Because The Night

      — Да, да, да… Ох, блять, да! — воскликнул омега, когда пара встречалась в последний раз.       Это был День Святого Валентина, и оба мужчины отправились праздновать с компанией друзей, но каким-то необъяснимым образом оказались в одиночестве в час ночи на какой-то удручающей вечеринке быстрых знакомств в течение бесконечного счастливого часа в безвкусном баре отеля, освещенном неоновой подсветкой.       Каждый посетитель мероприятия повесил на грудь систему светофоров:       Зеленая наклейка означала «одинок и хочу пообщаться». Желтая означала «Я знакомлюсь кое с кем». Красная — «занят».       Они встретились на танцполе. Или, точнее, глаза Мью встретились с соблазнительно покачивающимся силуэтом молодого человека. Омега почувствовал, как жаркий румянец разливается по его щекам и груди от ощущения, что за ним наблюдают и желают, как мурашки бегут по коже, когда чьи-то незнакомые глаза раздевают его, пожирают, даже когда с проигрывателей диджеев звучат пророческие слова…       «Возьми меня сейчас, детка, такой, какая я есть Прижми меня ближе, постарайся понять Желание — это голод, это огонь, которым я дышу Любовь — это банкет, на котором мы пируем»       «Ну же, попробуй понять То, как я чувствую себя под твоим командованием Возьми меня за руку, когда солнце садится Теперь они не смогут причинить тебе вреда Я не могу причинить тебе боль сейчас, не могу причинить тебе боль сейчас»       «Потому что ночь принадлежит влюбленным Потому что ночь принадлежит нам Потому что ночь принадлежит влюбленным Потому что ночь принадлежит нам…»       И через несколько мгновений сильные руки обхватили младшего сзади за талию, голодные губы впились в его шею, нос уткнулся в пахучие железы, мускулистая фигура и выпуклость желания прижались к нему.       Изогнув шею, чтобы встретиться взглядом со своим партнером по танцу, омега не смог скрыть резкого вздоха, когда увидел лицо несравненной красоты. Черты лица были настолько классическими, что казалось, будто этот человек был высечен из полированного мрамора самими Богами. Тело горячо ласкало его собственное, глаза горели — в буквальном смысле, когда темные зрачки альфы замерцали янтарным светом, словно им овладело нечто первобытное.       Они танцевали вместе под разноцветным калейдоскопом дискотечных огней на танцполе, музыка плавно перетекала в замедленную съемку — приглушенную и отдаленную, а затем в скрипучие звуки граммофона прадедушки и прабабушки, когда на первый план вышли отрывистые удары сердца и прерывистое дыхание в унисон.       Мью развернул молодого человека лицом к себе, их губы соприкоснулись, словно притягиваемые магнитом, — поцелуи, приоткрытые рты, языки, ведущие извивающуюся битву чистой похоти. И никакого пространства между ними. Тела прижимаются друг к другу, руки обхватывают щеки, а затем ягодицы, дергают за волосы, бродят, лапают и разминают плечи, спины. Твердость пахов, прижимающихся друг к другу, когда они трутся друг о друга через одежду.       Пока внезапно Мью не оторвался от губ, на которые претендовал, чтобы протянуть руку и сорвать зеленые наклейки с обеих грудей, выуживая красные из карманов своих обтягивающих черных брюк…       — Занято, — прорычал он, приклеивая их и решив заглушить сдавленный голос своего человеческого сердца, когда оно призывало: «Почему ты такой собственник? Притормози. Не отпугивай его. Он может быть… особенным».       Но…       — Тогда возьми меня, — последовало аппетитное приглашение, лизнувшее его в ухо, когда смазка потекла по внутренней стороне бедер того, кто дразнил.       И вот так они оказались наверху, в лучшем номере отеля, шлейф из поспешно сброшенной одежды тянулся от двери в спальню, где омегу безжалостно, ненасытно трахали, пока он не кончил, трахали на перилах балкона, пока звезды ночного неба не закружились в головокружительном вальсе, переходя в эйфорическое мерцание под веками, когда его тело содрогнулось навстречу кульминационному блаженству.       Затем — наконец -то — дрожа на четвереньках в эротическом подчинении, когда альфа вонзался в него сзади, каждый толчок казался еще глубже предыдущего, когда усталый каркас кровати стонал вместе с ними хором. Молодого мужчину лихорадило от удовольствия, он бессвязно скулил, трепал и сжимал в кулаках грязные простыни, в то время как низкое рычание старшего становилось все более громким, шлепки пылающей обнаженной кожи о кожу учащались, становились все более беспорядочными, пока…       — О боги, мне нужно повязать тебя, омега. Могу я… блять… могу я сцепиться с тобой? Мне нужно породить тебя, — простонал альфа сквозь стиснутые зубы.       Это был совершенно неожиданный поворот, первобытное желание альфа-сердца Мью оплодотворить того, с кем он был, — но это была всего лишь фантазия, грязные, горячие слова, учитывая, что мужчины-носители омега практически вымерли. Его узел разорвал бы презерватив, который он носил, но в тот момент никого из них это не волновало. В этот момент они полностью отдались какой-то движущей силе, возникшей между ними, поскольку наследственные представители второго пола мощно восстали, чтобы заявить о своих правах на что-то преобразующее, уникальное…       — Сцепись со мной, альфа. Дай… его… мне. Свою сущность. Наполни меня. Дай мне… своих… своих щенков. Мммм. Аааа, я кончаю, альфа…       — Я собираюсь оплодотворить тебя, блять, я собираюсь повязать тебя… аааххх.       В моменты после бессвязных экстазов на головокружительных высотах интенсивного оргазма, когда они целовались до крови, младший сидел на коленях у старшего, его член был глубоко внутри, и они рычали: «Мой, мой, мой», облизывая потную, соленую кожу, прижимаясь носами к пахучим железам, они тонули друг в друге, смертельно погружаясь: цветущая сакура и вздымающиеся волны Атлантики.       Затем, приняв душ и лежа переплетенными конечностями на матрасе, великолепно насытившийся омега погружался в сон, в то время как в те последние ясные мгновения, перед тем как глубокое изнеможение одержит победу в битве за дремоту, полусонный разум альфы негодовал…       "Что, черт возьми, только что произошло, Суппасит? Ты действительно повязал этого парня. Как ты мог так потерять контроль? Тебе придется поговорить утром. Покажи ему, что ты не безмозглый альфа-неандерталец. Потому что… Боги мои… он… чертовски красивый…"       И все же, когда старший открыл глаза от яркого утреннего солнца, косо пробивавшегося сквозь решетчатые жалюзи на окнах отеля, этого парня нигде не было видно. Только опьяняющий феромон его затяжного аромата на подушке и хрустальная туфелька в виде нацарапанной записки на ней, в которой говорилось:       «Спасибо за то, что ты был моим Валентином, на кхраб. Следующие несколько недель меня не будет в городе по работе. Если хочешь встретиться снова, будь здесь, в этом дерьмовом баре, через месяц со вчерашнего дня, 14 марта. Обычно ты бы не стал зависать в таком заведении по собственной воле, так что если ты будешь здесь, то я знаю, что это для того, чтобы еще раз попробовать меня на вкус, папочка».       Мью мрачно усмехнулся про себя, читая. Черт, этот юный омега был напористым, и это его заводило. Вытянув свои длинные конечности, как морская звезда, он откинулся на подушку с нехарактерно мягким, отстраненным, мечтательным выражением в глазах. Он будет там в нужное время. Блять, ему нужно снова увидеть этого парня, а он даже не знал его имени.

//

      Спустя почти 30 дней и один оборот календаря альфа вернулся в заведение, безвкусная эстетика которого говорила о клиентуре, далекой от темного костюма и наполовину расстегнутой шелковой рубашки, облегающей его мощные, томные изгибы. Но он был там не для того, чтобы критиковать дизайн интерьера или архитектуру. Он был там с бешено бьющимся сердцем и возбужденным от предвкушения выброса адреналина телом, чтобы найти того единственного — незабываемое, умное, дерзкое, неземно прекрасное воплощение омеги, — по которому его альфа-сердце тосковало, как беззастенчиво озабоченный подросток, каждый день с тех пор, как их взгляды встретились, а губы сомкнулись.       Его будили пронзительные звонки будильника, и он вставал в отвратительном настроении, чтобы подготовиться к смене в машине быстрого реагирования. У него было жуткое похмелье — он угрюмо жаловался своим коллегам по рации, припарковываясь возле больницы в ожидании своей первой работы.       Это было похмелье, перешедшее в головную боль, которая не покидала его с того дня…       Он и не подозревал, что всего в нескольких кварталах отсюда, в офисе медиацентра Skåland Gazette, живет умный, дерзкий, неземно прекрасный омега, который разделяет эту самую боль. Младший научный сотрудник, чьи веки все еще были розовыми от слез разочарования, которые он пролил прошлой ночью. Молодой человек, случайно сберегший секрет, который он не знал, как долго сможет хранить, — рука, поглаживающая живот, с инстинктом редкого мужчины-носителя омеги.