***
Он понимает, что всё же нужно помочь остальным членам стаи с оставшейся подготовкой к Серебристу. Погода становится всё хуже, и Ёну Чимин оставляет с малышами Сокджина и младшими омегами, которые готовы присмотреть за щенками. Ему всё ещё тяжело, особенно оставлять сына. Кажется, что волчонок придаёт ему сил не расклеиваться слишком сильно и двигаться дальше, но сам омега осознаёт — ему нужно брать себя в руки и продолжать жить. Хватит с Чимина трусости, хватит слёз, хватит жалости к себе. Заперев все бушующие эмоции вместе с раненым, не подающим голоса волком внутри, он натягивает пуховую накидку и покидает дом молодых нянек. Стая горит работой, все заняты чем-то: кто украшениями, кто заготовкой еды, кто просто будничной работой. Чимину казалось сперва, что выдерживать сочувствующие взгляды будет тяжело так же, как и в первый раз, когда на него с жалостью глядели соплеменники после случая с Иеном. Но как только он прекращает жалеть себя сам, и внимание членов стаи не чудится ему убийственным. Он движется по территории, наблюдая за работой, и упрямо собирается тоже взяться за что-то. — Ну, вот, вышел подышать свежим воздухом, — лучисто улыбается Тэхён, помогая Юнги складывать сеть, которую они долго мастерили и собираются убирать с приходом холодов. — А я уже думал, ты врос в стены дома. Слегка чувствуется укол друга, но тот совершенно беззлобен. Чимин и сам ощущает, как закостенел за столько дней дома, а теперь тело готово размяться. Странно то ещё, что Джеин так и не подошёл к нему, даже не попытался связаться с братом. И Чимин решает, что, наверное, стоит сделать первый шаг самому. — А где Джеин? Тот чужак, мой младший брат, — спрашивает взволнованно Чимин и тут же замечает, как Юнги и Тэхён переглядываются. Многозначительно так. — Его нет в стае, — тихо отвечает альфа, но взгляда на Чимина так и не поднимает. — Они ушли, никому не сказали куда. Они?.. Чимин серьёзно и мрачно бросает взгляд на друга, который поджимает губы и гневно смотрит на мужа. Значит, Джеин и Чонгук… Чимин сбрасывает с себя это ощущение, закрывает его поглубже. Он ничего с этим сделать не сможет. Лишь должен переболеть, пережить и двинуться дальше. Значит, такова его судьба, дарованная Луноликой. Время до Серебриста всё сокращается, и нужно лучше думать о подготовке к празднику, не позволяя болезненным думам заполонить его рассудок. Потому, оставив альфу и омегу, Чимин принимается искать себе работу. Да потяжелее, чтобы размышлять не было времени вообще. Дни до праздника не тянутся — летят. Чимин так загружает себя, что по приходу в дом Яна у него есть силы только чтобы покормить Ёну и упасть с ним спать. Волчонок растёт, уже начинает барахтаться и переворачиваться — оборотни развиваются быстрее, потому что в полнолуние после года малыши могут уже спокойно обращаться в зверей, а к трём спокойно управлять этой способностью, но контролируют эмоции плохо, потому таты всегда на чеку. Чимину ещё это не грозит — Ёну слишком мал. Чимину тревожно. Ни Чонгука, ни Джеина в стае нет. Серебрист приближается, а вожак просил его о разговоре на празднике. Зачем? Если уж принял свою пару, чего теребить омеге душу. Он решает, что если ему будет больно и что-то в словах вожака не понравится, то он всегда может уйти и пересидеть праздник подальше от альфы. Но не будет же Чимин бегать всю жизнь? Пока он решения не видит, учитывая то, что намерен остаться в стае. Утро Серебриста омрачено дождём, и оборотни чувствуют себя тоскливо. Даже флегматичный всегда лекарь как-то странно выглядит, привлекая внимание Чимина во время завтрака. — Что такое? — спрашивает омега, глядя на Яна. — Тревожно мне что-то, Луноликая как-то не так реагирует на происходящее. Что-то ей не нравится, вот и наслала ливень в праздник, — вздыхает целитель и сжимает почти готовое кружево в руках. Чимину отчего-то неприятно смотреть на рукоделие Яна. Свадебная, отделанная красивыми красными бусинами рубаха. И вдруг целитель пронзительно смотрит на Пака, прожигает тёмными омутами глаз, будто ощущает нечто необъяснимое, но не говорит. Оставшиеся штрихи волки доделывают впопыхах, Чимин качает на руках Ёну, стоя в доме Хими, которому немало досталось за то, что он позволил чужакам пройти на территорию стаи. Чонгук, говорят, был в таком бешенстве, что выпорол омегу по заднице в назидание, и тот не мог два дня нормально сидеть. Но Хими ошибку свою осознал. Ладно, члены бывшей стаи Чимина — они не принесли вреда общине, а если пришёл бы кто-то, кто нёс зло? Хими на Пака до сих пор взгляда от стыда не поднимает, словно винит себя в произошедшем с ним, однако Чимин же его ни в чём не обвиняет. Хими лишь ошибся, ведь это не он заставил Чонгука найти истинного. — Покорми его вечером, — просит Чимин, улыбаясь омеге, а тот лишь, покраснев, смотрит в пол. Ничего, со временем всё наладится — омега знает. Чимин обещал прийти на праздник. Он дал слово Чонгуку, но не знает, вернулся ли альфа в стаю. Быть может, у Джеина началась течка, и они провели… Пак отгоняет прочь все паршивые и ревностные мысли, когда выходит из дома Хими и тихо, слишком медленно двигается в сторону площади. Сегодня он не пошёл в бани с остальными омегами. Он не может. Не хочет своими ранами портить всеобщее настроение стаи. Он восстановится, наверняка, со временем, но пока… даёт себе послабление. Потому молчаливо бредёт, проходит дома с тёмными окнами — все сейчас на празднике. Пока вдруг навстречу ему не выходит знакомая фигура. Запах Яна Чимин узнает где угодно — целитель размашисто шагает, приближаясь к нему. Он явно был на празднике: глаза омеги горят голубым после особенного вина, а вид взлохмаченный. — Ян… Но ему не позволяют говорить. Лекарь вдруг хватает его за запястье и тянет за руку в сторону своего жилища. Омега непонимающе моргает, но позволяет утянуть — всё равно не то чтобы он горит желанием находиться среди веселящихся сородичей, настроения совсем нет. Ян молчаливо затягивает его в дом и, не разуваясь, ведёт в свою комнату. Темно, однако Ян всё же с лёгкостью находит то, что ему необходимо. Та самая кружевная рубашка с бусинами. И вдруг протягивает Чимину. А тот непонимающе моргает. — Я плёл её… — слышится вздох и голубые огоньки волчьих глаз пропадают на мгновение. — Я плёл её для тебя. Я чувствовал, что с вы с ним… соединитесь. И думал, что мы сыграем свадьбу вожака. Ты особенный, Чимин. Пак поджимает губы. Это бьёт по незажившим, всё ещё кровоточащим ранам, и он не знает, как справиться. Чимин отшагивает назад, потому что горько и больно, не хочется слышать. Однако Ян делает шаг навстречу, удерживая рубашку в руке. Бусинки и бахрома покачиваются, а волк глядит на омегу ярким, почти горящим взглядом. — Ты должен её надеть. — Ян… — выдыхает судорожно Чимин. — Ты должен. Я знаю, — порыкивает омега. Он слишком близок к звериной сущности, чтобы суметь удержаться. — Я чувствую, что ты должен. Она подсказывает мне. Чимин болезненно поджимает губы, глядя на украшенную вышивкой ткань. Не хочет. Ему не нужно всё это. — Пожалуйста, Чимин. Ты закрылся. От неё, от всех нас. Надень. Так необходимо, — лекарь и сам не может описать и определить всё, что хочется, потому что существуют вещи, объяснения которым не существует. Чимин чувствует, как в его груди колет, но всё равно, словно его нечто подталкивает, протягивает руку к рубашке. Красивая, искусно сплетённая руками Яна, с заботой и бережливостью украшенная. Омега снимает брюки и накидку, стаскивает свою длинную рубашку, а после накидывает на тело тончайшее кружево. Под эту вещь не наденешь брюк, так что Чимин, словно не боясь октябрьского холода, набрасывает лишь короткий плащ. Ян удовлетворённо кивает, а после, переплетя их пальцы, снова тянет Пака за собой. На этот раз за пределы дома. Костры горят неистовым жаром, когда они оказываются на праздничной площади поселения. Чимин морщится от запаха терпкого дыма, от хватки Яна — будто бы Чимин собирается вырваться и сбежать, от пения и рычания волков. Стая странно его оглядывает, когда Чимин проходит с лекарем мимо. На шее, показываясь в треугольном вырезе рубашки, покоится подаренный Чонгуком полумесяц-кулон. И греет грудную клетку. Омега красив, никто оторвать взгляда не способен. Он старается держаться непринуждённо, даже почти без дрожи обнимает членов стаи, поздравляющих его с Серебристом и крепко сжимающих в руках. Альфы заботливо поят его вином, а омеги целуют щёки. И атмосфера единения затмевает боль, которую с ним делят волки. Сегодня все каналы распахнуты, Чимину не удастся ничего скрыть. Он проходит дальше, а Ян принюхивается. Хосок. Альфа приближается и подаёт Чимину чашу, а тот не может отказаться. Хосок смотрит то ли с надеждой, то ли с болью на него, однако улыбка всё равно остаётся солнечной. Чимин знает, что нравится Хосоку, но ответных чувств тому не дождаться. Чонгук забрал всё, что у Чимина было, без остатка. И вдруг стая начинает волноваться. Чимин, до того зависший на наблюдении за танцем соплеменников, тоже начинает оборачиваться. Он ощущает… нечто сильное. Словно приближающееся. Потому следует за остальными, которые движутся в сторону центрального, самого большого костра. И замирает, замечая приближающихся из-за домов Чонгука и Джеина. Следом за ними шагают взволнованные Иен и Сапсан. Омега бледен, словно первоснежье. Джин оказывается рядом и тут же хватает Пака за руку, крепко переплетая их пальцы. Чимину тревожно, больно, мучительно смотреть на вожака, на его голую по пояс фигуру. Зная, каким может быть Чонгук, и понимая, что не с ним, сердце снова начинает кровоточить, но Чимин держится. Стискивает крепче зубы, пальцы Сокджина и себя в тисках, чтобы больше не сбегать. Он встречается с вожаком взглядом, но Чонгук вдруг отводит глаза. Иен и Сапсан останавливаются, а вот Чонгук и Джеин проходят дальше. Младший брат, чья голова увенчана красивым обручем из ягод и пышных листьев, голову опускает, на Пака не глядит. Альфа и омега становятся в центре круга, а волки, волнуясь и переговариваясь, окольцовывают их, но ближе не подходят. Чонгук выглядит как никогда серьёзным, напряжённым, Джеин стоит, так же опустив голову. — Я поздравляю вас с праздником Серебриста, — разносится баритон вожака, вынуждая Чимина вздрогнуть — один звук его голоса заставляет мурашки скользить под кожей. — Вы знаете, что я долгое время ждал появления истинного. Чимин почти скукоживается до состояния веточки. Для этого Чонгук его позвал, чтобы сделать ещё больнее? Альфа даже не смотрит на него. — Луноликая этот шанс, этот подарок преподносит лишь раз, — продолжает Чонгук, а голос его кажется немного севшим. — Я… после моего сегодняшнего решения, я пойму всё, что вы мне скажете. Взгляд Чонгука, моментально краснеющий, вдруг сталкивается со светящимися радужками Чимина, и омега не может отвести глаз. Ему чертовски плохо сейчас, но Пак вздёргивает подбородок повыше. Кто он таков, чтобы противоречить судьбе? А вот омега внутри, едва дышащий, поднимается на дрожащих лапах и вдруг призывно воет. Зовёт Чонгука, просит его волка откликнуться, но из-за образовавшейся связи между Чонгуком и Джеином, альфа молчит. Стая ничего не понимает из туманных слов вожака, все волнуются, даже музыка стихает. Веселье теряется и исчезает, и Чимин тоже начинает чувствовать настрой Альфы стаи — настороженный, решительный, странный. И объяснения ему нет. Чонгук вдруг перекидывается, а Джеин, так и не поднимая головы, отходит на несколько шагов. Серый волк — большой, мощный зверь, стоит перед его младшим братом и пристально смотрит на омегу. Джеин не шевелится, плечи его ссутуливаются, а после, вдруг ошарашивая всех членов общины, он вздёргивает гордо голову, показывая голубые радужки. Младший брат бросает на него взгляд — решительный, но мягкий, до безграничности наполненный теплом, которое всегда их обоих переполняло. И Чимин вздрагивает, будто… предчувствуя снова. И ему это не очень нравится. Чимин тяжело сглатывает. Всё происходит, словно замедлено. Джеин стягивает тонкими пальцами с головы венок — он явно праздничный, словно на Лунную ночь. Младший брат глядит только на Чонгука, а альфа не сводит с его лица алых глаз. Чимин тревожится, омега внутри опасливо поджимает хвост, ничего не понимая. И неожиданно для всех, Джеин… вдруг бросает венок вожаку под лапы. Стая ропщет. Они все волнуются, а Чимин глядит на побледневшего, поджавшего губы Джина. Тот стискивает зубы, кажется, из последних сил, а Намджун болезненно морщится, будто тоже что-то ощущает. Джеин замирает, упрямо глядя на Чонгука, а тот, выдохнув, будто ему очень-очень больно, делает первый шаг. Сердце Чимина ускоряет свой бег, лёгкие словно слипаются, нет возможности вдохнуть, пока альфа, словно преодолевая нечто крайне сильное, делает второй шаг к венку. Грудь щемит, пальцы кажутся холодными и неощутимыми, и омега совершенно не понимает, что происходит. Он может только наблюдать за тем, чего не осознаёт. Чонгук должен был забрать венок во время забега. Так делают всегда. Или просто пометить истинного, ведь их связь уже гораздо глубже метки. Однако, вопреки всяким традициям и уважению, вожак вдруг наступает на венок. Большой волчьей лапой ломает веточки, мнёт прелестные листья, и глаза Чимина ошарашено округляются. Чонгук топчет венок, словно топчет… связь. Джеин старается не морщиться, но его губы белеют, будто от боли, а Чон покачивается, оскаливаясь. Он проходит мимо истинного, слышит повисшее среди волков молчание — шокированное, непонимающее, взволнованное. И вдруг Чимин ощущает, как, будто по команде, волки расступаются. Даже Джин, отпустив ладонь омеги, отшатывается, как если бы его ударили и приказали. Они смотрят на омегу, к которому, парализованному шоком, приближается вожак. Внезапно из толпы в круг выходят Сапсан и Иен. Альфа подхватывает Джеина, которому явно плохо, а омега выходит так, чтобы пересечься взглядом с Чимином. Они никогда не разговаривали. О чём? Для чего? Сапсан перед ним не виновен, а Чимину было слишком больно с ним даже одним воздухом рядом дышать. Однако голос у северного волка мелодичный и глубокий, словно шорох холодной горной реки. — На севере есть одна легенда, — вдруг выговаривает Сапсан, пока Чонгук, прихрамывая и сверкая алыми радужками, приближается к Чимину. — Легенда гласит, что есть чувства, которым не помеха даже сильная, дарованная Матерью связь. Чонгук оказывается прямо перед Чимином, но словно ждёт чего-то. — И если отыскать шамана — любого — он может дать одну попытку, встать вопреки законам природы. Но легенда эта гласит: попытка сработает, только если чувства окажутся настолько сильны, что даже Луноликая уступит. Чимин вздрагивает. До него медленно начинает доходить происходящее, а сердце глухими ударами ощущается где-то в горле. Связь. Они… они хотят… Чимин резко переводит взгляд на бледного младшего брата, которого торопливо уносит Иен. Хочет было броситься к Джеину, но рычание вожака его останавливает. — Я надеюсь, твои чувства настолько сильны, вожак, — тихо проговаривает Сапсан, а после, спрятав глаза, разворачивается и покидает площадь. Чимин испуганно переводит взгляд на Чонгука, который с трудом возвращает себе человеческое обличие. На этот раз альфа не спрашивает позволения. Они все слышат этот треск. Треск и грохот, с которым рвётся истинная связь, когда оба волка принимают судьбоносное решение. И в это же мгновение, больно стиснув светлые волосы Чимина, Чонгук вынуждает его откинуть чуть голову. Во время гона он выполнил просьбу Пака не метить его, а сейчас, в ночь Серебриста, альфа плюёт на всё и вонзает зубы в кожу омеги, чтобы оставить свой след. Чимин, конечно, знает, что Чон — невообразимый альфа. Честный, добрый, сильный и заботливый. Но Чимин никогда бы не подумал, что он — вожак, который бросил вызов самой богине. Метка почти обжигает. На секунду Чимину кажется, что мысли и чувства альфы проносятся перед его взором, заполняют уши и голову. Кровь горячеет, а канат связи, такой сильный, прочный, почти осязаемый, опутывает Чимина с ног до головы. Чонгук отстраняется и покачивается, так что омеге приходится его подхватить, взявшись за плечи.***
Когда вожака волокут в дом, Чимин весь трясётся. Он даже не обращает внимания на то, как засыхает кровь из укуса-метки на коже, как стая волнуется, почти паникует, не понимая ничего. Последняя брошенная фраза Сапсана тревожит душу: что, если Чонгук поступил слишком опрометчиво? Они все думали, что связь истинных неразрывна, что она — важна и даже порой жестока, ведь один тянет другого за собой в том случае, если погибает партнёр. И что же будет с Чонгуком и всеми волками? Чимин помогает затащить почти бессознательного оборотня в целительскую комнату, пока Ян начинает рыться в снадобьях. Но, судя по виду лекаря, тот даже понятия не имеет, что может помочь с проблемой, возникшей у альфы. В комнату врывается Тэхён. Запыхавшийся оборотень вдруг, не в силах проговорить, просто протягивает Паку маленький свёрток. Письмо. — Иен отдал, они покинули стаю с Джеином на руках, ничего не объяснили, — всё-таки давит из себя омега. Чимин испуганно принимает послание и поспешно разворачивает, сразу же узнавая почерк брата. «Не вини ни себя, ни кого-либо ещё, если вдруг у нас не получится. Мы сами сделали свой выбор, брат. Когда Сапсан поведал о северной легенде, твой альфа всё не унимался, он хотел попробовать, хотя бы что-то сделать с возникшей ситуацией. И я солидарен с ним. В легенде говорится, что если чувства окажутся сильнее связи, дарованной Матерью, тогда удастся встать против её воли. И мы оказались готовы рискнуть. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы позволить тебе снова быть несчастным. Уверен, ты меня поймёшь. Быть может, не сразу, но поймёшь. Не думай о моей боли, я иду к ней осознанно, как и Чонгук. Надеюсь, как только ты окажешься готов, как только окажусь готов я, мы сможем увидеться. Скучаю. Джеин.» Слёзы, сдерживаемые столько дней, катятся по щекам. Они искали путь, искали способ разорвать узы истинного. Зная, что это может закончиться смертью, зная, что будет невыносимо больно, словно рана — осязаемая, настоящая, кровоточащая. Чимин прижимает письмо брата к груди и оборачивается на Чонгука. Заслуживает ли омега такого отношения? Наверное, да. Раз Чонгук и Джеин пошли на подобный поступок ради него, раз они сочли, что так будет по-настоящему правильно. Чимин всхлипывает и переводит взгляд на Яна, который обеспокоенно ощупывает лоб вожака. — Что с ними будет? — хрипло спрашивает омега у лекаря. — Луноликая рассудит, — тихо отвечает Ян. Все, кто присутствует в доме целителя, понимают — только после решения богини будет видно, выживет альфа или нет.***
Шесть дней и семь ночей проходят, прежде чем Чонгук раскрывает глаза. Приподнимает припухшие веки, осматривая расфокусировано комнату, кряхтит и шумно выдыхает через нос. И всё это время Чимин провёл у кровати в лекарской. Он отходил лишь тогда, когда его прогоняли или просыпался Ёну. Не мог ни есть, ни пить, ни дышать полноценно. Он перечитывал из раза в раз письмо брата, отчасти до конца не осознавая произошедшего. Разорвали, каким-то образом через неизвестного шамана, который, по всей видимости, их направил, оборотни разрушили то, что должно было оставаться нерушимым. И раз Чонгук раскрыл глаза — Луноликая приняла их выбор. Как только альфа переводит взгляд на уставшее лицо Чимина, тот прикасается к его лбу и откидывать мокрую от пота прядку — лихорадило вожака так, что они сомневались — доживёт ли он до следующего восхода солнца, но Чонгук выжил несмотря ни на что. И теперь Чимин может облегчённо выдохнуть. — Ты просто не представляешь, как напугал нас всех, — тихо бормочет омега, поглаживая Чонгука по голове. — Но я очнулся, — криво усмехается тот, слабо поднимая трясущуюся руку и хватая Чимина за пальцы. — Я вернулся. Чимин едва сдерживается от обуреваемых им эмоций. Он всхлипывает и утыкается в прохладное плечо Чона лбом, смаргивая проступающие слёзы и сдерживая поток слов, который так и рвётся у него из груди. — Ты едва не погиб. — Я знал, на что иду, — отрезает, пусть ещё слабым, но всё же твёрдым голосом альфа. — Я шёл на это, потому что хотел. И Джеин тоже знал. — Почему? — поднимает голову омега, вглядываясь в красивые карие глаза с сеткой лопнувших капилляров на белке. — Глупо такое спрашивать. — Не глупо. Я хочу знать, — настаивает он. — Ты ждал его всю жизнь. Ты мог жить дальше, как живёт Иен. Чонгук причмокивает пересохшими губами, и омега торопливо подносит к его рту чашу с водой. Ждёт, пока альфа напьётся вдоволь и упадёт обратно на влажные подушки, расслабляя ставшее немного бледным от многих дней лихорадки лицо. — Потому что я тебя люблю. Да, я ждал истинного всю свою жизнь, да я так долго о нём грезил… а когда встретил — понял, что кроме привязи, цепи, сковывающей нас, ничего не испытываю. Я не ощутил того, что ощущал с тобой. Я не мог просто принять факт того, что он взял и появился, когда моё сердце… Его украли вместе с горстью малины перед этим. Беспардонно, нагло умыкнули, завоевали доверием и теплом. И даже если мне было известно о том, что я рискую своей жизнью, что этот выбор может стоить много, я всё равно бы принял его ещё раз и ещё сотню раз. Я буду выбирать тебя всегда. Чимин поджимает пухлые губы и перебирается на кровать к альфе, чтобы прижаться щекой к его обнажённой груди. — И не вздумай даже помышлять о том, что оно того не стоит. Это мой выбор и моё право. — Он твой истинный. — Был, — отсекает вожак, прижимая к себе Чимина и укутывая его привычным запахом терпкой грозы. — Да, он был моим истинным, которого хотела подарить Луноликая. Но я себе пару выбрал сам. Чимин ненадолго замолкает, а после поднимает взгляд на Чонгука. Разглядывает тёмные синяки под глазами. Заживёт ли когда рана внутри волка Чонгука? Потому что он, как его пара, ощущает её — кровоточащую, лишь прижжённую, словно пламенем, но всё ещё ужасающе болящую. Чимину так трепетно в душе, его переполняют чувства. Чонгук защищает его с тех пор, как забрал в свою стаю. Растапливает внутренние льды, и Чимин готов подарить ему весь мир в ответ за это. Всё, что только есть отдать — всё, что составляет его самого. И никогда не устанет благодарить за этот дар. Его альфа рискнул всем, бросил вызов Луноликой, чтобы быть с ним, и отказался от истинной пары. Чимин прижимается носом к щеке Чонгука, обнимает его так крепко, как только может, и получает тёплые поцелуи по всему лицу. — Спасибо, что подождал, — шепчет между ними альфа, обвивая руками пояс омеги. — Спасибо, что остался со мной, — гнусавит Пак, ощущая, как слёзы снова подкатывают, но он их успешно сдерживает. Больше плакать не хочется. Он ощущает только… подрагивающее чувство в животе. Зажмуривается, стискивает вожака так, будто отберут. Теперь… теперь дышать в сотни раз проще. Когда Чонгук выбрал его, омега думал, у него остановится сердце от вины и боли. А теперь — оно колотится от благодарности и любви к Чонгуку. И Чимин постарается выражать её столько, сколько сможет и как сумеет. — Я тоже люблю тебя, — шепчет Пак так, чтобы только Чонгук его услышал.***
Четыре года спустя.
Они огибают большие заросли в чаще, перепрыгивают поваленное грозой дерево, пружинисто приземляясь на мощные волчьи лапы. Серый волк фыркает, отмахиваясь от бьющего в морду ветра, щурится, чтобы видеть лучше и чуять сильнее. Он перепрыгивает овражек, чтобы, не сбавляя скорости, пронестись дальше. Белый зверь рядом подпрыгивает почти от радости, когда чует знакомый дух. Он не был здесь так давно, так сильно хотел вновь оказаться в этом месте, что сердце восторженно замирает в груди. Почти пять лет минуло с тех пор, как Чимин видел родную стаю. Четыре месяца скитаний и боли. Три — приживания в новой семье, где его приняли даже после того, как он крал малину. Ещё два года, чтобы оправиться, принять судьбу и её решения. Много разговоров, много столкновений лбами. Частично — непонимание. Чимину было трудно принять тот факт, что Чонгук буквально рискнул всем, чтобы разорвать связь. Ему было стыдно и больно, но ровно до того момента, пока альфа не раскрыл глаза. Шесть дней и семь ночей он боролся, а Чимин не отходил ни на шаг. Неделю омега молился почти без остановки. Он каялся за свою трусость, за свою холодность и принятие. Ему до сих пор больно вспоминать то, как быстро он сдался, отдав свою любовь. Чонгук вот не сдался, а продолжал воевать. И убеждать Чимина — всё ради него. Даже если неидеальный, даже если трусишка, который любит запирать свои чувства подальше и закрываться в раковину. Даже если бывает стыдно и больно. Чимину слабо верилось сперва, что всё это не сон. Он потратил много времени на принятие факта — Чонгук его. Его альфа. И теперь, когда прошло время, хочется взвыть от радости снова и снова. Даже Луноликая отступила перед его волей, даже она позволила Чонгуку принять решение самостоятельно. Однако, на этом приключения не закончились. Конечно, за такой срок появлялось много трудностей семейной жизни, несостыковки мнений и решений, ссоры. Но они смогли преодолеть всё. Чимин перестал стыдить и грызть себя. Чон убедил его — нестрашно не бороться за своё, страшно не признавать ошибок. Много ли было в истории омег, которые боролись с истинностью? Много ли было таких альф? Нет. Их можно сосчитать по пальцам одной руки, и Чонгук входит в эту категорию. Чимину предстоит ещё много провести работы над ошибками, и он учится быть смелее день ото дня, а Чонгук направляет его так же, как и направляет того Чимин. Теперь время насладиться и погостить в родных просторах омеги. Они с семьёй часто общались через письма. Родители простили его, даже вожак простил, понимая, что тогда была ситуация ужасная, и теперь Пак может вспоминать об этом без боли и тяжести в груди. Джеин… у него всё хорошо. Сейчас осталось только воочию убедиться в данном факте. Он перескакивает очередное бревно и немного задыхается: тяжеловато, конечно, столько бежать. Призывно воет, получая ответное тонкое тявканье — Ёну уже довольно далеко убежал и щенка нужно притормозить. Он ещё слишком мал, чтобы убегать на такое расстояние. Рыжий волчонок подбегает так резво, что едва не сносит тату с тонких длинных лап, и Чонгук ворчит на него, останавливаясь. Он подходит ближе к омеге, тычется сизой мордой в белый мех с пятнами, пока Чимин, высунув розовый язык, старается отдышаться. Альфа обнюхивает его, словно проверяет — всё ли в порядке, а после лижет шею, обласкивает привычным, успокаивающим штормовым ароматом. Поселение показывается впереди, и Ёну уже буквально подгоняет звонким тявканьем родителей, чтобы поторопились, но Чимин слишком устал — до стаи, в которой омега родился, три дня пути, и он сам решил не останавливаться на привалы, чтобы добраться как можно быстрее. Он так сильно соскучился по семье, что не мог сдержаться и не поспешить. Учитывая то, как много минуло с тех пор, Чимин, конечно же, сильно волнуется о том, какой будет встреча с родными. Он поменялся, повзрослел благодаря Чонгуку, прекратив трусить и прятать голову в песок, больше не избегает проблем, а находит им решение, и его альфа — титановая опора рядом, который помогает двигаться дальше. Одаривает любовью Чимина и их сына, руководит стаей. И ещё ни разу не было такого дня или такой ночи, когда они, даже поссорившись, не прижались бы друг к другу посильнее, чтобы поскорее примириться. Ссоры случаются, однако их связь — глубже и сильнее, чем любые дрязги. Ворота поселения радушно приоткрываются, видя приближающихся путников. Ёну бешеным комком шерсти, тявкая и прыгая, начинает воодушевлённо скакать рядом с улыбающимися патрульными, пока Чимин, сбавив скорость и часто выдыхая через клыкастую волчью пасть, рысцой приближается к входу в поселение. Из-за ворот показывается Тарас, которого под руку держит Джеин. Брат кажется совсем взрослым, таким статным и красивым омегой, что глаз ни на радуется, и в этот миг душа Чимина окончательно успокаивается, видя, что Джеин — в порядке. Он тоже нашёл нечто большее даже, чем предречённая судьба. Омега в душе ликует от этого, потому что от мысли, что, выбрав его, брат навсегда может остаться одинок, становилось тоскливо и больно. Но за этот выбор, за эту привязанность и родственные чувства, Чимин больше, чем благодарен. Джеин подхватывает Ёну, как только волчонок обращается в красивого светловолосого малыша, тянущего к нему руки, будто узнавая родную кровь. Омега лишь хохочет и щекочет племянника, пока вожак на него с любовью смотрит. А Чонгук склоняет голову, приветствуя того, кто принимает их семью в гостях. — Я рад, что вы прибыли, — проговаривает Тарас, склоняя голову в ответ. Чонгук быстро перекидывается и принимает накидку от одного из патрульных, чтобы скрыть наготу. — Мы сердечно благодарим тебя за тёплый приём, вожак, — улыбается альфа, и Чимину легко от отсутствия напряжения. Всё хорошо. Когда родители вылетают из-за угла, его сердце болезненно сжимается. Как он скучал, как было больно долгие месяцы не видеть их, и теперь, спустя четыре с лишним года, он наконец может обнять тату. Слишком много времени им потребовалось, чтобы всем восстановиться и выровняться. Чимину — посмелеть, переболеть всё произошедшее, Джеину — исцелиться так же, как исцелялся в руках Чонгука Пак. Ёну подрасти, чтобы перенести дальнюю дорогу. Чимин перекидывается с тяжестью — всё же это теперь делать не так легко, — и тата тут же сгребает его в охапку, а отец обхватывает сзади, втягивает сыновий запах со светлых волос. — Минни, мы так скучали, — выдыхает родитель, поглаживая омегу по голым плечам. Они оба чуть вздрагивают, видя круглеющий живот, из-за которого путешествие далось непросто, но радостно. И именно из-за положения Чонгук и Чимин решили наведаться в дружественную стаю, ведь после снова будет некогда. Да, всё наладилось. Не без спорных моментов, не без трудностей и боли, но всё оказалось даже лучше, чем смел в самых своих сокровенных мечтаниях предположить Чимин. Истинность — дар. Она же иногда оказывается наказанием. Несмотря на то, что в их время встречается не так часто, всё же способна причинять боль и дарить надежду. Но однажды случилось так, что одна кража малины в чужом саду стала любовью, оказавшейся сильнее даже истинности.