Черта

      Рассвело, буря улеглась, и события прошедшей ночи казались не более, чем страшным сном. Алина была бы рада, если бы это было действительно так. Но в коридоре второго этажа еще витал едва уловимый запах пороха и оружейной смазки, замок на двери комнаты Людмилы был выбит, и казалось, что дверь сейчас распахнется, на пороге покажется хозяйка комнаты и тихонько рассмеется. Этот тихий и мелодичный смех все еще звучал в ушах Алины. Он был красив и ужасен. От него мурашки бежали по коже, а внутри переворачивалась глыба льда, не давая свободно вздохнуть. Алина знала, кого она видела на кухне, знала, чья рука легла на плечо графа, сжимая его с силой, не отпуская.       - Это вы во всем виноваты!       Собственный крик все еще звучал в ушах, заставляя морщиться. Она не имела никакого права говорить эти слова, но девочки пострадали, а девочки были ответственностью их гувернантки. И она не смогла их защитить.       Но возможно ли победить мертвых? Их ночью в этом доме Алина видела достаточно. Все страшные истории о призраках ожили у нее на глазах, оказались реальностью, в которую не так-то просто было поверить. Но выхода не было. Объяснений произошедшему ночью Алина найти не могла. Не могла подобрать логического объяснения тому, что случилось.       Прошел едва ли час от начала грозы и до того, как они нашли Злату, но Старковой казалось, что они метались по темному дому всю ночь. И не находили выхода. Его не было. Да только в ловушку они заключили себя сами. Каждый по-своему. Алина полагала, что она нашла ответы на некоторые вопросы, а кое-что до сих пор оставалось тайной. Имеет ли она право обнажить самое сокровенное?       ...в этом проблема, в том, что мы не можем отпустить тех, кого любим.       - Ох, ваше сиятельство, - прошептала Алина, - что же вы натворили. А сама сжала в руках медальон, который надела сегодня с утра на шею. Зачем? Святые только знают! Но казалось, что простое украшение дает ей силы прожить новый день, этот символ утраченного счастья защищает ее. Ее защищает тот, кого она сама защитить не смогла.       После всего произошедшего Алина и граф очень долго успокаивали девочек. А потом разошлись в разные стороны, так и не поговорив. Девушке, конечно, стоило извиниться. Но сил на это не было. Сил не было вообще ни на что. Казалось, что ее опустошили, оставили лишь оболочку, которая дошла до своей комнаты, приняла душ, переоделась. Скользнула было взглядом по свертку, который ей отдала Женя, ведь там должно было быть новое платье, но привыкать к нему сейчас не хотелось. Нужна была привычная одежда, будто бы даже такая мелочь была якорем, который удерживал Алину в рамках реальности. Но черта была пересечена еще ночью.       - Александр!       Она уже даже не краснела. Паника и страх, ужас, сковывающий по рукам и ногам заставили ее быть более решительной, чем обычно.       Кто и кого спас в эту ночь? Ведь Алина слышала шепот за спиной, знала, чье смрадное дыхание касается шеи, знала, кто преследует ее, не отпуская. Знала, почему и за что. Не знала только, почему здесь и сейчас. Она была виновна, но ведь есть еще девочки, есть Глеб - их за что? Дети не должны отвечать за отца. Это было неправильно. Впрочем, если бы в жизни была справедливость, то Алина не сидела бы сейчас в библиотеке, с тоской глядя в окно, не сжимала бы в ладони медальон, не зная, то ли сорвать его с шеи, то ли, наконец, открыть. Какая же она трусливая и жалкая!       К завтраку не спустился никто. Девочки еще спали. У Алины, так и не сомкнувшей глаз, совершенно не было аппетита. Старкова слышала, как ворчала Янина, опять поминая порядки и традиции. Да будь они прокляты, в самом деле, такие традиции! Девушка слышала, как граф отвечает экономке резко и даже нетерпимо, слышала, как женщина оскорбленно вздыхает. Но все это было совершенно не ее дело. А потом хлопнула дверь, послышался шум мотора - его сиятельство уехал. Вот так просто уехал! Впрочем, а чего ждала Алина? Что он будет сидеть у постели девочек со скорбным видом? Или объяснится с ней? Право слово, вот ей-то он вообще ничего не должен!       Алина пришла в библиотеку, открыла окно и села в кресло. Картины Горина мрачным пятном, темной кляксой маячили на периферии зрения. Старкова смотрела в окно. Сырой и холодный ветер задувал в комнату, тюль взлетал и опадал, у девушки заледенели руки. Слабость растеклась по телу, придавливая к креслу, девушка сидела совершенно неподвижно. Она смотрела на расстилающийся за домом пейзаж: как-то резко пожухла трава, став неприятного серо-желтого оттенка, низкие, сизые тучи плыли над скалами, о которые с шумом разбивались графитово-серые волны с белыми шапками пены, линия горизонта уходила вдаль, море и небо сливались в одно, лишь вереск стелился лилолым ковром, не подвластный ни стихии, ни холоду, ни злу, что поселилось в этих стенах.       Почему? Проклятье, почему?!       Но я люблю эти места. Я много путешествовал в молодости, побывал практически везде. Но меня всегда тянуло домой. Дом - это дом, мисс Алина.       Как можно было любить то, что вызвало лишь ужас? Или так было не всегда? Должны же были быть у графа какие-то причины оставаться здесь? Впрочем, одну причину Алина, казалось, угадала. Быть может, было что-то еще?       Старкова закусила губу. Есть ли причины у нее самой? Что держит ее здесь? Контракт? Ерунда! Там не прописано, что она должна отработать определенный срок. Ей ничего не мешает уволиться, уехать, исчезнуть, никогда не вспоминать. Сбежать? Эта мысль была весьма соблазнительна. Но оставить девочек? Бросить их здесь, как бросила Станислава, даже не попытавшись бороться? И выиграть? Однажды она уже попыталась - это закончилось трагедией. Способна ли она вообще хоть кого-то защитить? И с чего взяла, что это вообще ее дело? У Златы и Агаты есть отец, его обязанность - защищать своих детей! Всех своих детей, в конце концов! Глеб что-то тоже не выглядел слишком счастливым этой ночью! Святые! Что же ей делать? Как помочь? И нужна ли хоть кому-то в доме эта помощь? Багра, например, выглядит вполне счастливой! «Только не этой ночью», - шепнул внутренний голос.       ...найди мою внучку!       Невозможно было сопротивляться силе этого приказа. Точно не Алина смогла бы воспротивиться! Но прочь из комнаты близнецов ее погнала не только властность, что слышалась в тоне старой графини, отнюдь, еще был страх, застывший в глазах ее сиятельства, понимание того, что происходящее - страшный кошмар, претворившийся в реальность, кошмар, который может обернуться чем-то еще более ужасным. Но чем? Что знает ее сиятельство? Алине почему-то казалось, что она знает все. Так почему же ничего не делает? Конечно, какая родовитая семья да без личного привидения в старинном доме! Но всему есть предел! Проклятье! Она серьезно сейчас рассуждает о том, какое количество призраков на один квадратный метр считать приемлемым? Наверное, картины Горина все же свели ее с ума!       Стукнула дверь позади, заставив Старкову вздрогнуть. Но она бы не обернулась, даже если бы это были девчонки, обернуться тоже было выше ее сил. Раздались легкие шаги, а потом на колени Алине опустили Лучика. Котенок мяукнул недовольно, потоптался по платью и плюхнулся на колени, вытянулся, урчал вылизывая лапу.       - Я покормил его, - произнес Глеб. Старкова мысленно себя отругала. И она еще хочет кого-то защитить? Да она про котенка забыла со всем этим кошмаром! - Спасибо, ваше сиятельство, - просто ответила девушка и подняла взгляд. Парень стоял, переминаясь с ноги на ногу, не спешил уходить. Он был бледен, тонкая кожа лица, казалось, стала прозрачной, глаза еще больше потемнели, усиливая сходство с отцом, был растрепан, но костюм сидел безупречно - никакой небрежности. Веденин был бы доволен. Кстати, как же это он отпустил Глеба да еще и без занятий и нравоучений вслед? - Не уезжайте! - вдруг выпалил юноша и покраснел. Рука Алины, гладящая кота, замерла. Сердце неприятно екнуло, Старкова до боли закусила губу, а потом продолжила гладить Лучика. - Присядьте, ваше сиятельство, - указала на кресло рядом. Парень поспешно повиновался, он глядел и пытливо, и умоляюще, и вздыхал, словно собирался начать заготовленную ранее речь, и обрывал себя. Волновался, сжимал и разжимал кулаки. - Пожалуйста, мисс Алина! - произнес, повторил уже тише, - не уезжайте! Алина склонила голову набок, глядя на парня. Что знает он? Что видел он? Какой была для него эта ночь? - Я не собиралась уезжать, - тихо ответила Старкова, не собираясь мучить Глеба, тот вздохнул с облегчением, - по крайней мере, не одна, - добавила еще тише. А это было бы решением! Уехать всем вместе! Пусть граф любит эти места и привязан к дому, но разве так может продолжаться? Не подумала даже, что принимать такое решение будет явно не она. Сейчас это казалось прекрасной мыслью! - Мисс Алина, - парень ее словно не услышал, он смотрел на картины, думал о чем-то своем, - если я... - осекся, нервно тряхнул головой, - мисс Алина, - голос его совсем сел, - вы умеете хранить тайны?       По спине пробежал холодок, охватил затылок и заставил вздрогнуть всем телом, тревожа недовольно мяукнувшего Лучика. Впрочем, и котенок притих, так много боли и страха было в голосе Глеба, так много смятения в карих глазах, когда он, наконец, посмотрел на девушку. На лице парня было написано настоящее страдание. Алина не хотела знать никаких тайн, Алина не была достаточно сильна для этого, медальон давил на грудь, хоть это и было лишь иллюзией, но цепочка вдруг стала нестерпимо натирать нежную кожу, жгла так сильно, что ее хотелось сорвать, будто бы Алина была нечистью, которую можно убить серебром. Алина не хотела знать никаких тайн, но обмануть ожидание Глеба она не могла, не имела на это права.       - Я выслушаю все, чем вы хотите поделиться, ваше сиятельство. И ничего из нашего разговора не выйдет за пределы этой комнаты, - ответила девушка, глядя на парня, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и дружелюбно. - Я знаю, почему девочки... - он задышал тяжело, словно ему действительно больно было говорить то, что он собирался, - я знаю, почему они... видят маму такой. Старкова похолодела. - Видят? - вырвалось у нее, пальцы нервно сжались, наверное, причиняя боль Лучику, потому что тот спрыгнул с коленей. Но девушке было не до убежавшего котенка. Что-то надвигалось, что-то ужасное и страшное, темное, как прошедшая ночь, ледяное, будто ветер, задувающий в окно, смертоносное, как шторм на море. - Они вам не говорили, - пояснил Глеб, - но я их старший брат. Я. У Алины закружилась голова, пришлось прикрыть глаза, чтобы как-то прийти в себя. На губах появилась горькая улыбка. Святые! Какая она глупая и невнимательная, равнодушная, черствая и совсем не чуткая! Она-то думала, что тот раз в августе был единственным. Как она могла так ошибиться?! - Все говорят, что маму сгубила лихорадка, - торопливо произнес Глеб, словно боялся, что ему не хватит духу сказать, - я сам так думал. Я верил в это. Мне было всего-то девять лет. И я всегда думал, что помню смерть мамы, - он захлебывался словами, делал прерывистые короткие вздохи, - но я ошибался. Я ошибался! И этой ночью я вспомнил. Алина распахнула глаза, чтобы увидеть, как в глазах юноши собрались слезы. Капля сорвалась, прокатилась по щеке, некрасиво повисла на подбородке и упала на колени, оставляя на брюках едва заметное пятно. - Я вспомнил. Я видел ее. Я...       Распахнулась дверь, заставив Старкову резко обернуться, а Глеба осечься. Взгляд графа устремленный на сына был страшен. Алина поднялась на ноги, словно вновь хотела закрыть парня собой, словно бы могла. - Она повесилась, правда, отец? - послышалось за ее спиной, - она повесилась, не в силах выносить кошмары этого дома. И я... - он плакал, - я нашел ее.       Если бы сейчас раздался раскат грома, сверкнула молния, а картины Горина обратились пеплом, Алина не была бы так потрясена, как от этих слов, сказанный с мукой в голосе, что разрывала сердце девушки на части. Алина вцепилась в спинку кресла до побелевших костяшек. Она смотрела на осунувшегося графа. Он глядел за спину Алины на сына, уголок губ его нервически дернулся. Он не отрицал. И Старкова поняла, что это правда. Его сиятельство хранил эту тайну ото всех один. Быть может, только Багра знала о том, что произошло на самом деле. Но он нес эту ношу один. Старкова опустилась на ручку кресла, сложила руки на коленях, смотрела на свои переплетенные пальцы и не знала, что ей сказать.       - Мне очень жаль, - наконец, после продолжительного молчания произнес граф, - мне очень жаль, что ты вспомнил. Детская психика пластична. И доктор сказал, что ты, возможно, не вспомнишь никогда, ведь потрясение было столь сильным: справиться с ним можно было только забыв. Я хотел, чтобы так и оставалось. Мне жаль, что так вышло, Глеб. Во время своей речи граф медленно и осторожно делал шаги к сыну, словно боялся, что тот оттолкнет его или сбежит. Вот он остановился вровень с Алиной. Глеб поднялся из кресла, сделал пару нетвердых шагов и с надрывным всхлипом уткнулся лбом отцу в плечо. Мужчина крепко прижал его к себе одной рукой. Вторая же... скользнула по пальцам Алины в жесте утешения. Старкова отдернула руки и поднялась. Она была и потрясена, и зла. - Прости меня, - тихо произнес граф, - я верил, что так будет лучше. Глеб поспешно закивал, обнял отца сильнее.       Алина двинулась в сторону двери. Вся эта сцена вообще не была предназначена для ее глаз. Стоило уйти сразу же. - Мисс Алина, - послышалось негромкое. Алина замерла, а потом обернулась. Граф смотрел на нее с мольбой, как ранее его сын. Старкова вопросительно вскинула бровь. - Останьтесь, - попросил мужчина, - нам нужно поговорить. Девушка едва удержала на губах язвительное: «да что вы? Правда?» - Позже, - ответила сухо и указала подбородком на Глеба, показывая, что парень сейчас больше нуждается в своем отце, чем она в объяснениях, которых, однако, она все же намерена была потребовать, - позже, - повторила, и вышла за дверь.       Старкова поднялась к девочкам. Они спали в кровати Агаты. Девушка вздохнула. Она уже несколько раз заставала их за тем, что одна из близнецов приходила к другой да так и засыпала. Они спали, обнявшись, сопели мирно, Злата не металась во сне, не тревожили их обеих призраки. Девушка отступила, осторожно притворила за собой дверь. Не могла она их будить сейчас.       Нос к носу столкнулась с Ведениным. Гувернер имел вид задумчивый и даже несколько оторопелый, под глазами его залегли тени, а губы были сжаты в тонкую полоску. Мужчина словно все вертел в голове какую-то мысль, поворачивал то так, то эдак, глядел на нее с разных сторон, но не мог с ней примириться. Что ж, Алина его вполне понимала. - Мисс Алина, - Веденин коротко поклонился. Старкова присела в реверансе, приветствуя мужчину. - Вы... не видели его сиятельство Глеба? - хрипловато спросил мужчина. Старкова поджала губы, была готова наброситься на гувернера, обвиняя его в черствости, которой сегодня попросту не было оправдания, но присмотрелась к мужчине и смолчала. У Веденина был такой растерянный вид, что даже жаль его стало. Он искал воспитанника, будто бы тот был его точкой опоры, занятия с Глебом были привычной деятельностью, которая позволяла не сойти с ума, позволяла удержать собственный мир в строгих рамках, которые оказались к волькре сбиты в эту ночь. О да, Алина его понимала, черту они пересекли, и границ более не существовало. - В библиотеке, - коротко ответила Старкова, - разговаривает с отцом. Веденин понимающе кивнул, он открыл рот, словно хотел что-то спросить у Алины, даже сделал шаг к ней, осекся, отступил. Девушка еще раз присела в реверансе и скользнула прочь.       Она спустилась по лестнице, накинула пальто и вышла из дома. Ветер ударил в лицо, закружил вокруг ног юбку, играл выбившимися из прически прядями волос - Алина забыла шляпку, но возвращаться не стала. Она сошла с крыльца, под ногами шуршал гравий, шумело море. Туда-то и пошла девушка.       Алина брела по берегу, глядя на волны, накатывающие на берег, следила за ними взглядом: туда-сюда, туда-сюда. Было в этом занятии что-то успокаивающее, хоть еще час назад казалось, что успокоить ее не сможет ничто на свете. Алина прошла в дальний угол бухты, путь ей преградила скала. Старкова стояла, кусая губы, волны разбивались о камень, соленые брызги долетали до девушки, оставляли привкус моря на губах. Алина постояла немного, словно бы скала могла исчезнуть, и можно было бы продолжить свой путь.       Она развернулась и поморщилась, увидев вдалеке фигуру графа. Честное слово, ей не хотелось сейчас с ним разговаривать, ей нужно было еще немного времени, самую малость, чтобы прийти в себя, чтобы обозначить свое решение, придумать, как донести до графа свою мысль. Его сиятельство, однако, решил по-своему. Он шел медленно, словно бы не искал Алину, словно бы просто ноги привели его сюда для прогулки, да только девушка знала, что это вовсе не так.       Они встретились на середине береговой линии, которую прошла Старкова, замерли в паре шагов друг от друга. Мужчина был еще более бледен, чем в библиотеке, на лице его застыло и виноватое, и задумчивое выражение какого-то отчаяния. Алине хотелось его пожалеть, Алине хотелось его упрекнуть. Когда это она вдруг стала вправе на это?       Какое-то время они молча шли рядом, удаляясь от скалы. И шумело-шумело море. Алине казалось, что оно над ними смеется. - Что ж, Алина, - тихо произнес граф, - кажется, я должен вам объяснения. От его тона мурашки бежали по коже. Старкова поджала губы. - Мне вы должны только жалованье, ваше сиятельство, - сказала сухо. Мужчина тихо рассмеялся. - Пожалуй, Александр мне понравилось больше, - он лукаво покосился на девушку. Она аж задохнулась от возмущения. Как он может быть таким несерьезным в этой ситуации? Мало того, что они пережили страшную ночь, отзвуки ужасов которой до сих пор заставляли Алину неконтролируемо дрожать, так он еще и указывает ей на ее грубое и недопустимое поведение, от которого она и сама не в восторге! Не принимать же его слова за правду? Или... Алина во все глаза глядела на графа, теперь в его лице отчаяние смешивалось со странной надеждой. У Старковой замерло сердце. То самое глупое сердце, которое было готово... Алина тряхнула головой, словно пыталась сбросить наваждение.       - Я знаю, что видела, - пыталась выдержать тон, желая отстраниться, ведь если сейчас она назовет его Александром, то не сможет дойти до конца, - каким бы невероятным это ни было. Тогда, после кошмара Агаты, вы спросили меня: что видела я. Но что видели вы, ваше сиятельство? Невозможно было бы побледнеть еще больше, но графу это удалось, губы побелели, но сложились в жестокую усмешку. - Вы обвинили меня во всем, - ответил мужчина, - что же, вы были почти правы. Почти. - Это вы во всем виноваты! Ей стоило бы покраснеть, но она лишь прямо посмотрела на графа. - Вы не смогли ее отпустить, - произнесла, - Людмилу. Вы не смогли... - Я любил ее, - ответил мужчина, - я обожал ее. Я хотел положить к ее ногам если не целый мир - целый мир это для глупцов, цели стоит ставить реальные, - то все, что она пожелает. Она была моим миром, моим сердцем, моей душой. И когда она умерла, - у него перехватило дыхание, - я умер вместе с ней. Небо не рухнуло на землю, мир продолжать жить, любить, творить, ненавидеть и делать деньги, но я умер. И когда она пришла, я не смог ее оттолкнуть.       Казалось, что Алину окунули в ледяную воду, будто бы толкнули ее в море да там и оставили. И казалось, что она задыхается, соль горчила на языке, раздирала горло. Девушка дышала короткими, рваными вздохами, не в силах осмыслить то, что сейчас услышала. Ей казалось, что она приняла свою догадку, какой бы невероятной та ни была, но когда граф ее подтвердил, земля все же закачалась под ногами у Старковой. Поверить в это было невозможно. Но Алина поверила. - Но ваши дети, - прошептала Алина, продолжила отрывистыми фразами, повышая голос, - девочки! Глеб! Ваше сиятельство, так нельзя! Они-то живы! И они страдают! Видеть их такими, как сегодня ночью, это невыносимо! Сказала и осеклась, поймав острый взгляд. Она крикнула графу ночью в лицо обвинения, и, кажется, вот сейчас он решил не спускать ей их. Он посмотрел на медальон на груди женщины. Алина едва подавила инстинктивное желание прикрыть украшение рукой. - Я понимаю, почему вы так переживаете за них, - мягко произнес мужчина, - Алина, то, что случилось с вашим сыном, ужасно, но девочки никогда не заменят его. Он говорил что-то еще, но окаменевшая, посеревшая Алина его не слышала. Видела, как шевелятся его губы, но темные воды той стылой, ледяной весенней реки уже захлестывали ее, вода сомкнулась над ней. И Алина утонула. - Замолчите, - выдохнула не своим голосом, - замолчите немедленно! - словно это была не она, словно слышала себя со стороны, - я запрещаю вам! - голос набирал силу, - вы слышите? Я запрещаю вам говорить об этом! Она умерла в тот весенний день и не знала, как жить дальше. Вот только девочки смогли, казалось, расшевелить ее, а теперь этот человек - причина их страданий?! - Людмила не трогала никого в доме, - произнес граф, словно мысли ее прочел, - она приходила ко мне. Только ко мне! - Все изменилось, - заставила себя продолжать разговор Алина, как заставляла себя продолжать жить, - им страшно, они боятся. Так нельзя, - выдохнула, - нужно уехать. В этом доме оставаться нельзя! Мужчина поджал губы, глаза его сверкнули непримиримо. - Нельзя бежать, - отчеканил он, - нельзя так просто покинуть не просто дом, но место, где жили поколения моих предков. - Некому будет жить далее, когда ваших детей сведет с ума этот дом, как свел с ума вашу жену! - не сдавалась Алина. Граф отшатнулся. И Старкова поняла, что теперь она нанесла удар. Так было нельзя, так они не придут ни к чему конструктивному, не выстроят диалог, а сама она не поймет, что же, в конце концов, происходит. У нее были разрозненные кусочки мозаики, Алина вертела их то так, то эдак, но никак не могла сложить в единую картину. - Все дело в картинах Горина, верно? - тихо спросила, - почему их нельзя снять, ваше сиятельство? Ваша супруга годами сходила с ума от мрачной атмосферы этих картин, почему нельзя было их убрать? Граф прищурился, в глазах его горела досада и злость. Алине казалось, что он ей не ответит. Но теперь уж она не отступит и напомнит, что он обещал ей объяснения! Те, которые мог дать, по всей видимости. - Люда была больна, - сухо произнес мужчина, - дело было не в картинах, возможно, они послужили лишь триггером к ее безумию, но оно дремало в ней, пустило свои корни, проросло. Не было никакой лихорадки, были видения и галлюцинации, были странные поступки. За ней следили слуги, но однажды она сбежала. Мне с трудом удалось найти ее. И тогда, - мужчина глубоко вздохнул, а потом, скинул пальто прямо на песок и закатал рукав правой рубашки: на внешней стороне предплечья было несколько белесых шрамов, как если бы граф пытался заслониться от... - она кинулась на меня с ножом, словно бы я был самым большим ее врагом, - он горько усмехнулся. Алина стояла ни жива, ни мертва. В голове что-то щелкнуло, будто бы кусочек мозаики встал на свое место.       На ее руках теплая кровь, она пахнет железом так терпко, что хочется выблевать весь завтрак, который в нее запихнули эти служанки, которые больше похожи на надзирательниц в тюрьме. Ее муж стоит напротив, в глазах его боль и потрясение. Почему, о, почему он ей не верит?! Нож выпадает из ее пальцев, ударяется о паркет с оглушительным звоном. - Мамочка?       Старкова вздрогнула, выныривая из не-своих воспоминаний, из снов, в которых было столько крови и боли. - Глеб видел и это, - прошептала Алина, - верно? - Я пытался ее остановить, - глухо произнес граф, - и уж тем более после этого не пускал к детям, полагал, что она для них опасна. И это свело ее с ума еще больше. Она покончила с собой.       Шумело море, сквозь просвет в тучах мелькнул луч света, и снова все затянуло сизым. Сердце Алины колотилось, голова шла кругом от свалившейся на нее информации. Девушка смотрела, как граф поправляет ониксовые запонки, как отряхивает пальто, а потом надевает его. - Вы, правда, верили, что Люда безумна, - произнесла, - но когда она пришла к вам, неужели ничего не екнуло? - спросила требовательно, - ваша жена видела что-то, то зло, что живет в этом доме свело ее с ума, это же зло теперь угрожает вашим детям! И причина в картинах Горина! - Эти картины удерживают это зло! - рыкнул граф и добавил уже тише, - понимаете, Алина? Они не оружие, они защита. Звучало невероятно. Как та мрачная, гнетущая атмосфера картин Горина хоть кого-то защитить? И от чего защищать? - Багра никогда не рассказывала подробно, - вздохнул граф, - но я помню, что в детстве эти картины меня страшно пугали. И я помню смутные тени в коридорах по ночам. Став взрослее, я списывал это на детское воображение. Мало ли что видят дети? А дом огромен, и тени таятся там по углам. Отец был человеком приземленным, он осознавал ценность картин и не слишком-то их любил. Шахты переживали не лучшие времена, отец захотел картины продать. Багра стояла насмерть. Отец был непреклонен, уже договорился о продаже «Пира». Картину сняли. Тогда-то это и началось. Странные видения, еще более странные происшествия в доме. Служанки шептались и увольнялись, по округе поползли слухи о доме с привидениями. Атмосфера была гнетущей. Вы просили вспомнить себя в шестнадцать, так вот, Алина, все было еще хуже. Я никому и никогда не позволял сплетничать о своей семье. Никогда, - мужчина криво усмехнулся, посмотрел на Алину искоса, ожидая реакции. Лицо девушки оставалось бесстрастно, она лишь кивнула, подтверждая, что слушает, приглашая продолжать. - В тот же месяц, пока оформлялись последние документы по продаже картины, у Багры случился выкидыш, она потеряла много крови, долго болела. А когда нашелся покупатель и на «Монахов», заболел отец. Он так и не оправился после болезни. Сделка не состоялась. Багра, разумеется, картины не продала. Я был отправлен в закрытую школу. А когда вернулся, меня ждал семейный бизнес, дом, сезон в Ос Альте, где я и встретил Люду. - Все повторилось с появлением Людмилы, верно? - вполголоса спросила Алина, прищурившись, она смотрела на море, набегающие волны почти касались ее ботинок, - а потом когда появилась я, - продолжала говорить, - у вас очень ревнивые призраки, ваше сиятельство! - усмехнулась. - Этот дом живой, - тихо произнес мужчина, - хотите верьте, хотите нет, он принимает не всех и обнажает то, что на душе. - О! - воскликнула Алина, - после сегодняшней ночи я во многое готова поверить! Что не отменяет моих слов. Вам с детьми нужно уехать! - А вам? - граф остановился, заставив замереть и Алину. Девушка повернулась к нему, смело посмотрела в глаза, глядящие на нее уже не разгневанно, но ласково, - разве вы не хотели бы уехать отсюда и никогда не возвращаться? Старкова покачала головой отрицательно, сжала губы. - Нет, - ответила коротко. - Вы смелый человек, Алина, - вполголоса произнес граф, он сделал шаг к девушке, оказываясь ближе, - очень смелый. Что показал вам дом? Вашего сына? Это был подлый удар - заставить ее потерять бдительность и задать вопрос. Рука метнулась к медальону, но была удержана мужчиной, он слегка сжал пальцы. Алина могла бы вырвать руку, могла бы отойди подальше, могла бы заявить о недопустимости такого поведения, но не стала. - Мужа, - коротко ответила Алина. Хватка на ее руке усилилась. - И что же случилось с вашим мужем? - спросил граф так, будто бы не знал. Ведь сейчас Алина понимала: он, конечно, выяснил все о гувернантке, которая должна была заниматься его дочерьми. Старкова не могла его за это осуждать, она бы сделала так же. И точно так же, как и граф, не хотела сейчас отказываться от прикосновения, от тепла, которое даровало ей присутствие мужчины рядом. Положение было компрометирующим. Но кто увидит? Кто узнает? Глаза мужчины смеялись. - Сердечный приступ, - сухо ответила Алина и все же сделала шаг назад, попав ногой прямо в воду, зашипела, почувствовав, что ботинок промок. Взгляд графа стал острым, словно бы мужчина желал проникнуть в мысли стоящей перед ним девушки, вынужденной вновь сделать шаг к нему. И отшатнуться, услышав, как графа зовет мужской голос. Проклятье! Алина все же покраснела, удивлялась самой себе - откуда в ней столько смелости? Граф же отпустил ее руку с нарочитой медлительностью, скользнув напоследок насмешливым взглядом. Да чтоб его волькры сожрали или призраки его любимого дома!       - Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! - на лице бегущего к ним Веденина застыла тревога, - юные графини! У Алины оборвалось сердце. Она замерла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Что случилось с девочками? - Их нет нигде в доме, - продолжал тем временем Веденин, он скользнул недовольным взглядом по побледневшей Алине, - его сиятельство Глеб ищет их. Вам стоит вернуться, - он вновь бросил на Старкову взгляд, полный упрека. Алина мысленно отругала себя. Как она могла уйти после того, что случилось ночью? Девочки - ее сфера ответственности! Она должна их защищать и быть рядом, она должна была остаться, она должна была дождаться их пробуждения. А вместо этого она отправилась гулять да еще смела диктовать условия его сиятельству! Она! Всего лишь гувернантка! Вот к чему приводит пренебрежение и обязанностями, и приличиями. Права Ана Куя, когда говорит, что Алина эгоистичная! - Я, кажется, знаю, где они, - мрачный голос графа вырвал Алину из ее невеселых мыслей, - идемте, мисс Алина. Господин Веденин, возвращайтесь в дом, обыщите вместе с Глебом прилегающую территорию. Гувернер отрывисто кивнул, бросил на Старкову последний осуждающий взгляд и ушел.       Что видел он? Алина понимала, что вела себя недопустимо. Быть может, ей и плевать на собственную репутацию, но не на репутацию девочек. Допустим, Веденин никому и ничего не расскажет, но есть еще Янина, есть слуги в доме, они-то используют малейший намек на недопустимые отношения между графом и гувернанткой, любое сомнительное действие будет трактовано превратно, превратится в отвратительную сплетню, в которой и половины правды не будет, но это станет уже неважным. Ее репутация будет безнадежно испорчена. И она не сможет быть рядом с девочками, если не захочет бросить тень и на них. А она не захочет.       Проклятье! Рука все еще горела от простого прикосновения, душный запах бергамота и лимона забивал ноздри, хотелось оказаться ближе, вдохнуть глубже. Святые! О чем она только думает!       - Куда мы идем, ваше сиятельство? - спросила, пытаясь сбросить наваждение. Хотелось головой потрясти, чтобы выбросить эти мысли из своей головы, окунуть руку в море, чтобы смыть прикосновение. И хотелось оставить его, помнить его. Это какое-то безумие. Все же тряхнула головой. С учетом того, что узнала за последнюю четверть часа, едва ли это слово было приемлемым даже в мыслях. Вот так и становятся суеверными. - Сегодня день рождения Людмилы, - отрывисто ответил граф, словно это что-то проясняло. Но если подумать... - Вы забыли, - констатировала Алина. Могла бы осудить, но кто она такая? Она про день рождения Мальена предпочитала не вспоминать. Помнила, конечно, когда родился дражайший супруг, но старательно делала вид, что это не так. Она не будет устраивать вечер воспоминаний о нем, не будет скорбеть, не будет даже делать вид, будто ее это волнует. Мальен это заслужил! Но граф должен был помнить, ведь Людмила была его обожаемой супругой.       Я любил ее... я обожал ее.       Как много боли, скорби, тоски - все, что осталось от любви, которая не дала уйти прекрасной женщине, заставляя ее мучиться, ведь она стала узницей этого дома. Или не стала?       Этот дом живой... он принимает не всех и обнажает то, что на душе.       Обнажает то, что на душе, показывая то, что найдет эмоциональный отклик? Или все же удерживает тех, кого мы любим? Граф, девочки, Глеб обожали жену и мать. Но Алина-то ненавидела Мальена! Впрочем, это тоже сильная эмоция. Можно было поблагодарить дом за то, что он показывает ей Мала, или не дает ему уйти - тут же почти не важно! - а не ее любимого сына. Потому что она бы не вынесла видеть Аркадия, она бы сошла с ума, она бы удерживала его, ждала бы каждой встречи как благословения. Ей ли осуждать графа, который не прогнал пришедшую к нему мертвую супругу, которую он обожал, перед которой он наверняка ощущал вину, ведь не смог оградить ее от дома? Так и Алина не смогла спасти свое дитя. Она виновата.       - Возможно, я хотел забыть, - отозвался граф и посмотрел на Алину, взгляд его был не читаем, - возможно, впервые за семь лет я хотел забыть.       Алина вздрогнула, опустила ресницы, словно желала спрятаться от этого взгляда, от этих слов. Было ли дело в ней? Это было бы слишком лестно. Или в том, что граф устал? Он ведь человек. И каким бы сильным он ни был, но нести такой груз вечно невозможно. А сила ли это? Алина не знала, запуталась совершенно.       Они поднялись на скалу, прошли по тропинке, уводящей в сторону противоположную дому и Аркеску. Граф шел быстро, будто бы боялся чего-то. Алина старалась не отставать. И сердце сжималось в тревоге: а вдруг догадка его сиятельства неверна? Вдруг они не найдут сейчас девочек? И что тогда? Где они? Почему ушли? Ах, зачем же она их оставила!       Они так быстро шли, что Алина совсем запыхалась, волосы растрепались, и нервным движением девушка то и дело убирала выбившиеся пряди за уши. Наконец, впереди показалось кладбище.       ...могила ее на местном кладбище. Александр не похоронил ее в семейном склепе, сказал, что Люда слишком любила свежий воздух и цветы, и свободу, чтобы заключить ее в каменный мешок.       Граф промчался по дорожкам между могилами. Алина машинально читала надписи на надгробиях - дорогих и не очень. В дальнем углу кладбища виднелся склеп - наверное, тот самый, фамильный, громоздкое каменное сооружение, на фронтоне которого было выбито изображение, издалека не было видно, что это, но Алина предположила, что семейный герб. «Делом, а не словами», - вспомнила девушка девиз рода Морозовых. Что ж, графу он очень подходил.       Девчонки стояли, взявшись за руки, рядом с могилой матери. Алина облегченно выдохнула, увидев их. Они сами оделись, даже не забыли пальто и шляпки, волосы были заплетены кое-как, но растрепанными девочки не были, на могиле лежали осенние цветы, видимо, близнецы нарвали их в саду.       Граф обогнал Алину и первым оказался рядом с дочерьми. Старкова притормозила. Ей казалось неправильным нарушать семейное единение. Казалось, что она лишняя. Едва подавив в себе желание уйти, Алина подошла чуть ближе, но так и не встала рядом.       - Мы принесли мамочке цветы, - произнесла Злата. - Чтобы она не обижалась на нас, - продолжила Агата. - Чтобы ей не было так одиноко, - сказала младшая из близнецов. - Мамочка злится, мы не хотим, чтобы она злилась, - завершила Агата. Алина почувствовала, как земля закачалась под ногами, беспомощно оглянулась, хотелось присесть. Налетел особенно сильный порыв ветра, от холода не спасало пальто, ветер прошелся по щекам, от холода стянуло кожу, заслезились глаза. И сквозь пелену слез показалось, что рядом с могилой стоит тень. Алина сморгнула слезы, шмыгнула носом совсем не изящно, привлекая к себе ненужное внимание, вытащила платок.       И, поскольку девочки уже ее заметили, подошла ближе. - Вы не должны были уходить одни, - произнесла строго, глядя на близнецов. Агата потупилась смущенно, Злата смотрела не мигая, на лице младшей застыло упрямое выражение, она закусила губу, явно раздумывала, как возразить. - Вам следовало дождаться меня, - продолжила Алина. - Мамочка не хотела бы вас видеть, - выдала Злата. Старкова беспомощно посмотрела на графа, в глазах его застыло обреченное принятие. Алина стиснула зубы. Но она-то не виноватый муж! Она принимать власть мертвых над живыми отказывается! - Вы еще юны, мисс Злата, - суше произнесла Старкова, - юным девочкам не стоит ходить одним, без сопровождения гувернантки, слуг или родителей. Это опасно. Вы заставили волноваться вашего отца, вашего брата и меня. Так поступать некрасиво. Теперь мы идем домой, чтобы вернуться к занятиям. А по дороге вы подумаете над своим поведением. Девочки переглянулись и кротко кивнули. Алина видела, что ее слова не проняли Злату, впрочем, не слишком-то отозвались и в Агате. Возможно, старшая из близнецов и чувствовала себя виноватой от того, что они стали причиной волнения других людей, но едва ли она жалела, что вместе с сестрой отправилась на могилу матери в ее день рождения. И в этом бы не было беды, если бы близнецы не пошли одни. Алине хотелось бы сказать, что и после прошедшей ночи идти на кладбище - идея сомнительная. Но как сбежать от того, что сильнее тебя? Могло ли быть еще хуже? Опыт Алины подсказывал, что всегда есть, куда хуже.       Они пошли домой. Девочки чуть впереди, Старкова и граф позади. Начал накрапывать мелкий и нудный дождь. Алина сжимала и разжимала пальцы рук, пытаясь их согреть - забыла перчатки. Девочки оказались не в пример умнее гувернантки, которая сбежала из душившего ее дома.       ...этот дом... принимает не всех...       Чудесно! Ей он, кажется, объявил войну.       Девчонки брели, взявшись за руки, понуро опустив головы. Старкова кусала губы. Ей было и жалко их, и она сердилась на них. Понимала, что если сейчас даст слабину, то все ее воспитание сойдет на нет. Хотя злиться на девочек после сегодняшней ночи казалось преступлением. Вздыхала Агата, Злата в такие минуты крепче сжимала ладошку сестры. Старкова мрачнела с каждым шагом.       Положение спас граф. - Девочки, - тихо. Близнецы остановились и обернулись к отцу. Тот присел перед ними на корточки и хитро улыбнулся. - Как вы смотрите на то, чтобы отправиться в путешествие? В гости к тете Улле. Сверкнули глаза Златы. - Ура! - завопила Агата, мгновенно повеселев. Алина ей даже позавидовала, так легко переключаться могут только дети. - Вот и славно. А теперь бегите домой и тщательно мойте руки, - строго произнес граф, но глаза его смеялись, - проверю лично! Девчонки помчались по тропинке к показавшемуся вдали дому.       Граф поднялся и обернулся к Алине. - Я выполнил ваше требование, - произнес просто. - Это не было требованием! - запротестовала Старкова, а сама улыбалась, как девчонка, буквально сияла, понимая, что с плеч будто гранитная плита упала, была рада тому, что они все же уедут. - Да неужели? - поддразнил граф, мальчишески ухмыльнулся. Алина фыркнула, скрестила руки на груди, непримиримо покачала головой, показывая, что ни за что не признается, будто требовала чего-то.       Они уедут - мысль была опьяняющая. Они уедут. И Алине не придется расставаться с девочками. Они уедут. И вдали от этого дома можно будет подумать, что делать дальше.