Развяжите мне руки

      

5

             Пожалуй, Диего стоило если не стыдиться минувшей ночи, то постараться поскорее забыть ее, но вместо этого он, сладко потягиваясь в постели, размышлял, как уговорить спутника задержаться в Санта-Барбаре. Де ла Вега не мог не понимать, что по возвращении в родное пуэбло его Энрике вновь превратится в капитана Монастарио. Хуже того: жаждущего перевода в Испанию капитана Монастарио. К черту Мартинеса! Неделя безумия, неделя свободы – и мы с Монастарио вернемся к прежним отношениям. Это, увы, неизбежно.       Смутная надежда, что комендант испытывает к нему нечто большее, нежели вожделение, заставила Диего напрочь потерять голову, хоть он и не признавался себе в этом. Самолюбию юноши льстило быть предметом одержимости того, кто прежде считал его ничтожеством, а Эль Зорро – авантюристом, позером или сопляком, играющим в героя. К тому же Диего ещё никогда не испытывал ничего подобного в постели: Монастарио был настолько хорош, что противостоять ему сумел бы разве что святой.       – Я надеялся, ты вернёшься с кофе, – протянул Диего, когда любовник закрыл за собой дверь.       – Увы, я вернулся всего лишь с приглашением посетить этим вечером званый ужин.       – И кто же оказал тебе подобную честь? Команданте пресидио?       – Нет, нас обоих был бы рад видеть алькальд, дон Хосе Мария Ортега.       – Ортега? Он, наверное, сын того Ортеги, о котором упоминал дед, когда рассказывал мне в детстве об экспедиции де Портола-и-Ровиры.       – Sí, семья Ортега одна из самых влиятельных в провинции, ей принадлежат обширные земельные владения. Сын алькальда, к слову, занимает пост заместителя коменданте пресидио. Толковый парень.       Диего удивился: он впервые слышал, чтобы капитан Монастарио хвалил другого офицера.       Монастарио, тем временем, продолжал:       – Нам нужно спешить в Монтеррей, но отказывать алькальду не хотелось бы… Каково твое мнение?       – Я по-прежнему считаю, что Мартинес залег на дно, поэтому нам незачем спешить.       – Что ж, тогда решено. – Капитан, судя по всему, наконец согласился с Диего, но из гордости не захотел признать чужую правоту открыто. – Не зря ты тогда на конюшне озаботился сохранностью своего костюма – будешь блистать этим вечером.       – До вечера ещё далеко, Энрике, – ухмыльнулся Диего, отбрасывая одеяло с бедер.       Но время пролетело слишком быстро, и собирались они в спешке.       Глядя на то, как затянутый в мундир Монастарио правит лошадьми, сидя рядом с ним в фаэтоне, де ла Вега вспомнил Бернардо, и его настроение начало портиться. Верный друг не одобрял сотрудничество с Монастарио, и был прав. Ни бурное прошлое, ни неравнодушие к лирике не делали из Энрике Санчеса Монастарио другого человека. Капитан не был достоин доверия. Диего уповал на то, что Бернардо никогда не узнает, как глубоко, а главное, быстро он пал.       – ...Диегито, проснись! – весёлый голос Монастарио заставил молодого человека вздрогнуть.       – “Диегито”?!       – Прошу прощения, сеньор. Поторопитесь.       Усилием воли отогнав мрачные мысли, Диего с головой окунулся в шум и блеск званого ужина в роскошном доме алькальда.       После того, как комендант форта, не по годам грузный лейтенант де ла Гуэрра-и-Норьега, представил капитана Монастарио сухопарому дону Хосе, капитан, кивком указав на Диего, сказал: “Мой друг, дон Диего де ла Вега, с которым мы путешествуем в Монтеррей по делам”.       – Наслышан о вашем досточтимом семействе, дон Диего, – кивнул де ла Веге изящный молодой офицер с живыми черными глазами. – Я – альферес Ортега, заместитель команданте. Мы с сестрой рады видеть вас и капитана Монастарио в своем доме. Верно, отец?       – Мой Антонио – болтун, каких мало, – улыбнулся алькальд.       Было заметно, что дон Хосе, несмотря на свои слова, гордится сыном; Диего испытал прилив горечи, подумав, что даже при свидетелях дон Алехандро мог выразить ему свое недовольство. Оставалось утешать себя тем, что отношение отца было бы иным, если бы Диего не носил маску сеньорито (очередное меткое выражение Монастарио, которое он у капитана позаимствовал за последние дни).       Сестра Антонио, донья Анхела, оказалась супругой отсутствующего на ужине лейтенанта Игнасио де Корраля, коменданта Эль-Пресидио-Реаль-де-Сан-Диего. Брат и сестра были близнецами, но если Антонио без преувеличения можно было назвать красавцем, то Анхелу портил длинноватый нос, а ее манеры Диего счел слишком вольными для благородной дамы. Когда молодой человек, поднеся тонкие пальчики сеньоры к своим губам, взглянул на нее, она, подумать только, насмешливо выгнула бровь!       – …повезло с сыном, а мне – с подчинённым, – голос де ла Гуэрра-и-Норьеги заставил Диего очнуться. – К тому же Антонио – лучший фехтовальщик Санта-Барбары, а возможно, и обеих Калифорний.       – Я не отказался бы сразиться с вами, альферес Ортега, – улыбнулся Монастарио, переведя взгляд с коменданта на его заместителя.       – Если никто не умирает с голоду, то это можно устроить, – оживился де ла Гуэрра-и-Норьега. – Вы не возражаете, дон Хосе?       – С удовольствием понаблюдаю, как капитан Монастарио заставит моего сына продемонстрировать лучшее, на что он способен, – отозвался алькальд.       – Бросьте, сеньоры, я всего лишь ученик, – засмеялся молодой Ортега.       – “Тот, кто постиг технику, только стал учеником. Тот, кто превратил дестрезу в образ мышления и образ жизни, стал мастером”. Не так ли, альферес?       – Virgen del Perpetuo Socorro! – изумлённо воскликнул Ортега. – Встреча с диестро в армии – воистину Божье чудо! Потанцуем, капитан?       – Королевству нужны солдаты, а не мастера, потому я танцую дурно, – усмехнулся Монастарио, однако, не мешкая, расстегнул пряжку ремня даже прежде противника.       – Ну так и я не настолько искусен, чтобы подарить вам “испанский поцелуй”, – вновь засмеялся Антонио.       Де ла Вега в сотый раз за последние дни убедился, что совсем не знает любовника. Уступив французской школе фехтования, испанская la Verdadera Destreza стала искусством для преступников, матадоров и редких ценителей. Немудрено, что Монастарио скрывал подобное увлечение. “Даже с Эль Зорро команданте не рискнул “танцевать”, – внутренне фыркнул Диего. – Вероятно, легендарная дестреза не столь хороша, как болтают, иначе Монастарио не посмотрел бы на свою репутацию. Его репутацию, как говорится, уже ничто не способно испортить. И все же, какого дьявола Энрике выделывается перед этим Ортегой? Заводит полезные связи?”       Тем временем дуэлянты, сняв мундиры, встали в непривычную для зрителей позицию, при которой корпус расположен вполоборота, выпрямленные ноги находятся на расстоянии одной стопы друг от друга, а шпагу держат в вытянутой руке на уровне плеча, направив остриё в глаза соперника. Диего не мог не отметить, что стойка в исполнении Монастарио выглядит элегантно; внезапно вспомнилось, что хотя дестрезу и сравнивали с танцем, но ее последователю предписывалось сохранять хладнокровие. Неужели капитан на это способен? “Испанский поцелуй”, упомянутый Ортегой, как раз был призван лишить противника спокойствия, ведь при его исполнении рассекали губу или кончик носа. Владей я дестрезой, Зорро целовал бы команданте только так.       Однако Диего впервые наблюдал за классическим испанским поединком, и тот все больше и больше удивлял его. Вместо контратак дуэлянты просто уходили в сторону, а движения влево и вправо стали заменой привычному перемещению в направлении противника.       – Вы себя недооцениваете, капитан! – воскликнул Ортега, стоило Монастарио начать двигаться по кругу против часовой стрелки.       – Ваше отменное чувство клинка, сеньор, не оставляет мне шансов, – вернул комплимент капитан Монастарио, когда его удар не достиг цели.       Осознав, что злится, Диего заставил себя думать о фехтовании, а не о непостоянстве любовника. И ведь никто ничего не замечает!       “Что ж, дестреза это воистину танец, – признал молодой человек. – Диестро не нужно заучивать различные приемы – вместо них используют несколько базовых движений, которые относят к передвижению ног и использованию оружия. Похоже, что стойка – назовем ее позицией “прямого угла” – одинаково подходит и для защиты, и для нападения”.       Наконец, Монастарио выбил шпагу из рук вертлявого Ортеги и, прижав клинок к его горлу, что-то негромко сказал. “Попался, братец! – засмеялась донья Анхела. – Сдавайся, ты нужен нам живым!”       Де ла Вега отвернулся. Он слышал, как Монастарио благодарит Ортегу за поединок, но не видел, что разгоряченный, гордый победой капитан уже ищет взглядом его самого.       “На месте этого клоуна должен быть я, – думал юноша, усаживаясь за стол рядом с Анхелой де Корраль. – То есть, конечно, Энрике проиграл бы мне, как обычно…”       Капитан Монастарио сел напротив, и Диего поспешил налить даме вина.       – Вы слышали о Зорро, сеньора?       – Зо… как вы сказали? Зорро? Лис? М-м, не думаю. А кто он таков?       – В Эль-Пуэбло-де-лос-Анхелес его считают героем.       – Не понимаю вас, дон Диего. Скажите…       – ¿Sí?       – Капитан женат?       – Он вдовец. Так вот, Эль Зорро…       – Вы знали его супругу?       – Что? Чью супругу?       – Да капитана Монастарио же!       – Нет, она умерла давно.       – Хм… Скажите, дон Диего…       – Я весь внимание.       – У капитана есть невеста? Или… дама сердца?       – Не имею ни малейшего понятия, – резковато ответил Диего, прозревая. Оба хороши – и брат, и сестра!       Сеньора де Корраль, не теряя времени попусту, с очаровательной улыбкой попросила Монастарио передать ей солонку, что тот и сделал. Увидев, как их пальцы соприкоснулись, Диего тотчас поднялся и, попросив его извинить, направился к двери. Впервые в жизни он ощущал себя пустым местом. Стоило, выкурив сигару, успокоиться. Отвратительный город! Неужели он ещё утром хотел задержаться здесь?       …Ответив невпопад, капитан Монастарио извинился перед сеньорой де Корраль – и покинул достойное общество под каким-то нелепым предлогом.       Испытывая досаду, Анхела отпила из бокала, после чего, отбросив глупые приличия, отправилась на поиски Монастарио и мальчишки Диего. Стоило предотвратить ссору между друзьями, соперничающими из-за нее.       Сумеречное патио казалось безлюдным, однако повисший в воздухе запах табачного дыма подсказал сеньоре де Корраль, что это не так. А потом она услышала звуки поцелуев, и, сделав несколько шагов к старому платану, увидела тех, кого искала.       Замерев, Анхела приоткрыла рот. Ей впервые в жизни доводилось видеть целующихся мужчин, причем целующихся страстно, яростно даже. Разумеется, Анхела знала о пороке, называемом padres содомским грехом, но была уверена, что он выглядит отталкивающе, а тех, кто подвержен ему, нельзя считать кабальеро. Но в реальности это оказалось жарче, чем драка, и… это вдохновляло? Oh sí, определенно. И она не ошиблась в молодом де ла Веге, о нет. Лукавый взгляд этого красавчика словно бы говорил: “Скорей ныряй в мой тихий омут, ты нравишься моим чертям”.       С трудом оторвав взгляд от близких, гм, друзей, Анхела покинула патио, бесшумно ступая, после чего остановилась и принялась обмахиваться веером. Монастарио и де ла Вега были слишком беспечны – стоило проследить, чтобы никто этих дураков не увидел. Прекрасных дураков, надо заметить; она не отказалась бы посмотреть на то, как эти двое занимаются любовью, или даже присоединиться. Если же их безудержная страсть не терпит третьего в постели, то Анхела, как и прежде, намеревалась соблазнить Монастарио. Голубоглазый капитан теперь казался ей ещё желанней. Невозможно, чтобы такой мужчина удовлетворился одним де ла Вегой.       Сеньора де Корраль мечтательно улыбнулась и, сложив веер, прижала его к губам. Ее будоражили смутные образы того, что происходило в патио. Не могут же они… или могут? О-о, как чужое сумасшествие горячит кровь!       А потом в Санта-Барбару пришла беда.