Баллада об учительнице, убивающей мужланов

Глава 25 Psyc(hot)ic Воистину, богобоязненных ожидает место спасения, Райские сады и виноградники, и полногрудые сверстницы, и полные чаши. True/False/Not stated Не секрет, что для многих русских патриотизм — это трехцветный бело-сине-красный флажок России в никнейме в соцсетях, перепалка в комментариях с пользователями с флагом иной раскраски, сообщение «не возвращайся» в лс уехавшему из страны незнакомому человеку, нацизм и обсирание Америки — гнилой страны, в которой живут вонючие черные, темнокожие, небелые, нерусского цвета негры. Но для меня, девушки, которая объездила приличное количество стран, патриотизм проявляется в мелких, совсем неважных для культуры Z вещах: в липком соке одуванчиков, в депрессивных хрущевках, в русском языке, когда мы намеренно меняем падеж для усиления окраски, во вкусном запахе придорожных забегаловок, которыми владеет местная семья, в древесной смоле, в устрашающих лифтах с жутко мигающим светом, в плацкарте, в новогоднем салюте, в старушках, продающих букеты по завышенным ценам восьмого марта, и в снегирях. Эти мелочи не достойны внимания «истинных патриотов», прикованного к необразованным и ненормальным иностранцам, и плевать, что на тексте трудно отличить поколение Великой Советской Школьной Программы от дошкольников. Именно из-за комфортного автомобиля Максима, избаловавшего меня, я пожелала вспомнить былое и прокатиться до дома на маршрутке. Соскучилась по страданиям. Ни один аттракцион Острова Мечты не сравнится с толкучкой заводчан, второсменников и старух. Ноги дрожали и из-за нагрузки, и из-за страха. Кто-нибудь обязательно взорвется и выплеснет на тебя всю свою накопившуюся за день злость, словно ты пустой тазик, предназначение которого — молча наполниться чужой гадостью. Я непозволительно близко нависла над короткостриженной школьницей, в мешковатых штанах и в толстовке. Я пыталась вспомнить название песни, которую она слушала в наушниках, по сочащейся мелодии. — Ты пацан или баба? По голосу я нарисовала в голове примерный портрет: урод. — Какая принадлежность у тя половая? Нагловатый, горделивый тон. Ему все должны. Все провинились перед ним. Полагаю, он набрался этого у отца или матери, если они, конечно, были. Короткостриженная девочка поняла, что обращались к ней: — Вы себе можете позволить спросить у прохожего человека половую принадлежность? Я, как и она, негодовала. Откуда некоторые люди берут столько уверенности, чтобы полагать, что кто-то будет на них тратить свое драгоценное время? Кто им сказал? Кто их убедил? Кто их обманул? — Ну я спросил у тебя, мужик ты или телка? — Вам какая разница? — Ну я поинтересовался, тебе что, трудно ответить? Ты че конфликт хочешь из этого сделать? Единственный, кто хочет конфликта, так это он сам. — Меня не устраивает ваше поведение. — Я тебя спросил. — Вы меня сейчас оскорбляете. — Я не оскорбял. Я задал вопрос. Может, ты трансвестит. — И дальше что? — Я не хочу с таким человеком сидеть. Педик что ль? — тяжело вздохнув, мужик продолжил: — Я так понял, ты парень. — Вы понимаете, что теперь у меня к вам огромное количество претензий и жалоб? — Какие же? — Вы меня сейчас прилюдно оскорбляете. Вы мне говорите, что если позволите, то я буду здесь сидеть, если нет, то я буду отвечать на ваши тупые и бестактные вопросы. Вы себе как это позволили? — Если мне надо будет, то будешь отвечать. — Вы уважение-то имейте к другим. Его набрали, и он заткнулся. — Давай я тебе потом позвоню, щас я тут овтеду человека и объясню ему кое-что. — Что вы сделаете? Выведете человека? — засуетилась девочка. Исчез водитель; пропала женщина с тяжеленными сетчатыми сумками, набитыми игрушками; растворился дед в фуражке и с клюшкой; испарилась молодая мамочка с капризным ребенком; потерялись студенты. Маршрутка опустела, не остановившись ни на одной остановке. Никто не пискнул, никто не возразил, никто не защитил беззащитную школьницу. Они спрятали взгляды в своих отражениях в окнах, будто лицемерие и эгоизм изуродовали их лица. Они не спешили спасать девочку, на которую с минуты на минуту нападет зверь. Они не переписали бы грустный финал сказки незнакомки, если бы я не вмешалась. Главные герои слишком зацикленны на собственном сюжете и не помогают второстепенным персонажам, нуждающимся в них. Они везде ищут выгоду. — Ты че прикопался к ней? — Я широко раздвинула ноги и напряглась. — Делать нечего? Ты кто такой, чтобы она перед тобой отчитывалась? Кому ты там что-то объяснять собрался?! Учитель хренов! Огромный такой, жирдяй бородатый, с тремя подбородками; думаешь, все боятся тебя, думаешь, ты внушаешь страх. Герой нашелся. От пидорасов и трансгендеров мир очищаешь что ли? Скуф вонючий ты, а ней герой! И это защитник родины? Себя от России защити! Мудаки, как ты, позорят нашу страну! Портят нашу культуру! Разрушают нашу историю! Ты — ошибка. — Сука, стихни, — выплюнул он, и мне в нос прилетел кулак. На мгновение я ослепла и приготовилась рухнуть в отчаяние, признав себя проигравшей. Но злость забурлила, загрызла и зацарапала изнутри, что я мигом пришла в себя. Все ради нее, Насти, Фаины, Стейси и Тимоши. — Ты че руки распускаешь?! — Пшел вон отсюда! — Не тронь девку! Мужика выпихнули из автобуса на ближайшей остановке. Я незаметно выскользнула за ним следом. — Шлюха ебаная, — харкнул он. — Я не договорила. Я со всей силы толкнула мужика на дорогу. Заплетающиеся ноги подвели его, и он упал. Раздался ангельский звук — засигналили. Я распахнула глаза пошире: сцену смерти нельзя прозевать. Вопль. Брызнула кровь. Голова, как яйцо, раскололась. Убийца скрылась с места преступления, провалившись в лес. Расступались деревья, показывая путь ветвями. Заскрепели пни, приглушая мой шум. Закружились птицы, провожая меня. Я не искала укрытия. Я не нуждалась в защите. Я знала, куда рано или поздно себя загоню. Максим сгорбился над ноутбуком. — Я сейчас убью тебя, — прошептала я, нарочно задевая его губы своими. — Валяй. — Он приподнял футболку, обнажая бок, здрал подбородок, показывая шею, в которой хорошо смотрелся бы нож, и провел по вздутым венам на руках. — Выбирай. — Кастрация. — Этот способ убийства нужно разблокировать, — он игриво усмехнулся. — Знаешь, я передумала тебя убивать. — О как. — Шанель будет несчастна без корма, который ты ей покупаешь. *** Двадцать шестого октября выпал снег. Я, заверещав от радости, укуталась в шубку норковую и устроила показ мод для Максима и Шанель. День без рюкзаков пришелся до душе всему педагогическому составу, курящему у школьных ворот и обсуждающему сумасшедшие замены рюкзакам: пакет, шину, чехол от гитары, ведро, раковину, мусорку. Непейвода разобралась с родителями. Максим сказал, что мама Непейвода и папа Непейвода вдруг передумали забирать документы из школы. Настя сдружилась с Нехорошевым, и я чаще видела их вместе на переменах. Может, он даже начнет лучше учиться и возьмет со знакомой пример — Нине Васильевне только в радость. Она устала биться с его неаттестацией в триместре. Я, Катя и Вика выгуливали в парке своих домашних животных: Шанель, Тимошу и Стейси — и отмывали скамейки. Обиженные инцелы черными маркерами мстили бывшим девушкам, оставляя их номера с подписью «даю за недорого». Мы разбрыгивали духи и салфетками стирали след маркера. На перекрестке торчал парень, нервно постукивающий ногой. Его раздражал красный цвет светофора. Он набрал в рот слюны и плюнул, не следя за полетом плевка, приземлившегося у ног Тимы. Катя подкралась к пацану и шлепнула по зданице. — Э! Ты че? — А че я? Че с ширинкой раскрытой ходишь? — докапывалась она с интонацией недо-бандитов из девяностых. — Ты меня спровоцировал. Снять тя во сколько обойдется? Немного, надеюсь. Ты смотри мне, цену не завышай. Больше трех косрей не стоишь, я-то знаю! — ЭЭЭЭ! — Ты че орешь? Из этих что ли? — Вы что делаете??? — Нехер харкаться. Ты чуть в меня не попал. Скажи спасибо, что я тебе язык не вырвала. При детях я стараюсь держать себя в руках. *** Я не предполагала, что на первом месте в рейтинге важных вещей — звучит максимально странно и неуважительно по отношению к себе, но слов иных не подобрать — у Максима находилась я. Сначала я, а потом уже всякие компьютеры, проекты, фильмы, песни, родители. И я поняла, что сделала правильный выбор, порвав с Масиком и вернувшись в Россию. И у меня, и у моего парня первой шла я. Будучи совой, я любила ложиться спать поздно, однако, когда Максим залезал под одеяло и, тискаясь, отрубался, я не сопротивлялась желанию уснуть. Его тяжелое тело вдавливало в матрас, и я отключалась. Максим требовал объятий всю ночь. Не чувствуя моих прикосновений, он пробуждался и злился. Он будто изголодался по близости. Утром я обнаруживала его либо лежащим на полу, либо свисающим с края кровати. Я часто вертелась во сне. Максим выгуливал Шанель на выходных, пока я отсыпалась или проверяла тетради. Если я в будни не брала ключи, то он выпрашивал поцелуй, чтобы впустить меня. — Нет, — отказывалась я. — Живи на улице. Шанель злобно хрюкнула. — Тебя я заберу, не парься. Шанель одобрительно хрюкнула. Предательница. — Мне плевать. У меня есть две квартиры в городе. — А квартирантов ты куда денешь? И я, сдаваясь, целовала его. Иногда Максим ошарашивал меня. Например, однажды подвыпивший он клеился ко мне, налепив детские наклейки на свои соски. Я тогда приобалдела от его напора и страсти. На каникулах никто не отдыхал. Все расписывались в журналах, заполняли КТП, сдавали отчеты о слабоуспевающих, скучали на педсоветах, проводили пробники, возились с электронным дневником. Уставшее лицо Максима, замечавшего меня выглядывающей из кабинета, менялось: серьезный взгляд блистал, поджатые губы подергивались, тяжелые плечи распрямлялись. Он ловил меня на перерывах и не отпускал. Максим зарывался в мои волосы, вдыхая аромат свежей и чистой головы, помытой не шампунем «Сила цемента и бобра» три в одном. — Ты бы любила меня, не будь у меня руки? Сперва я не врубилась. — Эм. Чего молчишь? — Он сжал меня покрепче. — Ты бы влюбилась в меня, если бы я был псом? Что за глупые вопросы? — Я бы тебе понравился с волосатой грудью? Представим, что я перемотала кассету на следующий кадр, где Максим, подуспокоившись, пришел в себя. Он попрятал красные ручки. — Хватит проверять тетради! Удели мне немного времени. Поехали в ресторан со смотровой площадкой! Без разницы. Буду проверять черной или синей. Недовольный Максим просидел передо мной со сложенными на груди руками до полуночи. — Обещай, что завтра ты не будешь проверять домашку и пойдешь со мной ужинать. — Обещаю. Буду проверять контрольные. На краю нашего микрорайона располагалась школа №6, которая была полной копией школы №13, разве что уменьшенной ее версией. Я шутила, что они сестры. Обе школы были построены по одному чертежу. Кабинеты информатики, истории и обществознания, русского языка и литературы, английского языка, математики, химии, физики, биологии, трудов и ИЗО находились в школе №6 там же, где и в школе №13, будто младшая сестра школа №6 подражала старшей сестре школе №13. — Увольняйся, — просил Максим, — моих денег хватит, чтобы обеспечивать нас троих. — Его, меня и Шанель. — Я хочу быть финансово независимой. — Ты получаешь доход со сдачи двух квартир. И про деньги Дэниела не забывай. — Я люблю свою работу и своих учеников. Уяснил? Не донимай, милый, иначе тебя ночью ждет диван, а не мягкая кровать и теплая я. Смерть Анастасии Заворотнюк застала меня врасплох. Моя богиня продула раку. В старости, если я узнаю, что неизлечимая болезнь отебрет у меня память, ноги, волосы, мозг, зрение или слух, я не колеблясь совершу суицид, распрощавшись со всеми. Я от руки напишу неприличное последнее письмо, в котором оскорбила бы кого только можно, и отошлю копии. Я бы не позволила себя забыть. Максим утешал меня, когда я горевала. Тая в его нежности, я передумала умирать в овраге, заросшем рябиной. Анастасия Заворотнюк в каком-то роде воспитала меня. Без ее персонажа в «Моей прекрасной няне» я бы выросла неполноценной, как картина без затерявшегося пазла. В педагогике я придерживалась взаимоотношений няни Вики и ее детей. Ни штиль, ни цунами. Быть на одной волне — вот, что важно. Остальное не то. Также стоит учесть, что волны накатывают и спадают, поднимаются и отступают, подхватывают и исчезают. Максим сочувственно протянул: — Ты все салфетки израсходовала... — Принеси бумажные деньги. Буду вытирать слезы ими. К моему удивлению и удовольствию, Максим боялся встречи с Хамловскими — моими отцом, невесткой и племянником. Он переживал насчет первого впечатления и неделю репетировал маловероятные варианты диалогов, отрабатывая ответы на каверзные вопросы. Вечер прошел не как я ожидала — гладко. Максим сразил наповал папу, строившего из себя строгого родителя. Он защитил меня, когда отец притворился, будто поднимет руку за то, что я уронила и разбила его любимую кружку. — Молодец, зятек! Не дал доченьку мою в обиду! Прошел проверку. — Он так крепко жал руку Максиму, что я испугалась, что мы поедем в трампункт. В машине я поцеловала Максима и намекнула: — Кольцо с брюликом красиво бы смотрелось на моем безымянном пальце.