8 декабря 1944 г.
Дорогой Сэм, В этот раз у меня плохие новости. Меня перераспределяют. Я все откладывал и не решался написать тебе об этом — как-то казалось, что если не писать, то оно и не сбудется. Пока не знаю, в какое именно подразделение меня отправят, так что ответить на это письмо ты не сможешь, покуда я не напишу снова и не сообщу где буду. Но уже не в 29-й пехотной, это ясно. Говорят, меня отправят на юг, ближе к Бельгии. Видно там дела плохи. Сэмми, я не хочу уезжать. Сказать об этом здесь я не могу: я должен быть опорой и если еще и я начну жаловаться, все посыплется к чертям. Но: я не хочу уезжать! Мне наши ребята нравятся! Я помню, как ныл и жаловался, когда меня перевели из 104-го, и я знаю, что ты скажешь: привык в 29-й дивизии, привыкнешь и на новом месте — но дело не в этом. Я не хочу привыкать! Я хочу остаться с Джо и Чарли и Эдом и Кевином и Доном и Адамом. Хочу доставать сержанта Мастерса, хочу подкалывать Соренто. Тебе все это, наверное, ни о чем не говорит. Но я хочу служить под Новаком! Он на самом деле [зачеркнуто] Он [зачеркнуто] хороший командир. Да, мы порой не ладили и разногласия у нас бывали, но он очень хорошо ко мне относится — и ко всей роте — и я хорошо отношусь к нему и ко всей роте! И если я уеду… Не знаю, вернусь ли я потом. И не знаю, все ли будут целы, когда все закончится. Если Бейкер лишится кого-то из моих ребят, пока меня не будет рядом, я за себя не отвечаю! Если Бейкер лишится Новака, когда меня не будет рядом… Ладно, ничего. Все в порядке. Все будет хорошо, Сэм. Не волнуйся. Все будет хорошо, мне тут подумалось — прости, прозвучит дико, я знаю, но мне подумалось: если бы я [зачеркнуто] Если бы я сделал что-то ужасное — что-то по-настоящему плохое, чего уже не исправить. Как бы ты к этому отнесся? То есть ко мне. Ты же не оттолкнул бы меня. Если бы со мной все было совсем плохо. Если бы я оказался болен и не мог поправиться. Ты бы — ты ведь не выгнал бы меня. Ты бы остался рядом. Ничего не случилось, кстати, просто подумалось. Просто так решил спросить. Ладно, напишу, как только узнаю куда еду, и расскажу, как там в новой части. Ты следи за собой и береги Джессику. Сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов8 декабря 1944 г.
Приходит время выдвигаться на Гут Хазенфельд. Ночь стоит холодная и тихая. Через тонкие голые ветви над головой просачивается тусклый свет серебристой луны, отражаясь в немногих уцелевших в Косларе стеклах. Кастиэль оставил Дина за час с лишним до наступления, чтобы подготовить роту, и вот время приближается к двадцати двум часам. Большая часть роты уже выстроена и, сцепив за спиной руки, ждет выхода: орудия заряжены, карманы нагружены боеприпасами, и солдаты тихо переговариваются с соседями по строю. — …никогда ведь не знаешь, — говорит Тран капралу Соренто. — Может, мистер Гитлер приехал со специальным визитом в Юлих. Может, мы переправимся через реку, займем город, а он как раз окажется там! — Кевин! — безапелляционно одергивает его Соренто. — Ты правда думаешь, Гитлер объявится на фронте? — Ну, может быть… Типа в отпуске. — Ну да, может быть. Ты Айка столько раз на фронте видел? — Один. — Вот именно. Один… Кастиэль проходит вдоль первой шеренги, затем сворачивает в сторону, чтобы проконтролировать командиров взводов и сержантов, собирающих снаряжение и заканчивающих последние проверки. Он встряхивает рукавом, поворачивает запястье, ловя циферблатом часов лунный свет, и угадывает очертания угла стрелок: двадцать один пятьдесят три. Вот-вот нужно будет собирать в строй последних опаздывающих. Кастиэль оглядывается через плечо посмотреть, не видно ли на улице командования батальона, но пока по дороге снуют только посыльные рот да младшие офицеры. Кастиэль поправляет лямку обвязки. Кто-то за его спиной прочищает горло, проходя мимо, и голос Дина произносит: — Все в порядке, капитан? Кастиэль поднимает голову. — Все замечательно, благодарю вас. — Хм. — Дин оборачивается, шаркая ногой в грязи. Он рассматривает Кастиэля с наигранной задумчивостью. — Держитесь вы как-то… скованно. — В белом свете луны, пробивающемся меж облаками, улыбка у Дина едва заметная, заговорщическая. — Хорошо высыпаетесь, сэр? Кастиэль награждает его испепеляющим взглядом. — Я вполне отдохнувший, спасибо. Дин поднимает бровь. — Вот как? По правде говоря, между бедер у Кастиэля все горит. Болят даже мышцы живота — а задница саднит так, что не описать словами, — но он ни за что не признается в этом Дину. — Немного… сводит мышцы. Ухмылка Дина расплывается в улыбку, и он прикусывает уголки рта, чтобы сдержать ее. — Сочувствую, сэр. Не забывайте о разминке перед, гм… физической активностью. — Идите на хуй, Винчестер, — отвечает Кастиэль без запала. Дин смеется. «Мечтай!» — произносит он беззвучно одними губами. Кастиэль и хотел бы найти на это ответ, да не может. Он чувствует растяжение и жжение, которые оставил после себя Дин, и, если сделать неосторожное движение, боль между ягодиц вспыхивает с новой силой, напоминая обо всем, что было: о впившихся в кожу пальцах Дина, о том, как раскачивались его бедра, о нажиме его члена, о жаре его тела, его языка. Кастиэлю остается лишь укоризненно прищуриться, но настоящего раздражения в этом жесте нет. Улыбка Дина становится шире. Пытаясь направить досаду в русло остроумного ответа, Кастиэль чувствует, как рот сам собой изгибается в улыбке. — Чего вы хотите, Винчестер? — в конце концов спрашивает он. Дин лениво пожимает плечами. — Хотел спросить, где мне и другим медикам надлежит быть во время операции. Кастиэль вздыхает. — Конечно… Третий взвод ваш. Дю Морт — со вторым, Нолан — с первым. С четвертым никто не должен понадобиться, он будет прикрывать нас с тыла. — Да, сэр, — кивает Дин. Кастиэль проглаживает рукой макушку каски. Ее металл холодный и влажный от моросящего дождя, на краях собираются капли и падают на плечи. — Знаете, иногда я был бы не прочь побеседовать о чем-то помимо чертовой роты Бейкер, — вздыхает Кастиэль. Ухмылка Дина возникает снова: на его лице появляется самодовольное выражение. — Хотите поговорить о чертовой роте Дог, сэр? Я слышал, у их капрала Симмонса умелые руки… Это худшая шутка, что Кастиэль слышал за долгое время, но становится смешно. Он молча качает головой. — Я удивлен, что вы в состоянии говорить о чем-то кроме Бейкер, сэр, — добавляет Дин. Кастиэль щурится на него. — У меня есть жизнь вне роты. Я даже пробовал развлечься однажды. — Вы самый не склонный к развлечениям человек, кого я знаю, — возражает Дин, но его губы изгибает улыбка, и взгляд, скользящий по лицу Кастиэля, теплый, мягкий. Наклонив голову, Кастиэль обдумывает замечание Дина. — Я пошутил как-то в 1938-м, — сообщает он. — И окружающие улыбнулись. Дин презрительно фыркает. — Слышал я ваши шутки — не верю ни на секунду! Кастиэль поднимает брови в притворном оскорблении. — По крайней мере, у меня их в запасе больше трех. Дин снова расплывается в улыбке. — Так за что повысили пугало? — Пожалуйста, простите меня. Мне нужно пойти застрелиться… — отвечает Кастиэль, делая попытку уйти. Дин прыскает и ловит его за локоть. — Эй — эй! Ну-ну… — Он тянет Кастиэля назад, заставив того попятиться, и, когда Кастиэль оборачивается, между ними оказывается всего несколько дюймов. Дина это, кажется, застает врасплох: он отстраняется, взяв дистанцию, и предусмотрительно стреляет взглядом по сторонам — на солдат, суетящихся вокруг и передающих друг другу наборы для чистки орудий; на сержантов, распаковывающих ящики боеприпасов и бросающих обоймы тем, кому они нужны. Кастиэль не удосуживается проверить, не наблюдает ли за ними кто-то. У него с Дином осталось три дня: он смотрит на мягкий изгиб нижней губы Дина, на выступающий из-под его волос шрам, на почти прямую линию носа, где, Кастиэль знает, под грязью скрыты веснушки. Их окутывает мгновение тишины посреди суеты батальона, и Кастиэлю хочется поцеловать Дина так сильно, что ноет в груди. Рука Дина падает с его локтя. — Готовьтесь к выходу, — распоряжается Кастиэль, расправляя плечи и поднимая подбородок — возвращаясь в роль командующего. — У нас пять минут. — Да, сэр. — Проверьте шумоизоляцию у новобранцев — чтобы ничего не бренчало и не блестело. И… — Кастиэль колеблется. Он протягивает к Дину руку и в темноте, незаметно нежно касается пальцами его бедра. Больше он ничего не говорит. Дин опускает руку, молча переплетая пальцы с пальцами Кастиэля — костяшки к костяшкам. Его кожа грубая от грязи и камуфляжного крема, ладонь широкая и шершавая. — Да, сэр, — отвечает он тихо. Он сжимает руку Кастиэля и отпускает ее. Кастиэль отступает на шаг. Прочистив горло, Дин поправляет на плече сумку-аптечку. — Разрешите идти, капитан? Ответ застревает у Кастиэля в горле: он хочет сказать Дину остаться. — Разрешаю. Дин разворачивается и уходит в темноту, потерявшись в ней и оставив за собою лишь хруст шагов по замерзшему гравию. Кастиэль отправляется следом к тому месту, где строится рота. Он минует рядового Амриэла, который приветственно поднимает руку, после чего удивленно оборачивается Кастиэлю вслед и спрашивает за его спиной у другого рядового: «Ты раньше видел, чтоб он улыбался?» Но Кастиэлю некогда отвлекаться. В строю в последнюю минуту вводятся перестановки: Харвелла сделали сержантом взвода в третьем взводе, чтобы привнести в обезглавленный взвод хоть какое-то подобие авторитета. Миллигана поставили на его место, а Вирджил теперь работает с сержантом взвода в лице Гарригана. Однако, когда перед строем, сцепив за спиной руки, выходит Кастиэль, суета утихает. Рядовой Чапмэн еще возится с обвязкой при помощи Зеддмора; Дин, Хэнскам и рядовой Гилберт, оглянувшись, вполголоса переговариваются с сержантом Мастерсом в заднем ряду. Тот качает головой, убирая в карман куртки стопку писем. Кастиэль смотрит на часы. Двадцать один пятьдесят семь. Он отчитывает служащих, в последний момент присоединяющихся к строю: «Вы опаздываете! Где вы были?! Если сказано "Выходим в двадцать два часа", значит, в строю надо быть в двадцать один пятьдесят пять — а ну марш в строй!» Затем он ждет, смотрит на часы и снова ждет — и наконец в поле зрения появляется майор Кэмпбелл. Кастиэль выкрикивает приказ «Смирно!» Кэмпбеллу нечего оказывается предложить в части советов или напутствия — как, впрочем, и обычно. Он лишь убеждается, что Кастиэль понимает приказы, и велит роте выдвигаться. Дважды Кастиэлю говорить не нужно. Бейкер как один разворачивается и выходит на север к Гут Хазенфельду. Рота доходит до точки сбора с остальными частями второго батальона, после чего рассредоточивается и наступает быстро и решительно, продвигаясь маршрутами, которые обсудили, повторили и мысленно отрепетировали сотню раз. Четвертый взвод вместе с артиллерийским взводом Авель остается в тылу, чтобы обеспечить огневую базу с расстояния пятисот ярдов. Остальная же рота выходит дальше шахматной формацией, хрустя ботинками по подмерзшей грязи и выдыхая клубы белого пара. Далеко впереди видны исчезающие в ночи силуэты других частей второго батальона. Вторая точка сбора намечена на краю поля за малюсеньким пригорком, отделяющим одну полосу посевов от другой, — единственным подобием укрытия в данной местности. Взвод за взводом, отделение за отделением Бейкер падает животами в грязь и ждет. Кастиэль опускается на колено среди солдат и молчаливыми жестами отдает приказы: «Первый взвод — сюда, второй — в резерв туда, третий — туда, радиста ко мне!» Шурша обвязкой, подбегает Бониади с передатчиком рации в руке. Кастиэль кладет ладонь ему на плечо: «Ждите». Рота погружается во тьму и тишину. Вдалеке видны очертания неприступного Гут Хазенфельда: тени его массивных кубических построек. Напряжение в спине Кастиэля выливается в тупую пульсирующую боль, гуляющую от раненого плеча к локтю и обратно. Кастиэль перехватывает в руках винтовку. Секунды собираются в минуты. Кастиэль смотрит на часы, пряча под курткой фонарик: пятнадцать минут превращаются в двадцать, затем в тридцать пять. Наконец трещит рация и Бониади замирает, после чего отнимает передатчик от уха, наклоняется к Кастиэлю и шепчет: «Чарли, Дог и Фокс — в позициях, готовы к маневру». — Принято, — отвечает Кастиэль. Он жестами направляет командиров взводов в позиции для наступления, затем велит Бониади связаться с Авель, чтобы убедиться, что и та рота готова к атаке. Ожидая ответа, он переводит дух. Бониади передает утвердительный ответ от Авель и новость о том, что Чарли и Дог уже выдвинулись в атаку. Кастиэль смотрит через поле и ничего там не видит. Но момент, когда другие роты вступят в контакт, пропустить будет невозможно. Он слышит, как командиры взводов продвигаются вдоль рядов солдат, шепча: «Готовьтесь, выходим! Готовьтесь, выходим!..» Впереди раздается громкий хлопок и вспышка, кто-то кричит. В поле тут же слышатся выкрики приказов, и немцы открывают огонь. Бейкер вскакивает и бежит. Кастиэль держится с третьим взводом, ближе к его концу, дабы не быть очевидным. Он прижимает к груди винтовку, чтобы она не бряцала, и дышит сквозь зубы. Он не наивен: наверняка заминирован и этот сектор, но, если соблюдать дистанцию и держаться проверенного маршрута, можно минимизировать потери. Кастиэль молча бежит за Зеддмором, берет вслед за ним левее, держит темп вдоль забытой гати по краю сектора Авель. В темноте видны движущиеся силуэты: первый и второй взводы справа, рота Авель слева — так же разбитая на взводы и отделения. Напряжение все сильнее сковывает грудь, но Кастиэль не дает ему власти. Он не сбавляет скорости. Наконец ночь озаряется вспышками со стороны отвлекающего штурма: в воздухе трещат выстрелы, слышен первый глухой удар немецкого 88-миллиметрового орудия. Кастиэль сглатывает, глазами ища снаряд в небе, словно может проследить в темноте его невидимую траекторию. Снаряд взрывается ослепительной белой вспышкой. Кто-то в панике кричит — высоко, как ребенок. Даже издали Кастиэлю слышен призыв медика. Они уже в трехстах ярдах от Гут Хазенфельда, когда взрывается первая мина. Она детонирует с горячей белой вспышкой, освещающей поле боя, как вилка молнии. Наступивший на мину солдат падает с гулким криком, и Кастиэль понимает, что с этого мгновения у отряда есть считанные секунды. Первая… «Вперед, вперед!» — кричит он, перекрикивая отчаянный призыв медика. Вторая… Он прибавляет скорости, так что протестуют ноющие мышцы бедер. Третья… С позиции пулеметчика глубоко в стене Гут Хазенфельда и из заколоченных окон за нею трещат очереди. Одна из них разрывает Весталлу грудь и руку, оттолкнув его в грязь. Раздается глухой хруст, и под спиной Весталла взрывается вторая S-мина. — В укрытие!.. — кричит Кастиэль, но Весталла это уже не спасет, и Чапмэну осколок шрапнели уже разрезал щеку и подбородок — и еще два человека дальше в строю успели получить пули в живот. Некоторые, как Кастиэль, не ищут укрытия на земле, предпочтя риск попасть под пули тому, чтобы нарваться на мину. Упав на колени или пригнувшись, они открывают ответный огонь. Бейкер вытягивается из шахматного строя в разреженную вереницу, медленно и с остановками надвигающуюся на Гут Хазенфельд. Кастиэль отдает через Бониади приказы по рации: «Отделениям — продвигаться поочередно, обеспечивая друг другу огонь прикрытия! Четвертому взводу — открыть огонь по пулеметной позиции в трехстах ярдах, дать дыму и готовиться переводить огонь по команде!» Они продолжают продвигаться вперед. — Идем, идем!!! — кричит Кастиэль, пригибая голову из-под трещащих пулеметных очередей. Дюрранта отбрасывает на спину пуля в горло. Несколько пуль пробивают локоть Шредеру, и он падает в грязь со сдавленным вскриком. Кастиэль оборачивается, зовет: «Медик! Дайте медика!» — и они с капралом Соренто подбегают к кричащему и бьющемуся на земле Шредеру. В земле слышен приглушенный хруст, и внутри у Кастиэля все сжимается. В воздух подпрыгивает S-мина и разбивает Соренто колено. Кастиэль отшатывается: инстинкт побуждает его упасть на землю, но кругом минное поле, и все, на что он отваживается, это съежиться на корточках, прикрывшись рукой от взрыва. Несколько секунд спустя Кастиэль поднимает голову и, едва отваживаясь вздохнуть, встает на дрожащие ноги. Он открывает рот, чтобы снова окликнуть медика, но рядом уже оказывается Дю Морт с грязным рулоном бинта в руке. — Сэр, я все сделаю! — кричит он, перекрикивая оглушительный треск пулеметов. Кастиэль кивает и пускается бегом. Он бежит, словно сквозь бурю, пригнув голову и защищая локтем лицо от пуль немецких пулеметов. Он нагоняет свой отряд, ушедший уже ярдов на двадцать вперед: добегает до солдат, что сидят на корточках или, расхрабрившись, лежат в снегу, обеспечивая подавляющий огонь для продвигающихся вперед отделений. В этот момент впереди раздается низкий заикающийся удар. И еще один. Дыхание Кастиэля спотыкается. Он сглатывает поднимающийся внутри ужас и кричит: «Вперед, быстрее!» Первый снаряд падает в самую гущу людей и разрывает ряды второго взвода. Рядового Литца отбрасывает назад так, словно он ничего не весит. Шрапнель срезает Веберу ногу поперек голени, пробивает каску Латтимера, врезается глубоко в ключицу Уоррену. Впереди раздается еще один глухой удар, и Кастиэлю остается лишь гадать в панике, какая судьба постигла роты, взявшие на себя отвлекающий штурм. Неужели Чарли и Дог идут вперед беспрепятственно, пока Авель и Бейкер принимают на себя основной огонь? Или же все пошло совсем не так, как было задумано? Кастиэль понимает, что все идет не по плану, но не может судить, насколько они близки к катастрофе. Снаряды падают и падают, земля вокруг рвется. Кастиэль припадает на корточки и кричит радисту: — Вызовите Чарли и Дог! Скажите, чтоб прорывались, пока немцы сосредоточены на нас! — Если основными нападающими немцы считают именно роты Авель и Бейкер, то это лучший шанс взять Гут Хазенфельд, что у них был, и еще раз такой шанс вряд ли выпадет. Присев рядом с третьим отделением второго взвода, Кастиэль находит в куртке бинокль. Он всматривается в темноту, туда, где вспыхивают выстрелы и слышны удары минометов. На данном этапе менять план уже поздно: Авель и Бейкер идут по краю левого фланга, пока остальные части обеспечивают прикрытие, и вариантов, как пересечь открытое поле, для двухсот человек не так уж много. Кастиэль прослеживает прогресс роты относительно вражеских позиций: первый взвод сдержан артиллерийским огнем, но третий и один из штурмовых отрядов Авель неплохо продвигаются к цели. Им нужно лишь подобраться ближе, получить хоть какую-то защиту от вражеских пулеметчиков, и тогда они смогут прорваться. Выглядит не так уж сложно. При взгляде на стену в двухстах ярдах впереди Кастиэль чувствует тошноту от тревоги. Он сглатывает ее и уверенно убирает бинокль обратно в куртку. — Бониади! — зовет он, обернувшись. — Вызовите 747-й, узнайте, нельзя ли позаимствовать у них зенитки для пулеметных позиций у стены! И запросите статус Авель: у Бейкер-три потенциал прорваться за позицию противника и установить точку сбора три! — Да, сэр! Кастиэль снова смотрит вперед. — Зеддмор, где командир вашего отделения? — спрашивает он у рядового, затаившегося рядом в грязи с винтовкой у плеча. Зеддмор поднимает голову от приклада. — Я, сэр! Кастиэль моргает. — Что?.. — Сержант Гарриган выбыл, сэр! Что нужно? Черт… Не то чтобы Кастиэль не доверял Зеддмору — просто тот никогда не демонстрировал лидерских качеств. Однако, глядя на ряд испуганных новобранцев за Зеддмором, Кастиэль понимает, что лучшего не найти. — Возвышенность в двадцати пяти ярдах видите? — Да, сэр! Очередной снаряд врезается в землю и поднимает толстый столб черного дыма. Кастиэль и Зеддмор припадают в грязь. — Продвигайтесь туда попеременными группами, оттуда обеспечьте агрессивную огневую базу! Нужно поумерить пыл немцев, иначе мы никуда не сдвинемся. Несколько мгновений Зеддмор, застыв, смотрит на свою винтовку, словно никогда ее раньше не видел. Затем делает глубокий вдох. — Есть, сэр! Кастиэль ободряюще хлопает его по спине, вскакивает на ноги и бежит. Он держится с третьим взводом. Первый и второй в состоянии справиться без его присмотра; третий же не только остался без командира, но и находится в оптимальной позиции, чтобы прорваться за линию обороны немцев. — Этеридж — ко мне! Продвигайте людей вперед! Кастиэль приказывает первому отделению продвинуться на двадцать ярдов прямо; второму и третьему — попеременными перебежками к небольшим краевым постройкам, где можно будет укрыться. Если двигаться быстро, они смогут взять позицию без больших потерь: минуют зону поражения внешних пулеметных позиций и наконец получат возможность для дефиладного огня, чтобы оказать давление на противника. В этот момент слева от Кастиэля в бедро рядового Блейка вонзается шальная пуля. Блейк издает сдавленный вскрик, нога подводит его, и он падает на землю. Оказавшийся рядом капрал Эйдина набрасывает на плечо винтовку и начинает срезать с ноги Блейка штаны, но даже с расстояния пяти футов Кастиэль видит, что кровотечение артериальное. — Блядь!.. — выдавливает Блейк. — Черт… медик! Мне нужен медик!.. Откуда ни возьмись возникает Дин: запыхавшийся, забрызганный кровью, улыбающийся резкой натянутой улыбкой. Он ловко берется за дело ножницами и темным от крови зажимом, приговаривая: «Вот так, подыши-ка для меня… Сейчас пощиплет, но ты дыши, все будет хорошо…» Он впивается в рану металлом, и Блейк кричит. Кастиэль оборачивается к Этериджу: — Вперед, быстро!!! Отставить подавляющий огонь, его обеспечит второе отделение, вам — добраться до цели, ясно?! Этеридж выкрикивает приказы Харвеллу, и тот передает их своему отделению. Третий взвод разделяется. Пробежав вперед, Кастиэль падает на колено в грязи рядом с рядовым Траном, вскидывает винтовку и стреляет. — Быстро, быстро!!! — подгоняет он людей, перекрикивая оглушительный треск пулеметов и грохот взрывов. Взвод бежит, пытаясь прорваться к цели. Кастиэль быстро и поверхностно дышит сквозь зубы, выдыхаясь от быстрого бега. В какой-то момент он спотыкается, но прежде, чем он успевает испугаться или упасть, кто-то подхватывает его за ворот куртки и бесцеремонно вздергивает на ноги. — Вперед, капитан! — выкрикивает Харвелл — и мгновение спустя Кастиэль налетает на стену. Сбавить скорость некогда: Кастиэль ударяется о бетон, без сомнения заработав синяки, и с облегчением сползает на землю. Запрокинув голову к стене, он силится отдышаться и поправляет каску. — Бониади!.. Вызовите четвертый взвод! Дыму с обоих концов!.. — распоряжается он и поворачивает голову, чтобы отыскать сержантов взвода. — Готовьтесь к маневру, как только будет дым! Харвелл — вы с фланга здания, держите анфиладный огонь на позицию! Этеридж, ваше отделение — по обеим сторонам прохода, чтобы противник не высовывался!.. — Да, сэр! — приходит одновременный ответ, и сержанты убегают, пригнувшись, передавать приказы своим отделениям. Небо над головой — затянутое и обещает дождь; черный дым клубами поднимается в надвигающуюся тучу; минометы грохочут, словно раскаты грома. Выдохшийся, Кастиэль окидывает взглядом простор заминированных полей перед Гут Хазенфельдом. Вдоль всей линии фронта, освещенной вспышками пулеметного огня, видны копошащиеся в грязи люди, раненые, которых оттаскивают прочь. Прямо на глазах у Кастиэля какой-то безликий солдат первого взвода шагает не туда, наступает на S-мину и секунду спустя падает от взрыва, разбрасывающего смертоносные осколки шрапнели. В плечо рядовому Сидоли попадает пуля; еще одна вонзается в каску рядом сидящего солдата, и тот падает на свой Браунинг. Второй взвод вырывается вперед в попытке обеспечить более эффективное прикрытие: они вскакивают, бегут и вновь падают на обледеневшую землю, но в грудь и живот Хьюитта успевают попасть пули, и он валится на спину. — Медик! — кричит Зеддмор, выбегая к нему с винтовкой у плеча — и прямо ему под ноги падает снаряд. Прежде чем Кастиэль успевает моргнуть, гремит взрыв и Зеддмор исчезает в клубе дыма, огня и металла. Несколько мгновений у Кастиэля не выходит вздохнуть. Когда дым рассеивается, не видно даже останков — господи… Их ряды редеют с пугающей скоростью, и Кастиэль не знает, сколько еще они смогут продержаться. — Бониади, ко мне! — кричит он. Как только подбегает уворачивающийся от пуль Бониади, Кастиэль требует: — Отчет о статусе Авель? — По большей части их сдерживают, как и нас, сэр, но первый взвод может продвинуться, чтобы поддержать наступление нашего третьего. Четвертый взвод выплевывает из тыла снаряды легкой артиллерии, из кратеров поднимается красный дым, прочерчивающий путь до вражеской пулеметной позиции и ярко клубящийся на фоне металла и бесцветного неба. Раздается ответный глухой двойной удар немецкого 88-миллиметрового орудия, и Кастиэль вжимается в стену. Свист нарастает, превращаясь в визг. — Хорошо, давайте их сюда! — кричит сквозь шум Кастиэль. — Мы возьмем пулеметную позицию, если они прикроют нас с флангов! — Принято! — Бониади хватает передатчик. В этот момент в каких-то двадцати шагах рвется снаряд, их накрывает густым дымом, и в предплечье Бониади вонзается осколок шрапнели. Бониади дергается, вскрикнув, рукав его куртки тут же вымокает от крови. — Ох, блядь… — произносит он дрожащим голосом. — Блядь… капитан… — Тихо, ничего страшного, — отвечает Кастиэль, роясь в обвязке в поисках хоть каких-то средств первой помощи. — Можете пока передать сообщение в Авель? Бониади нетвердо кивает. Пока Кастиэль осторожно пережимает его раненую руку, он поднимает передатчик ко рту другой рукой. — Вызываю Авель-шесть, это Бейкер, прием… Кастиэль оглядывается через плечо, забинтовывая его руку, и c испугом видит, что третий взвод пытается прорваться к противнику практически без поддержки. Кастиэлю нужно быть там. Нельзя вечно нянчиться с радистом: за это время людей разорвет в клочья! В голове стучит: «Нужно отходить, нужно отходить, мы не прорвемся!» — но из батальона приказа отступать не было, а значит надо идти вперед. Кастиэль затягивает бинт на руке Бониади потуже, чтобы вышла одновременно и перевязь, и жгут, хлопает Бониади по плечу и вскакивает на ноги. Он бежит обратно к первому взводу, продвигает их вперед для более эффективного огня по основной позиции противника, разворачивает второй взвод на поддержку третьего и приказывает четвертому взводу перевести огонь и придержать дым. Наконец он отходит в тыл, откуда виден стрелковый взвод Авель, медленно но верно подползающий к немецкой пулеметной позиции, ведя огонь с флангов. Кастиэль бегом возвращается к третьему взводу, тяжело дыша открытым ртом. Все получится, все получится… В этот момент в воздухе начинает чувствоваться легкая вибрация — изменение в атмосфере, похожее на смену температуры, на сгущение грозовых облаков. Поначалу оно ощущается кожей, но затем становится слышен тихий свист, перерастающий в визг, от которого болят уши, и в рев — и внутри у Кастиэля все падает. Он смотрит на Харвелла, не зная, что делать. — Блядь… — шепчет он, застыв в панике. Рядом слышен крик: «В укрытие, прочь с гати, ищите укрытия!» — но укрытий нет, снаряд железнодорожной пушки подлетает с ревом урагана. Единственный выход — отступать, но они подошли к Гут Хазенфельду так близко, что быстро ретироваться из-под обстрела не выйдет. — Блядь… — снова повторяет Кастиэль и срывающимся голосом кричит: — В ук…! Вот Шелли с винтовкой у плеча отстраняется от прицела и делает выстрел, отчего прицел отдает ему по носу. Сбоку от него Гилберт изрыгает из пулемета огонь, так что лента бьет по земле, лязгая, как обозленный зверек. Вот ему помогает Петерсон, уверенно подавая ленту двумя руками. Вот Фонтана в новой каске не по размеру, съезжающей ему на глаза от отдачи орудия. Вот Дойл позади него делает сдержанный вдох всякий раз, когда нажимает на спусковой крючок. Снаряд падает сразу за Петерсоном — и от них не остается ничего. Кастиэль инстинктивно отшатывается от катящихся в его сторону клубов черного дыма и летящей горячей шрапнели. Крик предупреждения умирает у него в горле. Вскинув руку, чтобы прикрыть лицо, он судорожно выдыхает в локоть. Он оглядывается, пытаясь увидеть, дышит ли еще кто-то. Петерсен давится от застрявшего в горле куска металла. Гилберт сжимает руками ногу, которую оторвало ниже колена, побледнев в молчаливом шоке, затем кричит «Медик!» — и Кастиэль отводит глаза. В голове мелькают мысли: вызывать четвертый взвод, приказать перевести огонь для более эффективного обстрела укреплений, дать дыму на доты, после чего дать приказ к организованному отступлению. Если люди запаникуют и побегут, не получив приказа, Кастиэль, не успев оглянуться, останется позади и рота рассыплется. Он пускается бегом туда, где оставил Бониади, минуя по пути Дина, спешащего к пострадавшим от взрыва. Кастиэль на долю секунды встречается с ним глазами, но разговаривать времени нет. Руки у Дина темные от крови. Кастиэль задыхается, силясь сдерживать бушующий в крови адреналин. Они разбегаются в разные стороны. Кастиэль врезается в стену рядом с Бониади, побледневшим от потери крови и дрожащим. Тем временем следующий снаряд уже подлетает, сотрясая бетон за их спинами и заглушая все громозвучным ревом. Кастиэль выхватывает у Бониади передатчик и начинает выкрикивать приказы к отступлению. Удар снаряда выбивает из-под ног почву и поднимает клуб дыма, пенящегося, бурлящего и расползающегося по земле, как живое существо, поглощая все на своем пути. Чаверсу шрапнель отрывает руку у плеча, капралу Эйдине пробивает грудь, отбросив его в грязь, как тряпичную куклу. Он приземляется на S-мину, и она разрывается неряшливым взрывом. Кастиэль выдыхает сквозь зубы и поспешно кричит в рацию: «Бейкер-четыре — шквальный огонь на установленные цели для поддержки отступления! Бейкер-три — отступать попеременными группами ко второй точке сбора!» Приказы розданы, и остается только убираться прочь, стараясь не погибнуть. — Назад!!! — кричит Кастиэль. — Назад, все назад, отступаем! Воздух снова рассекает громоподобный рев снаряда железнодорожной пушки: вибрация от него чувствуется внутри черепа. Кастиэль отчаянно вжимается в стену, и только невольно задержанное дыхание предотвращает готовый сорваться с языка поток ругательств вперемешку с причитаниями. Снаряд ударяет в землю, проделав в стене фермерской постройки поодаль дыру размером с локомотив. Пулеметная очередь вступает снова, и, дернувшись в сторону от пуль, злобно отскакивающих от бетона, Кастиэль понимает, что очередь исходит не от цели, но откуда-то справа сзади. Он вздергивает голову. Их отрезают. Немцы обошли их с флангов и отрезают! — Уводите всех отсюда!!! — кричит Кастиэль, вскинув к плечу винтовку и чувствуя волну ужаса. — Все назад, назад, немедленно!.. Боец за бойцом, отделение за отделением Бейкер разворачивается и бежит. Снаряды летят один за одним, поднимая в грязи клубы огня и дыма, сотрясая землю и разрывая почву вокруг. Вся чертова гать под прицелом противника, и немцы ее окружают. Кастиэль не видит вариантов, кроме как отступать бегом. Они отходят попеременными группами. Энсли бежит, низко пригнувшись от очередей пулеметов. Этеридж кричит своему отделению поторопиться, быстрее, быстрее! Следующий снаряд с оглушительным ударом врезается в землю и взрывается посреди гати, выбросив Богичу в бок осколок шрапнели размером с руку. — Я помогу, не ждите! — кричит Тран и взволакивает Богича на плечо. — Двигайтесь, двигайтесь! — прикрикивает на них Кастиэль. В этот момент вскрикивает и падает от впившегося в бедро веера пуль Харвелл. Кастиэль резко останавливается, но, обернувшись, видит уже бегущего к Харвеллу Дина. — Винчестер, Энсли — эвакуируйте Харвелла! — приказывает Кастиэль и рукой дает сигнал бегущим остаткам второго отделения: — Дайте им огонь прикрытия… — Прежде, чем он успевает закончить фразу, Рэбайн ловит пулю в челюсть. Кастиэль вскидывает винтовку и сам начинает стрелять, прикрывая отступающих, отвлекшись лишь на то, чтобы оглянуться и крикнуть остальной роте: — Все назад — быстро, быстро!.. — В небе уже ревет следующий снаряд. Кастиэль вновь поворачивается к раненому Харвеллу и в этот момент видит, как подбегающий к нему Энсли падает от пуль, попавших ему в лоб и горло. Дин дергается в сторону, прикрыв Харвелла собою, и горло Кастиэля стискивает паника. Нельзя здесь оставаться, это самоубийство. — Винчестер! — кричит он. — Уходите оттуда, оставьте его, мы… Звук его голоса теряется в очередном взрыве. С неба сыплются пыль и мусор, и Кастиэль невольно пятится, прикрыв руками голову. Он теряет Дина из виду в дыму. Вон он — пригнулся в облаке дыма от взрыва в здании сбоку. Дин поднимается на ноги, хватает Харвелла за одежду, чтобы оттащить его, — и господи, на все это уходит слишком много времени… — Винчестер!.. — кричит Кастиэль охрипшим голосом, но прежде, чем он успевает продолжить, на его глазах в левое колено Дина попадает пуля, породив веер темных брызг. У Кастиэля перехватывает дух. Дин издает бессловесный звук — неуместный, скорее от неожиданности, чем от боли — похожий на те, что вырываются у него, когда Кастиэль целует его горло, проводит ладонями по бокам. Нога под ним подгибается. Кастиэль по привычке кричит: «Медик!..» — и умолкает. Блядь, блядь… Он вскидывает к плечу винтовку, готовый открыть огонь, чтобы прикрыть отступление Дина с Харвеллом, но в этот момент рядом падает следующий снаряд, и Кастиэль теряет их в дыму. Не видя их четко, он уже не уверен, что не заденет их. Он дергает туда-сюда винтовкой, вглядываясь сквозь прицел в черные клубы дыма. Вот Дин поднимается на ноги, побледневший; вот он вцепляется в одежду Харвелла — и от него остается лишь силуэт, теряющий форму. Горло Кастиэля стискивает слепая паника. Он отстраненно чувствует, как на бедре подпрыгивает винтовка, и только тогда понимает, что бежит. Он увиливает от взрыва, оставившего воронку где-то правее. Следующий снаряд падает футах в пятнадцати впереди, и Кастиэль отшатывается, прикрыв голову. Взрыв за этим происходит еще ближе — Кастиэль пятится и перестает бежать. Пригнувшись ниже, он слышит вонзающуюся в почву рядом шипящую шрапнель. Рев подлетающих снарядов сотрясает тело, вызывая вибрацию в черепе и звон в ушах. Кастиэль хватает в руки винтовку, словно будучи вооружен как-то сможет сдержать натиск железнодорожной пушки. Но он один, в открытом поле, под пулями и обстрелом тяжелой артиллерии. Кастиэль невольно съеживается с падающим сердцем. Оставаться здесь нельзя: его пристрелят к чертовой матери, и Дин… Дин… Кастиэль роняет винтовку на бедро. — Винчестер!.. Скорее!.. — кричит он срывающимся голосом — потому что больше не может сделать ничего. Дин и есть их медик, и никто не прибежит на помощь ему. Но он ранен и не может завершить эвакуацию, а кругом рвутся снаряды, так что добраться до него нет возможности. — Капитан Новак! — На плечо Кастиэля вдруг ложится рука и дергает его назад. Из дыма проступает лицо первого сержанта Мастерса. — Сэр, первый и второй взводы отведены ко второй точке сбора, готовые выдвигаться дальше! — кричит Мастерс сквозь рев снарядов и грохот взрывов. — Что прикажете… Рот Кастиэля открывается, но слова не выходят. Следующий взрыв пробивает дыру в стене рядом, обрушив на второе отделение град кирпичей и мусора. В горле Чаверса застревает шрапнель, и еще один новобранец извивается в грязи с льющейся изо рта кровью. Сбоку раздается треск пулеметной очереди, и Мастерс съеживается. — Сэр! — кричит он сквозь грохот и шум, прикрывая рукой голову. — Здесь оставаться нельзя! Каковы приказы?! Кастиэль понятия не имеет, каковы приказы. В этот момент раздается треск и свист прямо у его уха, и Мастерса отбрасывает плечом назад. — Блядь! — восклицает тот, прижав ладонью кровоточащую ключицу. Кастиэль понимает, что в Мастерса, наверное, целятся потому, что принимают его за командующего. Потому что Мастерс сейчас держит ситуацию под контролем, а Кастиэль стоит, застыв в бессилии, и ничего не предпринимает. Если оставаться здесь, погибнут все. Вариантов нет. На кону жизни двух взводов — сорока с лишним человек — против жизней двоих раненых. Выбор прост. Простая математика — но Кастиэль взвешивает варианты как равноценные. Он вглядывается в пыль и дым, чувствуя, как земля вокруг содрогается от каждого взрыва, смотрит туда, где в последний раз видел Дина, и пытается разглядеть его снова. Если только дым немного рассеется и удастся различить красный крест на каске, широкие плечи — тогда будет повод задержаться здесь, будет повод рискнуть всей ротой. Но снаряды рвутся и рвутся, и не видно вообще ничего. В ушах звон, очередной осколок металла пролетает прямо над головой Кастиэля, заставив его вжаться в стену, — и он решает. — Отводите всех! — Он заставляет себя сглотнуть все, что бунтует в душе. — Отходим ко второй точке сбора! Бейкер отступает. Рота отходит под ударами снарядов, разбрасывающими вокруг комья земли, под дождем шрапнели, рассекающей воздух и встретившуюся на пути плоть. Позади ухают все новые удары железнодорожной пушки, порождающие новые воронки, руины и кровь. Кастиэль бежит сквозь дым от ближайших взрывов, зажав в руках винтовку. Останавливаться некогда, размышлять некогда. Они берут левее и вызывают поддержку четвертого взвода на остающуюся за спиной немецкую позицию. Рядом с Кастиэлем спешит радист, на бегу передавая в батальон координаты и цели для легкой артиллерии. Кастиэль не сбавляет скорости. Роты реорганизуются, собирая стрелковые взводы, и пересчитывают состав перед новой попыткой атаки. Обводя взглядом отступившие части Бейкер, Кастиэль уже готов спросить «Где остальные?» — и в этот момент понимает, что произошло. Большей части третьего взвода с ними нет. Целый, мать его, взвод оказался отрезан и оставлен в окружении! Но нужно исполнять следующий приказ. Кастиэль исполняет. Они вновь пробуют атаковать Гут Хазенфельд, но ряды разбиты, люди деморализованы, и едва рота успевает продвинуться на пятьсот ярдов, как немцы снова открывают пулеметный огонь. Вдалеке видна дымящаяся после артиллерийского обстрела позиция, где Кастиэль оставил большую часть третьего взвода. Кажется, подойти к ней нет никакой возможности. К часу ночи второй батальон, включая поредевшую роту Бейкер, получает приказ майора Кэмпбелла отходить с западного берега в Кослар. С приказом не поспоришь: Кастиэль ведет приунывшую роту обратно сквозь задымленный воздух и шум дождя. Однако, добравшись до рябых от обстрелов осыпающихся зданий Кослара, Кастиэль тут же без объяснений передает командование Вирджилу и отправляется на поиски начальника оперативного отдела штаба. Кастиэль идет быстрым шагом: его движения сдержанны, плечи подняты и напряжены. Он не видит перед собой ничего и проходит прямо мимо Габриэля, бродящего с блокнотом между ротами и осведомляющегося, как дела в частях. — Капитан Новак, а у вас… — начинает Габриэль, глядя в блокнот — но Кастиэль не замечает его. Габриэль удивленно поднимает голову. — Капитан… Кастиэль? Кас… Кастиэль едва слышит обращение к нему: в ушах еще звон — слабый высокочастотный вой, который то нарастает, то затихает, неравномерно колеблясь в амплитуде с каждым шагом. Отстраненно Кастиэль понимает, что Габриэль — один из его командиров, что это неподчинение. Он осознает это так же, как осознает кровь, высыхающую на лице и руках, — как второстепенную деталь. Он длинными шагами проходит сквозь суету второго батальона: сквозь роты, взводы, перетекающие один в другой, вычисляющие потери, пересчитывающие состав, обсуждающие, что пошло не так. Наконец Кастиэль едва не налетает на майора Кэмпбелла. Кэмпбелл разговаривает по рации. Рядом с ним ждет с футляром карт офицер роты Дог, а Кэмпбелл передает по связи какие-то инструкции или какой-то рапорт. — Сэр… — начинает Кастиэль. Кэмпбелл поворачивается к нему спиной. Он говорит в рацию громче. — Сэр, — повторяет Кастиэль. — Сэр, прошу разрешения… — …прощу прощения, сэр, одну секунду… — Кэмпбелл разворачивается с нескрываемым раздражением. — Я на связи со штабом дивизии, Новак, марш отсюда! — Сэр, прошу разрешения выслать в Гут Хазенфельд еще один патруль! — выпаливает Кастиэль поспешно, пока Кэмпбелл не успел снова поднести к лицу передатчик. — Отказано! Идите займитесь своими людьми, я переговорю с вами позже! Кастиэль отходит. Он отсчитывает десять шагов — уважительную дистанцию — и ждет. После бесконечного ожидания Кэмпбелл наконец завершает переговоры, после чего кратко беседует с офицером роты Дог. Как только офицер уважительно кивает, Кастиэль направляется к ним. — Майор Кэмпбелл, — упрямо начинает он снова и слышит свой голос словно из патефона, нечеткий от статических помех. — Прошу разрешения… — Да еб твою мать, Новак!!! Мы отбываем в два часа — 115-й сменит нас в этой операции, ни к чему… — Прошу разрешения выслать еще один патруль — только один, — перебивает его Кастиэль, готовый повторить столько раз, сколько потребуется. — Не всем батальоном, сэр, — даже не всей ротой. Только один взвод — пара отделений… — Новак, я только что вывел из Гут Хазенфельда несколько сотен человек, чтобы их не разорвало на части! А вы хотите вернуться со взводом! — Сэр… Кэмпбелл безжалостно прерывает его: — Я что-то упускаю?! У вас в рукаве артиллерийский батальон, о котором я не знаю?! Или, быть может, вы лично звонили Эйзенхауэру и за ним имеется должок?! — Нет, сэр, я просто… — Ответ «нет»! Мы уходим отсюда. — Мне пришлось оставить там своих людей, — объясняет Кастиэль твердым голосом, хотя слова имеют привкус желчи. — Я должен за ними вернуться. — Дайте мне их координаты, и я передам 115-му, чтобы очистили этот маршрут и забрали тела. — Они не… сэр! — выпаливает Кастиэль. Кэмпбелл поднимает голову, вздернув брови, и Кастиэль делает вдох, заставляя себя успокоиться. — Они оказались отрезаны. Мы должны… — Я сказал нет, капитан. 115-й с этим разберется. Если они еще там, 115-й их найдет. — Но, если ждать подхода 115-го, может оказаться слишком поздно! Если попробовать забрать их сейчас, у людей еще есть шанс. Мы можем сдержать противника, можем дать нашим людям возможность выйти… — Вы можете гарантировать мне, что в этом патруле не будет новых потерь? Горло Кастиэля сжимается. — Нет, сэр… — Тогда он того не стоит. Оглянитесь, Новак: 116-й на грани коллапса! Мы понесли достаточно урона. — Сэр, я считаю, попытка того стоит — у меня остались там лучшие люди. Мы вернемся до выдвижения, и этот патруль никак не помешает операциям полка, я обещаю! И я понесу полную ответственность за какие бы то ни было потери во время этого патруля. — Кастиэль не озвучивает того, о чем думает: что он организует этот патруль в любом случае, хотя предпочел бы не пойти за это под военный трибунал. Кэмпбелл раздраженно мерит его взглядом. Наконец он говорит: — Один патруль. Разрешаю вам один патруль, но чтобы все ваши люди были на построении, готовые к отбытию ровно в два. Это ясно? Спина Кастиэля обмякает об облегчения. — Да, сэр! Я сам поведу их, так что все будет сделано быстро… — Никуда вы их не поведете! — перебивает Кэмпбелл, обвинительно наставив на Кастиэля палец. — Вы нужны здесь, а не на спасательных операциях. Вы командир роты, бога ради! Ведите себя соответственно! Командуйте, блядь, ротой! — Да, сэр. — Кастиэль отдает честь, готовый уйти, но Кэмпбелл, кажется, еще не закончил. — И, Новак? — Голос Кэмпбелла безжалостен. — Если в два часа вы не будете в готовности — с вашими людьми или без ваших людей — я найду кого-то другого, кто поведет Бейкер дальше в Германию. Это ясно? Кастиэль сглатывает. — Да, сэр. Разрешите… — Марш отсюда! Дважды Кастиэлю говорить не приходится. Он разворачивается и выходит, направляясь прямиком к первому взводу. Он проходит мимо Каина, лицо которого забрызгано кровью. К его плечу медик взволнованно прижимает комок марли. Рядом медсестры из медпункта батальона переносят на носилках раненых для оказания помощи. На дальней стороне улицы Габриэль разговаривает с лейтенантом Эбнером — Кастиэль проходит мимо них всех. Он находит Вирджила. Тот подходит к Кастиэлю с явным напряжением в плечах и со сдерживаемым волнением докладывает: — Капитан Новак, мы начали пересчитывать состав. У нас не хватает как минимум четырнадцати человек из третьего взвода, но, может быть… Кастиэль перебивает его: — Мне нужна стрелковая команда в патруль через пять минут. Кто у нас есть? Вирджил моргает от неожиданности. — Большинство сержантов ранены, либо среди тех, кого мы пока недосчитались… Есть Миллиган… — Сержант Миллиган! — окликает Кастиэль через площадь, оставив Вирджила позади. — Мне нужен патруль в третью точку сбора у Гут Хазенфельда через пять минут. Соберите команду. Возьмите пятнадцать человек — кого сочтете нужным. В первое мгновение Миллиган лишь недоуменно смотрит на него. Затем медленно произносит: — Да, сэр… — Не задавая вопросов, он разворачивается и начинает созывать людей: Амриэл, Хорват, Маклеллан, Хаттон, Тран, Баллард, Хэнскам. Кастиэль отдает им приказы о том, что нужно сделать: вернуться к третьей точке сбора, очистить местность, где были отрезаны третий взвод Бейкер и первый взвод Авель, забрать оставленных людей. Отряд начинает готовиться к выходу. Кастиэль стоит неподвижно, пока люди суетятся вокруг него, как мотыли вокруг фонаря. Они оставляют лишнее снаряжение, затягивают ремни обвязок, проверяют орудия, забирают у остающихся боеприпасы. Кастиэль должен идти с ними. Он сжимает и разжимает пальцы на цевье винтовки. Он проходит сквозь толпу собирающихся и, сам еще не поняв, что делает, вдруг оказывается перед Чарли Бредбери. — Капрал… — начинает Кастиэль — и спотыкается. Бредбери поднимает голову. — Сэр, — отвечает он, увидев, кто перед ним, и, бросив копаться в карманах обвязки, вытягивается перед командиром. — Чем могу помочь? Кастиэль открывает рот, но ничего не выходит. Он не в силах смотреть на Бредбери. С одной стороны рта Бредбери видна запекшаяся кровь; он несет собственную потерю, как носит на плечах ранец. Кастиэль никак не может высказать того, о чем хочет попросить. Он сглатывает. Наконец, после краткой внутренней борьбы, он произносит: — Вы не могли бы… — Вас понял, сэр, — тихо отвечает Бредбери. Кастиэль бросает взгляд на него. Бредбери поднимает подбородок и мгновение удерживает взгляд Кастиэля. Тот кратко кивает вместо дальнейших слов — он не смог бы подобрать их и если бы хотел — и уходит, оставив Бредбери заниматься разбором личных вещей. Кастиэль выжидает в стороне, нервно барабаня пальцами по винтовке, пока отряд не объявляет о готовности, — и отпускает его. Несколько долгих минут он стоит неподвижно посреди дороги, глядя вслед ушедшему в темноту патрулю. Ему кажется, будто Кослар движется вокруг него, деятельно и суетливо, целенаправленно заканчивая неотложные дела. Кастиэлю думается, что он сделался самонадеян. Ведь он знал перед выходом в атаку, что 116-й скоро отведут в резерв: не нужно было бросать на Гут Хазенфельд все силы, позабыв об осторожности. Пытаясь избавиться от ощущения поселившегося под ребрами ужаса, Кастиэль напоминает себе, что не все зависело от него: в операции участвовал весь батальон, операция была одобрена штабом, и никто не мог предвидеть, что все обернется так. Но это кажется пустыми оправданиями. В конце концов Кастиэль уходит с дороги к остаткам роты. Ему еще предстоят дела. 116-й полк отводят к самому Бесвайлеру и Альсдорфу, дабы уступить место 115-му: Кастиэль не уверен, что им делать в тылу, когда на многих участках фронта еще нужна поддержка, но наверняка генерал Герхардт найдет им занятие. Тем временем Бейкер нужно подготовиться к отбытию, а значит Кастиэлю нужно проследить, что лагерь как следует свернут. Солдаты поредевшей роты вытаскивают на улицу ранцы и оставшееся снаряжение, выкладывая их рядами на мостовой по взводам и отделениям, чтобы затем в нужном порядке погрузить в машины. Люди умываются и очищают помещения. Кастиэль делегирует обязанности: Вирджил надзирает за сбором снаряжения перед погрузкой; Этеридж проверяет запасы боекомплектов. Ширли руководит общей описью снаряжения и докладывает, если что-то нужно заменить или починить. Рядовой Никерсон послан в батальон узнать, следует ли роте забрать боеприпасы с собой или оставить для 115-го. Нолан составляет список убитых и раненых. Алистар пересчитывает солдат по отделениям, чтобы понять, скольких людей рота потеряла в общей сложности. Кастиэль записывает данные о вражеских позициях, чтобы передать их выше, в помощь тем, кто придет им на смену. Он начинает набрасывать заметки для рапорта о прошедшей операции, но застревает в том месте, где посланный им на Гут Хазенфельд третий взвод оказывается отрезан в окружении противника. Кастиэль все пытается продолжить, но его почерк — узкий, витиеватый и малопонятный даже в лучшие времена — становится все менее разборчивым, и тогда Кастиэль замечает, что руки сильно дрожат. Блядь… Второпях убрав карандаш и бумагу, Кастиэль решает закончить рапорт позже. В этот момент он замечает вдали сержанта Миллигана, ведущего за собой возвращающийся отряд потрепанных бойцов. Забыв обо всем, Кастиэль вскакивает на ноги и протискивается через потную неорганизованную толпу суетящихся перед отъездом солдат. — Сержант Миллиган! — окликает он и направляется к отряду быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Но он идет — он идет, он спокоен. — Миллиган, где… — начинает он и, приблизившись к отряду, понимает, что Дина с ними нет. — Сэр, мы ничего не нашли, — отвечает Миллиган, но Кастиэль слушает лишь вполуха. Он замечает красные брызги на лице Амриэла, тот факт, что Тран опирается на плечо Бредбери и с его штанины капает кровь, и обильно кровоточащее плечо Хорвата — но ничего этого не осознает в полной мере. Миллиган еще что-то говорит. — Вы ничего не нашли, — прерывает его Кастиэль. — Ни тел, ни жетонов — и это означает, сержант, что люди все еще там! Амриэл и Хэнскам молча переглядываются. — Сэр, — начинает Хэнскам натянуто. — Это было бессмысленно, там… — Позвольте мне об этом судить! — одергивает его Кастиэль. — И я не помню, чтобы спрашивал ваше мнение, рядовой, так что попрошу вас… — Сэр, там полный хаос, — вмешивается Миллиган. — Весь этот сектор под прицелом — мы едва ли могли продвинуться. К третьей точке сбора и близко не получилось подойти. Мы вынуждены были вернуться, иначе… — Оставленных там людей с вами нет — вы их даже не видели. Так чего вы добились? У Амриэла, стоящего за плечом Миллигана, вид такой, словно он вот-вот заплачет. Бредбери стиснул зубы так, что рискует раскрошить их. Миллиган терпеливо отвечает: — Ничего, сэр. — Значит, они по-прежнему там, — заключает Кастиэль, поднимая к плечу винтовку, готовый отправиться туда сам и выполнить задачу как следует. — Значит, они в плену у немцев! Кто-то неуверенно касается его локтя, и, отдернув руку, Кастиэль обнаруживает рядом Вирджила. — Капитан Новак, — обращается к нему Вирджил. В руке у него передатчик рации. — Майор Кэмпбелл на связи — ждет рапорта о ситуации перед выдвижением. — Я свяжусь с ним позднее, — отмахивается Кастиэль и разворачивается в сторону Гут Хазенфельда. — Капитан Новак, через двадцать одну минуту все должны быть построены на площади. Кастиэль останавливается. — Каковы будут приказы? — осторожно спрашивает Вирджил, но Кастиэль слышит в его словах то, что тот вложил в них: предупреждение. — Через двадцать одну минуту, — повторяет Кастиэль. Вирджил смотрит на часы. — Уже через двадцать, сэр. Кастиэль мысленно просчитывает. Девять минут на то, чтобы добраться до сектора, где была вчерашняя операция, еще девять — на то, чтобы вернуться назад. Остается две минуты на поиск пропавших людей — и это если все пойдет по плану: если не случится обстрела, если они не застрянут на минном поле. Слова Кэмпбелла всплывают у Кастиэля в голове. Если он не будет готов к отбытию вовремя, он лишится Бейкер. Рота отправляется ровно в два, готов Кастиэль или нет. И если он не будет готов, роту отдадут Вирджилу, а Кастиэль… Кастиэль не знает, что с ним станет. Возможно, его понизят до лейтенанта, отдадут ему под командование его старый взвод. Может быть, переведут командовать взводом в другую роту. Или вовсе поставят на исполнительную должность где-то в тылу. — Бейкер к отправлению готова? — спрашивает он. — Грузовики ждут — и, насколько я могу судить, снаряжение упаковано в том виде, в каком было перед наступлением. Но люди не знают, что из снаряжения брать, а что оставить для 115-го. Младшие офицеры занимаются этим вопросом, однако первому и четвертому взводам поступили противоречивые приказы и непонятно, кому передать информацию касательно боеприпасов… Значит, Бейкер не готова. Кастиэль чувствует раздражение. Он уже готов сорваться на Вирджила, рявкнуть, что это несложно: всего-то и нужно, что упаковать боеприпасы в ящики для передачи в батальон, рассортировать патроны, пулеметные ленты и артиллерийские снаряды, надписав где надо «Томпсоны» и «Браунинги», и разложить в сумки пустые обоймы и гильзы, чтобы передать их офицерам снабжения… Это сложно, понимает Кастиэль: его присутствие нужно, и нужно еще собрать заметки о раненых и убитых, о запасах боекомплектов, нужно привести в порядок рапорты о позициях противника, чтобы передать их в батальон, нужно отчитаться майору Кэмпбеллу и построить роту — и на все это есть двадцать минут. Времени нет, понимает Кастиэль. Глядя на Вирджила, он наконец возвращается в реальность. На второй патруль времени нет. Оглянувшись, Кастиэль находит взглядом Бредбери: тот молча смотрит на него побледневший и подавленный. — Каковы приказы, сэр? — снова спрашивает Вирджил. Кастиэль все смотрит на Бредбери, словно ищет у него ответа, но выражение лица Бредбери нечитаемо. Кастиэль отвечает, слыша собственный голос будто сквозь стекло: — Готовьте людей к погрузке. — Да, сэр. — Боеприпасы оставить 115-му. Миллиган, возьмите ящик для патронов — соберите со стрелковых взводов только патроны от М1. Хэнскам, вы соберите прочие — от карабинов, Спрингфилдов и так далее. Слейтер, наполните одну сумку колесами Томпсонов, другую лентами Браунингов. Для пустых найдите где-нибудь коробку — у батальона должны быть свободные из-под рационов. Поручите кому-нибудь собрать снаряды с четвертого взвода, поделите пустышки и те, от которых есть польза. Вирджил, найдите Этериджа, Ширли и Нолана, узнайте, как дела с рапортами о потерях, снаряжении и боекомплектах, затем доложите мне. Остальные — пройдитесь по рядам снаряжения и убедитесь, что вещи ваших взводов собраны. — Есть, сэр. Подчиненные торопливо расходятся выполнять приказы, и Кастиэль уходит следом, не давая себе времени думать о том, что делает. Он надзирает за сбором и передачей боеприпасов, велит каждому из командиров взводов пересчитать людей, проводит учет снаряжения и сверяет численность роты с цифрами, нацарапанными на клочке бумаге в кармане куртки. «78», — написано на бумаге. Из уст Алистара — пятьдесят пять. Кастиэль в таком оцепенении, что уже не реагирует, а лишь отвечает: «Спасибо». Солдаты набрасывают на плечи ранцы, грузят в машины разведки ящики и холщовые мешки с боеприпасами и рассаживаются по отделениям и огневым группам в заведенные грузовики. Машины тихо урчат двигателями под дождем, пока сержанты взводов направляют людей под брезент в кузова. Кастиэль надзирает за погрузкой, проходя вдоль колонны, чтобы свериться с командирами взводов: первый взвод — готов, второй — готов, четвертый — готов. Остатки поредевшего третьего взвода также в сборе: рота готова выдвигаться на запад к Бесвайлеру. Кастиэль медленно направляется к грузовику, который приметил для себя. Он сбрасывает с плеча ранец, поворачивает его в руках и передает в протянутую руку лейтенанта Ширли, придерживающего крыло брезента. Ширли со стуком ставит ранец позади себя и снова протягивает руку, чтобы помочь Кастиэлю забраться в кузов. Кастиэль хватает его за запястье и позволяет подтянуть себя наверх. Продвинув ранец дальше вдоль скамьи носком ботинка, Кастиэль тяжело падает на свободное место на скамье и опускает руки между коленей. Маклеллан в дальнем конце кузова стучит по металлу кабины, давая водителю знак, что все в сборе, и грузовик медленно трогается. Кастиэль приподнимает край брезента, чтобы выглянуть на покидаемую ими местность: на Кослар, на мусор и беспорядок, оставленные 115-му, на Гут Хазенфельд, бледно дымящийся вдали.10 декабря 1944 г.
Сразу после рассвета начинает падать снег: поначалу мелкими вьющимися снежинками, а затем все гуще, скапливаясь толстым тяжелым слоем на подмерзшей грязи. Бейкер отведена в самый Бесвайлер, где есть горячая пища, возможность отдохнуть и даже оборудованный в темном подвале старого бара временный кинотеатр. Солдаты рады кратковременной передышке: они быстро расселяются по квартирам и уже весело подначивают друг друга, толкаются за место в очереди за хот-догами с кетчупом, пишут письма домой, курят, играют в карты и сплетничают о других частях батальона. Впервые за многие месяцы Кастиэль проживает в относительной роскоши, проводя время за ожиданием вестей от 115-го. Вчера полк должен был выйти в атаку на Гут Хазенфельд без подмоги 116-го. Кастиэль еще не слышал, чем закончилось дело: победили ли они, проиграли ли, отступили ли разбитые и униженные, как пришлось его роте, — но, как бы там ни было, уж наверняка к этому времени они обнаружили… Мысль о том, что Дин еще возможно жив где-то, — единственная тонкая ниточка, не дающая Кастиэлю рассыпаться. Он дождется новостей. Ему все равно, как много времени для этого потребуется. Пока что они занимают квартиры в домах к юго-западу от линии фронта и ежедневно упражняются в переправе через реку, позаимствовав лодочки и плавучие мосты у 121-го инженерного батальона. На них рота снова и снова переправляется через ручей Бройхер-Бах в Альсдорфе, выслушивая окрики офицеров батальона о том, что вести себя надо тише. Зимнее снаряжение пока так и не прибыло, и перспектива не справиться с переправой и вымокнуть в реке ужасает солдат. Поэтому они до крови натирают ладони веслами, а в свободное время в Бесвайлере толпятся вокруг маленьких походных плиток, отогревая посиневшие руки и стараясь унять стук зубов. Кастиэль же занят тем, что дается ему лучше всего: отгораживается ото всех и углубляется в работу. Он вновь реорганизует состав роты, поняв, что, переведя всех младших офицеров в третий взвод, дабы компенсировать отсутствие командира, оставил другие взводы без людей с боевым опытом. Из батальона приходит весть о том, что скоро в роту поступит пополнение, но Кастиэль уже знает, кого получит: кучку новобранцев, которые едва могут отличить ствол от приклада, и, если повезет, нескольких рядовых первого класса. Техников не пришлют, и младших офицеров пришлют от силы троих, и то наверняка без опыта. На данном этапе в роту определят скорее младшего капрала, у которого двоюродный дядя в Вест-Пойнте, чем сержанта, который служил и понимает, что делает. Кастиэль до такой степени занимает себя рутиной, что не замечает течения дней, поэтому поначалу даже не понимает, в чем дело, когда на пути между квартирами четвертого и первого взводов его перехватывает Габриэль с обеспокоенным выражением лица и блокнотом в руке. — Вот вы где, Кастиэль! — окликает его Габриэль с явным облегчением. — Вас-то я и ищу! У меня тут посыльный из 112-го, спрашивает о переводах. Ваши люди готовы? Конечно: прошли отведенные Кастиэлю семьдесят шесть часов. Он безмолвно смотрит, как Габриэль листает блокнот, пробегая глазами по страницам мелкого неразборчивого почерка. — Кажется, от вас у нас был… — Сержант Винчестер, — подсказывает Кастиэль без выражения. Габриэль кивает, опустив блокнот. — Да, точно-точно. Так… — Он… — начинает Кастиэль, но не может продолжить. Габриэль смотрит на него. Прежде, чем Кастиэль находит в себе силы закончить фразу, на лице Габриэля вдруг появляется понимание. — Мы потеряли его. В Гут Хазенфельде, — поясняет Кастиэль. — Черт… — Габриэль вздыхает. Он потирает рукой подбородок, затем шею. — Так… И сколько медиков у вас теперь? — Двое. — Твою мать… — Поколебавшись, Габриэль снова смотрит в блокнот. Кастиэль наблюдает, как он раздумывает, что с этим делать, смотрит на его нахмуренный лоб, изогнутый рот. Как он постукивает по бумаге ручкой. — Ладно, — говорит наконец Габриэль, поднимая глаза. — Я доложу в дивизию, что вам больше некого отдать — придется им найти лишнего медика где-то еще… Все в порядке? — В порядке, — отвечает Кастиэль. Габриэль вглядывается в его лицо, явно неубежденный. — Мне жаль, — говорит он через несколько мгновений слегка неловко. — Насчет… Винчестера. — Он еще… — начинает Кастиэль. — Он объявлен пропавшим без вести, но… Габриэль смотрит на него. — Понимаю, — отвечает он тепло и тихо — и Кастиэль уже слышал у него этот тон. Этим тоном Габриэль общается с рядовыми, с надеждой спрашивающими, вернутся ли они домой к Рождеству, с контуженными солдатами с кровавым месивом вместо ног, говорящими: «Но я поправлюсь. Я еще буду сына на себе катать!» — Конечно, — добавляет Габриэль. — Мне пришлось оставить его, — поясняет Кастиэль. Ему нужно, чтобы Габриэль понял: он не сумасшедший. Он был там; он видел, что произошло. Он помнит — и поэтому знает, что все разрешится. — Большая часть моего третьего взвода была отрезана, нам пришлось… Мы не досчитались многих людей, но 115-й их найдет. Габриэль выдерживает паузу — болезненно долгую. Потом произносит: — Наверняка… — Он опускает глаза в блокнот и несколько секунд таращится в бумагу, рассеянно почесывая пальцами под оголовьем каски. Затем делает глубокий вздох и заключает: — Что ж, ладно. Пойду собирать остальных убывающих — увидимся позже. Ничего, парень, — прорвемся! Кастиэль молча кивает. Он стоит, опустив руки и глядя, как Габриэль уходит по дороге в поисках других рот батальона. Кастиэль смотрит на узкую неровную дорожку следов, которую он оставляет в снегу, вскоре теряющуюся в следах посыльных и офицеров, снующих туда-сюда через улицу. На земле образуется грязная слякоть, снег под ногами темнеет. Кастиэль заставляет себя обдумать ситуацию. Ему этого не хочется — хочется закрыться от произошедшего, затолкать все поглубже и накрыть крышкой, — но он вынуждает себя. Он садится на корточки, сложив на коленях руки, и представляет себе, как Дина нашли фрицы. Как раздели его, забрав снаряжение, как вели на допрос. Руки Кастиэля невольно сжимаются в кулаки от незнания, как немцы поступают с пленными, но по крайней мере, должно быть, Дин жив. По крайней мере он жив: его, должно быть, держат где-нибудь в сотне ярдов за линией фронта, и, когда дивизия во главе со 115-м прорвется через Гут Хазенфельд и переправится за Рур в Юлих, его найдут. Невидимая рука стискивает горло Кастиэля. Он заставляет себя дышать через это удушье: его найдут. Кто-то где-то его найдет. Прошло всего несколько дней, а Дина уже будто никогда и не было с ними. Свою обвязку и аптечку он унес на себе, содержимое его оставленного ранца перераспределили между солдатами роты, и даже его глупые анекдоты никто больше не пересказывает, блюдя атмосферу какой-то траурной торжественности. О том, что Дин был здесь, не осталось никаких напоминаний, думает Кастиэль. Он вынимает из кармана руку, поднимает ее к ключице, вспоминая губы Дина на коже, и до боли прижимает два пальца к уже сходящему синяку.17 декабря 1944 г.
В ранние утренние часы уже слышен отдаленный вой люфтваффе, треск пулеметных очередей и резкие выстрелы зенитных орудий. Когда Кастиэль встает, небо еще задымленное. Он застегивает каску и выходит на улицу выяснить, в чем дело. Первым делом он навещает восточный часовой пост, где рядовые Амриэл и О’Шонесси синеют от холода, стискивая в окоченевших пальцах винтовки и утопая по щиколотку в снегу. — Что я пропустил? — спрашивает Кастиэль. О’Шоннесси и Амриэл переглядываются, ожидая, кто заговорит первым. Наконец рядовой Амриэл отвечает: — Точно не знаем, сэр. Нас миновала парочка немецких самолетов. По-моему, их приземлили в той стороне. — Он указывает дальше вдоль линии фронта в сторону сектора 175-го полка. Кастиэль прослеживает направление его руки и смотрит на рваные узоры дыма в небе. В желудке поселяется неуютное ощущение тревоги. — Что-нибудь еще? — Нет, сэр. Кастиэль кивает и оставляет их. В пять утра мир еще темен и тих. Дыхание вьется перед лицом белым туманом. Кастиэль лезет в карман за сигаретой, чтобы чем-то занять руки. Замерзшие пальцы едва справляются с зажигалкой, и на то, чтобы зажечь ее, уходит несколько попыток. Глубоко затянувшись, Кастиэль чувствует, как дым обжигает легкие. Первые объяснения он получает на брифинге батальона. Майор Кэмпбелл выстраивает командиров рот вокруг карты, охватывающей всю Рейнскую область от Эссена до укрепленных пунктов Битбург и Трир на юге. — Вчера утром противник осуществил натиск вдоль фронта пятого корпуса, — начинает Кэмпбелл, проводя кончиком ручки линию вдоль германско-бельгийской границы. — Поначалу мы думали, это контратака, чтобы отвоевать Валершляйд вот здесь, но теперь уже ясно, что операция куда более масштабная. Насколько мы можем судить, поднялась чуть ли не вся немецкая армия. Поэтому 30-я дивизия перемещается южнее, чтобы удерживать фронт там, а 29-й предстоит взять на себя прикрытие бывшего сектора 30-й. Мы в дополнение к нашему сектору будем держать оборону между Кирхбергом и Альтдорфом так что придется рассредоточиться. Однако разведка доносит, что атака из Юлиха маловероятна. Так или иначе, в ближайшее время реку мы не форсируем, так что репетиции переправы отложены: держим фронт. — Так, если мы не ждем атаки из Юлиха, но при этом стоим в обороне, что именно мы делаем? — спрашивает лейтенант Эбнер из роты Фокс, заступивший на место Габриэля. — Удерживаем линию фронта. — Кэмпбелл смотрит на ряд офицеров. — Сохраним регулярную ротацию патрулей — по большей части на этом берегу, но будут и разведывательные вылазки через Рур: собрать данные, взять пленных. Кастиэль поднимает голову. Кэмпбелл уже смотрит на него. Встретившись взглядом с Кастиэлем, он уточняет: — Вражеских пленных. Кастиэль глядит на него в упор и не реагирует. Оторвав взгляд от Кастиэля, Кэмпбелл постукивает пальцем по карте, где предстоит держать оборону. — Что нас ждет, предсказать сложно, — продолжает он. — Может быть, на ближайший месяц будет затишье. Но этим утром один вражеский налет уже случился, так что может и нет. Зависит от того, как пойдут дела на юге, — а это, в свою очередь, зависит от того, как себя чувствует фриц. Если он будет вести себя тихо, нас ждут каникулы. Если же нет, возможны горячие деньки. Мы будем широко рассредоточены, поэтому бдительность терять нельзя. Это означает вдвое больше патрулей, регулярная разведка, бесперебойные коммуникации по батальону и с остальным полком. — Кэмпбелл вздергивает брови. — Вопросы? Кастиэль поднимает руку. — Мы сохраним ротацию между передовой и резервом, или же это рассредоточение подразумевает… — Именно: всем придется вернуться на старые позиции и окопаться. Кастиэль кивает. — Выходим завтра, не раньше шести часов, чтобы не мешать уходящим на юг, — так что время на сборы есть. — Кэмпбелл обводит взглядом присутствующих. — Еще что-нибудь? Ответом ему служит тишина. Кэмпбелл расправляет плечи. — Тогда это все. Возвращайтесь в части, составьте новый график дежурств и патрулей на ближайшие дни, удвоив ротацию, и, когда пора будет выходить, я пришлю посыльного. Все свободны. Командиры рот отдают честь, разворачиваются как один и уходят — все, кроме Кастиэля. Он остается стоять, расправив плечи и глядя в точку мимо головы Кэмпбелла, и ждет. Майор Кэмпбелл складывает карту и перелистывает документы, сложенные на ближайшем ящике, что-то ища. Проходит несколько долгих секунд, прежде чем он замечает Кастиэля. Кэмпбелл издает недовольный звук. — Вас отпустили, Новак. Вы почему еще здесь? — Разрешите обратиться, сэр. Кэмпбелл бросает на него краткий взгляд, продолжая перебирать бумаги. — Разрешаю. И ради бога, вольно… чего вы хотите? Кастиэль меняет позу, но не расслабляется: его плечи напряжены так, что дает о себе знать старая рана. Он расстегивает каску и снимает ее обеими руками, прочищает горло. — Я хотел спросить, нет ли новостей от 115-го. — Не первоочередная проблема для меня, Новак. — У Бейкер двадцать три человека числятся пропавшими без вести, — возражает Кастиэль. — Плюс служащие Авель, которые также не смогли отойти и… — Он спотыкается. Затем заключает: — Так что простите меня, сэр, но для меня эта проблема важная. — Последнее, что я слышал, это что 115-й взял позицию несколько дней назад. Они все еще очищают ее. Их основная задача — проанализировать перехваченные данные, допросить немецких пленных и попытаться понять, что замышляют фрицы на юге. После этого — и только после — кто-нибудь, вероятно, свяжется с нами по поводу обнаруженных останков. — Останков… — повторяет Кастиэль ослабшим голосом. — Но они… — Никого еще не опознали, Новак, не бегите впереди паровоза. — Но должны же быть жетоны… — Я уверен, они догадаются проверить жетоны, капитан. Моя шестилетняя племянница умеет читать — наверняка и в 115-м кто-нибудь владеет этим навыком. Что-то твердое неприятно застревает в горле Кастиэля. — Если бы они могли только проверить как следует… — Господи, ну что мне сказать вам, Новак?! — рявкает Кэмпбелл. — Там кровавая баня была! В последний раз, когда я был там, там и опознавать-то было толком нечего. Тел было больше, чем жетонов, и некоторые идентифицировать можно было разве что по руке. Вы кого-нибудь из своих узнаете по руке? Кастиэль чувствует тошноту. — Вот и я так думаю. Я понимаю, что в этом мало конкретики, но пока у нас больше ничего нет. Скажем так: они либо мертвы, либо у немцев. — Кэмпбелл наклоняет голову набок. — Я знаю, что предпочел бы я сам. Кастиэль боится, что, если заговорит, голос предаст его. Он отрывисто кивает. Кэмпбелл снова смотрит в бумаги, агрессивно упорядочивает подшивки мятых рапортов и, облизав палец, перелистывает страницы. — Что-нибудь еще? — спрашивает он, не поднимая глаз. — Нет, сэр, — отвечает Кастиэль. — Вы свободны. — Да, сэр. Прежде чем Кастиэль успевает развернуться и уйти, Кэмпбелл прочищает горло. — Новак! — окликает он, по-прежнему не поднимая взгляда от бумаг. — Да, сэр. — На вас вины нет. — Кэмпбелл делает паузу. — Чтоб вы не сомневались. — Да, сэр, — отвечает Кастиэль. Он надевает каску и выходит на пронизывающий холод. Пейзаж уныл, вокруг берет свои права зима. Небо над головой серое, облака рваные и грязные, как потрепанные перья, как зола, тонким слоем размазанная по холсту. Снег идет уже днями, накапливаясь на земле и затрудняя ходьбу. Кастиэль запахивает плотнее куртку, спрятав руки в рукава. Неподалеку рядовые Сидоли и Баллард передают друг другу дымящуюся кружку. Дорогу переходит цепочка только поступивших новобранцев, чьих имен Кастиэль еще не выучил: они держат в охапках еще не разобранное выданное им снаряжение. Группка солдат из первого и второго взводов сгрудилась вокруг костерка, разведенного в выбоине на дороге, и тихо переговаривается. Кастиэль стоит неподвижно под падающим снегом и пытается сообразить, что делать с только что полученной информацией. Он рассеянно наблюдает за приближением обескураженного на вид Хэнскама к столпившейся у костерка группе курящих. — Блядь, слышали про Глена Миллера? — спрашивает Хэнскам. — А что с ним? — бормочет сержант Миллиган, не поднимая головы и не вынимая изо рта сигареты. — Не явился на концерт в Париже. Рядовой Хаттон усмехается. Сунув руки глубоко в карманы куртки, он сутулит плечи в попытке защититься от холода. — Ленивый ублюдок, — ворчит он. — Нам, значит, на работу каждый день ходить надо… — Погоди, когда? — перебивает его рядовой Никерсон и лупит Хаттона в живот. — Заткнись, Джордж… — Пятнадцатого. Вылетел из Англии, но во Францию самолет так и не прибыл. Все в группе разом умолкают, понимая, что это значит. Пламя между ними трещит и колышется, отбрасывая дрожащий рыжеватый свет на ботинки и вытянутые руки солдат. Миллиган первым произносит: — Черт побери… — Так, что, он просто… — Вчера объявлен пропавшим без вести, но… — Хэнскам умолкает, пожав плечом. Никерсон бранится себе под нос. — То бишь пиздец ему. — Не обязательно, — вставляет Амриэл, но голос у него неуверенный. — Кто знает… Может, его самолет сел где-то в Голландии… Может, еще объявится через пару недель, гадая, куда запропастился его оркестр. — Амриэл выдавливает нервную усмешку. — Да ладно! — пренебрежительно одергивает его Хаттон. — Все знают, что «пропал без вести» — это кодовая фраза, когда останков не хватает на мешок для трупа. — Ты выбирай выражения! — Голос звучит настолько холодно и резко, что Кастиэль не сразу опознает в нем Бредбери. Кастиэль никогда не слышал у него таких интонаций. — У нас там люди остались, пропавшие без вести, — хорошие люди, мои друзья! — продолжает Бредбери, едва сдерживая гнев. — Имей уважение! По крайней мере, у Хаттона хватает ума замолчать. Он угрюмо отворачивается от огня. Остальные, притихнув, неловко переминаются с ноги на ногу и прочищают горло. Наконец Никерсон замечает: — Ну, я и не любил никогда «Chattanooga Choo Choo»… — Мудак ты, — отвечает Бредбери, встает и уходит. Он проходит мимо Кастиэля, стоящего в стороне и лишь вполуха подслушивающего разговор, и заметив его, останавливается посреди тротуара. На краткое мгновение что-то в лице Бредбери смягчается. — Капитан, — приветствует он. Кастиэль наклоняет голову. — Капрал. Бредбери направляется дальше. Уже когда он отошел шагов на пять, Кастиэль, вдруг, поддавшись порыву, окликает его. — Вы правда думаете… Бредбери оборачивается. — Сэр? Кастиэль закрывает рот. Его взгляд соскальзывает с Бредбери вдаль, за границу сектора Бейкер, откуда доносится угрожающий треск пулеметной очереди. — Вольно… — отвечает Кастиэль. Несколько мгновений Бредбери смотрит на него, явно неубежденный этой сменой курса. Но они не друзья и сейчас не время и не место искать общий язык, поэтому в конце концов он отвечает лишь: «Да, сэр» — и уходит. Вокруг костра, откуда ушел Бредбери, идет спор на повышенных тонах о том, конченый ли Хаттон бессердечный ублюдок, но Кастиэль не слушает. Его рука сама собой поднимается к шее, пальцы проскальзывают под воротник, прижимая бледнеющий кровоподтек. Кастиэль впивается в него с силой, словно разрабатывает узел в мышцах, но ничего не чувствует — быть может, лишь легкий дискомфорт, но никакой боли. След сошел. Кастиэль не отпускает его, нажимает пальцами сильнее, пока не начинает ныть мышца. Он вспоминает губы Дина, его язык, ощущение зубов на коже.19 декабря 1944 г.
Кастиэль берет ручку. Он заставляет себя заглушить эмоции. «Уважаемый мистер Джон Винчестер», — начинает он. Он уже написал семнадцать точно таких же писем — с соболезнованиями, с объяснениями, что произошло, о том, как взвод был отрезан и попал в окружение, — но впервые при этом чувство такое, словно он перечисляет свои личные ошибки. «С сожалением сообщаю вам, что ваш сын Дин Винчестер, техник четвертого ранга, объявлен пропавшим без вести во время операции по…»23 декабря 1944 г.
— Бросайте все, что не нужно, — с собой только обвязки и боеприпасы, все остальное оставить! — командует Кастиэль, набрасывая на плечи собственное снаряжение. — Через пять минут быть возле меня, готовыми к выходу! — Да, сэр! — звучит в ответ хор, и солдаты не раздумывая сбрасывают ранцы и сумки и заряжают винтовки. День за днем свыше приходят приказы удерживать все более широкий участок фронта, и все больше подразделений уходит на юг сдерживать контратаку немцев. Серьезность ситуации становится все очевиднее по мере того, как города, занятые союзниками, их опорные пункты и плацдармы один за одним поглощаются наступающими немецкими войсками. Тем временем все, что остается роте Кастиэля, это высылать патрули, следить за линией фронта и предпринимать агрессивные вылазки на вражескую территорию по мере возможности. План действий на сегодня — захватить пленных из окраинных зданий Юлиха за рекой. Они переправятся через Рур в одной из лодок 121-го, организуют на том берегу точку сбора. Там разделятся на три группы: два отделения поменьше расположаться так, чтобы образовать перекрывающиеся зоны огня, и будут ждать приказа обеспечить прикрытие. Штурмовая же группа продвинется к небольшому строению на окраине Юлиха, где часовые роты Изи в последние дни засекли частые перемещения немцев. Они очистят здание, возьмут столько пленных, сколько смогут увести, — майор Кэмпбелл надеется на троих — и уйдут быстрым маневром с фланга, чтобы избежать захвата врагом. Затем, по сигналу Кастиэля, отделение четвертого взвода, ожидающее на другом берегу, прикроет их отступление артиллерийским огнем. Строго говоря, Кастиэль идти на эту миссию вообще не должен: он должен выслать патруль под командованием командира взвода и нескольких доверенных младших офицеров, а сам сидеть и наблюдать в бинокль — но он берет дело под личный контроль. Он говорит себе, что это из заботы о людях, из желания лично убедиться, что все пройдет гладко. Он притворяется, будто едва ли задумывался о том, что на том берегу они могут найти Дина. Отряд выдвигается в уходящем свете дня под падающим снегом. Лодка ждет, пришвартованная за откосом илистого берега, скрытая от глаз противника. Солдаты кое-как забираются в нее, цепляясь за качающиеся на воде металлические борта. Они репетировали переправу через Бройхер-Бах несчетное количество раз, готовясь к тому дню, когда дивизии наконец дадут добро на взятие Юлиха, но в боевой обстановке все иначе. С их отрядом в двенадцать человек двое инженеров: они сверлят солдат взглядами и сердитыми жестами приказывают садиться быстрее, организованнее, не ерзать — и наконец лодка медленно отчаливает от берега. Кастиэль смотрит на темный блеск речной глади и вспоминает о том, как отчаянно боролся за глоток воздуха в Омахе, как горели легкие, вспоминает панику от страха утонуть. Здесь, должно быть, вода существенно холоднее. Дыхание клубится у рта белым паром, пальцы неконтролируемо дрожат на металле винтовки. Они в полной тишине переправляются через Рур, вцепившись в борта лодки, покачивающейся на волнах течения. Наконец лодка врезается в противоположный берег. Отряд молча поспешно высаживается, как было отрепетировано не раз. О’Шонесси выпрыгивает первым, пробегает вперед и приседает на корточки, вскинув к плечу винтовку. Остальные следуют за ним. Сидоли спотыкается и с плеском оступается ногой в ледяную воду. Кастиэль хватает его за воротник куртки и грубо выталкивает в грязь. Затем Кастиэль и сам поскальзывается, не рассчитав дистанцию, и от кусачего холода речной воды, тут же просочившейся в ботинок, у него перехватывает дыхание. Низко пригнувшись, они быстро пробегают по берегу вслед за двумя другими отделениями. Кастиэль на бегу отдает рукой сигналы: «первая точка сбора — здесь, стрелковые группы — в двойной охват» — после чего в сопровождении своей группы падает на колено за спутанными кустами и низкой каменной стеной сбоку дороги. Они ждут, притаившись. Кастиэль убеждается, что все понимают предстоящий маневр: обойти с фланга за огневой базой прикрытия, быстро взять цель. Амриэлу и Балларду бросить в окна гранаты, затем зайти в здание с Ломбарди в роли переводчика, взять пленных и немедля убраться. Они ждут и ждут. Наконец у Кастиэля трещит рация и слышен голос Этериджа: — Бейкер-шесть, это группа С. Стрелковые группы в позиции, готовы открыть огонь, прием… Кастиэль поднимает передатчик. — Вас понял, выходим. Конец связи. Он дает сигнал своей группе, и они поднимаются на ноги. Быстрой перебежкой, низко пригнувшись, чтобы скрыться за деревьями и выжженными каркасами машин, они приближаются к цели. Цель — это пункт снабжения недалеко от того места, где должен находиться юго-западный часовой пост противника. Когда они приближаются к зданию с обеих сторон, рядовой Джонс бормочет в рацию, что они в позиции. В сотне ярдов за ними группы поддержки открывают огонь на Юлих. Впереди отряда Кастиэля — Амриэл с гранатой в руке. Он дергает чеку, отпускает рычаг, вскакивает на ноги и бросает гранату в окно. Кастиэль инстинктивно отшатывается. В здании слышен панический выкрик и суета — граната взрывается. Со вспышкой вылетают стекла, Кастиэль кричит: «Вперед, вперед!..» — и Ломбарди бросается внутрь. Кастиэль вбегает за ним, врывается в тесную кухню, полную дыма и мусора. Там четверо человек. Один лежит на спине, дергаясь на треснувшем кафеле, и изо рта у него выливается кровь. Еще один уже мертв: его взгляд остекленевший, в лицо вонзилось три куска металла. Двое других еще в состоянии передвигаться. — Hände hoch, keine Bewegung! — кричит Ломбарди, прижав к плечу винтовку и наставляя ее на немецких солдат по очереди. Один из них отползает назад, словно в попытке спрятаться, другой отчаянно тянется к револьверу за кухонным столом. — Эй — эй! Я что сказал?! — Ломбарди отпихивает ногой стул, так что тот скользит по полу и врезается во второго из выживших немцев. — Sofort! Waffen auf den Boden und Hände über den Kopf… Кастиэль держит винтовку наготове, но поднимает ствол вверх. — Амриэл, Никерсон! — зовет он через плечо. — Проверьте остальные комнаты, убедитесь, что нам пулю в спину не всадят! О’Шонесси, обыщите их! Сидоли, займитесь поиском информации! Кастиэль возвращается ко входной двери и выглядывает в темноту на вспышки и шум там, где их прикрывают стрелковые группы. Вдали раздается удар гаубицы, и воздух рассекает свист приближающегося снаряда. Кастиэль ныряет обратно в здание. — Давайте-давайте, готовьте их, пошли отсюда! В здании царит суета: Сидоли переворачивает ящики и разрывает коробки в поисках чего-то полезного, О’Шонесси дергает пленников и выворачивает их карманы, пока те, побледневшие и жалкие, цепляются за свои мелкие ранения. Люди Кастиэля не церемонятся с ними, и, право слово, в глубине души Кастиэлю хочется причинить им боль — за весь ад, через который он прошел, за все, что случилось из-за чертовых немцев, — но он сглатывает этот порыв. — Поаккуратнее с ними… — ворчит он. — И окажите им первую помощь, чтоб не истекли кровью, пока мы их довезем. Сидоли подходит к Кастиэлю с охапкой мятых бумаг. — Не читаю по-немецки, сэр, — не знаю, есть ли тут что полезное, но это все, что я смог найти. — Благодарю вас. — Кастиэль забирает у него бумаги, стряхивает с плеча ранец и, неровно сложив стопку пополам, сует ее внутрь. Он смотрит на часы. Они здесь уже пять минут; Кастиэль рассчитывал закончить все за три. — Ладно, все, пошли! Эти готовы? — Этого мне придется нести, сэр… Следующий снаряд артиллерии, свистя, подлетает уже гораздо ближе. Здание содрогается так, что все присутствующие вздрагивают и стропила над головой кашляют опилками. — Радист — ко мне! — зовет Кастиэль. Как только подбегает Джонс, Кастиэль хватает передатчик. — Это группа Авель, цель взята, готовы идти назад, как поняли? Долгое время на линии тишина, затем сквозь статику приходит нечеткий ответ: — Вас поняли, Бейкер и Чарли готовы… — Ладно, пошли! Никерсон, помогите О’Шонесси с этим… — приказывает Кастиэль, указывая на лежащего на полу пленника, под которым уже растекается лужа крови. Кастиэль первым выходит на улицу. — Назад к лодке, давайте! — Он падает на колено в снегу, наблюдая в прицел, пока солдаты высыпают в темноту. Юлих за ними озаряется вспышками выстрелов и взрывами снарядов легкой артиллерии. Убедившись, что все вышли, Кастиэль нащупывает под горлом свисток и издает свист, громкий и пронзительный. С другого берега Рура открывает огонь четвертый взвод. Снаряды рвутся позади отряда Кастиэля, предотвращая попытки преследования со стороны противника, но из относительной безопасности бункеров и дотов немцы продолжают вести огонь. Вокруг трещат пулеметные очереди, вражеские снаряды свистят над головой и взрываются облаками дыма, разбрасывая иглы шрапнели толщиной с палец. Кастиэль хватает Джонса за куртку, когда тот спотыкается в снегу по щиколотку, и подталкивает его вперед. — Идем, идем!.. Они бегут по снегу обратно к лодке, где их ждут и уже подгоняют инженеры 121-го. Кастиэль не обращает внимания на незнакомые спотыкающиеся фигуры, которых тащат вперед О’Шонесси и Никерсон. Он не смотрит на них. Присев у берега, Кастиэль стреляет в сторону Юлиха, мимо солдат, подбегающих к лодке. — Этеридж, пересчитайте людей! — командует он через плечо, когда последние запыхавшиеся люди забираются на борт. Позади слышны голоса солдат, выкрикивающих свои номера, затем: «Все здесь!» Кастиэль поднимает ствол, запрыгивает в лодку, и инженеры отчаливают от берега. Пригнув головы из-под свистящих пуль, отряд плывет назад в раскачивающейся от быстрого течения лодке, пока четвертый взвод прикрывает его залпами артиллерийского огня. Кастиэль сидит на корточках, придерживаясь рукой за борт, и намеренно не слушает, как Ломбарди прикрикивает по-немецки на военнопленных. Кастиэль не смотрит на них. Когда они высаживаются на дальнем берегу и перебегают в укрытие, Кастиэль рявкает: — Доставьте пленных в Кирхберг! Взять под охрану, снять с них какие есть данные! Я свяжусь с отделом безопасности и вернусь сразу после. Снаружи еще палит артиллерия — и четвертого взвода в пятидесяти ярдах от берега, и вражеская из Юлиха, — так что победу объявлять рано. Они хватают пленных, отходят на безопасные позиции, и Кастиэль выбрасывает все прочее из головы.27 декабря 1944 г.
Два дня назад пришел приказ о том, что 29-й придется защищать область еще на две мили севернее, от Хамерсдорфа до Бармена, чтобы прикрыть отсутствие 2-й танковой — в дополнение к сектору 30-й пехотной дивизии и их собственному сектору. Три полка теперь держат фронт длиной двенадцать миль: они рассредоточены опасно широко. К счастью, немцы, похоже, утратили интерес к нападению из-за реки. После девятнадцатого декабря, когда 29-й пришлось выдержать не меньше двадцати воздушных налетов люфтваффе, в небе тихо, и Юлих похож на притаившегося выжидающего зверя. Новейшим поводом для беспокойства является расползающийся по дивизии слух о том, что немецкие парашютисты высадились в ее тылу и попытаются атаковать сзади. Однако Кастиэль подозревает, что это лишь призванная посеять панику дезинформация вражеской пропаганды. Немецкое радио целыми днями громко вещает через реку — временами передавая любимые песни из дома, чему рота бывает рада, но всегда перемежая их с надоедливой болтовней на тему «Не хочется ли вам домой, мальчики?» Порой это даже забавно — то, как немцы пытаются использовать американский сленг, дабы пробиться к их чувствам, заставить скучать по дому. Иногда немецкие сводки о состоянии американского фронта настолько точны, что по спине Кастиэля бегут мурашки. Он сидит под натянутым брезентом, провисающим под тяжестью снега, и сжимает кружку кофе — такого густого, что впору резать, но кажется, что металл остывает под замерзшими пальцами, а не отогревает их. Кастиэль поднимает кружку к губам и делает глоток. В это мгновение раздается треск винтовки. Кастиэль поднимает голову. Он не слишком напуган: кто-то крикнул бы «В готовность!» до вступления в контакт, и немцы наступают в другом направлении. Увидеть кого-то здесь было бы почти так же удивительно, как увидеть на фронте Бетти Грейбл. — Хэнскам? — окликает Кастиэль. — Кроличий патруль, сэр, — доносится голос Хэнскама из ближайшего к командному пункту окопа. Кастиэль так и думал. — Продолжайте наблюдение. Допив прохладный кофе тремя большими глотками, Кастиэль ставит кружку на землю. Он выживает на кофе дольше, чем полезно для здоровья, но кофеин ему необходим. Пусть на передовой тихо и монотонность дней лишь иногда нарушается красным светом трассера или отдаленной перестрелкой, но Кастиэль на взводе и от усталости тяжелеют веки. Он говорит себе, что слишком занят, чтобы спать, но при этом сидит с пустыми руками, не имея до завтрашнего дня никаких дел. Поднявшись на ноги, Кастиэль пересекает командный пункт туда, где из пустых ящиков из-под боеприпасов сооружена своего рода мебель. Там можно посмотреть на карты и боевые рапорты, не вымочив и без того разлагающуюся бумагу в снегу. Он находит листы, где записал ротацию патрулей роты, и рассеянно пролистывает их, ища, кто вернется следующим (третье отделение второго взвода — в четырнадцать тридцать с северо-восточного часового поста) и кто выйдет на смену. — Сэр, у вас есть минутка? Кастиэль поднимает глаза и видит первого сержанта Мастерса, переминающегося снаружи командного пункта — если у него есть понятие «снаружи», учитывая, что состоит он из одного полотна брезента, натянутого меж деревьями над окопом шире обычного. Мастерс держит в руке мятый заляпанный лист бумаги. Кастиэль откладывает расписание патрулей. — Заходите. В чем дело? Мастерс, пригнув голову, заходит под брезент и спускается в окоп. Он подходит к Кастиэлю за три решительных шага. — Сэр, я цензурировал почту солдат и наткнулся на письмо, которое меня обеспокоило. — Чье? Монтгомери в последнее время стал вспыльчив… Или же проблема в Тейлоре, которого Вирджил давеча застал плачущим в свой паек после прощального письма от возлюбленной — и прямо перед Рождеством… — Винчестера, сэр. Кастиэль застывает. — Оно просто немного странное. Толком и непонятно ничего, но мне показалось, оно может расстроить его близких — особенно учитывая, что они только получат новость… — Покажите. — Кастиэль протягивает руку. Он чувствует дрожь в запястье. Мастерс молча передает письмо. Кастиэль разворачивает его. В первое мгновение он не в силах даже читать. Он только смотрит на знакомый почерк, на его неровный наклон, на угловатые заглавные буквы, на ошибки пунктуации, на смазанные синие чернила там, где Дин, должно быть, держал письмо пальцами. Кастиэль невольно вспоминает его сосредоточенное выражение лица, когда он пишет, как он упирается кончиком языка в уголок губ. «Дорогой Сэм…» — читает Кастиэль. Он скользит взглядом по неряшливым зачеркиваниям там, где Дин торопливо нацарапал что-то, затем поправился; читает о его тревогах, невысказанных вслух. Смотрит на старания Дина храбриться ради младшего братишки, на осмотрительные слова о самом Кастиэле, на витиеватое «хороший командир» вместо чего-то написанного ранее и зачеркнутого. В горле растет комок. Кастиэль доходит до последнего абзаца и понимает, что именно обеспокоило Мастерса. Все в порядке. Все будет хорошо, Сэм. Не волнуйся. Все будет хорошо, мне тут подумалось — прости, прозвучит дико, я знаю, но мне подумалось: если бы я [зачеркнуто] Если бы я сделал что-то ужасное — что-то по-настоящему плохое, чего уже не исправить. Как бы ты к этому отнесся? То есть ко мне. Ты же не оттолкнул бы меня. Если бы со мной все было совсем плохо. Если бы я оказался болен и не мог поправиться. Ты бы — ты ведь не выгнал бы меня. Ты бы остался рядом. Ничего не случилось, кстати, просто подумалось. Просто так решил спросить. Кастиэль смотрит на эти слова до тех пор, пока неряшливый почерк Дина не размывается в одно большое пятно. — Я не знаю, что он имел в виду, — говорит Мастерс, пожав плечами, — но мне показалось, это может огорчить его семью, особенно после того, как они получат новость. После долгой паузы Кастиэль вспоминает, что нужно ответить. — Да. — Я подумал, лучше письмо не отправлять, но хотел получить ваше одобрение. — Оно у вас есть. Мастерс хмурится. — Сэр? — Мое одобрение, — поясняет Кастиэль. — Оно у вас есть. Он сжимает письмо так, что бумага мнется. — Благодарю вас, сэр, — отвечает Мастерс и протягивает за письмом руку. Кастиэль спрашивает вдруг охрипшим голосом: — Что вы планируете с ним сделать? — Думал отдать его Чарли Бредбери. Я знаю, они были близки. — Мастерс колеблется, взглянув на руки Кастиэля, сжимающие письмо, и осторожно добавляет: — Если, конечно, вы не хотите… — Нет, — перебивает его Кастиэль. — Отдайте его Бредбери. — Ему письмо не нужно. Цепляться за напоминания о Дине еще имело бы смысл, если бы его больше не было в живых, но это не так. Кастиэль сует письмо обратно Мастерсу, покуда не передумал. Мастерс одаривает его продолжительным взглядом, как будто сомневается, но говорит только: — Да, сэр. — Он наклоняет голову в подобии салюта. — Разрешите идти, капитан? — Разрешаю. Мастерс убирает письмо в карман и отправляется прочь. Он задевает каской брезент, выбираясь наружу, и скопившийся на брезенте снег осыпается с края. Кастиэль, не шевелясь, молча смотрит вслед Мастерсу. Ему кажется, что чернила с этого письма въелись в кожу рук. Он медленно разминает пальцы и затем, сам не отдавая себе отчета, машинально находит пальцами первый карман обвязки. Запустив руку под смятые пайки и обломки карандашей, Кастиэль нащупывает острый край холодной бронзы. Он вынимает руку, достав вместе с нею спутанную в пальцах цепочку распятия.31 декабря 1944 г.
В двадцать три пятьдесят девять, когда в Рейнской области тишина и спокойствие, Юлих выпускает в воздух оглушительную артиллерийскую канонаду. Кастиэль, бесцельно бродящий по утоптанной заснеженной тропе между ротами Чарли и Бейкер, вздергивает голову. Он сдергивает с плеча винтовку, уже потянувшись к обвязке за обоймой и согнув колени, готовый бежать за командирами взводов, но потом понимает, что канонада все не прекращается и снаряды падают вовсе не на западном берегу, а взрываются высоко в небе россыпью белых и оранжевых искр. Кастиэль опускает винтовку. Кажется, весь фронт 116-го полка затаил дыхание, глядя на этот оглушительный залп зенитных орудий: немцы встречают 1945-й самым впечатляющим салютом, что Кастиэль когда-либо видел. 29-я дивизия устроила нечто похожее по эту сторону реки в Рождество, давая залпы в тишину в честь праздника. Сняв каску, Кастиэль прижимает ее ладонью к бедру. Он поднимает подбородок и вдыхает холодный воздух, запах пороха и пустоту тишины, остающуюся после каждого взрыва. Горизонт сверкает белым, над крышами города медленно клубится дым. Кастиэль смотрит на Юлих, освещенный мерцающим светом немецкой артиллерии, и думает о том, нравится ли Дину представление.12 января 1945 г.
Нынче Кастиэль ходит в патрули в основном, чтобы отвлечься. На линии фронта по большей части без перемен: они высылают саперные бригады, чтобы обезвредить территории вокруг Гут Хазенфельда и Шпортплатц, ходят одними и теми же исхоженными маршрутами через Альтдорф в Бурхайм, время от времени получают известия из батальона о той или иной позиции противника, еще удерживаемой на западном берегу, но их уничтожение не занимает много времени. Большей частью Бейкер сидит в снегу, в скопившейся в окопах слякоти и ждет новостей из Арденн. Кастиэль теперь лишь высылает патрули и пишет рапорты с содержанием «Доложить не о чем. К. Новак, капитан-командующий». От патрулей он уже ничего не ожидает. Он понимает, что вероятность найти пропавших людей при разведывательной вылазке на немецкую территорию примерно такова же, какова вероятность того, что Смид Джолли в нужный момент сумеет поймать бейсбольный мяч. Пропавших без вести придется искать тогда, когда 29-я дивизия вернется в наступление и переправится через Рур для захвата Юлиха. Кастиэль смотрит на другой берег и молится, занимает себя делами и молится, и ждет приказа. Он снимает шарф и сует в карманы поношенные шерстяные перчатки, глядя, как солдаты сбрасывают лишнее снаряжение и готовятся к выходу. Как выяснилось, последние пленные, захваченные с окраин Юлиха, оказались полезны, и оперативный отдел штаба хочет новых. Кастиэль рад бы повиноваться, вот только соотношение зеленых новобранцев к опытным ветеранам в его стрелковом отряде оставляет желать лучшего — да еще и особенно нервный рядовой Макнамара все препирается со своим начальником отделения — и, по правде говоря, Кастиэль просто устал. Они опаздывают на сорок секунд по сравнению с объявленным временем выхода, когда Хэнскам подходит доложить, что все готовы. Со времен Гут Хазенфельда состоялось несколько спонтанных повышений: младший капрал Дональд Хэнскам — одно из них. Кастиэль кивает. — Выводите людей. Хэнскам выводит отряд на открытый участок фермерских угодий перед Руром. Теперь уже все рассаживаются в лодки 121-го отработанными быстрыми движениями. Макнамара чувствует себя несколько неуверенно, и Тейлор молча поскальзывается носком ботинка в воду, но в остальном все проходит безупречно: ни шума, ни всплеска. Над головой серебряной монетой висит луна. Грязные нити облаков то появляются, то исчезают в ее тусклом свете. В нем слегка блестит вода, отбрасывая блики на металлические борта лодки. Вдалеке в окнах Юлиха горят огни. В последние недели обе стороны позволяют себе послабления в шумовой и световой дисциплине. Как немцы, так и союзники знают, где находится противник, и ничего не предпринимают. Пожелай они атаковать, они уже знали бы, куда целиться, но ни те ни другие не атакуют. Каждый держит оборону на своем берегу и ждет. Лодка с толчком врезается в дальний берег, и инженеры подгоняют пассажиров на сушу. Кастиэль прижимает к груди винтовку и спрыгивает на землю. Жестами свободной руки он молча направляет отделения на позиции. После последнего захвата пленных немцы укрепили оборону в северо-западном секторе, где отряд Кастиэля высаживался в прошлый раз, так что на этот раз они причаливают дальше, гораздо ближе к Юлиху. Это более рискованно, но цели возможно достичь только так, иначе придется бродить в темноте под пулями, ничего не добившись при этом. Две стрелковые группы отправлены обеспечивать огневую базу в направлении основного укрепления противника и прикрывать штурмовую группу Авель, движущуюся к старому зданию по основному маршруту. На этот раз Кастиэль остается с одной из групп поддержки. Низко пригнувшись, они быстро окружают цель. Хаттон расставляет треногу своего Бранунинга и убирает руки, давая Пановичу вставить ленту. Амриэл дрожащими пальцами поправляет прицел. Джонс морщится, удобнее усаживаясь в снегу. Кастиэль дышит сквозь клацающие от холода зубы и готовится ждать. Когда уже кажется, что кости смерзлись и кожа посинела, по рации наконец приходит сообщение: «Штурмовая группа в позиции, готовы к выходу» — и Кастиэль снимает винтовку с предохранителя. Палец на спусковом крючке одеревенел от холода. Кастиэль стреляет. Рядом горячо и ярко вспыхивают очереди из пулемета Хаттона, оставляя после себя белые пятна в глазах. С немецкой позиции слышится резкий выкрик. Противник реагирует не сразу: должно быть, он тоже рассредоточен, так как отправил основные силы на юг в Арденны. Но вот в открытых окнах мелькают вспышки и раздается ответный треск пулеметов, а затем и глухой стук артиллерийского орудия. Кастиэль дышит у подщечника винтовки, сжимая и разжимая пальцы, чтобы они не примерзали к металлу, и стреляет, пока не отскакивает горячая обойма. Кто-то кричит по-немецки, и в зданиях по направлению к Юлиху заметно движение. Кастиэль стреляет в окно верхнего этажа, пока подмигивающее оттуда дуло не исчезает, и когда вражеские солдаты вываливают на улицу, он целится в грудь. Это иррационально — даже смешно — но на мгновение, при взгляде на эту суету и мерцающий в окнах свет, Кастиэлю думается, как легко было бы одному человеку проскользнуть незамеченным. Проникнуть в недра Юлиха, найти, где держат военнопленных, нейтрализовать охрану и, уведя людей под покровом ночи, переправить их через реку. Он вынашивает эту идею секунды три, после чего оставляет ее. Вздернув к плечу вновь заряженную винтовку, он снова начинает стрелять. Он гадает, кажется ли Дину, где бы он ни был, будто прибыла кавалерия. Но Кастиэль всегда отличался умением подвести его. Разрывы немецких снарядов поблизости заставляют Кастиэля вздрагивать, так что палец дергается на спусковом крючке. Кругом летит шрапнель — неприятно близко — и Кастиэль оборачивается к цели: господи, ну сколько времени нужно, чтобы взять троих пленных? На позициях в окнах появились новые люди, и все больше солдат противника вываливает на улицу. Вражеский огонь набирает интенсивность, и Кастиэль оценивает обстановку. Окна здания; вспышка у земли левее оси, в том месте, где, должно быть, находится дот в подвале; и еще одна на три пальца левее. И Кастиэль все не спускает глаз с крыши, так как появление там снайпера — лишь вопрос времени. Следующий снаряд попадает совсем уж близко, так что Кастиэлю приходится съежиться в снегу от летящих во все стороны грязи и металла. Нужно отступать. Он оборачивается и зовет Джонса. — Свяжитесь с Бредбери, дайте мне статус по пленным! — Прижавшись к земле, он поворачивает голову и отдает приказ: — Группа Чарли, отойти на пятьдесят ярдов! Берите левее, готовьтесь к отступлению!.. Он щелкает предохранителем, хлопает ладонью по обвязке, проверяя, что все на месте, и сжимается от дождя шрапнели из разорвавшегося в пятидесяти ярдах очередного снаряда. — Пошли, пошли, пошли! — кричит он, и один за другим люди вскакивают на ноги. Они бегут, поскальзываясь на замерзшей грязи. Снаряды летят им вслед, пули кусают за пятки. Баллард вскрикивает и спотыкается, когда очередь пробивает ему бедро. Прежде чем он успевает упасть, Хаттон подхватывает его плечом под руку и тащит за собой. Они уже в меньшинстве: отряд прикрытия из восьмерых человек против окраины целого вражеского города. Чем дольше они замешкаются, тем больше солдат придет на подмогу противнику и тем больше вероятность, что Кастиэля с его людьми убьют. Снова припав к земле от взрыва, Кастиэль вскидывает винтовку и делает два быстрых прицельных выстрела. Он наклоняется в сторону Джонса. — Рядовой, что слышно? — Не ответили, сэр… — Вызовите еще раз! — рявкает Кастиэль. Снаряды падают все ближе, разрываясь огнем и выплевывая осколки металла, грозящие порвать людей в клочья. Кастиэль слышит, как рядом, в каких-то футах от него, свистят пули, и ему не кажется: все больше фрицев вступают в бой и открывают стрельбу. Отряд Кастиэля вот-вот окружат и захватят или убьют. Палец Кастиэля на мгновение соскальзывает со спускового крючка. Если его захватят в плен… Он не дает себе размышлять об этом. Он стреляет. Еще одна обойма отлетает с лязгом, и он думает о том, как безрассудна, как нелепа эта романтизированная фантазия о том, как он окажется в плену вместе с Дином, как они вдвоем будут замышлять побег — потому что, конечно, нет ничего, чего они не смогли бы осуществить вместе, — или о том, что он не против был бы и умереть, если бы перед этим удалось увидеть лицо Дина в последний раз. Перед его мысленным взором невольно возникает лицо Дина: морщинка между его бровями, когда он сосредоточен; его вульгарный смешок, теплые медно-зеленые глаза, россыпь веснушек на костяшках пальцев, кривая улыбка. Кастиэль думает о том, каково было бы увидеть его снова. Как он прикоснулся бы к подбородку Дина — хоть на мгновение, пусть даже в темном грязном немецком подвале за секунды до расстрела. Кастиэль набирает в грудь воздуху. Он разряжает винтовку. Рация рядом оживает: — …шесть, это группа Авель. Цель взята и… выходить, …слышно? Прием… Кастиэль хватает передатчик. — Авель, вас понял. Возвращайтесь к лодке! — Он сует рацию обратно Джонсу и вставляет обойму в винтовку. — Группа С, отступайте, отходите правее! Следующий снаряд разрывается так близко, что, когда Кастиэль вскакивает на ноги и пускается бегом, в глазах мелькают белые точки. Он бежит за своей группой: пульс барабанит в висках, от адреналина сжимается горло, и кажется, что ноги перестают слушаться. Над головой визжат снаряды, рядом грохают взрывы, разбрызгивающие кругом талый снег, огонь и металл, и слышно, как в обледеневшую землю вонзается горячая шрапнель. Последние сто ярдов до лодки — открытая местность, находящаяся под обстрелом, но кое-какие укрытия там все же есть. — Парами по очереди, по отделениям — вперед, вперед! — кричит Кастиэль и падает на колено за низкой стеной, ища в обвязке новую обойму. От свиста снарядов вокруг в голове стоит звон и кажется, что череп вибрирует. Наконец он находит обойму, защелкивает ее в винтовку и дергает рукоять взвода затвора, готовый возобновить стрельбу. Он вскидывает винтовку к плечу и только тут, подняв голову, замечает, что больше не слышит визга снарядов. Мир внезапно становится белым, шум сменяется удушливой тишиной. Когда Кастиэль приходит в себя, он не понимает, что происходит: он ничего не видит и не слышит, но наклон тела подсказывает, что он лежит на спине, и его рот широко открыт. В горле жжение, словно что-то вырывается наружу, что-то животное, первобытный крик, и губы шевелятся, но, если он и издает звуки, он их не слышит. В одном ухе появляется шум: высокий и дрожащий звон, как от колоколов. Становятся слышны отдаленные крики, суета. Издалека чувствуется прикосновение чьей-то руки к онемевшему плечу — единственное, что соединяет его с реальностью, пока он кричит и кричит. Последнее, что Кастиэль осознает, это отчетливую мысль о том, что такого исхода он себе не представлял.