Sentire

Тэхён всегда помнил о своей природе, ни на минуту не забывал, кем он являлся. Да и сложно было забыть, когда вся твоя жизнь протекала в обособленной общине на окраине Лондона. Но вот только насколько он ей, своей «природе», соответствует? Феи – нежные, наполненные воздушной лёгкостью, создания. Они напоминали облака на закате – такие же прекрасные и нежные, дети солнца, обласканные его золотыми лучами. Феи всегда держатся вместе, делят между собой счастье и тепло объятий, разнося по округе задорный смех… а что Тэхён? Нежность он в себе ещё мог отыскать, ничто романтичное ему не было чуждо, но в остальном… Едва ли он столь же беспечен, как его знакомые феи, тревожные мысли, будь они об учёбе или собственном будущем, периодически его настигали, заставляя подолгу ходить печально-задумчивым. В большой компании друзей омега также не был замечен, и пока остальные молодые феи общины собирались все вместе на просторной поляне у кромки их леса, пели и танцевали, мерцая словно звёзды в темноте, Тэхён же предпочитал находиться дома, погружённый в самого себя. Нестандартным было и его увлечение. Всех фей тянуло к природе – в этом их сущность и предназначение. Феи испокон веков были и являются стражами леса, охраняющими и заботившимися о тех, кого считали себе равными: животных и птицах, деревьях и цветах, травах и кустах, ручьях и озёрах, и даже самых невзрачных грибах и мхах, камнях и болотах… Ким Тэхён же, пускай по-своему любил лес их общины, частенько уходя туда в поисках уединения, едва ли испытывал к нему привязанность как к родителю или же брату. Тэхёна манила, как сказали бы родители, природа неживая. Природа, созданная человеком. Природа, обречённая на вечность. И имя ей – искусство. Он помнит первый раз, когда искусство впервые поразило его разум и пленило его душу. Ему было девять лет и дедушка взял его с собой в Лондонскую библиотеку. Пока дедушка выбирал себе очередной научный труд по ботанике, внимание Тэхёна привлекла большая книга, где на чёрной обложке не было абсолютно ничего, кроме больших заглавных букв, гласящих «ART». Так получилось, что он открыл ту тяжелую книгу прямо на середине, и после этого тут же замер, придавленный к полу невиданным ранее ощущением абсолютного восхищения. С широкого разворота на него смотрела цветная фотография потолка Сикстинской капеллы – монументальное произведение искусства, принадлежавшее кисти самого Микеланджело Буонарроти. Но это сейчас Микеланджело для Тэхёна неподражаемый мастер, а тогда он понятия не имел, кто это, но отчётливо чувствовал его величие. Он смотрел на ту фотографию, кажется, целый час, рассматривал её вдоль и поперёк, и не мог поверить, что такое мог создать человек… Когда пришло время уходить, Тэхён выпросил у дедушки абонемент на эту книгу и радостный нёс её, такую тяжёлую, домой. Вернувшись в общину, он прошёл мимо друзей, возившихся с клумбами и их домашними кроликами, почти что добежал до дома и, поднявшись к себе в комнату, сел за стол, положив перед собой книгу. Он тогда вдохнул побольше воздуха, предвкушая что-то совершенно невероятное, и осторожно открыл первую страницу. А дальше… Ни на что ранее им уведенное не похожее искусство древнего мира, египетские фрески, потрясающий воображение римский Колизей, богобоязненная мрачность средневековья, великая Эпоха Возрождения, барокко, рококо, классицизм, романтизм, реализм, модернизм, сюрреализм, Донателло, Босх, ван Эйк, Рафаэль, Дюрер, Тициан, Рубенс, Караваджо, Рембрандт, Кэндзан, Сезан, Манэ, Дега, Врубель, Шагал, Мунк, Малевич, Пикассо, Дали, Поллок, Уорхолл… и сотни, сотни имён, тысячи предметов искусства и один Тэхён, навсегда этим сражённый. Пожалуй, честно будет сказать, что искусство – его первая любовь. И кто же не мечтает в столь нежном возрасте связать свою жизнь именно с ней? Выбор специальности искусствоведа был встречен папой с молчаливым пониманием, а вот отец до последнего противился. Джунсо хотел, чтобы сын учился в общине, благо собственным университетом феи успели обзавестись. Вот только преподавали там исключительно ботанику, что Тэхёна не устраивало совершенно. Тогда и произошла первая значимая в жизни омеги победа. Несколько дней упрямой голодовки, и отец, увидев, как сын даже по меркам фей стал излишне бледен, а полупрозрачные крылья, что обычно мерцали тончайшей нитью золотистых узоров, едва поднимались, прижатые к спине, пошёл на уступки. Разумеется, о центральных районах Лондона, где бок о бок жили люди с другими существами, не могло идти и речи. Для Тэхёна подобрали ближайший к общине университет, основанный совместно людьми и русалками. Студентов и без того было немного, Ким же оказался не только единственной феей в университете, но и единственным, кто в том году пожелал пойти на программу. Его уговаривали перевестись на дизайн или же просто историю, но омега категорически отказывался. В итоге, программу ради него всё же открыли, а отец возликовал, что его хрупкая фея не будет пересекаться с другими фантастическими тварями. Феи, несмотря на всю свою нежность, были существами крайне обособленными, привыкшими жить в уединении и значительном отдалении от других созданий. Ким Джунсо эту особенность собственного вида демонстрировал особенно ярко. А вот для его сына возможность вырваться за пределы общины, пускай и не слишком далеко, была равносильна самому ценному подарку судьбы. Ему хотелось увидеть мир, увидеть другие культуры, их искусство и творцов, и своё путешествие он начал с Лондона. Сначала он прошёл все музеи вблизи своего университета, и не то чтобы они его сильно впечатлили, но всё же порадовали его взор новизной. Сидеть целыми днями в библиотеке и интернете, изучая искусство в режиме онлайн, конечно, занимательно, но совсем другое – лицезреть его воочию. После же он разработал целый план того, как после пар побыстрее добраться до самых больших музеев Лондона, а родителям соврать что-то про факультатив или что-то более правдоподобное, но к счастью дальше в программу обучения вошли посещения главных музеев и галерей Лондона с преподавателями, и это было, пожалуй, самым приятным и запоминающимся из всего четырёхлетнего обучения. Во время своего обучения он посетил Национальную галерею, галерею короля, галерею Тейт и множество других. Он был и на временных выставках, которые привозили в Лондон произведения искусств из музеев других стран. Он видел тысячи произведений, самыми запоминающимися из которых оказались несколько полотен Рембрандта, который всегда поражал омегу своей передачей света и тени (первым увиденным омегой полотном оказался «Пир Валтасара» со своей будто светящейся изнутри надписью «Мене, мене, текел, упарсин»), таинственные и иногда пугающие полотна Мунка и совершенно невероятный сюрреализм Сальвадора Дали. И всё же этого было мало, а Тэхён до сих пор грезил мечтой о Сикстинской капелле, так что когда на последнем курсе заговорили о возможной стажировке заграницей, нет, он не воспрял духом, наоборот расстроился до горьких слёз, ведь заранее понимал, что ему не стоит о подобном даже мечтать. Отец наверняка его не отпустит даже за пределы Лондона, что уж говорить о том, чтобы покинуть Англию. Омега не понимал, зачем подал документы, какую цель преследовал. Наверное, просто хотел проверить свои силы, узнать, на какой позиции в рейтинге он находится по сравнению с другими студентами. Любопытство да и только, и какого же было изумление Тэхёна, когда ему сообщили, что он прошёл. Вот так легко, и даже не слишком готовясь, выиграл грант на учёбу в Риме длиною в два месяца. На смену удивлению пришёл практически детский восторг, а после печальное осознание, вернее, напоминание, прозвеневшее будто громадным колоколом в голове – отец его никуда не отпустит. Стоило сразу сказать международному отделу, что Тэхён отправиться в Италию не сможет, и лучше им поискать студента на замену, однако что-то заставило фею промолчать, а после, уже дома за обеденным столом, не очень-то и уверенно поделиться своей радостью с семьёй, но в ответ ожидаемо было услышано: — Исключено, — не дав сыну толком высказаться, сразу же перебил его Джунсо. — Ни о какой Италии не может быть и речи! — довольно эмоционально высказался, после, принявшись солить овощи в тарелке, спокойней добавил: — Тем более, сейчас нам всем будет не до поездки. Тэхён непонимающе нахмурился, спросив: — Почему? — он ожидал отказ, но никак не новости о каких-то ещё делах, которые могли бы помешать стажировке. — Я разговаривал с Чонами, и мы пришли к общему выводу, что вы с Чонгуком можете стать прекрасной парой. Ты ведь помнишь Чонгука? Если говорить откровенно, то едва ли омега мог точно вспомнить какого-то там Чонгука. Единственное, что всплывает в памяти – постоянные разговоры других молодых фей о том, какой Чонгук прелестный, нежный и по очаровательному робкий молодой альфа. Омеги в общине не любили настойчивых, демонстрирующих физическую силу или излишне страстных. Всё, что люди ценили в альфах, среди фей совершенно не работало. Сын Чонов же был воплощением всех идеалов мечтательных фей: изящный и хрупкий, телом почти неотличимый от омеги, сдержанный, с «прекрасными» волнистыми волосами, доходившими ему до шеи, и смущённо-невинной улыбкой, что особенно часто являлась причиной восторженных вздохов фей-омег, которых Тэхён, впрочем, совершенно не понимал. — Припоминаю, — родителям, во избежание долгого и отнюдь нежелательного рассказа, пришлось соврать. — Отлично, — улыбнулись отец и явно поддерживающий эту затею папа. — На следующей неделе мы приглашены на семейный ужин с Чонами, а потом начнём все приготовления. Так что можешь сказать в университете, что из-за свадьбы никак не можешь отправиться в поездку. Да и что это за стажировка на два месяца? — вдруг возмутился. — Сущие пустяки, а ты ещё и не знаешь итальянский. — Я немного подучивал, — тихо ответил Тэхён и понуро опустил взгляд в тарелку. — Выбрал его ещё на втором курсе в качестве дополнительного… — И всё равно, это смех да и только, а не поездка! И что тебе делать в Италии? Там практически нет фей, а быть вдали от своих не только неприятно, но ещё и крайне небезопасно! — Мир давно не такой, как ты о нём думаешь, отец. Джунсо усмехнулся, посмотрев сначала на супруга, а после на сына. — Не такой? На прошлой неделе была новость о зверском убийстве оборотня его же стаей в штате Вашингтон. Если они не щадят себе подобных, то что говорить о нас? — Но это преступление не говорит о том, что все вокруг такие… — Юджин, а вспомни, как лет десять назад вампир убил фею во Франции, — отец обратился к папе, и тот активно закивал. — Вся община была в ужасе. Хорошо, что этого гада поймали и наказали по всей строгости. И всё это лишь из-за крови! Мерзкие создания… — Отец, хватит, — произнёс омега громче обычного. — Ты сейчас будешь вспоминать преступления представителей вообще всех видов, чтобы запугать меня? — Я лишь открываю тебе глаза, Тэхён. Ты мой единственный сын, и я должен беречь тебя от всего того, что может тебе хоть как-то угрожать. И буду беречь, пока не передам тебя в руки Чонгука. Он хороший альфа и достойная фея. Я уверен, что он позаботится о тебе. — А если я не захочу за него замуж? Вдруг, у нас ничего не получится? — Глупости! Чонгук лучший из всех молодых альф в общине. Омеги буквально мечтают о нём, а он достанется тебе. Тэхён, он лучшее, что может случится с тобой в твоей жизни. Омега понял, что в такой ситуации продолжать спорить совершенно бесполезно, и голодовка, как четыре года назад, второй раз наверняка не поможет. Тэхён ушёл к себе наверх, успев уловить едва заметный сочувствующий взгляд Юджина. Папе омеги постоянно приходилось разрываться между консервативными взглядами супруга и пылкими мечтами сына, стремясь найти баланс между этими противоборствующими сторонами. Вот только в этот раз младший Ким сильно сомневался, что его папа предпримет попытку встать на его сторону. Однако очень скоро Тэхёну пришлось с радостью осознать, что он ошибся. Но куда больше через несколько дней фею удивила не лояльность папы, а неожиданные союзники. В тот вечер Тэхёну слабо верилось, что Чонгук действительно лучшее, что могло бы случиться в его жизни, но возможно, кое-что лучшее он и его семья всё же могли внести. — Тэхён у нас вообще мальчик способный, — хвастался Юджин уже на ужине у Чонов, пока этот самый способный мальчик нервно поправлял кружевные манжеты на свободной белой рубашке и гадал, куда себя деть от заинтересованного взгляда сидящего рядом Чонгука. — Прекрасно учится, а недавно, вы не поверите, выиграл грант на учёбу в Риме! Между прочим, конкурс проводился среди нескольких факультетов! Тэхён, излишне погружённый в собственные переживания, не обратил на слова папы никакого внимания, однако подключившийся к разговору Кёнсон, папа Чонгука и по совместительству один из самых ярких и эмоциональных омег, которых младшему Киму доводилось встречать, заставляет навострить уши, неожиданно произнесённым: — Надо же какая прекрасная новость! Вы уже начали собирать вещи? Слышал, в Италии весной уже достаточно жарко, стоит иметь это в виду, — говорил он с искренней радостью. — Нет, что вы, — вдруг начал Джунсо, ранее угрюмо молчавший. — Вещи мы никакие не собираем. Кёнсон от удивления вскинул тонкие брови вверх. — А почему? — Я не отпущу своего сына так далеко от дома и общины, — довольно строго произнёс альфа, и Тэхёну показалось, что отец в тот момент начал чуть более агрессивно нарезать овощи на тарелке. Всё же контролировать свои эмоции Джунсо всегда давалось трудно. — Да ладно вам, — махнув рукой, украшенной всевозможными кольцами и браслетами, сказал Кёнсон, улыбнувшись легко и непринуждённо. — Когда-то ваш мальчик всё равно вылетит из родительского гнезда, и не вижу проблемы в том, чтобы отправить его на стажировку. Тем более это для его же блага – образование для омеги, тем более для феи, в наше время вещь невероятно нужная, — Кёнсон улыбнулся, посмотрев на несколько удивлённого Тэхёна, и незаметно для остальных подмигнул омеге. А Тэхён же, в свою очередь, едва сдерживается, чтобы вслух не озвучить протяжное «А, так вот оно что…», ведь накануне вечером папа долго говорил по телефону с Кёнсоном в их маленьком крытом садике, предварительно заявив, что беспокоить его нельзя, а мужа отправив на рынок за специями. Ну и, конечно, теперь очевидно, почему Юджин ранее и как-то совершенно внезапно заговорил о стажировке. — Конечно вылетит, — отец бросил на сына хмурый взгляд, — и сразу же залетит в гнездо другое, куда я его заботливо перенесу. Кёнсон, вздохнув, кладёт подбородок на руки, и вкрадчиво говорит: — Друг мой, дай птенчику свободы. Или что, зря нам от природы даны крылья? — и альфа неожиданно расслабился, отложив приборы. — Не важно, что мы давно утратили способность летать, тяга-то никуда не делась. Да и Италия прекрасная цивилизованная страна, там вполне безопасно, это же Европа. И вдруг, воспользовавшись мгновением тишины, Чонгук достаточно громко, хоть и несколько робко, спросил: — Тэхён, а ты бы хотел поехать? — а сам Тэхён, окружённый пятью парами любопытных глаз, совершенно не знал, как лучше поступить. Скажет честно – рассердит только что начавшего успокаиваться отца. Солжёт – утратит единственный шанс хоть как-то сломить глыбу в лице Джунсо. Сделав несколько глубоких вздохов, омега всё же решается произнести тихое и крайне неуверенное: — Да. — Ну тогда тем более о чём мы спорим?! — возликовал Кёнсон, поняв, что теперь отстаивает не только собственные убеждения, но и желания будущего зятя. — Пускай тогда поезжает после свадьбы с Чонгуком, — Джунсо всё же пошёл на попятную под давлением настойчивого омеги. — Неплохой план для медового месяца, да и мне будет спокойнее, если Тэхён будет не один. — Но это же совершенно другое, Джунсо, — впрочем, папа Чонгука униматься не собирался. — Напоминаю, твой сын отправляется не в увеселительную поездку, он едет учиться. И, насколько я знаю, с иностранных студентов администрация университетов всегда пылинки сдувает, он будет под тщательным присмотром. В конечном итоге, после часовой беседы и обещания, что к Тэхёну в Италию на несколько дней приедет Чонгук, дабы проведать омегу, Джунсо удалось убедить. Под конец ужина главу семьи Ким оставили на первом этаже в компании Чонгука, дабы они вдвоём нашли билеты на нужные даты, так как Джунсо к технике был на «вы», как и, на самом деле, многие феи старше сорока. Радостные омеги, в свою очередь, поднялись на второй этаж, искать в интернете подходящий для поездки и достаточно большой чемодан. Тэхёну тогда казалось, что счастливее он быть уже не сможет. Ну, разве что под плафоном Сикстинской капеллы.