***
Браслет уже давно был, как часть тела. Брут, надев его вчера, совсем позабыл снять на следующее утро, однако вышел за купол на рассвете и уверенно направился сразу к лагерю. Весенняя погода ласкала ветром, и солнце уже непривычно нагревало макушку. Залюбовавшись пением птиц, Брут мысленно оказался напротив Персея. Настроение было на редкость хорошее, и волнение как рукой сняло. Это будет не первая встреча и не вторая; не поиск ответов и не исследование территории. Куст волчьего лыка постепенно сбрасывал одеяния цветов, меняя их на ягоды. Всё оживало и несло с собою ощущение истинного пробуждения. Хата изгоя оказалась пуста, только кровать была смята, и на ней — отпечаток тела и рядом та самая футболка. Брут подошёл ближе, взял её в руки и, не раздумывая, блаженно обнюхал. Пахло уже по-другому, пахло Персеем. «Видимо, ещё рано, и он сюда не приходил после прошлого дня,» — всё же решил Брут и, тихо прикрыв дверь, пошёл гулять дальше. На холме, на который указывал Бродяга, под сенью дерева нашлось великолепное местечко для отдыха, и Брут, подуставший после дороги — тут тебе не ровный асфальт, а полоса препятствий, — прилёг, заложив руки за голову. Он лежал и мычал какую-то песенку, шевеля в такт ногами, когда сзади что-то зашелестело. «А вдруг он?» Испуг быстро прошёл, но ожидание оказалось напрасным: всё стихло, только птицы выводили трели, словно успокаивали, чтобы можно было прикрыть глаза и вздремнуть.***
Муза в этот раз обошла холм стороной, а не напрямую, как обычно. Брут выглядел мирно, но заводить с утра знакомства не было в планах — «Это гость к Персею, вот он и представит потом». Бродяга, только вылезший из воды и обсыхающий теперь на песчаном берегу, довольно жмурился и вертел головой во все стороны. Идилию нарушила Муза, которая, не завершив свои утренние дела, сначала решила разыскать брата и сообщить новость о «том браслетнике». Беззаботность тут же пропала с лица Бродяги. Момент наступил. Сейчас нужно было определиться: обороняться или наступать. И как бы не хотелось встать в позу и молча ждать, что произойдёт, характер перевесил. — Ещё восьми часов нет, а он уже «отдыхаает», — пробубнил он недовольно и отряхнулся от песка.***
Поправив накинутую на плечо майку, Бродяга присел рядом на корточки. Чудеса! Браслетник приходит всё раньше и раньше, скоро, видимо, так и останется ночевать в лагере. Хотя нет — в его привычке исчезать в самый неподходящий момент. Брут лениво разлепил глаза, пытаясь понять, кто загораживает солнце. Силуэт Бродяги, наклонившего голову на бок, дрогнул и сразу надвинулся ближе грозной тенью. — Ну что, в лесу заблудилась, Красная Шапочка? Бруту потребовалась пара секунд, чтобы спросонья понять, кто перед ним. С мокрых взъерошенных волос капает вода прямо на одежду, некоторые капли стекают по плечам, застывая или у ключиц, или спускаясь ровно по бокам к завязанным на верёвку штанам. Бродяга дышал размеренно животом, и почему-то взгляд Брута предательски завис именно на этом уровне. — Привет, Персей, — выдавил парень и с усилием поднял глаза. — Привет, щеночек, — передразнил Бродяга тоном «Явился не запылился». Брут протянул руку к щеке Персея, приподнялся и легонько его поцеловал, как бы спрашивая: «Позволишь?» Бродяга, не ожидая от себя, сдался сразу же. Второй поцелуй — от него — такой же короткий, на пробу, а вот третий вышел долгим, углубляющимся постепенно. Бродяга перекинул ногу через Брута и, оставаясь так на расстоянии присогнутых рук, целовал-целовал и больше ничего. Нельзя с ним быть диким волком, по крайней мере сейчас. Кажется, время пропало для них двоих, существовала только теплота в груди, дрожь в руках и громко стучащие сердца. Бродяга наконец перекатился на другую сторону и раскинулся рядом, глядя в небо. Ещё никогда он не чувствовал такого особенного желания не отпускать. Он на ощупь нашёл руку Брута и сжал, в ответ услышав тихий вздох.***
Бродяга говорил много, о свободе и о любви, о том, как живут в лесу и как существуют под куполом. Брут немного обижался, — привычка твердила, что с Полисом не сравнится ничего, с его порядком и удобством, — но слушать Персея было интересно. Как будто у него вместо языка раскалённый уголёк с красными прожилками-жгучими словами. На рассказ браслетника о книге Бродяга только кивнул, мол, у нас и не такое сохранилось, а Бард расскажет ещё больше историй. — На то он и Бард, — улыбнулся Бродяга, — Возьмёт гитару в руки, вечером у костра сядет и будет вспоминать… — А Бард тебе кто? — прервал Брут и закусил губу. Стоило ли вообще спрашивать? — Дядя? Отчим? Это неважно. Он всегда был рядом. — Не отец? Бродяга медленно оглянулся на парня и еле сдержал смех. — Ладно, ты пытаешься мыслить логично… — он, не контролируя себя, приблизился к Бруту и уткнулся носом в шею, пряча погрустневшие глаза, — Бард мне заменил отца в то время, когда мать ушла за купол со мной и сестрой. Он нам всем оказал огромную поддержку. Брут повернул голову и неловко прислонился губами к ещё влажным волосам Персея. Зачем? Он знал, что значит думать, что ты отвергнут и одинок, когда ты ребёнок. — А почему она ушла? — Да потому что меня и Музы вообще не должно было быть, — как махнул рукой, ответил Бродяга резче, чем хотел, — Ты же читал. Беты чаще неспособны выносить детей, рабочая сила, бла-бла… А он влюбился. Идиот. Бродяга сел, поджав ноги, за ним так же поднялся и Брут, ожидая продолжения истории, которую Броде не нужно было вспоминать — на подкорке всегда одни и те же мысли, одни и те же обрывочные нечёткие воспоминания и глубокая обида. — А от большой любви дети рождаются. Вот он и заделал меня. Оказалось, что бывают исключения из правил. А я когда начал расти, так стало ясно, что… «конкурент»! , тоже альфа. Ему вообще тогда крышу сорвало, а мать терпеть не стала, так и ушла, беременная второй раз. Бродяга замолк, а потом обернулся и неожиданно подмигнул снова с озорным и воинственным огоньком в глазах, — И началась вся эта тягомотина с браслетами именно тогда. Он потянулся к рукам Брута, снова насладиться тем, что он выбрал свободу, снял эту пластмассу с дурацким механизмом внутри, но наткнулся как раз на забытый браслет. Как ошпаренный, Бродяга отскочил, тыкая пальцем: — Это ещё что такое! В прошлый раз ты был без браслета. На кой чёрт ты его нацепил?! «А если он не хотел и его заставили? А если это диверсия? Хитрый план Тесея?» Мозг Бродяги заработал со скоростью***
Как только дверь кабинета открылась, Лия быстро соскочила с колен Икара, который упорно старался совладать с формулой, скормленной «тупому искусственному интеллекту». — Доброе утро, правитель. Тесей хмуро пожал руку. — А где Брут? — Он приболел, сказал, что поработает из дома, — Икар пожал плечами и сочувственно улыбнулся, — Кажется, он в последнее время сам не свой. Ничего, я справлюсь. — Из дома, говоришь… — Тесей задумался, оперевшись на стол обеими ладонями, — А ты можешь посмотреть геолокацию браслета? Икар в два счёта сверился с информацией приложения, но в непонимании помотал головой: браслет не был в сети Полиса. — Это какая-то ошибка. Браслет и до этого дал сбой, наверняка, если это не поломка, Брут сейчас чинит, поэтому и не отображается. Икар нашёл объяснение, которое его устраивало, а Тесей покачал головой: «не в сети» значит не «отключён», а «вне зоны сигнала». Единственная надежда заключалась в мысли: «Течка закончится, и это безобразие прекратится».***
— В том и дело, что он светится, но не работает! Брут повысил голос и легко стащил браслет, чтобы не мозолил глаза. Как только мог забыть, о чём думал вчера вечером… Бродяга недоверчиво изучал Брута, пока тот рассказывал, что затеял, и чем дальше, тем больше расслаблялся Бродяга, понимая: недооценил браслетника. Ведь, наверное, если осмелился прийти, всё же ещё есть в нём что-то человеческое. Брут поднялся первым и уверенно зашагал вниз к хате Персея, параллельно негодуя на хитрость Тесея и на его «советики». Когда друг за другом парни переступили порог, Брут наконец огляделся внимательнее, без эмоций и спешки. С прошлого раза в хате явно чего-то не хватало. — Тут стало чище… — тихо заметил Брут и улыбнулся тому, что его ждали. Бродяга опустил голову, недовольно кашлянув. — Ну, прибрался немного, бывает иногда. Долго таращиться будешь? Признавать свою слабость в виде увлечения каким-то смазливым омегой Бродяга не собирался. И пусть все его действия говорили обратное, он старательно себя убеждал, что это Брут ему должен. Именно поэтому вот он сам подходит, сам целует, требовательно устраивая руки Персея у себя на пояснице. А Бродяга, хоть и сжимает, лезет под одежду, но всё равно боится, медлит, распаляясь больше от невозможности вот так с первого раза взять того, кого хочется, и потом тоже быть собой. «Это должен был быть его первый раз…» Целовать аккуратно в разных местах, проверяя реакцию; гладить перед тем, как применить силу; цеплять зубами кожу еле-еле, прикусывая у ключиц и за розоватые соски. Этого недостаточно для Брута, но так тепло и хорошо было ему понимать, что Персей заботится, а не угрожает; подталкивает к постели, а не кидает на неё. Они — друг для друга, сейчас уже точно и без сюрпризов.***
Брут раскрыл перед Персеем ладонь, показывая презерватив. — Только с этим. Бродяга опустил взгляд и снова поднял на Брута уже с другим выражением лица. В глазах изгоя читалось не то что недоумение, но смущение. Вроде же, всё устроено, и все согласны, раздеты и возбуждены — что не так? — Я… я же сказал, что не пользуюсь этим, — повторил Бродяга почти уверенно. В ответ только молчание, которое необходимо заполнить, — Я не умею. Доволен? — он скрестил руки на груди, сверкая зрачками исподлобья. — Ты серьёзно? — Брут чуть не прыснул со смеху, но Персею и без этого было не по себе, — Тебе сколько лет? — Двадцать четыре, — буркнул Бродяга, чувствуя, как начинают ни с того ни с сего пылать щёки. Бродя поджал поближе к себе ноги и тронул Брута около уха, — Может, не надо? Я ж успею вытащить. — Да иди ты в за… — Брут осознал, что такая грубость уже звучит как приглашение, и утих под умоляющим взглядом. — Ну, щеночек… ППА, и ребёнок не беда… Но Брут уже занимался тем, что кусал за краешек жёсткую фольгу, тем самым ещё больше смущая Бродягу, который чувствовал себя так, будто на нём опыты ставят. Неужели было что-то, что ему незнакомо? Да. Но ещё рядом был браслетник, который шаловливыми руками полез по внутренней стороне бедра, шумно выдохнул, проведя большим пальцем по члену вверх. Потянулась прозрачная ниточка естественной смазки, Брут разорвал её указательным и облизал оба. Бродяга выругался непечатно, подаваясь вперёд: — Давай быстрее делай, как там тебе надо, иначе я передумаю. С самодовольной улыбкой Брут раскатал презерватив и мгновенно упал на спину, утянув за собой Персея. И Брут ожидал чего угодно: как изгою сорвёт крышу, как он снова достанет откуда-то из-под подушки нож, или, может, вставит сразу, потому что стоит крепко и долго, — но только не нежного поцелуя и поглаживаний меж ягодиц. Это даже нечестно. — Персей, если ты боишься, то зря, я готовился, можно сказать. Бродяга, судя по лицу, то ли удивился, то ли уже думал, как вышвырнуть этого наглеца за дверь. — Это с кем же? — он проник одним пальцем и погладил в чувствительной точке, всё ещё ожидая ответа даже через жалобные стоны. — Скорее, с чем-мм… — о Лие Брут решил тактично умолчать до поры до времени, — Так что возьми у меня в штанах смазку и… трахни меня. Брут поёрзал на кровати, пока Бродяга обшаривал чужую одежду, припоминая, где он уже слышал такую просьбу. «Лучше бы не вспоминал.» — Это? — он выдавил немного на ладонь и, не долго думая, лизнул. Оказалось вкусно, хотя и ничуть на настоящую клубнику не похоже. — Да. Ещё хоть секунда без тебя во мне, и я сам тебя трахну, — пригрозил Брут и пошире развёл согнутые на весу ноги. Два раза повторять не пришлось, Бродяга толкнул несколько раз средний и безымянный палец поглубже — влажно и горячо, — наклонился и, подразнив немного, потеревшись, поцеловав в губы особенно долго и жадно, вошёл сразу на всю длину с рыком, переходящим в стон на вдохе. У Брута чуть искры из глаз не посыпались, зато полились слёзы, и Бродяга слизал их, прижимаясь теснее и гладя по голове. — Хороший мой, сладкий мальчик, попробуй расслабиться, я буду медленно… — Нет, не будешь, — ответил Брут уверенно, обхватывая спину Персея ногами. И всё же Бродяга поначалу сдерживал себя, напрягаясь всё больше и больше каждой мышцей тела, то совсем невинно трогая прогибающегося Брута за плечи, то нахально-крепко обхватывая его член, — и всё это, чтобы в конце концов сорваться и, придушивая, начать вбиваться с пошлыми шлепками грубее, вытрахивая последние крупицы сдержанности и правильности. А Брут не отпускал, всё хватал изгоя за запястья, мокрую шею, плечи, а после обнял одной рукой и, кончая, только сильнее прижал к себе, скрестив ноги. — Пусти, — единственный раз для галочки прошипел сквозь зубы Бродяга, будучи уверенным, что это бесполезно. И был прав: Брут, подрагивая и смотря из-под полуприкрытых ресниц, помотал головой и потянулся высохшими губами просить поцелуя. Резинка, которую нацепил Брут, не то чтобы очень вызывала у изгоя доверие, но раз он так хочет — пусть. Конвульсивно двинувшись ещё пару раз, Бродяга нарочно всем весом подмял Брута под себя, а потом в объятиях перекатился на спину, тяжело дыша. — Персей, ты… — Брут бессильно распластался сверху, но интереса ради подвигался, понимая, что всё правда, и теперь не вытащить. — Сам захотел сцепиться, щеночек, теперь лежи смирно, пока не упадёт, — Бродяга лениво усмехнулся с закрытыми глазами, — Ты же так свято веришь, что с этой хренью на залетишь. Брут смутился до жути. Внутри застрял чей-то член, и такая естественная близость даже приятна? Если бы мог, парень бы покраснел ещё больше, но только ткнулся в шею Персею и счастливо засмеялся. Свобода — она вот! Можно отключить браслет в Полисе и всё равно бояться чужих лишних вопросов, пытливых взглядов, замечаний и наказания за неверный шаг. Ограничивает свой страх и чужое осуждение, и только так появляется этот ком тупой боли в груди, которую можно погасить лишь работой или алкоголем. — А я и не жалуюсь. Но сейчас боли не было. Бродяга обнимал, хотя от усталости пот так и лился, и середина комнаты была наполнена солнечным светом, который распространял жар даже в тень угла. — Ты голоден? Как насчёт жареной рыбки? Сейчас чай, а вечером угощу моей настоечкой… Сходим пока на речку, искупаемся вместе, наловим к завтраку… Ты хоть умеешь рыбачить, а? Брут постепенно приходил в себя, и такие конкретные описания — как только Персей умудрялся так легко переключаться на разговоры о быте? — были для сознания пока недоступны. — А с чего ты взял, что я останусь до вечера? Бродяга открыл глаза и заставил Брута тоже приподняться, чтобы следующая фраза звучала убедительней. — А кто ж тебя отпустит теперь обратно в эту бездушную дыру, да ещё и на службу к другому альфе? — (Брут в шоке уставился на Персея, сдерживая глупую улыбку.) — Ну всё, всё, не смотри на меня так бессовестно. Слезай и пошли.***
Бродяга натянул широкие штаны на голое тело, быстро собрался и оглянулся на браслетника, явно решающего, нужна ли ему футболка на утренние купания. Потарапливания Бродяги убедили, что не нужна, но Брут всё же успел в последний момент схватить браслет, когда уже изгой потянул за руку на улицу. — А это тебе зачем на реке? — Утоплю. Там ему и место… Взгляд Персея изменился с раздражённого на удивлённый, но волна сомнений прошла по лицу без следа, и Бродяга усмехнулся: — Так, нет. Реку ты нам засорять не будешь. Оставь тут, я его разберу для одного благого дельца.