Девяносто один Whiskey

18 сентября 1944 г.

Дорогой Сэм, У меня, можно сказать, и хорошие новости, и плохие. Хорошая новость — в том, что мы одержали победу. К этому городу мы подбирались уже так давно, что я и не помню, с каких пор: недели, месяцы. И вот наконец мы здесь! Этим утром четверо немецких офицеров, что были во главе сдерживавших нас сил, вышли и сдались, и уж после этого мы как следует заняли город. Мы взяли под тысячу пленных — только представь: все они просто вышли с поднятыми руками! Плохая новость — в том, что и нам это стоило дорого. При взятии города мы лишились многих хороших людей. Лейтенант Уоллас погиб. Не моего взвода командир, но хороший парень, даже если мы не были так уж близки. И лучший друг Новака… был. Черт, бедняге еще и письмо домой писать придется… Хреново это, Сэм, откровенно хреново. Уолласа любили, и много кто в роте тяжело это пережил, хоть все и делают вид, что их это не коснулось. Как же… еще как коснулось. Ладно, прости. Я не так собирался начать письмо. Я хотел поговорить о Джесс, рассказать глупый французский анекдот, который Джо выучил от местных девчонок. Не собирался я отклоняться в эту степь. Но просто страшно было, Сэм, я видел Новака после… Он был с ним, когда это случилось и… господи, ты бы на него посмотрел. Ему и так-то было нелегко. То есть, он ведь мой командир. Я должен за него переживать. Кроме того, я же медик и присматривать за ним — моя обязанность. В общем, не бери в голову. Все нормально. Ничего страшного. Я рад, что тебе понравилось дома у Джесс — я тебе говорил, волноваться не о чем! Похоже, ты даже приглянулся ее папе — это большой плюс, поверь. Раз он не попытался подстроить несчастный случай с твоим участием — значит ты молодец! И не говори так об отце. Я понимаю, мы не образцовая семья из Колорадо, как некоторые, но это не значит, что мы плохая семья или у нас плохой отец. И ты не разонравишься ей только потому, что отец с нею не ладит. Она, похоже, не промах: возьмет его в оборот — даже лучше, чем ты. Так что не переживай. И он к ней потеплеет в конце концов. Береги себя. Напиши мне про курсовую, как только узнаешь подробности, ладно? Меня уже ребята замучили вопросами — ты тут популярнее меня. Скоро спишемся, сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов

20 сентября 1944 г.

Впервые за последние месяцы Кастиэль обрел собственные покои — и не знает, что с ними делать. Штаб немецких генералов расположен глубоко в холме, смотрящем на море. Здесь более ста помещений, оборудованных под штабные кабинеты, офицерские квартиры, командные посты; здесь есть и горячий душ, и большая столовая, и санитары, и горничные, и повара — все французы, готовые всячески отблагодарить американских военных за освобождение города. Как отметил Кастиэль, некоторые медсестры раздают благодарности уж слишком щедро. Сказать, что эта военная база за бухтой подводных лодок роскошная, — это ничего не сказать. Комната Кастиэля тесная и простая — в конце концов, он всего лишь командир роты, — но и она превосходит все его ожидания. Он сидит на краю койки и смотрит за окно на море. Усталость пронизывает тело до мозга костей. Раздается стук в дверь. Кастиэль не поднимается со своего места. — Входите. Дверь со скрипом приоткрывается, и появляется Габриэль. — Ну-ка, спящая красавица, встряхнитесь! А то так и завтрак пропустите! — Габриэль останавливается у койки Кастиэля, впечатленный. — Ого, ну и вид у вас! У меня его наполовину загораживает бункер. — Можем поменяться, если хотите. — Да нет, ничего… Пойдемте позавтракаем! — Габриэль ударяет руками по стенам, и Кастиэль невольно вздрагивает. Габриэль опускает руки. — Идемте, идемте, Новак! Взбодритесь немного! Кастиэль заставляет себя подняться на ноги и идет за ним. От жилых покоев наверх уходит пролет бетонной лестницы, выводящий их примерно на уровень вершины холма, и там слева располагается столовая. Очередь к ней змеей извивается за угол и дальше по коридору: служащие ждут свой черед войти. Каждому батальону на завтрак отведено сорок пять минут; запуск организован по ротам. Габриэль и Кастиэль пристраиваются в хвосте роты Фокс, чтобы не втискиваться без очереди, как иногда позволяют себе офицеры. Постепенно в составе очереди они продвигаются к дверям. Габриэль что-то говорит беззаботным тоном, но Кастиэль не слушает. Он медленно идет за очередью. Переставляет одну ногу, другую. Напоминает себе делать вдох. Интонация Габриэля взлетает, падает и снова поднимается к концу фразы, и Кастиэль понимает, что ему задан вопрос. — Да… конечно, — отвечает он. — Вы понятия не имеете, о чем я спросил. Кастиэль рассеянно мычит в летаргическом согласии и смотрит в начало очереди, прикидывая, как долго еще ждать. Он не голоден, но кажется, что нужно чем-то себя занять. Все лучше, чем это бесконечное ожидание. Они заходят. Получают тарелки с недожаренной яичницей и неясной природы мясом в бледно-коричневом соусе, и Габриэль направляется вперед Кастиэля в офицерскую секцию, к столу, где собрались командующие второго батальона. Кастиэль знает кое-кого, но не всех. Здесь Рейган, Каин, Азазель — и несколько незнакомых офицеров, видимо задержавшихся еще со смены первого батальона. Кастиэль находит свободное место на скамье напротив Каина и ставит поднос на стол. Габриэль тут же включается в разговор, начав пародировать кого-то нелепым высоким голосом — надо полагать, для комедийного эффекта, — и офицеры вокруг смеются еще до того, как Габриэль усаживается на скамью между ними. Кастиэль садится на своем конце скамьи и медленно приступает к еде. К его чести, он даже прислушивается вполуха. Габриэль рассказывает о том, сколько раз за последние два дня после освобождения Бреста уже застукал своих солдат с француженками. Офицеры переходят к обсуждению того, действительно ли француженки симпатичнее американок, или же это у них повысилась восприимчивость к женской привлекательности в связи с многомесячным пребыванием в исключительно мужской среде. Азазель делает неутешительные предсказания по поводу всплеска беременностей в Бресте в ближайшие недели. Кастиэль слышит смех окружающих словно сквозь стекло. Он ест в тишине. Заставляет себя проглатывать еду, несмотря на то, как прохладная склизкая во рту яичница напоминает кровь. Жует, сглатывает и сосредотачивается на том, чтобы удержать еду в желудке. Разговор за столом на мгновение стихает с появлением старшего лейтенанта Найоми, командующего ротой Чарли. Все отвлекаются и приветствуют его. Единственное свободное место оказывается рядом с Кастиэлем, и Найоми аккуратно ставит свой поднос рядом с его. Кастиэль для виду подвигается на сантиметр, чтобы уступить место. Найоми ничего — склонен к занудству и педантичному соблюдению устава в том, что касается внешнего вида, но в целом сносен. Кастиэль видал худших командиров. — Доброе утро, — с вежливой улыбкой приветствует Найоми собравшихся. — Как вы сегодня? — Не на что жаловаться — хоть и хочется… — Да господь с вами! Тут есть горячий душ! Не знаю, как вы, а я на седьмом небе от счастья… — Ну-ну, Лафейсон, у вас в боку нет куска металла… — Кто ноет, тот дерьма не стоит. Еще раз: кто ноет… Найоми обводит стол обычным вежливо-спокойным взглядом и, пока Габриэль спорит с Азазелем о достоинствах и недостатках ранений, глаза Найоми останавливаются на Кастиэле. Тот невольно чувствует себя провинившимся учеником. — Кастиэль, — заговаривает Найоми приветливо. — Как ваши дела? Кастиэль сдержанно кивает, не поднимая глаз от еды. — Все хорошо, спасибо. Сидящий напротив Каин, жуя, издает неопределенный звук и опускает уголки рта, изображая сострадание. — А я слышал иное… Кастиэль поднимает глаза и смотрит на Каина, тщательно следя, чтобы лицо ничего не выражало. — Ну тогда уж, пожалуйста, просветите меня. Как мои дела? Каин проглатывает пищу как ни в чем не бывало. — Я слышал, у вас был срыв в Рекуврансе. — Оу, господи! — восклицает Габриэль. — Полегче, Каин, — что вы, в самом деле… Кастиэль делает глубокий вдох. — Я потерял терпение, — отвечает он ровно, не замечая Габриэля: он в состоянии сам за себя постоять. Уж в чем-в чем, а в улаживании конфликтов ему помощи не требуется. Он неотрывно смотрит на Каина. — Я знаю, это было непрофессионально, но будьте уверены: больше этого не повторится. — Он кладет вилку, так что она звонко лязгает о столешницу. — Что-нибудь еще в моем исполнении обязанностей командующего ротой требует оправдания перед вами? На прошлой неделе я применил меры дисциплины при несоблюдении субординации среди подчиненных. Могу пояснить для вас свои действия и в этой ситуации. Улыбка Каина становится шире. Он вращает вилкой в тарелке. — Не стоит — я уверен, у вас были основания. Я полагаюсь на ваши суждения, Кастиэль. В конце концов, это всего лишь разовый эпизод. С кем не бывает. Вот если бы вы до этого взвод потеряли — это уже был бы повод для беспокойства. А так — конечно, все в порядке. Кастиэль внимательно смотрит на него. Он размеренно дышит, убеждая себя, что в этом нет никакой угрозы. Пусть оценивают его, пусть думают, что хотят, — это еще ничего не значит. — Видите? — отвечает он наконец, слыша пустоту в собственном голосе. — Все в порядке, как я и сказал. — Он снова берет вилку. — Рад, что мы пришли к согласию. Он больше не смотрит на Каина и не видит, меняется ли тот в лице, но слышит, как Каин издает пренебрежительный звук, похожий на усмешку, и стол погружается в тишину. Кастиэль хочет добавить что-то — быть может, заметить, как недавно Каин был назначен командиром роты, ведь майор Айзекс был убит только в Ла-Трините. Легко судить других за прошлые ошибки, когда сам водил роту во всего одну атаку; может быть, стоит заслужить запонки на воротничке, прежде чем смотреть свысока на чужие методы командования… Однако Кастиэль не говорит ничего. Он знает, что плохо справляется. Знает, что командиры взводов не любят его или хотят занять его место, а возможно, и то и другое. Это проигрышный спор, и у Кастиэля нет на него сил. Он кладет в рот еще вилку еды, но он не голоден. Еда кажется безвкусной. Габриэль затевает новую беседу за столом. Кастиэль смотрит пустым взглядом через зал столовой. Ему неинтересно разговаривать о турне сестер Эндрюс по Парижу и Реймсу, неинтересно слушать болтовню тех, кто считает его назначение ошибкой с самой высадки во Франции. По правде говоря, ему неинтересно разговаривать ни с кем ни о чем. Он никогда бы не подумал, что до этого дойдет, но ему даже хочется вернуться на фронт. Здесь он чувствует себя лишним, бесполезным, как деталь, дребезжащая внутри механизма, пока кто-нибудь не разберет его и не выяснит, в чем дело. Его взгляд постепенно фокусируется на капрале Миллсе на другом конце зала — к счастью, тот пока не заметил Кастиэля. Кастиэль моргает и уже готов отвести взгляд — но в этот момент встречается глазами с Дином. Дин сидит через два человека от Миллса, втиснувшись на узеньком местечке между Бредбери и Траном, собрав вперед плечи и поставив локти на стол. Таким отмытым Кастиэль не помнит его уже давно: с выгоревшими на солнце волосами он кажется почти блондином. При виде Кастиэля его губы едва заметно дергаются, и улыбка пропадает. Кастиэль отворачивается первым. Он вертит вилкой в тарелке, размешивая мясо и яйца в однородную смесь. Есть больше не хочется. — …ну, слушайте, как доказать, что у человека лопнула барабанная перепонка? Вот и все! — заявляет Габриэль громко и развязно. — Если существует какое-то объективное доказательство, я поверю, но до тех пор — мое мнение: он откосил. — Должно было быть объективное доказательство, иначе его не комиссовали бы, — возражает извечно педантичный лейтенант Найоми. — Взятка! Взятка — и все тут. У Синатры денег куры не клюют, он легко мог это провернуть. Честное слово, он… Кастиэль не знает, к чему этот разговор, и ему все равно. — Пожалуйста, извините меня, — произносит он тихо и встает, глядя в поднос. Забрав поднос и оставив его в приемном окне в дальней стене, он выходит из столовой. Дин не появляется следом — что немного неожиданно, но в целом неудивительно. Снаружи жаркое и яркое солнце. Стоит бабье лето — последние теплые деньки перед тем, как осень окутает мир своими холодными щупальцами, — и Кастиэль на несколько мгновений останавливается на пороге столовой, подставив солнцу лицо. Глаза постепенно привыкают, становятся видны развалины вокруг. Кое-что из прорыва в Брест Кастиэль помнит. Помнит хаос сражения роты на два фронта, рев британских бомбардировщиков над головой. Помнит, как шел по главной дороге в пыльную тишину. Самодельное звездно-полосатое знамя на найденном среди обломков пианино и французов, нервно выходящих из укрытий. Ощущения победы нет. Он пробирается через расколотые камни и выкорчеванные булыжники мостовой в сторону штаба батальона. Пригнувшись под низенькую дверную раму, он снимает с головы каску и вытягивается по стойке смирно перед майором Сингером, единственным присутствующим офицером штаба. Сингер с подозрением смотрит на Кастиэля, словно готов выколоть тому глаза при попытке отдать честь, но Кастиэль уже знает, что не стоит этого делать. Сингер формальностей не любит. Кастиэль спрашивает прямо: — Сэр, у вас еще есть административная работа, с которой нужна помощь? Майор Сингер тихо фыркает. — Буду откровенен, Новак: нету. Этого не может быть. — Вы уверены? — Да, я уверен. Вы ошиваетесь тут уже два дня и переделали ее всю. Если только не хотите составить отчет о работе кишечников в вашей роте… — Это нужно? — спрашивает Кастиэль. Сингер сдерживает усмешку. — Нет, но это займет вас на несколько часов, что уже неплохо. Кастиэлю некомфортно стоять на месте, но он подавляет суетливый порыв. Он расправляет плечи, поднимает подбородок. — Сэр, должно быть что-то, чем я могу… — Нету! — прерывает его Сингер. — Боже правый, отдохните уже… У вас еще есть время в тылу — используйте его с толком. Начальство, вон, думает предложить офицерам увольнительные в Англию. Подайте заявку. Или, я не знаю: в кино сходите! У третьего батальона разбили шатер-кинотеатр, посмотрите «Время свинга». — Я видел «Время свинга», — говорит Кастиэль натянуто. — Еще раз посмотрите, хороший фильм, — отвечает Сингер без эмоции. Кастиэль сглатывает. Сингер складывает руки поверх бумаг на столе и наклоняется вперед, сурово глядя ему в глаза. — Так. Скажу-ка я прямо, принцесса, так как намеки, похоже, не работают. Слушаете? Так вот: кончайте доставать меня просьбами о работе! — Есть, сэр, — отвечает Кастиэль. — Договорились? Вы поймите: чем больше работы делаете вы, тем больше работы у меня, а я, в отличие от вас, хочу использовать это время для отдыха, — продолжает Сингер. — Так что, пожалуйста, лейтенант, найдите себе хобби. — Есть, сэр. Сингер откидывается на спинку стула и начинает перебирать бумаги. Он продолжает, не поднимая глаз: — Подайте заявку в увольнение, Новак. Вам полезно будет развеяться. — Да, сэр. Кастиэль стоит неподвижно, ожидая, когда его отпустят. Только по прошествии долгих секунд, в течение которых Кастиэль наблюдает, как майор Сингер пролистывает отчеты, тот наконец многозначительно поднимает глаза и Кастиэль понимает, что его отпустили давным-давно. — Сэр, — неловко произносит он, признавая, что задержался дольше нужного, и, развернувшись, отправляется прочь. Он снова выходит на солнце и несколько мгновений стоит, глядя, как пыль поднимается спиралями над грудами кирпичей и металла по другую сторону дороги. Слева от груды устояла покосившаяся вывеска: «école maternelle». Какая-то женщина, согнувшись, голыми руками кирпичик за кирпичиком убирает щебень, повязав на лицо платок. Кастиэль какое-то время наблюдает за ней и хочет помочь, но не делает этого. В том числе и по его приказам бомбили город. Он идет на «Время свинга» и, сев в кинотеатре, смотрит в экран невидящим взором. Сквозь туман в голове до его слуха доносятся восклицания и свист солдат в зале. На этот раз он даже не делает вид, что его интересуют ноги Джинджер Роджерс, когда взлетает ее платье. Стук каблуков слышен все резче, все чаще — Джинджер и Фред кружатся по полам и лестницам, — и этот стук вонзается в череп Кастиэля. Он даже не отдает себе отчета в том, что звук слишком напоминает пулеметную очередь, и только позднее ловит себя на том, что сидит один в темном зале, в ладонях вмятины от впивавшихся в них ногтей, и под коленями чувствуется холодный липкий пот. Окончания фильма он не помнит, не помнит исполнения «The Way You Look Tonight». Кастиэль сидит один еще какое-то время. Киноэкран темный, в зале тишина — мира снаружи не слышно. Наслаждается тишиной он недолго — она начинает напоминать затишье перед нападением из засады. Он встает. Время — едва тринадцать часов. Кастиэль не знает, что делать с оставшимися до отхода ко сну часами, и со следующим днем. Он возвращается на свою квартиру: там его хотя бы ждет план, ждут бумаги, и можно найти, чем занять время. Он садится за стол и смотрит на расписание, нацарапанное на листке бумаги: 14:00: 1В + 2В — чистка орудий (инспекция в 14:45), 3В + 4В — свободное время 15:00: 3В + 4В — физподготовка, 1В — карты/навигация, 2В — строевая подготовка 16:00: … Затем смотрит в список собственных дел. Там осталось невычеркнуто только одно. Кастиэль смотрит на слова «лейтенант Уоллас», пока не затуманивается зрение. Не сейчас. Он берет карандаш, пододвигает к себе бумагу и начинает снова выписывать имена служащих роты, проверяя не упустил ли чего-нибудь в составе взводов, не нужны ли перестановки. Еще неделю назад Кастиэль подумывал заменить Алистара, но теперь у них одним офицером меньше, и это невозможно. Чарльза Ширли понизят с его должности в штабе, чтобы заполнить вакансию. Это далеко не оптимально, учитывая, что лейтенант Ширли и повышение-то получил только потому, что ужасно показывал себя в полевых операциях и имел связи в нужным местах — но сейчас Кастиэль не может ничего с этим поделать. Он может перераспределить командиров отделений и сформировать для Ширли максимально сильный взвод, чтобы минимизировать ущерб, но и только. Когда Кастиэль берется за список состава второго взвода, дверь приоткрывается с нерешительным скрипом — без стука. Кастиэль нутром чует, что это Дин. Его слышно по плавной походке, по тяжести шагов. Кастиэль не смотрит на него. — Вам сюда нельзя, — говорит он. — О… Черт. — Дин мешкает у двери. — Простите — э, разрешите войти? Кастиэль смотрит в бумагу, вертя в руке карандаш, как будто ему некогда даже отвлечься на Дина, не говоря уже о том, чтобы выслушивать его. — Отказано. Дин издает раздраженный звук. — Сэр, пожалуйста, я хотел только… — Вы свободны, — отвечает Кастиэль без выражения. Он не отрывает глаз от бумаги. Дин в замешательстве умолкает и отвечает не сразу. Когда он наконец заговаривает, его голос звучит тихо: — Лейтенант, я только хотел выразить… Соболезнования. Дин собирается выразить соболезнования. В груди Кастиэля что-то гневно сжимается. Он не хочет их слышать. — Я сказал, вы свободны, сержант! — отрезает он и допускает ошибку: он встречается глазами с Дином. Кастиэль не ожидает увидеть Дина настолько задетым, не ожидает того, как изламываются его рот и бровь, и в эту долю секунды, пока Дин, моргнув, не берет себя в руки, внутри у Кастиэля все переворачивается. Его тело охватывает медленная зарождающаяся дрожь, и самообладание, которое он тщательно культивировал с самого Рекувранса, внезапно дает знать о себе непосильным грузом. Он чувствует, как оно давит на плечи, не давая вздохнуть, как стискивает ребра. — Да… — отвечает Дин, неуверенно отступив. Он вытирает рот рукой. — Да, простите… Я, должно быть, не расслышал с первого раза. Кастиэль слышит собственные слова словно издалека: — Закройте за собой дверь, пожалуйста. — Тон выходит холодным; Кастиэль ощущает в нем плохо скрываемую дрожь. Он смотрит в список на столе, стиснув зубы и ровно дыша. Буквы плывут перед глазами, так что он уже не в силах их прочесть. Слышен звук медленных шагов Дина, и дверь за ним захлопывается. Кастиэль берет в руку карандаш. Тишина после ухода Дина такая тяжелая, что Кастиэль едва в состоянии дышать под ее натиском. Он нетвердой рукой выписывает на бумагу имена солдат.

21 сентября 1944 г.

Нужно отступать. На руках — кровь; во рту соленый привкус; в легких, заполняющихся кровью, снова и снова чувствуются удушающие водянистые всплески. Руки красные … Кастиэль просыпается. Несколько мгновений он лежит, неровно дыша и слыша собственное сердцебиение — настолько громкое, что кажется, оно отдается в земле под ним. Он ждет, когда сердце уймется. Еще нет и половины третьего — вокруг темно. Над верхней губой и на шее чувствуется тонкий слой пота. Кастиэль вдыхает через нос, выдыхает через рот. Он лежит на полу на спине, в комнате темно и тихо, одеяло спутано в ногах. Спину сквозь тонкую ткань футболки холодит бетон. Он мысленно цепляется за этот холод, за легкую боль в спине — и дышит. Затем, отсчитав обратно от пятидесяти, поднимается на ноги. Пытаться заснуть снова бесполезно — это он уже знает. Военная форма лежит на кровати: брюки аккуратно сложены, чтобы утром на них было хоть какое-то подобие складки. Он чуть было не остался в них на ночь — без них было как-то совсем неуютно: вдруг придется вскочить среди ночи для экстренного патруля, или повести роту в атаку, или организовывать оборону, а он без штанов! Но они не на фронте. Кровать некомфортно мягкая, и перед отходом ко сну можно раздеться. Можно расслабиться. Он быстро одевается, глядя под ноги, и поднимает с пола винтовку. Разрядив ее, он перебрасывает ремень через плечо и садится на койку. Рядом окно — широкое, со стальной рамой. Вдали виднеются темные силуэты британских кораблей с потушенными прожекторами. До утра еще далеко. Кожа холодная от пота. Кастиэль убивает часы до побудки просмотром рапортов о последнем сражении, изучением карт. Он переодевает носки и потирает подошвы, чтобы восстановить кровообращение после неудобной обуви, потягивается, морщась от боли, и разминает ослабшие плечи. Затем отжимается до дрожи в локтях, пытаясь приучить к нагрузке раненое плечо. Выходит плохо: от этого лишь начинается головная боль. К пяти утра в центре черепа неумолимо пульсирует боль, поврежденную руку сводит судорога, и больше всего на свете Кастиэлю хочется спать. Он выходит на улицу. Утро снаружи оказывается тихим и безмятежным. Небо белое, затянутое облаками. Группки снабженцев бредут к столовой готовить завтрак, административный персонал переносит ящики с пайками, полевым оборудованием и боеприпасами из одного здания в другое. Дальше по уходящей влево дороге Кастиэль видит двух сгорбленных стариков, расчищающих обломки камней величиной с их головы. Какое-то время Кастиэль стоит, сунув руки в карманы, и наблюдает за ними. Тело кажется тяжелым и неповоротливым. — Старший лейтенант Новак! — раздается голос за спиной Кастиэля. Он оборачивается. Сзади обнаруживается майор Сингер. — Вы рано поднялись. Кастиэль вынимает из карманов руки, расправляет плечи. — Да, сэр. — Это хорошо, — продолжает Сингер. — А то вам все не хватает времени привести дела в порядок… Кастиэль не реагирует на сарказм. — Кстати, вот. — Сингер расстегивает карман куртки и вынимает пачку сложенных бумаг. Он медленно пролистывает их, внимательно изучая каждую страницу. Кастиэль ждет неподвижно. Наконец Сингер вынимает один лист и передает ему. — Это список замен, которые пришлют в вашу роту на место выбывших. Кастиэль пробегает список глазами. За исключением капрала Эйдины он состоит сплошь из рядовых. В нем несколько рядовых с боевым опытом и трое рядовых первого класса, но в остальном список выглядит уныло. — Спасибо, сэр, — отвечает Кастиэль, думая о том, что ему поставляют пушечное мясо. Он теряет сержантов, теряет капралов и специалистов, а заменяют их рядовыми. — Известно ли, когда они поступят? — Будут здесь к 23-му. Кастиэль кивает. У него мелькает мысль что-нибудь сказать. Но делать этого не хочется. Лучше всего помалкивать. Однако молчит он слишком долго, и Сингер замечает это. — Есть проблемы, лейтенант? Кастиэль сглатывает. — Нет, сэр, — отвечает он неуверенно. — Просто мне подумалось: не в курсе ли вы, не пришлют ли в ближайшее время больше специалистов. — Довольствуйтесь тем, что есть, Новак. И на том скажите спасибо. — Я ценю это, сэр, спасибо, но у меня осталось два радиста, один инженер и двое медиков — на роту в сотню человек, не говоря уже о… — Новак! — прерывает его Сингер, и Кастиэль умолкает. Сингер мерит его взглядом. Наконец он повторяет еще раз, тверже: — Довольствуйтесь тем, что есть, — и Кастиэль понимает, что торговаться не о чем. — Да, сэр, — отвечает он. — Это все, лейтенант. — Есть, сэр. Сингер сдержанно кивает и уходит в направлении столовой. Кастиэль снова смотрит в список. Шестнадцать новичков. Они займут место более опытных, лучше обученных служащих более высокого ранга и квалификации, а солдатам, которые в роте давно, придется заступить вместо выбывших младших офицеров. Некоторых повысят — капралов Харвелла и Миллса до сержантов, штаб-сержанта Миллигана до сержанта первого ранга, рядовых Бредбери и Миллера до младших капралов, — но по большей части людям придется взять на себя обязанности и стресс старших рангов без отражения в зарплате. Кастиэль уже предвидит упадок духа в рядах по возвращении на фронт, и в данный момент он уж точно не лучший кандидат на то, чтобы воодушевлять солдат тирадами о воинской славе. Но делать нечего. Отступить и отправиться по домам они не могут: остается только идти вперед, как велено, надеясь, что когда-то это закончится. Он переворачивает лист, чтобы проверить, нет ли с обратной стороны еще имен, и вынимает из куртки блокнот для заметок. — Лейтенант Новак? — раздается за спиной. Кастиэль оглядывается через плечо и видит Дина — высокого, широкоплечего, держащего в руках перед собой каску. Без нее он кажется меньше. Выражение его лица настороженное, взгляд сомневающийся. — Доброе утро, сержант Винчестер, — приветствует его Кастиэль и отворачивается, продолжая листать блокнот. — Все в порядке? — Э… да, в порядке. — Дин обходит Кастиэля слева и неловко останавливается рядом. Он нервно теребит пальцами ремешок каски. — Гм… Сэр, можно поговорить с вами? — Конечно. Чем могу помочь? — спрашивает Кастиэль и замечает, как Дин удивленно моргает. Кастиэль не идиот, они уже проходили этот сценарий не раз, и он знает, чего ожидает Дин: что Кастиэль проигнорирует его. Что будет играть в молчанку. Но Кастиэль слишком уставший для этого. Ему хочется просто все закончить. — Вообще-то… мы можем поговорить где-то еще? Наедине. Кастиэль смотрит за плечо Дина. Шагах в десяти-пятнадцати по дороге виднеется кучка направляющихся к столовой солдат роты Чарли в расстегнутых куртках. Пока Кастиэль провожает их взглядом, мимо пробегает взвод роты Авель, тяжело дыша и лязгая винтовками. Кастиэль поворачивается к Дину. — Здесь недостаточно наедине? Дин открывает рот — и ничего не говорит. Кастиэль видит, как вздрагивают мышцы его горла. Кастиэль не задает наводящих вопросов, а терпеливо ждет. Наконец Дин просит: — Поговорите со мной. Кастиэль ровно смотрит на него. — Я говорю. — Нет, я имею в виду… — Дин осекается и оглядывается посмотреть, нет ли кого в зоне слышимости. Кастиэль смотрит на него. — Слушайте, сэр, — не буду скрывать: я за вас волнуюсь. — В этом нет нужды, — отвечает Кастиэль. — Вот не надо этого, ладно? — В голосе Дина появляется искренний надрыв. — Вы на меня злитесь, сэр, я знаю. Ну так, блядь… хоть покажите это. — Он покачивается на каблуках, не в силах устоять на месте. Нервничает. — Разозлитесь как следует! Скажите мне, что я безответственный ублюдок, что я ваша головная боль. Скажите, что все кончено. Кастиэль и сам не знает, почему так реагирует. Он не до конца сосредоточен на разговоре: его взгляд гуляет где-то за спиной Дина, где двое гражданских в пыльной рабочей одежде тащат по дороге деревянный комод. Кастиэль чувствует слишком большой вес на плечах и инертность для спора. — Сказать, что что кончено? — переспрашивает он. Дин недоуменно смотрит на него. — Как что? Мы. — Дин понимает не сразу. — Что вы… Погодите, сэр… не надо… Кастиэль медленно переводит взгляд и встречается с ним глазами. — Какие «мы»? Дин не отвечает долгое время. Он только смотрит на Кастиэля с постепенно снисходящим на него пониманием и разочарованием. Вид у него такой, словно он получил удар исподтишка. — Господи, — говорит он и протягивает рукой по подбородку. — Сэр, нельзя же просто… — Простите, — прерывает его Кастиэль, чувствуя себя настолько далеко от происходящего, что губы двигаются медленно и рассеянно, — но в чем именно вы меня обвиняете? Потому что, уверяю вас, сержант… — Не надо мне вашего «сержант»! — рявкает Дин, и за это его стоило бы наказать, но Кастиэль устал. Дин рывком шагает к нему. — Нельзя так, ясно?! Хотите, чтобы вас оставили в покое — это я понять могу, но вы же сейчас вообще сам не свой! — Винчестер, — произносит Кастиэль предупреждающе. Дин делает к Кастиэлю еще шаг — так близко, что от него веет угрозой. — Я думаю, вы и сами прекрасно знаете, что я вам нужен, — говорит он. Кастиэль смотрит на него ничего не выражающим взглядом. — Не нужны. Эти слова заметно задевают Дина. — Сержант, — продолжает Кастиэль, удерживая его взгляд. — Мне кажется, вам пора. Дин тяжело сглатывает. Его глаза ищут чего-то в лице Кастиэля, и он явно сдает позиции. — Кас… — произносит он наконец натянуто. — Надеюсь, я ясно выразился, — уточняет Кастиэль. — Ради вашего блага я сохраню эту беседу конфиденциальной. Вы хороший военный медик и положительно влияете на моральный дух роты — не хотелось бы вас потерять. Это прозвучало как угроза, понимает Кастиэль. Но, может быть, это и к лучшему. В этот момент до него запоздало доходит, как обратился к нему Дин: «Кас». Вероятно, Дин пытается вывести Кастиэля из себя, думается ему. Но сил нет даже на это. — Надеюсь, я могу рассчитывать на ответный профессионализм с вашей стороны? Дин кивает с видом какой-то оглушенности. — Да, — отвечает он с несвойственной ему неуверенностью. — Да, на профессионализм вы рассчитывать можете. — Рад это слышать. — Кастиэль сохраняет тон выверенным и спокойным. — Есть ли у вас ко мне еще вопросы? Дин не смотрит на него. — Нет, сэр. — В таком случае это все. Поражение Винчестеру вовсе не идет. Оно изгибает линию его рта, округляет плечи, делая его ничтожным и бесформенным. — Да, сэр. — Он едва заметно кивает и, повернувшись, уходит. Кастиэль не смотрит ему вслед. Он снова глядит в список, изучая имена, возраста и звания и в этот момент боковым зрением видит, что Дин остановился. Тот оглядывается вполоборота, словно не может решить, вернуться ли. Кастиэль притворяется, будто не замечает этого, хотя Дин все смотрит и смотрит на него. Наконец Дин заговаривает: — Вы же понимаете, сэр, что в какой-то момент я перестану приходить? Кастиэль не поднимает глаз. Он все смотрит в свой список, перечитывает имена, стараясь запомнить их: Армстронг, Ренуф, Ражаяттил, Сэдлер… — И хорошо, — отвечает он. Дин уходит, не ответив, и, только когда Кастиэль совершенно уверен, что тот скрылся из виду, он складывает список в блокнот и убирает его в карман куртки. Он поднимает голову и смотрит на дорогу — на солдат, поднимающих домкратом машину, чтобы заменить лопнувшую шину, на двух офицеров снабжения, спорящих над ящиком с 50-миллиметровыми снарядами, на бездомную черную собаку, вынюхивающую что-то на земле. Побудка едва близится, и даже после недавней осады в этот час в городе еще тишина и покой. Кастиэль направляется по дороге. Он не знает, чем еще себя занять. На соседней улице видна булочная, выпекающая хлеб несмотря ни на что — для солдат и для оставшихся в городе жителей. Молодая женщина в поношенном сером платье держится за руки с солдатом из роты Изи, переговариваясь с ним на пониженных тонах. Рядом куча обломков высотой с двухэтажный дом — сплошь куски дерева и бетона. За ними разбомбленная церковь. Кастиэль заходит в церковь не думая, по привычке. Потолок провалился, и, хотя левая стена церкви устояла, остальные части осыпаются. От одного трансепта не осталось и следа, кроме дыры в стене, через которую внутрь льется сероватый утренний свет. Сбоку прохода навалены камни; пыльные скамьи разломлены ударом снаряда. Под ногами хрустят осколки разноцветного стекла. Кастиэль проходит медленно, волоча ноги. Одна сторона нефа украшена резьбой, изображающей Деву Марию, и, увидев ее, Кастиэль рефлекторно мысленно произносит: «Благодатная Дева наша, узри у ног своих грешника, уповающего на тебя, стань мне пристанищем и надеждой…» — но потом останавливает себя. Она не помогала до сих пор, не поможет и теперь. Он отворачивается, смотрит через церковь на обломки и медленно поднимающуюся над ними кирпичную пыль и впервые задумывается о том, чем молитва по сути является: сидением в темной комнате за разговором с самим собой. Он вспоминает, кому молился — Себастьяну, покровителю солдат, Иуде, помощнику в безнадежных делах, Димфне, покровительнице тех, кто теряет рассудок, — и проводит рукой по лицу. Все это бесполезно… Кастиэль садится с краю скамьи, не приклонив колен. Он не молится. Он лишь сидит, сложив на коленях руки, и смотрит, как оседает пыль.

23 сентября 1944 г.

Из батальона приходит весть, что рота Бейкер вместе с остальным 116-м полком и большей частью дивизии выдвинется уже вот-вот — и Кастиэль вовсе не чувствует готовности. Он уже почти неделю ждет возвращения на фронт, изнывая от бессмысленного ожидания, тренировок и физподготовок — что угодно, даже хаос перестрелки лучше этого бесцельного свободного времени. Однако, когда от майора Кэмпбелла приходит весть, что скоро предстоит выдвигаться на северо-восток к следующей позиции, возвращается знакомое чувство паники. Командующий из Кастиэля никудышный, в этом он убежден. Он способен тактически мыслить, способен планировать нападения и эффективно организовывать людей, способен вести их на войну, но совершенно теряется, оказавшись в бою. Он видит два варианта: относиться к людям как к пешкам и выигрывать ими битву за битвой, не задумываясь о жизнях, либо же относится к ним как к людям, которых он знает и обязан защищать — зачастую вопреки приказам. Или одно, или другое. И, как выясняется, ни то ни другое ему не дается. Он не выдерживает нагрузки, как Эстер в Англии, и чувствует, что ничего не может с этим поделать, кроме как сильнее опираться на командиров взводов. Но тут кроется основная проблема: Кастиэль не уверен, что на некоторых из них можно положиться хоть в чем-то, не говоря уже о руководстве ротой. Он не знает, что с этой проблемой делать, но понимает, что бесконечно думать об этом тоже нельзя, или он сойдет с ума. Поэтому он отправляется на поиски Габриэля. Он мысленно репетирует свою речь, направляясь к командному пункту роты Фокс, но там Габриэля не обнаруживается. Один из младших офицеров высказывает предположение, что тот, должно быть, у своей квартиры за церковью на главном бульваре, однако, когда Кастиэль доходит туда, он находит лишь лейтенанта Каина, выпускающего изо рта клубы сигаретного дыма и намеренно его игнорирующего. На поиски Габриэля уходит двадцать минут, но в конце концов, обогнув угол командного пункта первого батальона в дальнем конце Ру д’Эгийон, Кастиэль замечает его. Сунув руки в карманы, тот беседует с двумя мужчинами, которых Кастиэль не узнает. По военной форме видно, что это младшие офицеры артиллерии. Чернокожие младшие офицеры. Должно быть, они из одного из артиллерийских батальонов, что сражались с дальней стороны Бреста. Кастиэль слышал — если похабные шутки и уничижительные насмешки можно считать слухами, — что во взятии города участвовало несколько расово сегрегированных подразделений, но видит он их впервые. Поколебавшись, Кастиэль направляется к ним. — Капитан Лафейсон, — обращается он к Габриэлю и останавливается рядом. С капралами он не здоровается. Габриэль оборачивается. — Лейтенант — день добрый! — Он смотрит на служащих, с которыми разговаривал: один высокий и худощавый, второй более коренастый. — Это капрал Хендриксен и младший капрал Уокер — из 333-го. Мы обсуждали взятие города. Вот знали ли вы, что это эти ребята спасли наши жопы, обезвредив пушки вдоль Панфельда? Кастиэль качает головой. — И я не знал! — восклицает Габриэль. Кастиэль не может придумать, что сказать. Он не уверен, что до конца верит в это, поэтому ограничивается фразой: — Благодарю вас. Капрал тихо усмехается: похоже, нервничает. — Капитан делает из мухи слона, сэр. Мы всего лишь выполняли свои обязанности, сэр. Габриэль поворачивается к Кастиэлю. — Они были на полуострове Даулас, к юго-востоку от нас — по ту сторону Элорна, помните те места? — Помню, — отвечает Кастиэль. — Так вот у них там был наблюдательный пункт, откуда все видно — все! Они вывели из строя те пушки и выследили местонахождение еще дюжины, передав разведке. Они даже расстреляли эсминец, спрятанный в бухтах, толком и не видя, что там! Кастиэль недоверчиво смотрит на Габриэля. — Неужели? — Не то чтобы он сомневался в способности этого батальона на подобные достижения — просто это не кажется вероятным. — Представьте себе! — уверяет Габриэль с необъяснимым энтузиазмом. Кастиэль не вполне понимает, с чего он вообще разговаривает с этими капралами. Габриэль поворачивается к более высокому из них. — За что, вы говорили, ваш друг принял корабль? — За груду камней, сэр, — отвечает капрал. — Мы все высмеивали его: говорили, что он впустую тратит снаряды, а он палил и палил туда, и в конце концов… — Лафейсон, можно с вами переговорить? — обращается Кастиэль к Габриэлю. — Наедине? — На умолкших капралов он не смотрит. — Да, конечно. — Габриэль зачем-то извиняется перед капралами и даже возвращает салют, когда те отдают честь, после чего направляется вслед за Кастиэлем. Нагнав его, Габриэль нехарактерно молчит. Кастиэль оглядывается на него. — Что? Габриэль дергает плечом. — Ничего. Только… они ведь тоже люди. Кастиэль бросает на него резкий взгляд. — Я это знаю. — И много сделали для нас во время вторжения, — добавляет Габриэль. — Не сомневаюсь. — Операция Драгун вполне могла бы провалиться, если бы не они. Вы же это понимаете? — Я не об этом позвал вас поговорить, — отвечает Кастиэль раздраженно. — У меня построение через полчаса и нет времени для лекций. — Ладно. Хорошо. В чем дело? Кастиэль колеблется. — Полагаю, вы наслышаны о предстоящих передвижениях? — О да, наслышан, — отвечает Габриэль кисло. — Ле-Ман, затем Париж, затем Реймс — и нигде мы даже не задержимся. Возмутительно! — Вам стоило подать заявку на увольнительную, — замечает Кастиэль. — Я подал! Но теперь их отменили — так какой смысл был вообще предлагать? — Усыпить нашу бдительность? — предполагает Кастиэль. — Да-да, — ворчит Габриэль тихо. В разговоре образуется естественная пауза, и Кастиэль чувствует: настал его черед переходить к сути дела. Он не знает, как объясниться. Боковым зрением Кастиэль видит, как Габриэль выжидательно смотрит на него. — Так о чем вы хотели поговорить? Кастиэль молчит. Они идут бок о бок, и он силится выразить тяжесть на сердце, но не может заставить себя произнести: «Я не уверен в своих командирах взводов». Он постоянно думает об этом: о том, как Алистар совершает серьезные, непростительные ошибки, за которые достается Кастиэлю, о том, как Эстер ненавидит его за то, что Кастиэль занял его место, и пользуется любой возможностью подорвать его авторитет, о том, что Чак Ширли — сущий бездарь, который и за собой-то уследить не в состоянии, не то что за целым взводом. Есть Вирджил, и он неплох, но он руководит первым взводом, в котором и так сильные младшие офицеры и опытные солдаты, а взбаламутить всю роту, перераспределяя людей, чтобы выровнять баланс, Кастиэлю совсем не хочется. К тому же Вирджил — тихоня и себе на уме, что само по себе неплохо, но несильно поможет в руководстве малоопытными людьми… — Новак? Кастиэль сглатывает. — Да… — Горло сжимается, и чувство такое, будто язык распух в шесть раз. То, что ему достались никудышные командиры взводов, ничего не говорит о нем самом, уверяет он себя. Это не его вина — но он понимает, как прозвучит жалоба. У него проблемы с почти всем его офицерским составом. На это один логичный ответ: «Так может быть, проблема не в них?» Кастиэль не идиот: он понимает, что непопулярен. И не факт, что новому офицеру он понравится больше. Новых людей он даже не будет знать, они могут вообще не уважать его. Это вообще могут оказаться призывники. Он идет в молчании, нервничая настолько, что не может заговорить. Ему приходит в голову, что Габриэль, вообще говоря, выше его по званию. Они вроде бы друзья, но Габриэль — капитан и может воспринять любую, даже вскользь высказанную неофициальную жалобу как серьезную проблему, требующую принятия мер. Простое желание выговориться хоть раз может привести к тому, что перетрясут всю роту. — Эй, Новак. Вы еще тут? Габриэль остановился в нескольких шагах от Кастиэля и смотрит на него со смесью улыбки и озабоченности. — Все в порядке, — отвечает Кастиэль и запоздало понимает, что Габриэль задал другой вопрос. — Да, я просто… — Его взгляд скользит за плечо Габриэля. Напротив, через дорогу, по ступеням здания спускается человек. Он прижимает ко лбу руку, из-под нее медленно сочится кровь, пропитывающая его бровь. Габриэль наклоняется и дважды щелкает пальцами перед лицом Кастиэля. — Эй! Эй, очнитесь! — Габриэль отстраняется, приподняв брови, и Кастиэль заставляет себя сосредоточить взгляд на нем. — Серьезно, вы здоровы? — спрашивает Габриэль. — Да. Я просто… хотел спросить вас об увольнительной, — отвечает Кастиэль понимая, как нелепо это звучит, — но в данный момент ему все равно. — Отменили ли их, и… да, спасибо. Мне пора… на построение. Увидимся позже. Кастиэль кивает на прощанье и отправляется прочь; Габриэль только смотрит на него так, словно он отрастил вторую голову. Уходя, Кастиэль думает, что, наверное, вышло не очень убедительно: вероятно, стоило улыбнуться. Как бы там ни было, теперь уже поздно. Он говорит себе, что сделал правильный выбор. Лучше не озвучивать свои опасения Габриэлю. Ситуация под контролем. До построения еще около десяти минут, но солдаты уже шатаются поблизости, дабы не опоздать. Парочка солдат роты Бейкер сидит на ступенях полуразрушенного овощного магазинчика; первый сержант Мастерс стоит у обочины, сложив на груди руки, и выслушивает горстку молодых призывников; группа мужчин смеется вместе с несколькими женщинами в опрятных цветных платках медсестер французского сопротивления. Кастиэль замечает в этой группе Харвелла, Бредбери, Кевина Трана, затем, подойдя ближе, видит с ними капрала Миллса — и Дина. Дин отклонился, облокотившись на подоконник здания за спиной. Кастиэль не слышит его слов, но улыбка у него широкая и ясная. Разговаривая, он грациозно подается к девушкам. Кастиэль замедляет шаг. Рядом с девушками Дин выглядит еще выше обычного, еще шире в груди и плечах. Он держит перевернутую каску в сгибе локтя, он вымыт, на его неиспачканной грязью и камуфляжным кремом коже проступают загар и веснушки. Его волосы слегка неопрятны, он выглядит одновременно родным и таким симпатичным, что больно, и, пока Кастиэль засматривается на него, Дин вдруг поднимает глаза. Их взгляды встречаются. Лицо Дина заметно мрачнеет: улыбка в уголках губ пропадает, взгляд тяжелеет. Кастиэль сжимает зубы, потому что узнает этот взгляд: в нем извечное упрямство Дина, опасная для них обоих решимость. Кастиэль морально готовится к грядущему. Он знал, что рано или поздно это произойдет: Дин выскажет ему все прилюдно из чувства обиды и ярости, неспособный выдержать планку профессионализма. Что ж, сейчас Кастиэль к этому готов. Пусть выскажет, что хочет, думает он, — однако Дин отворачивается. Он смотрит на медсестру рядом — светловолосую девушку с миловидной улыбкой, — и широко улыбается. Миллс отпускает какой-то комментарий, сопровождаемый похабным жестом, и Дин прыскает со смеху. Кастиэль смотрит, остановившись через дорогу и тщетно сжав кулаки. Постепенно он разжимает руки, чувствуя, как тело расслабляется из военной выправки позвонок за позвонком, как опадают плечи. Значит, Дин решил держать дистанцию. И хорошо. Кастиэль выдыхает. Он смотрит, как шевелятся губы Дина, неловко выговаривающие непривычные звуки, как хихикают над ним девушки, и понимает: Дин пытается говорить по-французски. У одной из девушек длинные темные волосы; она смеется, запрокинув голову, и касается при этом руки Дина. Кастиэль смотрит на часы. Четыре минуты до построения. Медсестра говорит громко: «Non, je te taquine juste, t'es trop beau pour être drôle», — и девушки смеются снова, а Дин только улыбается и переспрашивает: «Что? Что она говорит? Ты шутишь надо мной?» Именно этого Кастиэль и хотел. Дин — помеха и обуза, и Кастиэль устал снова и снова делать неправильный выбор. Так лучше. Солдаты постепенно начинают строиться на площади под руководством капрала Миллса, бережно прижимающего к себе руку, чтобы беречь вывихнутое недавно плечо. Кастиэль смотрит, стоя поодаль, как они суетятся и бранятся. Веки сами собой тяжелеют; он сдерживает зевок. — Говорю тебе: забудь ты об этих мечтах, как оттрахаешь ее до беспамятства, когда вернешься, — увещевает рядовой Спенглер, проходя мимо с парой солдат первого взвода. — Закрути что-нибудь здесь! Романс-фломанс… Я тоже своей Сьюзи пишу, что гляжу на звезды, мечтая о ней… Миллер имитирует рвотный позыв, а Йен возмущается: — Но это тупо, не гляжу я ни на какие звезды… — Эй! Ты просил совета — так я тебе говорю: это действует безотказно! Честное слово! Так и пиши! — Да херня какая-то, — недоверчиво замечает Миллер. — Да-да, это поэтому ты на прошлой неделе получил прощальное письмо, а мне Сьюзи Сэмуейс пишет о том, что детей от меня хочет! Съел? Так-то! Я вам говорю… В восемь пятьдесят пять сержант Миллиган уже построил всех в три ряда, и Кастиэль ждет, пока он займет свое место, чтобы подойти к строю. Прежде чем заговорить, он соблюдает все формальности: отдает честь, дожидается ответного салюта. — Начнем с самого насущного, — произносит Кастиэль громким четким голосом, который всегда кажется ему чужим. — Всех подавших заявки на увольнительную в Англию спешу расстроить: они отклонены. В рядах раздается приглушенный стон: рядовой Майер в заднем ряду бранится вслух, но умолкает при виде хмурого взгляда сержанта Миллигана. Кастиэль продолжает: — Мы выдвигаемся в ближайшие дни. Куда нас пошлют, пока неизвестно, но можно с уверенностью сказать, что на север. Соберите снаряжение и будьте готовы трогаться в течение двенадцати часов. В связи с этим сегодняшняя физподготовка отменяется — вместо этого будет урок повторения навыков навигации. Его проведут сержанты Миллиган, Мастерс, Гарриган и Этеридж с семнадцати до девятнадцати часов, чтобы закончить как раз к ужину. Командирам взводов в это время подойти ко мне для брифинга. В 22:00 состоится проверка жилых помещений на предмет готовности роты. Всякий, чья койка и снаряжение не будут в надлежащем состоянии, получит соответствующее взыскание. Взыскание Кастиэль еще не придумал: он подумывает о трехмильном марафоне вместо завтрака, но вероятность, что придется привести угрозу в исполнение, весьма мала. Младшие офицеры знают, что марку надо держать: они подготовят роту должным образом. — Вопросы? Командиры взводов: у вас есть, что добавить? — Нет, сэр, — слышится три ответа — три, потому что Чак Ширли отвлекся. Кастиэль снова повторяет план на день, после чего дает команду вольно и распускает солдат. Пока все расходятся выполнять обязанности, Кастиэль находит глазами Дина. Тот не смотрит в его сторону вовсе: он заводит беседу с Эшем Лоуэллом, расплывается в улыбке и начинает смеяться, не удостоив Кастиэля даже взгляда. И хорошо. Так все и должно быть. Кастиэль уходит неспешным размеренным шагом: убегать от Дина Винчестера он не станет. Не от чего убегать. Это Дин вечно все портит, Дин появляется и переворачивает жизнь Кастиэля вверх дном, все усложняя. Кастиэль проходит по дороге мимо полуразрушенного здания, у которого сидят, беседуя и смеясь, пехотинцы 175-го полка. Это Дин создает проблемы, и Кастиэль, как его начальник, имеет полное право решить, что не хочет больше иметь с ним ничего общего. Кастиэль обходит солдата, несущего куда-то сломанный стол, и еще кого-то с деревянным ящиком в руках, и уже начинает успокаиваться, когда второй человек вдруг спотыкается за его спиной. Ящик вылетает у него из рук и падает на мостовую позади Кастиэля с оглушительным треском. Из легких Кастиэля дрожащим выдохом выходит воздух, голова ни с того ни с сего идет кругом. На четверть левее оси трехэтажное здание — Кастиэль панически ищет в окнах проблеск ствола; во рту сухо. Вдоль главной дороги нет укрытия, бежать некуда, разве что падать на живот за обломки. Руки дрожат. Проем между домами достаточно широк для вражеский артиллерийской позиции, позади площадь и нет прикрытия. Напротив отель с широкими окнами-эркерами: вероятная позиция пулеметчика. Кастиэль не может выйти из этого состояния. Он заставляет себя медленно направиться прочь, хотя тело требует: быстрее, быстрее, в укрытие. Но укрываться не от чего. Он в безопасности, они взяли Брест, все хорошо. Он делает глубокие вдохи носом и пытается восстановить спокойствие. Взгляд невольно мечется из стороны в сторону: Кастиэль замечает все — каменную церковь, почти целую башню с часами, белые двухэтажные здания с раскрытыми ставнями, где может прятаться снайпер, — и при этом не видит ничего, идя вслепую. Вдох, выдох. Кастиэль берет правее в переулок между двумя полуобвалившимися зданиями и, не думая, находит укромное местечко среди обломков, где спину прикрывает стена и откуда хорошо просматривается главная дорога. Там он падает на колени и, прижавшись плечами к каменной стене, замечает, что держит в руках винтовку. Заряженную винтовку. Он не помнит, когда снял ее с плеча и зарядил. Он успокаивает себя, упершись рукой в землю рядом с ботинком. Земля под пальцами шершавая, крошка камня впивается в ладонь. Он все еще в прямой видимости из разбитого окна трехэтажного здания левее оси, но это нестрашно. У него надежное укрытие — и, что важнее, там никого нет. Перестрелки нет. Этот район обезврежен. Кастиэль дышит. Он разряжает оружие, убирает обойму обратно в карман обвязки и застегивает карман. Затем поднимается на ноги. Он напоминает себе, что он в безопасности.

24 сентября 1944 г.

Время отбытия приходит, и Брест погружается в суету и хаос. 115-й уже выдвинулся на восток поездами, грузовиками и медленно ползущими танками, и теперь пришла очередь 116-го. Они должны погрузиться на транспорт в пять часов утра: осталось чуть меньше часа, и Кастиэль тревожится, что рота не готова. Погода меняется, а солдаты за исключением нескольких новобранцев все в том же обмундировании, в котором высадились в Омахе. Кастиэль еще в Сен-Ло слышал разговоры о том, что кто-то из солдат забыл там рубаху, у кого-то лишь одна пара носков. В июльские тридцать градусов это не представляло проблемы, но теперь температура падает, а в Германии будет еще холоднее. Кастиэль отправляется в штаб-квартиру, встроенную немцами в склон холма с видом на бухты подводных лодок. Он спускается по ступеням в подземный бункер в поисках офицера снабжения, к которому можно обратиться с этим вопросом. Помещения внизу полны людей: все снуют туда-сюда, собирая коробки и сумки со снаряжением. Все слишком заняты, чтобы разговаривать. Какой-то рядовой рявкает: «Простите!» — протискиваясь мимо, и Кастиэль не успевает даже отчитать его за подобное обращение к офицеру — рядового уже и след простыл. В одном из помещений Кастиэль застает капрала, шарящего в ящике, до краев наполненном чем-то похожим на пакетики с сахаром для сухих пайков. Вид у капрала не очень занятой, и Кастиэль останавливается в дверях. — Прошу прощения, — обращается он к капралу. Тот поднимает голову и, заметив запонку на воротничке Кастиэля, вытягивается по стойке смирно. — Вы не знаете, где найти офицера снабжения второго батальона? — Простите, сэр, не знаю. Но я видел этажом ниже майора Ласки — может быть, он вам подскажет. Кастиэль кивает. — Благодарю вас. Это все. Капрал быстро отдает честь. Кастиэль отвечает по форме, после чего направляется вниз по лестнице глубже в недра бункера. Чем ниже в каменное подземелье он спускается, тем холоднее становится: воздух промозгло-влажный, и, хотя на стенах висят указатели, они написаны на немецком и лишь на некоторых снизу есть английские подписи. Тем не менее Кастиэль находит путь в отсек снабжения. Первое помещение, куда он заглядывает, оказывается пустым; во втором обнаруживается группка младших офицеров, горячо спорящих о том, хватит ли сухих пайков на весь 175-й полк; третье тоже пустует. В конце коридора виднеется еще одна дверь, и Кастиэль думает, что, если и там он никого не найдет, придется вернуться на этаж выше и просить помощи капрала, как бы унизительно это ни было. Кастиэль толкает дверь и, едва сделав шаг внутрь, понимает, что ошибся: эта подсобка занята. Услышав тяжелое дыхание, шевеление потных тел, он немедленно отступает, но глаза инстинктивно вглядываются в сумрак. Прежде чем он успевает сказать себе, что не хочет видеть происходящего, он узнает Дина. Это узнавание парализует его. Кастиэль не может пошевелиться. Он чувствует, как все внутри медленно скручивается в холодный узел; горло сжимается, словно его вот-вот стошнит. Он говорит себе, что смотрит, только чтобы убедиться, но он уже знает. Мужчина стоит спиной к Кастиэлю, уложив медсестру на комод перед собой, но это несомненно Дин. Его изгиб ног, его сгорбленные над нею широкие плечи, его поясница над присползшими штанами с проступающими веснушками там, где сестра задрала его рубаху. Каска, выданная Красным крестом, валяется позабытая на полу. Кастиэлю становится нехорошо. Дин едва знает эту женщину, и ей достается это. Дин, полураздетый, в мятой рубахе, всаживается в нее, быстро раскачивая бедрами, и ведет себя так громко, как никогда не позволял себе с Кастиэлем. Он стонет, бормоча «А-ах… блядь… боже…» — как будто ему все равно, кто их услышит, и Кастиэль ненавидит себя за то, как от этого голоса в паху невольно разливается тепло. Кастиэлю всегда хотелось услышать, как Дин реагировал бы, не будь нужды сдерживаться, но он никогда не желал узнать этого в таких обстоятельствах. Сестра охает Дину в плечо и говорит что-то по-французски. Ее руки взлетают выше, обнимая его за голову, впиваясь ногтями в плечо. У нее темные волосы. Кастиэль отступает, задев ногой ящик на полу. Медсестра поднимает глаза из-за плеча Дина и встречается взглядом с Кастиэлем. Он разворачивается и выходит быстрым шагом, оставив дверь открытой. Кастиэль не знает, куда идет, но знает, что надо убраться оттуда как можно скорее. Он идет вслепую, не в силах прогнать из головы огрубевший голос Дина: «А-ах… боже…» — и врезается в кого-то прямо перед собой. — Простите, — произносит Кастиэль, моргая в попытке сориентироваться, и обнаруживает перед собой рядового Йена. — Не за что, это я виноват, сэр, — говорит Йен, хотя это очевидно не так. Йен хмурится. — Сэр, все в порядке?.. — Все прекрасно, спасибо. — Кастиэль пытается изобразить подобие улыбки, но она выходит натянутой. Не успев как следует обдумать свои следующие слова, Кастиэль продолжает: — Йен, не могли бы вы сделать мне одолжение и отыскать сержанта Винчестера? Он должен быть где-то здесь — вероятно, в отсеке снабжения. Пожалуйста, скажите ему, что он нужен немедленно, чтобы собрать запасы для медпункта батальона. — Есть, сэр, — кивает Йен, и Кастиэль не ждет выполнения приказа. Он уходит прочь. Кастиэль поднимается по последнему лестничному пролету из бункера и выходит на свет пасмурного утра, где приготовления к выдвижению идут полным ходом. Несколько мгновений он стоит в дверях, медленно дыша и стараясь не думать о том, как Дин трахает кого-то еще. О низких гортанных звуках, которые он издает, когда стыд и необходимость блюсти тайну не смыкают ему губы; о руках медсестры в его волосах — не думать, не думать. Кастиэль зажмуривает глаза. С силой сжав пальцами переносицу, он делает глубокий вдох и отправляется в толпу. Им предстоит девятисотмильный переезд в Голландию, и подготовка идет серьезная. Вся 29-я пехотная дивизия находится в процессе погрузки солдат, оружия, провианта и снаряжения в готовые тронуться на восток поезда. Солдаты заносят ящики и загоняют машины разведки по пандусам в пустые грузовые вагоны, ждущие заполнения снаряжением и припасами. Все имеющиеся пятидесятимиллиметровые снаряды отправлены к зенитным орудиям, установленным в конце поезда для мобильной обороны. Ранцы компактно упакованы с выведенными на полосах зеленой ленты именами их владельцев, чтобы по прибытии во Льеж каждый мог легко найти свое снаряжение. Административный персонал бегает туда-сюда с охапками почты, чтобы успеть вручить письма адресатам прежде, чем они уедут. По другую сторону улицы старший лейтенант Найоми отчитывает новобранца за то, что тот бросил свою винтовку на время выполнения поручения. — Нашли, сэр? Кастиэль вздрагивает. Он оборачивается с колотящимся сердцем и видит рядом сержанта Миллигана с ящиком сухих пайков под мышкой. — Что? — Снаряжение на холодную погоду, сэр, — поясняет Миллиган. — Нашли его? Кастиэль смотрит на него в недоумении и тут вспоминает: подсобка. Ноги вокруг бедер Дина, его хриплый голос… — Нет, — отвечает Кастиэль. — Нет, не нашел. Миллиган с сожалением кривит рот. — Черт. Может, спросить начальника снабжения, нет ли у него лишних комплектов? Кастиэль кивает. — Спрошу, если увижу его. Простите, сержант. — Он аккуратно обходит Миллигана и продолжает путь. К одиннадцати часам приготовления достигают апогея. До выдвижения 116-го полка остается менее получаса. Служащие второго батальона суетятся неорганизованной толпой рядовых вперемешку с офицерами и административным персоналом, отчаянно пытающимся создать хоть какое-то подобие порядка. Младшие офицеры проверяют, чтобы никого не забыли перед отъездом в другую страну. В вагон по ротам и взводам забрасывают ранцы; солдаты таскают туда-сюда неподъемные на вид ящики. И конечно, присутствуют женщины. Девушка с длинными светлыми волосами слезно обвивает руками шею капрала Соренто. Медсестра в синем платке сжимает рукав лейтенанта Вирджила, и Кастиэль слышит со своего места ее слова: «Ты вернешься? После Германии ты вернешься сюда?» Рядовой Миллер и капрал Степп оттаскивают к ближайшей машине Каллахи, который отчаянно восклицает: «Милая, я не понимаю, что ты говоришь, погоди… tu dois… погоди, помедленнее!» — «Tu m'écriras? — спрашивает девушка с покрасневшими глазами, разглаживая руками перед его куртки. — Tu vas tellement me manquer — s'il te plaît, t'as mon adresse, écris-moi…» Кастиэль проходит мимо, как раз когда она бросается на Каллахи в поцелуе. — Закругляйтесь, Каллахи, — отрезает Кастиэль, отдернув голову, чтобы увернуться от взмаха руки. — Чтобы через пять минут все были построены на площади, готовые сесть в поезд, с погруженным багажом. — Давай, Фрэнк, пойдем, пойдем, — подгоняет его Миллер, таща за локоть, и девушка разражается слезами. Кастиэль протискивается между двумя спорящими радистами и замечает Дина, шатающегося на перроне с каской в руке. В другой руке у него письмо на несколько страниц, написанное аккуратным синим почерком. Полы его рубахи не заправлены. Кастиэль с глубоким вздохом отворачивается. Сейчас некогда об этом думать. Он ходит туда-сюда, следя, чтобы в поезд погрузили все, что понадобится роте. Рядовой Басс уже просит у Алистара разрешения достать свой ранец назад, чтобы переодеть носки. Первый сержант Мастерс докладывает в третий, четвертый и пятый раз о прогрессе погрузки, и наконец Кастиэль строит Бейкер по взводам для пересчета людей. Все на месте, орудия разряжены и вычищены, командиры взводов докладывают о полной готовности, и приходит время садиться в поезд. Первый взвод заходит в состав первым. Сержант Миллиган идет во главе, Вирджил задерживается сзади, чтобы пересчитать по головам солдат, протискивающихся в вагон с оружием и в обвязках. Бредбери поскальзывается на грязной ступени, Харвелл помогает ему, шлепнув его по заду, и лишь резкий окрик Кастиэля спасает ситуацию от превращения в фарс. Он заходит в вагон последним из роты: к этому времени над головой сгущаются тучи, обещая дождь. Осень входит в свои права. Кастиэль взбирается в тамбур, прижав винтовку к груди, чтобы никого ею не задевать, и протискивается меж солдат к месту в вагоне. По пути он невольно слышит обрывки разговоров. — …да блядь, а ты и развесил уши! Не слушай эти бредни! Плохие новости дома, как же, — да он просто скис, потому что Джордж вчера отыграл у него две штуки в блэкджек! — Да вряд ли, я видел — на нем лица не было: он сказал, что получил письмо от матери… — Да ебал я его мать! Он просто… Кастиэль пробирается дальше, аккуратно переступая через протянутые ноги со сдержанными «Извините… извините…» — …но бля, ты бы видел корму той блондиночки, что была у Кевина! — громко восклицает капрал Лоуэлл, когда Кастиэль пробирается мимо к концу вагона. На лице у Лоуэлла восхищенная улыбка. — Честное слово, я не особо религиозен, но когда я увидел ее… — Эй, иди в жопу! — протестует Тран. — Она мне правда нравилась, ясно? Отвали. — Да ладно, неужто не поделишься со старым другом Эшем? И это после всего, что я… — Не буду я с тобой делиться… — Да, кто тебя знает, где побывал твой инструмент, грязное животное… — Право слово, я знаю, где побывал, и я точно не стал бы делиться, — раздается голос Дина, и все смеются. Кастиэль останавливается. — Эй, Эш, у тебя же была та темноволосая красавица? С ней-то что сталось? — спрашивает Бредбери. — Нет, приятель, я ей был неинтересен. Она, как оказалось, положила глаз на доброго доктора, — отвечает Лоуэлл, и слышится согласный хор: кто-то смеется, кто-то поддакивает. Кастиэль чувствует тошноту. Он не хочет этого слышать. Он пытается протиснуться дальше. — Погоди, как ту бабу звали? — Элиз Брейден, — отвечает Дин с нотой триумфа. — Будешь ей писать? — Не-ет… Мы неплохо развлеклись, но ничего судьбоносного. — Эх… Повисает пауза, после чего Лоуэлл спрашивает: — Так значит, она свободна? Мужчины снова разражаются смехом, и Кастиэль не может больше этого слушать. Он притягивает к себе взгляды рядовых, остановившись на полпути между вагонами, поэтому проталкивается дальше, на мгновение задержавшись, чтобы сказать: — Сержант Винчестер, вы нужны в оружейном вагоне. Немедленно. — Он старается выдержать спокойный нейтральный тон, но слышит, что голос выходит холодным. Дин оборачивается к нему. — Что? Кастиэль не поясняет. Он проходит дальше. Пробираться трудно: все скамьи заняты солдатами, протянувшими ноги в проходы, обнимающими ранцы, которым не хватило места в багажном вагоне. Прицел винтовки впивается Кастиэлю в бедро, пока он протискивается среди служащих третьего взвода. Он сжимает зубы от тупой боли — точно будет синяк — и продвигается дальше. Найдя место в дальнем конце пятнадцатого вагона, за вторым взводом, Кастиэль усаживается на скамью напротив первого сержанта Мастерса. Он расстегивает ремешок каски под подбородком, зажав винтовку между колен, ослабляет пряжку обвязки и поправляет ее карманы, чтобы они не мешали откинуться на спинку сиденья. Сержант Мастерс, сидящий с закрытыми глазами, приоткрывает один глаз, когда Кастиэль усаживается. — Доброе утро, сэр, — говорит он и снова закрывает глаза. Попытаться поспать — не такая уж плохая идея: в этом поезде им предстоит провести долгие часы, а рассвет еще лишь занимается серым на горизонте. Можно и отдохнуть. — Сержант, — отвечает Кастиэль в качестве приветствия и, осмотревшись, замечает сидящего рядом лейтенанта Ширли, который теребит рукой бороду явно длиннее, чем разрешено уставом. — Чак. Как дела у людей? Не открывая глаз, Мастерс отвечает: — Страдают поносом, лейтенант. — Что? — Кастиэль поднимает недоуменный взгляд. — Это из-за чего? — Из-за свежих пайков, вот из-за чего, — вступает лейтенант Ширли с отчетливой нотой раздражения, так что Кастиэль уже жалеет, что спросил. — Четыре гребаных месяца ребята даже яблока свежего не видели — и тут их накормили морковью! Да организм у них не справляется — и ни у кого из нас не справляется! — Он поднимает палец, обвинительно наставив его на Кастиэля. — И вот погодите: вернемся на передовую, у нас еще вся рота запорами измучается. И тогда во всем северном полушарии не хватит слабительного, чтобы восстановить нам работу кишечника. Морковь, господи… О чем они думали?! Кастиэль не знает, что на это ответить. Он только смотрит на Ширли, затем на Мастерса, на лице которого читается помесь улыбки с досадой. — Как скажете, сэр, — отзывается Мастерс. Потом снова приоткрывает глаз и с ухмылкой смотрит на Кастиэля. — А как у вас дела на этом фронте, лейтенант? — Все хорошо сержант, спасибо за заботу, — отвечает Кастиэль. — Ну а помимо проблем пищеварения есть о чем доложить? Мастерс, похоже, смиряется с тем фактом, что поспать не удастся, покуда Кастиэль не получит удовлетворительных ответов, и садится, открыв глаза. — По большей части все нормально. Не без трудностей, конечно, но они скоро разрешатся сами собой. Кастиэль хмурится. — Каких трудностей? — Люди не хотят возвращаться на фронт. Кастиэль не удивлен. Это не новость. — Новобранцы? — Нет, новобранцы как раз ничего. Эти рвутся сыграть в футбол головой Гитлера, — отвечает Мастерс с нескрываемым оттенком презрения в голосе. — Со старыми призывниками тяжело. Они-то уже понимают, что их ждет. Вместо ответа Кастиэль роется в карманах куртки в поисках сигареты. Он знал, что эта проблема возникнет. Он достает сигарету — последнюю за исключением окурка, припасенного на дорогу домой, — и закуривает. — Ничего, — отвечает он с сигаретой во рту. — Главное, следите, чтобы это не распространялось. — Он затягивается и смотрит за окно мимо Ширли на медленно проплывающие там руины и прибрежный ландшафт, пока поезд отходит от станции.

26 сентября 1944 г.

— Напомните мне еще раз, зачем мы это делаем? — спрашивает Дональд Хэнскам. Кастиэль, идущий шагах в десяти позади, пытается сдержать раздражение. Он понимает, что люди нервничают. Они хотят вернуться в резерв: идея патрулировать незнакомую территорию, выискивая в темноте возможные позиции врага, никому не импонирует. Это не идеальная ситуация, но кто-то должен взять на себя эту роль. Кастиэль не возражает. Они едут уже два дня и еще день ждет их впереди, так что он рад выбраться из тесноты вагона, даже чтобы побродить в ночи в поисках фрицев. И не сказать, что во время переезда есть, чем заняться. Дни в поезде он проводит в раздумьях о том, как сформулировать ответ своей кузине Ханне; ночами мерзнет и не спит. Прогуляться тут ничем не хуже. — Когда через эту территорию проходили британцы, тут было много очагов сопротивления, — поясняет капрал Соренто. — Они обезвредили те позиции, что попались им на пути, но тут могли остаться и другие отрезанные. Они могут и не знать, что мы уже заняли всю страну до Реймса, и проблемы от них нам не нужны. Где-то позади, за рядовым Бассом, Кастиэль слышит: «Да где вообще этот чертов Реймс?» Хэнскам ворчит: — А нельзя просто прислать танки, чтобы они всех распугали и все сами сдались? — Хороший вопрос, — отвечает Соренто. — Вот только… — Я передам ваши предложения в дивизию, — прерывает их Кастиэль, лишь слегка повысив голос. — А теперь молчать и смотреть за своими секторами. Третий взвод затихает и идет в тишине, хрустя ботиками по грунтовой дороге. Они проходят по дороге на восток в сторону Шартра, а затем сворачивают с нее вниз по пологому склону к полусожженным сельскохозяйственным угодьям, где криво растет чахлая кукуруза. Время почти час ночи, кругом темень, плотный слой облаков скрывает небо, не пропуская свет луны совсем. Солдаты впереди кажутся лишь силуэтами, худощавыми и угловатыми из-за винтовок, локтей и торчащих карманов обвязок. Кастиэль узнает Басса по росту, Хэнскама по тому, как тот перехватывает винтовку всякий раз, когда устает. Впереди строя виднеется фигура без оружия — судя по силуэту, с руками в карманах и неспешной плавной походкой. Кастиэль отводит взгляд. Прямо по курсу появляется деревушка с каменными домами, местами поврежденными обстрелом, но в основном целыми. Здесь тишина и безмолвие: ставни везде закрыты, но по центру виден уличный фонарь, освещающий ближайшие к нему здания теплым желтым светом. Кастиэлю становится неспокойно. — Радиста ко мне, — зовет он тихо. Басс выходит сзади строя, уже отстегивая передатчик рации. — Свяжитесь с остальными взводами: замечена потенциальная позиция врага на наших координатах — в последнем контрольном пункте шесть девяносто три, три семьдесят два, — диктует Кастиэль. — Узнайте, где второй взвод относительно цели. И держитесь сзади. — Кастиэль снимает с плеча винтовку, пока Эстер перестраивает людей, отправляя отделения по флангам деревни. Они наступают, пригнувшись и стараясь сохранять тишину. Кастиэль идет за первым отделением вокруг ближайшего здания и останавливается, прижавшись к стене, пока Сомнер и Хэнскам врываются внутрь, чтобы проверить наличие врага. На дальнем краю деревеньки уже видны другие пары бойцов, осматривающие другие здания. Деревня огорожена низкой каменной стеной, и взвод Эстера бежит вдоль нее, беря деревню в окружение. — Чисто! — Двое рядовых в сопровождении капрала Соренто выбегают из третьего по счету здания, и один их них, рядовой Консино, подбегает к Кастиэлю, чтобы доложить о найденных в спальне вещах. В этот момент раздается треск, свист, и Хэнскам падает на землю от выстрела в плечо. Кастиэль инстинктивно отскакивает к стене здания позади него. — В укрытие! — кричит он, хватает за куртку Консино и толкает его вперед, следуя за ним к каменной стене. Он падает на колено, прячась за стеной. Слышен зов медика; Хэнскам елозит на спине, зажимая окровавленное плечо рукой и пытаясь сесть. — Хэнскам, лежать! Дальше впереди раздается крик сержанта Этериджа: — Контакт справа! Кастиэль перехватывает винтовку и меняет позу так, чтобы можно было выглянуть поверх стены. Он услышал свист пролетающих пуль, то есть они миновали его всего в паре ярдов: это говорит об угле выстрела, но где именно находился стрелок, Кастиэль понятия не имеет. Пока он раздумывает над вариантами, мимо проносится Дин, в спешке оттолкнув Кастиэля к стене. Дин, пригнувшись, подбегает к Хэнскаму, бесцеремонно набрасывает его здоровую руку себе на шею, хватает его за обвязку и бедро, взволакивает на плечо и бежит назад. Кастиэль разворачивается туда, откуда был голос Этериджа. — Сержант! — окликает он. — Еще что-нибудь? — Нет, сэр — вспышку я не заметил. Вы что-нибудь видите? Кастиэль чертыхается себе под нос. Он продвигается на пару дюймов вперед вдоль стены и поднимает голову. Он выглядывает поверх стены всего на секунду — даже если постоянно двигаться и не высовываться дважды в одном месте, он чувствует себя уткой в тире. — Нет, — отвечает Кастиэль, снова нырнув вниз. Стрелок затих: вероятно, понимает, что его не смогли обнаружить, и хочет сохранить преимущество. Кастиэль зовет рядового Басса. — Вызовите Эстера, — распоряжается он, снова подняв голову над стеной, пока Басс устанавливает связь: «Бейкер три-первый, передаю шестому…» Кастиэль тут же жалеет о своем решении: раздается новый треск и пули попадают в стену прямо рядом с головой Кастиэля, так что крошка камня и пыль отлетают ему в лицо. Он немедленно снова падает за стену. Протирая лицо тыльной стороной руки — глаза слезятся, — он забирает рацию у Басса. На линии трещит голос Эстера: — …Это Бейкер три-первый — у вас есть контакт? Прием. — Не совсем — контакт прямо со стены в центре деревни, примерно справа от нас, но мы его не видим. Предположительно одинокий стрелок. — Кастиэль снова трет глаз свободной рукой. — Целится хреново. Прием. Эстер явно не расположен к шуткам. — С этой стороны тоже не видно. Мы с дальней стороны у юго-восточных домов — будем продолжать продвигаться с этого направления, пока не вступим в контакт. Прием. — Принято. — Кастиэль колеблется. Ему это совсем не нравится, но вариантов особо нет. Он обводит взглядом восьмерых солдат, имеющихся в его распоряжении. Дин в конце отряда стабилизировал и временно подлатал Хэнскама и улыбается ему. Кастиэль набирает в грудь воздуху. — Нам придется выпустить кого-то в качестве приманки с этой стороны, чтобы спровоцировать огонь — прием. Мгновение на линии тихо. Потом: — Принято. Я буду, как только смогу, прием. — Нет нужды. Я организую. — Я понял, но я чувствую, что должен… — Конец связи, — прерывает беседу Кастиэль и отдает рацию Бассу. Он наклоняется вперед, чтобы посмотреть на солдат, прижавшихся к стене сбоку от него. — Привлечем его на приманку. Сомнер и Соренто, займите позиции: Соренто — за той машиной, Сомнер — на другом конце этой стены, у того дома. Дальность и высота неизвестны, так что вам нужно обеспечить максимальный угол огня. Высматривайте вспышку и стреляйте на глаз. — Есть, сэр. — Они, пригибаясь, перебегают каждый на свою позицию. Зловещий желтый свет фонаря бликами отражается на прицелах их винтовок. Кастиэль смотрит им вслед и пытается подавить страх, поднимающийся внутри при мысли о том, кого послать. Он смотрит на солдат перед собой — кто-то растянулся на земле, чтобы поддерживать круговую оборону на случай, если их обойдут с фланга, кто-то прячется за стеной рядом с Кастиэлем — и отвлекается на Дина, присевшего спиной к старой машине. Даже в тусклом свете отдаленного фонаря Кастиэль видит, что он улыбается. Он смотрит на Хэнскама и что-то быстро говорит ему, и вид у него такой спокойный и безмятежный, что раздражение закипает в душе Кастиэля с новой силой. Он заговаривает, не думая: — Винчестер, как только будете готовы. Разговор стихает, на Кастиэля устремляются растерянные взгляды, и он понимает, что совершил ошибку. — Что? — спрашивает Дин. Кастиэль смотрит на него, приоткрыв рот и размеренно дыша. Блядь. Он пытается сообразить, можно ли как-то выйти из положения. Изменить собственный приказ — значит показать сомнение в себе. Сказать, что оговорился, — значит признать, что Винчестер его отвлекает. Во рту сухо. — К стене на дальней стороне площади, пожалуйста, — произносит Кастиэль. Больше он не может сделать ничего. — Как только будете готовы. Дин морщится растерянно и недоверчиво. — Сэр, я медик… Кастиэль продолжает смотреть на него в упор, сохраняя нейтральное, спокойное выражение лица несмотря на нарастающую в груди панику. Он ошибся. — Поздравляю, — отвечает он. От страха и неуверенности голос выходит излишне резким. — На ту сторону площади, пожалуйста. Следует очередная пауза: тишина растягивается. Сердце Кастиэля грохочет в груди. Блядь. Если солдаты устроят сцену, он не знает, что делать. Он облажался — надо просто признать это, но он не может. Черт. Он не может. Надо идти до конца. Басс садится прямее. — Лейтенант, он не должен… — Спасибо за ваше мнение, рядовой, — отрезает Кастиэль, — но я не помню, чтобы спрашивал о нем. Басс осекается, вздрогнув, и Кастиэлю становится нехорошо: от чувства вины и паники все внутри сжимается, вызывая тошноту. Басс медленно опускается спиной обратно на стену. Дин не спускает глаз с Кастиэля, в его взгляде читается плохо скрываемый гнев и неверие. Кастиэль сжимает челюсти и заставляет себя не обращать внимания. — Как только будете готовы, сержант. Дин отводит взгляд. Его губы сжаты в напряженную линию. Он снимает через голову лямку сумки, чтобы оставить свое тяжелое снаряжение. Кастиэль дает стрелкам сигнал следить за вспышкой. Дин поднимается на ноги и выбегает. Он делает несколько шагов трусцой, собираясь с духом, затем пускается со всех ног. Тишина — зловещая от нависшей угрозы, желудок Кастиэля в тревоге сжимается. Он ждет и ждет: секунды растягиваются в часы. Дин набирает скорость, выкладываясь как может, и Кастиэль вспоминает их дни на полуострове Конке — как они бежали наперегонки к воротам, смеясь и дурачась, упрямо соревнуясь… блядь. Из-за идиотизма и нелепой гордыни Кастиэля Дина сейчас застрелят — блядь, блядь… Раздается оглушительный треск. Кастиэль инстинктивно дергается вперед в порыве броситься туда, окликнуть его, — у ног Дина взрывается облако пыли, от которого он отшатывается в сторону, прикрыв рукой голову, — и с другой стороны стреляет Соренто. — Черт… — бранится Соренто, поспешно перезаряжая винтовку. — По-моему, я… — Еще раз! — рявкает Кастиэль. — Готовьсь! Дин все еще бежит, но — черт, уж не замедляется ли он? Не думает ли он, что снайпера уже обезвредили? Кастиэль стискивает кулаки, так что ногти впиваются в ладони. Он не отваживается дышать. Снайпер делает еще выстрел, и в теле Кастиэля напрягается каждый мускул. Позади Дина слышен звук бьющегося стекла, и на этот раз это от выстрела Сомнера. Сомнер поднимает голову от прицела. — Кажется, я снял его, сэр. По ту сторону площади Дин врезается в стену, не рискнув сбросить скорость заранее. Кастиэль смотрит, как он прижимается спиной к камню, запрокинув голову и ловя ртом воздух, как соскальзывает по стене на корточки. Кастиэль выпускает задержанный вдох. — Хорошая работа, — говорит он и поднимается на ноги. Он поднимает винтовку и сигнализирует Бассу подойти. — Басс, вызовите командиров взводов и дайте им знать, что третий взвод успешно очистил этот объект и будет продвигаться дальше к финальной цели с расчетным прибытием в два часа. — Есть, сэр. Кастиэль ищет взглядом лидера первого отделения. — Этеридж — очищайте деревню и стройте людей, чтобы выдвинуться дальше как можно быстрее. Нам еще предстоит долгий путь. — Да, сэр. Когда солдаты собираются и уходят дальше в деревню, Кастиэль направляется через площадь к Дину. Тот не встает — только следит за приближением Кастиэля, сидя на корточках, с нескрываемой неприязнью во взгляде. Фонарь освещает его лицо слабым золотистым светом, его глаза в этом свете кажутся почти карими. Кастиэль останавливается прямо перед ним. — Если у вас есть замечания, будьте добры высказывать их мне наедине, — говорит Кастиэль тихим голосом. — А не спорить с прямым приказом перед всем отделением. Я ясно выразился? Дин не отвечает. Кастиэль делает шаг ближе. — Я спросил, я ясно… Дин встает, и Кастиэль вдруг осознает, как близко к нему находится: между ними какие-то дюймы. Дин возвышается над ним, высокий и разъяренный, но потом, не ответив, поворачивается и уходит вслед за отрядом. Кастиэль смотрит невидящим взглядом в стену, где он только что был, и пытается найти в себе силы на ярость. Нужно отчитать Дина за неповиновение, напомнить ему, кто здесь командует и что нельзя вот так просто уйти, проигнорировав вышестоящего офицера, — но запала на это нет. Он поправляет винтовку и медленно отправляется следом. Они воссоединяются с остальной частью третьего взвода и заканчивают осматривать деревню, после чего снова уходят в ночь. Небо затягивают облака, разражающиеся сначала легкой моросью, барабанящей по каске, а затем и полноценным дождем. Он просачивается сквозь армейскую куртку, так что кожа становится холодной и влажной. Кастиэль крепче сжимает винтовку, чтобы не дрожать. Впереди виден силуэт одного из солдат, вытирающего лицо мокрыми от дождя руками. Они встречаются с другими взводами в финальной точке сбора и берут главную цель на пятнадцать минут раньше намеченного срока. Это не дает Кастиэлю покоя. Надо было идти медленнее, проверять деревню тщательнее. Надо было чаще связываться с другими взводами, чтобы убедиться, что и они все делают тщательно. Он старается не думать о метких замечаниях Каина: в конце концов, выполнить операцию раньше срока — не такая уж страшная ошибка. В два пятнадцать рота Бейкер поворачивает назад к месту, где расположились на ночь служащие первого и второго батальонов. Когда они возвращаются, времени уже почти три часа утра и до побудки и выдвижения дальше остается всего три часа. Кастиэль останавливает солдат, не доходя до временного командного пункта батальона, и заставляет всех проверить орудия, как предусмотрено мерами безопасности. Обычно в этот момент надлежит почистить оружие, но Кастиэлю достаточно одного взгляда на людей, чтобы увидеть, что они измотаны, и он не настаивает. Они и так едва ли поспят. Солдаты вытягиваются по стойке смирно и расходятся, шаркая ногами по мокрой от дождя земле. Кастиэль смотрит им вслед, сунув руки в карманы куртки. С ободка каски перед лицом падает вода. Он пытается собраться с силами, чтобы отыскать место, куда расквартирован на ночь, и хотя бы попытаться поспать, но в этот момент замечает краем глаза движение сбоку. Кто-то остался. Не поворачиваясь, Кастиэль уже знает кто. Он не спускает глаз с исчезающих в темноте фигур солдат впереди. — Вы просили, если у меня есть замечания, высказывать их наедине, — начинает Дин тихим, но ледяным голосом. — Так что, пожалуйста, уделите мне время теперь. Как вам пробежка, сэр? Удовлетворительно вышло? — Он подходит и останавливается сбоку от Кастиэля. Кастиэль не смотрит на него. — Замечательно. Благодарю за исполнение. Дин резко выпускает воздух. — Отлично. Рад, что я оказался полезен. А теперь можем мы поговорить, какого хрена вы заставили меня это сделать?! Кастиэль смотрит через плечо и, встретившись глазами с Дином, видит, что тот не на шутку зол. — Я Красный крест, сэр, — продолжает Дин. — Это вообще военное преступление стрелять в меня намеренно — если, конечно, я не пожертвую своей защитой сознательно, участвуя в наступательном маневре. Например, блядь, в качестве приманки! Кастиэль поднимает брови. — Вы неплохо осведомлены. Дин переминается с ноги на ногу. — Сэм изучил нормы Женевской конвенции, когда я записался на фронт… — ворчит он. — Молодец. — Кастиэль снова отводит взгляд, но Дин шагает вперед, оказавшись прямо перед его лицом. — Меня, блядь, могли убить! — произносит он низко и разгневанно. Вот оно снова: Дин думает, что он особенный. Что он — какое-то исключение, и правила к нему не применяются. Кастиэль стискивает зубы. — Скажите, Винчестер, — начинает он холодно. — С чего вы взяли, что заслуживаете особого отношения? Этого Дин явно не ожидал. Кастиэль делает шаг к нему. — Месяц назад я приказал так же бежать Ричардсону. Его тоже могли убить. Погодите-ка, его и убили! Где были ваши возражения тогда? Дин открывает рот, но Кастиэль не дает ему заговорить. — Я послал рядового Трана на такую же пробежку в Гранкаме. Рядовой Морвей рисковал жизнью, чтобы мы смогли обезвредить снайпера под Кулонсом. И рядовой Майер… — У вас тут сто двадцать солдат, — прерывает его Дин низким голосом и с вызовом шагает в личное пространство Кастиэля. — И всего два медика. Если вы имеете что-то против меня лично — ради бога, но вы не можете позволить себе потерять меня. Я — лучший из имеющихся тут врачей, и вы это знаете. Я нужен роте. Кастиэль удерживает его взгляд. Несколько мгновений он ничего не говорит — лишь спокойно встречает гнев Дина. Когда, наконец, он заговаривает, его голос тих: — Вы отлично выполняете свои обязанности Винчестер, и за это я вам признателен. — Он делает шаг вперед. — Но не заблуждайтесь, думая, что вы незаменимы. Они так близко, что Кастиэль может сосчитать его веснушки, разглядеть отдельные взъерошенные ресницы и каждую из капель дождя, скопившихся на носу. Он чувствует дыхание Дина. Обычно в такие моменты Кастиэлю хочется притянуть его к себе, зацеловать до беспамятства, зарыться пальцами в его одежду — но сейчас в его венах кипит гнев и ему хочется только ударить Дина. Хочется, чтобы Дин проваливал и никогда не возвращался. Дин не отвечает. — А теперь я задам вам несколько вопросов и хочу, чтобы вы на них ответили. Вы — служащий 29-й пехотной дивизии? — Сэр, я не вижу… — Да или нет, сержант. Дин стискивает зубы. — Да, сэр. — Вы — служащий роты Бейкер второго батальона 116-го полка? — Да, сэр. — И кто командует этой ротой? — Вы, сэр. — И если ваш командир дает вам приказ встать и выбежать под пули, что вы делаете? На щеке Дина пульсирует желвак. Кастиэль угрожающе приближается. — Простите, сержант. Я не расслышал. Я повторю вопрос. — Я встаю и выбегаю под пули, сэр, — отвечает Дин громко, чтобы было слышно за стуком дождя по бетону и металлу. Кастиэль окидывает Дина неприязненным взглядом. — Это все, сержант. Вы свободны. Дин медленно втягивает носом воздух, словно заставляя себя успокоиться. — Разрешите высказаться, сэр? — Отказано. — Кастиэль удерживает взгляд Дина. — Прочь с дороги. Он не обходит Дина, а стоит, ожидая, пока тот отойдет. Это происходит не сразу: сначала кажется, что Дин не сдастся, выражение его лица нечитаемо — но потом он делает быстрый шаг назад. Сердце Кастиэля колотится оглушительно: с такой силой, что он чувствует пульс за глазами. Он проходит мимо Дина, не оглядываясь.

28 сентября 1944 г.

Они прибывают к цели вскоре после девятнадцати часов. Грузовики со стоном медленно останавливаются вблизи разбомбленного города, такого же серого и заброшенного, как и все города, что они миновали, сойдя с поезда в Маастрихте. После поезда их рассадили по машинам разведки и грузовикам — порой без брезента, так что некоторым солдатам не повезло и пришлось последние полтора часа трястись под дождем. В машинах тесно, как сардинам в банке: пошевелиться нет возможности. У Кастиэля затекла нога, и в стопе постоянные покалывания, от которых он не может избавиться. Он поднимается на ноги, как только водитель грузовика глушит машину, и, пытаясь не показывать, что одна нога едва рабочая, соскакивает на землю. — Рота Бейкер: вперед, вперед! — кричит он, проходя вдоль колонны машин. — Разбирайте свое оружие, ранцы и снаряжение, вверенное вам в Бресте, и стройтесь у обочины! Готовимся выдвигаться к месту сбора! Чтобы через пять минут здесь было три ряда! У вас пять минут! Такие же приказы слышатся дальше по шеренге — в роте Чарли, где кричит и машет руками Найоми, и в Фокс в самом конце, — и солдаты высыпают из машин, вынося с собой сумки и ящики. Дождь усилился, так что земля под ногами превратилась в трясину, и Кастиэль чувствует, как с обода каски на шею сзади стекает вода. Пока солдаты роты строятся, Кастиэль проходит вдоль колонны машин к первому сержанту Мастерсу. — Сержант, — приветствует он Мастерса, приближаясь. — Нужно, чтобы кто-то остался здесь, когда люди выгрузятся, и проверил, что в машинах ничего не забыли. Мастерс поднимает брови. — Этот кто-то будет такой возможности страшно рад, — отвечает он с сарказмом, взглянув на тяжелые тучи, из которых льется дождь. Кастиэль собирается ответить, что, хоть это и неприятно, кто-то должен взять на себя эту работу, и в этот момент замечает Дина Винчестера, спрыгивающего из кузова грузовика. Его руки пусты, и Кастиэль смотрит, как он отряхивает их о штаны и оглядывается, словно в поисках, чем бы заняться. — Винчестер! — окликает его Кастиэль и видит боковым зрением, как Мастерс удивленно смотрит на него. — Сегодня ваш день. Дин поднимает глаза и, как только он встречается взглядом с Кастиэлем, его лицо мрачнеет. — Сэр? — отвечает он низким голосом с такой интонацией, словно велит Кастиэлю проваливать на хуй. — Останьтесь и проверьте грузовики, когда они будут пусты, затем явитесь в зону сбора для дальнейших инструкций, — приказывает Кастиэль и не дожидается ответного «Есть, сэр». Ему неинтересны эти молчаливые взгляды холодной ярости — если Дина что-то беспокоит, он в состоянии поступить по-взрослому и переговорить с Кастиэлем наедине. Пусть сделает еще попытку. Так что Кастиэль отворачивается и уходит с первым сержантом Мастерсом наблюдать за разгрузкой снаряжения роты. — Когда все построятся, пусть лейтенант Вирджил отведет роту к месту сбора и там даст людям отдохнуть, — распоряжается Кастиэль. — Я найду штаб батальона и попробую выяснить, где мы расквартированы и какие дальнейшие действия. — Есть, сэр. — Мастерс мнется несколько мгновений. — Сэр… простите и не сочтите за дерзость, но что происходит у вас с Винчестером? — спрашивает он наконец. — Мне казалось, вы даже друзья, но… — Мы не друзья, — резко перебивает его Кастиэль. — И да, это неуместный вопрос. — Он не дает Мастерсу возможности копнуть глубже, а извиняется и уходит сквозь неорганизованную толпу прибывших в полковой резерв. По пути он замечает лейтенанта Вирджила. — Вирджил, стройте людей. И постарайтесь установить хотя бы подобие порядка. Оружие можно разбирать по очереди, а не толпой. Взвод за взводом. — Да, сэр. Сбоку подходит лейтенант Ширли и пристраивается в ногу с Кастиэлем. — Лейтенант Новак, все люди на месте, сэр. — Хорошо. Вы видели, где штаб батальона? — Нет, но видел заместителя начальника оперативного отдела у роты Фокс, он может быть в курсе, — отвечает Ширли. — Спасибо. Пока это все, — говорит Кастиэль. Ширли отстает и шаркающей походкой возвращается к роте, а Кастиэль направляется дальше через толпу. Он находит капитана Яринга не у роты Фокс, а за разговором с одним из командиров взводов роты Дог, чьего имени Кастиэль не может припомнить. Кастиэль неловко останавливается рядом и ждет, пока его заметят. Выясняется, что штаб батальона и остальные командующие уже ждут его в тенте, установленном для совещаний. — Прошу прощения, сэр: моя рота только высадилась… Яринг многозначительно прочищает горло, прервав Кастиэля посреди фразы. — Лейтенант Новак, на вашем месте я бы не заставлял их ждать еще дольше. Приберегите извинения и бегом марш на брифинг. Кастиэль вспыхивает от унижения и избегает смотреть на лейтенанта роты Дог, который явно позабавлен сценой. — Да, сэр, — отвечает Кастиэль, сочтя это знаком, что он свободен. Он торопится прочь. Когда Кастиэль находит нужный тент, он с упавшим сердцем обнаруживает, что остальные командиры рот уже выстроились по стойке смирно и первые слова из уст майора Захарайи Эверетта — это учтивое «Как замечательно, что вы наконец присоединились к нам, старший лейтенант Новак!» — Простите, сэр, — бормочет Кастиэль и занимает место рядом с Габриэлем. Эверетт тут же, не теряя времени, начинает: — Ну что ж. Добрый вечер, господа, и добро пожаловать в Голландию. Вольно. У меня для вас информация о вашем расселении и первые приказы о патрулировании — я сообщу вам все это чуть позже. Сейчас вам важно понять, что именно нам здесь предстоит. Он обращает внимание собравшихся на стол, где камешками, веточками и обрывками бумаги обозначен местный ландшафт. Кастиэлю видна ниточка реки Рур и Рейн в отдалении за нею. Он видит городок с названием Ахен, отмеченный колпачком ручки как ключевая цель. — Вы уже знаете, что отдельные подразделения 29-й дивизии расформированы и перераспределены в другие дивизии. Вы теперь действуете под командованием генерала Симпсона, в рамках девятого корпуса, и будете защищать левый фланг первой армии. Вы особой разницы заметить не должны: ваши каналы коммуникации сохранятся прежними. Для вас важно только то, что по приказу генерала Симпсона 116-й полк вскоре начнет диверсионную кампанию. Эверетт огибает край стола с песочной картой и, указывая на нее ручкой, начинает сообщать данные местной разведки. — Вот это — Западный вал, линия Зигфрида. Здесь располагается цепь препятствий и защитных позиций, оставшаяся у немцев еще со времен Великой войны. Теперь они укрепили ее снова — противотанковыми надолбами, дотами, бункерами, ловушками танков — всем, чем только можно, от Клеве до самой Швейцарии. Вот здесь наш фронт — чуть не доходя. Операция Куин будет заключаться в том, чтобы инициировать нападение вот здесь и, перейдя через вал, создать плацдармы в Юлихе, Линнихе и Иммерате и попасть таким образом в Германию. Но для этого нужно прорваться через эту укрепленную линию. Эверетт поднимает глаза и с серьезным выражением лица смотрит на командиров рот второго батальона. Кастиэль с падающим сердцем понимает, что легко не будет. Габриэль сбоку от него роется в кармане брюк и достает маленький блокнот и огрызок карандаша; Кастиэль следует его примеру.

30 сентября 1944 г.

— …сэр? Кастиэль моргает и поднимает голову. Он не сразу понимает, кто к нему обращается, но в конце концов замечает худощавого паренька в форме не по размеру, стоящего позади него, сосредоточенно нахмурившись в тусклом свете рассвета. Кастиэль приходит в себя, вспоминает, как ворочался в предрассветные часы, не в силах заснуть, как вышел, чтобы найти место и посидеть в одиночестве с видом на сельскую местность и восточный часовой пост, как закуривал. Он понятия не имеет, как давно уже здесь сидит. — Прошу прощения, — отвечает он хрипло без выражения. Между пальцев обнаруживается потухший бычок, на костяшках пепел. Кастиэль бросает бычок на землю и втирает в нее подошвой. — Я, должно быть, задремал. Чем могу помочь? — Мы просто искали вас, сэр, — говорит парнишка, и боже правый, он разговаривает как Конрад Биньон. Кастиэль прищуривается, пытаясь прикинуть, может ли он быть призывного возраста. Имени паренька он не знает. Кажется, он никогда его раньше и не видел. — Вас не было на квартире, так что первый сержант велел мне… — Хорошо. Спасибо, — прерывает его Кастиэль. Он поднимается на ноги, сдерживая стон при хрусте в коленях, затекших от неподвижного сидения бог знает сколько времени. — Уже иду, рядовой… — Шиаво. Теперь Кастиэль припоминает его: новобранец-призывник, прибывший 23-го взамен павших в Бресте. В бою Кастиэль его еще не видел, но видел, как он споткнулся на ровном месте во время тренировок, что не вселяет оптимизма. — Спасибо, рядовой Шиаво. Он отправляется в сторону командного пункта Бейкер и по пути смотрит на часы: шесть двадцать два. Когда он вышел покурить, было четыре тридцать семь. Он пытается подсчитать, сколько проспал, но в голове туман, и цифры не складываются. Они стоят в резерве полка у самой линии Зигфрида уже два дня, ожидая приказов, и страх Кастиэля все растет. Солдаты повторяют уроки навигации, отрабатывают полевые упражнения, тактики нападения и маневры парной стрельбы, пока всем до смерти не надоедает крик Эстера: «Рассредоточиваться по ходу! Нужно рассредоточиваться по ходу!» Кастиэль занимается картами и снова и снова выписывает состав роты, думая, как переставить командиров и младших офицеров так, чтобы вышла более стабильная структура. В фургоне у медпункта уже начинают раздавать завтрак, но Кастиэль не голоден. Вместо завтрака он идет к зданиям, где расквартирован первый взвод, в старый мебельный магазин с диванами и деревянными столами, сдвинутыми к стенам помещения, чтобы освободить место для треног орудий и промокшей полупустой коробки сухих пайков. Солдаты в магазине играют в покер на сигареты. Рядовой Тран пишет письмо на колене, время от времени бранясь, когда ручка протыкает бумагу. Первый сержант Мастерс в углу натирает ботинки щедрым слоем крема. — Сержант, — обращается к нему Кастиэль. — Можно с вами переговорить? Мастерс ставит ботинок на пол, вытирает жирные руки о штаны и поднимается на ноги. Он проходит через зал к Кастиэлю. — Доброе утро, лейтенант. Чем могу помочь? — Я думал обсудить ваш рапорт о физподготовке солдат после сдачи нормативов на прошлой неделе, — говорит Кастиэль и проходит с Мастерсом к окну с распахнутыми ставнями, смотрящему на унылую мощеную улицу, испещренную рытвинами от снарядов. Он роется в карманах куртки и находит аккуратно сложенный лист бумаги. — Да, конечно. Какие у вас вопросы, — отвечает Мастерс, заглядывая в лист. — Вот тут — вы перечислили слабые звенья, — указывает Кастиэль. — Хинтон, Морвей и Розен… и вот эти новобранцы. Что именно это значит? Рот Мастерса изгибается. — По правде говоря, у некоторых новобранцев подготовка ужасная. Они, должно быть, отправляют сюда призывников буквально сразу по призыву — вон, Ренуф и отжаться толком не может, а на пятимильном марафоне… Кастиэлю хочется закрыть глаза. Новобранцы вместо младших офицеров и специалистов, и отжаться даже не могут… Ему хочется спать. Хочется бросить все это к чертовой матери. Он не спит уже два дня — за исключением этого утра, если отключиться сидя, с сигаретой в руке, считается за сон, — и ему хочется, чтобы все вокруг исчезло. Хотя бы на две секунды ему хочется не быть больше командующим. Хочется, чтобы все само собой стало хорошо, без необходимости и бегать и решать проблемы, борясь с очередной волной хаоса. — Хорошо, — отвечает он устало. Он зажимает пальцами переносицу, делает глубокий вдох и пытается придумать решение. — Распределим их между взводами и постараемся минимизировать влияние на общую боевую эффективность. А с этими что? — Морвей сильный и упорный, но недостаточно быстр, а в данное время он у нас в первом отделении — я хотел порекомендовать перевести его во второе или третье. — Понятно. Я посмотрю, получится ли. А Розен? — Простите, сэр, — раздается голос позади Кастиэля, и, конечно, это никто иной как чертов Дин Винчестер. — Я только хотел убедиться, что вы в курсе: Морвей подвернул ногу в Рекуврансе, и, если он отстает, то только поэтому — он все еще хороший боец, просто… Кастиэль делает глубокий вдох, стиснув зубы. Он не оборачивается. — Винчестер, — говорит он спокойно, сдерживая раздражение, стучащее в висках: последнее, что ему нужно сегодня, это Дин Винчестер, возомнивший себя главным умником планеты. — По-моему, я не разговаривал с вами. Дин осекается. — Ладно, сэр, я просто хотел… — Вы не участвуете в этом разговоре, — говорит Кастиэль, поворачиваясь к нему. — Вы понимаете значение этих слов? Они означают, что меня не интересует ваше мнение, я не хочу его слышать, а значит вам, блядь, не нужно его высказывать! Дин молча смотрит на него. — Это понятно? — спрашивает Кастиэль. Дин переводит взгляд с Кастиэля на первого сержанта, и Кастиэль видит, как напрягается его горло: он сглатывает. — Да, сэр, — отвечает он, поворачивается и уходит. Кастиэль тут же возвращается к Мастерсу. — Простите. Что вы говорили о Розене? Взгляд Мастерса перескакивает на Кастиэля с двери за его спиной. Его брови слегка приподняты, но, если у него и есть мнение, он его не озвучивает. — Я вообще-то не знал, что Морвей подвернул ногу — должно быть, он не пошел в медпункт, иначе это попалось бы мне на глаза, — говорит Мастерс. — Быть может, тогда и не стоит его переводить — дадим ему отдохнуть еще пару дней, пока мы в резерве, и, когда выйдем на передовую, он уже придет в норму. Он хороший солдат — нет нужды переводить его и все перекраивать, если это лишь временная травма. Блядь. Значит, комментарий Дина таки оказался полезен. Надо было его выслушать. Мысль о том, что он снова ошибся, эхом отдается в голове Кастиэля. Он стискивает зубы. — Мы рассмотрим все варианты, — говорит он наконец, решив, что это в достаточной мере любезно. Внизу слышен хлопок двери, и Кастиэль видит в окно, как Дин уходит прочь по улице. Кастиэль с глубоким вздохом отводит взгляд. — Так что с Розеном? Вечером роту Бейкер ждут новые тренировки — с упором на взятие зданий и продвижение по городским зонам, так как в ближайшие дни им предстоит в основном захват высокоиндустриальных городов. Солдаты проходят повторный урок навыков обращения с оружием, чтобы лейтенанты могли подспудно проверить, так же ли плохи новобранцы в обращении с винтовкой, как в шестиминутном забеге на милю, а затем третий и четвертый взводы уходят патрулировать западную и северную стороны территории сбора полка. У других двух взводов свободное время, и Кастиэль решает воспользоваться моментом, чтобы реорганизовать роту в свете обсуждений с сержантом Мастерсом. Он живет один, в заброшенном двухэтажном доме со спальней над заколоченным почтовым отделением — рядом с командным пунктом роты, чтобы недалеко было ходить, но на удивление далеко от штаба батальона, не иначе как по совпадению. Дом малюсенький, но в нем все есть: холодная проточная вода, почти чистая постель и даже письменный стол. Кастиэль достает из карманов сложенные листы бумаги, разворачивает их и раскладывает на кровати, собираясь рассортировать в стопки по срочности, но в этот момент дверь резко распахивается. От неожиданности у Кастиэля едва не выпрыгивает сердце, но прежде, чем он успевает отреагировать, в комнату врывается Дин. — Да что ж вам, блядь, неймется?! — вопрошает он в ярости. Кастиэль выпрямляется, подняв подбородок. — Для вас, Винчестер, «лейтенант» или «сэр» — и я не помню, чтобы давал вам разрешение войти. Дин гневно мерит его взглядом. — Хорошо — разрешите войти, лейтенант Говнюк? Кастиэль откладывает бумаги и поворачивается к Дину. — Что с вами такое? — Что со мной такое? — изумленно повторяет Дин. — Что со мной… нет — это с вами что, блядь, такое?! Я думал, мы в состоянии отнестись к этому с должным профессионализмом… — Отнестись к чему? Дин издает звук отвращения. — Не стройте из себя дурачка, вы прекрасно знаете, — отвечает он и шагает вперед, обвинительно подняв палец в лицо Кастиэлю. — Вы приревновали! Кастиэль прищуривается. — Вот еще. — Да? Вот как? А мне показалось, что меня начали гонять туда-сюда — то за медикаментами, которых нет, то в оружейный вагон, где я не нужен, то за всякой другой херней, то под пули — как только я трахнул ту медсестру! За всем происходящим — за стараниями избегать Дина, за злостью и мстительностью в его адрес — Кастиэль старался об этом не думать. Слышать это из уст Дина в сотню раз хуже, и внутри у Кастиэля все переворачивается. Картина возвращается к нему в одну секунду: бледная поясница Дина в веснушках, валяющаяся на бетонном полу каска Красного креста; его стон «а-ах… боже…» — и Кастиэль гневно отвечает: — Мы на войне, Винчестер. Вам должно быть некогда трахать медсестер! Дин усмехается, и этот звук выходит таким чуждым — горьким, злым, — что у Кастиэля встают дыбом волосы на загривке. — Вот как? — отвечает Дин. — Вас трахать у меня время было. Этот ответ — как удар под дых. Несколько секунд Кастиэль лишь безмолвно смотрит на Дина. Наконец вспомнив, как разговаривать, он выдавливает: — Это другое. — Ну конечно, — издевательски произносит Дин. — Боже правый, какой же вы лицемерный ублюдок… Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь, но вы настоящий мерзавец. Поверить не могу… И это после всего, на что я был готов — плясать вокруг ваших «границ», утираться всякий раз, когда вы срываетесь на меня, если я слишком приближаюсь, — и после всего этого вы меня просто вымораживаете. Вымораживаете, решаете, что между нами все кончено, а потом — это кому рассказать-то! — еще и находите наглость делать из меня козла отпущения за то, что я переключился на кого-то другого! Пиздец… Все становится еще хуже: Дин начинает смеяться. Он вытирает рукой рот и смеется, и Кастиэлю, проспавшему два часа за последние двое суток, начинает казаться, что комната кружится. — Блядь… И я все это время еще и защищал вас. Все говорил себе: «Ничего, он просто злится, когда расстроен, он срывается, когда чувствует себя загнанным в угол». Но нет. Вы просто мерзавец. Просто бесхребетный трус, который даже… Кастиэль ударяет его. Он и сам не понимает, как это выходит: только что он размеренно дышал, стараясь сохранять спокойствие, сжав кулаки по бокам туловища, и вот уже взгляд застилает горячая белая пелена, и его трясет так, что он не контролирует собственное тело. Он бьет с такой силой, что удар отбрасывает голову Дина назад — и еще раз, и еще. Кастиэль подтаскивает Дина к себе за воротник, бьет его до боли в костяшках и потом вдруг, в промежутке между одним ударом и следующим, колено Дина врезается в грудь Кастиэля с такой силой, что у того вышибает дух. Кастиэль сгибается пополам, Дин с силой выбивает из-под него колено, и Кастиэль летит на пол. Он больно приземляется, проскользив по полу на пятой точке. В груди что-то болезненно сжимается, вынуждая Кастиэля на глубокий хриплый вдох. — Боже правый… — Дин сплевывает кровь. — Видно, что вы дрались с богатенькими детишками. Но удар хороший. Кастиэль медленно поднимается на четвереньки. Обычно нокаут лишь злит его сильнее, но он не дрался уже очень давно и сейчас чувствует только усталость. Вставать вообще не хочется. Драться больше не хочется. Дин, глядя на него, трогает пальцем разбитую губу. — Черт. Саднить будет… — замечает он сам себе. — Вы же знаете, что, расскажи я кому-нибудь об этом, вы под трибунал пойдете? — Хотите лишить меня работы — начните с того, как у меня во рту был ваш член, — ворчит Кастиэль. — Это скорее привлечет их внимание. — Голос выходит хриплым, едва слышным. Он так и стоит на полу на коленях. Дин выпускает долгий выдох. — Не хочу я лишать вас работы… — Тогда не говорите никому, что произошло. — Сэр. Кастиэль медленно садится на корточки, побежденный, и опускает плечи. — Что? Несколько мгновений Дин молчит. Под носом и на разбитой губе у него кровь. Кастиэль не знает, Дина это кровь или его собственная: костяшки разбиты и саднят. Наконец Дин говорит: — Виноват не я. — Он не уточняет. Этого и не требуется. Кастиэль не может на него посмотреть. — И, может быть, я не так уж близко его знал, но, по-моему, он заслуживает лучшего, чем быть использованным в качестве оправдания, — продолжает Дин. Его голос становится резок. — Я понимаю: вам кажется, я должен был быть рядом, должен был его спасти, — но я его видел. После, в медпункте. И простите за прямоту, но ему по-любому был пиздец. Никто бы ничего не смог сделать — и я не вижу, чтобы вы злились на Теда, а ведь его тоже не оказалось рядом. Я ведь не единственный медик роты. Я пытаюсь о вас как-то заботиться — и мне же за это и достается. Это что, справедливо? Кастиэль не отвечает. Он не говорит: «Я потерял его из-за тебя: я был поставлен перед выбором и выбрал тебя». Он не говорит, что передумал. — Так что при всем уважении, лейтенант, — продолжает Дин. Он говорил эту фразу тысячу раз, но никогда еще она не звучала так: как предупреждение. — Разберитесь-ка со своим багажом. Кастиэль сам не понимает, почему произносит следующие слова. Он выслушивает все это и, даже понимая, что вел себя как подонок, что не заслуживает терпения Дина и все испортил, как портит всегда, все равно против воли бормочет: — А Элиз Брейден? Дин в замешательстве смотрит на него. — Что? Кастиэль понимает, что надо замолчать, но не может. — Элиз Брейден, — повторяет он громче, хотя голос выходит хрипом и Кастиэль едва в состоянии дышать. — Как же… — Да вы в своем уме?! — вопрошает Дин. — После всего, что я вам выговорил, вы мне отвечаете этим? Кастиэль не знает, что еще сказать. Он лишь подспудно понимает, что провоцировать Дина на ненависть проще, чем найти в себе смелость попросить прощения. Он не отвечает. — Господи… — произносит Дин — и вот она снова: эта низкая горькая усмешка, словно все безвозвратно разрушено и Дин не понимает, как вообще до этого дошел. Кастиэль его не винит. — Господи боже, какой же вы высокомерный ублюдок… Кастиэль сидит на корточках, бесполезно сложив перед собой окровавленные руки и уставив взгляд на грязные половицы перед ногами Дина. Его трясет. Он сглатывает густую слюну в горле, не глядя на Дина. — Мне было хорошо с ней, — говорит Дин наконец холодно. — Это вы хотели услышать? Она разрешала мне целовать ее в процессе. И знаете, что — после я не чувствовал себя как дерьмо, в которое она наступила. Кастиэль сжимает зубы и часто моргает, пытаясь прогнать жжение в глазах. Он ничего не говорит — только сидит и ждет, так что в конце концов Дин снова бранится себе под нос и уходит. Кастиэль слышит каждый его шаг вниз по скрипящим старым ступеням — и наконец остается только тишина. Кастиэль не двигается долгое время. Он сидит на полу, подтянув колени к груди, и не плачет, хотя ему хочется.