***
— Мой любимый мальчик — я рад, что ты жив! С тобой всегда было веселее, чем с остальными — такой живучий. Сёгун вальяжно прошагал к сундуку, совершенно не боясь Сэссёмару. Он откинул крышку, и в свете уходящего солнца засияли драгоценные камни и слитки золота. — Сколько ты за него хочешь? Рука Инуяши, намертво вцепившаяся в хаори брата, дрогнула так сильно, словно кто-то ударил мальчишку наотмашь. Мгновение — и ханьо отпустил рукав, слепо попятился и, натолкнувшись на вазу, рванул в сторону леса. Он исчез за деревьями быстрее, чем послышался звон фарфора — пол усыпали осколки. — Как жаль — это был единственный экземпляр, — безразлично заметил сёгун и, ухмыльнувшись, вновь посмотрел на Сэссёмару. — Видимо, мальчишка понял, что ты решил вернуть его мне. Сэссёмару пронзила эта мысль насквозь — глаза расширились, и он невольно посмотрел через плечо в ту сторону, куда убежал Инуяша. Сэссёмару всё ещё чуял запах, слышал дыхание и шаги. — Разве это не так, а? Здесь все знают, что я покупаю ханьо. Спасибо — я думал, что сломал эту игрушку. Сэссёмару сжал крепче уже нагретую рукоятку меча — он не любил разговаривать с теми, кого пришёл убивать. Раз — и сёгун шокировано схватился за лицо, падая на колени и крича от боли: лезвие прошлось ровно по переносице и глазам. — Ты так и не понял, кто перед тобой. Два — Сэссёмару отрубил пальцы на одной руке. Сёгун завизжал, как свинья, и слепо попытался остановить кровь. Три — и больше не было рук у сёгуна. Этих поганых, жестоких рук! Сэссёмару хотелось всё быстрее закончить, чтобы не упустить Инуяшу, и всё же он нависал над сёгуном и спокойно слушал его крики. — Тебе должно быть больно — пускай это и не сравнится со всем, что ты причинил. — Пощади, пощади, — истерично, хрипло, сбивчато начал молиться сёгун, падая демону в ноги. — Пощадить?.. Глаза Сэссёмару на мгновение покраснели — так он был возмущён этой просьбой. Послышался шум, дайёкай обернулся — в комнату вбежало несколько солдат. Пришлось отвлечься. Не мечом — когтями. Меч должен был заржаветь от крови лишь одного. Четыре — Сэссёмару с отвращением сунул пальцы в рот сёгуна и одним движением вырвал с корнем язык. Кровь залила рукава, хакама, брызнула в лицо. Сэссёмару сжал мокрую, горячую плоть в руке — крови было так много, что она капала с когтей на пол. — Теперь ты похож на то, каким я нашёл Инуяшу. Почти… Пять. — Ты не заслужил такой смерти, — по-прежнему спокойно сказал Сэссёмару, прокручивая меч в бёдрах сёгуна несколько раз. Тело лишь дрогнуло в последних конвульсиях. Меч казался опороченным им. Это не та кровь, которая делает сильнее — это та кровь, чья вонь вызывает тошноту. Но было поздно размышлять — Сэссёмару закончил дело. Вытерев клинок о шёлковые подушки, он встряхнул им и убрал в ножны. В руке он всё ещё держал вырванный язык. Чувств не было. Словно в момент убийства Сэссёмару перегорел — внутри остались лишь тлеющие угли. Не обращая внимания на промокшую от крови одежду, на потяжелевшие от крови рукава, на кровь, всё ещё густо текущую по когтям, Сэссёмару медленно спустился по ступеням и вернулся в лес, откуда они пришли с Инуяшей. Наконец, робко запели птицы.***
Инуяша не рычал и не дрался настороженно, словно не понимая, кто Сэссёмару — друг или враг. Он дрался всерьёз, насмерть, как загнанное животное. Конечно, было легко победить, но Сэссёмару не хотел побеждать его — он хотел успокоить его так, чтобы не навредить. Даже слепые глаза не были помехой — все чувства Инуяши были обострены, и он слышал дыхание Сэссёмару, шорох его одежды, шаги. Взмахи когтей не были беспорядочными — лишь слегка косящими не в ту сторону. Тогда Сэссёмару протянул руку, дав себя укусить. Мальчишка впился зубами сразу, сразу попался в ловушку: Сэссёмару подтащил его к себе, прижав спиной к животу, и перехватил руки прежде, чем те попытались выдавить ему глаза. — Успокойся. Инуяша продолжал рычать и биться, прокусив руку до кости — кровь начала заливать подбородок. Но Сэссёмару просто держал, прижимая его к себе. — От тебя… воняет им. — Я его убил. Услышав это, мальчишка вдруг расслабился и осел. Сэссёмару подхватил его, отпустил тоненькие запястья. И только тогда Инуяша скрючился, повиснув на его руке, и разрыдался. С такой же остервенелостью, как дрался минуту назад. Сэссёмару трясло от его содроганий. Он хотел было коснуться волос Инуяши, но, увидев свою окровавленную ладонь, мерзко пахнущую той тварью, передумал. Было противно уже оттого, что мальчишка кусал его через багровый рукав, прикоснувшись к этой крови языком. Сэссёмару стоило и об этом подумать раньше. Инуяша плакал не долго — до тех пор, пока его не вырвало в кусты от переживаний и запаха. После этого он, наконец, притих, задрожав крупной дрожью, и тогда Сэссёмару отстегнул доспех, чтобы взять его на руки. — Идём. Мальчишка вначале вяло вцепился ему в плечо, затем сжал со всей силы. Носом ткнулся прямо в шею, за воротник хаори — чтобы запах брата перебил запах чужака. Сэссёмару скользнул взглядом по оторванному языку под деревом — уже безразлично, отвернулся, удобнее перехватил Инуяшу и направился вглубь леса — туда, где текла вода.***
Со стороны они представляли жуткое зрелище: одежда Сэссёмару потяжелела от крови, хаори Инуяши тоже пропиталось ей и, к тому же, у мальчишки по губам, подбородку и шее была размазана кровь Сэссёмару. В горячий источник дайёкай зашёл прямо так, не раздеваясь. Его хаори и хаори Инуяши очищалось само, но вода ускоряла процесс, к тому же, мальчишка то ли уснул, то ли потерял сознание — это было уже не важно. Сэссёмару продолжал держать его, опускаясь в воду и присаживаясь на тёплые камни. Запах, окутавший их обоих, как саван, начал смываться, выцветать, тускнеть. Сэссёмару поднял из воды руку и впервые глянул на укус — он был очень глубоким для возраста Инуяши. Немудрено, что люди выдёргивали ему зубы — для них он был сопоставим с волком, а не щенком. — Прости. Сэссёмару перевёл взгляд на затылок возле щеки. Затем снова — на руку. — Ты всё сделал правильно… в этот раз. Повисло молчание. Чувствовалось, что Инуяша не хотел слезать с брата, найдя в нём долгожданную опору и защиту. Отдохнув ещё с минуту, прислушиваясь к плеску воды, мальчишка всё же начал отодвигаться. — Можешь остаться, — внезапно разрешил Сэссёмару. Инуяша направил на него мутные глаза, словно мог видеть. Поникшие уши чуть дрогнули и приподнялись. Вид у мальчишки был трогательно-несчастный — Сэссёмару положил на его щёку ладонь, подержал немного, успокаивая, затем аккуратно приподнял пальцами одно веко и второе. Инуяша не вздрогнул. Даже не перехватил, как обычно, руку. Просто позволил Сэссёмару осмотреть его. — Видишь что-нибудь? — Только свет. Золотистая радужка, как у отца, уже проступала сквозь молоко. Завтра они посмотрят друг другу в глаза — осталось совсем немного. Сэссёмару отпустил мальчишку, умыл, как ребёнка — Инуяша и был ребёнком, — затем позволил снова откинуться на своё плечо. Опустился глубже под воду и запрокинул голову. Наконец-то вернулись другие запахи — деревьев, земли, цветов… Нужно было прислушиваться, чтобы учуять кровь. Скрючившись в клетке, Инуяша мечтал об этом. Он грезил в полубреду, что лежит на ком-то большом, поднимаясь и опускаясь от спокойного, глубокого дыхания. Больше ничего не было — вообще ничего. Только он, и этот большой, неясный зверь, закутавший его в мех. Может быть, поэтому Инуяша продержался так долго. Ему некого было ждать, но он выдумывал кого-то. Когда его привязывали к кровати, каждый раз выдирая зубы и когти, должно было что-то держать рассудок — и это были иллюзии. А теперь, наконец, он мог провалиться в глубокий доверчивый сон, чувствуя дыхание брата, его запах и мех у щеки. Всё так, как он воображал перед смертью. Только не нужно было больше ни терпеть, ни драться, ни умирать.***
— Что ты хочешь сказать? — Я не так тебя представлял, — выпалил ханьо и тут же густо покраснел. — Ну, то есть… мы совсем не похожи, да? — Я говорил об этом. Они сидели у костра рано утром. Инуяша закутался в мокомоко, исподтишка разглядывая брата — его точёное лицо, волосы, блестящие в свете солнца, отметки высших ёкаев. Когда мальчишка слышал только его голос и чувствовал силу, то думал, что Сэссёмару похож на огромного самурая. Теперь же он видел, что его брат — красивый, утончённый господин. Один из тех, кого Инуяша боялся — такие всегда обзывали его полукровкой и издевались над ним. Сэссёмару посмотрел на него очень внимательно, пристально, так, что ханьо не выдержал и отвёл назад уши. Он чувствовал — брат готовится что-то сделать или сказать, и всё внутри приподнялось от ожидания и надежды. Инуяша не заметил, как перестал дышать. Наконец, Сэссёмару опустился напротив него и обхватил руками розовые щёки, мягкие, как тофу. Инуяша вначале неловко отшатнулся, затем — подался вперёд. Он непонимающе похлопал глазами и прищурился, когда дайёкай молча, всё с тем же непроницаемым, нечитаемым лицом прислонился лбом к его лбу. Снова — это глубокое, тёплое, нежное чувство. Но теперь намного дольше, так, что Инуяша смог ощутить его сердцем, душой, даже кончиками пальцев. Как щекотка, оно пробежало по телу, горячо ухнуло в живот. Слёзы почему-то прыснули у ханьо из глаз, и он захныкал, вцепившись в ладони поверх своего лица. — Хочешь остаться со мной? — спросил старший брат, не отстраняясь и не открывая глаз. Захлёбываясь, Инуяша выдавил: — Да-а-а… Мальчишка продолжил реветь, не в силах остановиться, крупными и горячими слезами. Это было не то, что Сэссёмару видел вчера — скорее, Инуяша плакал от облегчения и тепла, которых не чувствовал раньше. Для него это было всё равно что обрести дом, а для Сэссёмару — всё равно что вернуться туда. Пришло время, когда Сэссёмару тоже разучился убегать.