Сосед по лестничной клетке (Take Refuge in What You Know)

Когда Джим поднялся к себе на этаж, в коридоре никого не было. Он удивился: он-то ожидал увидеть Спока, подсовывающего записки ему под дверь, и Гейлу, якобы незаметно за ним подглядывающую. Но на всём этаже было тихо. Но да, но пороге его ждал ворох писем. Все конверты, кроме одного, были пронумерованы, — словно Спок планировал обойтись одним. С тяжёлой душой он начал с этого первого. Джим, По прибытии на Землю я установил уведомления, которые извещают меня всякий раз, когда кто-то получает доступ к моим медицинским данным. Уведомлений не было тринадцать месяцев, тридцать восемь недель и четыре дня — я хотел бы знать, почему за эту неделю я получил несколько. Джим смотрел на письмо несколько растерянно. Да, судя по почерку, Спок явно раздражён, но это едва ли оправдывает предупреждение Гейлы. Он сел на пол и порылся в в поисках конверта два. Теперь я вижу, что доступ был получен не только к моей медкарте. К моему генетическому коду тоже. Это серьёзное нарушение личных границ. Учитывая любовь Спока с сложноподчинённым предложениям, здесь его тон казался резким и отрывистым. Джим снова начал нервничать. Я покинул Вулкан в надежде перестать быть научной аномалией и медицинским экспериментом. Вся моя жизнь прошла под тщательным наблюдением. Я не желаю повторять этот опыт. Почерк в каждом письме становился всё более кривым и растянутым — как речь человека в алкогольном опьянении. Джим проглотил ком в горле и нашёл четвёртый конверт. Я не желаю ни твоих экспериментов, ни жалости. Будет лучше, если мы возобновим наши предыдущие отношения. От последнего предложения на Джима накатил ужас. Что ещё за предыдущие отношения? Я не желаю тебя больше видеть. Буквы так плясали, что некоторые было вообще не разобрать. Слова буквально кричали о боли и предательстве, и у Джима сжалось сердце. Игнорируя последнюю просьбу, он пошёл к Споку и постучал. Ответа он не получил (да он его и не ждал) и решил, что пора начать играть грязно. Он стал подбирать код к двери, пробуя все возможные комбинации. И так погрузился в процесс, что не услышал, как приотворилась дверь. — Джим. Джим виновато отпрыгнул от замка. — Спок! Спок, я… — Ты не дочитал, — тихо, но обвиняющее произнёс Спок. — Спок, впусти меня, пожалуйста. Прошу тебя. Я хочу объяснить. Спок на дюйм приоткрыл дверь. Под глазами у него залегли темно-оливковые круги, очков не было, лицо осунулось и потеряло здоровый румянец. Джиму захотелось себя ударить: Споку и в лучшие-то дни сложно себя выражать — как же он себя накрутил, чтобы написать все эти записки? — Пожалуйста. Я должен всё объяснить. А письмами я не могу, это слишком важно. — Я не желаю тебя видеть, — прошептал Спок, словно говорить в полный голос у него сил уже не осталось. Нет, у Джима не разбилось сердце от этих слов. И маленькая часть его не хотела свернуться калачиком и заплакать. И ком к горлу не подступил. Он собрал в кулак всю свою храбрость и взмолился со всем отчаянием: — Прошу тебя, позволь мне сказать то, что я хочу сказать. Потом, если захочешь, дашь мне пинок под зад. Или я сам себя выкину. Пожалуйста, Спок. Когда дверь открылась, он почувствовал такое облегчение! И быстро нырнул внутрь, пока Спок не передумал. — Клянусь, это не эксперимент. Я просто рассказал ему, как ты реагируешь на разные вещи, и какая ужасная это жизнь, и… — Мне не нужна твоя жалость, — вдруг перебил Спок. Тихим шёпотом, но таким ледяным, что страшно стало. Джим невольно вздрогнул. — Жалость тут не при чём. — Ты анонимно получил доступ к моим файлам, чтобы узнать, здоров ли я ментально. Ты также получил доступ к моему геному — жестокое нарушение личных границ, тем более, что ты не врач, не член семьи и не спрашивал моего разрешения. — Я не лез в твою медкарту, чтобы узнать, здоров ли ты ментально, потому что это, чёрт возьми, и так очевидно! — огрызнулся Джим и тут же об этом пожалел. В глазах Спока отразился такой ледяной холод, что он, кажется, еле сдерживался, чтобы не ударить. — Ты… — Нет, подожди, я не то хотел сказать. Я не имею в виду, что ты чокнутый. Я имею в виду, что так жить нельзя. Я не верю, что ты доволен своим положением, и ты несколько раз говорил, что не в себе. Я просто хотел… — Помочь, — снова перебил его Спок. — Люди часто пользуются этим предлогом, когда собираются нарушить чье-то приватность ради науки. — Чего? — Я не буду твоим экспериментом, не буду твоей благотворительностью. Я не в себе — отрицать это нелогично, — но я не настолько отчаялся, чтобы отдаться на милость твоим неловким попыткам помочь несчастному. Прекрати манипулировать моими эмоциями и прекрати со мной разговаривать. — Нет. — Джим решил стоять до конца, потому что иного шанса ему явно не представится. — Нет, всё не так. Я тут не для того, чтобы получить звёздочку на лацкан. И не потому, что мне нравится в тебя тыкать и наблюдать за реакцией. И уж точно у меня нет цели играть с твоими чувствами, потому что они у тебя в полнейшем раздрае. Мы только хотели… — Кто дал тебе право обсуждать детали моей жизни с другим индивидуумом? — Спок дрожал всем телом, и Джим не знал, от ярости или от тревоги. — Спок, так это же… — Он только теперь понял, что Споку не хватает существенной части картинки. — Я же не с кем-то посторонним. Я только Боунсу про тебя рассказал. Леонарду Маккою, — исправился он, потому что фамилия явно скажет Споку больше. — Отец Джоанны. — В глазах показалось понимание, но никакого прощения. — Да. Он хочет помочь, потому что ты помог ему с судом. Я ему про тебя рассказывал — не потому что люблю посплетничать с первым встречным, а потому что ты для меня важен и мне важно о тебе говорить. А медкарта ему была нужна, чтобы как можно точнее поставить диагноз. Спок помолчал, всё так же напряжённо. — Почему запрос был анонимный? Почему вы решили скрыть свою личность? — Он не хотел, чтобы ты значился его пациентом, если Флот проверит, с кем он работает. А они могут, потому что лицензию по ксенобиологии он только получает. Он знает твоё отношение к врачам и не хотел, чтобы ты чувствовал себя лабораторной крысой. Он надеялся, ты и не узнаешь никогда. Спок весь поник и, кажется, передумал сражаться. Но смотрел всё так же недоверчиво. — И каков диагноз? Джиму хотелось обнять его и хоть как-то поддержать, а не стоять на расстоянии вытянутой руки. — Он думает, что большинство вулканцев бесконтактные телепаты, просто они редко бывают в окружении людей и не осознают этого. Это не значит, что Стонн чувствовал то же, что и ты, потому что телепатия у всех разная, но, я думаю, на панику он бы тоже как-то отреагировал, хотя бы немного. Боунс считает, что у тебя случился приступ из-за твоей человеческой половины. Из-за неё тебе труднее даётся самоконтроль. Спок удивлённо распахнул глаза. — Мой слабый самоконтроль всегда считался дефектом личности… — И не договорил. — Это не так. Боже, Спок, конечно, это не так. Спок явно из последних сил держал себя в руках. Губы сжаты в тонкую линию, ладони дрожат. — Доктор сказал… Он снова не смог окончить фразу, и Джим решил рискнуть навлечь на себя вулканский гнев и осторожно положил руку ему на талию. — Говорит, тебе нужно больше медитировать. Как минимум два-три часа каждый день, чтобы снова обрести контроль. Говорит, тебе нужна группа поддержки — помогать преодолевать границы. — А ты, значит, предлагаешь свои услуги? — ядовито поинтересовался Спок. — Да гребную ж в душу мать. — Джим подошёл к нему вплотную. — Ты не мой школьный проект. Думаешь, я бы так старался, если бы это не касалось меня лично? Если бы я… Если бы… Ты идиот, — в итоге выдал он с нежностью и поцеловал его. Спок на поцелуй не ответил. Тело его опасно отклонилось в сторону, словно готовое упасть. Он вцепился в Джима из последних сил. — Джим. — Прости. — Джим обнял его обеими руками за талию и попытался удержать вертикально. — Прости, что я не сказал всё заранее. Я должен был тебя предупредить. Это было глупо — я думал, Боунс волшебным образом поймёт, что с тобой не так, даст какую-нибудь таблетку. И ты вылечишься и станешь счастливым, и… — Он покачал головой. — Для меня это всё впервой, и многое стало неожиданностью. Я не знаю, как себя вести. И продолжаю ждать счастливого конца, а сказок не бывает. Иногда я счастлив, что могу сидеть тут с тобой, а иногда мне хочется выкинуть тебя за дверь и сказать возьми себя в руки. Но чаще всего… Чаще всего я просто хочу тебя. Говорить с тобой, дотрагиваться, быть рядом. И чтобы ты тоже этого хотел. Я устал, что когда мы вместе, у тебя в половине случаев случается эпизод и… Я же эгоист. Тебе было бы лучше, если бы я оставил тебя в покое, наверное. Бог знает, сколько панических атак я тебе причинил. Но я не хочу. — Он глубоко вздохнул и попытался собраться с мыслями. — Короче, вот тебе последний шанс от меня избавиться. Если моё объяснение тебя не устроило, просто скажи, и я уйду. Или можешь меня пинками выгнать, если тебе от этого легче станет. Но сам я не уйду. Не хочу. Я сказал, что люблю тебя, и я был абсолютно серьёзен. Я умею привязываться к людям так, что не отдерёшь. В общем, да, — тупо закончил он и поморщился, потому что к выводу так и не пришёл. — Ты, — прошептал Спок и сдался. Колени у него подогнулись, и он навалился на Джима всем своим весом. Джим потерял равновесие, и они завалились на пол. Колени протестующе завопили от дополнительного веса. Спок так крепко цеплялся ему в плечи, что там явно синяки останутся, так прижимался лицом к его лицу, что оставлял царапины от щетины. Они неловкой кучей лежали на полу; Спок дрожал, а Джим, как мог, обнимал его. И, раз уж Спок уже всё равно паникует, Джим решил выдать всё, что ему может не понравиться. — В целях полной откровенности, — пробормотал он, гладя его по спине и по волосам. — С Боунсом работает ещё один врач. Его зовут М’Бенга, он год учился на Вулкане. Но он не знает твоего имени и того, что ты наполовину человек, потому что это выдало бы твою личность так же легко. Ещё я разговаривал с однокурсницей насчёт вулканских ритуалов ухаживания. Она думает, ты какая-то вулканка, которой не повезло попасться мне на пути, и я решил охмурить тебя от нефиг делать. А Гейла уговорила меня прийти и признаться в своих чувствах. Она не знает всей истории, она просто думает, что ты стеснительный. — Он глубоко вздохнул. — И всё, кажется, я больше никому ничего про тебя не говорил. Клянусь, я уважаю твою частную жизнь. И не распускаю сплетни. Я только говорю о тебе с важными для меня людьми. Спок ничего не отвечал, только хватал ртом воздух и оставлял синяки на плечах. Он сильно дрожал и открывал рот, словно задыхался. Глаза его были крепко зажмурены. Джим всё ждал, когда же он блевать побежит, потому что именно в ванной они в итоге и оказываются обычно. — Потому что… уже… нечем, — просипел Спок. Джим не сразу сообразил, что это ответ на неозвученный вопрос, а он как-то незаметно просунул руку под майку и теперь гладит Спока по голой спине. Так как Спок вроде не возражал, он не стал убирать руку. Тело Спока волнами испускало жар. Джим поцеловал его в висок. — Сколько сегодня уже было? — А с… сколько я писем написал? — Пять. — Тогда это шестая. Рвота… прекратилась, кажется, после третьей. Джим почувствовал, как его собственный желудок поднимается куда-то к горлу. Было больно. — Мне очень жаль. — Он попытался спроецировать искренность, прижимая ладонь между лопаток. — Мне очень, очень жаль. Что из-за меня тебе так… Спок как-то невнятно возразил и снова вцепился в кадетскую форму — только теперь Джим понял, что так и не успел переодеться. — То, что стоит обладания, стоит и страдания, — прошептал он. У Джима сжалось сердце. — Вулканская пословица? — Разумеется, нет, — с намёком на возмущение возразил Спок, и Джим не удержался от улыбки. — Это цитата из романа Иоланды Тристан — мама её высоко ценит. Джим вздохнул и прижался лбом к его макушке. — Я люблю тебя. Я часто совершаю глупости и часто действую интуитивно, вместо того чтобы всё обдумать. Но это потому, что я люблю тебя и не знаю, что мне делать. — Это последнее вполне взаимно, — прохрипел Спок, так и лёжа на нём сонной кучей. — Тебе надо поспать. Даже представить не могу, как ты выжат после всего этого. Он почувствовал кивок и те неимоверные усилия, которые потребовались Споку, чтобы поднять голову. — Да, — выдохнул он, но не сделал попытки встать, а, кажется, пытался набраться храбрости попросить о помощи. Джим не стал его мучить. — Давай. — Он поднялся на ноги и протянул руку. — В кровать? — Да. Рука об руку они дошли до спальни. Сил Спока хватило только на то, чтобы откинуть одеяло и устало сесть. Он выглядел каким-то потерянным. Джим поцеловал его в лоб. — Прости. Спок кивнул и прижался головой к его груди. — Джим, — начал было он, но только устало покачал головой. Джим не понимал, как Спок может его любить, если он так регулярно причиняет ему боль. Он провёл рукой по растрёпанным волосам. — Да? Спок сжал челюсти, разжал, словно пытался что-то сказать. Неровно выдохнул, вцепился в Джимову форму. Прошептал ему в грудь что-то. — Я не услышал. Что ты сказал? — Останься, — выдавил Спок лишь чуть громче, чем в прошлый раз, но Джим понял. И, может поэтому он так влюбился: каждый раз, когда Джим делал ему больно, он отчаянно пытался сблизиться, попросить о чём-то, что стоило ему неимоверных усилий. Несмотря на всё его нетерпение, Спок делал всё возможное, чтобы дотянуться до него, и Джим не мог не откликнуться. — Конечно. — Он обнял дрожащее, обессиленное тело. — Конечно, останусь. Неловко было разуваться, не размыкая объятий, но Джим пытался. И залезать в постель в форме было не очень, ну что уж теперь. И непонятно было, куда деть конечности, чтобы не пихнуть локтем или коленом, но это ерунда. Потому что в итоге он заполучил полную охапку вулканской силы и тепла и лицо в дюйме от его собственного. И он, наверное, умрёт тут от теплового удара — в объятиях горячего тела, одетый, под одеялом, в жарко натопленной квартире. Но оно того стоило. Спок медленно засыпал; дыхание, которое Джим чувствовал у себя на лице, выравнивалось, а ладонь, сжимавшая форму, лежала расслабленно на бедре, почти собственнически. Да, решил Джим, засыпая. Спок точно стоит усилий.