7 сентября 1944 г.
Дорогой Сэм, Прости, что давно не пишу, приятель. Нам тут несладко! Мы наконец заняли позицию, которую пытались взять неделю, но, блядь, какой ценой! Кое-кто из моих приятелей отбыл с линии фронта — никто из них не погиб, но некоторые искалечены на всю жизнь… Мне еще как повезло. И дело не только в этом, тут и помимо этого… не знаю, как объяснить. Ребятам сложно со всем этим справляться. Джо стал нервным, Эд Зеддмор до ранения все шутил, что он — ночной хищник: во время полевых операций едва разлепляет глаза, зато ночами не спит. Мы смеялись: Эд — клоун, но я видел, что это неспроста. И у других тоже… Даже лейтенант Новак: мы с ним не друзья, но я его уже знаю — знаю, и… ладно, в общем, неважно. Ему тоже в последние дни нелегко. Все мы, наверное, просто устали. Передышка в тылу не помешала бы. Если верить Новаку, нас должны отозвать с передовой уже вот-вот. 115-й уже ушел в увольнительную на запад. Нам надо продержаться, только пока… [отредактировано] и не подойдут танки британского 141-го, чтобы сменить нас в этом пекле. Жду не дождусь. Еще бы: мы тут прослышали (у сержанта Гарригана есть друг в 115-м), что в тылу есть горячая еда и душ! Представь? Снова можно будет почувствовать себя людьми. Боже, чего бы я только не отдал за напор воды как дома, да за кусок пирога! Ну, хватит уже обо мне. У тебя-то как дела? Узнал уже оценку за реферат? Даже если нет, я уверен, волноваться не о чем: наверняка просто их не так быстро оценивают и это ничего не значит. Отсутствие новостей — это ведь тоже хорошая новость, так? И поздравь от меня Джесс! Это большое достижение — уже ясно, что она — находка! Горжусь вами обоими. Не забудь взять с собой запас чистого белья. В Денвере, конечно, есть вода, но не пристало стирать трусы на виду у всей ее семьи. И не переживай — я уверен, они будут от тебя без ума! Раз ей ты понравился, значит, и им понравишься. Мне пора, напишу снова как смогу! Когда уйдем в увольнительную, смогу писать тебе о новостях каждый день, хотя вряд ли новости у меня будут интереснее, чем «Я сегодня начистил ботинки». Но все лучше, чем на передовой. Скоро спишемся, сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов9 сентября 1944 г.
Кастиэль трет руками лицо, запрокидывает голову и смакует эту роскошь: горячую воду. После Ла-Трините роту Бейкер отозвали с линии фронта: дивизия в ближайшие несколько дней полагается в основном на 115-й полк, и эта деревенька в тылу, где расположился штаб батальона, — в данный момент рай, сущий рай. Они глубоко на территории союзных войск, вне досягаемости орудий врага: так защищенно Кастиэль не чувствовал себя уже давно. Здесь есть горячая пища, душ, полноценные уборные, и пара ребят из роты Фокс даже смастерила баскетбольные кольца из старой колючей проволоки. Если закрыть глаза на руины вокруг и «Шерманы» по периметру, тут почти так же хорошо, как было в Англии. Пока большинство солдат обедает, Кастиэль принимает душ — и стирает: из-под лежащей у его ног кучи мокрых носков в сток медленно сочится коричневая вода. Он чувствует, как с кожи смывается четырехмесячный пот и грязь; даже голова больше не чешется, и в волосах не прощупывается засохшей крови. Кастиэль от души наслаждается ощущением. Время в душе на человека ограничено. Кастиэль торопится помыться, наскоро полощет под струей носки и выходит к аккуратно сложенным на лавке снаружи вещам. Надевать грязную одежду не хочется, но, по крайней мере, сам он куда чище, чем был. Продев одну ногу в штанину, он слышит позади себя фривольный свист. — Отлично выглядите, лейтенант! — окликает его капрал Харвелл. Оглянувшись, Кастиэль сквозь влажные волосы видит улыбающегося Харвелла в сопровождении Бредбери и Дина. — Благодарю вас, — отвечает он и натягивает штаны. Ноги, особенно колени, покрыты мелкими синяками, но Кастиэль не обращает внимания на их саднящую боль и тянется за майкой. — Вы играете сегодня? — спрашивает Харвелл, подходя. — Во что? — В баскетбол, сэр. Бейкер против Авель. Кастиэль морщит нос. — Я приду поддержать, но в спорте от меня толку мало, — отвечает он извиняющимся тоном. Это не совсем правда: Кастиэль — один из самых спортивных мужчин в роте — во всяком случае, был таковым в Англии, — и, хотя его координация движений оставляет желать лучшего, играет он сносно. Однако в последнее время он обеспокоен тем, что слишком привязывается к людям. Он не должен был застыть в растерянности у раненого сержанта Лафитта, а о ментальной катастрофе, которая произошла с ним при виде ранения Галлагера, и вспоминать не хочется. Нужно держать дистанцию, и игра в баскетбол этому явно не поспособствует. — Ничего, сэр, — успокаивает его Бредбери. — Вы будете нашим талисманом на удачу. Кастиэль сдержанно улыбается. — Как у вас дела, Бредбери? Не думал, что вы выйдете из медпункта так скоро. — Это всего лишь жопа, сэр, я в порядке. Харвелл игриво толкает Бредбери в плечо. — У него их много, сэр. Нацепив в качестве щита выверенно-вежливую улыбку, Кастиэль поворачивается к Дину. — Ну а вы, Винчестер? Взгляд Дина — на животе Кастиэля, там, где тот задрал майку, чтобы заправить ее в штаны. Дин резко поднимает глаза. — Что я, сэр? — Как ваши дела? — спрашивает Кастиэль с точно рассчитанным дружелюбным профессионализмом. Это новая тактика, которую он опробует: общаться с Дином регулярно и вежливо, но только в присутствии других людей. Он все еще раздражен на Дина за эпизод после битвы за Ла-Трините, хотя отдых, еда и душ слегка усмирили его гнев. Однако он уже знает по опыту, что и попытки полностью вымораживать Дина не дают результата. Кастиэлю и не хочется его вымораживать: это даст понять Иниасу, что Кастиэль думает, будто Иниас прав — и, хоть так оно и есть, Иниасу об этом знать не нужно. Поэтому новое положение дел таково: с Дином Кастиэль общается вежливо и часто, а с Иниасом не разговаривает вообще. Он не станет притворяться, что ему было легко после контратаки на Ла-Трините и всего, что произошло тем днем, но по большому счету все в порядке. Оставив тогда Дина, он дал себе время отдышаться и успокоиться, после чего прибег к своему обычному средству — затолкать гнев и безнадежность поглубже, чтобы не думать, — и снова обрел себя. Они провели на передовой еще два дня, за которые и он, и Иниас, похоже, независимо пришли к одному и тому же выводу: что лучшая тактика — холодная вежливость, когда это необходимо, а в остальном молчание. Дин, в свою очередь, явно ни о чем таком в отношении Кастиэля не размышлял. У него, как обычно, душа нараспашку: Кастиэлю думается, что может быть, он просто неспособен на подобный эмоциональный обман. Это многое объяснило бы, но это бесит. Однако Кастиэль — взрослый человек, он справится. В конце концов, он старший. Дин кивает, состроив гримасу. — Я неплохо, сэр, жаловаться не на что. — Рад это слышать. — Кастиэль выдерживает паузу. — Будете сегодня играть? — Да, я записался, но не знаю, будет ли от меня польза, — морщится Дин. — Баскетбол мне никогда не давался — наверняка мне жопу надерут. Кастиэль едва сдерживает улыбку. — В таком случае я непременно приду посмотреть. Харвелл смеется. — Так-так… Я ошибаюсь, или лед между вами наконец растаял? — спрашивает он с усмешкой, глядя на них. — Вы почти что ладите. Кастиэль, приподняв брови, смотрит на Дина. Дин лишь ухмыляется в ответ. — Верно, — говорит он наконец. — Ты прав, лейтенант, кажется, не сразу проникся моим чувством юмора, но лед тронулся. — Позволю себе не согласиться, — отвечает Кастиэль Харвеллу и Бредбери с вежливой улыбкой. — По-моему, это сержант Винчестер не сразу научился уважать границы. — При всем уважении, не думаю, что я когда-либо делал что-то настолько уж переходящее границы. Улыбка Кастиэля становится натянутой. Он видит, как Харвелл и Бредбери нервно переглядываются, — но все в порядке. Они с Дином просто цивилизованно беседуют. — Что ж, оставайтесь при своем мнении, — спокойно отвечает Кастиэль, снова повернувшись к Дину. — К тому же, что вы делали, не так уж существенно. Дин улыбается широкой улыбкой. — Забавно. Я был уверен, что то, что я делал, было удовлетворительно. Несмотря на попытки Кастиэля вести себя отстраненно собранно, в его душе поднимается раздражение. Дин намеренно его провоцирует. У него нет никакого права столь прямолинейно поднимать эту тему в присутствии посторонних людей, и теперь он поставил Кастиэля в неловкое положение, когда, уклонившись от ответа или попытавшись замять этот неуместный комментарий, тот лишь вызовет подозрение. Сделав глубокий вздох, Кастиэль заставляет себя успокоиться и тихо отвечает: — Проблема была не в качестве исполнения, вы это прекрасно знаете. Улыбка Дина становится шире, заносчивее. — Значит, на исполнение жалоб нет. — Хватит, Винчестер! — отрезает Кастиэль. Господи, и как он мог хоть на секунду забыть о том, с кем имеет дело! Это же Дин Винчестер: дерзкий, самоуверенный, намеренно выводящий Кастиэля из терпения. — Ой, кажется, ты поторопился… — жизнерадостно говорит Харвеллу Бредбери, и Кастиэль понимает, что он шутит в попытке разрядить напряжение, но это не помогает: раздражение лишь усугубляется. Кастиэль сдерживается, чтобы не повести себя непрофессионально, и нацепляет привычную маску офицерского хладнокровия. Пусть думают, что он высокомерен: ему все равно. Он отвлекается на прочие дневные задачи — физподготовку с четвертым взводом, участие в комплексных тренировках роты в окрестных полях, написание рапортов о прошедшей операции и посещение многочисленных брифингов в штабе батальона. Согласно информации из штаба, до возвращения на фронт еще как минимум несколько дней, но рота должна оставаться в готовности. Кастиэль обедает в одиночестве, старательно не думая о том, чем занят в этот момент Иниас, о том, как Иниас везде легко заводит друзей, так что у него всегда сотня вариантов, с кем пообедать и пообщаться. Он чистит и проверяет винтовку, обходит раненых в медпункте, а после, когда подходит время баскетбольного матча, направляется на импровизированный корт и садится с краю, вдалеке от основного скопления солдат Бейкер. Служащие — солдаты и офицеры — раздеваются до футболок, скомкав и побросав в сторону куртки. Лейтенант Вирджил назначен судьей под обещание, что не будет проявлять фаворитизма в пользу своего взвода, но мяч всего две минуты в игре, а на корте уже слышны жалобы о несправедливости штрафного броска рядового Миллера. — Боже, ненавижу баскетбол… Кастиэль поднимает глаза и видит рядом с собой первого сержанта Мастерса, со скучающим видом подпершего рукой подбородок. — Так не обязательно смотреть, — замечает Кастиэль. — Обязательно, сэр, — сухо отвечает Мастерс. — Я должен поддерживать этих идиотов во всех начинаниях. Кастиэль чувствует зарождающуюся на губах улыбку. Он снова смотрит на корт, где Степп только что не попал в кольцо, за что на него со всех сторон летят проклятия. — Не волнуйтесь, я никому не расскажу, — уверяет Кастиэль Мастерса. Тот резко поворачивает голову. — О чем не расскажете? — О том, что вы прикипели к ним душой. — Кастиэль поднимает брови. — Со мной ваша репутация в безопасности. Мастерс фыркает. — При всем уважении, сэр… Кастиэль вдыхает, морально готовясь: за этим вступлением никогда ничего уважительного не следует. — …вы назначили меня на эту должность. Я не просил, — заканчивает Мастерс, и Кастиэль приятно удивлен отсутствием колкости. — Сержант, никто не просит о повышении, — отвечает Кастиэль — и запоздало спохватывается, что сказал лишнее. Такой ответ можно интерпретировать как недовольство или раздражение своей ролью командующего; начнут говорить, что Кастиэль жалуется. На долю секунды его охватывает паника, что это дойдет до штаба батальона, но, к счастью, момент проходит: к ним с улыбкой оборачивается сидящий впереди рядовой Спенглер. — Да ладно, сэр, — говорит он. — Я уже месяцами всем талдычу, что должен быть Верховным главнокомандующим — и никто не слушает! Рядовой Тран, сидящий рядом со Спенглером, прыскает от смеха. — Черт, так вот почему мы все никак не одолеем фрицев! Главнокомандующий у нас не тот! — Говорю вам, надо менять режим, — настаивает Спенглер. — Поставьте меня во главе — и к Рождеству все будем дома! — Я замолвлю за вас словечко, — обещает Кастиэль. — Уверен, Эйзенхауэр давно ждет случая уйти в отставку. На корте перед ними капрал Соренто ныряет мимо Майера и Харвелла и, едва не сбив с ног одного из новобранцев, делает эффектный бросок из-за трехочковой линии, нарисованной на потрескавшемся асфальте камуфляжным кремом. Кастиэль не знает, какой счет или кто ведет, но зрители ревут и он встает поаплодировать вместе с ними. Игра славная. Собралась почти вся рота, кругом слышны восторженные нецензурные выкрики. В каждой из команд, кажется, больше игроков, чем положено правилами, и от агрессивной толкотни уже есть мелкие травмы, но в таком приподнятом настроении Кастиэль не видел роту давно, и даже у лейтенанта Эстера вид такой, словно ему почти хорошо. Иниас играет за одну из команд, но Кастиэль сохраняет профессионализм и поддерживает всех в равной степени. Дин — в той же команде, однако, кажется, они сыгрались. Откровенно говоря, Дин играет так плохо, что обе команды пытаются минимизировать его участие, насколько это возможно. Каким-то неведомым образом, однако, мяч оказывается у Дина в руках. Кастиэль непредвзят: он относится к Дину так же, как к любому другому игроку с шансом заработать очко, но, когда Дин пробегает мимо Квентина к кольцу, и Кастиэль невольно задерживает дыхание. Рядовой Майер машет Дину руками, подпрыгивая на месте. — Сюда, док, сюда! — Передавай мяч! — кричит ему на бегу капрал Миллс. — Дин, не надо… Дин бросает мяч в кольцо. С импровизированной трибуны раздается театральный стон боли, но Кастиэль не видит от кого: он завороженно смотрит, как мяч пролетает мимо кольца. Он улетает сильно левее и отскакивает от стены здания за кортом на дорогу к подъезжающей машине разведки. Трое игроков, недовольно крякнув, бегут за мячом. Капрал Харвелл дает Дину подзатыльник, и Кастиэлю слышно, как тот защищается: — У меня получится когда-нибудь! Однажды у меня получится! — Да тебе больше никто не даст!!! — кричит Миллс. — Кто бы говорил, Джонни, — отвечает ему Соренто, и Миллс бросает на него испепеляющий взгляд. Кастиэль улыбается: он помнит баскетбольный матч в Форте Белвуар, где Миллс не только не попал в кольцо, но и забросил мяч на крышу столовой, — и остальные явно этого не забыли. — Да уж доку дадут раньше, чем тебе, — дразнит Миллер. — Давно от девушки своей не слышал? — У нас с Бетти все прекрасно, спасибо за заботу! — отвечает Миллс, сопроводив это непристойным жестом. Пока группка младших офицеров из третьего взвода разговаривает с водителем машины разведки — предположительно извиняясь и прося не докладывать майору Сингеру, — Дин подходит к краю площадки. Он останавливается перед Кастиэлем и, почесывая затылок, улыбается во весь рот. — Видели последний бросок, сэр?! — спрашивает он возбужденно. — Тот, где вы не попали в кольцо? — Тот, где… ну да, где я не попал, но красиво же вышло! — восклицает Дин, похоже, ничуть не смущенный тем фактом, что мяч даже не подлетел к кольцу. — Если бы я еще и попал, это было бы изумительно! — Как жаль, что не получилось, — с сарказмом замечает Мастерс. Дин поднимает руки в знак поражения, и Кастиэль сознательно не смотрит, как блестит на его бицепсах пот, как липнет к плечам и груди на летней жаре футболка. — Ладно, ладно, я понял, — признает Дин. — Я тупой олух, который все портит, и больше даже пробовать не буду — доволен, Марк? — На седьмом небе от счастья. — Вы неплохо играли до этого броска, — замечает Кастиэль, и сам не зная, с чего вдруг. И сержант Мастерс, и Дин с удивлением смотрят на него. Он же до сих пор зол на Дина, бога ради! Не хватало еще его подбадривать… — Сэр, — произносит Дин, прижав к груди руку жестом взволнованной дамы. — Уж не была ли это похвала лейтенанта Новака? Кастиэль подавляет порыв закатить глаза. — Нет. — Вы как думаете, сержант? — спрашивает Дин у Мастерса, улыбаясь все шире. — По-вашему, похоже было на похвалу? Мастерс с улыбкой откидывается назад. — Прозвучало определенно как комплимент. Кастиэлю хочется послать их обоих, однако сцена уже становится забавной и он намеревается уесть их так, что им нечего будет ответить, но в этот момент бросает случайный взгляд за плечо Дина и встречается глазами с Иниасом. Хорошее настроение мгновенно улетучивается. В животе что-то болезненно екает. Кастиэль не скучает по Иниасу и не сожалеет о том, что вынудил того на нелицеприятный разговор, однако же внутри поселяется какая-то необъяснимая тоска. — Прошу прощения, — говорит он наконец, когда понимает, что и Дин, и сержант Мастерс выжидательно смотрят на него. — Пожалуйста, извините меня. Удачи вам на остаток игры. Он встает, застегивает куртку и проходит мимо Дина, не глядя на него, на предусмотрительном расстоянии, чтобы не задеть его плечом. Направляясь прочь, Кастиэль не позволяет себе прислушиваться к разговору Дина и Марка Мастерса за своей спиной, предпочитая не слышать лишний раз о том, какой он надменный асоциальный тип. С «трибун» звучит одобрительный рев — возвращаются с мячом офицеры третьего взвода, — и игра возобновляется. Кастиэль уходит.10 сентября 1944 г.
Кастиэль не может уснуть. Посмотрев на часы, он обнаружил, что уже четыре утра, то есть через два часа нужно будет вставать так или иначе. Но лейтенант Вирджил храпит, как паровоз, и Кастиэль уже бог знает как давно лежит, считая овец. Не помогает делу и то, что овцы в его сознании превращаются в лица погибших под его руководством людей. Разумный выход только один. Кастиэль скатывается с койки и одевается. Он выходит из казармы, не потревожив никого, кроме Иниаса — который неразборчиво бурчит что-то, когда Кастиэль проходит мимо, — и оказывается в темноте холодного предрассветного утра. Что делать, он толком не знает. Он застегивает армейскую куртку, но потом передумывает, снимает ее совсем и завязывает рукавами на талии. Перевесив винтовку поперек груди, он отправляется на пробежку. Стартует Кастиэль не спеша — он уже давно не бегал просто так, без трещащей за спиной пулеметной очереди, — но навык восстанавливается легко. Он, не задумываясь, входит в привычный ритм, вспоминая долгие пробежки по лесным тропам мимо старшей школы в Бедфорде: медали на ленточках на полках у матери, пыхтящего за спиной и беспрерывно жалующегося Иниаса. Он помнит молодость и злость, чувство, что можно обогнать все то, что в нем неправильно и плохо, оставить все это позади. Помнит, как бегал вместо того, чтобы разговаривать, — эту привычку, вероятно, еще предстоит сломать. Напугав до полусмерти парочку рядовых в карауле (проходится снять куртку и показать им запонку старшего лейтенанта, чтобы успокоить), он оставляет пределы лагеря. Он бежит, выкладываясь так, чтобы не оставалось сил думать. В мыслях только размеренный стук ботинок по гравию, звук вдохов и выдохов. Он сжимает в кулаки руки. Кастиэль огибает деревню, направляясь к главной дороге, затем срезает через перекресток мимо казарм и делает круг длиной примерно в милю по другую сторону деревни. Он считает шаги: досчитывает до сотни и ускоряется: еще сотня. К началу второй мили начинают ныть мышцы: выносливость уже не та. Он бежит быстрее, быстрее, преодолевает тот причудливый барьер, когда перестает слышать себя. Шаги по земле исчезают, и остается только хриплый звук дыхания, все учащающийся по мере того, как он устает. В голове глухо стучит пульс: громче, громче, пока не становится громоподобным. Кастиэль больше не может судить, бежит ли еще, но ноги двигаются. Он не останавливается. В груди постепенно что-то сжимается: он чувствует, как дышать с каждым ярдом становится все труднее. Панику он узнает, только когда в голове отдаются звуки пулеметной очереди. Кто-то кричит. «Назад, назад!» Кастиэль стискивает кулаки так, что ногти впиваются в плоть. Боль резкая, острая, но как будто отдаленная. «Сэр, найдите рядового Джекмана! Он был справа от меня, его тоже задело! Найдите Джекмана!» Одна нога вперед, другая. Кастиэль выкладывается до предела, сам не зная зачем. Он чувствует, как мышцы болезненно напрягаются, и понимает: если не сбавить темп, позже он пожалеет, — но тело движется на автопилоте само собой. Вперед, вперед. Замешкаешься — погибнешь. Ты нужен роте. «Отходим!» Кастиэль спотыкается. Он едва не подворачивает лодыжку, едва не падает, неловко остановившись, так что боль простреливает мышцы ног. Воздух разом выходит из легких; ствол винтовки бьет по затылку. Кастиэль сгибается и, упершись руками в колени, силится отдышаться. Все хорошо. Он здесь. Он на грунтовой дороге к северо-западу от Бреста, сейчас пять часов утра, кругом тишина и покой, еще не потревоженные бранью солдат и армейскими приказами. Никто не стреляет. Кастиэль медленно выпрямляется. Он разминает руку, вытягивает пальцы по очереди до хруста суставов. Он здесь. Сделав растяжки, чтобы снять напряжение в икрах, Кастиэль направляется медленным шагом обратно в деревню. Над головой восходит солнце: тусклое, почти белое за плотной пеленой облаков. Он не позволяет себе хромать. На подходе он снова надевает куртку, опустив воротник, чтобы часовым были видны запонки звания, и перевешивает винтовку как положено на одно плечо. Он вспотел, но привести себя в порядок можно позже, уже что-нибудь поев. Направляясь через деревню в поисках столового фургона, он замечает Иниаса, спускающегося по ступеням офицерской казармы. Сердце Кастиэля екает. Его охватывает ребяческий порыв развернуться и направиться в другую сторону — но он взрослый человек. Он командир роты, и он не боится Иниаса. Сделав глубокий вдох, Кастиэль направляется мимо. — Кас! — окликает Иниас, заметив его, — и, черт побери, тон у него такой, словно он рад видеть Кастиэля. — Я тебя искал: мы можем поговорить? — Я занят, — ворчит Кастиэль, не сбавляя шага. Иниас идет следом. — Да не заливай, чем ты занят, еще даже побудки не было! Кастиэль игнорирует его. — Ну прекрати! Пожалуйста, Кас? Мне нужна минута. — Я сказал, я занят, — отрезает Кастиэль. — Ну пожалуйста, подожди, — просит Иниас. — Господи боже… Да я, блядь, только извиниться хочу! Кастиэль останавливается. Он оглядывается на Иниаса через плечо. — Все еще занят? — спрашивает Иниас, приподняв бровь. Кастиэль колеблется. — Дела подождут, — отвечает он медленно. — Спасибо. — Иниас оглядывается на дорогу за ними. — Эм… может, пройдемся? Кастиэль выразительно смотрит на него. — Я думал, прогулки мне запрещены. Иниас стонет. — Пошли, умник. — Он хватает Кастиэля за локоть и направляет прочь по дороге и Кастиэль вопреки всему позволяет ему. Они идут в тишине; Иниас отпускает руку Кастиэля. Они смотрят себе под ноги. Кастиэль идет молча и не заводит разговора. Если Иниас ждет от него первого шага, ждать ему придется очень долго. — Так, ладно, — говорит в конце концов Иниас. — Ладно, перейду сразу к делу. В общем, просто я хотел извиниться, ладно? Кастиэль не смотрит на него. Иниас продолжает: — Я повел себя как эгоист, наговорил гадостей, и это было непозволительно. Я это понимаю. — Он бросает взгляд на Кастиэля. — Конечно, тебе и правда нужно быть осторожнее и научиться выбирать время… Кастиэль останавливается и разворачивается туда, откуда они пришли. — Я пошел завтракать, я не буду это выслушивать. — Э, э, господи, стой! — Иниас ловит его за рукав. — Боже… Как с младенцем разговаривать… Кастиэль прищуривается. — С не на шутку рассерженным младенцем. — Иниас вздыхает. — Ладно, послушай. Тебе нужно следить за своими поступками, потому что я всегда этого делать не смогу. Но! Видишь, есть еще «но», надо только дождаться его… Но я повел себя как мерзавец. И за это я прошу прощения. Честно говоря, я просто — черт, не знаю. Приревновал… Кастиэль резко поворачивает голову и смотрит на Иниаса. Внутри что-то странно сжимается, как не случалось уже давно. Он смотрит на Иниаса, приоткрыв рот, не задумываясь о том, что выдает лицо, но Иниас, подняв на него глаза, тут же морщится: — Нет — черт, прости. Не в том смысле… я просто… Кастиэль кивает. Он смотрит вдаль, в сторону казарм, над которыми в дымке поднимается бледное солнце. Это в любом случае неважно: он уже давно не испытывает к Иниасу подобных чувств. Но на какое-то причудливое мгновение Кастиэль вдруг задумался, что было бы, если бы Иниас полюбил его так, как ему хотелось много лет. Мгновение улетучилось слишком быстро, чтобы всерьез поразмыслить над этой возможностью, и, конечно, она остается фикцией: Иниас — все тот же нормальный мужчина, которому нравятся женщины. Однако на секунду Кастиэлю пришли в голову все осложнения, которые возникли бы, полюби его наконец Иниас тогда, когда Кастиэль хочет быть только с Дином. — Мы друзья уже почти пятнадцать лет, и, наверное… господи, вслух прозвучит совсем паршиво, но, наверное, я слишком привык быть твоим единственным другом, — говорит Иниас с сожалением. — То есть… при том, что с девчонками у тебя не складывается и ребят ты по большей части избегаешь… Конечно, у нас были общие друзья: Бартоломей, там, Бенджамин, но… я для тебя всегда был на первом месте. Кастиэль смотрит на него. Он не знает, что сказать, — он всегда полагал, что он для Иниаса обуза: кто-то, кому Иниас симпатизирует достаточно, чтобы таскать с собой, но кто мешает ему своей асоциальностью и неумением развлекаться. Они вместе пошли в армию, попали в одну и ту же роту, и Кастиэлю всегда казалось, что Иниас был душой роты — дружелюбным офицером, которого солдаты обожали, — в то время как Кастиэля с его приказами выполнять неприятную работу просто терпели. Кастиэль понимает, что он не особенно интересен, и уже давно привык к тому, что его никуда не зовут. Он никогда даже не задумывался о том, что быть на втором месте может быть непривычно для Иниаса. — Мне просто… никогда раньше не приходилось ни с кем делить тебя — так, как приходится с Винчестером, — поясняет Иниас. — Делить меня? — переспрашивает Кастиэль. — Ну ты понял… — Иниас неловко переминается с ноги на ногу. Он почесывает внутреннюю сторону руки. — Я просто… не знаю. Привык быть самым важным человеком в твоей жизни, наверное. — Иниас… — начинает Кастиэль. Он больше не сердится: в груди что-то ноет, и горло болит. Он сглатывает. — Ты по-прежнему самый важный человек в моей жизни. — Да ладно, Кас. — Иниас отводит взгляд. — И даже если бы я им был, я понимаю, что теперь уже не по праву. Это ж надо заслужить, а мое поведение… — Иниас, прекрати, — отвечает Кастиэль напряженно. Ему не нравится эта тема и не хочется говорить о том, что он чувствует. — Не надо. — Ничего… — Иниас пожимает плечами. — Я все понимаю. Я не всегда буду для тебя на первом месте, и это нормально. В душе Кастиэля поднимается чувство вины, и он уже ощущает, что вот-вот растворится в нем. Нужно что-то ответить. — Иниас, ты же знаешь… — начинает он, но не может продолжить. Из головы все не идет момент, когда из-за секундного недопонимания Кастиэль решил, будто Иниас говорит, что влюблен в него, — и следующий момент, когда пришла мысль: «Но я хочу Дина». Он проглатывает это воспоминание. — Что знаю? Кастиэль неловко хлопает его по плечу: физические проявления близости не давались ему никогда. С другой стороны, и в ее вербализации он не преуспел. Уголки его губ дергаются в улыбке. — Ты же знаешь: если бы пришлось выбирать, я бы всегда выбрал тебя, — лжет Кастиэль.11 сентября 1944 г.
Девять утра — слишком рано, чтобы смотреть в карты. Смутно Кастиэль помнит, что занимался этим и в худшее время, в куда более ранние часы, но время вдали от фронта расслабляет, и иррационально хочется вернуться в постель. Иррационально — потому что он понимает, что не заснет, но думать об относительной роскоши походной постели приятно. Начальник штабного отдела безопасности Захарайя Эверетт разглаживает карту одной рукой и указывает другой к северу от устья реки Панфельд. — Ожидайте, что здесь будет размещена тяжелая артиллерия. Конечно, основной удар примет на себя 175-й, когда пойдет из Гилера, но не стоит недооценивать укрепления этого холма и при приближении с востока. Рука майора Эверетта рисует широкую дугу, показывающую общее направление, с которого 29-я пехотная дивизия будет осуществлять натиск на внешнюю оборону Бреста. Наклонившись вперед, чтобы проследить за большим пальцем Эверетта, Кастиэль подавляет ладонью зевок. — Простите, лейтенант Новак, мы вас утомили? — холодно спрашивает стоящий рядом с Эвереттом майор Кэмпбелл. — Нет, сэр, — отвечает Кастиэль. — Пожалуйста, продолжайте. Кэмпбелл прищуривается, но тон Кастиэля, как обычно, выражает лишь нейтрально вежливый профессионализм, так что придраться не к чему. Кастиэль получает от этого неописуемое удовольствие. — Мы пройдем через Рекувранс, — продолжает Эверетт. — Теоретически мы должны держаться ближе к береговой линии и брать находящиеся там укрепления, но 115-й в ближайшие дни атакует одну из самых тяжелых батарей в Монбаре, и им может понадобиться помощь, так что точный маршрут пока не определен. Кастиэль изучает карту, запоминая установленные позиции врага, отмеченные на бумаге синими чернилами Эверетта. — Есть ли новая информация по поводу немецких баз в бухтах подводных лодок? — спрашивает лейтенант Каин. — Пока нет — я дам знать, когда мы получим новые данные, — отвечает Кэмпбелл, и его тон настолько меняется в разговоре с офицером, которого он уважает, что Кастиэль не может не поднять глаза. Он встречается взглядом с Габриэлем через стол. На лице Габриэля такой же скепсис, какой Кастиэль чувствует в душе. — Вопросы? — спрашивает майор Эверетт. Кастиэль выпрямляется. — Нет, сэр. Прочие командующие вторят ему. В дальней части помещения, прислонившись к стене, попивает из своей фляги кадровый офицер майор Сингер. В этот момент он выпрямляется. — Ну ладно. Тогда хорошая новость, которой вы все ждали. — Сингер осматривает собравшихся с участливым, но бескомпромиссным выражением. — Завтра ровно в двадцать один ноль-ноль вы выходите обратно на передовую. Кастиэль никак не реагирует. — Не позднее двадцати сорока пяти все должны быть выстроены на главной площади перед ратушей, — распоряжается Сингер. — Выдвигаемся машинами до Сен-Ренана, а затем вы снова на местности, переходите к тактическим задачам. Не разленитесь за время отпуска: мы еще не взяли Брест. — Есть, сэр. — Это все. Вы свободны. Командующие рот одновременно звучно отдают честь. Кастиэль взмахивает рукой к брови, глядя в противоположную стену. Майор Сингер лениво поднимает руку в салюте и роняет ее. — Да, да… Вольно. Они по одному разворачиваются и выходят. Кастиэль идет следом за лейтенантом Найоми и, выйдя за дверь, дожидается Габриэля. — Боже, вы, небось, взволнованы не меньше меня? — спрашивает Габриэль сухо. Лицо Кастиэля грустнеет. — Ну, мы знали, что мы тут не навечно, — вздыхает он. — Знаю, знаю. Но не запретишь же девушке мечтать. — Габриэль поднимает руку и, расправив пальцы, проводит ею перед их лицами. — Ежедневный горячий душ. Симпатичные медсестры. Черт, я даже консервы готов терпеть ради душа и медсестричек. — Каких медсестричек? Габриэль с удивлением смотрит на него. — Новак! Вы хотите сказать, что еще не ходили в медпункт?! Да может, вас там ждет любовь всей вашей жизни! Любовь моей жизни точно там. Уж как минимум любовь этих выходных. — Он пожимает плечами. — Эх… У некоторых такая корма, что никакая любовь до гроба не нужна. — Вот как… — отвечает Кастиэль. — Что ж, тогда непременно наведаюсь. — Не упустите шанс. Передайте от меня привет Элен. А если она меня не вспомнит — что будет совершенно возмутительно: меня! — то, не знаю, напомните ей как-нибудь. Ей нравится с языком, скажите, что это привет от невысокого симпатяги… — Простите, лейтенант Новак? Кастиэль оглядывается через плечо и видит футах в пяти за собой Дина. Вид у того неуверенный. Поначалу Кастиэль лишь окидывает его с ног до головы медленным оценивающим взглядом. — Вам чем-то помочь? — Да, сэр, я хотел бы переговорить с вами кое о чем наедине, — отвечает Дин, бросив мимолетный взгляд на Габриэля. — Мы с капитаном Лафейсоном беседуем… — А, не волнуйтесь, — отмахивается Габриэль, лишив Кастиэля отговорки. — Я только нахваливал медсестричек в медпункте. Вы же медик — видали их, должно быть? Дин улыбается во весь рот. — Так точно, сэр. В животе Кастиэля что-то неприятно переворачивается. — Хорошо, Винчестер, я вас слушаю. В чем дело? Габриэль отступает. — Засим оставляю вас. Новак, увидимся завтра — если до тех пор начальство не придумает нового повода испортить нам жизнь. Кастиэль кивает ему на прощанье и поворачивается к Дину. — Что? Дин подходит к нему и сует руки глубоко в карманы штанов. — Гм… В общем… Сэр, я только хотел сказать, что сожалею, что вы расстроились. Кастиэль пристально смотрит на него. — То есть ни о чем вы не сожалеете. — Э? — Дин хмурится. — Я же сказал, сожалею. — Неправда. Даже то, как вы фразу построили — как будто это я виноват, что… — Кастиэль спотыкается. Он не скажет «расстроился» — он не расстроился. — …рассердился. — Он внимательно смотрит на Дина: трудно поверить, что Дин вообще извиняется, пусть даже так. — Думаю, вам стоит попробовать еще раз. Дин с досадой выдыхает. — Слушайте, я не ради лекции сюда пришел. — Ну, явно и не ради извинения, — раздраженно отвечает Кастиэль. — Вы правы, я не сожалею, — признает Дин как-то даже на удивление спокойно. — Но я пришел сказать, что не хотел вас так сильно расстраивать и что, гм… если вы не против все возобновить, я больше так делать не буду. Кастиэль прищуривается. Он не уверен, верно ли понял: Дин не извиняется за свои проступки, но при этом хочет снова войти в расположение Кастиэля. Это, мягко говоря, озадачивает. — Кстати… — Запустив руку в карман куртки, Дин колеблется. Он смотрит на Кастиэля, словно ищет какой-то знак, но Кастиэлю нечего предложить. Дин прочищает горло. — Вы уронили. Он вынимает что-то из кармана — и Кастиэль поначалу не понимает что: он всегда тщательно проверяет все карманы и ранец, у него все закреплено и застегнуто, — но потом узнает в ладони Дина свое распятие и жетоны. Кастиэль молча смотрит на них. Он вспоминает. Вспоминает Дина у стены бункера Ла-Трините, вспоминает, как прижимался к нему, теряя самообладание от прикосновений его рук. Как слепо сдернул и отбросил распятие. Кастиэль сглатывает. Он забирает распятие и жетоны у Дина. — Спасибо, — отвечает Кастиэль натянуто. От растерянности он на мгновение забывает, что все еще сердит на Дина и не простил его. — Оно вам дорого, я знаю, — поясняет Дин, и тут Кастиэль вспоминает, хоть и смутно, что еще зол, но верить в это самому становится все труднее. — В общем… у меня все, — говорит Дин. — Я только хотел вернуть его и сказать, что, ну… если хотите продолжить, я за, и… и, если вам нужны границы, я буду стараться их соблюдать. Это так прямо и искренно, что Кастиэль не может посмотреть ему в глаза. Дин не говорит, что сожалеет о своем поведении, но он обаятелен, симпатичен, он открыт и хочет дать сложившемуся между ними еще один шанс — и Кастиэль слаб. Он смотрит на распятие в ладони, сжимает его в руке. Делает глубокий вдох. Он не станет совершать глупостей, о которых позже пожалеет. — Сэр? — обращается к нему Дин. Он наклоняет голову, чтобы поймать взгляд Кастиэля, и Кастиэль невольно позволяет ему. Глаза Дина бледные в свете пасмурного утра, обрамленные золотистыми ресницами. Взгляд в них мягкий, неуверенный. — Вы должны научиться уважать границы, — произносит Кастиэль, не думая. Дин поднимает подбородок. — Да, сэр. — Я серьезно. Вы говорите, подобного больше не повторится: хорошо. Но если повторится — на этом все. Насовсем. — Есть, сэр. — И перестаньте дерзить мне в присутствии служащих, — добавляет Кастиэль. — Сэр, я думаю, перестань я вам дерзить, это само по себе выдало бы… — Толики уважения будет достаточно, сержант. — Ах, толики… Как прикажете. Кастиэль прищуривается. — Я серьезно, — настаивает он и — будучи никчемным жалким педиком без грамма самоконтроля и самоуважения — не останавливается на этом. — Сегодня вечером заступите на дежурство по уборной в солдатской казарме второго батальона. Ваша смена начинается в восемнадцать тридцать. Я зайду вскоре после для всесторонней инспекции объекта. Рот Дина расплывается в ухмылке. — Ах, вот как? Значит так мы это теперь называем? Кастиэль подавляет порыв закатить глаза. Вместо этого он смотрит на Дина испепеляющим взглядом. — В восемнадцать тридцать. Это ясно? — Так точно, сэр. — Дин расправляет плечи и, щелкнув каблуками, отдает честь жестом, в котором Кастиэль не может не усмотреть издевку, однако формально придраться не к чему. Похоже, попытки приструнить Дина за дерзость совершенно тщетны. Даже салют Дина длится на мгновение дольше положенного, и прежде чем опустить руку и уйти, он улыбается. Кастиэль стоит, словно проглотив кол, и смотрит ему вслед. В этот момент из ратуши вдалеке появляется Иниас и бегом направляется к Кастиэлю. — Эй — ланч? — спрашивает Иниас, подбегая. — Можешь звать меня «Кастиэль». — Ах он шутник! — восклицает Иниас и толкает Кастиэля плечом в плечо. — Пойдем, я умираю с голоду! Кастиэль молча отправляется с ним. Иниас смотрит на него искоса. — Все в порядке? — Да. — Кастиэль не может удержаться: он оглядывается через плечо на спину удаляющегося Дина. Иниас прослеживает его взгляд. — О… — Он умолкает, затем бодрым тоном спрашивает: — Все в порядке с ним? Кастиэль в удивлении смотрит на него. Иниас пытается быть лучше, понимает он. Проявляет интерес, чего не делал раньше. — В порядке, — отвечает Кастиэль после паузы. Затем: — Он просто… извиниться приходил. — За что? Кастиэль колеблется. Он не знает, как много можно рассказывать. — У нас… была размолвка. В Ла-Трините. — Ясно. Он виноват? Кастиэль идет, глядя прямо перед собой. Он открывает рот и закрывает его снова. — Да, — отвечает он наконец. Он чувствует, что это не совсем правда. Иниас морщится. — Чертов Винчестер… И что он сказал? Несмотря на неловкость, Кастиэль благодарен Иниасу. Он не любит разговаривать о своих чувствах, но вообще не разговаривать еще хуже, и эти четыре дня, во время которых они не общались, начали потихоньку сводить его с ума. — Извинился за то, что рассердил меня, — отвечает Кастиэль. — То есть, ты хочешь сказать, не извинился на самом деле. — Иниас, он… — Кас, ты несносный говнюк. Но мне жаль, правда. Кастиэль бросает на него укоризненный взгляд, но Иниас лишь поднимает брови, и через мгновение Кастиэль понимает, что он имел в виду. — Все было не так. — А как все было? — спрашивает Иниас. В кулаке у Кастиэля до сих пор спутанные цепочки с распятием и жетонами. Он стискивает их, чувствуя, как металл впивается в кожу, и незаметно убирает в карман брюк. — Не так, — повторяет он и меняет тему: — У тебя как дела? — Да, чего там… жаловаться не на что, — отвечает Иниас тоном человека, обожающего жаловаться. — Вывел утром второй взвод на строевую подготовку, так можно подумать, я им ногти клещами вырывал! Кастиэль улыбается. Они подходят к фургону с едой и становятся в конец очереди. Кастиэль привычно ощупывает карманы вокруг талии, пока не вспоминает, что обвязки на нем нет. — У меня нет с собой кружки, — признается он. — Черт. Ну, слушай, наверняка кто-нибудь одолжит тебе свою. — Иниас прикладывает руку ко рту и кричит: — Ни у кого не найдется лишней кружки для нашего бесстрашного командира?! Рядовой Розен поднимает руку. — Я только что закончил, сэр. Только не успел еще ее помыть. — Ничего, — отвечает Кастиэль и выходит из очереди к Розену. — Мне больше достанется. Розен улыбается и передает кружку. Кастиэль возвращается к Иниасу, но замечает, что к очереди теперь присоединилось еще несколько человек, поэтому послушно сворачивает в ее конец. Иниас хватает его за рукав и тянет на прежнее место. — Бога ради, благородный джентльмен, пользуйся своими привилегиями! — ворчит Иниас. — Какими привилегиями? — спрашивает Кастиэль и бросает извиняющийся взгляд через плечо на стоящих за ним солдат. — Привилегиями офицера. Еда, выпивка, женщины… — Иниас морщится. — Ну хотя бы еда и выпивка. Кастиэль неодобрительно щурится на него. Очередь движется, и Иниас протягивает свою жестяную кружку к окошку фургона. Кастиэль следует его примеру, бормочет спасибо, и они с Иниасом отходят с горячей едой. На обед снова каждодневная картошка с консервированной ветчиной, но это лучше холодных пайков, и Кастиэль благодарен и за это. К ним присоединяются лейтенанты Эстер и Вирджил. Оказывается, у Вирджила хорошие новости: он получил письмо о том, что жена наконец родила и теперь он счастливый отец кареглазой малышки. Эстер шутит почти смешно, и Кастиэль чувствует себя почти довольным. После обеда Иниаса ждут дела в его взводе. Кастиэль споласкивает кружку Розена, возвращает ее и принимается за свою работу. Он надзирает за учениями четвертого взвода; проходит среди солдат третьего во время чистки орудий, случайно выбирая винтовки на осмотр, чтобы убедиться, что их состояние соответствует уставу; проводит урок чтения карт и навигации с командирами взводов и младшими офицерами, чтобы те не теряли ключевых навыков. В семнадцать часов он устраивает инспекцию казарм роты и составляет список неисправного снаряжения. Он останавливается в медпункте, чтобы посмотреть на состояние раненых и получить представление о комплектации роты, исходя из того, кто выдвинется на фронт в ее составе, а кому придется остаться в санитарной части. Разбирает и чистит собственную винтовку. Считает секунды до восемнадцати тридцати, ждет еще немного, чтобы дать Дину время прийти первым, и наконец направляется к уборным. По пути Кастиэль мысленно повторяет план батальона на вечер, снова и снова проверяя, что рассчитал все верно и их никто не потревожит. Бейкер отрабатывает технику нападения из засады в полях к югу от деревни, Авель — на физподготовке до девятнадцати часов, Чарли и Дог — на уроках повтора матчасти. Остальные роты размещены в других казармах, и гулять в эту сторону им не с чего. Все должно быть в порядке. Кастиэль набирает в грудь воздуху. Он снимает с головы каску и проводит рукой в волосах сбоку, одергивает куртку спереди, расправляет воротничок. Рассеянно думая, что с утра стоило бы побриться, он вдруг понимает, что нервничает: и когда это началось?! Они с Дином занимались этим уже достаточное количество раз, чтобы это стало обыденностью, но почему-то Кастиэлю все так же волнительно. Не в последнюю очередь потому, что в приступе слабости он переживает, что Дин найдет его неудовлетворительным. Эгоистично ему хочется быть у Дина лучшим, хотя он понимает, что это, мягко говоря, маловероятно. Но он хочет, чтобы Дин думал только о нем. Он хочет, чтобы для Дина все это что-то значило — что бы это ни означало. Кастиэль толкает дверь в уборную. Вот он Дин. Кастиэль закрывает за собой дверь. Дин неловко стоит посреди уборной, сунув руки в карманы штанов. Когда заходит Кастиэль, он поднимает голову и его лицо озаряет улыбка. Кастиэль не знает, как справиться с тяжестью при виде этой радости. — Сержант, — произносит Кастиэль вместо приветствия и кладет каску на пол у двери. Нервозность все не оставляет его, и он чувствует себя совсем неуверенно. Дин кивает. — Лейтенант. — Он вдыхает сквозь зубы, картинно надувая грудь, и оглядывается по сторонам. — Ну что, гм… объект… соответствует вашим стандартам, сэр? — Винчестер, заткнитесь, — отвечает Кастиэль и за три шага сокращает дистанцию между ними. Он проскальзывает рукой Дину на шею, притягивает к себе его голову и без предисловий сталкивает их рты. Он открывает рот поверх губ Дина и горячим языком проникает в его рот, проскользнув другой рукой между их телами, чтобы задрать Дину куртку и нащупать ремень. Дин резко выпускает воздух и не колеблется. Он расстегивает куртку и выпутывается из рукавов, все это время целуя Кастиэля, пока Кастиэль добирается под ремнем до пуговицы его ширинки. Рот Дина горячий, нетерпеливый, Кастиэль чувствует его язык, зубы на своей нижней губе. Он хватает Дина за бедра и отталкивает дальше от двери, пока тот не встречается спиной со стеной уборной, не отрываясь при этом от его рта, целуя его поспешно и страстно, не давая ему вздохнуть. Кастиэль расстегивает штаны Дина, сует в белье руку и проводит ладонью по его твердеющему члену. Дин резко выдыхает горячим дыханием Кастиэлю в лицо. Его бедра дергаются вперед. Кастиэль снова прижимает его член ладонью и упивается тихими звуками, которые издает при этом Дин, тем, как он задерживает дыхание вместо того, чтобы позволить себе стон или вздох. Дин медленно раскачивает бедрами в руку Кастиэля, его член наливается, и Кастиэль может думать только о том, как ему не хватало этого всю неделю. Каждый раз, когда он смотрит на Дина — на его длинные ноги, на футболку, облегающую живот и бедра, когда он снимает куртку, — все, о чем Кастиэль может думать, это о его члене на своем языке. О том, каков он на вкус. Рот Дина влажный от слюны, язык горячий на языке Кастиэля. Его руки придерживают Кастиэля за подбородок, пока Дин целует его грубо и так яростно, что щиплет губы. Кастиэль обнимает его член пальцами и душит ртом тихий вздох, грозящий сорваться с губ Дина. Он вынимает руку из его штанов и проводит ею по груди Дина, сталкивая в стороны подтяжки. Затем стягивает с его бедер брюки и нижнее белье. Он опускается на колени. Он видит, как Дин над ним открывает рот, но не говорит того, что хотел сказать, а только выпускает дрожащий выдох и замирает, пока Кастиэль гладит ладонями его покрытые веснушками бедра. Кастиэль поднимает глаза и, приподняв брови, ловит взгляд Дина, после чего подается вперед и обнимает губами его член. Дыхание Дина запинается, и Кастиэль видит по его вжатым в стену стиснутым кулакам, каких усилий ему стоит не шевелиться. Кастиэль проводит языком по нижней стороне его члена, прослеживает языком уздечку, и бедра Дина снова дергаются. Придерживая рукой его обнаженное бедро, Кастиэль начинает двигаться. Практики у него немного, но он знает, как доставляет удовольствие рука, и помнит, что делал с его членом Дин в тот раз, когда чуть не лишил Кастиэля рассудка. Он обхватывает член рукой у основания и сжимает губы так, что они едва не немеют от усилия, в то же время пытаясь захватить ртом как можно больше длины. Он втягивает щеки и слышит, как Дин над ним охает. Кастиэль выпускает член изо рта и облизывает головку, и руки Дина вдруг оказываются в его волосах. Хватка Дина крепкая до боли, отросшие волосы Кастиэля путаются в его пальцах, но от этой боли даже приятно. Кастиэль насаживается на член влажным ртом. Руки Дина обхватывают его затылок, легким нажимом побуждая продолжать, — и Кастиэль и помыслить не может отказаться. Он уже на коленях в общественной уборной, отсасывает своему старшему медику — он давно за точкой невозврата и хочет только одного: довести Дина до экстаза, — так какая разница, если Дин при этом держит его за голову и, все быстрее раскачивая бедрами, трахает его в рот? Он хочет этого. Хочет, чтобы Дин потерял самообладание в его руках, во рту. Хочет, чтобы Дин кончил в его рот, издав этот придушенный звук откуда-то из глубины груди. Кастиэль хочет охрипнуть на следующие три часа. Он присасывает член Дина и потирает большим пальцем его яйца вниз от основания, и Дин трепещет. Его бедра дрожат, Кастиэль слышит, как он силится дышать ровно: его грудь тяжело вздымается, пальцы сжимаются и разжимаются в волосах Кастиэля. Бедра Дина раскачиваются в размеренном ритме, потом во все менее размеренном, быстро дергаясь вперед, ко рту Кастиэля. В горле Дина зарождается низкий стон всякий раз, когда он выдыхает, и Кастиэль видит, как вздрагивают, непроизвольно сокращаясь, мышцы его живота. Он хочет прикасаться к Дину, хочет путешествовать ладонями по его животу, груди, царапать бока и спину. Он хочет узнать тело Дина лучше, чем свое собственное. Хочет лизать, целовать его, оставлять засосы по всему его телу — и он так болезненно возбужден, что от одной мысли об этом его окатывает волна жара. Но пока что он занят. Дин дрожит, его бедра уже двигаются безо всякого ритма, пальцы вцепились в волосы Кастиэля так, что у того слезятся глаза. Дин ловит непроизвольно вырвавшийся высокий звук между сжатых губ и с резким выдохом кончает в горло Кастиэля… И в этот момент за дверью слышатся голоса. У Кастиэля во рту член Дина, по нижней губе стекает остаток семени, который он не смог проглотить, — а дверь уборной скрипит под нажимом снаружи. Кастиэль застывает. Пальцы Дина вцепляются в его волосы, бедра ощутимо напрягаются. — …я сказал ему, что не бывать этому, и, клянусь, он готов был ввязаться из-за этого в драку! Да, знаю, — но он как начал на меня бычить, хотя в нем весу восемьдесят фунтов… Кастиэль испытал бы облегчение оттого, что предусмотрительно оттолкнул Дина к стене, где их не видно от двери, но в данный момент он слишком захвачен невыразимым, абсолютным ужасом. — Эй, эй, по-моему, эта не работает. — Э? С каких это пор? — Не знаю, но в сводке было что-то об этом — то ли не работает, то ли закрыта на уборку… — Да какая разница, это, блядь, уборная! Ногти Кастиэля впиваются Дину в бедро. Слышится третий голос, издающий жалобный стон. — Пойдемте, мы опаздываем — мы должны были быть там уже две минуты назад! Потерпеть не можешь? — Если я обоссусь, ты покойник. — Да, да, заведи себе уже, блядь… — Дверь со скрипом закрывается, и голоса стихают. Член Дина обмякает у Кастиэля во рту, и, когда Кастиэль поднимает взгляд, глаза у Дина огромные и полные ужаса. — Блядь, — шепчет он. Уронив голову на стену, он начинает сотрясаться от беззвучного смеха. — О боже. Блядь. Господи Иисусе… Кастиэль садится на корточки и выпускает задержанный вдох, пытаясь осознать тот факт, что их застукали. Их все еще не раскрыли. Он молча вытирает рот тыльной стороной ладони, стирая костяшками пальцев остатки спермы. Дин заправляет себя обратно в белье, натягивает штаны, возится с пряжкой, а затем опускается на колени перед Кастиэлем. — У вас тут все нормально, сэр? — спрашивает он. Наклонив голову, он заглядывает Кастиэлю в глаза. Кастиэль неохотно встречает его взгляд и хочет что-нибудь сказать, но не знает что. Он устал отталкивать Дина потому, что это плохо, неправильно и они не должны. Он прекрасно знает, что, если их обнаружат, они оба лишаться должности или того хуже, но он слишком устал бояться этого. И Дин удивляет его. Он подается вперед и целует Кастиэля. Брови Кастиэля взлетают: он знает, что Дин в отличие от него не терпит семя во рту, однако же вот он целует Кастиэля, когда тот еще чувствует на языке его вкус. Кастиэль не в положении жаловаться: он до сих пор возбужден и жаждет прикосновений Дина, поэтому позволяет ему целовать себя, податливо открыв рот. — Все в порядке, сэр, — ласково говорит Дин в его грубы. — Все хорошо. Они не вошли. То, что они чудом избежали разоблачения, не успокаивает Кастиэля. В его душе — паника и стыд: он хочет, чтобы Дин творил с ним ужасные вещи, пока эти чувства не растворятся, и главное, чтобы Дин замолчал. Он встает на колени, в позу удобнее, и прижимается ко рту Дина, пресекая эту нежно-романтическую чепуху. Он прикусывает нижнюю губу Дина, и тот шумно втягивает воздух. Дин наощупь находит ремень Кастиэля, и даже его возни с пуговицей штанов достаточно, чтобы член Кастиэля тяжело отозвался у бедра. Дин просовывает одну руку под его упавшие подтяжки, чтобы придержать штаны, другой расстегивает молнию ширинки и пробирается в нижнее белье. Его рука холодная. Кастиэль вздрагивает, зашипев ему в губы, но большой палец Дина медленно проводит по внутренней стороне члена, и Кастиэль забывает о дискомфорте. Он невольно подается бедрами к Дину, давая ему доступ, не обращая внимания на начинающуюся боль в коленях от твердой плитки на полу. Вторгшись языком в его рот, Кастиэль целует его неспешно и горячо. Дин обхватывает ладонью член Кастиэля и медленно протягивает по нему рукой. Дыхание Кастиэля запинается. Он кладет руки Дину на талию, наслаждаясь медленными движениями ладони по члену. Дин вдруг убирает руку, оторвавшись от губ Кастиэля, плюет в ладонь, и возвращает ее на его член. Он набирает темп. Разница потрясающая. Кастиэль целует Дина яростнее в попытке заглушить в его рот компрометирующие звуки: ладонь Дина горячая, нажим идеальный, и каждое ее движение — когда он сжимает кулак, задевает пальцем под головкой — вынуждает Кастиэля на тихие вздохи. Его дыхание тяжелеет, в животе растекается жар, занимающийся у основания позвоночника. Кастиэль поворачивает голову, прижавшись губами в уголке рта Дина, чтобы немного отдышаться. Дин наклоняет голову и его рот вдруг оказывается под подбородком Кастиэля и оставляет горячие влажные широкие дорожки поцелуев вдоль его горла. Почему-то Кастиэля это повергает в трепет: придерживаясь руками за бедра Дина, впившись пальцами в ткань его футболки, он содрогается и хочет, хочет его… Рука Дина на члене не сбавляет темпа, язык путешествует по ключице Кастиэля, и ему кажется, что он вот-вот лишится рассудка. Он запрокидывает голову, давая Дину доступ к шее. Глаза закрываются сами собой. Словно издалека, Кастиэль слышит вырвавшийся у него тихий сдавленный звук, когда Дин проводит большим пальцем по кончику члена и прикусывает его плечо. Дин путешествует губами по ключице и вверх по горлу к адамову яблоку, отчего из легких Кастиэля дрожащим выдохом выходит воздух. Он чувствует, как бедра двигаются сами собой — без особого намерения, так как поза на коленях весьма неловкая. Он следит, чтобы не сбивалось дыхание, но рот Дина на его горле горяч, темп руки неумолим. Кастиэль вонзается в его кулак, запрокинув голову и тяжело дыша. Его бедра напрягаются, и жар, растекающийся под кожей из низа живота, едва выносим. Он так близок, что больно, и он хочет, чтобы Дин прикасался к нему как следует. Хочет чувствовать его пальцы в себе, его грубые шершавые ладони на спине, на боках, на груди, изнутри бедер. Он сжимает губы, силясь сохранять тишину. В горле формируется низкий безысходный стон, который Кастиэль направляет в выдох, упершись языком в зубы, чтобы не дать себе издавать звуков, — рука Дина сжимается крепче, и Кастиэль кончает. Глаза закрываются сами собой, и он переводит дух, оправляясь от оргазма. Он слышит, как Дин меняет позу; затем скрип его ботинок по полу, когда он встает, шелест поправляемой одежды. Кастиэль вдыхает через нос, чтобы унять сердцебиение. Он прочищает горло. Он тоже начинает приводить в порядок одежду — подтягивает штаны, заправляет в них рубаху, застегивает ремень — и тут видит перед собой протянутую руку. Кастиэль с подозрением смотрит на нее и поднимает глаза на Дина. — Я знаю, о чем вы подумали, но это другая, — усмехается Дин и вертит второй рукой с кляксами спермы у Кастиэля перед глазами. Тот ищет повода отказаться, но не может придумать его; колени уже болят от кафельного пола уборной. Он берет Дина за руку и позволяет ему подтянуть себя на ноги. — Спасибо, — бурчит Кастиэль, избегая смотреть Дину в глаза. Они стоят слишком близко, и Кастиэль изо всех сил пытается не засматриваться на высокое массивное тело со свисающей сбоку подтяжкой, на мятую рубаху. Он вынимает руку из руки Дина и, отвернувшись, проходит к раковине. Пока Кастиэль не спеша тщательно моет руки, Дин подходит и останавливается у соседней раковины. Растягивается непривычное молчание. Обычно их встречи проходят по одному и тому же сценарию: когда они заканчивают, Дин пытается завязать разговор, нащупать точки соприкосновения, а Кастиэль замыкается. Сейчас же Дин не говорит ничего, но он прямо рядом с Кастиэлем, и впервые тому не хочется уходить, ничего не сказав. Он колеблется, медленно споласкивая руки под краном. — Винчестер, — начинает он и не знает, как продолжить. Дин поднимает голову, смотрит. Ждет. Не отрывая взгляда от струи воды, Кастиэль набирает воздуху. — Я просто… Спасибо. Губы Дина дергаются в улыбке. Он дразняще спрашивает: — Что, за безупречное мытье уборной? Кастиэль понимает, что Дин дает ему путь к отступлению на случай, если это уже слишком, и чувствует в груди теплый прилив благодарности, который удивляет его самого. И, наверное, именно эта благодарность на грани нежности порождает уверенность, что отступать не нужно. — Нет… — отвечает он — и запинается. Они в помещении с тонкими стенами, в окружении военных, которые казнят их, если узнают обо всем. Но он не уверен, что имел бы храбрость прямо сказать о произошедшем, даже будь обстоятельства иными. Он поднимает глаза на Дина. — За все, — заканчивает он несмело. Дин отвечает не сразу. Он долго смотрит на Кастиэля с почти задумчивым выражением. Его губы трогает улыбка. — Не за что, сэр, — отвечает он. — Никаких проблем. Кастиэль закрывает кран и стряхивает с рук воду. Дин рядом с ним вытирает руки о штаны. — Вам все-таки придется помыть уборную, вы же это понимаете? — спрашивает Кастиэль, повернувшись к нему. Дин в отвращении морщит нос. — Да, сэр. — Когда закончите, мне сообщать не нужно. Отправляйтесь ужинать и готовьтесь к брифингу медперсонала второго батальона в двадцать один час. — Есть, сэр. Кастиэль кратко кивает, не зная, что еще сказать. Его охватывает странный порыв, и, только уже потянувшись к Дину, он вдруг ловит себя на том, что вот-вот сделает глупость вроде того, чтобы поцеловать его в щеку. Он одергивает себя, замерев в дюймах от Дина, и ловит на себе его растерянный взгляд. Сердце колотится. Кастиэль резко отстраняется. Он сглатывает. — Это все, сержант. — Голос выходит натянутым. Он все еще слишком близко к Дину. — Да, сэр, — тихо отвечает Дин. Кастиэль делает шаг назад, и в его голове происходит какой-то сбой, потому что после этого он вытягивается по стойке смирно и поднимает подбородок, как будто ждет, что ему отдадут честь. Сначала Дин только смотрит на него в замешательстве, но в конце концов недоуменно и нерешительно поднимает руку к брови. Кастиэль взмахивает рукой, разворачивается и выходит. Господи, какой же он идиот! Он и сам не может понять, что с ним такое. Отчего пульс стучит в висках так, словно он пробежал пять миль, откуда эта тупая боль в горле и куда девать руки. Он сует руки в карманы штанов и чувствует под пальцами теплый металл. Он ощупывает острые края распятия и наматывает цепочку на палец.12 сентября 1944 г.
Время — четыре шестнадцать. Кастиэль пялится в потолок казармы, сложив руки поверх одеяла. Он даже не пытается больше спать: от этой идеи он уже отказался. Нынче он часто просыпается среди ночи в поту и легком испуге и, к тому моменту, как приходит в себя, уже и не помнит, что так напугало его во сне. Это случается не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы действовать на нервы. Он вылезает из постели, натягивает штаны и ботинки, набрасывает на плечо винтовку и отправляется на пробежку. Это занятие уже входит у него в привычку во время отдыха здесь, в тылу. Оно помогает убить время и поддержать форму для возвращения на фронт — и если довести себя до усталости днем, то легче спать ночью. Сказать по правде, Кастиэлю тяжело адаптироваться к тому, чтобы спать ночами. На фронте и в тихие-то дни ему едва выпадало три-четыре часа сна за ночь, а в тяжелые дни он не спал вовсе. Не то чтобы ему нравилось выживать на минимуме сна, но он к этому привык и теперь в буквальном смысле не знает, что делать со всеми этими часами между полуночью и рассветом. Спускаясь по ступеням на улицу, он завязывает вокруг талии рукава армейской куртки и смотрит на ведущую из деревни дорогу, где деревья окружены утренним туманом и сумраком. Все кругом еще в серых тонах, холодных и унылых, и, за исключением часовых на постах в каждом конце деревни, никого в зоне видимости. Кастиэль разминает плечи до хруста и переходит на бег. Он следует той же дорогой, что в прошлый раз: двухмильным кольцом к востоку от деревни, возвращающимся к главному перекрестку, и затем петлей меньшего диаметра по другую сторону, которая приведет его прямо к фургону, где раздают завтрак. Бегая, Кастиэль старается не думать. Он не спускает глаз с земли и отключается от окружающего мира, сосредоточившись лишь на равномерном стуке собственных шагов да вьющейся среди живых изгородей дороге. Он дышит размеренно. Под ногами лужи. Небо по краям начинает светлеть дымно-розовым. Кастиэль без приключений преодолевает первую двухмильную петлю, но, когда выбегает из-за угла на центральный перекресток, замечает дальше по дороге знакомую широкоплечую фигуру. Он замедляет бег. — Да вы издеваетесь, сэр! — восклицает Дин Винчестер. Кастиэль останавливается. Его одолевает легкая одышка — хотя он пробежал всего несколько миль, он уже не в той форме, что некогда, — и приходится глубоко вдохнуть, чтобы заговорить. — Что? — Вы. Бегаете. В выходной день! — Мне нравится бегать, — оправдывается Кастиэль. Дин поднимает брови. — Ну точно, издеваетесь! — заключает он. — Никому не нравится бегать! Кастиэль обдумывает ответ. — Людям, которые хорошо бегают, нравится бегать. Дин издает недоверчивый смешок и направляется к Кастиэлю через дорогу. — Сэр, вы хотите сказать, я плохо бегаю? — спрашивает он с вызовом. Кастиэль оглядывается на дорогу, по которой прибежал, и прищуривается. — Я ничего не хочу сказать, но вам придется наверстать две мили, чтобы тягаться со мной. Лицо Дина расплывается в улыбке. — У вас был час форы, сэр… Мне никогда не наверстать. — Или наверстывайте, или не отставайте, — отвечает Кастиэль и снова пускается бегом. Позади слышится смех, но он остается все дальше за спиной и наконец стихает. Кастиэль лишь слегка разочарован: он знал, что Дин не любит бегать, так с чего ожидать, что он побежит следом? Хотя Кастиэль ожидал от него чуть большей соревновательности. Однако, когда он огибает кучу раскрошенных кирпичей и яму на дороге, сзади слышатся все ускоряющиеся шаги, и мимо проносится Дин. Кастиэль не улыбается. Не улыбается. Уголки его рта дергаются и по телу разливается волна головокружительного тепла, но он не улыбается. — Куда вы запропастились, Винчестер? — Надо было сделать растяжку! — кричит Дин в ответ через плечо. — Чтобы не потянуть мышцу! Кастиэль закатывает глаза. Дин бежит быстро, над горизонтом восходит солнце, освещая его теплым оранжевым, отсвечивая в его волосах, на его руках под засученными рукавами армейской куртки. Они пробегают извилистой сельской дорогой меж возвышающихся по ее бокам живых изгородей, и впервые за свои утренние пробежки Кастиэль не думает о том, как пули и взрывы откалывают от деревьев щепки, о телах с окровавленными ртами, скатывающихся по насыпям. Он заворожен тем, как двигается Дин, как устойчиво он ставит перед собой ноги, как перемещаются под одеждой его мышцы. Его кожей в солнечном свете. По правде сказать, Дин оказывается быстрее, чем ожидал Кастиэль, и тому это начинает докучать: не в последнюю очередь потому, что он установил конкретные правила игры, а Дин пренебрегает ими в пользу каких-то своих правил, и Кастиэль вовсе не рад тому, что Дин его уделывает. — Вы же понимаете, что это не соревнование на скорость?! — кричит Кастиэль ему вдогонку. — Разве?! — смеется Дин футах в пяти впереди. — Бег на длинные дистанции — это испытание на выносливость, Винчестер… — Ну, мою выносливость вы и так знаете… Кастиэль краснеет. — Молчите… — Простите, сэр, не слышу — я слишком далеко вас обогнал! — кричит Дин через плечо. — Я говорю… — Не слышу! Скажете, когда нагоните… Вот еще! Кастиэль не может позволить себе быть медленнее Дина: Дин выше, тяжелее, он менее спортивен — да он даже бегать не любит, бога ради! — так что, хоть это и испытание на выносливость, Кастиэль не может оставить дело так. Он набирает скорость, делает шаги шире и догоняет Дина за считанные секунды. Дин начинает смеяться и тоже прибавляет скорости. Дорога перед ними изгибается длинной кривой, деревья склоняются над нею по обеим сторонам, размывая оранжевый солнечный свет, пробивающийся из-за темно-серого слоя облаков, и отбрасывая пурпурные тени, мелькающие во впадине горла Дина, под линией его подбородка. Их ботинки стучат по земле; Кастиэль дышит сквозь зубы: он выдержит этот спринт! Он заставляет себя держать скорость, пока не начинают болеть ноги и он не чувствует, что вот-вот споткнется. Может быть, у Дина ноги длиннее, но Кастиэль быстрее, упрямее и не готов терпеть его злорадство по поводу победы. Дорога впереди уходит в сторону Плузане, и в этом месте нужно свернуть на восток, чтобы вернуться обратно в деревню. Кастиэль берет в сторону, где приоткрыты фермерские ворота: пробежать в проем может только один человек за раз, и в результате он толкается плечом к плечу с Дином. — С дороги, Винчестер… — Простите, сэр, но тут уж я первый… Дин вырывается вперед, и у Кастиэля не остается времени, чтобы обогнать его до ворот, поэтому он жульничает: он хватает Дина за куртку. Он не гордится этим, но где-то втайне доволен собой, потому что Дин останавливается. Кастиэль дергает его к себе, как будто собирается сказать что-то, или даже, может быть, поцеловать его, но потом, воспользовавшись замешательством Дина, проскакивает мимо него в проем ворот. — Ах вы ублюдок, сэр!!! — восклицает Дин и налетает на ворота. — Простите, Винчестер, я вас не слышу! — кричит Кастиэль через плечо. — Я слишком далеко вас обо… — Отвлекшись на Дина, он не замечает торчащий из земли корень. Он зацепляется за корень ногой и спотыкается так, что летит вперед — не лицом в землю, но близко к тому. Он приземляется на колени и ладони, от запястья в раненое плечо простреливает боль. Дин тем временем настигает его, хохоча как ненормальный. — Черт возьми, сэр! Вы меня уделали! — восклицает он, но дышит при этом тяжело и опирается руками о колени. Кастиэль же не слишком запыхался и втайне считает это триумфом, даже если дался он унижением. Дин протягивает ему руку. Кастиэль берет ее и, ухватившись за Дина, поднимается на ноги — однако Дин все не отпускает его. Он сжимает руку Кастиэля. — Ничья? Кастиэль ровно смотрит на него. — Вот еще! — Что-о? Да вы ж, блядь, упали!.. — Но я победил, — отвечает Кастиэль. Дин качает головой. — Победили, ага. Как же! Вы с землей поцеловались, сэр… — Я не помню у нас правила о том, что падение дисквалифицирует, — возражает Кастиэль. — Что я помню, так это что я был впереди вас — со значительным отрывом, прошу заметить, — и затем вы объявили ничью. Вид у Дина становится еще более возмущенный, но на лице появляется широкая улыбка, оставляющая морщинки в уголках глаз. За его спиной свет раннего утра, серовато-желтые облака с персиковым отливом по краям, и этот свет придает его облику особую мягкость. — Вы были впереди обманом! — Не соглашусь. — С чем, блядь, не согласитесь?! Да вы буквально отпихнули меня, чтобы прорваться в эти ворота!.. Кастиэль запрокидывает голову. — Я помню события иначе, — отвечает он — ложь, но в груди такая легкость, что ему кажется, может быть, он даже улыбается. Пальцы Дина до сих пор сжимают его запястье. — Вы не победили! — Думаю, вам придется признать, что победил, — возражает ему Кастиэль. — Не победили! — настаивает Дин и продолжает самым снисходительным тоном, на какой способен: — И в любом случае неважно, кто победил, умник. Это не гонка, верно же? Это испытание на выносливость… Пойманный врасплох, Кастиэль делает то, чего не делал уже давно: он издает смешок. — Ах вот как?! — Это — не гонка! — повторяет Дин, улыбаясь широко и солнечно. — При всем уважении, сэр, по-моему, вы принимаете все чересчур близко к сердцу, выдумывая эту чушь про то, что вы победили, а я проиграл, когда это даже не… Кастиэль целует его. Он не задумывается об этом, не размышляет, что это значит. Он делает это не потому, что хочет взять Дина здесь, на просторах, на полураспаханном поле под восходящим солнцем, и не потому, что хочет заткнуть его или поставить на место. По правде говоря, Кастиэль понятия не имеет, с чего делает это: он просто удерживает Дина за куртку и ловит его рот. Дин — высокий и массивный, но кладет руку на бедро Кастиэля очень нерешительно. Когда он отвечает на поцелуй, его рот необычно ласков, и на несколько мгновений Кастиэль притворяется, что это нечто доступное им. Притворяется, наслаждается мягким нажимом губ Дина, и, отстранившись, чтобы вздохнуть, еще на пару секунд оставляет глаза закрытыми. — Эм… — произносит Дин. Кастиэль чувствует легкое нерешительное прикосновение его руки на своем боку. — Это за что было? Кастиэль выдыхает через нос. Он отстраняется, опускает к груди голову. — Я не знаю. — Сэр… — Простите меня, — извиняется Кастиэль тихо и поднимает глаза, готовый встретить взгляд Дина — но в этот момент Дин нежно двумя пальцами поднимает его подбородок и приближается для нового поцелуя. Другая его рука легко ложится на шею Кастиэля, и тот стоит, стиснув в кулаке куртку Дина, и изо всех сил старается не анализировать происходящее. Кастиэль держится за этот поцелуй весь остаток дня. По дороге в деревню он украдкой бросает взгляды на Дина, когда тот не смотрит; он позволяет Дину подшучивать над собой во время забега наперегонки в последние полмили и смиряется с его злорадством по поводу победы. Он держится за поцелуй, планируя возвращение роты на фронт, и, хотя он знает, что этот поцелуй ничего не значит, это делает приготовления к выходу на передовую чуть менее унылыми. Он думает о ласковых руках и губах Дина каждое праздное мгновение, и в этом нет ничего зазорного. На пути из казармы в командный пункт батальона рядом с Кастиэлем пристраивается рядовой Йен. — Лейтенант Новак, сэр, вы не знаете, где-находится штаб роты Дог, сэр? — спрашивает Йен. Кастиэль указывает. — Второй поворот налево, затем правее до церкви. Их командный пункт должен быть там, внутри. Йен облегченно выдыхает: — Черт, сэр, вы спасли мне жизнь! Спасибо! — Он машет рукой и убегает в направлении, которое указал Кастиэль. Кастиэль не возражает: до выдвижения роты осталось несколько часов, кругом царит понятный хаос и неразбериха, и лучше уж Кастиэль проследит, что все знают свое дело, чем потратит время в праздности. Он снова смотрит в карту на ходу. В этот момент к нему подходит улыбающийся капрал Эш Лоуэлл. — Добрый день, сэр, у вас есть минутка? — спрашивает он. Кастиэль складывает карту и убирает в нагрудный карман куртки. Уж коли ему придется отвечать на вопросы подчиненных, стоит отнестись к этому со вниманием. — Конечно, чем могу помочь? — Меня послали передать вам, — говорит Эш, протягивая лист мятой бумаги. — Это рапорт первого сержанта о вчерашнем ночном патруле, сам он занят в столовой батальона — бог его знает чем. И еще вот. — Эш протягивает конверт. — Адресовано вам. Кастиэль берет конверт, поворачивает его в руках. На нем адрес Ханны Новак. Кастиэль мысленно прикидывает: он во Франции уже четыре месяца, и это первое письмо, что он получил из дома. Да и пока он был в Англии, дальние родственники едва ли напоминали о себе. — Спасибо, капрал, — отвечает он наконец. Он поднимает глаза на Эша, который все мнется рядом. — Еще я хотел спросить, не знаете ли вы о правдивости слухов, будто после Бреста мы возвращаемся в Англию, — добавляет Эш. Кастиэль поднимает брови. — Для меня это новость, — отвечает он. — Ваш осведомитель, должно быть, лучше моего. Эш смеется. — Да нет… Значит, ерунда. Черт, сэр, а новобранцы меня уже обрадовали почем зря! — Если это и правда, я об этом ничего не слышал. Я не исключаю этого, но такой сценарий кажется маловероятным. Эш издает долгий мелодраматичный стон. — Что ж, сэр. Простите, что отвлек вас. Не буду больше вас задерживать. Кастиэль ждет, пока он уйдет, и распечатывает письмо. Дорогой Кастиэль, Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Я не предполагала, что ты задержишься в Европе так надолго. Как там идут дела? Боюсь, мне придется перейти прямо к делу. Отец посоветовал написать тебе насчет дома твоей матери. Мы понимаем, что это твой дом и там твои вещи, но проблема в том, что ты за него не платишь. Я понимаю, что ты на войне — она ужасна. Я понимаю, что мать скончалась, пока ты был на учениях в Западной Вирджинии, так что времени позаботиться о ее делах у тебя толком не было. Однако в результате дом пустует уже давно и ежегодно обходится твоему дяде в заметную сумму. Мы хотели бы как-то решить этот вопрос. Пожалуйста, дай нам знать при первой возможности, можем ли мы продать дом в твое отсутствие, или же ты начнешь выплачивать его сам. Когда ты вернешься, я очень надеюсь, что ты навестишь нас в Бисмарке — мы так давно тебя не видели. Береги себя в Германии, и мы… — Все в порядке, Кастиэль? Кастиэль вздрагивает. Подняв глаза, он видит перед собой лейтенанта Эстера и поспешно складывает письмо. — Да, спасибо. — Хорошо. Я хотел спросить по поводу построения сегодня, — говорит Эстер. — Как я понял, третий взвод пойдет во главе роты, и я не уверен, стоит ли выдвигаться шахматным строем по дорогам, как мы делали раньше, — ведь живые изгороди больше не представляют проблемы и можно срезать через поля. Кастиэль обдумывает замечание Эстера. — Поля могут быть заминированы. — Но дороги тоже. Можно осторожно пробираться обратно в Плузане пять лет, а можно дойти туда за несколько дней. — У нас нет цели дойти никуда быстро, — возражает Кастиэль. — Это военный патруль, Эстер. Цель — очистить по пути оставшиеся территории Ле-Конке, а не просто попасть из точки А в точку Б. Выражение лица Эстера становится кислым. — Значит, хотите придерживаться изначально запланированного построения? Кастиэль удерживается от замечания о том, что отсутствие нового приказа обычно означает неизменность прежнего. Он кивает. — Так точно. — Что ж, хорошо. — Сэр? Лейтенант Новак? Кастиэль оборачивается на голос и замечает Бенджи Розена. Вид у того бледный и нервный. — Рядовой Розен, — приветствует его Кастиэль. — Все в порядке? — В порядке, сэр. В порядке. Я только… — Розен колеблется и бросает взгляд на Эстера. Кастиэль поворачивается к тому. — Я чем-то еще могу вам помочь, лейтенант? Казалось бы, еще более недовольным выглядеть было уже невозможно, но нет. Эстер бурчит: «Нет, сэр, это все, сэр» — и уходит. Кастиэль возвращает внимание на Розена. — Так лучше? Розен неуверенно улыбается. — Да, сэр. Спасибо, сэр. Я… я надеюсь, это не уронит меня в ваших глазах, сэр, только я хотел спросить, нельзя ли мне как-то перевестись из роты. Кастиэль встревоженно моргает. — Перевестись? У вас неприятности в роте? — Если в роте назрел какой-то протест, который Кастиэль проглядел, майор Сингер ему всыпет — не говоря уже о том, что рота не сможет функционировать как слаженное подразделение. — Нет, сэр, просто… — Розен набирает воздуху. — Сэр, я не могу вернуться туда. Я не могу. Кастиэль смотрит на него и не знает, что сказать. Его охватывает эгоистичный порыв сорваться: велеть Розену подтянуть штаны и не развозить слюни, выговорить ему, что ему еще легко: попробовал бы он денек покомандовать ротой, — но Кастиэль сдерживается. Вместо этого он отвечает: — Боюсь, это невозможно. Розен меняется в лице. — Сэр, если бы только можно было… В душе Кастиэля шевелится чувство вины, но он душит это чувство. — Простите, Розен. Никому не нравится быть на передовой, но, если я переведу всех солдат, кому не нравится сражаться, у нас вся армия будет в штабе и некому будет освобождать Европу. — Да, сэр. — Розен роняет голову. Кастиэль знает, что многие новобранцы — призывники, кто вовсе не хотел попадать сюда, но он ничего не может с этим поделать. Он мог бы прочитать им наставление о доблести службы своей стране, о важности свободы, но у него нет на это запала. Он уже не уверен, что то, что они делают, так уж доблестно. Однако устав есть устав. — Мы почти взяли Брест, — говорит Кастиэль Розену. — На этот раз нам наверняка недолго придется пробыть на фронте. Розен не выглядит убежденным. — Просто… мне кажется, я единственный тут хочу домой, — сознается он, и Кастиэль чувствует мурашки опасности. Розен собирается заговорить о своих чувствах. Это не в компетенции Кастиэля — такие вещи выслушивает первый сержант или командиры взводов, но никак не командующий ротой. Розен поднимает глаза. — Сэр, неужто у вас никогда не бывает такого? Неужто вам не бывает… не знаю… страшно? Кастиэль встречает его взгляд, тщательно следя, чтобы лицо ничего не выражало. Иниас посоветовал бы ему очеловечиться, проявить эмпатию, чтобы поддержать паренька, — но запонка на воротничке требует не подрывать авторитет. — Нет, — отвечает он. — Не бывает. — Конечно. Простите, сэр. Кастиэль чувствует себя хуже некуда. В груди начинает ныть, и ему хочется сказать: «Я ненавижу эту войну, но только здесь я чувствую себя полезным, нужным. Я не хотел быть командующим. Я хотел быть хорошим послушным солдатом, как ты». Он поднимает подбородок. — Это все, рядовой? — Да, сэр, — отвечает Розен поспешно. — Простите, что потревожил вас, сэр. — Он едва ли не откланивается от неловкости и отправляется прочь. Глядя ему вслед, Кастиэль замечает Иниаса, ошивающегося шагах в десяти поодаль. Иниас наблюдает, как Розен проходит мимо, затем ловит взгляд Кастиэля и поднимает брови. Он приближается. — В чем дело? Кастиэль смотрит на часы: до ужина еще нужно встретиться с майором Кэмпбеллом и проверить снаряжение на вечернем марше перед выдвижением. Он не уверен, что на все хватит времени. Не нужно было отвлекаться на разговоры: нужно было отослать людей и заниматься своими делами, как сделал бы любой уважающий себя офицер. — Розен хотел перевестись с передовой, — отвечает Кастиэль рассеянно. Он старается об этом не думать. — Черт. Как он, ничего? — В порядке. Просто не хочет больше воевать. — Хреново… — Иниас молчит. — Вид у него был расстроенный. — Может быть, — отвечает Кастиэль, слушая вполуха. Если отправиться в штаб сейчас же, то на брифинг у него будет минут сорок и потом десять минут поесть перед построением. Конечно, если брифинг затянется, как вчера, возможно ужин и вовсе придется пропустить: это цена разговоров с солдатами. — Кас! — окликает его Иниас. — Пожалуйста, скажи мне, что ты хотя бы поговорил с ним по-доброму. Кастиэль поднимает глаза к глазам Иниаса. — Моя работа — не в том, чтобы быть добрым. Строго говоря, он вообще не должен был подходить ко мне с этим вопросом. Командир взвода должен был пресечь эту идею раньше, чем она дошла до меня. — Да, да, без сомнения… Ладно, ты есть собираешься? — Не сейчас, — отвечает Кастиэль. — Мне нужно на встречу с Кэмпбеллом. Иниас строит гримасу. — Я тебя провожу. По дороге к штабу, Иниас спрашивает: — Что думаешь о возвращении на фронт? — Я в экстазе. — Понимаю. Боже, неужели фрицам еще не наскучило? — сетует Иниас. — Как видно, нет. — Кастиэль выпускает долгий выдох. — Но британская 79-я бронетанковая продвигается к Монбаре, и 8-я пехотная подходит с другой стороны, так что, если все пойдет по плану, Брест мы должны взять быстро. Иниас смеется. — Когда это у нас все шло по плану? Кастиэль наклоняет голову. В словах Иниаса есть правда. — Думаешь, нам дадут время в тылу после Бреста или сразу отправят куда-то еще? — спрашивает Иниас, сунув руки в карманы армейских штанов. — Думаю, нам повезет, если выдастся дня три до следующего переезда, — отвечает Кастиэль. — Всегда найдется какой-нибудь неприступный город, на который генералу Герхардту нужно будет бросить тысячу человек. Иниас крякает. — Господи. Тебя послушать, так сплошная безнадега… — Еще нужно взять Брест, — замечает Кастиэль. — Который, может быть, и почти окружен, но легко не будет. — Боже, ну ты и пессимистичный сукин сын, — ворчит Иниас. Они подходят к зданию, где расположился штаб второго батальона, и останавливаются у двери. — Дай догадаюсь, — жизнерадостно продолжает Иниас. — У тебя не будет ни минуты свободного времени до самого Берлина, так что ужин на двоих планировать не стоит. Кастиэль фыркает в циничном подобии улыбки. — Наверняка так все и будет. Иниас издает низкий стон. — Ладно. — Он пренебрежительно машет в сторону штаба. — Увидимся, когда выдвинемся. Кастиэль морщится. «Когда выдвинемся» — господи. Он ждет не дождется…13 сентября 1944 г.
Воздух такой горячий, что кажется, будто плывешь сквозь него. Вес военной формы и снаряжения тянет к земле. В первом взводе кто-то свистит. — Сержант Миллиган! — окликает Кастиэль и вытирает пальцем пот с верхней губы. — Кто там — пусть прекратит! Миллиган кричит нарушителю впереди, чтобы тот умолк. Снова воцаряется тишина, и Кастиэль даже сожалеет об этом. Теперь слышен только звук шагов, тяжелое дыхание измученных жарой солдат, да стрекот насекомых в траве. Кастиэль медленно выдыхает. Они идут с самого Сен-Ренана, и, хотя до форта Монбаре всего десять миль, это самые долгие десять миль, что Кастиэль когда-либо проходил. К счастью, путь относительно спокойный: большую часть местности уже вычистили продвигающиеся к Бресту силы союзников. После десяти утра первый взвод нарвался на небольшую немецкую позицию, защищаемую тремя солдатами, которые сдались немедленно; также они нашли заброшенную позицию в старом амбаре, где еще остались кое-какие ценные данные. За исключением этого дорога жаркая, скучная и еще раз жаркая. Кастиэль засучивает рукав, чтобы взглянуть на часы. Тринадцать двадцать шесть. Часы влажные от конденсата. Рядовой Миллер во главе отряда разводит руками, показывая, что надо расходиться шире между деревьями перед выходом в поле. Рота неспешно перестраивается, пробираясь по неровной почве в высокой траве. Нога рядового Бредбери, идущего рядом с Кастиэлем, запутывается в зарослях сорняков, и Бредбери спотыкается. Кастиэль оборачивается к нему. — Все в порядке? — спрашивает он шепотом, чтобы не нарушать тишину. В этот момент слышится треск, и Кастиэль еще не успевает сообразить, что произошло, но рота вдруг бросается врассыпную и командиры взводов кричат солдатам ложиться, в укрытие! Кастиэль падает на живот. Первый порыв — крикнуть, чтобы выяснить, задело ли кого-то; но это не главное. — Двигаемся! — кричит Кастиэль, крутя головой влево и вправо, чтобы передать сообщение кругом. — Двигаемся — не лежим там, где нас увидели! Кто-нибудь заметил локацию противника? С дальнего конца роты раздается голос лейтенанта Алистара: — Замечено: на четверть левее оси, у фермерского дома. Кастиэль проползает вперед, за пределы того участка, где его падение мог засечь враг, после чего, перекатившись, вскакивает на ноги и бежит к четвертому взводу. Он пригибается, придерживая рукой каску, пока не выдалась возможность ее застегнуть. Солнце — в зените, желтое и такое яркое, что воздух кажется туманным. Кастиэль спотыкается в траве и, подбежав к лейтенанту Алистару, приседает рядом. — Где? Алистар подается назад, сидя на корточках, и показывает ладонью. — Левее дома. Там видно металл. Кастиэль прищуривается. — Да, вижу. Ведите четвертый взвод к той изгороди и занимайте позицию для артиллерийского огня — я подведу первый взвод ближе, чтобы сразу после пойти в прямую атаку. План ясен? Алистар кивает. Кастиэль поднимается на ноги и бежит назад. Он приказывает второму и третьему взводам обеспечить огневую базу и уводит Вирджила с первым на фланг немецкой позиции. Как ни странно, огонь при их приближении словно бы стихает: Кастиэлю думается, что, может быть, позицию защищает всего несколько немецких солдат, которым не хочется погибнуть. Может быть, они получат пленников без боя. Конечно, в ретроспективе этому феномену обнаруживается еще одно объяснение: коровник. — Что за черт… — бормочет Кастиэль себе под нос. Больше раздумывать времени нет: вокруг сыплется дождь из пуль — нужно прятаться в укрытие. Рядом с Кастиэлем в грязь падает подбежавший лейтенант Алистар. — Новак, тут никого нет… — Я понял — велите четвертому взводу не выполнять приказ, пока у нас не будет подтвержденной позиции противника. По крайней мере, мы сузили круг вариантов. Свяжитесь с первым: пусть продвигаются вперед, — распоряжается Кастиэль и выкрикивает вдогонку: — И кто-нибудь заметьте местоположение противника! Он роняет голову, прогоняя мысль о том, что это уже вторая ошибка лейтенанта Алистара, ставящая под угрозу взвод. Сейчас на это нет времени. Как выясняется позже, немцы прячутся у основания изгороди: там находится замаскированная вражеская артиллерийская позиция, где закончились снаряды. Вирджил с первым взводом наскакивает на нее, пока другие взводы обеспечивают прикрытие из пулеметов и артиллерии. Кастиэль бежит со вторым взводом. К тому времени, как до позиции добирается он, у немцев остается трое пулеметчиков и один стрелок. Еще два безжизненных тела привалены к треногам пулеметов. Сержант Миллиган впереди делает над позицией предупредительный выстрел и наводит винтовку на свернувшихся в окопах людей. — Не двигаться! — кричит он им и, оглянувшись через плечо, зовет переводчика. — Каллахи, идите помогите сержанту Миллигану, — распоряжается Кастиэль, подходя к позиции с винтовкой у плеча. — Первый взвод, проверьте их! Второй пусть займется поиском информации. — Есть, сэр! Кастиэль ставит третий и четвертый взводы в круговую оборону, пока остальные осматривают позицию, и при помощи радиста Спенглера докладывает о стычке в батальон. Затем, пройдя среди солдат, он усаживается на холмик рядом с Иниасом, который в этот момент залпом выливает в рот содержимое фляги. Кастиэль медленно выдыхает, обводя взглядом солдат. — Сам поверить не могу, но я уже начал забывать это чувство, — замечает он. Иниас допивает последний глоток и, опустив флягу, шумно вздыхает. — Что? — Каково здесь, на фронте. Каково это, командовать ротой… — поясняет Кастиэль. Иниас улыбается. — Так ли все романтично, как в твоих воспоминаниях? Кастиэль беззвучно усмехается. Он стягивает каску, проводит рукой во влажных от пота волосах, чувствуя, как они неопрятно торчат. — Лучше, — отвечает он с невозмутимым видом, и Иниас прыскает. С другого конца роты через высокую траву к ним направляется первый сержант Мастерс: Кастиэль знает, что он идет с рапортом о последствиях стычки. Кастиэль снова надевает каску и поднимается на ноги поприветствовать его. — Сержант, — произносит он, морально готовясь к плохим новостям. — Кого мы потеряли? — Никого, — отвечает Мастерс. Он поднимает брови. — Знаю-знаю, сюрприз! Но давайте держать себя в руках. Невзирая на сарказм Мастерса, Кастиэль удивлен. Не то чтобы он ни во что не ставил свои лидерские навыки, но он уже привык к тому, что теряет людей везде и несмотря ни на что. — Но пострадавшие, полагаю, есть? — О, конечно. — Мастерс перечисляет по пальцам: — Младшего капрала Степпа задело пулей, рядовому Миллеру прострелили плечо и, кажется, лейтенант Эстер потянул связку. Упал в кроличью нору. Кастиэль кивает. — Принято. Все мобильны? — Да, сэр. — Хорошо. Продвинемся немного восточнее позиции для перегруппировки — там разобьем лагерь, чтобы люди отдохнули и поели, пока мы передадим в батальон координаты для эвакуации раненых и передачи пленных. — Есть, сэр. Когда хотите выдвигаться? — Дадим людям пять минут. Я поговорю с командирами взводов. — Кастиэль кратко кивает, чтобы показать, что первый сержант свободен, и достает из обвязки флягу. Он делает несколько глотков и расстегивает верхнюю часть куртки, чтобы остыть. На поясе под прижимающей одежду обвязкой собирается пот, и Кастиэль уже скучает по горячему душу, что был в тылу. Они выдвигаются и, отойдя немного в сторону, разбивают лагерь, где отдыхают, ожидая машину батальона. Солдаты растягиваются на солнышке, скинув футболки, чтобы погреться в лучах; какие-то новобранцы вырезают в коре дерева свои имена. Харвелл, устроившись на упавшем стволе, предлагает подстричь тех солдат, кому слишком жарко. Капрал Миллс в стороне громко рассказывает похабные шутки, от которых весь первый взвод заходится хохотом. По большей части люди едят, пьют и пользуются шансом отдохнуть, сбросив с себя тяжелое снаряжение. Кастиэль откидывается на ствол поникшего тополя и праздно наблюдает за ними, отрывая уголок обертки сухого пайка. Обертка скользит в пальцах. Иниас наклоняется сбоку и забирает упаковку у Кастиэля из рук. — И кто доверил тебе командовать ротой? — риторически спрашивает Иниас, качая головой. — Ты даже собственный паек вскрыть не можешь… — Он протягивает назад успешно надорванный паек. — Все вопросы к Энту Милтону, — отвечает Кастиэль, забирая упаковку. — Спасибо. Это его идея. Иниас смеется. Он поднимает лицо к солнцу и закрывает глаза. — Боже, как приятно… Знаешь, я вот за этим и приплыл во Францию. За погодой. И за сыром. Кастиэль поднимает бровь. — За сыром? — Признаю, сыра я не пробовал с самой Англии, но наверняка где-то же он есть… Кастиэль доедает паек, и Иниас помогает ему достать флягу из обвязки. Кастиэль снимает каску, плещет внутрь воды, чтобы остудить металл. Сразу надевать каску не хочется. Он роняет ее к ногам и прочесывает рукой волосы, чтобы остудить голову. — Боже… — Иниас смотрит на Кастиэля с ужасом во взоре. — Нужно срочно звать Харвелла! Тебе необходима стрижка. — Ничего подобного, — упрямится Кастиэль, хотя прекрасно знает, что за месяцы после отбытия из Англии волосы неприлично отросли. Они досаждают ему, и их нужно подстричь, но способы достижения этого результата его не устраивают. Иниас смеется: — Нет, нужна! Я серьезно. — Он убирает локон потных волос у уха Кастиэля. — Ты только посмотри на это! Позорище! — Убери руки! — Кас… Ты похож на сальную швабру. Кастиэль отдергивает голову. — Я не дамся в руки Харвеллу! — Что, не доверяешь ему?! Он один из твоих лучших младших офицеров, он верно служит тебе… — увещевает Иниас. — Поэтому и не доверяю. — Упс… Ну ладно, а мне можно тебя подстричь? Кастиэль щурится на него. — Тебе я верю еще меньше. Иниас хлопает себя рукой в грудь: — Я уязвлен! Правда, почему? Нешто ты не видел меня с ножницами? — Напомнить тебе последний раз? — резонно замечает Кастиэль. — Когда… — Ладно-ладно, тогда все пошло немного не по плану, признаю, — прерывает его Иниас, сдерживая смех сквозь сжатые губы. — Но ведь смешно вышло, признай. Однако: на этот раз все будет иначе! Я обещаю приложить все усилия к тому, чтобы не поранить тебя, не снять с тебя скальп и избежать прочих унижений. Кастиэль хмурится, однако не может придумать причины для отказа. Он неохотно снимает каску и покорно идет вслед за Иниасом к Харвеллу за ножницами. — Что, не хотите мою эксклюзивную стрижку, лейтенант? — спрашивает Харвелл. — Он вас подстрижет как Риту Хейворт, сэр, — встревает Эш Лоуэлл, и оба заходятся смехом. — Нет уж, спасибо, я думаю, у лейтенанта Новака и так моральных травм достаточно, — отвечает Иниас и сверкает Кастиэлю улыбкой. — Нам только ножницы, пожалуйста, как только они освободятся. Харвелл уделяет еще пару минут волосам Бредбери — подстригая того явно неплохо, так что Кастиэль даже начинает сомневаться, не совершил ли ошибку, доверившись Иниасу, — и затем отдает ножницы. Кастиэль садится на траву, скрестив ноги, и не без внутреннего трепета приказывает себе не дергаться. Он ничего не боится, но он не любитель острых предметов у лица, поэтому стискивает зубы и терпит, пока Иниас принимается за работу, щелкая ножницами вокруг его отросших волос. Времени на стрижку нужно вроде бы немного: всего-то отрезать отросшие пряди тут и там. Но Иниас все работает, время от времени хмыкая себе под нос, словно от досады, и это начинает нервировать Кастиэля. Он старается не воображать лишнего — Иниас вполне компетентен, все под контролем, — но в этот момент мимо проходит Дин Винчестер и начинает смеяться. — Что?! — недовольно спрашивает Кастиэль. — Ничего, сэр, — отвечает Дин с улыбкой. — Вы очень мило выглядите. К досаде самого Кастиэля, от этих слов у него теплеет на душе, однако сама мысль о том, что Дин заставляет его тушеваться одной брошенной походя фразой настольно раздражает, что Кастиэль решает пресечь какое бы то ни было дружелюбие. Дин улыбается от уха до уха. Кастиэль не спускает с него глаз. Иниас тем временем обходит Кастиэля и изучает его спереди. Он обращается к Дину: — Что думаете? Ровно вышло? Дин наклоняет голову. — Мне честно ответить или в угоду вам, сэр? — Честно! — выпаливает Кастиэль. Иниас смеется. — Честно? Задняя лапа собаки будет ровнее, сэр. Кастиэль смотрит недовольно, стараясь не обращать внимания на то, как Иниас стремится привлечь к процессу Дина. Его посещает мимолетная мысль о том, нормально ли это: так ли все происходит обычно у людей, когда они пытаются включать друзей в отношения с… сексуально привлекательными подчиненными. Он сглатывает. — Черт… — Иниас прочесывает рукой волосы. — Ладно. Что я делаю не так? Дин подходит. — Ну, в целом неплохо. Но вот здесь вышло слишком коротко, — указывает он. — Боже правый… — причитает Кастиэль. Иниас хлопает его по плечу. — Эй! Тихо! Кастиэль отдергивает плечо и хмуро смотрит на него: — Я думал, клиент всегда прав. — Да-да. Клиент может помолчать. Дин явно получает от всей этой сцены слишком большое удовольствие. — Ладно, — соглашается Иниас. — Полагаюсь на вашу экспертизу: как это исправить? — Сбрейте. — Винчестер! — предупреждающе одергивает его Кастиэль. — Дайте-ка мне! — Дин забирает у Иниаса ножницы, и Кастиэль замирает. Он бросает на Иниаса тревожный взгляд, словно спрашивая: «Это ничего? Не слишком подозрительно?» — но уверенные ласковые руки Дина уже работают сбоку его головы, и Кастиэлю не остается ничего иного, кроме как волноваться, чтобы Дин ненароком не выколол ему глаз. — Осторожнее, они острые… — ворчит он. — Спасибо, сэр. Я уже собирался отхватить вам половину черепа, но теперь, когда вы предупредили, я постараюсь держаться волос. Где-то сбоку от Кастиэля едва сдерживает смех Иниас. Будь Кастиэль не так озабочен усилиями сидеть неподвижно, он пнул бы Иниаса в коленку. Рука Дина прочесывает волосы Кастиэля к затылку, и он напрягается. — Спокойно, сэр. У меня же руки хирурга. Я-то не промахнусь — а вот, можете ли вы не дергаться, это другой… — Я могу, — обрывает его Кастиэль. Он смотрит прямо перед собой, стараясь сосредоточиться на чем угодно кроме того, как осторожно Дин проводит рукой в его волосах. — Вот и отлично. Значит, у нас все получится. Кроме того, — продолжает Дин беспечно, — у меня в этом многолетний опыт. Я всю жизнь подстригаю Сэма. У него волосы подлиннее, и он не укладывает их так опрятно, как вы, но суть та же. Руки Дина — неспешные и уверенные, и Кастиэль даже перестает тревожно прислушиваться к щелканью ножниц. Он пытается отвлечься на разговоры солдат поблизости, на синее небо, на мысли о дальнейших передвижениях роты — но каждый нерв в его теле тяготеет к ласковым прикосновениям руки, к тому, как Дин зачесывает его волосы на одну сторону, затем на другую, чтобы сравнить длину. Он очень осторожен — Кастиэль в последнее время все чаще замечает, что Дин ласковее, чем можно было вообразить, — и от этого что-то внутри сжимается так, что больно-больно. Дыхание перехватывает. — Вы же так носите, верно? — спрашивает Дин, зачесывая волосы Кастиэля на сторону. Кастиэль выдыхает. — Я ношу, как ляжет под каской, — отвечает он пересохшим ртом, но да, он носит так, и трудно поверить, что Дин заметил. Невозможно поверить, что Дин укладывает ему волосы, как какой-то чертов муж. Он не может придумать, как попросить Дина закончить, хотя понимает, что нужно: по щекам и подбородку уже поднимается жаркий румянец, на шее появились мурашки, нервозность становится очевидной. Пальцы Дина уверенные, спокойные, и Кастиэль настолько усердно сосредотачивается на равномерности собственного дыхания, что чувствует, как переусердствует: от усилий сохранять видимость нормы дыхание выходит слишком тяжелым. Это уже смешно… Руки не находят себе места — а Дин все продолжает с той же уверенной лаской. Кастиэль не в силах этого вынести. — Все, хватит, — заявляет он и отдергивает голову. — Уже достаточно коротко. Спасибо. — Но вы же даже не видели, что вышло! — возражает Дин. — Я вам доверяю, — поспешно отвечает Кастиэль, желая лишь поскорее оборвать этот неловко-интимный момент и не обдумав как следует смысл своих слов. Дин смотрит на него, рассеянно держа в руке ножницы, и Кастиэль не знает, что сказать на молчаливо-счастливое выражение его лица, на изгиб его улыбки. Проворчав подобие благодарности, он встает, забирает ножницы у Дина из рук и, не обращая внимания на то, как соприкоснулись их пальцы, отправляется отдать ножницы Харвеллу. Назад он не возвращается. В общем и целом, думает Кастиэль, он весьма поднаторел в том, чтобы убегать от Дина. Конечно, это не конец инцидента: с Дином не бывает так просто. Хотя Кастиэлю удается не контактировать с ним несколько часов, пока Бейкер продвигается к форту Монбаре (прямо-таки личный рекорд), в конце концов роте приходится остановиться и разбить лагерь на ночь. И, когда Кастиэль занят картами, рапортами и планами на грядущий день, Дин, наконец объявляется. Он застает Кастиэля за изучением карты Бреста. Кастиэль знает, что они пока и близко к нему не подошли — силам союзников еще нужно расчистить путь в город, — но он хочет назубок знать план города, когда наступит решающий момент. Не хватает еще оказаться где-то не в той его части или попасть в ловушку. — Щегольски выглядите, лейтенант! — произносит Дин, подходя к Кастиэлю. — Никак, новая стрижка? Кастиэль игнорирует его. Дин оглядывается через плечо, проверяя, нет ли рядом людей, и шагает ближе. Кастиэль невольно застывает. Пальцы сжимаются на углах карты, сминая бумагу. — Слушайте, сэр, я прошу прощения, но я просто… я не понимаю, в чем проблема, — начинает Дин. — Дело, что, опять в границах? Что, стрижка тоже границу переходит? Кастиэль и сам поверить не может в то, что возникла потребность в этом разговоре. Он не думал, что проблема встанет так явственно, но Дину нельзя прикасаться к нему на людях, ибо становится все более очевидно, что Кастиэль совершенно не в состоянии себя контролировать. — Винчестер… — произносит он устало. — Я просто не понимаю — я же не делал ничего… — Дин вдруг прерывается, широко раскрыв глаза, и его лицо озаряется догадкой. — Боже мой… сэр. Да неужто я вас завел?.. — Что?! — переспрашивает Кастиэль возмущенно. — Нет конечно! — Боже правый, он, конечно, одинок по жизни, но не настолько, чтобы у него вставал от гребаной стрижки! Но Дин смотрит на него непонимающе, и внутри у Кастиэля все сжимается: он не может допустить, чтобы Дин даже задумался об альтернативной причине. О ней — о том, как Кастиэль растаял под его прикосновением; как у него перехватило дыхание, когда большой палец прошелся по линии волос за ухо, к затылку; как хотелось навечно остаться в этой бессловесной интимности — Дину не суждено узнать никогда. От приступа страха возникает тошнота, и Кастиэль поправляется: — Да. Дин недоуменно моргает. — А? — Да, вы… — Кастиэль едва вспоминает, как выговаривать слова. Он чувствует себя совершенно не в своей тарелке. — Мне вдруг… — Не стоит объяснять, — прерывает его Дин — в очередной раз предлагая ему путь к отступлению, заботясь о нем ненавязчиво, в таких мелочах, что Кастиэль иногда и не замечает. — Сэр, я лишь поддразнивал вас, я не хотел… — Ничего, — отвечает Кастиэль, хотя главным образом ему хочется лишь как обычно уйти от разговора. Сбежать, сказав какую-нибудь резкость, задеть Дина. Кастиэль чувствует, что дышать становится трудно, но заставляет себя сохранять вежливость. — Благодарю вас. — Вы могли просто остановить меня, сэр, — замечает Дин. — Вы мой командир: если я веду себя неподобающе или доставляю вам неловкость, или еще что… — Он поднимает брови. — Просто скажите. Кастиэль не отвечает. Он не хотел останавливать Дина, в этом все дело. — Потому что, честное слово, я стараюсь изо всех сил делать все, как вы хотите — соблюдать границы и прочее, — но, если вы не будете мне говорить… — продолжает Дин и ступает ближе, наклонив голову и понизив голос так, словно окончание фразы предназначено только для них двоих, — и Кастиэль паникует. — Не приближайтесь! — выпаливает он так поспешно, что сам не понимает, как эти слова вдруг прозвучали вслух. Он хочет забрать их обратно. Дин отшатывается и смотрит на него, приоткрыв рот в замешательстве, — явно задетый. — Сэр? Кастиэль пытается все исправить: — Я не хотел… — Он не может придумать, как закончить. Сжатая в руках карта кажется стеной между ними. Дин отводит взгляд. — Я не это хотел сказать, — сдавленным голосом заставляет себя объяснить Кастиэль — это лучшее, на что он способен. Дин смотрит в сторону, и Кастиэль не может различить выражения его лица, но видит, как тот недоверчиво поднимает брови. — Конечно… — Винчестер, — начинает Кастиэль, но в этот момент кто-то окликает его издалека: «Лейтенант Новак!» — и, обернувшись, Кастиэль замечает идущего к ним Вирджила. Он поворачивается к Дину. — Черт… Ладно. Блядь… поговорим после. — Да, конечно. — Тон у Дина неубежденный. — Я серьезно, Винчестер. Пожалуйста, — просит Кастиэль. — Дин… — Его коробит от того, как имя Дина звучит в его устах. Он проглатывает ощущение подступающей к горлу желчи. — Пожалуйста, не уходите. Дин встречается с ним взглядом, и Кастиэлю кажется, что взгляд у него усталый. Он кивает, после чего рядом оказывается лейтенант Вирджил и больше разговаривать нет возможности. Кастиэль поворачивается к Дину спиной. — Вирджил, все в порядке? — спрашивает он, и его самого неприятно удивляет то, как легко он входит в роль, которую должен играть, когда он не с Дином. Спина прямая, голос в равной степени холодный и спокойный. Он складывает карту и убирает в карман. — У нас тут путаница с караульными сменами, — сообщает Вирджил, вытаскивая из кармана листок бумаги. — Вот, смотрите. У нас капрал Харвелл записан в караульный патруль на два ноль-ноль, и в то же время на восточный часовой пост на два пятнадцать. Я бы просто снял его с патруля, но он там единственный младший офицер с боевым опытом, так что нужно заменить его кем-то аналогичным. — Понимаю. Кастиэль берет у Вирджила листок и просматривает караульные смены. Он перераспределяет людей в карауле, заменив Харвелла капралом Миллсом, и проверяет, что солдаты, которым предстоит смена сегодня, не были в карауле вчера. Он также просит Вирджила проследить, чтобы никто из них не попал в караул повторно завтра. Затем он обходит командиров взводов, чтобы убедиться, что изменения доведены до сведения служащих, которых они затрагивают, и только после этого наконец направляется на поиски Дина — уже спустя час с лишним. Найти его не получается — в лагере уже тихо, — и наконец Кастиэлю удается обнаружить его свернувшимся под одеялом в своем бивуаке рядом с рядовым Бредбери. В порыве безрассудства Кастиэль подумывает, уж не поднять ли по стойке смирно всю роту, только чтобы разбудить Дина и получить возможность поговорить с ним, но здравый смысл побеждает. Он несколько секунд мнется у бивуака, сунув руки в карманы и рассеянно теребя в пальцах цепочку распятия. Бредбери приоткрывает глаза и заметно вздрагивает, увидев Кастиэля. — Прошу прощения, рядовой, — произносит Кастиэль, инстинктивно отступая назад. — Боже правый, сэр, — шепчет Бредбери, шевелясь под одеялом в попытке лучше его разглядеть. — Что-то случилось? — Нет, не волнуйтесь. Я пришел в поисках сержанта Винчестера, но… он занят. Приношу извинения, что потревожил вас. — Растолкать его? — Нет, спасибо. В этом нет необходимости. — Кастиэль кивает в знак благодарности, снова извиняется за то, что разбудил Бредбери, и отправляется к своему окопу. С Дином, в конце концов, можно поговорить и утром, спешки нет.14 сентября 1944 г.
Нужно отступать. Нужно отступать. Снаряды летят один за другим, но уходить некуда. Земля под ногами дрожит, слышен чей-то глухой крик, руки темные от крови… Кастиэль просыпается. Несколько секунд он лишь лежит на спине на земле, отрывисто дыша и осознавая, что ничего этого с ним не происходит на самом деле. Он не на минном поле в Ла-Трините. Рота не под атакой. Кастиэль делает глубокий вдох. Он включает фонарик под одеялом, чтобы посмотреть на часы: четыре одиннадцать. Он проспал лишь чуть более двух часов, и вот сна уже снова ни в одном глазу, сердце в груди колотится, и он знает, что больше не уснет. Но спать и не хочется, когда его ожидают такие сны. Кастиэль поднимается на колени, сворачивает одеяло и запихивает его обратно в ранец. Он застегивает куртку, надевает обвязку, просовывает руку под ремень винтовки. Взведя затвор и поставив винтовку на предохранитель, он выбирается из окопа. Идти толком некуда, но никогда не помешает осмотреть периметр, убедиться, что у часовых все в порядке. Он обходит лагерь дважды, проверив все три караульных пункта, и ловит себя на том, что бредет, сам не зная куда. Время — почти четыре тридцать; до побудки роты еще час. Воздух чистый и зябкий, небо только начинает светлеть с приближающимся рассветом; на ободе каски собирается роса. Уши мерзнут, и Кастиэль уже начинает сожалеть, что подстригся. Он обходит вокруг лагеря неспешными кругами все большего диаметра, занимая себя упражнениями в беззвучной ходьбе: стараясь не наступать на камни и веточки — полезный навык для тактического патрулирования. Он смотрит в карты, считает бивуаки, вглядывается в деревья, пока спутанные ветви не начинают казаться ему вражескими солдатами. В этот момент в подлеске раздается хруст. Кастиэль вздергивает голову. — Кто там? Кто-то подходит ближе. В предрассветных сумерках человек угадывается лишь силуэтом, но по тому, как он переступает с ноги на ногу, Кастиэль тут же узнает его. — Это я, сэр. Кастиэль щурится. — Вы почему не спите? — спрашивает он и сам слышит, как меняется его тон с пониманием, что это Дин. — Не спалось, сэр. — Это не оправдание. Вам нужно отдыхать. — Тут, сэр, мне вспоминается выражение «чья бы корова мычала…» — Винчестер, — прерывает его Кастиэль. — Если можно, я хотел бы поговорить с вами… о своих словах. Дин умолкает. В темноте Кастиэль видит, как перемещается его силуэт, как Дин оглядывается через плечо. Кастиэль не знает, проверяет ли он, нет ли кого в зоне слышимости, или же ищет предлог уйти. — Я хочу извиниться за то, что сказал вчера вечером, — начинает Кастиэль натянуто. Он набирает воздуху и заставляет себя продолжить: — Мои слова не отражали моих чувств. Дин снова переносит вес с ноги на ногу. — Это я и так знаю, — ворчит он. Кастиэль хмурится. — Но… Дин фыркает, словно с усмешкой. — Что, вы думаете, я до сих пор не вычислил, что вы превращаетесь в мерзавца, как только для вас все становится слишком сложно? Кастиэль вздрагивает от этих слов. Он тяжело сглатывает. — Слушайте, я все понимаю, — продолжает Дин. — По крайней мере, мне так кажется, но… бога ради! — Дин проводит рукой по лицу. — Сэр, честное слово, не могу я постоянно расшифровывать эти смешанные сигналы — не могу! Так что вы уж скажите мне, пожалуйста, прямо, что это между нами такое, так как я вижу, что озвучиваете вы один набор правил, а действуете по другому, и я должен знать, на какие мне ориентироваться. Кастиэль смотрит на него. — Я не понимаю, о чем вы, — я не меняю правила. — Ах вот как? — отвечает Дин и начинает загибать пальцы: — Вы говорите мне, что нам нельзя ничем таким заниматься, а затем сами же припираете меня к стенке. Говорите, что мы не друзья, но затем рассказываете мне ваши жизненные перипетии. Велите не приближаться к вам, а потом… потом сами же меня выискиваете! Вы давеча велели мне не приближаться и передумали уже через секунду! Вы удерживаете мою руку у себя между ног, в то же время командуя мне прекратить. Делаете вид, что мы не целуемся просто так, а потом набрасываетесь на меня посреди бела дня… Дыхание Кастиэля сбивается. — Так что да, я не могу понять, какие границы настоящие, а какие нужны вам только для видимости, и я уже запутался! — восклицает Дин. В его голосе появляется нота надрыва, которой Кастиэль не слышал раньше. Дин делает шаг к нему. — Если вы мне скажете — если вы раз в жизни просто поговорите со мной по-нормальному и скажете: «Я хочу того-то и того-то, но притворяться мне хочется иначе» — пожалуйста. Хотя бы так. Но я не могу все время гадать! Кастиэль не знает, что ответить. — Так что уж пожалуйста, скажите мне один раз, — настаивает Дин уже ласковее, но по-прежнему твердо. — Чего вы хотите? Кастиэль открывает рот. Он оказывается не в силах посмотреть Дину в глаза. — Я не знаю, — признает он и слышит, как Дин издает звук не то презрения, не то раздражения — и грудь Кастиэля стискивает паника. Нужно что-то сказать. — Вас, — выпаливает он. Он произносит это очень тихо, но заявление кажется грандиозным. Кастиэль понимает, что, даже если он никогда не выскажет вслух того, что чувствует, он должен сказать об этом руками, губами, взглядом — однако нервы это не успокаивает и Дина явно не впечатляет. Тот качает головой и смотрит прочь через плечо. Его рот досадливо изгибается. — Я не знаю, что это значит. — И я не знаю. Дин подступает еще ближе — так близко, что Кастиэль чувствует себя в ловушке его габаритов и хочет шагнуть назад, но не делает этого. На этот раз он не пятится от Дина. Взгляд Дина останавливается на его лице. — А если бы я сказал, что хочу поцеловать вас? Кастиэль набирает воздуху для спокойствия, заставляя себя не думать о рисунке веснушек на переносице Дина, о зовущем изгибе его рта. На языке уже готово слово «нельзя», и Кастиэль хочет его произнести, но не может найти повода. Можно. До пробуждения остальной роты еще сорок минут, они далеко от часовых постов, далеко от ближайшего бивуака, и мир вокруг молчалив и неподвижен. Можно — и это страшит Кастиэля. — Ну же, — настаивает Дин тихо, подаваясь вперед. Кастиэль чувствует теплое дуновение его дыхания. — Признайте, что боитесь до чертиков. Кастиэль звучно сглатывает в тишине. Он выдыхает и с огромным усилием поднимает глаза к глазам Дина, глядя на него уверенно. — Я не боюсь. Взгляд Дина неподвижен. Он поднимает брови. — Да ну? Каждый нерв в теле Кастиэля настроен на Дина: когда Дин заговаривает, Кастиэль не глядя замечает форму его губ, нажим языка за зубами — Кастиэль хочет его. — Вовсе нет, — настаивает он. — Потому что, как мне кажется… Кастиэль сокращает дистанцию и яростно целует Дина. Он не дает тому времени опомниться, передумать — он обнимает затылок Дина ладонью и притягивает к себе его голову, прижимаясь к нему, так что их тела сливаются воедино. Дыхание Дина сбивается. Его руки оказываются на талии Кастиэля — крепкие, уверенные, и Кастиэль приподнимается на носочки ближе к нему, удерживая руками его голову. Он проникает языком в рот Дина, жарко, настойчиво, задевая зубами его зубы. Но Дин неожиданно разрывает поцелуй и только пристально всматривается в тяжело дышащего вцепившегося в него Кастиэля. Рот Кастиэля приоткрывается в недоумении: его охватывает чувство, будто из-под ног выдернули опору. — Что не так? — Я не это имел в виду, — отвечает Дин. Кастиэль чувствует бешеный пульс, колотящийся где-то в районе затылка. Он делает вдох, и вдох выходит нетвердым. Кастиэль завороженно смотрит на Дина. Дин подается вперед. Он целует Кастиэля, и прикосновение его губ такое нежное, что вызывает головокружение. Поцелуй неспешный: Кастиэль стоит, растерявшись и беспомощно держась за куртку Дина. В груди тесно, как при панической атаке; инстинкт побуждает оттолкнуть Дина, убраться как можно дальше, но рот Дина ласков, заботлив, и Кастиэлю еще никогда так отчаянно не нужно было за что-то держаться. Он отдается этому поцелую. Осознавая, что вцепился в одежду Дина так, словно только благодаря этому и держится на ногах, Кастиэль закрывает глаза. Он позволяет целовать себя нежно и не думает о том, как колотится сердце, как кружится голова от объятий Дина. Руки Дина — на его талии, и это единственное, что имеет значение.15 сентября 1944 г.
Рота Бейкер присоединяется к битве за форт Монбаре перед рассветом. 115-й полк взял крепость еще 12-го сентября, но стремительная контратака немцев заставила его сдать позицию и отступить. Пришло время вернуть Монбаре, пока немцы не обосновались в нем крепко и их еще можно выманить. Должно быть не сложнее Ла-Трините, думает Кастиэль. Должно быть проще. Пока солдаты строятся перед выдвижением на форт, Кастиэль в последний раз обходит периметр лагеря, чтобы проверить, что ничто не забыто и на месте часовых постов не осталось никаких компрометирующих данных для вражеских патрулей. Он не уверен, что на данном этапе это поможет немцам, учитывая, что все они сгрудились в Бресте, своем последнем оплоте, но тем не менее это полезная привычка. Кастиэль проходит по краю лагеря, идя по следам там, где может разглядеть их, и на полпути замечает впереди высокий силуэт. — Стоять! Кто там? — произносит чей-то голос неестественно низко — как догадывается Кастиэль, для комического эффекта, — и он даже не сразу узнает в говорящем Дина. — Уйдите с дороги, Винчестер. — О, черт. Простите, сэр — я не думал, что это вы, — отвечает Дин своим обычным голосом. Глаза Кастиэля уже привыкли к сумраку, и теперь он видит Дина ясно в свете бледнеюще-серебристой луны за ветвями деревьев. Это несвойственное Дину раскаяние, особенно в сочетании со странным тоном ранее, крайне подозрительно, и Кастиэль останавливается. Он прищуривается. — Вы что, меня пародировали? — Э… нет… — отвечает Дин. Голос у него явно виноватый. Закатив глаза, Кастиэль проходит мимо. — Мне не нравится этот ответ. И вообще: вы должны быть в строю, наготове выдвигаться. Уходя по направлению к роте, он слышит за собой смех Дина и как тот ворчит: «Мне не нравится этот ответ» тем же нелепым хрипло-низким голосом себе под нос. Кастиэль хмурится и, сжав губы, силится не улыбаться. К пяти тридцати утра они выдвигаются быстрым маршем, связываются с остальной частью второго батальона для получения приказов, переданных командованием 115-го полка — и вот они уже снова на передовой. Здесь все ровно так, как помнит Кастиэль: снова появляется это знакомое предчувствие близкой гибели, и от этого даже как-то привычно. Рота Бейкер наступает с северо-восточной стороны: первый и второй взводы идут в прямую атаку, третий — в резерве. Сигнала никто не ждет. Битва идет уже три дня, так что они присоединяются к наступлению без промедления. Они берут на себя часть периметра, вытянувшись цепочкой и оставив за собой четвертый артиллерийский взвод для обстрела траншей перед крепостью. Остальные взводы ведут агрессивный огонь и медленно продвигаются ближе и ближе. Кастиэль бегает вдоль шеренги, пока не начинают ныть ноги, подбадривая солдат, передавая распоряжения командирам взводов и младшим офицерам. Когда он обегает конец третьего взвода, чтобы вернуться обратно к лейтенанту Алистару, его нога соскальзывает на комке земли, и он едва не падает. Чья-то рука хватает его за куртку и подтягивает на ноги. — Да что ж вы все спотыкаетесь… — произносит Дин и, прежде чем Кастиэль успевает остановить его, поправляет на Кастиэле ремень винтовки и проглаживает рукой по плечу его армейской куртки, чтобы расправить ее. Взгляд Кастиэля невольно застревает на губах Дина. Нехотя попятившись, Кастиэль оставляет Дина позади и направляется бегом дальше к четвертому взводу. Солнце взбирается выше в небо, а в форте все без изменений: во всяком случае, Кастиэлю их не видно. Солдаты Бейкер — взмокшие и вымотанные; многочасовой яростный огонь означает, что запас боеприпасов истощается и Кастиэль не уверен, как долго они смогут продолжать в том же духе. Но вот прибегает рядовой Майер с рацией: пришел приказ двигаться дальше. 115-й снова добрался до траншей форта Монбаре, прорвавшись через главный комплекс бункеров, но пройти следом за ним оказывается не так-то легко. Наступление неспланированное: никакой конкретной тактики или стратегии в нем нет, так как укрытий на подступлении к форту нет и приказ прост: бежать до следующей точки сбора прямо под прицелом из дотов бункеров. Кастиэль посылает вперед по взводу за раз, старясь избавиться от невольных ассоциаций с тем, как отчаянно они выбирались под обстрелом с пляжа в Омахе. Видя, как пулеметные очереди отбрасывают солдат, словно тряпичные куклы, он чувствует сухость во рту и не может отделаться от мысли, что ведет роту на верную смерть. Неправильно выигрывать бои одной лишь численностью: должен быть способ лучше, чем бросать на врага так много людей, что хоть кто-то да прорвется. Кастиэль тяжело сглатывает. Приказ есть приказ. К четырнадцати ноль-ноль они уже прорвались, очистили траншеи и обеспечивают подавляющий огонь, ожидая следующего приказа. Он приходит в форме, которой Кастиэль не ожидал. — Убирайтесь с дороги, прочь с дороги! — Голос позади — с отчетливым британским акцентом, в котором Кастиэль угадывает южанина, — принадлежит офицеру 79-й танковой дивизии, и тот явно не впечатлен успехами 116-го. Офицер оказывается ниже ростом, чем можно было ожидать по голосу. — Боже правый, да уберетесь вы, наконец, с дороги?! Кастиэль поднимается на колено и оборачивается. — Вам помочь? Офицер поднимает брови. Он падает на корточки перед Кастиэлем. — Слава богу, кто-то говорит по-английски! Уберите отсюда своих людей, мы пытаемся провести крокодилов, а вы тут рассеяны так, что не проехать! Взгляд Кастиэля падает на запонку на воротничке офицера: капитан. — Да, сэр… — Нет, сэр, едрить твою маму, — марш отсюда! — орет в ответ капитан и убегает туда, откуда появился. Приказ расходится по всей передовой линии: 116-й полк должен отойти и уступить место танкам, расчищающим путь к форту. Мимо прокатываются танки Британского Королевского Корпуса. Первыми — танки AVRE, которые Кастиэль уже видел раньше, но никогда еще — в бою: они подкрадываются к бункеру на сотню ярдов и палят снарядами размером с голову, которые разносят переднюю стену бункера с громоподобными ударами. За AVRE сквозь звон в ушах стреляют другие танки, каких Кастиэль еще не видел. — Это еще что такое?! — кричит Кевин Тран — и Кастиэль и сам гадает о том же. У этих танков длиннее и уже башня, и за собой они тащат бак на колесах, присоединенный к танку серией трубок. И Кастиэль понимает: британские танки-«крокодилы» — это мобильные огнеметы. — Твою мать, — невольно шепчет он, и мир вокруг исчезает во вспышке настолько мощного и ослепительного огня, что зрение по краям затуманивается. Кастиэль отшатывается, прищурившись, но не может отвести взгляд. Он наблюдает, как танк заливает огонь в дыру в бункере с расстояния пятидесяти ярдов, и когда оттуда слышатся первые крики, у Кастиэля появляется чувство, что его вот-вот стошнит. — Боже правый… Вот это огневая мощь, — тихо произносит сидящий рядом лейтенант Алистар. Кастиэль переводит взгляд на него и видит, что тот улыбается. Он не отвечает. Он снова смотрит на бункер, где люди уже начали вылезать через неровные края пробитой дыры, вытекать через дверные проемы. Их лижет пламя, накрепко прилипая ко всему, чего касается. Немецкие солдаты выпутываются из загоревшихся курток, сбивают пламя с волос. В воздухе такой жар, что лицо покрывается каплями пота. Слышны неравномерные глотки и шипение «крокодилов», изрыгающих струи огня, слышен глухой крик сгорающих заживо людей, и Кастиэль смотрит сквозь все это и старается не видеть. Он поворачивается к Алистару: — Готовьте людей к выдвижению. Он отправляется к остальной части роты, собирает командиров взводов и подготавливает их. Они ждут приказа. Кастиэль чувствует рядом чье-то присутствие и, оглянувшись, замечает все того же британского капитана 79-й танковой дивизии. — Как вам «крокодилы», а, ребятки? — спрашивает тот, и Кастиэль не может уловить, есть ли в его голосе намек на угрызения совести. Следует пауза, во время которой офицер обводит взглядом собравшихся, приподняв бровь. — Вы что, приглашения ждете?! А ну подпалите-ка ублюдков! В бункере еще остались немецкие солдаты, Кастиэль слышит их крики. С глубоким вздохом он приказывает себе не думать об этом. Они не люди, говорит он себе. Он заряжает винтовку следующей обоймой и вздергивает ее к плечу.17 сентября 1944 г.
Приходит новость о том, что 175-й полк пробил внешнюю оборону Бреста и прорвался в город. Майор Кэмпбелл выходит на радиосвязь и велит роте выдвигаться и быть наготове, и Бейкер сворачивает со своего пути на юг к реке Панфельд. Они соединяются с остальными войсками 116-го полка: рота Фокс слева от них, Изи — справа. Кастиэль понятия не имеет, что происходит, но, когда он высказывает беспокойство на этот счет капитану Лафейсону, тот лишь со смехом отмахивается: — Как будто хоть когда-то мы знаем, что делаем! — отвечает он, и Кастиэль не отваживается согласиться вслух, что в его словах есть резон. 116-й полк пристраивается за 115-м на пути через Рекувранс, и, не успевает Кастиэль оглянуться, как половина 29-й пехотной дивизии уже наводняет Брест, сея хаос. — Первый и четвертый взводы — обходите левым флангом к Панфельду, пока не установите контакт с ротой Чарли!.. Кастиэля прерывает рев летящего снаряда: он все нарастает и нарастает, заполоняя собою небо, и Кастиэль кричит людям убираться с улиц, держаться вне поля зрения. Первый снаряд пробивает дыру размером с танк в церкви за вторым отделением. Сыпется каскад обломков и кирпичной пыли, и солдаты мечутся, не зная, оставаться в укрытии или разбегаться от падающих камней, а тем временем следом уже летит второй снаряд. — Дайте мне связь с ротой Авель! — снова начинает кричать Кастиэль, прижимаясь к земле рядом с лейтенантами Вирджилом и Алистаром. — Держитесь вне траекторий огня и формируйте широкий строй, чтобы продвигаться вперед. Ваша цель — церковь: дальше этой точки без моей команды не двигаться, ясно?! Ждите, пока батальон займет позицию! Командиры взводов кивают и разбегаются руководить людьми. Кастиэль следует за вторым и третьим взводами на запад по узеньким переулкам и мостовым. — Очистить те здания! — приказывает он, быстро скользя взглядом по самому высокому строению в поисках проблеска металла, вспышки дула, стараясь держать в поле зрения все места, где может скрываться снайпер. Иниас и Эстер уводят выстроенные в шахматном порядке взводы по обеим сторонам маленького парка. Кастиэль идет за Эстером. Третий взвод разбивается на отделения, и Кастиэль присоединяется к одному из них, высматривая скрытые позиции врага. Вот он — в здании перед перекрестком, где выбито на первом этаже окно. В этом окне — характерный тусклый отсвет металла орудия, и точно: прямо на глазах у Кастиэля мелькает вспышка и раздается треск выстрелов. — В укрытие!.. — он бросается к ближайшему дверному проему и ныряет в него, прижавшись к деревянной двери, затем осторожно вытягивает шею, чтобы выглянуть на дорогу. Орудие в окне вспыхивает снова. Кастиэль переводит дух. Он поднимает ворот армейской куртки, чтобы скрыть запонку ранга, и пускается бегом к заброшенному автомобилю дальше по дороге. Он бежит со всех ног, поскальзывается и падает за капотом под треск пулемета над головой. Поправив каску, он разворачивается и зовет лейтенанта Эстера. Привлечь внимание Эстера получается не сразу — тот кричит до хрипоты на грани истерики: «Убирайтесь, блядь, бегом, бегом!!!» — но потом, слава богу, слышит Кастиэля и успокаивается. — Враг замечен: в окне первого этажа за перекрестком — дайте туда дыму и огневую базу! — приказывает Кастиэль. — Выводите первое отделение для очистки здания! Солдаты третьего взвода приходят в движение. Вот Эстер поднимает к плечу винтовку и выпускает выстрелы в окно в конце улицы, не прекращая при этом выкрикивать приказы. Вот трое новобранцев бегут с дымовыми шашками, и, прежде чем Кастиэль успевает крикнуть им убраться из-под прицела, одного из них отбрасывает пулями в голову. — Пригнуться! — кричит Кастиэль, и второго из троицы расстреливает пулеметная очередь. Вперед выбегает оставшийся. Кастиэль задерживает дыхание. — Господи… — шепчет он. Мимо пробегает Дин, уже роясь на бегу в аптечке, и Кастиэль позволяет себе выдохнуть. К счастью, капрал Квентин добирается до места и точно швыряет дымовую шашку. Пока она шипит, выбрасывая клубы красного дыма, Кастиэль приказывает взводу перевести огонь, и, собрав вокруг себя первое отделение, срывается с места. Он бежит, низко пригнувшись и тяжело дыша ртом — вперед, вперед — пока не выбегает из зоны огня. Скользя по земле, он врезается в стену. Раненое плечо пронзает боль, отдающаяся в руку, но Кастиэль мгновенно приходит в себя. Он падает на колено, взводит винтовку, выбрасывает ее вперед и отцепляет от обвязки гранату. — Квентин, Хэнскам, Басс — вперед! — кричит он. — Готовьтесь очистить позицию! Прижавшись к стене и сделав глубокий вдох, Кастиэль выдергивает чеку и считает: одна секунда, две секунды, три — и швыряет гранату в открытое окно. Он съеживается, отвернувшись, и чувствует спиной взрыв через стену. Развернувшись, он взбегает по двум ступеням и выбивает локтем дверь в переднее помещение. После этого он отступает, пропуская вперед солдат, готовых очистить здание, и выходит обратно на улицу. Он замечает на дальней стороне перекрестка лейтенанта Эстера и машет ему, чтобы тот выдвигал взвод дальше. Взвод разделяется налево и направо от перекрестка — Эстер со вторым и третьим отделением, Кастиэль с первым — и, прочесав местность, снова воссоединяется на дороге, идущей через Месно. В воздухе беспрерывно трещат пулеметные очереди, на город один за другим валятся снаряды, и это начинает нервировать Кастиэля. Он слышит гул летящего снаряда и не знает, над головой он летит или в полумиле в стороне к какой-то другой роте — и непонятно, то ли кричать и прятаться, то ли бежать дальше. Им повезло: до сего момента путь был относительно свободен, но Кастиэль дергается то и дело. Из-за разрушенных зданий выбегают немецкие солдаты, и Кастиэль падает на колено, нагнувшись к прицелу. Он делает выстрел, отдающий в плечо, затем еще один. Подняв голову, он видит Иниаса, бегущего с другой стороны парка, рассредоточив второй взвод, чтобы он не представлял собой большую мишень. Кастиэль собирается крикнуть ему, чтобы они двигались по главной дороге в сторону роты Чарли, но тут над головой, надрывая барабанные перепонки, с ревом проносится самолет. Кастиэль инстинктивно приседает, прикрыв голову и, даже увидев звезды на нижней стороне крыльев, не сразу может оправиться от приступа ужаса. Он делает глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. — Второй взвод, продвигайтесь вперед! Эстер, выстройте линию обороны от церкви, ждите дальнейших приказов!.. — Кастиэль оборачивается к строю. — Спенглер, ко мне! Дайте мне Вирджила на связь! — Бейкер первый, прием, это Бейкер третий, даю шестого… Спенглер передает рацию Кастиэлю. В этот момент в небе раздается визг приближающегося снаряда, и Кастиэль замирает. На этот раз это не просто нервы: этот и правда рядом. Кастиэль отталкивает Спенглера и, высунувшись на улицу, кричит: — Прочь с улицы!!! В укрытие! Все в… Снаряд пробивает стену здания за его спиной, и взрывная волна дергает за колени так, что Кастиэль едва не валится с ног. Вокруг поднимается клуб пыльного дыма, сверху падают камни и щебень, отскакивая от каски. Кастиэль приходит в себя. Кто-то зовет на помощь, но это не его работа. Он хватает рацию и снова выходит на связь. Первый и четвертый взводы еще не встретились с ротой Авель: они уже близко, однако прямо перед Панфельдом находится укрепленная немецкая позиция, которую пока не получается взять. Вирджил отвечает по рации спокойно, но Кастиэль слышит по его голосу: дела идут плохо. В груди дает о себе знать паника, но Кастиэль давит ее. Он дышит ровно. — Мы не можем прислать поддержку, иначе мы потеряем связь с ротой Чарли с этого конца, а два разрыва линии мы не можем себе позволить. Я попрошу помощи Авель — держите позиции! Кастиэль делает для этих взводов что может, задавив растущую тревогу по поводу того, что бросил на произвол судьбы половину роты. Они очищают еще одно здание: ресторан с разбитыми окнами, фундамент которого так скрипит, что Кастиэль беспокоится, как бы дом не обрушился прямо на них. Он приказывает солдатам пристегнуть штыки, и Бейкер прорывается дальше по улицам. У основания церкви оказываются S-мины, которые Кастиэль замечает, только когда капрал Квентин заносит ногу над одной из них. Видя опускающуюся ногу Квентина, Кастиэль кричит, но к этому моменту мина уже подпрыгивает в воздух. Металл прорезает мясо и кость голени Квентина и взрывается. Кастиэль отшатывается, прикрыв лицо, и кричит: «Проверенным маршрутом, идти проверенным маршрутом!» — но дорожное полотно испещрено выбоинами и воронками от снарядов, и черт побери, мины могут быть где угодно. Они отступают, пытаются обойти другим путем и натыкаются на троих вражеских солдат с пулеметом в конце улицы, которые, завидев их, тут же открывают огонь. — В укрытие! — кричит Кастиэль, падая на корточки спиной к стене. — Уоллас, подавляющий огонь! Эстер, отводите своих кругом с другой стороны и нейтрализуйте их быстро… Впереди слышен стук артиллерийской треноги, скребущей ножками о тротуар, и это все предупреждение, которое получает Кастиэль, прежде чем в шести футах от него падает первый минометный снаряд. Он прячет лицо в сгибе локтя, пригнувшись — «не сегодня, не сегодня, Господи, пожалуйста…» — и вот дым уже оседает, а он все еще жив, он в порядке. Он выпрямляется, встряхнувшись. — Эстер, снимайте их! — кричит Кастиэль, поднимаясь на одно колено с винтовкой у плеча. Он стреляет дважды, видит, как пули безрезультатно отскакивают от стены позади пулеметчиков, и бранится себе под нос. Поднявшись на ноги, чтобы бежать, он вдруг врезается в Гарри Спенглера, присевшего с рацией позади него. — Сэр, лейтенант Вирджил на связи… Едва Кастиэль берет рацию, как Вирджил, не дождавшись, уже передает сообщение: — …это Бейкер-первый, нам нужно подкрепление немедленно, Авель не может послать достаточную помощь, у нас не хватает стрелков, каков будет приказ, прием. Черт. Черт. Кастиэль не знает, что делать. Он прижимает к щеке передатчик рации, на мгновение отвлекшись на ощущение холодного металла, пока смотрит, как второй и третий взводы перестраиваются, чтобы продвинуться по дороге к следующей артиллерийской позиции. Прямо на глазах у Кастиэля Эрон Басс ловит несколько пуль в локоть и падает; ударяет следующий снаряд, уже чуть дальше, лучше нацеленный на приближающихся солдат, и образуется гейзер густого черного дыма, в центре которого кто-то кричит. Пальцы Кастиэля стискивают передатчик. Из него слышится голос Вирджила: — Повторяю, это Бейкер-первый, нам нужно… — Принято, Бейкер-первый, это шестой, — отвечает Кастиэль, и над головой раздается свист очередного снаряда. Кастиэль не знает, к ним летит снаряд или к кому-то еще, но он вжимается в стену, и дыхание в груди на мгновение перехватывает от страха. — Блядь… Простите — это шестой, как слышно? Нам осталась одна позиция, и мы подойдем в полном составе. Я пошлю второй взвод сейчас же, какие ваши координаты? Кастиэль передает уже вышедшему третьему взводу приказ продолжать брать позицию и оставляет одно отделение обеспечивать огневую базу, пока позиция не занята, а остальную часть второго взвода уводит за собой. Он помнит, что приказ свыше — поддерживать периметр для продвижения к бухтам подводных лодок, но к черту приказ. Ебал он приказы, если они означают потерю половины роты! Он бежит в хвосте второго взвода, на секунду поравнявшись с Иниасом, который улыбается ему сквозь грязь и сажу на лице. — Неплохо идем, а? Кастиэль качает головой и продолжает бежать. Первый и четвертый взводы находятся в полумиле от них, у подножья холма: недалеко, но пробежка туда кажется марафоном. День снова жаркий, солнце палит, люди обвешаны снаряжением, и Кастиэль уже обливается потом. Ладони скользят на винтовке. Когда они уже близко, воздух вдруг прорезает рев снаряда из железнодорожного орудия: Кастиэль не понимает, откуда он летит, но в груди от этого звука растет паника. — В укрытие!!! Снаряд падает в пятнадцати футах впереди, отбросив на спину младшего капрала Хинтона. Он начинает плакать; рядовой Каллахи хватает его за одежду и взволакивает на плечо, продолжая бежать. На то, чтобы доставлять раненых в тыл к машинам разведки, нет ни времени, ни ресурсов. — Вперед, вперед! — кричит Кастиэль. — Продвигайтесь к другим взводам! — Приказ кажется простым, но дороги в Бресте вовсе не такие прямые, как на карте, и изрезаны узкими извилистыми переулками, которые никогда не ведут туда, куда кажется. Кастиэль ни за что не признает этого вслух, но он уже не исключает вероятности, что они заблудились. Он падает на колено, выдергивает из нагрудного кармана карту и подзывает Спенглера, приказав тому связаться с первым и четвертым взводами, пока Кастиэль пытается понять, где они оказались и куда, черт возьми, идти. Из окна наверху раздается пулеметная очередь, и Спенглер вскрикивает от боли. Кастиэль хватает его за куртку и отдергивает в сторону за деревянную ограду. Оказывается, что Спенглер по большей части цел. С одной стороны его лица — кровоточащая царапина, заканчивающаяся уродливой дырой в ухе, но в остальном он в норме. — Свяжитесь с Вирджилом, запросите еще раз координаты! — приказывает Кастиэль. Он разворачивается и, пригнувшись за оградой, пробирается к тому месту, где заметил Иниаса. — Лейтенант Уоллас — нейтрализуйте пулеметчика! Он в окне третьего этажа — дайте подавляющий огонь и забросайте его гранатами, чтобы очистить здание! Они нейтрализуют пулеметчика, получают координаты и выдвигаются дальше, но с продвижением вглубь города от стен на каждом углу отскакивает все больше пуль, в небе низко ревет все больше снарядов. Они врезаются в землю, порождая взрывы и столбы дыма, и Кастиэль даже не понимает, насколько близко они падают. Он бежит, не думая о грохоте выстрелов позади, выкладываясь до боли в мышцах, пока не кажется, что тело вот-вот обгонит ноги и он рухнет на землю. Слышен очередной удар и свист — низкий, становящийся все громче, перерастающий в визг, как крик птицы, — и рядом падает минометный снаряд. Земля вздыбливается, ноги подгибаются, и Кастиэль, споткнувшись, врезается плечом в стену — больным плечом, так что из груди от боли выбивает воздух. Он кое-как поднимается на ноги и, прижавшись спиной к стене, смотрит на спешащих за ним солдат. — Вперед, вперед! — кричит он, не слыша собственного голоса. Он протягивает к подбегающим людям руку: хлопнуть по спине, мимолетно ухватить за рукав — хоть как-то подбодрить их продолжать двигаться, быстрее добраться до следующей цели. У Дональда Хэнскама подворачивается нога, и он падает в грязь, но капрал Степп и рядовой Эллсворт подбегают сзади, подхватывают его один за локоть, второй за куртку, взволакивают и тащат за собой, пока он неуклюже пытается встать на ноги. Голос Кастиэля охрип от беззвучного крика, которым он подгоняет второй взвод через незащищенный участок. Вот оно снова: удар, свист. И снова. И снова. Один снаряд попадает в близстоящее здание, отчего на взвод осыпается дождь обломков и стекла. Другой падает в грязь, отбросив Кастиэля на кирпичную кладку, но он вновь поднимается на ноги и, прижавшись к стене, наклоняется, чтобы крикнуть второму взводу: «Пошли!» Он пересчитывает людей, бегущих на расстоянии шести-восьми футов друг от друга, как их учили, чтобы пулеметная очередь не сразила всех сразу: Степп и Хэнскам — раз, два, сержант Гарриган — три, — глухой удар — четыре, пять — высокий визг за ним — шесть, Иниас — семь. Кастиэль беззвучно открывает рот: «В укрытие!» Снаряд падает. На несколько мгновений все погружается в зыбкую тишину. Она вибрирует по краям, приобретает пронзительную тональность, все набирающую громкость по мере того, как к Кастиэлю возвращается слух. Он садится на земле. В голове все плывет, требуется время, чтобы прийти в себя. Блядь… Блядь, этот прилетел совсем рядом… Он собирается, пытается снова докричаться до роты — и теперь он уже не понимает, потерял ли голос в грохоте этого хаоса или просто не слышит сам себя. — Вперед, двигаемся! — кричит он, понимая, что снаряды подлетают все ближе по мере того, как немецкая артиллерия уточняет местоположение взвода. Нужно быстро убираться отсюда. Из кружащей вкруг пыли раздается охрипший от дыма голос с нотой паники: — Медик! Из дыма появляются люди — двое: они бегут, согнувшись, и Кастиэль понимает, что они тащат кого-то за собой, ухватив обеими руками за обвязку. Кастиэль отталкивается от стены и спешит на помощь, и, только вцепившись в куртку пострадавшего, понимает, что это Иниас и он потерял ноги. Кастиэль не дает себе времени размышлять об этом: он подхватывает Иниаса и помогает оттащить его в сторону. Иниас всю дорогу жалуется в типичной для себя манере: — Ты что делаешь, Кас — у тебя и без того забот хватает! Все со мной в порядке, честное слово, отпусти… Они оттаскивают Иниаса в относительно безопасное место за уцелевшую стену церкви, разбрасывают в стороны обломки и мусор и укладывают его на землю. Кастиэль оборачивается, чтобы позвать медика, и видит остатки второго взвода, прячущиеся у стены и по углам в ожидании следующей команды. — Сержант Гарриган — примите командование! Уводите взвод вокруг церкви по отделениям — и бога ради, Спенглер или кто-нибудь, — дайте сюда медика! Солдаты спешат дальше, а Кастиэль падает на колени рядом с Иниасом, защищая его своим телом от возможного огня. Орудия все жадно бухают вдалеке, снаряды свистят над головой, пролетая вглубь города, но Кастиэль не обращает на них внимания. Пусть хоть в руины все разнесут. — Блядь… — бормочет Иниас. — Как там дела внизу? Яйца хоть остались? Кас, проверь, умоляю тебя… Кастиэль проверяет его пульс — быстрый и немного неровный — и велит Иниасу заткнуть поток острот: всяческих «Да не очень-то мне и нравилось на этой войне» и «Ох, Кас, какой ты, когда ты не сдерживаешься…» Он отстраняется, чтобы оценить критичность ситуации. Сжав губы, он сглатывает желчь. Рядовой Спенглер возвращается с рацией со своего места дальше у стены. — Посылают Дю Морта, он с четвертым взводом… Кастиэль не слушает: в его голове нет места несущественным деталям. — Свяжитесь с Эстером, проверьте, что у него все в порядке! — командует он, и отклоняется назад, сидя на корточках, чтобы задрать куртку и выдернуть из-под нее ремень. — У нас больше нет права на ошибку. — Ох, черт… — хрипит Иниас с подобием усмешки. — Ну, может, хоть я теперь домой поеду… — Молчи! — рявкает Кастиэль: на эгоистичное нытье Иниаса тоже времени нет. — И бога ради, лежи смирно, а?! Ремень вокруг бедра, в нескольких дюймах выше места ампутации. Кастиэль затягивает его так, что Иниас кряхтит от боли. Кастиэль поднимает глаза в направлении первого и четвертого взводов в надежде, что оттуда появится Винчестер или Дю Морт — но никого не видно. Он начинает расшнуровывать ботинок на второй жгут. — Вызовите штаб, чтобы связались с центральным медпунктом, — велит Кастиэль Спенглеру, не глядя на него. Пальцы поспешно высвобождают шнурок. — Скажите, нужна тележка для транспортировки раненых — дайте наши координаты, скажите, чтобы обошли с северо-запада, где нет вражеской артиллерии… — Слушай, это всего лишь шрапнель, честное слово, — протестует Иниас. — Господи, малыш, ты и сам поймал осколок в первый же день, и я не устраивал такого… — Что настолько досаждающее Иниасу Кастиэль устраивает, ему и так и не доводится узнать: голос Иниаса хрипнет прямо посреди фразы и прерывается булькающим кашлем. Кастиэль смотрит на него во все глаза, уже узнав звук, но еще цепляясь за слепую надежду, что ошибся. На нижней губе Иниаса появляется пятно крови. Рот Кастиэля приоткрывается; глаза быстро ищут по шее и торсу Иниаса источник крови. — Где шрапнель? — Черт, не знаю — по-моему, меня задело в ногу и, кажется, в грудь тоже, но это просто… — Иниас… — Кастиэль видит, как тот слабо машет у груди руками, и понимает. Он отталкивает ослабевшие руки Иниаса и тогда видит растекающееся по его куртке спереди темное пятно. Кастиэль дергает молнию куртки, разрывает рубаху, так что Иниас вздрагивает и стонет в голос, и взору предстает то, на чем надо было сосредоточиться с самого начала, вместо того чтобы заниматься ранами, видными невооруженным глазом. На майке Иниаса — скопление мелких разрывов, из которых сочится кровь, пачкающая ткань, плоть и металл, растекающаяся в большое пятно. Одна рана представляет собой разрез длиной с палец, другая — не больше булавочной головки, но из нее вытекает больше всего крови. Впечатление такое, будто Иниасу раздробило грудь. Кастиэль не находит слов. В голове становится совершенно пусто, и его хватает только на то, чтобы поднять глаза к глазам Иниаса. — Иниас… — шепчет он. До него постепенно доходит: он потеряет Иниаса. Он потеряет Иниаса. — Черт… Он потеряет Иниаса. Он на секунду отрывает руки от груди Иниаса и, повернув их к себе ладонями, видит, что они мокрые от свежей крови. Темная капля стекает по большому пальцу, по линиям ладони в складку запястья. Откуда ему было знать, что тут еще и это?! Он же не медик, мать его! Он вообще в этом ничего не понимает! Он не догадался осмотреть Иниаса на предмет других ранений. Он не представляет, что делать… — Черт… — повторяет он снова, громче, и, подняв глаза, встречается взглядом со Спенглером — вид у того такой же растерянный и напуганный, как, должно быть, у самого Кастиэля. Кастиэль разворачивается и зовет медика, надрывая голос. — Быстрее, надавите-ка вот здесь! — командует он затем рядовому Спенглеру. Он задирает майку Иниаса, резко оторвав ткань от раны, чем вызывает у того сдавленный вскрик, и они со Спенглером изо всех сил надавливают в центр грудины, куда, кажется, приходится основное ранение. Что-то смещается под ладонями Кастиэля — что-то твердое, — и на мгновение к его горлу подступает желчь: он касается кости, смещает разорванные мышцы в грудине Иниаса. Кастиэль подавляет реакцию и сглатывает горечь во рту. Он роется в обвязке в поисках походной аптечки, имеющейся у каждого пехотинца, но она предназначена для лечения мозолей и тепловых ударов. Нашедшийся в ней маленький рулончик бинта здесь едва ли полезен: Кастиэль разматывает его, сминает в комок и с силой прижимает к ране. Иниас открывает рот, чтобы издать звук — быть может, крик или даже плач, — но ничего не выходит кроме густой струи крови, стекающей по подбородку. — Кас, — хрипит он через кровь и покрасневшие зубы. — Чертов мясник, Кас, не надо… боже… Кастиэль ослабляет давление. — Что делать, Иниас? — спрашивает он. — Скажи мне, что делать. Спенглер снова держит в окровавленных руках передатчик рации. — Сэр, Дю Морта выслали, но его удерживает артиллерийский обстрел. От Винчестера ничего не слышно… Лицо Иниаса теряет цвет: становится сероватым, как старая бумага. — Блядь, блядь… — Скажи мне, что делать, Иниас! — просит Кастиэль снова, не обращая внимания на то, как поднимается в тональности и ломается голос. — Скажи мне… блядь, Иниас… Медик! — Иниас не даст ему ответов. Кастиэль оборачивается к задымленной пыльной дороге, по которой ушел взвод, и кричит до хрипоты: — Кто-нибудь, блядь, дайте медика! Все оказывается бесполезно. Что-то внутри Иниаса надрывается, и за считанные минуты он изливает свои пять литров крови во внутренние органы. Он даже не произносит каких-либо значимых прощальных слов, если не считать невнятных жалоб между кашлем, рвотой кровью и спазмами. Если «блядь» считается за последнее слово, вероятно, это оно и было. Все это кажется каким-то уж слишком обыденным, даже при таких обстоятельствах. Кастиэль поднимает глаза на Спенглера: тот смотрит на него в ответ, приоткрыв рот. Сказать друг другу нечего. На спине Спенглера начинает трещать рация, из нее прорываются слова. Спенглер выходит из оцепенения, поднимается на колено, чтобы стабилизировать сигнал, и слушает, что ему говорят. Через какое-то время он возникает рядом снова и что-то говорит Кастиэлю — «сэр, сэр, сэр…» — но Кастиэль все смотрит на Иниаса. Его впервые охватывает чувство, что он очень далеко от дома. Спенглер окликает его снова и снова, со все растущей неуверенностью. — Сэр? Кастиэль наконец понимает, что обращаются к нему. — Конечно, — отвечает он, и речь выходит слегка невнятной, словно он говорит через стекло. — Да… скажите им… Он отвечает в рацию — передает команды, вопросы, приказы о том, что делать когда и если, когда доложить о прогрессе. На другом канале на связь пытается выйти майор Кэмпбелл с приказами, касающимися передвижений 175-го. Движется вся городская область; земля под ногами ходит ходуном. Пора уходить. Кастиэль зарывается пальцами под мокрый от крови воротник Иниаса, выуживает его жетоны и сдергивает их. Они высвобождаются с металлическим лязгом. Кастиэль вытирает губы большим пальцем. Приходит весть о том, что третий взвод добился успехов и позиция у Панфельда взята. Рота снова продвигается через Рекувранс. Через Ле-Катре Мулен, обезвреживая снайперов в высоких зданиях быстрым расчетливым артиллерийским огнем. Через блокады немецкой пехоты. Кто-то в отделении Кастиэля швыряет гранату, от которой враг бросается врассыпную. Теперь это взвод Кастиэля. Он ведет его на восток. Большая часть Бреста разрушена в груды кирпичей и щебня, над которыми клубится дым; над головой ревут Брюстеры. Но сопротивление еще есть — до некоторой степени. У основания старой каменной церкви завязалась рукопашная битва; винтовка больно отдает в плечо, когда Кастиэль стреляет в плотное скопление немецких солдат у артиллерийского орудия. Рота Бейкер разделена: два взвода продвигаются на юг вдоль реки, где замешкались вместе со 115-м, другие же два идут прямо по центру. Они не останавливаются — ни попить, ни поесть, ни отдохнуть. Город нужно взять. Солдат во втором отделении получает в глаз пулю, которая отбрасывает его на мостовую. Они подрывают гексогеном заброшенную железнодорожную пушку. Проход между двумя рушащимися зданиями заминирован, и новичок из первого отделения теряет ногу ниже колена. Солнце высокое и жаркое. Взвод идет вперед. Радист второго взвода докладывает, что 175-й очистил почти всю территорию к северо-востоку от Панфельда и британские огнеметные танки ведут бои у разрушенного моста. Это хорошая новость. 116-й заметно продвигается. Останавливаться нельзя. К шестнадцати часам воздух становится прохладнее, и сержант Гарриган все говорит Кастиэлю что-то, что тому тяжело понять. «Сэр, мы связались с командиром роты Айтем третьего батальона 115-го полка: они говорят, этот район уже чист. Периметр укреплен, и мы прошли нашу цель. Надо притормозить, дать людям отдохнуть и воссоединиться с остальными взводами». «В дальнем конце дороги легкая артиллерия, угрожающая нашей позиции, — как нам действовать, сэр?» «Сэр, у меня лейтенант Вирджил на связи: первый взвод теперь всего в миле от нашей позиции, мы могли бы состыковаться с ними или вызвать их сюда. Как лучше поступить, сэр?» «Лейтенант Новак, сэр, у меня на связи штаб батальона: они ждут отчета о состоянии дел. Что прикажете доложить?» Кастиэль садится. Он смотрит на свои руки. — Сэр. Это Гарриган. Разрешите расположить второй взвод здесь и ожидать остальную роту? Кастиэль кивает. Гарриган уходит. Кастиэль все не может сосредоточиться. В ушах глухой звон, голова не его. Он чувствует себя странно нетвердо, словно ноги чем-то придавлены к земле, а остальное тело существует само по себе. Руки: нужно держать руки в движении. «Сэр, четвертый взвод подходит от Кервишена. Нам укрепить круговую оборону сейчас или дождаться, когда они прибудут?» «Вот, сэр». «Лейтенант, майор Кэмпбелл хочет рапорт о состоянии дел. Он на связи». «Сэр, мы стоим здесь уже какое-то время — разрешите отправить разведывательный патруль за границы периметра?» «Сэр…» В руке у Кастиэля — жестяная кружка кофе. Кастиэль не помнит, откуда она взялась. Он поднимает ее ко рту: кофе холодный. Второй взвод расположился на боковой улице у отеля с обвалившимся фасадом. Солдаты сидят на грудах камней и развалинах стен, переговариваясь между собой. Их резкие голоса отдаются громким эхом. В фоне слышна пулеметная очередь. Кастиэль замечает тремор в руке. Он появляется и проходит, и Кастиэль смотрит, как колеблется поверхность кофе в кружке. Пальцы неконтролируемо дрожат, под кожей заметно смещение костей, суставов, мышц. Кастиэль смотрит. На трясущиеся пальцы, на мелкое движение пястных костей. В рисунок пальцев въелась кровь. Кости тыльной стороны кисти движутся, как клавиши фортепиано. Кастиэль нетвердо вдыхает и выдыхает — и понимает, что Иниас мертв. Дыхание перехватывает. Кастиэль смотрит на кровь на своих руках и чувствует, как в груди что-то сжимается и сжимается, так что в конце концов становится невозможно сделать вдох. Это нельзя осознать. Иниас не может умереть. Они же друзья с восьми лет! Они вместе вступили в армию. Когда война закончится, они с Иниасом вместе вернутся в Бедфорд. Иниас встретит девушку по душе, женится, у него будут пухленькие счастливые дети, а Кастиэль будет дядюшкой и другом семьи — ветераном, который приносит им подарки и учит их математике и наукам. Кастиэль напишет речь на свадьбу Иниаса. Будет подтрунивать над ним, когда тот постареет и начнет ходить с тростью… Но ничему этому не бывать, если Иниас не вернется в Бедфорд, — и осознать это невозможно. Смерть Иниаса означает, что весь остаток своей жизни Кастиэль спланировал неправильно, и он не знает, что с этим делать. Он не может дышать. С ним что-то не так: он больше не может вздохнуть. Кастиэль замечает, как сильно трясутся руки, только когда кофе начинает выплескиваться на пальцы. Он пытается поставить кружку на землю и опрокидывает ее. Кофе лужицей выливается на асфальт. Он стягивает с головы каску. Вдалеке слышны звуки приближающихся по дороге солдат. Шаги, голоса, глухой лязг металла по металлу. Рев двигателя машины разведки. Кастиэль слышит все это — громче, чем обычно, резче, так что каждый звук отдается болью и гремит в голове, как будто мозг разлетается на острые осколки. Слышен голос Дина. Кастиэль дышит. Он дышит, стиснув кулаки так крепко, что ногти впиваются в ладони. — …и, говорю тебе, там Джо — а немецкий у Джо не лучше моего, — и он кричит ему: «Опустить оружие, опустить оружие!» — а этот парень тоже ни бум-бум по-английски и кричит в ответ на немецком, и ясно, что ничем хорошим это не кончится, и тут появляется Фрэнк… Кастиэль себя не контролирует. Он даже не вполне понимает, что делает, когда поднимается на ноги и направляется туда. — …и Фрэнк кричит: «Стреляй в него, пристрели его, блядь!» — а у меня же и оружия нет! Я ему: «Чем?!» Да, я понимаю, тебе весело, вот только… Руки Кастиэля сжаты в кулаки. Дыхание выходит неровным. — …и тогда, наконец, Каллахи переводит — и слава тебе господи, потому что, богом клянусь… — Дин прерывается на полуслове. — Сэр? Кастиэль не в силах на него посмотреть. Он не сводит глаз с куртки Дина и не может взглянуть выше, потому что в груди сжата пружина, которая просится наружу. Зрение по краям дрожит, в ушах звенящее эхо, а Дин перед ним — дышит легко, как ни в чем не бывало. Сделав глубокий вдох, Кастиэль спрашивает: — Где вы, черт возьми, были? — Но слова выходят не так, как он планировал: хриплым, дрожащим шепотом, без какой бы то ни было авторитетности. Поначалу Дин молчит, и разум Кастиэля отмечает грязь и кровь на его коже: он делал свою работу, был занят где-то еще. Но Кастиэль может думать только о крови на собственных руках, под своими ногтями. — Что? — переспрашивает Дин только. Кастиэль медленно поднимает глаза к его глазам и наконец видит то, что давно хотел увидеть. Вот теперь Дин боится его. Кастиэль повторяет вопрос, на этот раз громче. — Где вы, мать вашу, были?! — рычит он. Если раньше на них не обращали внимания, то теперь смотрят все присутствующие. Дин переводит недоуменный взгляд с Кастиэля на Харвелла, словно ища помощи. — Я был с первым взводом — вы послали нас вперед, а сами ушли со вторым и третьим, — отвечает Дин неуверенно и хмурится. — Прошу прощения, сэр, в чем… — Понятно, — отвечает Кастиэль тихо, холодно и ровно. Он дышит медленно, заставляя себя сохранять спокойствие. Руки дрожат. — Дю Морт был с четвертым взводом, а вы с первым. В роте всего в сотню человек, состоящей из четырех взводов, вы оба оказались у Панфельда. Это почему? Кастиэль чувствует, как его трясет, но не может успокоиться: дыхание грозит сорваться, как будто он в десяти секундах от неконтролируемой паники, в желудке неспокойно от охватившей его ярости. Он чувствует тошноту. Иниас мертв, и Кастиэля вот-вот стошнит на глазах у всей роты, а Дин тем временем смотрит на него растерянно и невинно: ведь Дин никогда ни в чем не виноват. Дин не оступается! Дин может делать что хочет без каких бы то ни было последствий, потому что ему все сходит с рук и ему не нужно обращать внимание на нужды обычных людей. Он выше этого, и мелочи — бытовые мелочи, такие как позаботиться о сохранении чьей-то жизни — это ниже его. — Почему?! — повторяет Кастиэль, повысив голос. — Потому что вы были нужны там, или потому что в первом взводе — ваши друзья? — Сэр, я… Кастиэль шагает ближе, в его личное пространство. Обычно он делает так только перед тем, как поцеловать Дина. Обычно после этого он касается лица Дина, в минуты смелости обнимает ладонями его подбородок, и Нормандия растворяется в блаженной временной незначимости. Но сейчас Кастиэль думает отнюдь не о том, чтобы поцеловать Дина. Будь у него меньше выдержки, он ударил бы Дина — выместил бы на нем все свои сто восемьдесят фунтов гнева и чувства вины, пока лицо у того не превратится в синяк и он не взмолится о пощаде. Кастиэлю хочется этого. Хочется сломать Дина. Его трясет. Он уже давно не так молод и глуп, чтобы идти на поводу у подобных вспышек ярости и вымещать ее на других, но сейчас он близок к этому. Втянув воздух сквозь зубы, он произносит: — Может быть, это станет для вас откровением, но мы на войне. — Кастиэль дышит. Дышит — спокойнее, спокойнее. Испачканные кровью костяшки просят встречи с лицом. — Пока вы развлекаетесь на междусобойчике с капралом Харвеллом, мы теряем людей! — выплевывает он. Голос против воли взлетает в тональности и становится обвинительным. — Люди гибнут — потому что, когда вы нужны им, вас нет! Дин отшатывается, раскрыв глаза, в которых читается смесь шока и возмущения. — При всем уважении, сэр, — резко отвечает он, — первый и четвертый взводы были под сильным обстрелом… — Вы что, спорите со мной?! — вопрошает Кастиэль. Дин умолкает. Он выдыхает, упрямо сжав челюсти. По крайней мере, на этом этапе их знакомства он уже понимает, что на такое лучше не отвечать. Он угрюмо смотрит на Кастиэля. — Мне неинтересны ваши оправдания, Винчестер, — рычит Кастиэль. — Я хочу, чтобы вы уяснили: я не должен тратить свое время на помощь пострадавшим. Я этому не обучен, у меня нет нужных знаний — и платят мне не за это. Я делаю свою работу, сержант, — когда уже, блядь, вы начнете делать свою?! Дин сощуривает глаза. Он не отвечает — только медленно вытягивается по стойке смирно и уставляет неподвижный взгляд за плечо Кастиэля. Он остается в такой позе, не шевелясь, пока Кастиэль не отворачивается. В роте воцаряется неловкая тишина. Проходя мимо солдат, рассевшихся и стоящих вокруг, курящих, перекусывающих, пьющих стоялую воду перед следующим маневром, Кастиэль чувствует на себе десятки глаз. Его взгляд скользит по людям — от одного солдата к другому — и не видит никого из них. Он чувствует, что теряет связь с реальностью: внутри черепа что-то горячо пульсирует, и, как бы он ни стискивал кулаки, он не может избавиться от потребности что-нибудь ударить. Нужно уйти от Дина как можно дальше, сейчас же — потому что, если он задержится еще на секунду, он сорвется, по-настоящему сорвется, и, быть может, Дин выше и массивнее его, но, если Кастиэль набросится на него сейчас, он не уверен, что удастся предотвратить смертоубийство. Он уходит быстрым шагом, не зная куда. Он не думает о том, не нарвется ли на вражеский огонь, не получит ли пулю в глаз: в этот момент важно лишь убраться отсюда как можно дальше. Кастиэль слышит слова Дина кому-то из пехотинцев за своей спиной: — Да что с ним, блядь, такое? — Не знаю, приятель… Неудачный день. Думаю, это из-за лейтенанта Уолласа — они же друзья были… И после: — О, черт… А что с ним? Кастиэль сворачивает за угол. Он отошел недостаточно далеко, но дальше идти не в силах. Кажется, колени вот-вот подогнутся. На руках кровь. Во рту кровь. Мир сужается, паника поднимается к горлу, и внутри все переворачивается: Иниас мертв. Кастиэль снова не может вздохнуть. Иниас мертв. Он спотыкается, и его тошнит на мостовую. Его рвет до сухих спазмов, он придерживается рукой за осыпающуюся стену старого отеля, чтобы не упасть, и прикосновение руки к шаткому кирпичу кажется таким же далеким, как Бедфорд.