Черта

            Удова, где жила младшая сестра графа, была городом-курортом. Там было множество лечебниц, где пресыщенное столичное общество лечило свои зависимости и нервы. Врачи Ос Альты обожали отправлять туда своих богатых пациентов, будто бы владельцы лечебниц приплачивали им за это. В августе-сентябре там сохранялась прекрасная теплая и солнечная погода, а морской бриз позволял легче дышать.       Алина ненавидела Удову, где они с Мальеном в течение пяти лет проводили сентябрь. Ненавидела пресыщенное столичное общество, фланирующее по набережным и распивающее коллекционное вино в гостиных, а потом бегущее пить минеральную воду, обмазываться с ног до головы лечебными грязями и щебетать о том, как прекрасно лечение. Последний ее сезон был наиболее мучительным: Мальен спускал деньги в многочисленных дорогих казино, пил без меры, и все шлюхи этого города-курорта знали, что господин Оретцев - щедрый клиент. Пока Алина пыталась сохранять спокойствие, ведь врач советовал ей Удову как место, где можно расслабиться и подлечить расшатанные нервы, да оградить Аркашу от тлетворного влияния его отца, Мал делал все, чтобы ей оборачивались вслед, шептались, качали головой, особо смелые выражали фальшивое сочувствие, самые смелые не гнушались намекать на то, что ее брак - страшный мезальянс, и дочери герцога Старкова тетушка могла бы подобрать и лучшую партию. Впрочем, под конец тетушка сама явила себя в Удове, и все стало еще хуже. Утопиться в ласковом море казалось тогда отличным планом. Если бы не ее сын, пожалуй, Алина так бы и сделала. Она была близка.       Об Улле Морозовой Алина знала немного. Она была младше его сиятельства на семь лет, уехала из дома еще девчонкой, не была замужем, дома предпочитала не показываться. Все это как-то раз в своей особой манере, сортируя почту, где было письмо ее сиятельства брату, поведала Алине Янина. «Где ж это видано, чтобы жила вдали от дома да не замужем, да приезжала раз в пару лет! Как можно забыть-то отчий дом!» Теперь, зная слишком многое, Алина начинала подозревать, что не просто так уехала из дома Улла Морозова, не просто так не возвращалась. Близнецы наперебой рассказывали Алине о любимой тетушке, о том, какая та красивая, и умная, и веселая, и какие подарки им привозит. «Вы подружитесь», - коротко обронил граф да и все на том. У него был тяжелый разговор с матерью. Ее сиятельство графиня сопротивлялась поездке, как могла, избегала разговора, прикрываясь головной болью, даже Федора вызывала. Но Каминский, подмигнув графу, заявил, что мягкий климат Удовы да еще и в это время года будет чрезвычайно полезен для здоровья Багры. Сопротивляться очарованию доктора ее сиятельство не могла и велела собирать вещи, гоняя слуг и капризничая больше обычного. Глеб отнесся к поездке равнодушно. После разговора с отцом он был притихшим и молчаливым, не спорил более с Ведениным, беспрекословно выполняя требования гувернера, мало ел, был задумчив. Казалось, что его точит изнутри то самое воспоминание, страшное и невыносимое. Глядя на бледнеющего день ото дня парня, Алина думала о том, что порой действительно стоит забыть.       Она сама с удовольствием бы забыла. Боялась, что Удова возродит не слишком приятные воспоминания, которые будут преследовать ее, мучить. Кроме того высока была вероятность встретить старых знакомых, которые уж точно не пропустят эту ежегодную ярмарку тщеславия. Легко было быть гувернанткой вдали от придирчивого столичного общества, контактировать с ограниченным числом людей. Но так ли легко будет вновь слышать за своей спиной сплетни, пусть теперь и иного толка? Кроме того Алине все еще полагалось носить траур, но заставить себя надеть черное платье как символ скорби по человеку, которого Старковой не было жаль ни капельки, девушка не могла. Это было не просто лицемерием, это было противно самой ее природе. Алина знала, что траур полагалось носить минимум полгода, не только черное платье без каких-либо украшений, но и вуаль. Вуаль - это было бы совсем идеально. Траур по Аркадию Алина носила так долго, как могла, пока не стало тошнить от черного цвета, пока не стала чесаться кожа от жесткой ткани, которую девушка выбрала нарочно, желая увеличить свои страдания, будто самого факта смерти ее любимого сына было недостаточно. Мальен, который сначала искал ее взгляда, слова, сочувствия, под конец стал говорить, что она похожа на ворону. Его скорбь была недолгой, в конце концов, дражайший супруг больше всех любил себя. Но тогда Алине уже было наплевать. Его слова не могли достигнуть своей цели, у него больше не было над ней власти, пусть и пришлось заплатить за это самую высокую цену, какая только существовала на земле.       Женя, узнав о том, что они едут в Удову, пришла в восторг. «Обожаю!» - выдала портниха, - «а Улла - это образец вкуса, ума и манер! У нее такой салон, ты бы знала! Она потрясающая женщина!»       Алина начинала смутно припоминать: давным-давно она что-то слышала об Улле Морозовой - даме влиятельной, чей литературный салон, где обсуждалась, конечно, не только литература, но и множество других тем, и чьим частым гостем был сам мэр города. Но тогда Алине было не до салонов. Она боялась оставлять сына с нянями, которых нанял Мал, а с ним самим и подавно. Она забирала Аркадия, и они отправлялись гулять по улочкам и набережным. Постепенно Алина входила во вкус и, если бы сын не уставал, то могла бы бродить до глубокой ночи, не замечая ноющих ног - так ей не хотелось домой. Она ненавидела этот помпезный особняк в элитной части города с выходом на набережную.       Однажды во время своей прогулки она увидела домик, увитый виноградом и желтыми розами, небольшими и прелестными, распространяющими чудесный аромат, увидела в глубине садика счастливую семью - мать, отец и двое ребятишек. И позавидовала черной завистью. Она бы хотела такой домик. Но ее желания никогда не принимались в расчет. Руби говорила ей, что не стоит гневить судьбу, что ее жизни завидуют многие. Хотелось крикнуть: «забирайте! И Мальена с его деньгами! И титул этот проклятый забирайте! Оставьте сына, а остальное берите!»       Таким образом, Алина была рада уехать из особняка, но не рада поездке в Удову, о которой щебетала с восторгом Женя, размышляя вслух, что, может быть, они с Давидом тоже сумеют выбраться. Алина уверила подругу, что это было бы замечательно. Если среди всех этих малоприятных лиц она увидит хоть одно дружелюбное, то станет чуточку счастливее.       Накануне отъезда Алина долго проверяла сумки и чемоданы девочек, опасаясь, что они могли бы что-то забыть. И хоть купить в Удове можно было все, что угодно, но это нехитрое занятие успокаивало девушку. Возбужденные предстоящей поездкой на поезде, встречей с теплым морем и обожаемой тетушкой, близнецы долго не успокаивались, а задумчивая и рассеянная Алина как-то разом растеряла и свое красноречие, и свой авторитет. Наконец, девочки уснули, или, по крайней мере, сделали вид, и Алина спустилась вниз, на кухню.       Повар говорила ей, что где-то в шкафчиках есть баночки с травами - она их очень любила, добавляла в чай, варила травяные настои - ужасно вкусные, даже девчонки никогда не отказывались. Старкова надеялась найти что-то успокоительное. Видят святые, ей нужно!       Шкафчик пах терпко и головокружительно, ровные и стройные ряды баночек были подписаны. И Алина возблагодарила педантичность повара, которая, подмигивая, то кружку молока ей подсовывала, то вкусную булочку за спиной у строгой Янины, которая с каждым днем косилась на Старкову все более неодобрительно. Или это девушке так только казалось. Алина нашла мяту, добавила немного зверобоя и кипрея, подумав, кинула и календулу.       Кастрюлька нагревалась на плите, по кухне поплыл травяной аромат, отвар приобретал темно-коричневый оттенок. За окном шумело море, солнце давно опустилось за горизонт, и наступила тьма, которая заставляла дрожать то ли от страха, то ли от холода, потому что на кухне с каждым мигом становилось все холоднее, по коже бежали мурашки. Кружились травинки на поверхности воды, Алина помешивала отвар, ложка едва заметно скребла по дну кастрюли, при неосторожном движении ударялась о стенки с глухим звуком. Старкова смотрела на отвар, собственные действия гипнотизировали, вводя в подобие транса. Плавные движения, размеренное тихое дыхание, холод, мурашки по коже. Алина склонялась все ниже и ниже к кастрюльке, к горячей воде, резкий аромат трав обволакивал, туманил рассудок. Прикосновение ледяной руки к спине показалось чем-то нормальным, чем-то обычным. Рука надавила между лопаток, заставляя склониться еще ниже, горячий пар поднимался к лицу - контраст холода и жара. Мелодичный смех над ухом.       И резкое: - Алина!       Старкова отшатнулась от плиты. Ошеломленная, дрожащая обернулась к графу. Он стоял на пороге, глядел с тревогой. Алина часто-часто задышала, пытаясь успокоиться. Схватилась рукой за кухонную тумбу - ноги ее не держали.       Мамочка не хотела бы вас видеть.       Святые! Что только что произошло? Запоздалый страх сковывал по рукам и ногам, Алина даже дышать старалась реже, тише, мурашки ползли по коже, охватывали затылок - предвестие скорой боли, Алина уже научилась распознавать ее приход.       Граф прошел в глубь кухни и выключил конфорку да так и остался стоять рядом с девушкой. - Почему вы не спите? Нам рано выезжать. - Вы тоже не спите, ваше сиятельство, - выдохнула Алина, губы кривились в подобии улыбки, которая никак не получалась, не выходило такое простое действие, - девочки долго не могли успокоиться. И это моя вина, я знаю, - повинилась. Казалось, графа не слишком заботили слова гувернантки, взгляд его метался по ее лицу, словно он пытался заметить малейшие признаки... чего? Волнения? Страха? Безумия? Страх был. Он никуда не ушел, лишь затаился в глубине души, его не прогнал этот мужчина, он просто не смог бы. Страх и осознание того, что произошло. Алина все еще чувствовала прикосновение ледяной руки, казалось, что от нее след на спине остался. Алина только теперь осознавала, что произошло, хоть такое и с трудом укладывалось в голове.       - Хотите успокаивающий отвар, ваше сиятельство? - спросила Старкова, разбивая тишину и напряжение между ними, отворачиваясь к плите, делая шаг в сторону, увеличивая расстояние между собой и графом, осознавая, что, несмотря ни на что, хочется шагнуть ближе к этому мужчине, - я много лет дружила с одним аптекарем в Ос Альте, - продолжила, - сын часто болел. А я... - помолчала, - я тоже болела. Он был шуханец, но его семья переехала в Равку, когда он был совсем маленьким. Его звали Фухуа - это значит... - Процветающий, - произнес граф, доставая чашки. Две. - Верно, - улыбнулась уголком губ Алина, процедила отвар, - не могу сказать, что аптека его процветала, но он всегда был готов помочь если не делом, то словом. Замечательный человек. Надеюсь, что у него все хорошо. - Было жаль расставаться? - поинтересовался мужчина.       Алина пожала плечами. Фухуа был ее единственным настоящим другом, его не интересовали ни ее титул, ни ее-не ее деньги, ему было плевать на Мальена, он не был им очарован и прямо назвал ее мужа дерьмом. Он обожал ее сына и постоянно угощал лакричными леденцами. Он помог ей пережить смерть Аркадия. Было жаль расставаться, но это было необходимо.       Держа кружку обеими руками, девушка протянула ее графу. А он положил свои руки поверх ее, провел большим пальцем по запястью, ловя мгновенно ускорившийся пульс. Невозможно было двусмысленно трактовать это простое действие. Алина была бы рада остановить этот момент, держаться вот так кружку в четыре руки да пить по очереди. Но то, что происходило между ними, было так сложно. Было столько условностей и правил в их жизни, что сделать этого Алина не могла. Она отступила, разрывая прикосновение, отвернулась, наливая отвар и себе. Граф за ее спиной шумно выдохнул, отпил отвар. - Он же горький! - воскликнул недовольно. В его голосе было столько разочарования, словно у мальчишки, которому обещали на завтрак, обед и ужин только сладкое, а вместо этого предложили суп и брокколи. Алина рассмеялась. - Это успокоительный отвар, ваше сиятельство! Ему полагается быть горьким, - развернулась и, глядя поверх чашки, демонстративно отпила большой глоток, сделала большие глаза, - как вкусно! Граф закатил глаза в ответ на ее демонстрацию, но улыбнулся уголком губ и отпил из кружки, мужественно удержал лицо, заставив Алину хихикать. - Почему вы нервничаете, Алина? - спросил мужчина. Смеяться расхотелось, но Алина все же удержала улыбку на губах. Поставила чашку на стол, провела пальцем по ободку, глядела на темную жидкость, передернула плечами. Головная боль набирала обороты, заставляя морщиться. Сегодня присутствие графа ее, вероятно, не спасет. - Я, - обхватила себя руками, - не слишком люблю Удову, - призналась, - я понимаю, как это звучит. И я очень благодарна, что мы уезжаем, нам всем нужен отдых. И, на самом деле, Удова при должном желании прекрасное место для детей, но... Слишком много воспоминаний, - она подняла взгляд на мужчину, который маленькими глотками пил отвар, - как вы смогли остаться здесь после всего, ваше сиятельство? - спросила и продолжила, - я восхищаюсь вами. Должно быть, это огромная сила - суметь остаться жить в этом доме после всего, что тут произошло. Некоторое время граф молчал, в глубине дома тикали часы, что-то шуршало, потом стукнуло и затихло. Алина перекатывала на языке горечь отвара, грела озябшие руки о чашку, старалась лишний раз головой не шевелить.       - Мяу! - послышалось протяжное. На кухню вальяжно вошел Лучик. Граф предлагал оставить котенка дома на попечение слуг. Но близнецы подняли вой, решительно протестовали. И его сиятельство сдался: было решено взять котенка с собой, хотя Алина и беспокоилась о том, как он перенесет путешествие и будет ли себя достойно вести. Девочки уверили ее, что будут следить за Лучиком. Алина в этом сомневалась, слишком много впечатлений обещала поездка, будет не до котенка. Тем временем Лучик подошел к графу, потерся о его брюки, мурча и мяукая, оставляя на темной ткани рыжую и белую шерсть, и прыгнул на стул, смешно принюхался, фыркнул, не учуяв, видимо, ничего интересно, принялся умываться. Алина и граф наблюдали за котенком так, словно он был самым интересным, что они видели в жизни.       - Мною не надо восхищаться, Алина, - произнес граф, - и в моей жизни было много ошибок. Но дом - это дом, я уже говорил вам. И счастливых воспоминаний здесь достаточно для того, чтобы не бежать. Я знаю, что ваш супруг оставил вас в затруднительном финансовом положении, но неужели вы никогда, будь такая возможность, не оставили бы себе свой дом? Неужели там не было счастья? Алина не смотрела на мужчину. Не был тот дом ее домом. А счастье ее лежало в могиле. Ему было три с половиной годика. И это счастье было прекрасно. Глаза пекло от подступивших слез, голова кружилась от аромата трав, и боль сдавливала виски. - Это трудно, ваше сиятельство, - тихо произнесла Алина, доставая платок. Промокнув глаза, решилась посмотреть на графа. В глазах его было сочувствие. - Извините меня, - невпопад произнесла Алина, - пожалуй, действительно пора идти спать. - Пора, - эхом отозвался граф. Алина сполоснула кружки и кастрюльку, все это время чувствуя взгляд его сиятельства. А обернувшись увидела, как тот чешет за ушком довольного Лучика. Этот котенок мог найти подход к любому - полезное качество в жизни. Заметив взгляд Алины, мужчина взял котенка на руки и передал девушке. - С ним будет спокойнее. Алина гладила Лучика и смотрела на графа. Ах, если бы она не была гувернанткой! Возможно, тогда...       Вы не прислуга, мисс Алина.       Не прислуга. Но знатная дама только по рождению. Не нищая, но и не наследница состояния. Уже не юная девочка. Застыла на грани. Не решилась умереть тогда, весной. А теперь слишком хотела жить. ***       На вокзале Алина с удивлением узнала, что ей и Веденину полагается первый класс, обычно-то слуги состоятельных людей ездили во втором. Граф пожал плечами.       Вы не прислуга, мисс Алина.       Рядом с девочками Алине и самой стало спокойнее. Поезд тронулся, девчонки прильнули к окну, переговаривались возбужденно, а когда железная дорога пошла рядом с морем, и вовсе перешли на вопли. Пришлось сделать им замечание, напомнить, что воспитанные девочки так себя не ведут. - И какая радость тогда быть воспитанной, - пробурчала Агата. - С человеком без хороших манер неприятно разговаривать, - безмятежно ответила Алина, глядя на девочку, волосы той непостижимым образом уже растрепались, хотя Злата, например, выглядела так же аккуратно, как при выходе из дома. Как это у старшей из близнецов получалось? Немыслимо, - идите-ка сюда, мисс Агата, я поправлю вам прическу. Девочка послушно повернулась спиной к гувернантке. Алина расчесала ее волосы, любуясь шелковистой черной волной, тяжелые и красивые кудри падали на спину, спускаясь почти до пояса - настоящее богатство. Еще пять-семь лет, и эта девочка будет кружить парням головы на балах. Эта мысль вызвала неуместную гордость, будто Алина была матерью Агаты. Алина, то, что случилось с вашим сыном, ужасно, но девочки никогда не заменят его. Старкова вздрогнула и неаккуратно дернула волосы Агаты, девочка вскрикнула. - Извините, мисс Агата, - тихо произнесла Алина, начал плести косу. А сама кусала губы. Да, девочки никогда не заменят Аркадия, и она сама хотела себе запретить привязываться к ним. Она и не привязалась, она полюбила. Осознание этого ударило обухом по голове, заставив замереть на мгновение, а потом грустно улыбнуться. Ее исстрадавшееся сердце было открыто для этой любви - печально. Ничему ее жизнь не научила!       В дверь купе постучали, к ним заглянул Глеб. Вдали от дома парень, как и сама Алина, будто бы начал оживать, был еще бледен, но на щеках уже показался румянец, и вернулся дерзкий блеск в глазах. Старкову это радовало чрезвычайно. Если еще начнет вновь дерзить своему гувернеру, то девушка возблагодарит всех святых. - Идемте обедать, - произнес Глеб. Злата тут же соскочила с дивана, обитого зеленым бархатом. Брат подхватит ее на руки и закружил по узкому коридору вагона. Послышалось ойканье, вероятно, Глеб и Злата на кого-то налетели, сбивчивые извинения и совсем не виноватое хихиканье. Агата и Алина выглянули в коридор. Старшая из близнецов с завистью посмотрела на младшую. Злата в ответ показала сестре язык. А потом Агата буквально воспарила в воздух, захихикала, когда отец прошелся по ее ребрам пальцами, щекоча. - Наперегонки? - поддразнил граф. Глаза Глеба с вызовом вспыхнули. - У них преимущество, ваше сиятельство, - вполголоса прокомментировала Алина. - Ничего, - решительно заявил мужчина, - я и не в таких ситуациях выигрывал. Будете болеть за меня? Алина приложила палец к губам, изображая глубокую задумчивость, смотрела куда-то в сторону, глаза ее смеялись. Хотелось ляпнуть какую-нибудь глупость, но мимо них прошла чинная семейная пара, женщина склонила голову в приветствии, мужчина приподнял шляпу. И Алина сразу сникла, напомнив себе лишний раз, что они больше не на пустынном берегу моря, а гувернантка не имеет права на глупости в отношении работодателя. - Я останусь нейтральной стороной, - заявила Алина и посторонилась, пропуская графа. Агата, обхватив отца за шею руками, заливисто хохотала. Старкова грустно посмотрела им вслед.       - Будьте осторожны, мисс Алина, - раздалось над ухом строгое. Девушка обернулась, с решительным видом скрестила руки на груди, глядела на Веденина недружелюбно. Гувернер, поджав губы, разглядывал гувернантку, как отвратительный экспонат кунсткамеры, была такая в Ос Альте - зрелище не для слабонервных. Алина и понимала, что мужчина прав, и злилась на него за это осуждение в глазах, за то, что вновь стал надменным ублюдком, возвратив себе и резкость, и строгость, и жесткость, граничающую с жестокостью. - Не понимаю, о чем вы, - сухо произнесла Алина и развернулась, чтобы уйти, сделала пару шагов прочь и услышала тихое. - Он мужчина. Его не осудят. А вас очень даже. Это было то, что она говорила себе сама, напоминая о благоразумии, которое опасно истаивало рядом с графом.       Багра обедать отказалась, сославшись на головную боль, осталась в купе. Девчонки уже ждали Алину за столиком. Они сели рядышком, милостиво оставив Старковой место у окошка. Алина поблагодарила их от всей души. Ей не было интересно разглядывать пресыщенное общество или богатое убранство вагона-ресторана, не трогала ее позолота на потолке или светильники из шуханского хрусталя, она едва взглянула на услужливого официанта, который поклонился юным графиням, согнувшись пополам. Старкова глядела в окно, едва прикоснувшись к еде, да время от времени делала замечания девочкам, которые хихикали, вертели в руках приборы да переглядывались с братом, сидевшим за соседним столом и корчившим им рожицы. Граф старательно делал вид, что не замечает этого безобразия. Казалось, он решил отпустить себя, позволить себе и своей семье чуточку больше. Веденин хмурился и сжимал в пальцах нож с такой силой, словно хотел пустить его в ход. Алина строго хмурилась, а сама мысленно считала, на сколько хватит выдержки гувернера. Она досадовала на его слова, хоть они были правильными и верными, и сказаны были, очевидно, не со зла. Это не были речи Янины о том, как должна быть благодарна Алине за то, что ее взяли в приличный дом, это было осторожное, пусть и резковатое напоминание о здравомыслии. Веденин бледнел и хмурился, кидал на графа почти отчаянные взгляды, губы его поджались, разомкнулись, как вдруг...       - Александр! Какая приятная встреча! - сильным и громким голосом, так, что на них даже обернулось несколько человек. Старкова вздрогнула. И все веселье мгновенно прекратилось. Агата скривилась, словно съела лимон, Злата с мрачным видом уставилась в тарелку и сжала под столом руку сестры. По проходу между столиками шествовала баронетесса Ларионова. Алина могла лишь позавидовать красоте, богатому наряду, а главное, уверенности. И этим красивым синим глазам. На губах Елизаветы играла любезная улыбка, взгляд, прикованный к графу, стал томным. Его сиятельство досадливо поморщился. - Ты не говорил, что собираешься в Удову, - Елизавета присела на свободный стул, - впрочем, это прекрасное решение. Глеба пора выводить в свет! - женщина улыбнулась парню. Тот поджал губы, не демонстрируя попыток быть вежливым. - Что пора или не пора моим детям, я сам разберусь, спасибо, - сухо произнес граф, - рад видеть, Лиза, но... - Ах, - всплеснула руками женщина, - ты совсем растерял манеры в своей глуши! - кокетливо поправила шляпку. От ее приторного тона Старкову затошнило, от того, как легла на стол холеная ручка, почти соприкасаясь пальцами с рукой графа, Алине захотелось кричать. Это не ее дело. Не ее дело. Она заставила себя отвернуться к окну. Но привычная мантра не успокаивала. Аромат розовой воды окутывал душным облаком, закружилась голова. - И юные графини здесь! Какая прелесть, - засюсюкала Елизавета, - так рада видеть вас, девочки! Вы прелестно выглядите! Такие хорошенькие! Злата, у тебя... - Агата, - вскинула головку старшая из близнецов и скривилась надменно, копируя выражение лица отца, - можете не трудиться, ваша милость, все равно не угадаете! Елизавета покраснела от гнева, особенно, когда Злата, не сдержавшись, хихикнула, сжала руку сестры еще крепче. Взгляд баронетессы скользнул дальше, к Алине, которая выпрямилась напряженно, знала, что сейчас последует. Старкова понимала: Елизавета не посмеет задевать девочек, их отец ей не спустит, а вот гувернантку можно было. - А я полагала, что вашу гувернантку уже уволили, - протянула женщина нехорошо сощурившись, - где вы обучались, милочка, что не в состоянии привить юным дамам простейших манер? И за что ты только ее держишь, Александр? - насмешливо спросила баронетесса, обратив свой взор к графу, - я полагала, что для своих детей ты желаешь только лучшего. А здесь, - она окинула презрительным взором Алину, выдержала многозначительную паузу. Старкова закусила губу, на щеки набежал румянец. Да, это были ее просчеты в воспитании. Вспомнила тот единственный обед, когда Елизавета заявилась в дом графа. Тогда он выгнал Агату из-за стола. Что же будет теперь? Да еще на глазах у всех! С затаенным страхом девушка ждала слов его сиятельства. - Елизавета, - граф поднялся, - не против поговорить? Не здесь. Зашептались окружающие - сцена была вопиющей. Но спокойному графу, казалось, было все равно. Глаза Елизаветы победно сверкнули, на губах заиграла соблазнительная улыбка. - С удовольствием, ваше сиятельство, - ответила женщина. Граф коротко кивнул и двинулся к выходу из вагона.       Алина, закусив губу, отвернулась к окну. Это не ее дело. Не ее дело. Она всего лишь гувернантка, а баронетесса - подходящая партия не только на роль любовницы, но, на самом деле, и на роль жены графа. Но если так все же случится, то Алина уволится в тот же день. Оставаться в доме графа при такой хозяйке она точно не сможет.       После обеда Алина усадила девочек за учебники. Злата и Агата тяжело вздыхали, ерзали и заниматься математикой никак не хотели. Поездка не настраивала их на рабочий лад. Алина поглядывала строго, хмурилась и вертела в руках карандаш. Лист бумаги перед ней был пустым. Вспыхнувшее желание рисовать тут же и погасло. Настроение было испорчено словами Веденина и появлением Елизаветы. Алина поглядывала на Лучика, который мирно дремал в корзине, и завидовала котенку. Вот уж у кого нет никаких моральных дилемм! Поняв, что ни сама сосредоточиться не может, ни девочек призвать к порядку, Алина предложила почитать. Агата и Злата эту идею восприняли с восторгом. Старкова взяла в руки книгу со старинными легендами и с выражением начала читать, комментируя спорные места, показывая иллюстрации и на ходу делая свои быстрые зарисовки. Девочки притихли, сидели обнявшись, глядели на гувернантку, а потом переглядывались, словно вели безмолвный диалог.       - Мисс Алина, - прервала девушку Злата. Старкова посмотрела на девочку. Та ковыряла ногтем подол платья, потом смотрела на гувернантку и вновь опускала взгляд, словно хотела что-то спросить, но не решалась. - Что случилось, мисс Злата? - мягко спросила Алина, отложила книжку, терпеливо ждала, когда девочка решится. - Мисс Алина, вы научите меня так же быстро рисовать портреты? - спросила, наконец, юная графиня. Старковой почему-то показалось, что девочка хотела задать вовсе не этот вопрос. Но и это было уже огромным прорывом. Как бы ни наладились между ними отношения, но Злата упрямо рисовала только сама, разглядывала атласы и рисунки других художников, но на все попытки Алины помочь, подкорректировать то, что было неправильно, указать на ошибки, сразу закрывалась. Если злилась то и выкидывала рисунки, сминала их, рвала. Услышать от нее такую просьбу было глотком свежего воздуха, еще одной ступенью к пониманию этой закрытой девочки. - Конечно, мисс Злата! - воскликнула Алина, - я с удовольствием вам все покажу. Садитесь-ка рядом, - похлопала по дивану рядом с собой. Агата уперлась локтями в коленки и с восторгом наблюдала за тем, как творилась магия. Алина так увлеклась объяснениями, ловя неподдельный восторг своей ученицы, впитывая его, как цветок впитывает живительную влагу после долгой засухи, что не сразу расслышала стук в дверь. Только когда Агата крикнула звонко: «войдите!», Алина отвлеклась, умолкла и Злата, поглядывала на дверь недовольно. На пороге показался Глеб. Он переминался с ноги на ногу. - Мисс Алина, - произнес, - зайдите к отцу. Он просит. Вид у парня был при этом такой растерянный, что Алина удивленно на него посмотрела. А Глеб знакомым жестом провел по волосам. Он и не замечал, как перенимал жесты отца. - Конечно, ваше сиятельство, - произнесла Алина, поднимаясь, - присмотрите за сестрами? - Присмотрю, - ответил юноша и вошел в купе. Уходя, Алина услышала его задорное: - Ну, что, мелкие, что это вы тут творите? В ответ на эти слова послышался голосок Агаты, полный возмущения: - Мы не мелкие! - Рисуем, - тихо ответила Злата.       Алина аккуратно притворила дверь и замерла на мгновение. В коридоре вагона было тихо и пусто. За окном проносились поля, сквозь тучи выглянуло тусклое солнце, луч его попал девушке в глаза, заставляя сощуриться. Недоумевала, зачем графу понадобилось ее увидеть, тем более после встречи с Елизаветой. Понимала, что злится, что... ревнует человека, который не был ее. Святые! Это уже слишком! А, может, она не так поняла все? Может, вообще вела себя глупо? Но эти взгляды, слова, касания, та атмосфера легкая и одновременно душная между ними - хотелось поверить во... что-то. Во что? Алине следовало думать только о девочках, о своих обязанностях, о том, как совместить занятия и отдых в Удове, где свежий и теплый воздух точно не будет настраивать на рабочий лад. Стоило, пожалуй, уменьшить нагрузку на девочек, устроить им каникулы, вновь больше времени проводить на свежем воздухе. Пусть Алина не любила Удову, но климат там был прекрасный, а сам городок был чистым, благоустроенным и красивым. Стоило освежить свои знания по архитектуре и показать девочкам на натуре, отработать навыки рисования зданий со Златой. Понимала, что тянет время, хоть это и было глупо.       Чеканя шаг, будто бы боясь повернуть назад, прошла к купе графа, постучала и, услышав разрешение, вошла. Боялась увидеть... что? Сама не знала. Не хотела знать. - Ваше сиятельство, вы просили зайти. Подняла взгляд на графа и смешно ойкнула. На лице мужчины красовался след от пощечины, левая щека была багрово-красной, его ударили с такой силой, что, видимо, ноготь проехался по скуле, там красовалась царапина. - Объяснился с Елизаветой, - коротко произнес мужчина, - она осталась недовольна результатом... переговоров, - развел руками. Старкова едва подавила невольную улыбку. Все ее существо затопило глупое довольство. Девушка сделала шаг вперед, еще один, еще. Подхватила с дивана аптечку, которую вытащил граф, и села рядом. - Что ж, - произнесла, - давайте обработаем вашу... боевую рану. - Вы смеетесь надо мной! - с упреком произнес граф и ойкнул, когда Алина коснулась скулы тампоном, смоченным в перекиси водорода.       Старкова упрямо сжала губы, продолжая обрабатывать царапину, стараясь не краснеть под пристальным взглядом, от которого мурашки бежали по коже. Алина взволнованно дышала. Закончив, отняла руку, собираясь опустить ее, но граф не дал. Он перехватил руку, тампон выпал из ослабевших пальцев, а потом... Алина почувствовала на своей ладони поцелуй, горячее дыхание щекотало кожу, от прикосновения губ руку будто током прострелило. Мужчина не отпускал, дышал, уткнувшись носом в запястье. У Алины кружилась голова. Она не хотела, чтобы граф отпускал ее руку, не желала, чтобы этот момент заканчивался. В купе было тихо, лишь стучали колеса поезда да слышалось взволнованное дыхание - ее и мужчины, который сидел так близко, что они соприкасались коленями. Недопустимая вольность! Но кому какое дело?       - Я объяснился с Елизаветой, - повторил граф, выпрямляясь, но руку Алины так и не отпустил, накрыл своей второй, - ради тебя. Ради нас. Ради того, что мы можем попробовать построить. Я буду ухаживать за тобой так, как ты только захочешь, как позволишь, потому что я не могу тебя отпустить. И когда я спрашивал, не хочешь ты уехать, я лукавил, я лгал тебе, я бы никогда тебе не позволил уехать. Ошеломленная этими словами, Алина молчала, лишь глядела не моргая, осмысливала то, что услышала. Сердце ее колотилось, разгоняя по телу томление. Глупо было отрицать, что ей льстили эти слова. Еще глупее было бы сказать, что все ее существо не отозвалось на эти речи, не тянулось к графу. Но... - Я гувернантка, Александр, - спокойно произнесла Алина, - твои ухаживания станут страшным скандалом. Ты себе не представляешь, какой шум поднимется. Твоя репутация пострадает, тебя перестанут принимать в обществе, твои деловые связи могут разрушиться. А дети? Особенно девочки. Им еще жить. Злата и Агата достойны лучшего. Мужчина мрачно посмотрел на Алину, все-то он понимал, знал, чем грозит такая связь. Алина была благодарна, что он предлагал ей не место любовницы, что собирался все сделать по правилам, но не представляла себе, как это реализовать. - Но вы ведь лжете сейчас, ваша светлость, - вкрадчиво произнес мужчина. Алина крупно вздрогнула, осторожно высвободила руку, она была ледяной, даже теплые прикосновения графа ее не спасли. - Еще хуже, - ответила девушка, - герцогиня-гувернантка - сюжет для бульварного романа. - Зачем ты так, - тихо произнес Александр. - У меня нет ничего, - ответила девушка, - приданого или безупречной репутации. Мне двадцать шесть лет, я вдова, которая не носит траур да и не слишком скорбит по ушедшему супругу. Мне следовало бы остаться под крылышком любящей родни да искать себе нового мужа, когда выйдет положенный срок траура, а не работать. Но из родственников у меня только тетя Ана, а она совсем не богата. Я не могу сказать, что мне пришлось выживать, но мне пришлось работать. Едва ли придирчивое общество поймет это. - Какое нам дело до общества! - вспылил граф, откинулся на спинку дивана, провел рукой по волосам, растрепывая их, - плевать мне! Ты герцогиня Старкова! - А люди будут помнить прежде всего, что ты ухаживал за гувернанткой своих дочерей, - в противовес вспыхнувшему графа, Алина обрела точку ледяного спокойствия, - и ты это понимаешь. Ты пожалеешь о своем решении, Александр. И возненавидишь меня. И девочки меня тоже возненавидят, когда вырастут и поймут, почему о них шепчутся за спиной. Ты небезразличен мне, твоя семья стала мне близка, но то, что ты собираешься сделать, немыслимо.       Алина поднялась и направилась к двери, завершая разговор. - Алина, - услышала, - я не отступлюсь. - Зря, - отозвалась и вышла за дверь.       Хотелось кричать. Хотелось побиться головой о створку. Хотелось вернуться назад к этому мужчине и сказать, что согласна на все, что он может ей предложить. Но быть любовницей не позволила бы гордость. А быть предметом ухаживаний не позволяло положение.        - Он мужчина. Его не осудят. А вас очень даже.       Плевать было бы на осуждение. Сегодня осудят, а завтра поддержат. Настроения капризного общества так переменчивы. Но были еще девочки. И они не должны были пострадать. Ведь их душевное спокойствие - сфера ответственности гувернантки.