Per aspera ad astra

Позади змеилась зеленеющая прогалина, лентой возвышающаяся к острым горным утёсам. Вечерняя звезда мягко сияла на небе, одинокая и бледно-белая, расцветающая вверху. Лишь мириады кротких созвездий скрашивали её глубокое сиротство. Они рассыпались по горизонту, как крупицы животрепещущей энергии, манящие, и одновременно с этим далёкие в величественном мраке. ㅤОбширным и диким представал мир с вершины хребтов Элоотопа. Холодный воздух у поросшего склона пробирался в лёгкие, обжигал горло и щипал колючими иголками щеки. Он ещё мал, ещё не осознает до конца, насколько его затягивает этот космический блеск. Иные миры, на которые можно взглянуть лишь издали, мимолётно убедившись в том, что они существуют. Золотистые волосы треплются по ветру, непослушно лезут в глаза — Килби! — Разносится позади голос, и названный чудом успевает обернуться, лишь чтобы увидеть в секунду алое нечто, несущееся на него со стремительностью хищника. — Шиномоне! — Раздается его возглас спустя несколько секунд синхронизации с действительностью. — Что-то случилось? — Проговаривает он сконфуженно, крепко сжатый любящими сестринскими объятиями. — Да! — Заявляет сестра, нехотя отпуская его. — Матушка попросила тебя привести! Там такое... — Драконица лукаво улыбается, быстро прячет руки за спину, ведёт плечом, а после начинает стремительно шагать в противоположную сторону чуть ли не бегом. Килби, не долго думая, устремляется за ней. Сбегать по лесистой круче было неудобно — но, дождавшись полога, он догнал её. — А ты мне не расскажешь сразу, сестрица? — Он отчетливо улавливает витающую в воздухе радость, но всё равно считает нужным спросить. Знает ведь, что Шиномоне это нравится. А ещё знает, что маленькая проказница всё равно ему не скажет, довольно вильнув коротким хвостом в сторону. — Нет. Даже не проси. Ты сам должен увидеть! ㅤМальчишка приподнимает одну бровь, а после переглядывается с сестрой, на что та лишь машет головой, мол, сейчас я приведу тебя, и ты сразу всё поймешь! А пока строй теории. Килби склонен сестрице верить. Его сестрица самая прекрасная. Если она говорит, что там что-то интересное, значит там и вправду что-то прелюбопытное, что они ещё ни разу не видели. ㅤИдут они совсем недолго, минуя дикую рощу. Она маленькая, коротенькая, и они быстро настигают силуэта их матери, скрытой за деревьями. Она стоит, повернувшись к ним силуэтом, склонившись над чем-то малым. Шиномоне подмигивает брату, улыбается, берёт его за руку и подводит ближе. ㅤМеж волос Богини, где раньше было одно из странных яиц — она говорила им, что они появились из такого же, — сейчас лежали двое... — Это... — Килби удивлённо отпускает сестринскую ладошку, и аккуратно подходит ближе, невольно вытягиваясь на носочках. Богиня нежно поглаживает двух совсем-совсем юных близнецов. Мирно спящие, они выглядели такими беззащитными и хрупкими, что у Килби невольно проскользнула мысль — неужели они с Шиномоне и вправду были когда-то такими же маленькими? Эта идея и вовсе не укладывалась у него в голове. Килби поворачивает голову к матери, глядит выжидательно, а она лишь улыбается, кивает своему старшему ребёнку, и он подходит ближе, пусть всё ещё держась со смутной опаской. Касается аккуратно, лишь кончиком пальца, будто боится, что младенцы перед ним раскрошатся от одного неправильного прикосновения. — Не бойся, Килби. — Слышится тихий голос их матери, Богини, эхоподобный и ласковый. И после страх и вправду отходит на второй план, скрывается где-то позади, уступая другому чувству. — Это ваши младшие братья. — Эти слова заставляют сердце юного элиатропа нервно биться. Ощущения, которым он ещё не знал названия, медленно, прибойными волнами, захлёстывают его. ㅤㅤРуками он тянется к одному из детей, и матушка любезно ему подсказывает: — Его зовут Глип, дитя Элиатроп. Килби осторожно берёт его на руки, чуть покачивает. И разглядывая, сразу замечает, что глаза у ребёнка тёмные-тёмные, большие, совсем на их с Шиномоне не похожие. Блики в них похожи на крохотные созвездия, а коротенькие волосы схожи цветом с корой огромных деревьев, что они с сестрой видели далеко-далеко отсюда. Искренний восторг витает вокруг Шиномоне, безошибочно читается в движениях, мечтательном выражении лица и живо сверкающих глазах. Она уже держит на руках маленького ворочающегося дракончика, гладит его осторожно и ласково, лишь слегка касаясь краем ладошки. Радость густо наполняет тело, ползёт к лицу и навязчиво дёргает за уголки губ, заставляя улыбаться. Он ощущает всё тоже, что и близнец, их связь крепче любых звёзд. Если счастлива Шиномоне, должно быть, и у него всё хорошо. — Смотри, Килби, — Поворачивается она к нему на носочках, держа в руках малыша с терракотовой спинкой. — Он чем-то похож на меня! — И братец поворачивается, как-то странно уставившись сначала на большие глазищи дракончика и необычного вида рожки, а после на сестру. ㅤСомнение его отразилось на лице весьма явно. — А это Драконье дитя зовут Бальтазар. — Матушка склоняется к ним. — Как вам их имена? — Голос её шепчет, проходится по телу, как тысячи солнечных лучей, и греет внутренности. — Мне очень нравятся. — Комментирует Килби, наконец отрываясь от Бальтазара, и с удивлением ощущая то, как Глип ловит его палец. Захват у малыша, конечно, слабый — а у Килби иной раз получалось и из стальной хватки лап Шиномоне выкрутится — но пытаться убрать руку он и не смеет. Хрупкость, жизнь, что он держал в своих руках — всё это вызывало в нём детский душевный трепет, неизведанный, но желанный. Несколько смущенный и озадаченный, он отводит взгляд. И подле Богини замечает ещё несколько переливающихся яйцевидных объектов. Скорлупа их пусть и толста, но полу-прозрачна. Нутром он ощущает к ним необычную тягу — вроде и похожую на их с Шиномоне, но иную. — А из них тоже появятся наши братья? — Спрашивает Шиномоне беззастенчиво, мгновенно уловив душевные колебания близнеца и обратив взгляд туда же, куда и он. — Мам, а ты скажешь нам, как их зовут? Мягкий полумрак тонкой плёнкой ложился на дофусы. Эбонит блестел в свете вечерней звезды, бирюза отливала хрустальной водой, охра — чистым, твердеющим янтарём, а изумруд сходился с травой и древесными лепестками, пуская в сердце память о приключениях. — Всему своё время, дети. Всему своё время. — Она аккуратно подбирает четыре оставшихся дофуса. — Скоро вы и сами узнаете, — Слова журчат, текут медлительной речкой, — вам не стоит так торопиться. Но для детей даже считанные месяцы были сроком вечности подобным, что уж говорить о нескончаемых летах. Время для них то ускоряется, и бежит, не останавливаясь, до самого края горизонта, вдохновляясь мечтой, сиюминутным желанием или глубоко засевшей идеей, то обращается в медленно ползущий по небу полумесяц, лениво скрывающийся из виду. — Смотри, Глип, — Драконица указывает на блестящие, яркие точки в небесах. Светящиеся, разной формы и размера, они усыпали тёмное полотно, сливаясь в неизвестные фигуры, созвездия. — То, что ты видишь, называется звёздами. — Она аккуратно подбирает миниатюрного мальчишку на руки, и пальцами указывает на самое большое, что есть сейчас там, далеко наверху. — А это вечерняя звезда. — Красивая, — Протягивает Глип, — А почему она называется так? — Она приходит из-за горизонта, принося с собой мрак и тьму ночи, а вместе с ними — спокойствие. — Она аккуратно поправляет чужую элиатропскую шапку. — А та, что освещает нам путь днём, называется утренняя. — Она на миг задумывается, а после нарочито оглядывается, чуть сильнее наклоняясь к Глипу. — Хочешь, расскажу кое-что? ㅤГлип заинтересованно обернулся к сестре, мгновенно отвлекшись от пейзажа над их головами. — Конечно хочу, — Кивает он. — Мне нравится, когда ты рассказываешь. — Шиномоне с братцом Килби дали им такое имя. ㅤПятилетний ребёнок удивлённо поднимает брови, и после недолгих раздумий поспешно заявляет: — А я тоже хочу что-то назвать! — Он осёкся на последнем слове, будто ощутив, что слишком явно выдал свою заинтересованность, но среагировать и поправить себя не успел. Алая драконица, будто такого и ждала, мгновенно ему ответила: — И ты тоже назовёшь. — Она касается пальцем его носа, вызывая секундное недовольство, — Ведь Шиномоне с Килби уже подготовили для вас кое-что. В этот момент, из-за кустарниковой рощи, показывается знакомое светлое лицо, белая шапка, а после, летящий рядом, слегка нескладный дракончик. Несмотря на свои маленькие крылышки, он махал ими с таким упорством, будто пытался кого-то сдуть. Правда решимости его обычно надолго не хватало — больше он предпочитал ездить на руках кого-то из старших. Сейчас же Бальтазар, на удивление, ускорился, быстро нашарив взглядом своего близнеца. Глип поспешно заворочался в руках Шиномоне, выбираясь и ступая ногами в высокую траву. Выглядел он больно важным после новости сестры о том, что и им будет дарована такая ценная возможность. И только он приготовился сообщить близнецу эту невероятную новость, заговорил... как осознал, что они с Бальтазаром заговорили одновременно, синхронно перебивая друг друга. — Эй, так вы заранее хотели так сделать? — Возмутился Глип под непонимающий взгляд близнеца. — Что они хотели сделать? — Спрашивает недоумевающий Бальтазар. — Сказать нам одновременно, что дадут назвать что-то! — Последнюю фразу они вновь проговорили одновременно, и также синхронно обернулись на заговорщически улыбающихся брата с сестрой. — Глип, — Проговаривает Килби, упирая руки в бока, — Ты очень смышлёный. — Ещё бы. — Нарочито фыркнул названный. ㅤКилби с Шиномоне переглянулись. В воздухе повисла короткая пауза. Элиатроп, поправляя подолы одеяния, мягко опустился на траву. — Когда мы только появились на свет, — Начал Килби, — То очень многие вещи не имели своих названий. — ладонью он обвёл окружающее их пространство, — Матушка дала нам часть своих знаний о Кросмозе, но не смогла поведать о том, что находится здесь. ㅤШиномоне продолжила: — И когда мы с братом были в вашем возрасте, мы дали наше первое имя. Над рукой Килби заискрились голубые завихрения портала, и из них неожиданно выпал цветок. Красочный, большой, алеющий на кончиках, уходящий градиентом в белый цвет с золотисто-русой сердцевинкой. — Это был цветок, который мы назвали, объединив свои имена. — Килби аккуратно приподнял его, чтобы младшие могли лучше рассмотреть его. — Шикия. — Потому что он похож на нас братом. — Шиномоне улыбнулась, мельком взглянула на Килби, и неожиданно сделала шажок в сторону, будто открывая нечто, спрятанное у неё за спиной. — И мы нашли похожие для вас. — Она обернулась на небольшую поляну. — Красивые, не правда ли? Глип и Бальтазар, до этого заворожённо глядящие на цветок в руке Килби, оба взглянули на поле, сначала неуверенно, но после короткой переглядки, они зашагали туда, словно ощущая на своих плечах невероятный груз ответственности. Поляна была устлана до этого невиданными растениями — они привлекали своей необычной красотой. Оконтовка их нескольких лепестков была светло-зелёной и неровной, уходила после в глубокий коричнево-терракотовый с ярким багровым ядром. Близнецы айвориевого дофуса сошлись во мнениях практически единогласно: — Балипии! — Сказали они с невероятной серьёзностью. Ну, серьёзность-то по большей части принадлежала брату-элиатропу, Бальтазар скорее просто заражался его поведением и важно кивал головой. ㅤЧиби и Гругалорагран, — Килби сильно удивился такому интересному выбору имён, — вылупились спустя ещё полгода. Старшие перворождённые никогда ещё не видели такого счастливого выражения лица у пятилетнего — почти шестилетнего, напоминал Глип, — элиатропа. Смотрел на маленькие комочки в руках матери он так трепетно, что Килби невольно вспомнил самого себя, и сам заулыбался, спеша подойти к младенцам и младшим братьям. Учить близнецам айвориевого дофуса нравилось почти также, как учиться. Пытались передать знания они с завидной резвостью, только успевай одёргивать, что Чиби, вообще-то, ещё и двух лет нет, он говорит-то с трудом. Рано ему ещё усваивать такой обильный поток сознания. И если Чиби ребёнком был спокойным, Гругал как только научился летать стал настоящей катастрофой — как только ему что-то не нравилось, палил он всё вокруг безжалостно и беспощадно, не испытывая после никаких мук совести. А нравилось ему мало что, кроме собственного близнеца, конечно, и их матери. Они наверное были единственными, кого чёрный дракон ещё ни разу не подпалил. ㅤВ струящихся прядях матери он лежал так спокойно и естественно, будто по-другому и быть не могло. Нежился, ощущая, как мимо бежит живительная энергия, расслаблялся и прикрывал большие глаза, позволяя на долгий миг предаться манящей обители детских снов. Правда, ко всеобщему благу, годам к четырём Гругал стал не настолько скорым на расправу, как в раннем детстве. Уже больше он предпочитал хвостиком везде ходить за близнецом, чем занимать себя попытками поджарить Глипа. Он, конечно, иной раз пытался и до Килби достать, но неизбежно сталкивался с тем, что старший брат был слишком вёртким и уже умел пользоваться порталами. Один раз Гругал, по неосторожности, дыхнул огнём прямо в портал. И пламя хлынуло прямо ему в спину! Возмущению дракончика не было предела, и он тогда разозлился пуще прежнего, но впредь стал несколько аккуратнее. К Шиномоне он тоже лез, но уже не из желания сделать живое жаркое, а из праздного любопытства. Она ведь тоже дракон! Ещё и большой! Не слишком большой, конечно, но больше него и Бальтазара. И маленький Гругал на диво здраво рассудил — если больше, значит и пламя у неё сильнее. Иной раз он всё таки пытался соревноваться с ней, но из раза в раз проигрывал. И когда Гругал, Бальтазар и Шиномоне по удивительному стечению обстоятельств разом оказались вместе, Чиби с Глипом переглянулись. ㅤОдному пять лет, другому — десять, но они на удивление хорошо понимали друг друга. — Ну что, пойдём? — Спрашивает Глип серьёзно, уперёв руки в бока. Чиби задумчиво покосился через плечо. — А они правда будут так заняты? — Спросил он отрешённо, с некоторым сомнением покосившись в сторону, — Гругал расстраивается, когда я ухожу без него. — Он ведь с Шиномоне и Бальтазаром. Будут учиться пускать свои колечки из дыма. — Глип пожал плечами, — Гругалу ведь нравится алое пламя сестры. — Нравится, — Согласно кивает Чиби. — Ну вот. Они пускают огонь и летают. — Говорит Глип, важно вздёрнув подбородок и скрестив руки на груди, — А мы что? — Ты тоже хочешь дышать огнём? — Удивлённо спрашивает близнец эбонитового дофуса, на что старший брат удивлённо ведёт плечом и даже слегка ссутуливается, быстро теряя нагнанную важность. — Нет конечно, я о другом! — Восклицает он, а потом резко сбавляет тон, — Хотя и это было бы любопытно. Я о порталах. Синих. Как у братца Килби. Глаза Чиби наполнились долгожданными искорками интереса и любопытства, давая старшему Элиатропу сигнал продолжать. — Ты же хочешь научиться таким же? — Довольно спрашивает Глип. — Конечно хочу! — Воодушевился Чиби, — Но мы же слишком маленькие для этого... — Проговорил он после небольшой паузы, явно задумавшись. — Смотри, — Усмехнулся Глип, вытягивая руку вперёд. На его тонкой ладони заискрилась бирюза, обдала запястья тусклым светом, вырисовывая рядом небольшую окружность. Побежали по воздуху витиеватые линии, закружились в узорах, но всё же быстро потухли, не успев сформироваться в портал. Но, несмотря на неудачу, Глип казался самым воодушевлённым элиатропом на свете. Даром, что их сейчас всего трое. Чиби на небольшое представление глядел завороженно и во всё глаза. До этого он видел лишь порталы братца, и, очень-очень редко, матери. — Вау, — Лепечет он, — А скоро я смогу также? — Вот для этого, — Склонился к нему старший, — Мы сейчас пойдем искать Килби. Попросим его научить нас. Я уверен, он многое об этом знает, раз сам уже умеет. Видел, какие он большие порталы создавать может? Больше, чем мы! — А где он сейчас? — Сегодня утром я видел его у пущи. — Глип задумчиво огляделся, мысленно формируя предполагаемый маршрут. Чиби последовал примеру брата и тоже осмотрелся. — Шиномоне, когда пришла, говорила что Килби там. — Сказал он несколько запоздало. — Тогда точно пойдём туда, — Заявляет Глип, и, дожидаясь незамысловатой реакции младшего, начинает шагать в сторону знакомой им прогалины. Они обходили широкие корни гигантских деревьев, петляли меж крон, перепрыгивая через высокие брёвна. ㅤПо краям знакомой поляны возвышались удивительные, переплетённые между собой деревья с витиеватым узором плодородных лоз. Больше нигде юный элиатроп таких не видел. От этого места веяло чем-то, наполняющим лёгкие лучше воздуха, тёплым, заманчивым и желанным. Тяжесть дней здесь бесследно угасала, уступая место бодрости. Сейчас здесь росли лишь два вида цветов, но как-то раз Шиномоне словом обмолвилась перед самыми младшими детьми, что скоро там появятся ещё одни. Интересно, что она имела ввиду? Насчет этой интересной загадки даже Глип им ничего не сказал, лишь состроив довольную и несколько загадочную физиономию. Гругал, очевидно, таких эксцессов не оценил, и, только ощутив расстроенность своего близнеца-элиатропа, мгновенно пошёл в действие и подпалил подол чужой рубахи. Благо, Шиномоне тогда рядом оказалась очень вовремя, чтобы пресечь начинающуюся сцену вульгарного мордобития. ㅤСейчас же старший из перворождённых сидел на траве, разглядывая переливающуюся поверхность трёх оставшихся дофусов. Внутри них обтекали силуэты, с первого взгляда такие похожие друг на друга, но при этом, он чувствует — совершенно разные. И Килби соврал бы, сказав, что его не терзает любопытство. Все они были совершенно непохожими друг на друга, но при этом никого из них не покидало смутное ощущение, что связаны они гораздо крепче уз физических. Загадкой для всех оставалось то, какое яйцо вылупится следующим, и, что самое главное — когда. ㅤСколько прошло с момента создания этих странных оболочек, ему узнать от матери не довелось. Может, она и сама не знала — ведь зачем Богам считать время? Возможно, они вылупились сразу же, а может, прозябали там не одну сотню лет, прежде чем явить себя миру. Именно поэтому Килби пытался подсчитать срок исходя из того, когда на свет появлялись они. Из первого, алого дофуса, вышли старшие дети Богини — Элиатроп Килби и его сестра Дракон, Шиномоне. Спустя долгий десяток лет — наконец вылупился второй, айвориевый дофус. Глип и Бальтазар были его близнецами. Но третий, эбонитовый дофус, нарушал теорию о десяти годах, породив на свет дракона и элиатропа спустя всего пять лет. Время уменьшилось вдвое — с чем это связано? Если бы оно каждый раз шло на убывание, то следующая пара уже давно должна была явить себя миру, сбрасывая с себя оковы толстой скорлупы. Загадка внутри головоломки, обёрнутая в тайну за семью печатями. Глип, вылезая из-под древесного мрака на свет, на мгновение замер. Он ощутил что-то необычное — но наваждение унесло ветром столь же быстро, сколь оно и появилось в сердце. И элиатроп приветственно махнул брату рукой, подходя, привлекая к себе и Чиби внимание. Килби ещё раз окинул дофусы пытливым взглядом, обернулся на братьев, а после удивлённо спросил: — А где же Бальтазар и Гругал? — Был задан им первый и самый логичный вопрос. Если близнецов айвориевого дофуса он порой видел порознь, то эбонитовые совершенно не расставались с самого младенчества. Чёрный дракон после одного такого случая рвал и метал ещё несколько дней, и после таких сцен никто больше разделять их не решался, — себе дороже будет. — Они сейчас занимаются с Шиномоне, — Поспешил осведомить его Глип. — Учатся пускать колечки из дыма. — Процитировал Чиби, держась за край рубахи брата. — Вот как, — Килби ещё раз скосил взгляд на дофусы, стараясь скрыть едва ощутимое беспокойство, а после выпрямился, небрежным движением руки поправляя шапку. — Решили отвлечь братьев, а сами убежали? Не забывайте, что драконья ревность страшна. — Он взглянул на Чиби, — Особенно у Гругала. ㅤНо быстрее, чем Чиби успел придумать ответ, встрял нарочито фыркающий Глип, очевидно, и затеявший всё это: — Им интересно с Шиномоне. Они ведь учатся у неё. У Бальтазара пока, конечно, не очень хорошо получается, но он всё равно рад учиться. — Элиатроп скрестил руки на груди, — А Гругалу нужно ведь девать куда-то свой бесконечный поток энергии! — Последним словам он придал наиболее ощутимую окраску возмущения. Именно Глип и Бальтазар становились основными жертвами ныне младшего из драконов. — Поэтому, — Подытожил он, окинув взглядом всех присутствующих, — Мы хотим, чтобы ты научил нас пользоваться вакфу. — Заявил Глип с завидной серьёзностью, прикрыв глаза. ㅤНо пауза оказывается чересчур долгой. Глип приоткрывает сначала один глаз, потом второй, но на лице старшего брата ничего кроме улыбки не замечает. — Ну, — Начинает он, оглядывает он сначала Глипа, — Если вы так этого желаете, — После переводит его на Чиби, — То я научу тому, что знаю сам. Его ладони опускаются на чужие шапки. ㅤㅤㅤШиномоне, мягко вплетающая цвет в русые волосы. — Вы успокоитесь или нет, маленькие шушу? Вам уже давно пора ложиться спать. Сестрица Шиномоне и так дала вам лишний час порезвиться. — Юго с Адамаем всегда были такие. — Но сестра, мы не хотим спать! — Заявили хором дети. — Не проказничайте. — Улыбается драконица, склоняется к ним, мягко целуя в лоб. — Завтра закончите свои игры. Она выходит из комнаты, проводит ладонью по стене, и тихо прикрывает за собой дверь. Килби стоит, облокотившись о стену. — Ну что, уснули? — Спрашивает он. Шиномоне в ответ ему кивает. — После игр с Чиби и Гругалом они обычно приходят убитые, а сейчас... — Протягивает она многозначительно. — К слову, где они? Я их не видел с самого вечера. Откуда ни возьмись кислое предчувствие плохого конца. Ещё и снег застилает собой взор, мешает сосредоточиться, раздражает, как летающее вокруг комарьё. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤТреск. Сказка медленно разваливается на куски. ㅤДикий мороз окутал всё трепещущее тело своими мёрзлыми объятиями. Пальцы рук от холода онемели. Кровь пачкает белоснежное полотно зимнего леса. Чиби вздыхает, а на выдохе больше не возникает пар. Они вернулись, лишь на час опережая рассвет. ㅤЕго, Килби, ладони, перепачканы багровыми пятнами. Рукава высоко задраны. — Я не знаю, сможет ли он. Кто-то обязан озвучивать неприятную правду. И это вовсе не значит, что в голове не бьётся бесконечным ритмичным пульсом бессвязный поток злобы на самого себя, скорби и сожалений. ㅤДревесина красноречиво ломается под пальцами Гругала. Иного и ожидать не стоило. — Не знаешь, сможет ли он?! — Злость, замешанная с драконьим огнём, — Чиби всё сможет! А в груди всё та же мерзкая и страшная бомба с часовым механизмом: тик-так, тик-так. И ведь оглянись на любого: у каждого такая же, не у тебя одного. Но прежде, чем Килби решился раскрыть рот, слова Гругала вновь выбили из его лёгких воздух: — Просто ты, — указывает чёрный дракон пальцем, — Стараешься недостаточно! — Кричит он, почти срываясь на хрип. Килби невольно чувствовал себя пристыженным — во всех смыслах новое чувство заскреблось где-то в горле, вынуждая молча пялиться на своего укорителя, пока взгляд стремительно стекленел. Оказывается, быть на месте обвиняемого неприятно, вот так открытие: за все свои года Килби множество раз отчитывал младших братьев и сестёр, упрекал их, пусть несерьёзно, читал нотации, слушал их сбивчивые извинения и обещания, мягко прощал за маленькие шалости, но ни разу не оказывался на месте провинившегося. Этого от него хотел дракон? Раскаяния в том, что не может помочь? Извинений за то, в чем он не виноват, не был и никогда не будет? Не на того напал. Килби давно уже не ребёнок. Его самообладание трещало по швам. Трескалось, как хрупкое стекло. Они пытаются обвинить его в последствиях своих детских игр? Невнимательности? Думают, если он самый старший, то должен быть всеведущим, всезнающим и всепрощающим? И в следующий миг его терпение порвалось, как струна, и ударило по вискам яростью. В кровь словно впрыснули яд, медленно растекающийся по венам. Килби не знает, что после этих событий Гругалорагран обещает завязать себе язык в узелок и больше никогда его не развязывать. А Шиномоне быстро понимает пластику хищника перед атакой, затаённую собранность живого существа в тот момент, когда пагубное намерение перерастает в действие. И вовремя хватает брата под руку, предотвращая то, что ещё не успело начаться. Шепчет ему что-то успокаивающее, словно боясь, что тот начнет вырываться. Сейчас вовсе не время для громких нотаций и возмущения, она знает. Во всех плещется страх потери. А элиатроп и не пытается что-то предпринять. Добровольно позволяет увести себя в другую комнату, даже не предпринимая попыток что-то возразить. Лишь окидывая напоследок Гругала острым взглядом. И последний от такого замирает каменным изваянием. И нет ничего хуже понурого ожидания. Мысли, что ничего от тебя не зависит. Беспомощного шатания из угла в угол в поисках ответа, решения, мысли, идеи, чего угодно, что может хоть как-то помочь. ㅤБальтазар смотрит на Килби с сожалением. Открывает рот: пусть лучше закроет, и без него тошно. Потому что на исходе второго дня любое слово вызывает нервный тик, взгляд — сиюминутное раздражение, а от мыслей хочется и вовсе раз и навсегда избавиться и притвориться ничего не смыслящей болванкой. — Он пришёл в себя. И в один миг сразу так легко становится. Словно тугой узел внутри одномоментно развязался. Будто надвигающееся цунами неожиданно ушло под воду. ㅤНо куски верёвки всё равно остаются внутри, как не до конца затянувшийся шрам. Поэтому когда кто-то заходит в комнату, Килби едва удерживает себя от смехотворного желания спрятаться под одеялом, как маленький мальчик в грозу. ㅤХочется притвориться вещью, ветошью, мертвым, предметом интерьера, кем-то другим, кем угодно, кроме самого себя. Сказать — простите, пожалуйста, вы ошиблись комнатой, тут никто не живёт, никого нет дома и вовек не будет, приходите как-нибудь потом, желательно — никогда. ㅤㅤПотому что он всё никак не мог смыть прогорклое послевкусие смерти на своем языке. ㅤТы, без всякого сомнения, прав, старший брат. Но пойми, увы, — не правда нужна была ему. Память для всех нас — лишь зеркало ушедшей жизни, покрытое толстым слоем пыли, сколов и чёрных пятен. Для вас же с сестрой, прошлое вечно продолжается, и похоже оно скорее на явь, чем на сон. А остальные вспоминают о том, что ушло, и память их подёрнута липким туманом забвения, который вам неведом. Прости нашего брата. Ты знаешь, он всегда отличался взрывным нравом. И Килби вновь понимает: кто-то должен озвучивать неприятную правду. И этот шрам внутри с каждым годом только больше становится. Когда первыми уходят самые младшие из ныне живущих, давая по остальным трещину, другие забудут. В следующих воплощениях — не изменятся, не станут на этом зацикливаться, не вспомнят, даже если захотят. ㅤИ когда мир медленно становится серым, сливаясь в одно большое нечто, когда сам того не замечая отстраняется от всех остальных, он начинает кое-что понимать. Ему придётся начать всё с самого начала, развернуть мир, как чистый лист. Пусть и придётся на время закопаться поглубже. Перестать быть. Он потерпит. ㅤТы собирался показать своё лицо самым близким, самым доверенным людям, семье, с которой ты связан с самого создания вашего мира, но не осмелился. Побоялся, даже зная, что после смерти они всё забудут. Может, из-за этого ты и побоялся? И после маска к тебе приросла, скрепив чувства и далёкое прошлое огромным знаком вопроса для остальных, через который было не пробраться. А после своего самого гнусного преступления ему ещё долго мерещилось, как призрачные холодные пальцы блуждают под его черепом, кожей, касаются мыслей, выдёргивают их, и отдают морозом по коже, заставляя вздрагивать от каждого шороха, бояться быть пойманным и раскрытым раньше времени. ㅤТишина окутывает, медленно забирается в лёгкие, разрушает изнутри, глодает внутренности. В этом кривом белоснежном зазеркалье накатывает запоздалая тоска по компании, по семье, по кому-то неназванному. Алое свечение дофуса в одном бесконечном, огромном, пустующем ничего. ㅤㅤБрат мой, прошу: оглянись. И он оглядывается. ㅤКилби снисходительно ухмыляется. Ведь всё равно не видит за своей спиной ничего, кроме стены из бесконечных упрёков. Злобы, скуки, ненависти. Непонимания. К чему этот фарс, сестра? Они сделали для нас гораздо больше плохого, чем хорошего. Мы с тобой ничего не забываем, братец, и память для нас — как живое зеркало. Но пойми — ты перестал вспоминать. Растратил наш дар, пусть схожий больше с проклятием, на бесконечную ненависть, в которой утратил всё остальное. Мимо проносятся выцветшие образы из прошлого, постепенно обретающие краску, как мерно накатывающие волны. И он вспоминает. Протяжно, тягуче, но всё же вынимает то тусклое прошлое из закутков разума. ㅤㅤНехотя он чувствует спиной взгляды сожаления и скорби. После — восхищения и радости. Улыбки и слёзы. Детские наивные просьбы, множество вопросов, на которые он с радостью когда-то давал ответы, всю историю их мира с самой зари времён, начало всего. Вспоминает их мать, Богиню, первые перерождения, осознание их формы бессмертия, понимание силы. То время, когда все они сидели за единым столом. Вовсе не то время, когда они были королями, светилами своего народа, нет. Гораздо раньше. Вспоминает то, в каком восторге были их братья и сёстры, когда Килби и Шиномоне, переродившись, не забыли их. Когда вспомнили. Остались прежними. Запомнили их мать, сумев вновь поведать новым детям древние истории их народа. Вспоминает, какими они были на самом деле. Кропотливо перебирает перекрученные искореженные детальки, как придирчивый коллекционер, разглядывает каждый нюанс, и не знает, сколько это продолжается: лишь секунду или целую вечность. И в следующее мгновение ощущает, будто жестокой волной его выбрасывает из сна в реальность. ㅤㅤПод пальцами — холодная, чуть влажная трава вперемешку с землёй. Первые ощущения после стольких лет. Удушье подбиралось к горлу комом, сердце отдавало гулкими ударами в стенах грудной клетки. Очертания становились смутными, мысли расплывались, а тело пронзала такая слабость, будто он, как когда-то в детстве, всё таки попытался добраться до звёзд и потерпел неминуемое поражение.