***
Первое, что Мэй увидела у дверей ресторана, куда университетская подруга позвала ее на девичник — глайдер своего бывшего. Такие игрушки в городах то запрещали, то разрешали. В прошлом году снова запретили, однако Финеасу, очевидно, было насрать на штрафы — этот сукин сын по жизни считал себя королем Вселенной. Начинался девичник мирно. Девочки, пусть и не все хорошо знакомые, оказались милыми, болтали об учебе, недавно сданных экзаменах, путешествиях, о парнях, конечно. Сплетничали, смеялись. Мэй расслабилась. Слишком расслабилась в присутствии бывшего за соседним столом. Стоило бы напрячься, когда, вернувшись из уборной, она обнаружила около своего прибора бокал с коктейлем, которого не заказывала, но к тому времени пузырьки игристого уже лопались в голове, унося остатки критичности к потолку. Коктейль был очень красивый — золотисто-желтый, как ее платье, с сахарным ободком. От него исходил волшебный запах леденцов и мяты. Кто-то сказал очередной забавный тост за невесту. Девочки подняли бокалы, и только осушив свой наполовину, Мэй встретила взгляд Финеаса, полный злорадного торжества. Они встречались меньше полугода и расстались месяц назад. По ее инициативе. Не очень хорошо, но Фин не понимал нормальных слов. Только на теннисном корте, где они познакомились, он был симпатичным и милым, а в жизни — занудным, высокомерным, а что хуже всего — пытался подкатить к отцу и точно не прочь был привлечь своих родителей ради выгодного брака. — Каждый может найти себе пару, я считаю… В мире же полно людей! Мэй повернулась, чтобы лучше слышать. Сама она вообще замуж не собиралась, но уже чувствовала, что закипает и вот-вот сорвется и влезет в чужую дискуссию. — Да ладно, вот у азиатов, — серые глаза бывшего скользнули по Мэй, — женщина в двадцать пять считается уже старой… И такая уже никого себе не найдет. Почему он так мерзко зачесывает волосы? И зачем нормальные люди с ним за одним столом сидят? Разговор перешел на работу, Мэй отвлеклась на своих девочек, и вдруг… — А вот мой шеф, — Фин повысил голос, чтобы донести до всех в зале исключительно ценную информацию, — говорит, что женщины-карьеристки — как паразиты. Их можно даже пестицидами поливать, они все равно выполз… Он не закончил. Мэй сама не поняла, как так вышло, но обнаружила себя у соседнего столика, в своей руке — пустую бутылку от игристого, а под бутылкой — прилизанную голову бывшего и алые потеки крови на его лбу. Кто-то пронзительно завизжал, и вокруг, словно в замедленной съемке, люди начали подниматься со стульев. Вдруг до Мэй дошло, что произошло, и бросив бутылку в опасно приближающегося официанта, она выбежала из зала, юркнула мимо привратника, и пока охрана прислушивалась к шороху в наушниках — вылетела пулей на мокрую от ночного дождя белую плитку тротуара. Золотые туфельки проскользнули по гладкому камню, и Мэй едва не упала. Сердце бешено колотилось. Один из охранников уже был рядом, но совершенно не ожидал, что получит коленом в пах. Мэй и сама не ожидала от себя такого. Ее вела неведомая ярость, будто в голове завелся кто-то очень злой на весь мир. Этот кто-то заставил Мэй оглядеться. Черный планер со слишком яркими фарами, снижался у ресторана. Это за ней. Отцовская служба охраны. Вот только ни она сама, ни злобная сущность не собирались попасть в их лапы. На тонком каблуке далеко не убежишь… Глайдер! «Бери, — раздался шепот в голове, — ты давно хотела полетать одна!» Когда-то Фин согласился ее покатать, и Мэй запомнила код разблокировки — этот придурок не любил вход по отпечатку. Впрочем, спасибо. Она запрыгнула на доску. Дрожащие пальцы не сразу попали по маленькой проекции, но вот крепления обернулись вокруг щиколоток, и глайдер оторвался от земли. Теперь визг, который Мэй слышала, был ее собственным. Летать одной ужасно страшно, и если бы не злобное альтер эго, она сдалась бы, а так — полетела прочь от центра города, над спальными районами, пересекая парки и сады, так, чтобы привязанный к магнитным полосам дорог планер не мог легко ее нагнать. Вскоре жилые кварталы внизу кончились, и вместе с ними кончился заряд аккумулятора и доска начала настойчиво снижаться. Слишком быстро. Фин забывал заряжать или кто-то перехватил управление? Плевать! Мэй спрыгнула на землю. Напоследок кинула в глайдер валяющийся у обочины кусок пластисталевой трубы, проследила, как он улетел в кусты, и тупо побрела вдоль дороги. Обрывки мыслей пытались собраться хотя бы во что-то связное. Где она? Куда идет? Зачем? Плевать. И только когда дорога привела к глухой стене и бетонному кубу проходной, Мэй стало по-настоящему страшно. Злобный голосок в голове замолчал. Притаился. Оставил ее саму разбираться с неудобной реальностью. Яркие голубые огни в небе намекали, что отцовские ищейки взяли след. Что теперь? Как спрятаться? Планер был уже совсем близко. Постучать в проходную? Мэй сделала неуверенный шаг. — Эй, —сзади выросла тень, — это за тобой? Она не успела даже пискнуть, потому что теплая ладонь зажала рот, кто-то толкнул Мэй в кусты, куда чуть раньше рухнул глайдер. В ту же секунду свет прожектора скользнул по стене. — Все, они убрались. Выдыхай. Перед ней стоял мужчина, опирающийся на трость. В темноте лица не рассмотреть, но Мэй было не до того. Она дрожала от адреналиновых всплесков и холода — золотое платьишко не лучший выбор для ночных прогулок. — Спасибо. — Пожалуйста. Ты что натворила-то? — Разбила бывшему голову бутылкой. Это не полиция. Их отец послал. — Ага. Ладно. И кто твой отец? Ему-то какое дело? Что пристал? Мэй скрипнула зубами. Попыталась ударить нахала каблуком в щиколотку, но тот легко увернулся. Поймал ее за руку и удерживал не больно, но чувствительно, а второй рукой включил фонарик коммуникатора и посветил в лицо. Сначала просто смотрел, но вдруг отпустил захват и растянул ей пальцами веки на одном глазу. — Ты под таблетками? Принимала что-нибудь повеселиться? — Нет… — пробормотала Мэй без всякой уверенности, — только коктейль пила. — Похоже на эладиум. Не ходи больше в кабаки с этой компанией, золотко. Давно пила? Скажи «А»! Достал! Мэй попыталась еще раз ударить его каблуком, потом вырвать руку из нового захвата, потом плюнуть в наглую физиономию и сказать все, что думает, но в его руках появился маленький спрей и два раза брызнул в ее возмущенно открытый рот безвкусной, отдающей моющим средством жидкостью. — А — антидот. Сейчас будет несладко, но недолго. Его слова повисают в воздухе среди помех и вспышек света. Мэй мутит. В голове шумит сильнее, чем могло бы от одного лишнего коктейля. Долбаный Фин! Злой голос внутри вопит в панике, а потом умолкает. Альтер эго покидает ее вместе с содержимым желудка. Она блюет на стену, на бетон под ногами, и заблевала бы всю себя, но таинственный спаситель держит ее волосы. Его ботинкам тоже достается. — Простите… Я сейчас… — Такси вызвать? — Нет, — она только чудом еще не отключилась, и что хуже всего — на нее накатывает новый приступ мучительной рвоты. Мэй сгибается пополам, ее рвет желчью и воздухом. Очень болит голова. Потом в груди становится горячо, а в глазах — темно.***
Вид стены перед носом красноречиво говорил, что Мэй Беллами очнулась в третьесортном отеле точно не в секторе альфа. Ни красивых обоев, ни щегольской ткани, ни хотя бы ровной краски модного оттенка серого или зеленого — только порядком затертая множеством тел фактурная штукатурка мерзкого бежевого цвета. Такого же мерзкого, как вкус во рту и обрывочные кадры прошедшей ночи. Мэй кое-как поднялась с кровати. Доковыляла до ванной. В крошечном зеркале над раковиной наблюдалось неизвестное науке опухшее чудище. Прекрасно! Спасибо, что живая! Полет над промзоной мог куда хуже окончиться. Она вернулась в комнату и обнаружила в кровати спящего мужчину. Молодого и очень, очень привлекательного. Одни черные загнутые ресницы чего стоили. Вау! Интересно — Мэй поковырялась в воспоминаниях, от чего голова затрещала еще сильнее — они трахались? Если нет, то почему? — А, вспомнила, — прошипела она сама себе, — я блевала на его ботинки… Эладиум — желтый порошок, провоцирующий сексуальную одержимость, а у некоторых — приступы ярости. Мэй оказалась из второй группы. — На тумбочке вода и таблетки, золотко, — красавчик в постели приоткрыл глаза, — выпей и спи дальше. — А что это? — спросила Мэй, когда уже закинула прозрачные кружочки в рот. Ну вот опять. Надо было раньше интересоваться. Через секунду ее вырубило. Во сне она была рядом с мамой на заводской площадке. Все казалось таким реальным! Мэй почти поверила, что попала в прошлое, где мама жива, и они смогут уйти раньше, чем грянет взрыв, и ей почти удалось спуститься с сетчатой лесенки, но… Мама исчезла в водовороте золотых звезд и алом пламени, а Мэй снова и снова чувствовала, как куски железа вонзаются ей в живот, и кричала от боли, и плакала от горького обмана сна. — Эй, ты что? Тихо, — тяжелая рука прижала к кровати. — Тише, не кричи. Ты чего? — Больно… — всхлипнула Мэй все еще вздрагивая, но тут же собралась. — Сон плохой увидела. — Знаешь, золотая ты булочка, я сразу понял, что ты двинутая. Но и подумать не мог, что настолько. Тебе доктор нужен. Теперь она смогла как следует рассмотреть спасителя — или похитителя. Старше, чем показалось утром, похоже, ему вот-вот стукнет тридцать. Темные волосы небрежной волной падали на лоб, почти скрывая густые прямые брови, а глаза… — Хватит пялиться! — Как будто я первая! — фыркнула Мэй. — Не первая. Ты есть хочешь? — Очень. … глаза у него были как два прозрачных аквамарина. С ума сойти! Йонас — он все-таки представился, хотя пришлось настоять — выдал ей свою рубашку и пояс. Получилось почти платье. Можно было и на улицу сходить, но они ограничились баром на первом этаже отеля. Кофе, сок, яйца с беконом и тосты с джемом. Солнце светило через давно немытые окна, согревало деревянную столешницу, привезенную, по словам бармена, еще с Земли кучу лет назад, выхватывало яркими огоньками пустые зеленые бутылки на полке. На тарелках от времени образовались паутинки серых трещин, кружка оказалась немного щербатой, в другое время Мэй отказалась бы есть из такой посуды, но сегодня лишь ласково обводила ногтем эти маленькие несовершенства. Смотрела совсем на другое — на трость Йонаса и ортезы, выглядывающие из-под брючин, на заметные под рубашкой мышцы и на длинные пальцы, которые она отчетливо представляла в таких местах, что щеки заливались краской. — Тебе пора домой, булочка, — сказал он, когда в номере она снова забралась под одеяло. — Я бы с тобой поболтал, но надо двигать по делам. — Можно с тобой? — боже, что она несет? куда ее несут неуместные фантазии? — Сегодня и завтра, а потом я отстану. Йонас покачал головой. Сел на край кровати. — Золотко, мы даже не знакомы. Ты не знаешь, чем я занимаюсь, и уж точно тебе не нужно в это втягиваться. Да и я не собирался таскать за собой нервную богатенькую девчонку. — Я не… — Тебе сколько лет-то? — Двадцать один. Наверное, она ошибалась — ему нет тридцати. Может быть, двадцать семь? Мэй все смотрела в прозрачные голубые глаза, кошкой ластилась к ладони, заплутавшей в ее волосах. И в тот момент, когда солнечный луч скользнул по щеке, а затем перепрыгнул на лицо Йонаса, поняла, как близко они друг к другу. — Давай, переодевайся в свою золотую парчу! — он убрал руку и пересел подальше. — Вызову тебе такси поприличнее. — Меня отец прибьет. Йонас снисходительно потрепал ее по голове. Дурочка. Богатенькая пустоголовая девчонка, которую он пустил на часок в свою жизнь из-за мимолетного любопытства. С такими мыслями Мэй садилась в желтый планер. Еще несколько минут, и клетка дома Беллами снова сомкнется вокруг ее души. — Финнеас в больнице с семнадцатью швами на голове! — голос, который отвлек ее от размазывания слез на пороге комнаты, принадлежал не отцу. — Этот козлина мне эладиум подкинул! Мэй повисла у брата на плечах. Джеймс был невыносимым занудой, слишком серьезным, до рези в глазах, но все равно любимым. Единственным близким человеком после смерти мамы. Он был младше на полтора года и в сто раз умнее и взрослее. — Я так папеньке и сказал, что ты не зря его отделала. Давай-ка переоденься, а я пойду наплету, как ты вернулась от Жюли. — Не забыть бы ее предупредить, — хихикнула Мэй. Жюли Стоцкая была миленькой блондинкой, прячущей за внешностью пустоголовой куколки острые зубы в семь рядов. Она училась на курс старше Мэй, начала работать со студенческой скамьи, а едва заскочив за дипломом, открыла свое адвокатское бюро. — Отец, кстати, очень переживал. И не за Фина, — уточнил Джеймс, — за тебя! — Ну да, конечно. Переживал, что мою фотку в желтой ленте найдет. Пойду помоюсь. — Выходи скорее, явись к обеду как послушная дочь. Хорошая дочь Мэйдзин Беллами выйдет в столовую с убранными в косу волосами, в синем вышитом платье до колен. Глазки в пол. Ни слова о прошедшей ночи. Только легкий румянец на щеках будет напоминать ей самой, о чем она думала, стоя в душевой кабине под струями теплой воды.***
Отец запер ее дома. Не повысил голоса, не давил, напротив, испугался, что перебрал с контролем. Даже не упрекал за выплаченную Сильверстоунам компенсацию, хотя Мэй знала — пустая голова Фина обошлась в сто сорок тысяч марок. Немного, если разобраться, даже на новый глайдер не хватит. Приглашенный к вечернему чаю психиатр диагностировал у неё депрессию и тревожное расстройство. Выдал рецепт, целый лист рекомендаций и ушел. Вот она — цена отцовской любви. Если бы дочь сошла с ума сильнее, Артур мог и ее академические заслуги признать, сказать, что не обязательно иметь золотую гравировку на корочке диплома, хватит и обычного, лишь немного не дотянувшего до «особых успехов». А что нужно сделать, чтобы он разрешил забыть о годах в юридическом как о плохом сне и пойти на астрономию, пускай не метить в исследователи космических глубин, просто вольным слушателем? — Пап, можно Жюли приедет ко мне после обеда? Мэй свернулась клубочком на диване в отцовском кабинете. Ее любимая комната — светлая и полная воздуха, с современной мебелью и прозрачными шкафами, бережно хранящими антикварные бумажные книги в климатических пузырях. И диван из лилового букле — самый удобный в доме. Так и не подумаешь, что этими чудесами владеет эталонный зануда. — Можно, конечно, — Артур на секунду оторвался от проекции. — Что читаешь? — Лекции Дирака. Говорят, у Терры Роулз был оригинал его «Принципов квантовой механики»… — Ты там понимаешь что-нибудь? — Меньше, чем хотелось бы, — Мэй вытянулась на подушках. — Так, кое-что… Они с отцом раздражающе похожи. Сейчас в его глазах, как в зеркале, — сомнения, вопросы, колебания. Что можно позволить неблагонадежной дочери, чтобы не стало хуже? Как подойти к отцу, чтобы токен от комнаты не выкинул, заперев дверь снаружи? — Если хочешь, — Артур поднял бровь, — выбери себе пару курсов на осенний семестр. И что-нибудь по специальности возьми! — Ой! Конечно, пап. Спасибочки! Мэй вскочила с дивана и расцеловала отца в обе щеки. Сомнения из его взгляда никуда не делись, но надо радоваться тому, что дают. Милашка Жюли привезла корзину фруктов с Эсперансы и чай какой-то хитрой ферментации для Артура — он любил такое. Папенька был нейтрализован, так что им удалось уединиться даже не в комнате, а в маленькой гостиной, где скрывался в антикварном серванте бар. — По капельке! — предупредила Мэй, разливая сладкое сливовое вино в чашечки. — Иначе отец вскроет нам головы! — Я смотрю, тебя все-таки усмирило это милое заключение, — вздохнула Жюли. — Две недели всего прошло, и вы посмотрите! Давай-ка я порежу апельсин, а ты рассказывай, что тогда случилось! — Сначала я выпила коктейль… Официально ничего этого не было по словам Жюли, но Фин признался, что подкинул эладиум через знакомого официанта. Просто для шутки. Официанта уволили, дилера поймали и посадили, самого Фина переместили из флагманской отцовской фирмы в контору попроще. — И зачем ты меня спрашиваешь, если всё знаешь? — фыркнула Мэй. — Это неинтересно, — Жюли махом проглотила свое вино и закинула в рот дольку апельсина. — Ты где была? И почему так краснеешь, а? Мэй бубнила про глайдер и отель, краснела, запиналась. Не самая приятная история, с какой стороны ни посмотри. — Так, — в серых глазах Жюли сверкнул нехороший огонек профессионального интереса, — милая, ты путаешься в показаниях. Давай с того момента, как таинственный незнакомец спас тебя от ищеек Артура. — Он что-то брызнул мне в рот, а я чуть не вытошнила всю себя и отключилась. Довольна? — Ага. Среди заводского квартала ты встретила человека, который носит с собой универсальный антидот. Как, говоришь, он выглядел? Когда Мэй была маленькой, мама учила ее рисовать. Сначала сама, потом приглашала учителей, и пока мечты о космосе не вытеснили из головы всё остальное, Мэй хотела стать художницей. Потом не стало мамы, а вслед за ней — мечты рассыпались в серый пепел. Только сейчас, наскучавшись дома и в саду, она вновь достала карандаши, акварель и бумагу. — Не знала, что ты так рисуешь… — Я и сама уже забыла. Тонкий пальчик с золотым ажурным кольцом пробежал по цветным потекам, из которых складывались темные кудри и контуры лица. Сложив губы бутоном розового цветка, Жюли думала. Точно так она выглядела на заседаниях суда, куда Мэй ходила на практике. Значит, сейчас будет вывод, которого никто не ожидает, но оспорить не сможет. — Как его зовут? — Йонас… Хлопок в ладоши и серебристый смех. Чему тут радоваться? — Йонас Келлер. Точно. Знаешь, детка, этот парень в розыске за очень, очень сомнительные дела с космическими перевозками. Вот это да! Выходит, ее таинственный спаситель еще и космический пират! Он точно не просиживает штаны в офисе, считая часы до выходного, а кучу разных мест повидал на Тау и на Земле, и еще много где. Мэй вздохнула. — А причем тут антидот? — это все, что она нашла сказать. — Нормальные люди не ожидают на каждом шагу подсыпанных в кофе или еду наркотиков, хотя, может быть, и зря. Антидот дорогой, купить его непросто. Так щедро тратить на первого встречного… Вы переспали хотя бы? — Нет, — рука потянулась к бутылке, но Мэй решительно захлопнула бар и вылила в себя половину графина содовой. Пока Жюли рассуждала, что нельзя упускать такие возможности, а то Келлера упекут на десять лет, и он уже не будет красавчиком, Мэй ковыряла обивку дивана. Думала о космических перевозках. Плотный черно-зеленый жаккард не сдавался, но на сотой попытке просунуть кончик ногтя между нитями, в голове родилось решение. К черту астрофизику! Не настолько Мэйдзин Беллами умна. Она запишется на что-нибудь прикладное. Научится разбираться в космических кораблях изнутри, и тогда, может быть, ее мечта окажется не такой уж далекой.