Допредставлялась

С воспитательницами мы разобрались быстро. Легенда пошла как по маслу, и нам поверили. Повздыхали, побурчали, да и всё на этом. Ну, ещё сказали быть аккуратнее в следующий раз, а то мало ли. Дверь за нянечками закрылась, и я устало выдохнула: два дня подряд фонтанировать магическими выбросами было тяжело — я же не Том с его прорвой силы. — Ты как? Том смотрел на меня с беспокойством, слегка поджав губы. В глазах застыло выражение вины и лёгкое недоумение, словно он не понимает, как реагировать на происходящее. Я снова тяжело вздохнула. — Устала. Говорить не хотелось. Хотелось спать. И немного поесть, хотя, казалось бы, только час назад ели. Кровать манила к себе, и я легла, свернувшись клубочком. Том тихо подошёл, замялся на секунду и сел рядом. Я удивлённо приподняла бровь. Том хмуро глянул в ответ. — Погладишь меня по волосам? Теперь брови Тома удивленно поползли вверх. Я усмехнулась и скорчила милую просительную рожицу. Риддл медленно кивнул, уселся поудобнее и ожидающе уставился на меня. Пришлось менять позу и ползти к его коленкам, чтобы ему было комфортнее меня гладить. Первое движение рукой по волосам сквозило неуверенностью, второе — неловкостью. Дальше пошло увереннее, и Том перестал так сильно стесняться. Глаза начали слипаться, и я медленно провалилась в сон. *** Такое обилие событий за два дня сбивало Тома с толка. Появление ещё одного мага в приюте, которая впоследствии стала его сестрой, информация, что он такой не один, и где-то существуют целые школы чародейства и волшебства… Знание, что отец жалкий маггл, который кинул его беременную мать. Всё это требовало тщательного обдумывания, но вчера ночью слишком сильно хотелось спать, чтобы разобрать ситуацию по полочкам. Сестра слегка завозилась, рвано вздохнула и вновь затихла. Как же вообще так вышло, что он согласился стать её братом? Обычно Том не доверял людям. Тем более так быстро, но Эмми… Эмми была такой открытой и искренней в своих словах. Том соврёт, если скажет, что её слова вначале не вызвали всплеска ярости. Было дело. Одна мысль о том, что кто-то посчитает его достойным жалости, раздражала до трясущихся рук. Том нервно сжал кулаки. Послышался тихий стон Эмми — он всё ещё гладил её по волосам и, видимо, больно дёрнул пару локонов. Том расслабился, легонько помассировав место, откуда тянулись светлые пряди. Причинять боль сестре не хотелось. Когда Эмми пришла к нему в комнату ночью, вся трясущаяся, впускать её не хотелось, но что-то внутри шептало, что это будет правильное решение. А интуиции своей Том привык доверять. Слова Эмми о семье отозвались глухой болью внутри. Том старался не врать себе хотя бы в этом: иметь человека, которому можно безоговорочно доверять, было бы как минимум полезно. Как максимум приятно. Когда она уверенно начала рассказывать о своём предложении, Том был немного очарован её мечтой. То, как она хотела иметь его в качестве брата крайне смущало, и пусть Том шипел на нее не хуже змеи, где-то глубоко внутри знал, что согласится. Вывести Эмми на эмоции оказалось плёвым делом — два слова, и она вспыхивает, как спичка. Горит в своей ярости немного, а потом берёт себя в руки и отвечает тем же. Том тихо хмыкает себе под нос. Говорить про отца было запрещённым приёмом, и теперь уже им пытаются манипулировать. Что ж, узнать про отца хотелось, и он идёт на уступки. Спрашивает про условия, стараясь держать лицо и не дать понять, что он почти на всё согласен. Эмми ляпает про клятву, и у Тома всё застывает под рёбрами. Страх сворачивается маленькой змейкой где-то в желудке, кусает внутренности, пускает яд внутривенно. Он даже к обещаниям относится настороженно, нутром чуя, что не стоит разбрасываться словами. Клятва на крови и магии звучит как приговор. Обычно жизнь после такого делится на «до» и «после». Тому страшно, но вселенная шепчет на ухо, вторит интуиции, велит соглашаться. Словно то, что происходит — воля этого мира. Том прекрасно слышит, ощущает кожей движение шестерёнок судьбы, чувствует этот груз будущего решения, что могильной плитой давит к полу. Тому нечем дышать, он чувствует, как воздух сгущается, тяжелеет, оседает пылью на внутренней поверхности лёгких. На его лице не отражается ничего, и он задаёт вопрос: зачем ей всё это, и почему именно он. Ответ слышится только на один из них. Том словно бродит в темноте, тычется в стены, как слепой котёнок, которого путеводной нитью ведут лишь подвывания судьбы. Глаза Эмми сияют надеждой. Они как маяк. И Том идёт на свет, веря кому-то настолько сильно в первый раз. Магия во время клятвы искрит во все стороны, и Том, кажется, слышит чей-то смех. Глаза начинают слезиться, а руки дрожать от напряжения, но на душе — полный штиль. Том ощущает всепоглощающее спокойствие и впервые в жизни верит в счастливое будущее. Светопредставление вокруг них наконец заканчивается, и Эмми облегчённо улыбается, смущённо называет его братом и быстро сбегает. Том желает ей спокойной ночи в ответ и тоже называет сестрой. Эмми вспыхивает незамутнённым счастьем. Том чувствует, как оковы судьбы медленно рассыпаются прахом на его запястьях. Том чувствует пьянящую свободу. Утром в столовой её нет. Том понимает, что сестра, скорее всего, проспала. Мысль вызывает лёгкую улыбку без всякого раздражения, как будто она делает так всю жизнь. Эмми влетает в дверь на всех парах, когда Том уже поел. Она быстро забирает свою порцию и шарит глазами по помещению в его поисках. Том подкрадывается со спины и аккуратно спрашивает, кого она ищет. Эмми вздрагивает и поворачивается с испуганным лицом. В её глазах мелькает узнавание, и Том ехидно улыбается в ответ. Желание поесть вместе вызывает вопросы, которые Том не стесняется озвучить. На это он получает лишь закатывание глаз. А потом Эмми тянет его за рубашку. Том застывает. Его редко трогают: дети потому, что боятся, а воспитатели не видят смысла. Эмми треплет его по волосам и слегка задевает щёку, а после опускает руку. Тому хочется продлить этот контакт, хочется почувствовать это семейное тепло подольше. Он, словно зачарованный, тянется за рукой. Эмми удивлённо моргает, и Том за секунду приходит в себя, снова притворяясь холодной и неприступной глыбой льда. Они обсуждают изменения во внешности, и от их схожести на сердце радостно. Тому действительно хочется, чтобы по ним было видно, что у них общая кровь. В комнате Эмми начинает вводную лекцию, рассказывая про особенности своего дара. Том чувствует себя слегка обманутым, но быстро успокаивается. В конце концов, лёгкий флёр судьбы он всегда чувствует где-то на подкорке сознания. Не ему об этом говорить. Скептицизм не исчезает полностью, но становится гораздо менее сильным. А потом Эмми говорит про его отца, и боль рассекает сердце. Гнев, из-за того, что его бросили, застилает глаза. В груди пышет жаром, и Том не хочет верить Эмми. Магия реагирует на разрушительное желание владельца и начинает бесноваться: кружит предметы по комнате, подчиняет себе окружающих, давит весом неподъёмных гор. Том тонет в этой ярости, захлёбывается сам, и тянет Эмми за собой. Она шепчет, что он сейчас её убьёт. Том смотрит ей прямо в глаза, пытаясь передать весь свой безумный хоровод мыслей одним этим взглядом. Из глаз напротив исчезает всякая осмысленность, и Тому до ужаса страшно, что он сломал её. Магия Эмми золотая и мягкая, не чета его агрессивной холодной стуже. Том на секунду теряет связь с реальностью, а когда приходит в себя, слышит, что Эмми зовёт его проснуться, говорит что-то про беспорядок и воспитателей. Мозг пронзает осознанием, что Эмми сейчас чуть не умерла, и судорожный шёпот срывается быстрее, чем он успевает подумать. От воспитателей они отмазываются легко, а после Эмми устало просит его, человека который чуть её не убил, погладить свои волосы. Конечно, Том соглашается. Эмми доверчиво жмётся, смешно тыкается носом ему в живот, а после и вовсе засыпает. Счастье мягким коконом обволакивает Тома, и он про себя думает, что если его сестру кто-то обидит, он убьёт этого человека. Чего бы ему это ни стоило.