Снежный

После прогулки по саду Сынмин проводил ирбиса в зал, затем снова в комнатку. И так следующие два часа. Кандидатов за вечер было не много, но пантера устал так, будто тренировался без остановки целые сутки. Главной причиной было внимание омеги ко всем альфам. Не то, чтобы Хёнджин вёл себя как-то не так, намекал на что-то и всё в этом роде, но воину не нравилось, что, вроде как, его омега, общается с другими альфами в таком контексте, да ещё и у него на глазах. После того, как уставший ирбис вернулся в свои покои, Сынмин встал у двери и тихо вздохнул, морщась от феромона чужака, что остался на его (?) омеге. Смотря на зависшую высоко в небе луну, пантера сомневался в том, что Хёнджин в полной мере осознаёт их связь и важность каких-никаких отношений между ними. Казалось, для омеги это просто новая игра, увлечение. Казалось, что он не понимает, что не только истинного к себе привязывает, но и себя к нему. Следующие два дня они даже не разговаривали. Хёнджин с утра шёл к отцу и за закрытыми дверями проводил там почти два часа. Затем шёл в купальни, библиотеку, час после отдыхал, затем шёл к омеге, которого сделали его наставником. Что за наставник и для чего он нужен, пантера не знал, но после встреч с ним Хёнджин становился странным. Омега становился тихим, отстранённым, не реагировал на рычание, когда Сынмин пробовал его позвать. Хёнджина будто бы подменяли каждый день по несколько раз. Пантера нервничал, переживал, но не мог задать интересующие его вопросы. После встреч с наставником омега шёл к потенциальным женихам и с каждым в комнате проводил ещё по полчаса. К концу дня он становился похож на измученную мумию, совершенно обессиленную, с единственным желанием прилечь и поспать. Сынмин понимал и, хоть и был обижен и даже немного зол, всё равно жалел омегу и не лез с разговорами, давая ему возможность отдохнуть и продолжая съедать себя мыслями и переживаниями. Ещё через два дня Хёнджин вышел из комнаты бледным как полотно и встал перед стражником, безэмоционально смотря в золотые глаза. Пантера утопал в синем море его глаз, сохраняя молчание и такой же безразличный вид. Омега, чуть опустив глаза, пресёк порыв своих чувств и вновь поднял ледяной взгляд на воина. — Пойдём. Поговорить надо. — Холодно бросил он и, резко развернувшись, быстрым шагом двинулся по коридору к выходу из дворца. Они остановились на заснеженной поляне, на которой часто проводили время вдвоём. Хёнджин, коснувшись еловой ветки, чуть оттянул её вниз и резко отпустил, от чего она, резко выпрямившись, стряхнула с себя снежную пыль. Ирбис повернулся. Пантера застыл прямо за его спиной, напугав омегу, что не ожидал такой близости, но умело скрыл испуг. Выдавали только глаза. Хёнджин молчал, смотря в золотые глаза своего стражника. Старался подобрать слова. Подбирал, чтобы не слишком обидеть. Чтобы не расстроить. Но Сынмин уже всё знал. — Можешь не говорить, если сложно. Я всё понял. — Произнёс воин, глядя на опустившийся веер ресниц. Хёнджин закусил губу, сжимая обеими руками струящуюся ткань белого ханьфу. Едва слышно всхлипнув, он поднял голову, кивнул и, коснувшись крепкой груди, обошёл воина и двинулся ко дворцу. Сынмин, подскочив, догнал его и, мягко схватив за запястье, повернул к себе. — Почему? Почему сейчас? — Спросил пантера, прижимая угольные уши к голове. Ирбис отвёл глаза, не в силах выдержать наполненный болью взгляд альфы. Горький феромон ударил по рецепторам, от чего омега нахмурился и тихо выдохнул. Хватка на запястье стала чуть сильнее и, когда он поднял глаза, вновь ослабла. — Ответь, прошу. Зачем подпустил? Зачем столько всего говорил? — Прорычал пантера и, на секунду зажмурившись, сморгнул застилающие глаза слëзы. — Почему бросаешь? Ради кого? Хёнджин опустил глаза на дрожащий хвост пантеры, затем на пальцы, сжимающие его запястье, и вернулся к золотым глазам, скользнув взглядом по мокрым щекам. — Ты же знаешь. Всё чувствуешь. Чувствуешь мои эмоции, чувствуешь меня. Зачем?.. — Воин отпустил хрупкое запястье и, раскатисто зарычав, впился длинными когтями в ствол ближайшего дерева, оставляя резким движением глубокие царапины. Хёнджин испуганно распахнул глаза, вжимаясь спиной в стоящее рядом дерево. Длинные клыки пугали не меньше, чем когти. Они в лесу одни. Никто не услышит, а пропажу сына императора заметят не скоро, учитывая его плотно забитый в последнее время график. Угрожающе рыча, стражник навис над ним, когтëм цепляя подбородок. Хёнджин послушно приподнял лицо, не поднимая глаз на разъярённого пантеру. Сынмин, тихо порыкивая, оставил по поцелую на каждой щеке, поцеловал в лоб, кончик носа, чуть влажные от слëз глаза, подбородок и, наконец, губы. Почти неуловимо. Слишком коротко, слишком трепетно, слишком нежно. Ушей коснулся сухой треск; трещало дерево от натиска острых когтей. — Я... Я обещан другому. — Тихо прошептал ирбис и, пригнувшись, проскочил мимо пантеры и побежал ко дворцу. Сынмин, обернувшись, долго смотрел на удаляющуюся спину, привалившись спиной к истерзанному стволу дерева и хватая губами морозный воздух. Выпуская в небо облачка пара, он сполз по стволу в снег, уперевшись локтями в колени и опустив голову. В небольшой сугроб упало несколько слезинок. Тихо завыв, пантера резким движением зачесал волосы назад и, подняв голову, растëр лицо ледяным снегом. Он поднялся из снега и двинулся ко дворцу, стараясь успокоить бушующее сердце и унять желание внутреннего зверя вернуть своего омегу. Но зверь не понимал, что это не обычный омега, и просто вернуть его не получится.

__________

Хёнджин, заперевшись в своей спальне, свернулся на постели комочком и, вдыхая с одежды горький вишнёво-древесный феромон, тихо заплакал. Он не помнил, как уснул, но на утро голова болела просто нещадно. Он с трудом оторвал себя от подушек и выпил два стакана воды из кувшина, что стоял неподалёку. Поднявшись с постели, омега встал у двери, схватив кончик пушистого хвоста, что непроизвольно дёргался от нервов. За дверью было тихо. Хёнджин прижался носом к тоненькой щели и тихо вдохнул. Затем ещё и ещё. Но феромона альфы так и не почувствовал. Преисполнившись любопытством, он тихо открыл дверь и вышел из комнаты; страшная догадка подтвердилась: за дверью не было Сынмина. На его месте стоял смутно знакомый Минхо из отряда тигров. — Где мой стражник? — Прошипел омега, встав перед ним. — Сынмин из отряда пантер. Минхо прижал уши и поджал полосатый звост, почтительно опустив голову. — Сынмин плохо себя чувствует, меня поставили на замену до тех пор, пора он не поправится, господин. — Спокойно ответил тигр. — Что с ним? — Взволнованно спросил омега, едва сохранив ровный голос. — Отведи меня к нему. — Приказал он. — Не стоит, господин. У него неожиданно начался гон, и вот-вот его посетит омега. — Опуская глаза в лёгком смущении, ответил воин. Не говоря ни слова, Хёнджин вернулся в свою комнату и сёл на край постели, сжимая ткань ханьфу. Значит, сейчас он будет с другим омегой... Будет его обнимать, целовать, касаться... И не только... Не издав ни звука, омега заплакал, ясно видя яркие картинки, посылаемые разумом, а на них его любимый альфа с другим омегой...

___________________________

3 дня назад.

Хёнджин вошёл в покои отца, застав его с чашей вина в руке. Он коротко поклонился и сёл на мягкий пуф, ожидая, что скажет вызвавший его отец. Дасон сел в кресло, отпил вина и, закусив кусочком сыра, тихо кашлянул, собираясь с мыслями. — Снежинка, ты выходишь замуж за Бан Чана, правителя Горящих пустынь и вулканических хребтов. — Произнёс отец как можно мягче и, поняв, что омеге от этого не легче, залпом опустошил чашу. Омега вытаращил глаза, хватаясь за ткань ханьфу на груди. Глаза вмиг наполнились слезами и те, скатившись по щекам, пробежали по шее и пропали в мягкой ткани тёмно-синей одежды. — Но мой истинный... — Прошептал он, медленно опуская глаза. — Сынмин... Внутри было слишком много чувств, чтобы омега смог сейчас сказать хоть что-то ещё. Бóльшую часть занимали мысли о пантере и о том, как ему теперь об этом сказать. Как он отреагирует, что скажет, как отнесётся... — Прости, снежный, договор уже подписан. — Произнёс старший ирбис и налил себе ещё вина. — Ты закончишь знакомства с остальными альфами, а через некоторое время выберешь нужного из толпы. Свадьба будет пышной, но быстрой. Вы вместе уедете в его дворец. Возьми с собой стражника, но лучше не своего Сынмина. Ни к чему ему страдать, глядя на вас. — Я не выйду за него! — Закричал Хёнджин, вскочив с пуфа. — Вообще ни за кого не выйду, кроме своего истинного! Император, кинув быстрый взгляд на дрожащие руки сына, только кивнул, отставляя чашу на маленький столик. — Тогда я отправлю его служить на границу и непонятно, увидитесь вы или нет. Сам знаешь, как там сейчас неспокойно. — Надавил он, глядя на тёмный в полумраке нефрит. Только бы не в наполненные слезами глаза сына. — Я сбегу. С ним! — Я найду тебя. Или твой муж. Хёнджин замолчал и, накрыв лицо руками, тихо завыл, опускаясь на колени и заливаясь слезами. Дасон, глядя на него, сжал в руке серебряную чашу, за которой потянулся, и, отпив, отвернулся к окну. — Так будет лучше. В первую очередь для тебя. Да и для него тоже. В любом случае, всё уже решено... Прости, снежинка... —Тише произнёс император. — Я тебя ненавижу! — Выплюнул ирбис, зашипев и оскалившись, после чего, вскочив, выбежал из покоев отца. ___________________________ Следующим утром Минхо проводил омегу в библиотеку и замер у двери, наблюдая. Хёнджин сел за стол с горой рукописей и замер на долгих два часа, двигаясь лишь за тем, чтобы взять следующий свёрток после прочитанного. После библиотеки Хёнджин посетил городскую площадь и остановился у танцующих омег, что репетировали свой танец. Он следил за каждым движением, шагом и броском веера, изредка от чего-то грустно вздыхая. Ирбис молча сошёл с мощëной дороги и двинулся по протоптанной тропинке, ведущей в лес. Минхо, следуя за ним, остановился на заснеженной поляне, сжимая рукоять меча и сверля взглядом оставленные кем-то глубокие царапины на толстом стволе высокой ели. Хёнджин, коснувшись пальцами отметин, что-то едва слышно прошептал, осмотрел оставленные кем-то на снегу следы, и так же молча быстрым шагом вернулся во дворец. Сынмина он больше не видел, даже когда совершенно случайно решил посетить тренировку альф, а потом отец снова начал суетиться и причитать о свадьбе... Следующим вечером Хёнджин собрался и вместе с Минхо вошёл в забитый альфами зал. Омега сел на свой трон рядом с отцом и обвёл взглядом толпу собравшихся. В самом конце зала стояли альфы из охраны, представляющие каждый свой отряд. Среди них Хёнджин увидел Сынмина, а рядом, обнимая его за талию, стоял тот самый омега, который танцевал на празднике. Тот самый, которого приметил Сынмин. Хёнджин оглядел его с ног до головы, задерживаясь на платиновых волосах, пятнистых ушах и пушистом хвосте. Молодой, но старше него ирбис прищурился, прижимаясь к боку воина. Сынмин, заметив долгий взгляд на омегу, с которым пришёл, прижал его к себе, обнимая за талию. «Одним движением сказал больше, чем мог бы словами... » — Пронеслось в голове Хёнджина и он, заглянув в холодные глаза пантеры, перевёл взгляд на будущего мужа, что смотрел на него, как ребёнок на новогодний подарок. — Вы собрались здесь, чтобы узнать, кто станет моим мужем. — Поднявшись, произнёс омега. — Бан Чан, подойди ко мне. — Натянув улыбку, мягко произнёс Хёнджин и протянул к нему руку. Молодой белый тигр, встрепенувшись, улыбнулся и, поднявшись по ступенькам, встал рядом с будущим мужем, взяв его за руку, сплетая пальцы и демонстрируя сцепленные руки толпе. Хёнджин, метнув взгляд на пантеру, как и положено, улыбался, чувствуя внутри душераздирающую боль. Омега, утопая в золоте глаз, неожиданно понял, что чужих эмоций почувствовать больше не может. Сынмин, увидев вставшие торчком уши своего господина, понял причину и усмехнулся, тут же переключая внимание на своего омегу, с которым пришёл. Барс, поджав уши, почувствовал острый укол боли в районе сердца и, продолжая улыбаться, повернулся к белому тигру. — Бан Чан — мой будущий муж. Моя пара и будущий отец моих котят. Тигр, с которым я разделю свою жизнь. Которому буду верен до конца своей жизни. — Торжественно произнёс ирбис, чувствуя, как с каждым словом всё сильнее сжимается сердце. — Хван Хёнджин — мой будущий муж. Моя пара и будущий родитель моих котят. Ирбис, с которым я разделю свою жизнь. Которому буду верен до конца своей жизни. — Повторил за ним тигр и, поднеся чужую ладонь к своим губам, нежно поцеловал тонкие пальцы и острые костяшки, после чего надел на безымянный палец тоненький золотой обруч с золотыми веточками, листиками и цветами. Хёнджин тем вечером больше не видел ни Сынмина, ни его омегу, но через день, когда отец решил устроить свадьбу, служанки, готовя дворец, обсуждали очередное присутствие представителей отряда. Значит, Сынмин тоже будет... Всю ночь омега плакал, заглушая себя подушкой и вжимаясь носом в нестиранную перчатку, на которой остался феромон пантеры. Сладкий, вишнёвый, с нотками дерева и мускусным секретом. Такой манящий, заставляющий чувствовать себя зависимым. Острой болью в груди отзывалось сказанное Минхо: «У него неожиданно начался гон и вот-вот его посетит омега.» Хёнджин до утра плакал, тщетно отгоняя от себя мысли о том, что его Сынмин больше не его. Точно так же, как и он сам теперь принадлежит другому... Ирбис впервые влюбился, впервые кого-то целовал, впервые сбивчиво шептал о своих желаниях, чувствуя чужие, такие желанные и необходимые руки на своём теле. Впервые испытывал весь спектр искрящихся чувств. Впервые страдал от чувств, призывая истинного во сне и просыпаясь в слезах. Впервые задыхался от нестерпимой боли и душащих слëз. Впервые думал о собственной смерти... Может, тогда станет легче?.. Может, если омега решится и, например, пронзит своё сердце кинжалом, оно перестанет болеть? Или перестанет тянуться к альфе, с которым нельзя. Может, если он дойдёт до торговца и купит яд, станет легче дышать? Станет легче жить, проще засыпать. Станет легче. Если он вообще не проснётся... Сынмин, возвращаясь из купальни, прошёл мимо дверей Хёнджина и, почувствовав, как его запястье обхватила рука тигра, остановился. — Чего тебе, Хо? — Устало спросил пантера. — Это очень и очень плохо. Тебе нужен врач. — Едва слышно прошептал тигр. — Не понимаю, о чëм ты? — Повернувшись к нему, спросил пантера. — Да ну? Минхо, притянув его к себе, дёрнул рукав чужого ханьфу, обнажая перетянутую бинтами руку с проступающими кровавыми следами от зубов и клыков. — Один, два, три... — Начал считать отметины тигр. — Четыре, пять... А на другой руке сколько? Так же? — Это не твоё дело. — Прорычал Сынмин и, рывком освободившись от хватки, отошёл. — Стой смирно и охраняй. — Бросил холодно пантера и вихрем пронёсся по коридору, покидая дворец.