«Внутри рыдающий поток,
А мне бы воздуха глоток»
«Офелия» Mirele
Васару окутывает тьма, он проваливается в забытье и снова видит тот же сон, что и всегда: он маленький, кругом убитые жители его родной деревни, он плачет и кричит, пытаясь позвать хоть кого-то на помощь, но никто не отвечает. Пламя ревёт, пожирая деревянные дома, земля залита кровью, лица людей вокруг искажены болью и ужасом. Но в этот раз события отклоняются от уже привычного сценария. На фоне пламени возникает фигура. Васару не может разобрать её черт, она словно окутана дымкой. От приближения силуэта по коже бегут мурашки, внутри всё сжимается. Крик сходит на нет, остаются лишь бессильные слёзы. Приблизившись к Васару вплотную, фигура протягивает ему руку. Взрослое сознание в теле ребёнка парализовано ужасом — Васару слишком хорошо знает черты того, кто стоит перед ним. Хочется бежать, но тело каменное. Ни один нерв не желает подчиниться. Рука зависает в воздухе, словно ожидая, когда Васару протянет кисть в ответ. Знакомый, величественный голос произносит: «Теперь тебе некуда бежать, дитя».***
Он проснулся в холодном поту, открыв рот в немом крике. Где он? Что произошло? Попытка прийти в себя не увенчалась успехом. Помещение, в котором Васару находился, было обставлено роскошно, зажиточно. Это был явно не родной дом. Дорогие ткани на постели, множество гравюр на стенах, мебель из лучших пород дерева, искусно расписанные бёбу… Все говорило о том, что это жилище влиятельного человека. Но какого? Ответ не заставил себя долго ждать. Вместе с болезненными ощущениями в животе пришли и воспоминания о случившемся в лесу. Васару в доме Сукуны. Он не убил его. Почему? Может для того, чтобы Васару очнулся? Расправа стала бы куда более интересной, да. Мысль кажется наполненной смыслом. Воспоминания приобрели четкость, последовательность. Тревога подкатила к горлу. Что с Юджи? Он жив? Может быть он где-то здесь, рядом, тоже ждёт, когда Сукуна решит расправиться с ними? Васару попытался встать, но изможденное тело отказывалось слушаться. Он упал, но приземлился на футон, словно заранее кинутый возле постели. Васару попытался подняться, но боль была невыносима. Сёдзи разъехались в стороны, и в комнату вошел человек. Васару видел лишь низ его кимоно, но ощущал на себе все тот же взгляд, что тогда, на поляне возле шатров. — Хорошо, ты наконец-то проснулся, — безэмоционально проговорил Сукуна. — Ураумэ правильно поступил, что оставил этот футон возле твоей кровати, иначе ты бы ещё и подбородок расшиб, глупый мальчишка. Поднимайся. Это был приказ. Васару понял сразу. — Я не мо… Сукуна схватил его за волосы, поднял голову Васару вверх. Их взгляды встретились. В глазах Сукуны читались злоба и недовольство. — Я сказал — поднимайся, — Сукуна чеканил каждое слово. — Твои ноги и руки еще при тебе лишь по моей прихоти, не смей говорить мне, что ты не можешь чего-то. Не поднимешься — я велю выбросить тебя в сарай. И что случилось с твоим любимым братцем ты так и не узнаешь. Сукуна разжал пальцы, и голова Васару безвольно упала вниз. Силу можно черпать из множества чувств. Даже из обиды и злобы. Именно благодаря этому Васару заставил себя подняться, сначала упершись руками в ткань футона, а после встать. Его покачивало из стороны в сторону — Что ты сделал с Юд… — Васару не успел договорить, тяжелая рука, упавшая на шею, прижала его к полу. В уголках глаз скопились слезы; слишком горько от собственного бессилия. — Как же тяжело воспитывать такую бестолочь, — Сукуна приподнял Васару за подбородок, вглядываясь. — Пожалуй, убить тебя и твоего братца правда было бы куда менее хлопотно, чем тащить вас двоих из того леса обратно на поляну. Сукуна не бросил Юджи в лесу после того, как Васару потерял сознание. Он закинул мальчишку себе на плечо, а Юджи, истекающего кровью, обхватил за пояс, плотно прижал к своему боку. Так они и выбрались из леса. Вернувшись на поляну, Сукуна встретил их мать. Она, рыдая, кинулась на мужчину, заходясь в крике. — Старая сука совсем обезумела, когда увидела вас, — Сукуна усмехнулся. — Слуги вовремя оттащили её подальше, иначе я бы точно не удержался и свернул ей шею. Твоего братца я оставил на поляне, но не переживай. Он жив, как и вся твоя семья. От хитрой, какой-то даже игривой усмешки, не осталось и следа. Сукуна резко преобразился; от него веяло угрозой. Васару казалось, что холод, источаемый демоном, пронизывал его душу. — Они живы до тех пор, пока ты ведешь себя как подобает хорошему слуге, то есть повинуешься мне с полуслова. Ты меня понял? — Да, — Васару прикусил нижнюю губу. Бессилие растеклось по телу, словно сердце качало его вместо крови. Но, вместе с этой мрачной обреченностью в душе Васару появилось облегчение — его семья жива. Решение далось удивительно просто, может быть, так же легко принимают решения люди, что отдают себя морской бездне, спрыгивая с обрыва: он должен подчиниться этому человеку, покориться судьбе, теперь от этого зависит не только жизнь Васару, но и благополучие семьи. Даже если Сукуна будет делать с ним ужасные вещи… Васару должен снести это, сжав зубы, забыв о гордости. Его судьба никогда не была лёгкой, но благодаря клану Итадори, он узнал, что такое семья, что такое получать любовь и отдавать ее. Он должен подчиниться монстру, чтобы защитить тех, кого любит. Сукуна, не ожидавший такой лёгкой победы над волей мальчика, казалось, был разочарован: — Ты даже не будешь упорствовать, снова говорить мне, что я чудовище, и ты скорее умрешь, чем примешь такую судьбу? — убрав руку с подбородка Васару, он направился к выходу из комнаты. Мужчина резко остановился, встал в пол оборота, постучал указательным пальцем по подбородку и задумчиво, иронично протянул: — Возможно, у тебя помутился рассудок от слабости и голода. Будет печально если это так. Держать подле себя безумца мне ни к чему, придётся сделать из тебя хокана, — его голос снова стал стальным. Сукуна еще раз окинул Васару взглядом, дернул уголком губ и вышел из комнаты, бросив напоследок: — Посмотрим, что ты ответишь мне вечером. Васару лежал на футоне. Казалось, что слова Сукуны не лишены смысла. Рассудок правда дал трещину, уступив место безумию ещё в лесу. Сейчас Васару больше походил на бездыханное тело, чем на человека. Сил подняться не было: последняя попытка прерванная рукой Сукуны, опустошила его полностью. Будет глупо и смешно так умереть. Интересно, каким было бы выражение лица Сукуны, приди он вечером и обнаружь Васару мёртвым. Наверное, как всегда, раздраженным. Почему-то это вызывает улыбку. Мысль о том, чтобы насолить Сукуне, ничего не сделав для этого, была приятной. Из размышлений о дальнейшей судьбе Васару выдернул звук отодвигаемой перегородки. Волосы гостя были словно первый снег, а глаза, словно стылый лед, сковавший синеву морских вод. Он поставил поднос с едой на пол, одним плавным движением сел, опустившись на колени. — Меня зовут Ураумэ. Господин приказал присмотреть за тобой. Можешь поесть сам? — юноша излучал достоинство. Ураумэ был словно весь сделан из снега: бледный, отрешенный, холодный. — Я постараюсь, — Васару пытался подняться, но безрезультатно. Он почувствовал на себе чужие руки, что послужили опорой. Ураумэ подтянул его вверх, помог занять вертикальное положение, придерживал за плечо. — Ешь. Ты потерял слишком много сил, тебе нужно восстановиться, прежде чем вы отправитесь в путь, — Урауме поднес ложку супа ко рту Васару. — В путь… куда? — Васару послушно открыл рот. Аппетит проснулся неожиданно. Его тело буквально наполнялось теплом от ощущения поступающей в него пищи. Тяжело признавать, что еда может быть невероятно вкусной, а постель мягкой даже в доме того, кто держит тебя в плену. — Это дело Господина, я не смею вмешиваться, — поняв, что Васару может самостоятельно сидеть, Ураумэ убрал руку. — Он лишь распорядился помочь тебе прийти в себя и объяснить, как себя вести с ним в будущем, чтобы ты более не провоцировал его гнев. Своим поведением ты каждый раз приближаешь себя к краю пропасти, однажды снисхождение Господина может закончится и тогда я могу лишь выразить мое глубочайшее сочувствие, юноша. — Меня зовут Васару. Васару был озадачен словами Ураумэ. Куда Сукуна хочет его отправить? Что он планирует на его счёт? Вопросы возникали один за другим, но ответов на них нельзя было найти. Вместо того, чтобы занимать себя перспективами туманного будущего, Васару предпочитал озадачиться настоящим, узнав у Ураумэ о том, как вести себя с Сукуной. Хотя, если честно, он догадывался и сам. — Расскажи мне, как вести себя с Сукуной. Вместо ответа он получил щелчок по носу. Серьёзно? Что за дурачество? Ни пощечина, ни укоры и нравоучения, а щелчок по носу. — Что я сделал не так? — Васару озадаченно посмотрел на Урауме. Всё повторилось: ещё один щелчок. Васару пытался понять, что он сказал не так, разбирая каждую из сказанных Ураумэ фраз. — Ураумэ, пожалуйста, расскажи мне, как вести себя с Господином, чтобы не навлечь на себя его гнев. Щелчка не последовало, на лице Ураумэ промелькнула легкая улыбка. Ураумэ отставил поднос с уже пустыми мисками в сторону. Он был совсем не похож на Сукуну: его взгляд не был таким тяжелым, не пронизывал душу насквозь. — Будь почтителен. Никогда не произноси имя Господина, всегда обращайся к нему только «мой Господин» и никогда — иначе. Веди себя сдержанно и кротко, говори только тогда, когда обратятся к тебе и не говори больше, чем от тебя требуется. Всегда кланяйся ему, когда вы встречаетесь. Господин требователен к своим слугам, помни об этом. И самое главное: не позволяй себе спорить с Господином или ослушаться его, что бы он ни сказал тебе и что бы ни сделал — принимай это с кротостью и достоинством. Ты всё запомнил, Васару? Васару кивнул, дав понять, что усвоил урок. Он не ждал меньшего, становясь слугой такого человека как Рёмен Сукуна. Слова Господина четко отпечатались в голове: «Они будут живы ровно до тех пор, пока ты ведешь себя так, как подобает». Ему нужно быть мягче шёлка и тише воды в пруду, рядом с этим человеком. Значит он таким будет, чего бы это не стоило. — Хорошо, теперь ты можешь отдохнуть. Вечером Господин навестит тебя, — Ураумэ взял поднос и встал, направляясь к открытым сёдзи. — Если тебе что-то понадобится — обратись к слугам. Но не забывай, что у всех есть свои дела, мало кто с охотой будет тратить на тебя время. Ураумэ не волновала судьба мальчика, его чувства и то, как он тут оказался. Для него Васару был всего лишь новым постояльцем дома. Его не беспокоило, как долго юноша будет тут находиться. Ураумэ выполнил приказ Господина, а остальное его не заботило. — Ураумэ, — Васару опустил глаза в пол. Слуга обернулся, изогнул бровь в немом вопросе. — Спасибо, — Васару поклонился, опустив руки на пол, темные пряди волос коснулись футона. Ураумэ наградил Васару лёгкой улыбкой, покинул комнату, не задвинув за собой сёзди. Юношу снова настигла усталость. В последнее время с Васару происходило слишком много, его слово затянуло в центр урагана, и теперь он лишь бессильно подчинен бушующей стихии. Он хотел выйти и осмотреться, но после диалога с Ураумэ его одолели сомнения… Если он столкнётся с кем-то из семьи Сукуны, что ему тогда делать? Если забредет куда не следует и разозлит своего Господина, выставив себя полным болваном перед Ураумэ? Васару не мог так рисковать. Васару решил пройтись по комнате, которая, видимо, предназначалась для гостей. За окном виднелся красивый сад с прудом; тишина нарушалась лишь стуком сиси-одоси. Сакуру и несколько персиковых деревьев заливал солнечный свет. Через пруд, обрамленный камнями, был проложен арочный мостик. Дорожка, усыпанная галькой, вела к беседке, расположенной неподалеку. «В пору цветения это место, наверное, еще прекрасней», — Васару грустно улыбнулся. — Ты тут недавно? — в комнате раздался тихий детский голос. Васару вздрогнул, обернулся. У входа стояла девочка лет шести, в розовом кимоно на котором были вышиты белые цветки сакуры. В аккуратно заплетенных волосах виднелось несколько дорогих шпилек, украшенных драгоценными камнями, бликующими в дневном свете. Мягкие черты лица казались знакомыми. — Да, пожалуй, что так, — Васару улыбнулся. — А ты как тут оказалась? — Я попросилась погостить у брата, но он вечно приставляет ко мне нянек, и я сбежала от них! — в звонком голосе девочки сквозила явная гордость. Она смотрела на него с интересом и легкой робостью. По направлению взгляда было ясно, что больше всего её внимание привлекали глаза Васару. — У тебя очень красивые глаза. Один серый, словно дождливое небо, а другой зелёный, словно нефрит, — она смотрела завороженно. — Почему они разные? — Спасибо. Я родился таким, — Васару продолжал тепло улыбаться, испытывая радость от общения с кем-то, кто столь открыт и доброжелателен по отношению к нему. Он любил проводить время с детьми — в деревне часто приглядывал за ними, по просьбам жителей деревни. Девочка прошла внутрь комнаты, тихонько закрыв за собой сёдзи, приложила палец к губам. Видимо, для неё этот побег от нянек далеко не первый, она уже хорошо знала, как действовать. Васару подмигнул, сел у окна, стараясь не шуметь. — Хочешь научу тебя складывать бумажных журавликов? — Васару взял со столика несколько васи. Он желал провести время с кем-то, кто вызывал у него лишь положительные чувства. — Да, пожалуйста, — девочка взяла бумагу. — Меня зовут Кимико. — Меня зовут Васару. Рад познакомиться, Кимико. Васару терпеливо обучал ее искусству оригами. Они непринужденно болтали, складывая каждый свою птицу. Юноша догадывался, кто являлся братом Кимико, но мысль о том, что им мог оказаться Сукуна, словно не хотела задерживаться в его сознании надолго. Неужели и Сукуна когда-то тоже был таким же добрым и открытым миру ребёнком? Через что он прошел, чтобы стать тем, кто он есть сейчас? Васару не хотел думать об этом. Ностальгия накрыла его жаркой волной. Когда-то отец обучал их с Юджи оригами. Они были вне себя от счастья, когда у каждого получилось сложить первую птицу. Юджи подарил журавлика отцу, а Васару — маме. В тот день Дзин рассказал мальчикам старую легенду. — Папа говорил мне и брату, когда учил нас складывать журавлика, что если сложить тысячу и загадать желание, то оно обязательно исполнится. Но ни один из нас так и не смог этого сделать, мы вечно сбивались со счёта. — Тогда я должна буду обязательно сложить тысячу и загадать своё желание! — восторженно рассмеялась Кимико. — Васару, я пойду обратно, а то брат рассердится если няни снова нажалуются ему. Мы ведь ещё увидимся? — Конечно, приходи сюда когда захочешь, Кимико. Я всегда рад тебе. Кимико прижалась к Васару, стиснула его в объятьях и, порывисто, как и все дети, отстранилась, убежала из комнаты, бережно держа в руках бумажную птицу. Снова оставшись один, Васару задумался, прикрыв веки. Когда мысль о том, что Кимико — сестра Сукуны, только появилась в его голове, Васару подумал о том, что было бы неплохо взять ее в заложники. Вытребовать свободу… Этот позыв был продиктован отчаянием и злобой, что поселились в нем, как только он узнал, что он был выбран для участия в «Онни-Гокко». Доброта, воспитанная в нем семьей, не позволила Васару последовать порыву. Дети не должны страдать. Он последний раз тоскливо посмотрел на прекрасный сад и добрел до постели, лег, примостив журавля у изголовья. Васару долго вглядывался в ломанные, острые изгибы оригами, вспоминая о доме, пока сон не настиг его. Ему не снился кошмар. Такое бывало редко.***
Чужие пальцы легко скользили по ткани юкаты, оглаживая спину, задерживаясь на каждом позвонке, словно считая их. Они остановились около поясницы и вернулись назад — вплелись в волосы. Васару, очнувшийся от сонной неги, знал, чьи прикосновения пробудили его. Этот же человек держал его волосы тогда — в лесу — и сегодня утром, в этой самой комнате, гораздо менее нежно. Интимность момента пугала, уши горели. Васару было не по себе, но бессилие перед тем, кто сидел на татами, ставило в тупик. Закричать, чтобы попробовать позвать на помощь? Кто в доме Сукуны бросится спасать его от хозяина? Потребовать убрать руки, рискуя разозлить Господина? Сукуна вел себя странно, предаваясь подобным нежностям; он мог выкинуть все, что угодно. Васару слышал истории о юношах, что подвергались ужасным вещам от своих хозяев, попадая в рабство. Перспектива стать одним из них пугала; волна холода пробежала по телу. Ему бы очень хотелось, чтобы это оказалось сном, но это был не сон. Господин убрал ладонь, но в следующий момент Васару чуть не вскрикнул от неожиданности, ощутив чужое дыхание около лица. — Ты всё ещё пахнешь лесом и дикостью, слуга, — бархатно, заигрывающе прошептал Сукуна в самое ухо, — мне это не нравится. Хватит притворяться, что спишь, — он отстранился, пристально наблюдая за реакцией. Его забавляло, то, как Васару краснеет от подобной близости, словно девушка, впервые поцеловавшая своего возлюбленного. — Простите, Господин, я побоялся прерывать вас. — Васару перевернулся на спину, приподнялся на локтях, покорно опустил голову. — Что я должен сделать, чтобы исправить оплошность? Для себя Васару решил одно: он будет играть по установленным правилам столько, сколько потребуется. — Я вижу, Ураумэ хорошо постарался, объяснив тебе, как вести себя в присутствии Господина, — Сукуна словно не услышал вопроса.***
Он держал в руке бумажного журавлика — подарок Кимико. Сестра рассказала о своей встрече с Васару. Слуга так сильно понравился ей, что Кимико уговаривала отправить его вместе с ней в дом клана, сделать мальчишку ее нянькой. Сукуна любил ее больше, чем любого другого члена семьи, но, несмотря на это, отказал. Не помогли ни слезы, ни мольбы. У него были свои планы на юношу. — Жаль только, что он не научил тебя не задавать глупых вопросов, но я прощу тебе это за то, что ты понравился моей младшей сестре. Она тепло отозвалась о вашем знакомстве, что меня радует. Все её няни ей не нравятся, поэтому Кимико пыталась заполучить тебя, — он сделал паузу, желая увидеть реакцию Васару. Сукуна уловил огонек надежды в глазах слуги, но знал, что сейчас тот потухнет, словно свеча под порывом ветра — это его забавляло. — Я отказал. Тебя ждет долгий путь, приведи себя в порядок. Тебе помогут дойти до купальни и дадут чистую одежду. — Хорошо, господин. Могу я подняться и идти? — Ступай. Как закончишь, я буду ждать тебя в главном зале, тебя проводят, — Сукуна плавно, одним движением, поднялся с постели и вышел из комнаты.***
Что это было? Что за странное поведение Сукуна только что продемонстрировал? Это была насмешка? Минутная блажь чужого, непостижимого пониманию разума? Не было смысла искать ответы там, где ты не способен найти ничего, кроме новых вопросов. Это лишь очередной каприз негодяя, не более. Васару вышел из комнаты. В коридоре его встретил слуга, держащий в руках сверток с одеждой. Они молча дошли до купален. Простое убранство как бы намекало на то, что привели Васару в помещение для слуг. Конечно! Еще бы Сукуна мылся в одной купальне с теми, кого привык считать грязью под своими ногтями. Проще представить нагого Императора Тенгена, пляшущего на вершине горы Фудзи, чем Сукуну, посещающего те же купальни, что его слуги. Васару улыбнулся, представив себе подобное зрелище. Возможность наконец-то смыть с себя пот и грязь радости не принесла — слишком велика была цена. Лучше уж всю жизнь просуществовать вонючим, но остаться свободным, чем плескаться в самых роскошных банях Японии. Недовольство своей судьбой, ненависть к Сукуне, страх за семью и себя самого — все это останется с ним. Но Васару должен жить дальше, если не ради себя, то ради людей, которых он может защитить своим послушанием от гнева Господина. От прохладной воды нежная кожа покрылась мурашками, тело дрожало, но это позволяло заземлиться, ощутить себя живым здесь и сейчас. Васару усердно вымыл свои черные, как обсидиан, волосы, помня о руках ненавистного ему человека, что запятнали его уже несколько раз. Ополоснувшись, он погрузился в фуро. Сладостная нега расползлась по телу, Васару прикрыл глаза в блаженстве; мысли наконец-то успокоились. Будущее выглядело, словно раскрытая перед лицом пасть тигра, готового сомкнуть челюсти в любой момент. Прошлое стало воспоминаниями, что теперь помогали цепляться за жизнь, не позволяли сорваться в бездонную пропасть отчаяния. На выходе из купальни его встретил тот же слуга, что привел его. — Простите за ожидание, я готов, — Васару вежливо поклонился. Сёдзи в главный зал были открыты. Сукуна сидел в позе лотоса, медленно курил кисэру, выдыхая дым под потолок, где тот клубился, собирался в причудливые узоры. Картина была настолько красива, что Васару не заметил, как Сукуна обратил свой взор на него. Он словно проникал под ткань одежд, смотрел сквозь кожу, читал его душу. Сукуна будто бы маялся от вселенской скуки, но взгляд его был тяжел, даже если мужчина не вкладывал в него ничего, кроме форменного безразличия. К горлу Васару подступил ком, волнение снова всколыхнулось в нем. Чего Сукуна от него хочет? О каком долгом пути идет речь? Недавно отступившие мысли вернулись снова, изводя мечущийся, словно в припадке, рассудок юноши. Из ступора его вывел раздраженный голос Сукуны: — Так и будешь стоять в проходе, словно изваяние? — Простите, Господин, — Васару упал на колени, поклонился в пол. — Я позволил себе отвлечься. — Плевать, — сухо отрезал Сукуна, выдыхая дым, — закрой за собой сёдзи и подойди ближе. — Да, Господин. Тревога Васару росла пропорционально каждому слову, сказанному Сукуной. Он чувствовал себя мухой, застрявшей в липкой смоле. Васару хотел встать, чтобы выполнить приказ, но Сукуна один взглядом дал понять, что слуга в шаге от совершения очередной ошибки. — Я могу подняться? — Васару смотрел на своего мучителя и видел в его глазах лукавый блеск, смешивающийся с неподдельным интересом. — Нет, оставайся на коленях, — жестокая ухмылка растянулась на лице Господина. — Я скажу, когда ты сможешь встать. Васару понял, что над ним снова издеваются, наказывая за что-то, известное только мучителю. Складывалось ощущение, что юноше достаточно просто существовать, чтобы привлечь больное внимание своего владыки, богатое на изощренные унижения. «Ты будешь долго за это отплачивать». Васару почти полз на коленях, стараясь сохранить равновесие, аккуратно совершая шаг за шагом. Одежда мешала. Каждый шаг отдавался надсадной болью, но юноша смог закрыть сёдзи. Повернувшись, он чуть не потерял дар речи: прямо перед ним было красивое лицо мужчины, омраченное очередным приступом недовольства. Серые глаза, словно грозовые тучи, таили в себе бурю, готовую вот-вот начаться. — Долго, — раздражение так и сквозило в голосе. — Раз ты не можешь сам справиться с таким простым поручением, то я помогу тебе, бестолковый мальчишка. Сукуна выпрямился, схватил Васару за ворот юкаты и потащил по полу. Васару было больно. Снова. Не столько из-за физических ощущений, сколько от унижения. Сукуна обходился с ним как с личной игрушкой, переступал все возможные и невозможные границы. Из-за сильного натяжения ткань врезалась в шею, отсекая возможность свободно вдохнуть. Васару судорожно хватал ртом воздух, пока его волокли по полу, словно мешок с рисом. Сукуна швырнул его на пол. В уголках глаз скопились слезы, появившиеся то ли от удушья, то ли от обиды. Васару лежал на боку, сжавшись; его переполняли ненависть и страх. Отчаяние запустило в его душу цепкие когти, потроша изнутри, выискивая остатки надежды и умерщвляя их без промедления, словно голодный зверь, настигший свою добычу. То, что произошло дальше, больше походило на очередной кошмар, чем на реальность. Сукуна, одним рывком, перевернул мальчишку на спину, навис над ним, крепко, почти до хруста, сжал запястья. Он придвинул свое лицо так близко к лицу Васару, что его рваное дыхание можно было ощутить кожей. Его глаза горели огнем безумца, смешивающимся с удовольствием садиста. — Знаешь, сколько способов расправы я обдумал, пока ты спал здесь, в моем доме? — игриво протянул Сукуна. — О, я просто сбился со счета. Ты, мальчишка, можешь дышать только потому, что мне это угодно, можешь двигать своими жалкими конечностями только потому, что я это позволяю, — он сильнее сдавил тонкие запястья. Васару хотелось орать, но все, что он себе позволял — это кусать губы. — Ты можешь встретить новый день своей жалкой жизни только потом, что я даю тебе эту возможность, — безумие горело в глазах Сукуны ярче, чем пламя в Аду. Васару ненавидел его всем сердцем. Сукуна был ужасен настолько, что даже самый отпетый негодяй на его фоне мог считаться святым. — Я ненавижу тебя, ублюдок, — Васару смотрел в глаза своего Господина. Они влекли, словно безмятежное летнее небо, но в то же время пугали, отталкивали, словно свежевырытая могила. — Дерзкий мальчишка, днем ты был гораздо покладистее. Сукуна ослабил хватку лишь затем, чтобы схватить Васару одной рукой за горло, вдавить в татами, а другую положить ему на сердце. Он хотел ощущать его страх, хотел чувствовать каждый удар мятежного сердца, что качает кровь, переполненную ненавистью к нему. — Посмотрим, как много ты теперь скажешь, — Сукуна надавил на сонную артерию. Васару судорожно размахивал руками, цеплялся за кимоно мужчины, пытался сделать хоть что-то. Безуспешно. В глазах начало темнеть, и цепкая хватка разжалась, Сукуна отпрянул от своей жертвы: — Все в тебе теперь принадлежит мне, вплоть до твоего последнего вздоха. Помни об этом всегда, независимо от того как далеко мы друг от друга. Я всегда буду поблизости, слившись с твоей тщедушной тенью, — он взял кисэру и сделал несколько затяжек, но не выдохнул дым сразу только для того, чтобы почти выплюнуть его в лицо слуги. — Ты принадлежишь мне целиком и полностью, начиная от твоей набитой соломой башки, заканчивая твоими смердящими ногами. Васару не мог ответить. Он лежал ничком, всматривался в клубящийся дым, ожидал, что еще скажет демон. — Я жду ответа. — Вы ничего не спрашивали у меня, Господин. — Ошибаешься, мальчишка, — Сукуна сел возле бренного тела Васару, запустил пальцы в волосы, нежно перебирая. Какого ответа Сукуна хотел от него? Васару судорожно хватался за обрывки фраз мучителя, пытаясь понять, что он от него хотел. — Да, Господин, я принадлежу тебе. От моей набитой соломой головы до кончиков пальцев моих смердящих ног. Злобный оскал исчез с лица Сукуны, он был спокоен как море в безветренную погоду. Однако Васару знал, что шторм мог наступить в любую секунду. — Можешь ведь, когда хочешь, — Сукуна отстранился. — Поднимайся, тебе пора. Я отправляю тебя в Хейнан под покровительство Мэй-Мэй — моей названной старшей сестры и владелицы дома «Белого лотоса». Хотя, конечно, это вряд ли тебе о чем-то говорит. Надеюсь, она справится с тем, чтобы вбить в твою неотесанную деревенскую башку хотя бы немного ума, — он вышел из зала. Васару с трудом встал. Что такое дом «Белого лотоса»? Кто такая Мэй-Мэй? Юноша брел за Сукуной, держась на расстоянии, понимая, что приближаться к этому человеку — опасно. С тем же спокойствием, которое сейчас излучал Господин, он мог в следующий момент почти убить его, а потом ласкать. Сукуна был слишком непредсказуемым, слишком противоречивым, слишком страшным, чтобы испытывать к нему хотя бы подобие положительных эмоций, но Васару должен покориться ему. Через двор, освещенный подвесными фонарями, пролегала галечная дорожка к главным воротам поместья. Сукуна остановился у них и Васару замер. Перед ними стояла богато отделанная гисся, запряженная двумя волами. — Залезай, — Сукуна кивнул. — Да, Господин. Васару забрался в повозку. Он смотрел на то, как Сукуна передал возничему мешочек и записку, тихо говоря что-то. — Помни, что я сказал тебе, юноша. Встретимся на празднике цветения сакуры, и тогда я посмотрю, кем ты стал, — безразлично бросил мужчина напоследок. Гисся тронулась с места, увозя Васару навстречу неизвестности, что пугала его не меньше чем демон, чью удаляющуюся спину он наблюдал из окна повозки.