кости.       Волдеморт зло уставился на Калигулу. — Ой, да перестань кидать на меня свои полные чёрного пламени взоры. Чем ты меня запугать-то можешь? Я уже мёртв, как и ты. Одним из развлечений усопших в Пандемониуме давным-давно уже стало наблюдение и анализирование жизней живых. Забава эта к нам пришла из Города Кошмаров, царства Морфея. Вот я и предлагаю обсудить твой провал, как мастера магии, как личности, как лидера, который должен был вести за собой магов против магглов, раз ты к этому стремился. А в чем смысл-то? — Калигула веселился. — Ни цели, ни навыков. Я был Императором Рима по праву рождения. Ты же полукровка, причем недальновидная, застывшая на уровне развития в возрасте тринадцати лет. Инициации ты не прошел. Выдумал себе творческий псевдоним, который похож скорее на имя одного из разбойников сказки безымянного автора нежели на что-то оригинальное. «Магглы — это наша болезнь, которую мы должны искоренить!» Что за чушь?! Ваши же колдуны торговали веками с магглами и поддерживали тайные связи. Сколько волшебников, колдунов и чародеев рождено в обычных плебейских семьях? — Это ошибка и кража магии! — Кража магии?! Ах-ах, вы даже о происхождении своем ничего не знаете! — Гай фыркнул. — Да, именно о том, где берёт истоки ваше магическое племя! А, давай так, я помогу тебе решить твою проблему, подарю тебе шанс на возвращение, а ты взамен найдешь ответ на мой вопрос. — И всего-то? — И всего-то, — Калигула внезапно изменил манеру поведения, перестал сильно жестикулировать и наигранно кричать, перешел на более деловой тон. — В этом вся соль! Тебе надо будет узнать, какой именно ответ мне нужен, а так как ты не вспомнишь не то, что сам вопрос, но и этот разговор, то… это ведь интереснее, чем прозябать тут, не имея возможности выбраться. Альтернатива у тебя скудная: тебе не светит даже попасть в Пандемониум, ты вечно будешь сидеть на вратах. На половике. Как собака, нюхая коврик и дерьмо с сапог хозяев. — С сапог, говоришь? — ехидно прошипел Волдеморт. — Следи за языком, — Калигула все равно оставался спокойным, — я — единственный, кто сможет помочь тебе выиграть в кости. Без меня ты проиграешь, а они сведут тебя с ума и обратят в себе подобного в лучшем случае, а в худшем, ты станешь как твари, лишенные каких-либо признаков сознания и ползающие в поисках каких-либо объедков. И это будет длиться вечно. Как тебе такая перспектива? Даже лежать на коврике в роли пса в этом случае предпочтительнее, — Гай поманил Темного Лорда рукой, чтобы тот приблизился ближе, и прошептал. — Они, — он кивнул в сторону Галереи Костей, где между бесчисленного количества полуразрушенных колонн располагались такие же бесчисленные столики, за которыми то и дело разносились возгласы радости или отчаяния, то ли крики мучений и ужаса, — не трогают души, пока те сами себя не отдают им в лапища.       Том Реддл молчал и внимательно слушал шёпот Калигулы: — Три золотых правила из тысяч остальных, запомни. Души от отчаяния и невозможности воссоединиться со светом ведутся на уговоры бесов сыграть в игру, выпить что-либо или съесть. И на этом…всё. Если до этого момента, ты не был в Пандемониуме и не выпил из Леты её вод — хотя бы каплю! — то как только ты примешь одно из предложений местных — ты не думай, что кто-то из этих, — он снова махнул на сидящих внизу демонов, — может хоть как-то повлиять на то, что тут происходит, но они могут призвать своего хозяина сюда…на обочину, если сделка заключена с хозяином, а не с одним из крупье. Это край «чаши», поверхность, и посему знать, истинные демоны, сюда не поднимаются. Эти, — он указал на бесов в третий раз, — раньше были такими как мы. Бывшие люди, альвы, эльфы и феи, среди которых были и волшебники, и те, кто магией обделён. Да даже божества. Правда, не в этой области. Ад — огромен. И всем хватает места. Бесы обочин жрут глупцов. Рано или поздно свет творения в любой душе истощается, но остается погасший абсолют, который лучше, чем пустота, но именно из объедков рождается новый бес. С тобой же никто не станет даже и делать ставки без гарантии. В твоем случае нужен…донор. Тупая овца на заклание. — Ты же сам сказал, что они просто обратят меня? — Я все же уверен, что с Самуэлем никто не захочет шутить. Связаться с тобой без залоговой души, которая в случае проигрыша уйдет в размен за тебя, а потом быть стертым в ничто Падшим желающих нет. — И где мне взять такую? — Ваш покорный слуга, — он отвесил насмешливый поклон. — Я же говорил, что могу тебе помочь. Не за «бесплатно». — Так я и поверил в толпу желающих стать разменной монетой. И цена твоя сомнительная. — Видишь ли какое-то время назад…много или мало — не имеет значения, у нас поменялись правила. Мы безукоризненно их соблюдаем. И напрямую с душами контракты не заключаются. Вы не должны себя даже после смерти помнить, а сразу в перерождение и Vale. А нам надо как-то существовать. Вот и довелось делать честный размен на «обочине». — Честный размен? Честный? — И от кого же я слышу столь праведные речи?       Они оба рассмеялись от абсурда ситуации. — О, не волнуйся, ты всё поймешь, — Калигула загадочно улыбнулся. — Чужая душа — всего лишь только ставка. Ты ведь не цельная душа, а остаток. Тебя даже жрать опасно. Скорее постараются обратить через искушения. Еду или питьё, игры, возможно даже утехи с суккубами. Никому верить нельзя. Столько всего, что мне уже привычно, а ты не знаешь с чего начинать. И всё же, поверь мне, если бы не твой расщеп, то тебе бы предложили выбор, как и мне: пройти через Жёлтые воды и вернуться в цикл перерождения или остаться здесь, навеки оставаясь тем, кем ты был в последней жизни. Если ты хочешь играть на порабощение воли одного из Архидемонов, то помимо ставки нужно и выиграть, чтобы получить возможность совершить призыв. — Ты сам сказал, что знать не способна заключать контракты? — Том Реддл насмешливо глянул на Калигулу. — Лжец лжеца, как говорится. — Не могут заключать в мире смертных с живыми. Ты-то более не живой. Ты даже не душа в полноценном понимании, что весьма удобно для тебя. Скорее чудовищный гомункул.       Том Реддл поморщился: — Лучше уж быть гомункулом. — Не скажи, мне вот мое лицо нравится. И фигура, и кудри, и подтянутое тело. Я от себя тащусь. В моё время внешность и умение искусно говорить, проявляя себя как оратора — уже больше половины шансов на успех. Я не пренебрегал своими подданными. Я не знал всех плебеев, но знал имена некоторых. И всегда снисходил до общения, поэтому народ и простые солдаты меня любили. До определенного времени, — он хитро улыбнулся. — Знаешь, я тебе рекомендую принимать себя в любом виде и работать с тем, что есть. Совершенствуй свои сильные стороны. И не шали как я. — Это ты сейчас о том, как ты спалил Рим? — А говорил, что не интересовался моей маггловской жизнью! Именно, — он всплеснул рукой с кубком, но вина не пролил, — а потом все так испугались, что решили меня убить. Страх — мощный инструмент, но и его можно преодолеть. И нужно. А вот верность и преданность… — Только не про пресловутую любовь… — Причем тут любовь? Верность и преданность — это совместные цели, даже если ваши идеалы различны. — Давай вернёмся к другому вопросу, — раздраженно прошипел Реддл.       Калигула хмыкнул: — Как скажешь.       Волдеморт подавил раздражение и вернулся к тому, что интересовало его больше всего: — С чего вдруг одному из них соглашаться на такие условия? — Я забываю, что вы — викканские колдунишки — ни хера толком не знаете о порядках нашего мироустройства. Кто еще блуждает во тьме, а, Волдеморт? — он замолчал, после отпил вина из кубка и продолжил. — Любая сделка — это Незыблемый Обет в мире духов. Как ваш Непреложный, только могущественнее. Он длится вечно. Или до тех пор, пока не исполнен, если оговорены конкретные условия. Либо до гибели инфернальной сущности, обеспечивающей силу уз между собой и контрактером. Поэтому спрошу снова: ты действительно уверен в том, что собираешься попросить? Помни, формулировки очень важны. Они — не просто тёмные и злые сущности, желающие разрушения и хаоса, они — гении по своей природе, джинны. Падшие и лишенные Света. Не жалуют обычных смертных, особенно людей, а что уж говорить о подобных тебе. Не прогадай.       Том Реддл долго вглядывался в картину, как раздирают душу очередного проигравшего себя и свой залог неудачника, решившего мухлевать с бесами, чья вечность заключалась в самой игре, а после повернулся к Гаю: — И как мне выиграть… допустим, я поведусь на это. И мне удастся выиграть, то тогда что дальше? Самуэль сказал, что дальше меня пропустить не могут, что он лично вернет меня обратно и заставит ответить за всё. — Самуэль, — Калигула задумался, — с ним действительно лучше не пересекаться. Да, времени у тебя мало, раз ты разозлил Ангела Смерти. Он — Падший, да, но все еще является Ангелом. Потому что он «нейтрален», если можно так сказать. С ним не договоришься. Но не удивительно, ты ведь создал крестражи? — Калигула повернул голову в сторону Волдеморта. — Целых семь, а по случайности и восьмой, — он присвистнул. — Герпия за подобные эксперименты он просто стёр в ничто, чтобы не создавать Пустоту. Пустоты должны оставаться в пределах своего обитания. — А ведь он тоже говорил о Пустотах, как и ты до этого. Что это? Какой-то местный кошмар для бесов? — Кратко: миров неисчислимое множество, а между ними пространство неизбежной пустоши. И если появляется Пустота вместо энергии, то грань рвется, и То-Что-Спит-в-Пустоши может войти. — Какая ирония… То-Что-Спит-в-Пустоши. — Не льсти себе, Том Реддл. Тебя боялись только люди, пусть даже существа, которые населяют твою реальность. Это же Семь Божеств Хаоса, спящие в своих золотых коконах. Их называют Драконом. И лучше бы им спать и дальше. В одной из реальностей, где мы раньше и обитали, Старый Пандемониум был разрушен, когда Красный по пути своего следования изничтожил помимо своей семейки и большей половины адской знати самого сильнейшего из Семи Владык. Каждый раз находится придурок, который хочет создать свой собственный Эдем, поэтому Красный и спустился сюда, чтобы остановить призыв Дракона, попутно расхреначив до основания оплот нашего существования. Знать Пандемониума после этих событий решила прекратить даже посягательство на ключ к Вратам, где спит Дракон, перебив своих же. Ради баланса и спокойствия мироустройства. Насколько это возможно. Тем более, когда их осталось всего шестеро. — Баланс и спокойствие? — Волдеморт усмехнулся. — Вот это? — он посмотрел на столики, за которыми некоторых игроков рвали на части бесы, как стая собак. — Так это же Ад, чего ты ожидал?