Четырёхпанельное представление!

      Ярмарка кричала с каждым днём всё громче, и на третий день даже пьяная драка не вызывала особой шумихи. Эти двое гуляли свободно, без плащей, потому что в толпе было всё равно. Духота стояла неимоверная. Очень непривычно было толкаться среди людей, вдыхать их запах, чувствовать их движения, подслушивать бессмысленные житейские разговоры. — Не плачь. Ну не плачь, Соня! Хочешь, я тебе фруктов в карамели куплю? — В дикой природе, само собой, наоборот — кинокефалам свойственна общность… — …а она синее платье надела! Яркое такое, как в твоей палетке. Ну и пошла. — Держи их! Убийцы! — В той лавке всё дешевле. Странно, что она не стала самой популярной. Просрочка у них там, что ли… Хотя я лично не травился ни разу. — Чего вы стоите! Вон они! Ловите!       А, ну да. Ленивая толпа безразлично гудела, и только три человека отреагировали на крики стражника: два других человека в латах и щуплый парнишка с воровски взглядом. Он лучезарно улыбнулся спутнику — пора, ушастый, на сегодня всё — и, так как терять было нечего, стащил с ближайшего прилавка что-то съедобное в обёртке.       Алан растерянно оглядел рынок с высоты своего совершенно неприличного по меркам Бри роста, будто прощаясь, а потом поспешил вперёд, расталкивая прохожих. Ему сильно не хватало присутствия людей, обычной мирной жизни, полной коротких разговоров и случайных переглядок с незнакомцами. Ему на ярмарке душно не было.       Толкнуть крепкую орчиху, опрокинуть корзину фруктов, скользить через толпу — шелка вычурных платьев, парусина простой одежды, много других типов ткани, которые он не знал — всё это Бри проделывал с выработанной годами лёгкостью, попутно набивая карманы и сумку всем, что плохо лежало, не разбирая, что откуда ворует. Эльф пробирался через людей сложнее. Потому, что только вступил на путь беглой жизни, и потому, что немного отставал, а значит на всех заботливо рассыпанных и разлитых партнёром в преступлении вещах поскальзывался ещё раньше сторожевых. В какой-то момент пришлось, не оборачиваясь, схватить за рукав и потащить за собой.       Погоня прекратилась минуты четыре спустя, когда Бри и его — пригнисьпригнисьпригнись, черти тебя дери, ты высокий, тебя видно! — сгорбленный спутник вынырнули из толпы в одном из узких переулков. Самое время сказать, что они гуляли по ярмарке без плащей и масок, потому что на всю длинную и заполненную людьми главную улицу смогли насчитать только пять поблёскивающих шлемов. Обычно на подобных мероприятиях их гораздо, гораздо больше.       Нет, это был не недосмотр организаторов. Просто страже с иллюзорного чиновничьего пьедестала, видимо, тоже душно в толпе. А может они сгрудились с переулках специально, чтобы заблокировать выходы всем, кто захочет скрыться от тех пяти несчастных, что будут гонять в толпе воров? Стратегия неплохая, но Бри по понятным причинам не оценил. Лица у стражников были хмурые, верёвки натирали, сервис ужасный, если они выберутся из этой передряги — Бри попросит напарника настрочить на городскую полицию гневный отзыв. А то у него самого почерк плохой. — Обыщите, — сказал тот из стражников, у которого взгляд был поосмысленее. Возможно, только потому, что голова, в контраст человеческому телу, была собачьей. Вспомнишь… солнышко… вот и оно. А потом щёку прижали к шершавой каменной стене, и стало совсем паршиво.       Судя по звукам, какой-то грубиян нещадно потрошил его дорожный мешок, грубо вытряхивая наворованное — кошелёк, ещё кошелёк, пряник в виде розовогривого коня, чей-то веер, бумажный фонарь, третий кошелёк, бутоньерка, два яблока, наручные часы, платок с инициалами, ещё один кошелёк, перочинный нож, пустой футляр, кошелёк, бог знает что ещё — прямо на землю. Думает, всё можно, если он с ног до головы в железе. Пусть оборачивается тепе-е-эй! — Осторожнее! — Зашипел Бри, когда другой бессовестный полез выворачивать карманы. О, чужой кошелёк выпал. Пятый. Или, кажется, шестой.       Возня стражников, шорох варварски сминаемой ткани, металлический лязг, Алана только не было слышно — а ведь Бри в относительно мирное время готов был поставить на то, что в случае ареста эльф будет… хныкать, может. Он знал, что большие невинные глаза сильно искажают восприятие длинноухого людьми, но не был уверен, насколько. Выяснилось, что довольно сильно. Чего он, правда, ждал от человека, который не слезинки не пролил, однажды в одночасье лишившись дома, работы, горячей ванны и спокойной жизни — неясно.       Обыск закончился, верёвки наконец стали беспокоить больше, чем впивающиеся в лицо холодные шершавинки — достижение сомнительное, но окей — и всё вдруг встало на свои места. На какие-то очень странные места, которые он давно перестал отмечать на карте, символизирующей план жизни на ближайшие сутки. — Постойте. А длинный где? — Растерянно спросил Бри у ближайшего из стражников.       Потому что в переулке стоял несчастный, лишившийся честно украденного Бри, пятеро трусливо обряженных в латы людей, думающих самыми непредсказуемыми частями тела. И всё. Шпалы — его, на секундочку, шпалы, вполне конкретной, он её с закрытыми глазами опишет без заминок, жаль только никто найти не сможет, полгода уже ищут — в переулке не было. Его счастье, конечно, но. Какого чёрта, правда. — Нам и тебя хватит, — ухмыльнулся укутанный в латы стражник. Только никого ты не проведёшь, лысая кошка, у тебя хвост нервно ходуном ходит. Донельзя мускулистый, бесшёрстный табакси походил гораздо больше на раскормленного кролика, чем на сфинкса. Бри с трудом проглотил шутку про фараонов.       Упустили, значит. Нет, правда, его же счастье, а то сейчас бы жаловался нескончаемо на то, что руки верёвкой натирает, он ведь даже и на земле с трудом спит, всё потом ломит, совершенно походной жизни за такое время не привык. Потрясающее отсутствие навыков выживания. — Вперёд, чего стоишь! — Шанс того, что прямо сейчас какой-нибудь корабль сам решит меня спасти, невероятно мал, но никогда не равен… — пустился было в объяснения Бри, но быстро передумал: — Ауч! Полегче, иду… Признаюсь, моя ошибка — я было подумал, что вы умеете читать. — Пасть захлопни. Если хочешь до камеры целым добраться.       Бри проглотил язвительный комментарий про пасти — из всех собравшихся обыкновенный человеческий рот был только у него. А потом ещё один, про дурные вкусы. А потом третий. А потом наконец понял, на кого на самом деле злится. Совершенно нелогично и пугающе искренне. Нелогично, потому что это его работа — перебдевать, так что, наверное, сам виноват.       А искренне — потому что в каменную коробку его беззвёздного отеля даже солому не постелили. И ещё из-за всех тех праздных бесед о партнёрах в преступлении долгими ночами. Стоило тогда уделить больше внимания тому, что никакого преступления на самом деле они не совершали, из-за чего все подобные побратания становились одной гигантской фактической ошибкой. Они, правда, и сами порой забывали о том, что никакие не убийцы, а обычные бродяги. Могучая, путающая даже самые уверенные умы сила общественного мнения… Назовут убийцей — станешь убийцей, назовут раскормленным кроликом… Распорядишься не приносить арестанту еду ближайшие два дня. Но бри не был капающей на мозги толпой, так что это не считается.       Голова не пролезала ни между прутьев двери, ни в толстую решётку окна. Шатающихся балок он тоже не нашёл. Пора было, однако, делать хоть что-то — темнело, холодело, смердело, а в сыром подвале при таких условиях можно не только чахотку подхватить, но и чего похуже. Кто-то очень неприятно кашлял в камере напротив… Там отбывали срок двое. Один лежал на жёсткой скамейке, мучился от ли от кошмара, то ли от бреда и выглядел лет на сорок пять, другой походил на бездомного из-за нескольких слоёв потрёпанной, не подходящей друг другу по цветам одежды будто не имел возраста. Второй, заметив изучающий взгляд, активно замахал обеими руками, будто приветствуя давнего доброго знакомого. — Мы встречались? — Склонил голову набок Бри. Он много где бывал и много кого видел, чем чёрт не шутит. — Нет, — так же эмоционально, как и руками, махнул головой арестант. — Но тут скучно. Перекати-поле, будем друзьями!       Сумасшедший протянул руку так далеко, как только позволяла дверная решеть. Конечно, не достав и до трети длины коридора. Бри поостерёгся отвечать взаимностью. Человек создавал впечатление психа, который если прицепился — ни за что уже не отвяжется. — Твой сокамерник болен? — Вместо этого спросил Бри. — Джефри? Он. Нет, думаю это хроническое. Сколько его знаю — он всегда подкашливал. Я уже и внимания не обращаю.       Чутьё подсказывало, что псих не лжёт, но причин верить ему помимо предчувствия Бри не видел. — В вашей камере пол соломенный. — Во всех остальных тоже, — хмыкнул Перекати-поле. — Я думаю это личное. Никто другой не оскорблял шефа в лицо. — Шеф-ооой… — протянул Бри. — Всё серьёзно, да? — Никто не знает, дружище, ты же первый. Возможно, он прикажет тебя повесить, но я уверен, что всё обойдётся. Народ за тебя заступится! Я имею ввиду, ты же не покусился на короля, никого не убил, не обокрал кого-нибудь из местных господ…       Седоватый Джефри опять тяжело закашлялся, и на этот раз Бри был очень благодарен ему за распространение бацилл, потому что воцарившееся молчание хриплый кашель заполнял идеально. — Откуда тебе знать? — Обречённо спросил он, воскрешая в памяти дурацкий шёлковый платок с инициалами, часы и какое-то несметное количество кошельков. И, конечно, злосчастного графа, в посмертии лично ему приносившего проблем несравнимо больше, чем при жизни. — По глазам вижу, — широко улыбнулся сумасшедший. И, каким-то чудом услышав среди просачивающегося в оконца гула толпы кричащего петуха, отрешённо заметил: — Спать пора. Спокойной ночи.       Вместо ответа Бри начал пытаться втиснуть всё своё небольшое тело на совсем узкую дощечку, завидуя мастерству Джеффри.       Утром ни сумасшедшего, ни его выкашливающего внутренности друга в камере не оказалось, зато появился наконец стражник, которому, насколько Бри помнил тюремный устав, полагалось находиться где-то здесь и сторожить их всю ночь. Лица он не видел, только слышал сиплое дыхание.       От скуки — и немного неопределённости — он принялся считать мелкие камешки, которыми была обита темница. На восемьсот третьем в коридоре появилась процессия. Даже не так — в коридоре, распугивая своим авторитетом любые болезни, своим величием закапывая все вырытые за ночь подкопы и вставляя вытащенные камни, деловито грохоча кольчугой, появилась Процессия. Состоящего из всё ещё, на правду не обижаются, похожего на раскормленного кролика сфинкса, кинокефала с умными глазами, величественного обратно пропорционально росту, то есть неимоверно, гному, и… его новых знакомых. Вернее, частью Процессии был только по-прежнему пытающийся избавиться от лёгких естественным путём Джефри, а его сумасшедший стоял немного в стороне и тепло улыбался. — Именем верховного суда, — величаво вступил гном, выцепив то ли из-за пояса, то ли из бороды длинный свиток и надев малюсенькие очочки. — На основании уже имеющихся у Закона данных без показаний обвиняемого оглашаю приговор. — Остановился. Передал пергамент шефу, снял очки, важно протёр их рукавом, надел, снял, подышал и опять протёр. Бри готов поклясться упокоением своей покойной сестры, что он делает это нарочно. Наконец забрал пергамент из не покрытых шерстью рук. Откашлялся. Строчку глазами ищет. Нашёл. Вдохнул. Не томи, садист, хуже будет. — Приговариваю вас к казни через повешение.       Да б…еда. Бедствие. Безвыходное положение! А, нет, постойте, предупреждение о брани ведь выставлено? Ну, тогда всё проще.       Да блять!