Призыв принца Ситри

Дилюк внимательно изучал обращенное к нему в ложном смирении лицо. Пытался найти отличия, на самом деле. Демон сказал, у него было прежнее имя. Странно. Он никогда не задумывался, как это работает. — Расскажи, кем ты был раньше, — потребовал он, суматошно заматываясь в какое-то из покрывал, найденное рядом: стоять голым было как-то слишком. Кажется, это была материя, которую они накидывали на фортепиано. Губы демона изогнулись в оскале. — Лучик, неужели всё, что тебе хочется сделать со мной таким, — Кэйа выразительно взмахнул кошачьим хвостом, дернув скованными руками, — это допросить? Как скучно. Не разочаровывай меня. — Хорошая попытка, но я не поддамся, — упрямо фыркнул Дилюк, склоняясь ближе. — Я не обязан тебя развлекать, а ты — ты бегаешь от ответа. — Я не могу бегать в таком положении, солнечный, — мягко протянул Кэйа, чуть склоняя голову вбок. Он был так близко, что Дилюк мог пересчитать каждую ресницу, каждый блик свечи в греховных глазах. Теплое дыхание с шоколадным привкусом обжигало губы. — Ты что-то путаешь. — Ты был человеком? — требовательно переспросил Рагнвиндр, с трудом собирая мысли в кучу и сглатывая слюну. Демон снова усмехнулся, но как-то невесело, отвел взгляд в сторону. — И да, и нет. — Что это значит? Объясни. — Это значит, — задумчиво пропел Кэйа, заерзав на коленях, — что у демонической сущности нет возраста, нет личности — верней, есть, но… наброском по бумаге. Демон состоит из тех, чьи души ему достались, и через сотни и тысячи душ он и является людям. Можешь считать, я лишь... — он замялся, подбирая слова, — проводник, аватар, маска, телефонный номер принца Ситри. Но и быть человеком я перестал. Отдельно меня нет. Последнее Кэйа отрезал мягко, но решительно, и почему-то по телу Дилюка побежали мурашки. — Тебя... Пожертвовал кто-то другой? Демону в дар? Ты еще не привык? Наверное, в его тоне прозвучало что-то снисходительное, потому что демон резко оскалил клыки: — Не думай, что это как-то тебя касается. Все мы одинаковы, принятые демоном. Похожие черты, похожая судьба. Личность какого-то Кэйи не имеет значения. Это лишь удобная ниточка, чтобы ты говорил не с абстрактным духом, видевшим еще постройки древних людей и хранившим целые цивилизации. Его память — моя, мы — едины, а ты, новорожденный птенчик с обломками скорлупы в перьях, — голос все повышался по тональности, и Дилюк невольно отступил: Кэйа, даже будучи на коленях, так сверкал глазами и так убийственно смотрел, что делалось жутко, — ты, птенчик, не способен распознать даже свое отражение в реке времени. Он стих, дыша исступленно и глубоко, плечи и грудь двигались в такт, кожа пламенела темным в свете свечей. Дилюк молчал, слушая рокот дождя за окнами. В церкви стало мрачней, каждая тень будто стала глубже адовой преисподни. Он снова отчаянно шагнул к склоненной фигуре, опустился пред ней на колени сам, обхватил смуглое лицо пальцами, поднимая к свету. Из него без спроса вырвался поцелуй: искристый, нежный, дающий обещания, которые сложно будет исполнить. Он целовал горячие, все еще в алых каплях губы, неуверенно скользил внутрь, то и дело отрывался, чтобы приникнуть вновь. — Добрая маленькая душа, — хрипло рассмеялся Кэйа, чье лицо снова смягчилось и стало весёлым, с чертинкой. — Тебе лишь бы спасать. Когда мы уже начнем кого-нибудь губить? — он озорно приподнял бровь и шлепнул Дилюка хвостом по бедру. Чуть смущенный, тот провел пальцами по меху ушек — тот был волосок к волоску, будто настоящий. — Мы еще и не закончили, — задиристо сообщил он, и Кэйа рассмеялся очаровательным глубоким смехом. — Я весь перед тобой, лучик, осталось лишь этим воспользоваться. Где-то за стеной снова глухо раздалось девичье пение, и Дилюк вздрогнул. Кэйа пакостно улыбнулся: — Боишься? Или сомневаешься? Или, — он делано округлил глаза, — сожалеешь о своем поступке? — Нет! — внутри аж что-то оборвалось от последнего предположения. Дилюк всё ещё помнил, ради чего всё было затеяно. — Это часто встречается, — лениво проговорил демон, облизываясь и лукаво щурясь. Громко рассмеялся, у Рагнвиндра аж мурашки пошли. — Сперва ты на эмоциях просишь что-то, а потом валяешься в ногах у презираемого рогатого и… Дослушивать фразу Дилюк не стал — угрожающе зашипев, схватил Кэйю за шею и встряхнул: — Я не такой! — свистящим шепотом сообщил он. — И пока что валяешься в ногах тут ты! — Оу, придушить меня решил, — обрадовался демон. — А может, придушишь кое-что другое? Дилюк снова гневно его тряхнул и… опять поцеловал. Клятый искуситель. Специально ведь его раздраконил. — Что такое, птенчик, уже сдулся? — продолжал подтрунивать демон. Вдруг высунул язык, на котором что-то блеснуло — монетка? — поиграл ей, подбросил и умудрился поймать. — Может, тебе доплатить, чтобы ты мной занялся? Просто так стоять на коленях неудобно… Дилюк, глупо хлопнув ресницами, протянул руку, и Кэйа выплюнул эту монетку ему на ладонь. Тяжелая, чеканное золото, на ней было изображение четырехгранной звезды. Она была теплая и влажная от слюны, и в паху что-то стремительно запульсировало вновь. — А ты можешь играться языком не только с монеткой, верно? — тихо предположил он куда-то в воздух, смотря в сторону. В ответ всклокоченная голова ткнулась ему в ладонь, ласкаясь, язык проехался по запястью. — Открой ту штору, что ты на себя намотал — и узнаешь, — заурчал Кэйа. — Или, как говорят в церкви, “двери премудростию вонмем”? Дилюк с гневным ворчанием заткнул ему рот рукой — демон сдавленно похрюкал в нее — и сдвинул складку ткани. Кэйа немедленно прильнул щекой к его бедру, очертил языком тазовую косточку. — Такой сладкий птенчик. Птичье молоко. Шагни ближе, — шепот зазмеился по коже, расходясь рябью мурашек. — Демонов надо кормить… Дилюк послушно приблизился, и впился пальцами в жестковатые пряди, и чуть расставил ноги пошире для удобства. Член рывком мягких губ погрузился в тепло, по животу поплыли плавные, блаженные спазмы от ощущения сжатия, давления. Кэйа принялся сосать его, причмокивая. Мысли покидали тело, изгоняемые негой. А потом нагрянули вновь, но другие, странные. В всём этом была ирония, потому что в церкви перед Дилюком никто никогда не стоял на коленях. Никто не приносил ему дары. Никто не повиновался, считая правым. Всё это делал он для других и... Другого. Как странно, что демон может дать человеку ощущение могущества… того, что он для кого-то бог… Что для кого-то важен твой вкус, запах… кто-то будет готов так трепетно вылизывать твою кожу, играть с твоим… орудием как с чем-то естественным, красивым… Кто-то будет жадно всасывать тебя, впитывать, потираться в коротких промежутках о твой живот страстно и горячо, и… Или дело не только в том, что это демон? — Кэйа… — тихо простонал он, покачиваясь взад-вперед и невольно сам начиная толкаться в горячий рот. Тот чувственно промычал что-то — вибрация осыпающейся каменной лавиной пробежала по члену, нервы заискрили, трепещущие. Мир размазывался, стираемый удовольствием. Они должны его разделить. Кэйа внизу где-то под его ногами прервался, глухо застонав — неясное, смутное желание Дилюка исполнилось, воплотившись во что-то странное. Черная жижа возникла под ногами демона, потянула наверх отросточки, потекла по смуглым бедрам, сеткой оплела темный, набухший член. И втекла внутрь демона, пульсируя. Теперь Дилюк смотрел. Сквозь широко открытые, почти слезящиеся от этого глаза, но смотрел. Как Кэйа мучительно содрогался от толчков внутри себя. Как старался, несмотря на это, глубоко насаживаться ртом на его член. Как немного остекленевшим взором смотрел перед собой, изредка поднимая голову вверх. Пушистый хвост кольцом свился вокруг ноги Дилюка, с уголка губ потекла слюна. Язык Кэйи то и дело плотно обвивал головку, дразнил, а потом позволял вновь толкнуться глубоко в горло, ощутить сжатие и твердость. Может, боги были не нужны. Может, было нужно нежное, трепетное желание отдавать и брать? Дилюк, ощущая, как подкашиваются ноги, как меркнет свет, вцепился в плечи Кэйи, отчаянно кончая. Кэйа глухо замычал, так яростно работая языком, будто опасался потерять хоть капельку спермы своего призывателя. Наверное, Дилюк слегка его придушил, потому что когда он отстранился, у Кэйи из глаз потекли слезы. Черные, как мазут. Рагнвиндр смотрел, как Кэйа, всхлипнув, догоняет его, сгорая в оргазме — судорожные рывки скованными руками, хлынувшая из него черная жижа, отслужившая своё — смотрел и почему-то находил это невероятно красивым. Он наклонился, утирая черные потеки с прекрасного лица с изломанными бровями. Нежно почесал кошачье ушко. — Уже не выглядишь так, будто повелеваешь мной, — снисходительно сообщил он. — Зато ты выглядишь, как человек, который точно в своей жизни видел порно, — съехидничал хрипло демон, покорно облизнув пальцы в ответ. — Или где ты видел сковывающую меня штуку и идею запихивать в человека щупальца, в церковных книжках? Нет, конечно, часть священных книг наполнена религиозно-эротическим бредом, но… Дилюк смущенно прокашлялся: — Я и впрямь видел. Друзья вне церкви показали мне пару кассет. — Кассет, — восхищенно протянул Кэйа, обретая прежнюю наглость. — Ты в курсе, что на дворе двадцать первый век? Может, они еще и были черно-белые и без звука? — Звук был, — непонимающе пояснил Дилюк, заставляя демона расхохотаться. — …ох, сладкий мой, я бы украл тебя в небольшой отпуск и показал бы мир, — отсмеявшись, Кэйа криво улыбнулся. — Думаю, многое вне церкви тебе бы понравилось. Пообещай мне посмотреть. Прозвучало это снова грустно; так, будто Кэйа рад бы и сам изучить этот мир через человеческое тело. Отведать вкусов, запахов, двигаться, петь, танцевать и встречать рассветы. Но он не мог. А вот что мог… Узы с Кэйи исчезли, и вообще исчезло всё лишнее — только обычное тело, без украшений, без посторонних частей тела — а Дилюк сбросил с себя «занавеску», ухватил за руку и повел за собой. — Мы идем… к окну? — глубокомысленно заметил Кэйа, оказываясь напротив. Дилюк распахнул створку. Дождь рванул в церковь, точно грешник в приступе покаяния — резко и бурно, окатив их обоих водой. Рокот грома уютно мурлыкал где-то вдали. В легких сразу отдалось озоном, свежестью, мокрой листвой. — Ты давно смотрел на грозу? Кэйа ответил темным взглядом через плечо. Взглядом, в котором плавало что-то странное. Затем он поймал руки Дилюка и устроил на свои плечи, вынуждая обнять его сзади. — Хочу посмотреть, пока ты будешь во мне. — Поможешь? Я никогда не… — Просто суй. Я демон. Ты не навредишь мне. Дилюк уронил его животом на подоконник и исполнил указание. Повисшая вокруг них влага, капли, струящиеся по смуглым плечам и темным прядям, заново разбудили все желания, кровь не находила иного пристанища. Он любил Кэйю — других слов внутри не нашлось — быстрыми, наверное, чуть суетливыми движениями. Пару раз пытался спросить, как ему нравится, что изменить, но тот молча смыкал пальцы на его запястье, целовал и просил продолжить. Плоть на его члене, чудесно влажная и горячая, послушно смыкалась и размыкалась под движениями. Куда там чуду расступившегося моря. Темнота, влажные порывы ветра, вода под ногами, алмазные вспышки в небе далеко-далеко. Они были так далеко от мира и от того, кем являлись. Дилюк кончил первым, и Кэйа жадно вжал его в себя, и ни одна капля семени не скользнула наружу — всё исчезло внутри демона, будто он это впитал, и вид у него был возбужденно-торжествующий, и при этом мрачный. Да, Дилюк кончил — и не успел что-либо сделать с Кэйей, тот резко выскользнул из его рук мыльным обломком, тронул губами его лоб: — Контракт в силе. Он исчез, просто исчез со своего места — без звука, без тени, без дыма и треска. Дилюк стоял у открытых створок, опустошенный в хорошем смысле — будто его вымыли снаружи и изнутри, хотя странно, разве грешники не пачкаются? — дышал, ощупывал себя, кожу, рождался снова. *** Утром, возвращаясь из лавки пекаря, он еще с соседней улицы услышал шум, разговоры, краткий взвизг сирены. И подойдя к церкви и увидев перед ней машины полиции, скорой и коронера, совершенно не удивился. — Ох, отец Крепус! — плакал кто-то, горько и отвратительно. — Как же так! Дилюк не плакал, Дилюк улыбался. Он знал, что Кэйа сдержит обещанное. И надеялся когда-нибудь встретиться снова.