Мелодия потерянной души

      Алатус проснулся ранним утром от толчка. Он не любил, когда его будили, но этот день мальчик ждал, как только получил обещание отца.              — Вставай и приходи завтракать, — потрепав сонного сына за тёмную копну волос, бодро произнёс Лао и скрылся за покрывалом, что служило дверью.              Протерев с трудом державшиеся открытыми глаза, Алатус спрыгнул с кровати и пошаркал на кухню. Его мать уже приготовила завтрак для своих домочадцев и удивилась, когда увидела сына на пару часов раньше обычного.              — А ты чего поднялся? Рано же ещё.              — Я забираю его сегодня на весь день с собой, — подмигнув улыбающемуся мальчику, ответил мужчина.              — Куда это вы собрались? — женщина сложила руки на боках и с наигранным возмущением посмотрела на Алатуса.              — Папа сказал, тебе не понравится, если мы раскроем свои секреты.              Литта перевела взгляд на Лао, желая получить объяснений, а он лишь нервно посмеялся.              — Узнаешь, когда мы вернёмся. Это будет мой подарок ему на десятилетие. Он сам этого хочет.              — А ну признавайтесь, что вы собрались делать, что мне может не понравиться.              Алатус посмеялся над бурчащей от возмущения матерью и приступил к завтраку. Он старался есть быстро, почти не прожёвывая пищу. Подарок, о котором мальчик так мечтал, уже был практически в его руках, оставалось лишь дождаться отца.              Так и не дав ответов матери, они вышли из дома и отправились в сторону таверны.              — Не передумал?              — Нет! Я так долго этого ждал, а ты спрашиваешь.              Мальчик загорелся желанием ещё пару лет назад, когда надумал спросить у отца, откуда у него на спине изображение какого-то неизвестного ему символа. Он думал, что Лао сам каждое утро вырисовывал его, пока не узнал, что это татуировка. Алатусу нравилось, как она красиво выделялась на бледной коже мужчины и оживала, когда он шевелил напряжёнными мышцами во время их тренировок. Лао нанесли эту тату в первый год его успешной военной службы, и когда сын попросил его сделать ему такую же, не отказал. Напротив, ему хотелось, чтобы мальчик хотя бы так коснулся его рода, родины. Такие татуировки могли позволить себе далеко не все. Только выдающимся воинам полагалась привилегия, и Лао пришлось на протяжении двух лет разыскивать через старых знакомых того, кто решился бы приехать и исполнить мечту мальчишки.              Алатус волновался, без конца перебирал рукава своей рубашки и мысленно надеялся, что всё не пойдёт крахом. Отец предупредил его, что делать татуировку больно и долго, но он этого не страшился, твёрдо решив выстоять.              Мужчина, прибывший из Ли Юэ, выглядел совсем не так, каким представлял его Алатус. Он думал, что увидит громоздкого военного, но встретился с довольно неуклюжим и лохматым иноземцем.              — Сразу видно, в кого растёт парнишка, — незнакомец приветливо улыбнулся и пожал руку Лао. — Рад снова встретиться. Как тату? Держится?              — На века, — улыбнулся Лао и постучал по худым плечам сына. — Знакомься, Чао Ан, это Алатус. Алатус, это мой дядя.              Мужчина поздоровался с мальчиком как на равных, пожав ему руку.              — Не представляете, каких трудов мне стоило добыть краску Адептов. Чего не сделаешь ради племянника.              — Адептов? — удивился мальчик и присел к окну, куда указал ему Чао Ан.              — Конечно. Только они умеют делать такой состав, что держится не только года, но и столетия.              Об Адептах Алатус слышал от отца. Они являлись советниками, военными помощниками Моракса и опорой для Ли Юэ. То, какими Лао описывал их, забавляло мальчика. Он был уверен, что отец выдумывает их образы на ходу, рассказывая о птицах, оленях, кабанах. В голове же ребёнка вырисовывались крепкие воины, чьи руки всегда на страже порядка. По крайней мере, такими были слуги Азала, за которыми он и остальная ребятня наблюдали из-под кустов.              — Ну, Алатус, куда бы хотел татуировку и какую?              — Сюда, — мальчик повёл плечом и указал ладонью, вызвав удивление у Чао Ана.              Мужчина достал из сумки наброски и предоставил их Алатусу. Покусывая в задумчивости губу, он перебирал листки, на одних задерживая взгляд, другие сразу отбрасывая.              —Ты ведь в апреле родился? — решил помочь сомневающемуся ребёнку Чао Ан.              — В апреле, — кивнул мальчик и заметил, что мужчина припрятал в руке ещё один набросок, который не положил ко всем остальным.              — Ты узнал, о чём мы договаривались? — Лао с загадочным прищуром посмотрел на мужчину и, получив такой же загадочный кивок, улыбнулся.              Алатус с интересом поглядывал на листок в руке Чао Ана, отложив в сторону предоставленные им рисунки.              — О чём вы говорите?              Мужчина сначала показал листок Лао, намеренно скрывая его от сгорающего любопытством мальчика, и уже после одобрительного кивка передал самому юноше.              Вместо того, чтобы узреть какого-нибудь животного или красивого символа, Алатус получил какой-то странный продолговатый узор. Он покрутил его в руке, даже не представляя, где у него верх, а где низ.              — В Ли Юэ существует поверье, что у каждого человека есть духовное воплощение, но обратиться в него мы сможем лишь после смерти. У меня это синий карп, — мужчина отставил волосатую ногу в сторону и продемонстрировал на икре небольшую татуировку, разглядеть рыбу в которой удавалось с трудом. — Я родился в марте, и моя звезда уже сияет на небосклоне. Ты же появился на свет, когда созвездие Златокрылой птицы проявилось особенно ярко. Более грамотные люди, чем я, посмели предположить, что именно она является твоим духовным воплощением.              — Значит, после смерти я превращусь в птицу? — разглядывая рисунок, уточнил Алатус.              — Всё верно. Предлагаю сделать эту татуировку, если она тебе нравится.              Мальчик не очень представлял, как замысловатые линии символизировали птицу, но ему нравилось представлять, как красиво и в тоже время внушительно она растянулась бы у него по руке.              — Хорошо. Мне нравится, — улыбнулся Алатус и тут же повернулся плечом к мастеру. — Я готов.              — Тебе ведь сказал отец, что будет больно? — уточнил Чао Ан и, когда получил кивок, взялся за кисть. — Тогда давай приступим.              Алатус с лёгким волнением наблюдал, как Чао Ан наносил прохладной кистью набросок прямо на его плечо. Делал он это быстро и очень профессионально, как самые талантливые художники Тейвата, и мальчика это ещё сильнее привлекало. Его бледная рука теряла свои скучные пустые очертания, преображаясь прямо на глазах.              — Как жизнь, Лао? Смотрю, ты уже привык ко всему, — не отрывая взгляда от руки мальчика, поинтересовался мужчина.              — Да. Сколько уж времени прошло. Ты виделся с моими?              — Разве что изредка. В основном же только по слухам. Они до сих пор не простили твоего ухода, но стараются помалкивать.              Завершив последний плавный изгиб, Чао Ан взялся за иглу. Один её вид заставил живот Алатуса напрячься.              — А теперь постарайся не дёргаться. Ты же сильный мальчик, придётся потерпеть.              Эти слова только сильнее нагоняли страха. Алатус посмотрел на отца и, увидев в нём тихую поддержку, кивнул.              Первый прокол колючей болью отразился во всём теле. Мальчику хотелось интуитивно отстраниться, но мужчина крепко придерживал его плечо, уверенно следуя нанесённому рисунку.              Тело бросило в жар. Ноги впивались в пол от напряжения. Алатус едва сдерживал скопившиеся в глазах слёзы. Боль оказалась ощутимой, но он не хотел прерывать начатое. Отвернув голову в сторону, мальчик вжался в стул. Ему не хотелось казаться слабым, не хотелось, чтобы друзья на улице смеялись над ним, но больше всего не желал оплошать перед отцом, что так усердно тренировал в нём стойкость.              Пока мальчик терпел боль, неистово впиваясь пальцами в ноги, Чао Ан беседовал с Лао о былых временах. Только эта болтовня помогала Алатусу немного отвлечься и узнать об отце чуточку больше.              — Значит, Дао Ань всё же поднялся, — почёсывая подбородок, говорил Лао. — Неудивительно. Он хоть и был тем ещё лентяем, но свою работу знал как следует.              — Он передал тебе свой новый адрес и велел, чтобы ты не забывал хотя бы раз в полгода сообщать, как тут живётся. Сказал, что если нужна будет финансовая помощь, то можешь обратиться.              — Я тоже хочу вступить на военную службу, — вмешался в их разговор мальчик. — Тут если ты солдат, то многого можешь достичь.              — Мы с тобой это уже обсуждали, — осадил сына Лао.              — Да знаю я. Просто Можао слышал, что если ты хороший воин, Архонт может наделить тебя бессмертием.              — Прям бессмертием? — усмехнулся Чао Ан.              — Зачем тебе бессмертие? — улыбнулся Лао и покачал головой.              — Как это зачем? Вы только представьте, как много всего можно сделать! Не нужно думать о старении и смерти. А то мама вон уже высматривает свои морщины в зеркале, а могла бы вообще не обращать внимания.              — Всё-то у тебя просто, — улыбнулся Лао.              Когда Чао Ан подкрался иглой с краской к плечевой кости, Алатус замолчал и прикусил язык, лишь бы не вскрикнуть. Слёзы брызнули из глаз, а дыхание замерло. Мальчик не думал, что будет настолько больно протыкать себе кожу. Он сам много раз ранился и полагал, что это будет схоже, но просчитался. Отвернув мокрый взгляд к окну, он замер, как тритон при виде опасности.              — Ты что с ним делаешь, Лао? — улыбнулся Чао Ан, оторвав иглу от кровоточащего прокола. — И ведь не пискнет, а сам сидит и дрожит от боли. Алатус, может, сделаем перерыв?              Мальчик через силу покачал головой, призывая мужчину продолжить.              — Это не моих рук дело. Он с рождения упрямый.              Мучительная пытка длилась невыносимо долго и прерывалась лишь на обед. Каждый раз, когда Алатусу хотелось прервать начатое, он смотрел на уже вырисовывающийся рисунок и отбрасывал эту мысль. Если на листке его не очень привлёк мелкий силуэт, то увидев его на своей руке, запылал восторгом.              До позднего вечера Чао Ан старательно вырисовывал божественное существо на худеньком плече мальчика. Постепенно боль стала чем-то привычным, и Алатус вновь позволил себе вступить в беседы. Мужчина спрашивал его, чем нравится заниматься, чем интересуется и чего бы хотел достичь. На этот вопрос он отвечал не задумываясь. Мальчик хотел вырасти и отправиться путешествовать хотя бы по землям Азала, мечтал заработать много денег и отстроить родителям большой дом, чтобы полы в нём не скрипели и не приходилось тесниться на маленькой кухоньке. Лао слушал его со смиренной улыбкой, словно нечто подобное обязательно случится.              Когда последний штрих был завершён, Алатус вскочил на ноги и размял затёкшие мышцы. Уже совсем стемнело, но пламени фонаря было достаточно, чтобы рассмотреть узор во всей красе. Мальчик пылал восторгом, крутя рукой в разные стороны.              — Твоя мать упадёт в обморок, когда это увидит, — осмотрев плод многочасовых работ, усмехнулся Лао По и повернулся к Чао Ан. — У тебя не получилось добыть то, что я просил?              — Обижаешь. Скажу даже больше, пришлось задействовать твоего отца, только он не знает, для кого вся была суматоха, — мужчина сунул руку в походный рюкзак и извлёк небольшую деревянную коробку. — Всё в лучшем виде.              Лао заглянул одним глазом под крышку и улыбнулся, одобрительно кивая.              — А что это? — оторвавшись от своей татуировки, поинтересовался Алатус.              Отец не ответил на вопрос сына, вместо этого вручив Чао Ан увесистый мешочек со звенящими монетами, которые он в тайне от жены копил уже больше года. Об этом знал лишь Алатус, случайно застав Лао за секретным делом. Тогда отец не сказал ему, для чего копит деньги, теперь же всё встало на свои места.              — Раз с делом покончено, может, отпразднуем? Хочется отдохнуть перед отбытием, — Чао Ан потёр сухие ладони и хлопнул Лао по плечу. — Поговорим ещё, а то я был сосредоточен. Вернусь в Ли Юэ, твои товарищи разорвут меня вопросами.              Алатус знал, как мать не любила, когда Лао выпивал или где-то задерживался дольше обычного, но ничего не сказал, когда они все вместе спустились на первый переполненный этаж. Множество столиков уже было занято перепитыми мужчинами и хамскими дамами. Эта совершенно обыденная обстановка не смущала никого, даже мальчишку. Ему лишь хотелось как можно скорее похвастаться перед матерью и друзьями, какая у него потрясающая татуировка с его божественной сущностью.              Лао и Чао заказали себе по кружке эля и сели за стол, что обычно пустует из-за своего расположения. Люди не любили сидеть прямо в проходе, но двум мужчинам это не мешало. Просаленные столы пачкали рубашки, руки прилипали к тяжёлым столешницам. Алатус разглядывал бездумно разбросанные по столу крошки и подслушивал, о чём говорили взрослые. Финансовые расходы его не особо интересовали, как и кто на ком женился, а вот вопросы семьи Лао и его военном прошлом не отпускали любопытство мальчика, ведь сам отец зачастую умалчивал о своей прежней жизни.              — На самом деле, не всё так, как ты думаешь. Тишая и Мао не совсем забыли о твоём существовании. Они, сам их знаешь, несколько лет безумно злились на тебя, даже не велели упоминать твоё имя в их присутствии, но в последние годы многие замечают, что им тоскливо. Мао говорил, что ты писал им.              — Да, хоть и знаю, что им всё равно. Сообщил, что у них родился внук, — Лао кивнул в сторону заинтересованного сына. — Никакого письма. Ничего.              — Мой брат никогда не отличался великодушием, — усмехнулся Чао и с сожалением покачал головой. — Жаль, что не можешь вернуться. Они бы приняли тебя и твою семью. Наверняка спросят, когда я вернусь, как ты тут поживаешь.              — Я тоже хотел бы с ними познакомиться, — вмешался в их разговор Алатус. — В других землях проще путешествовать. А мне так хочется увидеть горы, о которых рассказывал отец. Они большие и каменные. Несправедливо, что приходится сидеть на одном месте. Мир такой большой.              Уже чуть охмелевший Лао обнял сына за плечо и прижал к себе.              — Никто не может знать, как оно будет. Но держать тебя в доме запертым мы не собираемся. Как окрепнешь, наберёшься сил и опыта, так и пойдёшь своим путём. А пока я постараюсь сделать всё возможное, чтобы ты смог вынести любые испытания, чтобы мог защитить свою жизнь даже тогда, когда нас не будет рядом.              Алатус не сомневался в том, как ему повезло иметь стойких и любящих родителей в условиях выживания. У многих его друзей мало что ладилось в семье. Детей часто били за проступки, орали так, что стены тряслись. Он сам не раз был свидетелем подобного спектакля, когда разгневанный отец прибегал к ним в компанию и забирал одного из друзей, хлестая так, словно тот совершил преступление Тейвата. У него всё было не так. Лао с детства приучил сына дисциплине и, даже когда в силу возраста мальчик совершал проступки, его не били всем, что под руку подвернётся.              — Если я куда-то пойду, то с вами, — улыбнулся мальчик и глянул на распахнувшуюся дверь.              Двое солдат в тёмных доспехах вальяжно вошли в таверну и сразу расположились у разливной стойки. Шумевшая в помещении толпа чуть сбавила гомон, оглядываясь по сторонам. В последнее время воины часто стали посещать отдалённую деревню. Ничего необычного не происходило, но иметь с ними лишние дела никто не хотел, оттого притихли.              — Говорят, неподалёку затаились мятежники, — шёпотом пояснил Лао. — Вот они и приходят сюда поесть да поспать. Скоро должны уйти, как всех выловят.              — А что с ними потом делают? — вопросил Алатус, поглядывая на болтающиеся мечи на поясе воинов.              — Известное дело. Провожают в последний путь, — ответил ему Чао Ан.              Что это значит, Алатус не понял, но дальше расспрашивать не стал. Опустив взгляд в стол, он насупился. Ему казалось, что солдат уважают и мало кто им смеет перечить, вот только мать была иного мнения. Литта ненавидела их и убеждала сына, что нельзя иметь с прислужниками Азала никаких дел. Лучше держаться в стороне. Алатус же считал, что только в их рядах можно почувствовать себя хоть кем-то. Они были богаты, всегда сыты и одеты. Хорошо владели оружиями и могли свободно передвигаться по всей территории Архонта. Оттого ему хотелось попасть в их ряды.              Чао Ан и По Лао после прихода солдат больше молчали, чем вели оживлённые беседы. Допив третью кружку эля они всё же решили разойтись. Гость из Ли Юэ уже утром собирался покинуть деревню, оттого засиживаться больше не стали. Пожав друг другу руки, они тепло попрощались, и Лао с сыном покинули душную и пропахнувшую хмелем таверну.              На улице витала свежесть. Прохладный ветерок трепал густую копну волос Алатуса, заставляя его постоянно почёсывать щекочущуюся прядями кожу лица. Лао же повезло больше. Мужчина чаще всего убирал длинные волосы в пучок, и лишь отдельные локоны вырывались из его приглаженной причёски. Алатус ждал, когда его волосы отрастут достаточно, чтобы их можно было так же заколоть.              — Мама нас прибьёт, — глядя на тёмное небо, заключил мальчик.              — Определённо. Что ж, был рад с Вами познакомиться, господин Алатус, — Лао улыбнулся смеющемуся лицу сына и пожал ему руку.              — Всего доброго и Вам, господин Лао По.              Мальчик развернулся и якобы собирался уйти в другом направлении, но отец поймал его за руку.              — Предательски хочешь бросить меня? — продолжая сдерживать весёлый тон, спросил мужчина.              — Но я же не виноват, что мы засиделись.              Алатус расплылся в улыбке, когда Лао назвал его хитрым лисом, и они вместе пошагали по засохшей грязи в сторону дома.              — А что тебе передал в коробочке Чао Ан?              Лао остановился и извлёк из внутреннего кармана шкатулку. Когда он её открыл, мальчик восторженно улыбнулся. Внутри лежала золотая небольшая бабочка на красивой тонкой цепочке.              — Красивая?              — Очень. Это маме? — когда мужчина кивнул, Алатус заключил: — Она будет в восторге.              Уже издали освещённые светом окна приветствовали пропавших на целый день отца и сына. Они оба знали, что сейчас будет, оттого не удивились, когда встретились почти в дверях с Литтой.              — Где вы оба были так долго? — строго, без капли снисхождения вопросила она.              Лао посмотрел на мальчика, и он тут же понял сигнал. Закатав рукав свободной рубашки, Алатус с гордостью показал татуировку. Только что пылавшее гневом лицо Литты разгладилось, сменившись абсолютным замешательством. Она подошла к сыну и подвела его к пламени.              — Это краска или татуировка? — разглядывая узор, спросила женщина.              — Татуировка. Мне её отец подарил. Это моё духовное воплощение.              Литта бросила на отстранённого Лао суровый взгляд. Её вздувшаяся вена на лбу так и кричала, что сейчас начнётся ругань.              — Мама, я сам её захотел. Это была моя мечта. Не надо злиться, — Алатус поспешил развеять уже искрившийся накал. — Мне очень нравится. Ещё и краска какая-то особая. Сказали, будет держаться очень долго.              — Лао, почему ты не обговорил это со мной? — не так громко, как ожидалось, вопросила Литта.              — Потому что ты была бы против. Я же тебе намекнул как-то, но ты отреагировала чересчур резко.              — Такие вещи стоит обсуждать, — хмурясь, говорила она. — Это не просто рисунок. Татуировка будет с ним всю жизнь. Алатус ещё ребёнок. Лучше было немного подождать, он мог и передумать.              — Не передумал бы, — пробурчал под нос мальчик, но Литта его словно не услышала.              Женщина отошла от сына и подошла к мужчине. Казалось, её и без того пылающие глаза вспыхнули ещё ярче.              — Ты ещё и пьян! Испытываешь моё терпение.              — Я не пьян, а немного выпивший, — чуть отстранив от себя Литту, произнёс Лао и стыдливо повёл плечами. — Я давно не виделся со своим дядькой. Мы решили посидеть и поговорить. Он уже завтра уходит. Не злись, — мужчина взял уставшие ладони женщины. — Зато у меня и для тебя есть подарок. Прибыло из самого Ли Юэ.              Лао протянул Литте шкатулку, и Алатус испытал тёплые чувства, когда только что хмурое лицо просветлело. Женщина положила на ладонь бабочку и с прищуром посмотрела на мужчину.              — Не думай, что это сгладит твою оплошность, — совсем без злобы вымолвила она и повернулась к Лао спиной, чтобы он повесил на её шею украшение. — Но это очень красивый подарок. И наверняка дорогой. Где ты нашёл деньги?              — Ветром надуло, — улыбнулся Лао и подмигнул сыну, радующемуся стихшему конфликту.              Как бы Литта не говорила, что подарок никак не повлиял на её мнение, она всё же не смогла долго злиться. Уже за ужином женщина ещё раз осмотрела руку Алатуса и, бросив несколько опасений, всё же согласилась, что татуировка вышла красивой. Она расспрашивала сына, было ли ему больно, на что он кидал твёрдое — нет. На самом деле, кожу до сих пор пощипывало, но мальчик привык к этой боли, довольствуясь результатом.              На следующий день Алатус поспешил к своим друзьям, чтобы показать то, ради чего отказал им в походе. Мальчишки всегда встречались на центральной площади около колодца и уже оттуда разбредались по окрестностям. Алатус опасался, что опоздал, ведь ненароком проспал, но они всё ещё оставались на месте.              — Ого. А больно было? — рассматривая руку, вопрошали мальчишки.              — Нет. Как крапивой обжечься, — лукавил Алатус, гордо задирая голову. — Это моё духовное воплощение. Когда я умру, то стану птицей.              — Что-то на птицу это не похоже, — посмеялся самый старший из их компании.              — Я тоже её не узнаю, — хихикнул в ответ Алатус. — Но мне нравится узор. А теперь говорите, куда пойдём сегодня. Может, на речку?              Посовещавшись, толпа ребят отправилась на реку. День занялся жарким и душным, освежающая вода была бы как раз кстати. Недалеко от деревни имелся небольшой песчаный пляж на излучине реки. На нём всегда резвились дети деревни, порой устраивая целые скандалы о том, кто должен находиться на нём в жаркий день. Приходившие искупаться девочки зачастую уступали им место, желая избегать конфликтов, но иногда ругались так, что слышно было в близлежащих домах. Лишь изредка мальчишки принимали в компанию скучных представительниц дамского населения, но в основном же носились одни.              На пляже ребятишки строили из горячего песка колонны, разрушали их палками, играли в солдат и якобы охраняли территорию от мятежников, что виделись им в высокой траве. За такими развлечениями день проходил незаметно, и дети зачастую опаздывали к ужину, получая тумаки от родителей.              Проводить время с друзьями Алатусу безумно нравилось. Это отвлекало его от скучных занятий с отцом, что не упускал возможности обучить грамоте. Из-за его вечных идей мальчишкам часто перепадало от родителей. Здешние мужчины и женщины не отличались смирением и самоконтролем, не прощая детям их ребячества. Особенно их нервировал Алатус. Мальчишка превосходил местных детей в смекалке и в познаниях, и это раздражало. Когда он ругался с кем-нибудь из ребят, чуть ли не переходя на кулаки из-за какой-нибудь ерунды, родители вылезали из хижин и не упускали возможности упрекнуть Алатуса за взбалмошный характер и невоспитанность. В основном нападками не гнушались женщины. Они недолюбливали мать мальчика, ведь та была слишком остра на язык. Она многим из деревни отвесила нелицеприятных оскорблений, когда те начинали лезть не в свои дела, и это обозлило их. Алатус поначалу не обращал внимание на странное к себе отношение, но один случай не прошёл мимо него.              — Не подходи больше к моему сыну! — расталкивая вцепившихся друг в друга мальчишек, рычала женщина.              — Вы бы лучше следили, что он говорит, — стирая грязь с щеки, выпалил Алатус.              — Следи за собой. Неуправляемый зверёныш. Думаешь, что если умеешь драться, то тебе здесь должны ноги целовать? — рассвирепевшая женщина отвернулась и без особой жалости рукавом протёрла кровавые ссадины на лице сердитого сына. — И ты тоже хорош. Я же тебе говорила, что с сыном шлюхи не нужно иметь дел.              — Что ты сказала? — поджав губы, Алатус нахмурился так, что брови скрыли глаза.              — Известное дело, — мамаша с победоносной улыбкой поглядела на мальчика. — И Лао наверняка не твой отец. Нагуляла от кого-то и привязала его к себе. У шлюх не бывает толкового потомства.              Такие слухи давно гуляли по деревне. Иногда они долетали и до ушей мальчика. Когда Алатус узнал, что это значит и как над этим смеются другие, его гнев было не остановить. Сжав кулаки, он набросился на женщину, чей крик взбудоражил всех в близлежащих домах. Она вопила так, словно мальчик действительно собрался её убить. Работающий неподалёку Лао вылетел из мастерской и оторвал красного от гнева сына от неё.              — Она назвала мать шлюхой, — выкрикнул Алатус, когда отец придержал его руки. — Змея. Гнилая змея!              Долго Лао пришлось успокаивать сына, уверяя его, что не на всё стоит так резко реагировать. Ядовитые языки могут трепать о чём угодно, главное, не поддаваться на провокации. Мужчина увёл сына в мастерскую и провёл с ним беседу.              — Настоящая сила человека заключается в его голове. Когда ты сможешь пропускать всё мимо себя, то многое переживёшь. Разве червяк может обрушить гору? — когда мальчик качнул головой, Лао продолжил. — Ядовитые речи — это и есть червяки, а ты — гора. Не поддавайся на провокации. Они созданы для слабых людей.              — Но она оскорбила мать.              — Главное, что думаешь ты сам. Нас всегда будут преследовать слухи и оскорбления. Ты молодец, что хочешь сражаться за спокойствие своей семьи, но этим займусь я. Ты же учись не слышать яд чужих уст.              Алатус не сомневался в силе слов своего отца. Он был мудр и твёрд, и ему хотелось быть таким же. И всё же одного наставления оказалось недостаточно, чтобы гордо выдерживать оскорбления. Алатус порой с трудом сдерживался, чтобы не отвесить обидчикам хороший удар, но всегда прокручивал в голове слова Лао.              Жара стояла целую неделю. Вся грязь на улицах высохла, позволяя носиться детям как ошпаренным. Они размахивали палками, представляя, как будто ведут какую-то войну. Алатус лучше всех владел своим «оружием», что добыл в лесных зарослях. Никто из ребят не мог отразить его длинную палку, оттого он чаще поддавался. Из-за жары его плечо постоянно пощипывал выступивший пот. Татуировка зажила лишь спустя неделю после нанесения, перестав стеснять движения мальчишки.              Почти каждая жара заканчивалась переменой погоды. С юга наступала тёмная, почти чёрная грозовая туча, приближаясь к ясному палящему солнцу. Мальчишки никогда не страшились её, а с радостью встречали слепящие молнии и громкий бас неба. Возбуждённые скорым дождём ребята не стали уходить из деревни. Они носились между домами и, размахивая палками, представляли свою разыгравшуюся лишь в голове баталию. В этот раз Алатусу выпала роль учителя. Он набрал себе в команду трёх мальчиков и, призвав их на площадь, занялся делом. Ему не приходилось притворяться, чтобы обучать друзей. Алатус показывал им совершенно реальные приёмы, которые очень давно изучил с отцом. Он взмахивал палкой, стучал ногами по земле, показывая, как нужно правильно стоять и держать руки.              Мальчик всегда был осторожен. Несмотря на своё желание попасть когда-нибудь в ряды солдат, он всё же прислушивался к словам матери, что строго-настрого запретила ему показывать свои таланты иногда заглядывающим слугам Азала. В тот день Алатус не был чем-либо обеспокоен, ведь воины покинули деревню сразу на следующий день, как на его плече появилась татуировка. Вот только мальчик не знал, что солдаты вернулись вчерашним вечером и на этот раз не ради мятежников. Пока он, ни о чём не подозревая, размахивал палкой, показывал свою физическую силу, двое слуг Азала уже наблюдали за детьми. Они явились ради одной цели — пополнить численность армии своего Архонта.              Дети резвились на улице вплоть до первых капель дождя. Туча настигла деревню к вечеру. Все трудившиеся в полях и мастерских люди уже скрылись за крышами домов, и лишь мальчишек с трудом удалось выгнать с улицы.              Оказавшись дома, Алатус выслушал причитания матери о том, что он опять нарушил своё обещание, размахивая палками на улице. Пришедший отец попытался сгладить ситуацию, но Литта не унималась, отругав и Лао за такую непредусмотрительность.              Пока на стемневшей улице барабанил дождь, а небо заливалось яркими вспышками, Лао взялся за проверку знаний сына. В отличие от женщины, грамоте он был обучен с детства, оттого и мальчику пытался привить эти знания. К своим годам Алатус умел читать и писать, но цифры ему давались с трудом. Он плохо умел проводить в уме вычислительные мероприятия, и мужчина старался акцентировать своё внимание именно на этом.              — Можно я просто пойду спать, — отчаянно выдохнув, вымученно вымолвил Алатус. — У меня голова уже болит от этих цифр. Зачем они мне вообще нужны?              — Чтобы уметь больше, чем большинство местных жителей, — ответил ему Лао. — Если бы я не умел считать, то вряд ли получилось бы купить этот дом и сделать тебе татуировку. Ты должен понимать, что это очень важно. Даже хотя бы для того, чтобы тебя не обманули. Давай ещё раз…       Снова и снова Лао задавал примеры, а Алатус, выпуская мучительные вздохи, искал ответы. Ему хотелось уйти от этой пытки. Глаза и слух постоянно цеплялись хоть за что-нибудь, что могло спасти, и гроза на улице отвлекала его мысли. Он прислушивался к раскатам, бросал беглый взгляд на обесцвеченную мебель, что из-за ярких вспышек казалась какой-то плоской, и делал всё, лишь бы не считать. Мать, что занималась уборкой кухни, с понимающей улыбкой поглядывала на сына.              — Даже у меня голова заболела от ваших занятий, — произнесла она и качнула головой в сторону образовавшейся на полу лужи. — Лучше подставьте что-нибудь, а то нас затопит.              — Я совсем забыл про эту крышу, — стукнув себя по лбу, Лао оставил сына в покое и ушёл за тазиком.              — Спасибо, — хихикнул Алатус и, взяв тряпку, протёр мокрый от капель пол.              Буря, что залила улицы мощными потоками и унесла ветром когда-то сушившееся чьё-то бельё, продлилась недолго. Тёмные облака быстро улетели, но светлее не стало. Солнце уже село, забирая с собой очередной день, приближая середину апреля.              Алатус высчитывал дни до праздника, который каждый год устраивали ему родители. Осталась всего неделя, и ему исполнится десять. Главные подарки он уже получил, но Алатусу хотелось вкусить большой пирог, который мать готовила только на день рождения. Он уже представлял, как позовёт всех друзей, как будет драться с отцом за последний кусок. Светлая мысль, что вызывала на ещё детском лице улыбку, оборвалась с тяжёлым стуком в дверь. Так грубо ни один из знакомых семейства не стучал, оттого Литта с каким-то лёгким беспокойством посмотрела на Лао и распахнула дверь.              Пять крепких вооружённых мужчин не пылали приветливыми улыбками. Держа руку на рукояти мечей, они бесцеремонно отодвинули ладонью женщину и прошли внутрь дома. Стараясь сохранить державшееся на волоске самообладание, Лао встал перед растерявшимся сыном и как можно спокойнее спросил:              — Что вам нужно?              — Ваш сын удостоился великой чести. Он вступит в армию нашего славного Архонта, дабы приумножить его славу.              Широкоплечий, укрытый бронёй мужчина сделал всего один широкий шаг и, грубо оттолкнув Лао, схватил Алатуса за запястье, да так сильно, что мальчика прострелила режущая боль.              — Да как вы смеете! — завопила Литта и накинулась на державшего сына солдата, но он быстро осадил её тяжёлой ладонью, ударив по бледному лицу.              — Назад! Оба! — рявкнул солдат и выставил блестевшее холодом лезвие.              Разгневанный таким поведением Алатус попытался обрушить босую стопу на воина, но тот легко отвертелся от его атаки.              Крепкие мужчины силой выволокли мальчика на улицу и потащили куда-то прочь из деревни. Пока Литта посыпала их яростью и кулаками, он старался вырваться. Упирался стопами о размокшую землю, бил кулаками броню, кусался, но это никак не волновало тащившего его солдата. Когда увесистый кулак разбил нос матери и она упала в грязь, Алатус рассвирепел. Он подпрыгнул и, как следует подтолкнув себя руками, ударил мужчину ногой по шлему. Удар был такой силы, что солдат пошатнулся. Ещё одна атака должна была повалить его, но мальчика остановил другой воин, перехватив занесённую ногу в воздухе, отчего Алатус чуть не повалился.              На поднявшийся шум на улицу повылезали местные жители, но никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы помочь давно знакомой семье. Они со смиренным ужасом смотрели, как мальчик отбивается от цепких рук, как мать борется за своего сына, и лишь его друзья хотели выбежать к нему, но их сдержали родители. Все боялись воинов и не желали накликать на себя беду, и лишь Литте и Лао больше нечего было терять.              Отыскав в тайнике запрятанное копьё, Лао По выбежал и тут же попытался нанести удар воину, что тащил его сына, но манёвр быстро отразили. Деревенский житель заставил всех пятерых солдат обратить на себя внимание.              — Отпустите мальчика. Живо, — процеживая каждое слово через стиснутые зубы, прошипел Лао и укрепил позицию в ногах.              Впервые в жизни Алатус видел отца таким разгневанным и решительным. Всё его тело говорило о неотступности и серьёзности намерений. Видя, что запугать мужчину не получится, трое солдат разом накинулись на него.              Лязг оружий резал слух. Воздух гудел от заносимых ударов, а Алатус с замиранием сердца следил, как отец борется за его свободу. Мальчик никогда не видел, как сражается Лао, как быстро тот наносит удары, как ловко изгибается его тело. Казалось, трое на одного — это несправедливое сражение, но мужчина не был простым деревенским рабочим. Его выпады вселяли сомнение в противников. Если изначально они двигались вальяжно, то когда один из товарищей пал с рассечённым горлом, двое оставшихся потеряли излишнюю самоуверенность.              Казалось, Лао хватит сил одолеть всех противников. Его копьё так быстро рассекало воздух, что солдаты едва успевали отражать его атаки. Сталь звенела, разбрасывая снопы искр. Лао крутился так, как ни один утяжелённый бронёй воин, оттого трое из них не смогли уследить за его движениями и пали, оросив кровью замешанную под ногами грязь.              — Я сказал: живо отпустите мальчика! — выдохнув влажный воздух, проорал По Лао двум оставшимся в живых воинам и крепче сжал окровавленное копьё.              Литта, что смогла побороть головокружение, распрямилась позади Лао и отправила окутанный отчаянием и ужасом взгляд за спину солдат. Они явились в деревню не одни. Ещё не меньше девяти воинов спешили на помощь своим напарникам, оттягивая даже маленький шанс на благополучный исход.              Лао видел надвигающуюся угрозу, но ни один мускул его разгневанного и сырого от пота лица не дрогнул в испуге. Не получив желаемого, он вновь ринулся в атаку.              Пока запыхавшийся отец пытался вырвать сына из жестоких рук оружием, Алатус сопротивлялся изо всех сил. Он не ведал, к чему всё ведёт, но понимал, что любой ценой должен вырваться. Пока воин, встревоженный яростью Лао, пятился назад и пытался скрыться за спинами подоспевших товарищей, мальчик перешёл в своё наступление. Он попробовал свалить грузного мужчину подножкой, но сил не хватило. Тогда Алатус резко сбавил натяжение руки тащившего его воина и быстро приблизился к нему. Отец не зря тратил на него много свободного времени, сделав тело сына гибким и изворотливым. Мальчик подпрыгнул и так крепко всадил голой и грязной пяткой воину между глаз, что тот разорвал округу криком боли и на миг ослабил хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Алатус вырвался и побежал в сторону родителей.              Не хватило всего пары секунд, всего двух несчастных шагов, чтобы подарить Лао хоть какую-то надежду. Он свалил шестерых воинов, но силы были не равны. Отбив очередной замах от такого же низкорослого солдата, мужчина не успел перенести копьё в другую сторону. Его бок пронзил широкий меч. Это должно было свалить Лао, но он выстоял и, не имея больше возможности полноценно вдохнуть, вновь замахнулся копьём, но рассёк лишь воздух. Ещё один меч воткнулся ему в живот и, пройдя насквозь, вылез из спины. Этого оказалось достаточно, чтобы мужчина упал на колени. Следующий взмах лезвия должен был отсечь ему голову, но Алатус не дал этому произойти. Влетев в толпу, он перехватил у мертвого солдата меч и выставил его перед Лао. Детские руки не могли сдержать мощный удар, оттого оружие тут же выпало у него из скользких ладоней.              — Алатус, беги. Беги, что есть сил! — крикнула ему мать за миг, как меч пронзил ей грудь и она замертво рухнула лицом в грязь.              — Нет! — проревел мальчик.              Не видя из-за навернувшихся на глаза слёз округу, Алатус попытался убежать, но запнулся за мёртвое тело солдата. Схватить разбитого горем мальчишку у воинов уже не составило труда. Подняв его с земли, они поволокли ребёнка прочь. Лао ещё был жив, когда сына протаскивали мимо него. Он харкался кровью, едва дышал, но смог произнести последние в своей жизни слова:              — Никогда не сдавайся.              Последний вымученный вдох едва раздул его грудь, и мужчина упал, глядя мёртвыми глазами вслед рыдавшему Алатусу.              Неистовый крик разорвал пронизанный запахом крови воздух, и мальчик вновь вырвался из рук воинов. Никакая служба ему не нужна, когда-то детские мечты лопнули. Всё, чего хотел Алатус, это убежать. Освободиться от преследующих его солдат, последовать последней просьбе матери. Он бежал по скользкой земле, с трудом собирал ноги, но нёсся так, как никогда в своей жизни. Желание уйти прочь было таким сильным, что мальчик не видел ничего, кроме своих мыслей. Он запинался о тела, падал и вновь бежал. Всем глазевшим на происходящие людям было всё равно, что случится дальше. Боясь гнева солдат, они забрались в дома и сквозь запотевшие окна следили за тем, как худое тельце ребёнка уносится прочь от деревни.              Одного желания избавиться от преследователей оказалось недостаточно. Длинноногий мужчина догнал его и ухватился за маленькое плечо за миг, как мальчик поскользнулся и упал.              Тяжёлое, защищённое бронёй тело грозило раздавить ребёнка, но не успело коснуться даже грудью. Невероятно мощный поток воздуха раскидал всех, кто был в радиусе шести шагов; поймавшего мальчика мужчину откинуло с такой силой, что он влетел в дом и тут же потерял сознание. Все лужи вокруг Алатуса разлетелись, запачкав грязью и водой осколки от выбитых стёкол. Всё пострадало в округе, но только не сам мальчик.              Отлепив от грязи красное от слёз лицо, он раскрыл глаза и глянул на свою ладонь. Небольшой сияющий яркий камушек отбрасывал бирюзовое свечение на грязные пальцы и проносил по телу какую-то неподвластную пониманию невесомую лёгкость. Откуда таинственный камень оказался у него в руке, Алатус не успел сообразить. Подбежавшие к нему воины схватили его сзади и, прежде чем он вновь попытался удрать, перевязали руки и поволокли прочь от глазеющей толпы людей.       

***

      После того злосчастного вечера жизнь молодого Алатуса поделилась на до и после. Несколько попыток сбежать не увенчались успехом. Обозлённые его поведением воины не раз наносили ему удары, желая приструнить. После побоев мальчик ненадолго затихал, но не терял надежды всё же сбежать.              Все мечты обратились в прах, как только его ввели в Закрытый город. В нём не жило обычных жителей, что ранним утром выходили на работу в поля и мастерские. Этот город был создан исключительно для обучения солдат и считался одним из самых охраняемых мест в регионе. Всё функционировало ради воинов, даря им особые привилегии.              Крепкие стены и строгие надсмотрщики обрубали даже мысли о побеге. Алатус шёл по занятыми новобранцами и воинами улицам и не мог поверить, что все они так жаждали служить Архонту, что приказал убить его родителей. Тут было немало таких же ещё незрелых мальчишек, что усердно выбивали удары о подвешенные мешки с песком. Алатус смотрел на них и думал, что, возможно, их тоже могли забрать силой, вот только в этих пустых глазах он не видел и капли той боли, что разъедала его изнутри.              Сразу по прибытии уставшего и голодного мальчика ввели в большой многоэтажный каменный дом. Комнаты в нём были холодными и тёмными. Одних факелов оказалось недостаточно, чтобы осветить мрачные, покрытые паутиной стены.              Поглощённого обидой и горем Алатуса приволокли в небольшую комнату, где за высоким стулом восседал мощный, как скала, седой мужчина. Он оценивающе осмотрел хмурого мальчишку и, припав локтями к столу, с наигранной улыбкой спросил:              — Готов служить Великому Азалу?              Алатус скрипнул зубами и недружелюбно фыркнул. Плевать он хотел на всех, в том числе и на своего Архонта. Эти люди отобрали у него всё, что имелось, и мальчик не собирался им служить.              Не получив ответа, мужчина обратился к притащившим его воинам и потребовал изложить историю Алатуса. Тот, кому мальчик разбил нос, изложил в красках процесс вербовки. Он словно делал это нарочно, заостряя внимание на смерти Лао и Литты, вызывая у Алатуса гнев и едва сдерживаемые слёзы.              — Вот оно что, — заключил после рассказа незнакомец. — На промывку его. Только смотрите не переусердствуйте. Навыки должны остаться.              Алатус действительно считал себя грязным, но не настолько, чтобы пойти мыться у своих пленителей. Отец с младенчества вбивал ему в голову, что чистое тело — это ясные мысли. Мальчик мылся даже тогда, когда почти не оставалось сил после тренировок. Но тут ему противно было всё. Эти стены, этот пропахший гарью воздух только будили в нём гнев, что вырывался слезами бессилия и сжатыми кулаками, в одном из которых лежал таинственный камушек. Всё будило в нём противоборство, вот только мальчик неверно истолковал приказ мужчины.              Трое солдат ввели его в комнату, совсем не похожую на ту, где люди мылись. По её центру располагался длинный стол с какими-то разноцветными баночками и большим ящиком со странным шнуром и вилкой. Алатус застыл в нерешительности, но бесцеремонный толчок привёл его в чувства. Двое воинов схватили его за запястья и, как бы он не сопротивлялся, приковали тяжёлыми и холодными оковами к стене.              — Что вы хотите сделать? — прорычал мальчик.              Солдаты перекинулись друг с другом улыбками и встали по обе стороны от входа.              — Скоро сам узнаешь, — ответил ему воин и повёл ухом, услышав в коридоре шаги.              Неизвестный высокий и крепкий мужчина вошёл в комнату. Он не выглядел так, как тащившие мальчика солдаты. На нём не имелось тяжёлой брони, но от этого незнакомец не стал выглядеть приветливее. Не отвечая на вопросы Алатуса, он прошёл к столу, взял один из сосудов и кивнул воинам.              — Придержите ему голову.              Цепкие и твёрдые пальцы впились в маленькую голову и устранили малейшие движения Алатуса. Этот мужчина с холодными и жестокими глазами пугал его сильнее, чем притащившие его воины. Он хотел бы убежать, но не мог шелохнуться. Когда незнакомец зажал ему нос до боли, мальчику пришлось открыть рот. Невыносимо горькая жидкость коснулась его языка, и Алатусу ничего не оставалось, как проглотить её. Пока он откашливался, подавляя назревавшую рвоту, мужчина раскрыл его кулак и отнял светящийся идеально овальный камень.              — Прекрасно. Азал будет доволен появлением ещё одного мага в своём ряду, — улыбка коснулась чёрствого лица незнакомца, но она не была какой-то искренней, настоящей, словно губы кто-то невидимый потянул за ниточки. — А теперь снимите с него всю одежду.              Пока ребёнок отчаянно изгибался, звенел оковами и рычал на своих мучителей, они быстро разрезали испачканные в грязи и крови балахоны и оголили худое, покрытое синяками тельце. Алатус чувствовал себя беззащитным, измученным и униженным. Он ненавидел всё, что здесь происходило, но ничего не мог с этим поделать.              Мальчик ожидал, что его будут бить, но первое время ничего не происходило. Мужчина сидел за столом и заполнял какие-то бумаги, пока пленный дрожал от охватившего тело озноба. Спустя неопределённое количество времени незнакомец вновь влил в него уже другого цвета жидкость и опять сел за бумаги.              Живот начал нестерпимо болеть, голову охватил непроглядные туман, а кожей завладел сильный жар, отчего она даже покраснела. Этого пленитель и дожидался. Поднявшись со стула, он взялся за щипцы, прикреплённые шнуром к большому ящику, и присоединил их к туловищу, ногам, рукам и лицу Алатуса.              Из-за влитых в него непонятных жидкостей, мальчик совсем не видел, что делает мужчина, его голова плохо соображала, словно находилась на грани сна и реальности. Он сжал челюсти от усилий и почувствовал, что в его рту что-то лежит. Как только заторможенные мысли это поняли, тело разорвала нестерпимая боль. В кожу словно впивались тысячи ножей, заставляя мышцы сокращаться от сопротивления. Алатус пытался кричать, но звук словно застревал в горле. Оковы, что держали его, впились в тонкие запястья и прокололи кожу, пустив по рукам горячий алый ручеёк.              Мальчик ни о чём не мог думать. Голову простреливали жгучие разряды, что убегали к ногам и вновь возвращались. В жилах словно растекалась губительная кислота, что сдавливала все органы до предела. Лишь на миг страшная пытка прекращалась, и то только для того, чтобы в него влили несколько фраз и всё повторялось по новой.              — Азал — твой Архонт. Его воля — твой закон. Душой и телом ты принадлежишь ему. Никакого прошлого, только будущее. Алатус рождён служить своему Архонту.              И так бесчисленное количество раз. Сопротивляться мальчик не мог. Голос сорвался от надрывных усилий закричать. Мысли терялись в пространстве. Он не ощущал ничего, кроме своей боли, что разрывала тело изнутри, словно неведомый хищник пробивал себе вход на поверхность, истязая когтями и зубами.              Пытка мучила беззащитного ребёнка несколько часов подряд. Без отдыха, без малейшего перерыва. Боль была такой силы, что она затмила все его мысли, все когда-то яркие воспоминания.              Когда обессиленного, сотрясающегося от пережитого мальчика оторвали от впившихся в руки оков, он выглядел как лишенная костей бездушная кукла. Идти он не мог, руки не шевелились, повиснув жгутом вдоль тела. Алатусу едва хватало сил, чтобы дышать. На нём не осталось ни одного живого места. Тело посинело от синяков, мышцы всё ещё содрогались от остатков боли.              Окутанного пустым сознанием мальчика вынесли из комнаты пыток и положили в покои, где находился такой же полуживой юноша. Алатус не думал ни о чём. Его безжизненные глаза смотрели в потолок, но его словно не видели. Всё, на чём он рос, рассыпалось в прах, оставив лишь осадок в мыслях и сердце, что выплыл с последней слезой из уголков янтарных глаз.              Алатуса не трогали несколько дней, позволяя прийти в себя. До самого утра мальчик лежал бесчувственной куклой в постели, укрытый лишь вонючим покрывалом. После рассвета он чуть ожил, зашевелился. Алатус хмурился от разрывающей голову пульсирующей боли, но вполне мог ей шевелись и даже поесть принесённую ближе к ужину скудную порцию безвкусной каши. Сосед по комнате тоже пришёл в себя и смог назвать только своё имя. Доран выглядел старше Алатуса лет на восемь, но тут это не играло никакой роли. Они оба были очищены от своей прошлой жизни и завербованы только ради служения.              Когда Алатус стал более подвижен и мог выдавать несколько фраз, его привели к командиру тренировочной площадке, где ему предстояло провести несколько лет своей жизни.              — Ты знаешь, что это? — говорил Ситал, указывая на уже вбитый в металл бирюзовый камень, что светился только в руках мальчика.              — Нет, — оглядев предмет, Алатус пожал плечами.              — Это называется Глазом Бога. Ты понравился высшим Богам, Алатус. Они выбрали тебя и наделили магией, что сделает сильнее обычного человека, но её нужно развивать. Как именно в тебе сосредоточится эта сила, тебе придётся познать самостоятельно.              В тот же день мальчику выдали форму для тренировок и отвели на площадку. Людей на ней было немного. Новобранцы учились правильно стоять на ногах, тренировали своё тело и улучшали гибкость. Алатусу же это не требовалось. Мышцы ещё помнили полученные от отца уроки, оттого он сразу выделился на фоне других молодых воинов и в первый же день обрёл завистников и серьёзных противников.              Обучение с Лао сильно отличалось от тех способов, какими пользовались за стенами Закрытого города. Никто не церемонился с учениками. Били так, что трещали кости, если кто-то нарушал дисциплину или не усваивал урок с первого раза. Всё когда-то бунтарское нутро вылетело вместе с многочисленными порками. Алатусу не раз ломали кости прямо во время обучения, но он продолжал держать атаки и даже зачастую побеждал новобранцев, что были выше и старше его.              Ученики, что не так сильно выделялись на фоне других, зачастую затевали с мальчиком драки. Обычно воины не препятствовали этому делу, зачастую делая целое представление.              — Ну что, сучий сын, куда в этот раз хочешь получить? — насмехался над Алатусом главарь небольшой местной группировки.              — В прошлый раз была рука. Может, в этот раз сломаем ногу? — предложил один из псов.              Находиться по одиночке в среде мечтающих достичь вершин новобранцев — это обречь себя на извечные нападки. А Алатус как раз стал очередной мишенью. Таких, как он, было немного, и большинство из них не выдерживало физического и морального насилия и заканчивало со своей жизнью. Но в Алатусе, напротив, пробуждался прочный стержень, что не позволял отступить и шагу назад.              Расставив ноги, мальчик вытянул тренировочную палку и нахмурился. Это стало сигналом для нападения. Когда четверо противников с ненавистью двинулись к нему, находившийся на вершине смотровой площадки мужчина выкрикнул:              — Палки в сторону! Только рукопашный бой.              Удивлённые юноши переглянулись друг с другом и отбросили жерди. Алатус повторил за ними. Его дерзкий, пробивающий насквозь взгляд разыскивал в противниках изъяны, их слабости и сильные стороны. В прошлый раз он не уделил этому внимание, отчего рука заживала почти месяц. Он чувствовал, как бьётся в груди беспокойное сердце, как живот стягивает напряжением, а мышцы на ногах вздуваются от готовности нанести удар. На этот раз мальчик твёрдо решил выстоять.              Первым в атаку пошёл такой же коренастый, но широкий юноша. Алатус видел, как он много времени уделял тренировкам, посвящённым верхней части тела. Его удары зачастую выбивали всю пыль из мешков и ломали небольшие доски. Выстоять от прямого столкновения с его кулаком удавалось немногим. Блокировать удары мощных рук Алатус не мог. Противник быстро пробил бы его защиту, оттого он решил действовать иначе.              Дождавшись, когда тяжёлая рука устремится навстречу, мальчик пригнулся, увернулся и ударил юношу в прочный живот. Такой манёвр только разозлил противника и вызвал огорчённые вздохи у его напарников. Путём нескольких простых увиливаний Алатус обнаружил слабую его сторону. Прочный туловищем юноша совсем мало уделял внимание ногам, что не смогли удержать тело даже после простой подножки.              Стоило первому из группы свалиться лицом в грязь, остальные решили подавить Алатуса числом. Мальчик не был настолько проворным, чтобы улизнуть от всех сразу, оттого успел получить несколько весомых ударов в лицо и по бокам. Боль простреливала все мышцы и кости. Они кричали разуму остановиться, сдаться, но Алатус не слушал их. Даже когда его повалил увесистый кулак, из-за которого из глаз посыпались искры, он не махнул рукой, не сказал: хватит! Сплюнув кровь, мальчик зарычал на ненавистных противников, как загнанный в угол дикий зверь, и вскочил на ноги.              Неведомая сила стянула мышцы Алатуса. Он смотрел на врага и закипал от злости. Его считали маленьким, худым, неспособным достойно выстоять против нескольких противников, но сам мальчик себя таковым не считал.              — Ну что, малыш, сегодня…              Ехидный, высокомерный тон вывел Алатуса из себя. Он не дал ему закончить. Оттолкнувшись от тёмной грязи стопой, мальчик влетел в толпу ребят, причём так быстро, что раскидал их по разным сторонам, как брошенные на стол кости. Это произошло случайно и совершенно бесконтрольно. Создавшийся при ударе поток сдавленного воздуха не дал юношам сгруппироваться. Алатус сам не ожидал, что толчок окажется такой силы, оттого завалился лицом вперёд и чудом не продрал кровоточащий нос о грязевые валуны. То, что это произошло не из-за сильного толчка, он понял сразу. Ненароком пробудившаяся магия растеклась от покоящегося на груди Глаза Бога, обдав жилы едва ощутимым покалыванием, и вновь спряталась в нём.              Измученные болевые стоны и мычания достигли ушей Алатуса. Ему самому хотелось завыть от терзавших тело жгучих покалывании и уже назревавших на боках синяках. Оперевшись трясущимися от усталости руками о землю, он поднялся и пошатнулся от накатившего головокружения. Грязь разлетелась по разным сторонам, обрызгав юношей и стены тренировочной площадки. Алатус с выпученными глазами смотрел на глубокий растянутый след, что напоминал борозду от плуга. Он никак мог поверить, что это его рук дело.              — Ты что творишь?! — рявкнул поднявшийся главарь шайки и вытер побежавшую по лбу кровь.              — Я не знаю, — прошептал мальчик в ответ.              Жаждавшие конфликта юноши не посмели продолжить побоище, когда солдат со смотровой площадки приказал им отправиться на обед.              Поглощая безвкусную пищу, Алатус размышлял над произошедшим. Его пальцы поглаживали идеально гладкий, как жемчужина, камень и пытался вспомнить, откуда он у него оказался. Как бы сильно мальчик не напрягал голову, ответы так и не выползли на поверхность. Алатус словно чувствовал, что в памяти где-то хранится это воспоминание, оно будило в нём смутное ощущение, что давило на грудь необъяснимой тяжестью, но понять его источник никак не получалось. А вскоре это стало совершенно неважно, ведь Глаз Бога дарил ему преимущество в сражениях.              Каждый день проходил как один. Однообразный, наполненный болью и бессмысленностью. Всё, чего хотел Алатус, это сразиться то с одним противником, то с другим, чтобы хоть немного почувствовать себя личностью. Иногда он сам затевал споры, намеренно вызывая гнев у товарищей. Он цеплялся ко всем, даже к тем, кто никогда ему ничего плохого не делал.              — Твоя стойка годится только для того, чтобы помочиться, — треснув палкой по ногам тихому мальчику по имени Тайл, прошипел Алатус.              Тайл не обладал какими-то выдающимися способностями. Он всегда старался держаться поодаль от любого внимания. Полненький, неуклюжий мальчишка получал лишь нападки от сверстников. Алатусу по большей части было всё равно на него, но с утра испорченное настроение от порки за проступок сделало своё дело.              Большие тёмные запуганные глаза вонзились в жердь в руках Алатуса. Его лицо, украшенное багровыми синяками, вмиг переменилось, пустив нить лёгкого страха.              — Возьми палку, — толкнув мальчика в плечо, продолжил Алатус. — Посмотрим, чему ты научился.              — Но уже скоро идти, — глянув беспомощно в сторону казарм, невнятно проговорил Тайл.              Вместо поблажки Алатус ударил его по дряблой руке, заставив его скривиться от боли.              «Пусть учится держать удар, нытик», — подумал про себя Алатус и вновь ударил, но в этот раз в живот.              Сам не раз попадавший под раздачу тумаков за простое своё существование Алатус не думал, что подвергает Тайла тем же унижениям. Но тот, в отличие от него, не обладал хорошей гибкостью и ловкостью. Он получал увесистые удары и лишь пару из них ему удалось блокировать.              — Никчёмный, — сплюнул Алатус и указал палкой на удалявшуюся толпу ребят, что всего пару месяцев назад поколотили его. — Скоро они доберутся до тебя, и посмотрим, как ты сможешь отсидеться в стороне. Будешь соплями полы намывать.              Тело всё ещё болело от побоев, что нанесли ему солдаты на то, что он опоздал на построение, но это не помешало Алатусу побить зажавшегося в угол Тайла. Он не кричал, когда жгучие удары падали ему на мягкие места, не просил остановиться. Мальчик лишь прикрыл голову и сложился в комочек, не думая даже сопротивляться. Алатус хотел добиться от него какой-то отдачи, хотел, чтобы Тайл перехватил его удар и врезал как подобает, но этого не произошло. Оторвав кулак от дряблого бока мальчишки, он фыркнул и, пнув лежавшую рядом палку, ушёл.              Когда вспышка какой-то неконтролируемой агрессии и обиды спала, Алатус явственно увидел перед глазами жалкое лицо Тайла. Он был слишком запуган, слишком слаб для этих мест. У него в голове не укладывалось, как этот мальчишка вообще попал на военную подготовку.              Несмотря на свою хорошую подготовку и присутствие Глаза Бога, сам Алатус не обзавёлся друзьями. Его несговорчивый, чаще молчаливый характер убивал интерес у любого, кто хотел с ним подружиться. Даже сосед по комнате, что обучался в старшей группе, совсем с ним не разговаривал. Они жили вместе, но между ними словно существовала невидимая преграда, разрушить которую никто из них не пожелал. Алатусу не нравилось говорить о том, что обсуждали местные ребята. Он больше предпочитал слушать и извлекать для себя чужой опыт.              Все свои мысли и свободное время Алатус посвящал тренировкам. Не имея возможности выбраться за пределы Закрытого города и заняться чем-то иным, он выбивал песок из мешков кулаками и ногами, укреплял мышцы, много бегал от скуки по кругу тренировочной площадки и, когда совершал проступки, выполнял грязную работу. Из всех наказаний самым мучительным оказалось мытьё уборных. Там воняло так, что Алатус едва сдерживал рвотные позывы. Когда мальчишка вступил в перепалку с солдатом, желая доказать, что некоторым группировкам учеников следует держать себя в руках, он не подумал, как сильно его за это поколотят и отправят убирать выгребные ямы. Алатус проклинал весь мир, когда раскидывал лопатой вонючее дерьмо. Как бы осторожно он не работал, одежда и кожа всё равно испачкались. Мытьё учеников проводилось крайне редко, оттого ему пришлось неделю источать аромат, от которого вяли цветы.              Жизнь начала немного преображаться, когда Алатусу стукнуло четырнадцать. Его детское тело преображалось с каждым днём. Мышцы словно окрепли, лицо чуть повзрослело, разгладив пухлые щеки. Алатус ни с кем близко не общался, чтобы понять изменения своего организма. Он взрослел, и некому было подсказать, чего ожидать. Эти изменения пугали. Всё стало непривычным, и он стыдился сам себя. В детстве всё казалось куда проще. Он не задумывался, как дети становятся взрослыми, и уж точно не полагал, что в этот трудный переходный период останется один. Мальчишка многого не понимал, пугался, оттого перестал ходить купаться со всеми. Внутри всё словно перековеркалось. Он не понимал своих чувств и не мог бороться с телесными изменениями, которые превращали его из ребёнка в юношу. Только ужесточившееся обучение помогало отвлечься от какой-то непреодолимой тревоги и вечной раздражительности.              Тренировки с палками подходили к концу и на смену им пришли настоящие, хоть и затупленные, оружия. Они были тяжелее жердей, но уже натренированные мышцы не чувствовали большой разницы. Алатус долго ждал своего первого копья, которое он выбрал сам. Тренироваться с оружием стало сложнее. Теперь каждый удар учеников должен был быть вымерен, точен, чтобы случайно не принести серьёзные травмы напарникам.              На данном этапе обучения каждому из будущих воинов выделялся свой товарищ. Слава у Алатуса была хорошая, оттого многие с ним не желали вставать в пару, как и с лидирующей группировкой, но приказы их командира не подлежали обсуждению. Юному магу достался вытянувшийся, но всё такой же замкнутый и грузный Тайл. Алатус уже и не помнил, как сильно побил его несколько лет назад, а вот сам юнец не забыл, отводя обреченный взгляд в сторону.              За прошедшие года Тайл обучился хорошей защите. Алатус наносил удары, а он с прекрасной точностью их отражал, но на этом всё и заканчивалось. Ему думалось, что Тайл сможет погонять его, дать попотеть, но тот слишком редко наносил ответные удары, заставляя скучать.              — Почему ты не атакуешь? — разозлённый бесполезностью напарника, Алатус опустил копьё и глянул туда, где кипел самый настоящий бой, отчего даже воздух гудел. — Ударь. Видишь, я не сопротивляюсь. Не будь бесполезной тряпкой.              Тайл оторвал взгляд от сражения и нахмурился. Его защищённые наручами руки напряглись, широкие ноздри зашевелились. В тёмных глазах заискрились бунтарские огоньки, и Алатус ждал его первого удара, как завтрак после бессонной ночи. Когда копьё взмыло в воздух, он едва заметно улыбнулся и блокировал удар. Идти в атаку ему не хотелось, оттого ждал инициативы от Тайла. Такой шанс напарник не желал упускать. В его глазах горел огонь, желание победить. Ему казалось, что Алатус сдаёт позиции, ведь едва успевал блокировать его атаки, вот только это была лишь видимость.              Когда Тайл сместил напарника с первоначального места на почти пять шагов назад, Алатус оттолкнулся носком от сухой земли и в мгновение ока оказался за спиной юнца.              — Никогда не надейся, что противник ослабеет, — ухмыльнулся Алатус и, заметив побагровевшие щёки, позволил напарнику пойти вновь в атаку.              Тренировка длилась несколько часов подряд, замирая лишь тогда, когда к ним выходил солдат. Он силой исправлял ошибки учеников, ударяя по изъянам, показывал новые приёмы и следил, как их усваивают на практике.              Первые дни ненавистный напарник со временем превратился в товарища, которому не хотелось нахаркать на лицо. Алатус сам не понял, когда стал помогать ему правильно ставить удары, объяснять, в какой момент можно уйти от атаки, а не блокировать. Тайл слушал его так внимательно, словно он не был таким же учеником, а являлся настоящим учителем. Поначалу они перекидывались парой фраз, потом завели долгий разговор о полученных синяках и ссадинах. Тайл при первой встрече казался замкнутым, забитым человеком, а на деле же мог бесконечно долго болтать о том, какую неправильную приправу сыплют им в блюда и насколько минут передержана каша. Мальчишка мечтал стать поваром с детства, но родители отдали его в этот Закрытый город для обучения военному делу. О себе же Алатус ничего не мог рассказать. Он не помнил своего прошлого, что неприятным осадком сидело где-то на сердце. И всё же ему не на что было жаловаться. Тренировки взрослеющему мальчику нравились, они забирали его излишнюю энергию и помогали бесконечно развиваться. Алатус не видел себя во внешнем мире и хотел бы остаться, чтобы начать в будущем преподавать, но в его планы пришлось внести коррективы.              Когда Алатусу миновало пятнадцать лет, в город явились военные из Зигала. Юнцы с благоговением смотрели, как они шагают по улицам и прячутся в домах командующих и управляющих. Все мальчишки мечтали надеть их форму и отправиться на подвиги во благо своей родины. Тайлу же не приносило радость их появление.              — Говорю тебе, они не просто так прибыли, — тихо шептал он, закидывая порцию размявшего риса. — Ты видел их лица? Что-то случилось.              — Что им тут тогда надо? — отвечал ему Алатус, не видя в опасениях друга хоть какое-то основание.              — Я слышал, что мятежников становится больше. Об этом шептались воины. Наверное, солдаты прибыли за новобранцами.              Тайл притих, когда мимо них прошёлся воин, быстро доел свою порцию и покачал головой.              — Я лично хочу вернуться домой. Воевать — это не мой удел. Сам же видел.              — Ты бы лучше придержал язык, — заметил Алатус. — Помнишь, что случилось с Олном? Он тоже не хотел служить, трусливо полагая, что может отсидеться у мамки под юбкой, — юноша отодвинул пустую тарелку и сложил руки на груди. — В служении нет ничего плохого. Регион должен жить в мире. Это наша задача. На случай войны мы должны уметь защитить народ.              Алатус не заметил, как сказал слова, что им твердили каждый день. Их готовили к разным исходам и большинство не видело в своём существовании иной цели, но Тайл даже спустя годы так и не смог смириться с тем, что ему предстоит защищать свою родину. Алатус же отчасти завидовал другу. У него была цель в жизни, стимул и твердое представление, как всё должно сложиться, чего не скажешь о юноше. Он не видел чётко своего будущего отдельно от военного дела. Алатус плыл по течению, надеясь, что оно приведёт его к нужной заводи.              Как и полагал Тайл, воины пришли не просто так. Уже на следующий день ученикам объявили о переносе экзамена, который теперь должен был состояться вечером. Никто из них не ожидал, что аттестация пройдёт раньше аж на три месяца. Тайл опасался, что гости хотят проверить их подготовку, хотя им до полного окончания обучения ещё пять лет.              — Сомневаюсь, что мы им сдались, — поправляя наручи, заметил Алатус. — А ты меньше трясись и лучше думай, какой тактики боя будешь придерживаться.              — Ты такой спокойный, потому что отлично сражаешься. Лучше всех, кто у нас обучается. Да ещё и с Глазом Бога. Твою аттестацию примут, а я надеюсь живым хотя бы выйти, — Тайл протёр мокрый от пота лоб и вместе с Алатусом встал в строй гудевших волнением учеников.              Впервые аттестация проводилась с настоящим оружием. Молодые ученики должны были сразиться с выпустившимися всего месяц назад уже действующими солдатами. Это одна из самых сложных частей обучения могла значительно поднять или страшно опустить любого из аттестующихся.              Алатусу достался высокий и с виду гибкий противник. Ему едва перевалило за двадцать, но разница в пять лет значительно ощущалась. Глядя на его осторожный, явно наточенный глаз, Алатус испытал лёгкое волнение. Если со сверстниками порой бывало слишком просто, то тут не был уверен, что бой удастся выиграть.              Воин стоял уверенно, крепкие мускулистые руки надёжно сжимали копьё, и то, что висело у него на груди, особенно поражало. У противника тоже имелся Глаз Бога, но алый, как рубин. Это сразу отрубало вероятность лёгкого поединка.              С магами Алатусу ещё не приходилось сражаться. Он самостоятельно обучался, пытался прочувствовать энергию, что струилась из Глаза Бога, и пробовал применять её на практике. Знаний явно не хватало для полного совершенства, и Алатус сомневался, что сможет выйти из этого боя победителем.              Пока прибывший командир зачитывал вводную речь о том, насколько важна военная сила и каждый солдат имеет свою роль, Алатус и его противник глазами изучали друг друга. Всегда был шанс на победу, даже когда казалось, что исход очевиден. Любой камушек, любое дуновение могли стать союзниками и вредителями. Алатус выглядывал местность, строил смутный план и искал преимущества своего небольшого роста, твёрдо решив сделать всё возможное, чтобы выиграть. Противник думал о том же. Он был так же напряжён и осторожен, как и юноша.              Когда гул трубы заставил воздух задрожать, разделённые на пары соперники совершили первый выпад. Мощный удар обрушился на Алатуса быстрее, чем он успел пойти в атаку. Выставленный блок встретил копьё чужака с ошеломительной твёрдостью, лишь ноги юноши чуть качнулись назад. Следующий удар Алатус сам позволил нанести, чтобы вскоре ловко увернуться и ответить своей атакой.              Обычно парнишка не волновался во время тренировок. Всегда оставался холоден телом и душой, но тут ладони предательски вспотели. Из-за этого копьё неуверенно держалось в пальцах, норовило выскользнуть, как только что пойманная рыбка. Такая маленькая деталь помешала Алатусу нанести точный удар. Ладони скользнули по древку, как масло на раскаленной сковородке, и инерции для хорошей атаки не хватило. Рыкнув от столь глупой неудачи, он рывком схватил сухой комок земли. Его ладони едва успели испачкаться мелким песком, как новый удар противника чуть не разрезал пополам.              Грязные пальцы увереннее цеплялись за копьё, прибавив Алатусу уверенности. Он совсем не смотрел, как ведут бой другие, взрослый противник не давал ему спуска. В силе соперник превосходил молодого ученика, отчего ладони с трудом удерживали вибрирующее древко. Алатус понимал, что долго выдерживать его атаки не сможет. Одеревеневшие руки слабели, мешая нанести тяжёлый удар. Тогда он понял, что ему требуется небольшой отдых.              Вместо того, чтобы эффективно блокировать удары, Алатус решил прибегнуть к своему преимуществу. Он был мал ростом, но годами тренированные ловкость и гибкость сделали его изворотливым. Дав рукам немного отдохнуть, ученик изгибался, отпрыгивал и перекатывался в сторону, мешая солдату хотя бы коснуться его. Это гневило сильнее, чем сами атаки. Противник вспотел, покраснел и скрипел зубами от нарастающего гнева.              — Сражайся! — прикрикнул он, устав взмахивать копьём.              Алатус был доволен. Пока солдат терял контроль над своим телом, впадая в ярость, он восстанавливал силы. Как действовать дальше, ему уже виделось, но вспыхнувший алым светом Глаз Бога развеял все планы.              Горячая вспышка осветила серые стены зданий, на миг отразившись в янтарных глазах. Алатус хотел отбить нёсшуюся на него опасную волну, но не получилось. Пламя откинуло его, опалило волосы и воспламенило одежду, но он успел потушить её о землю. Кожу неприятно обжигало, а во рту вмиг пересохло. Этот манёвр принёс бы солдату победу, но занесённое копьё воткнулось лишь в землю.              Не услышав замечание по поводу применения способностей, Алатус сам решил показать, чему научился. Сжав от усилий зубы, он взмахнул копьём и заставил солдата чуть отступить. Поток воздуха спутал ему кудрявые волосы и содрал с лица насмехающуюся улыбку.              Силы в руках чуть прибавились, Глаз Бога дарил необходимую энергию. Алатус быстро, почти незаметно, размахивал копьём, совершал выпады и несколько раз повалил противника, но тот не собирался уступать ему победу. Подхваченный потоками воздуха огонь разлетался в разные стороны, опаляя оставшиеся куски травы. Учащиеся, что уже завершили свои поединки, поспешили убраться, чтобы не стать поджаренными закусками.              Никто не хотел уступать. Оба противника дышали тяжело и глубоко. У обоих грудь сдавливала боль, а руки с трудом совершали атаки. Алатус чувствовал, что вот-вот повалится без сил, но не хотел падать первым. Он рычал, сплёвывал густую, как желе, слюну, задыхался от жжения в горле. Казалось, что бою не будет конца, но одна оплошность привела к окончанию. Алатус собирался совершить выпад, но противник на этот раз предугадал его движение и так сильно рубанул древком по голени, что он тут же повалился. Боль прострелила тело, но понял ученик это лишь тогда, когда над его горлом нависло блестевшее остриё копья. Он проиграл. Экзамен окончен.              Боль в ноге усиливалась, пульсируя так, словно по ней стучали изнутри. Алатус и ещё несколько ребят сидели в коридоре и ждали, когда их позовёт лекарь. По сравнению с другими учениками, чьи раны страшно кровоточили, он легко отделался. Его суровый, обозлённый на весь мир взгляд зацепился за набухающую голень. Выиграть Алатус всё же рассчитывал, но просчитался. И это пошатнуло его непоколебимость. Он думал над своей ошибкой и страшно жалел, что из-за усталости оказался так невнимателен.              Самым последним в лазарет зашёл Алатус. Он боялся, что нога сломана и придётся несколько месяцев ходить как инвалид, но всё обошлось сильным ушибом. Когда лекарь привязал к его ноге травы тугой повязкой, Алатус вышел на потемневшую улицу, где его уже ожидал Тайл. Друг был ранен в плечо, но это совсем не имело значения, ведь он смог выиграть.              — Я не знаю, как это получилось! — подхваченный возбуждением от воспоминаний, говорил Тайл. — Сопернику подвернулся под ногу камень, он запнулся, и я понял, что это мой единственный шанс. Навалился на него, мы вместе упали, и я подставил копьё к его груди. Это уже считалось выигрышем. До сих пор не верю, что такое возможно. Совершенная случайность. Я не заслуживаю победы, а вот ты…              — Прекрати, — сурово прервал его Алатус. — Не всегда всё можно решить силой. Тебе повезло, и это хорошо.              — Как думаешь, что будет, если проиграл?              Алатус оторвал хмурый взгляд от земли и обернулся, услышав поступь нескольких ног. Вот только надоедливой своры не хватало.              — Думал, что сильнее всех, а по итогу грохнулся в дерьмо. Хочу видеть, как тебя и всех, кто проиграл, унизят. Даже толстяк обошёл тебя.              — А я хочу видеть, как однажды тебе отрежут язык за излишнюю болтовню. Можешь смеяться сколько угодно, Вариос, но это не сделает тебя умнее, — выплюнул Алатус и поспешил убраться, чтобы не отвесить случайно твёрдого кулака самовлюблённому личику.              Его разрывала злоба и желание подраться. Обычно он не сдерживался и сразу переходил к грубой силе, но после прошлого раза, когда чуть не задушил одного из своих обидчиков, заставил взять себя под контроль. Пылая гневом, Алатус покинул площадку для отдыха и как только распахнул дверь, то тут же встретился с тремя мощными солдатами. Они оценивающе глянули на него, и ему показалось, что и эти собираются унизить за проигрыш.              — Ты ведь Алатус? — басистый голос пронёсся по коридору.              — Да, это он, — отозвался из-за спины воинов старший учитель.              — Иди за нами.              Алатус скривился в лице. Он хотел отдохнуть от всех, но вновь его поволокли по низким коридорам. Юноша догадывался, что сейчас начнутся лекции и, скорее всего, побои за то, что ему не удалось вырвать победу. Он чувствовал себя униженным. Учитель раньше считал его трудолюбивым и способным, теперь же наверняка пожалел о столь высокой оценке.              Не поднимая головы, Алатус шагал за тяжёлыми солдатами, чьи плечи почти перекрывали весь проход. На фоне их он выглядел ещё неоперившимся птенцом. За пятнадцать лет юноша не особо вытянулся, но надеялся, что когда-нибудь станет таким же широкоплечим шкафом.              Алатуса ввели в небольшой кабинет, чьи стены украшались шкурами животных, картами и двумя кинжалами. За широким дубовым столом восседал прибывший ещё вчерашним днём незнакомец. Юноша раньше его никогда не видел и немного занервничал, встав прямо в проходе.              — Воин боится войти в обычную комнату? — с прищуром обратился к нему мужчина в тёмно-бордовой униформе.              Выпустив раздражительный вздох, Алатус прошёл в комнату, и дверь за ним тут же закрылась. В кабинете пахло чем-то копчёным, и юноша поймал себя на мысли, что проголодался.              — Тебя ведь зовут Алатус? — мужчина поднялся со стула и, когда юноша кивнул, без единой приветливой манеры продолжил: — Меня зовут Дилар. Я и мои товарищи прибыли сюда по приказу Азала, чтобы посмотреть, как проходит военная подготовка. В целом, мы довольны. Ученики неплохо успевают освоить уроки.              Алатус вытаращился на него, не особо понимая, зачем ему эта информация. Лишь смутное опасение, что скоро его обязательно побьют, стучало в голове тяжелым наганом.              — Большинство порадовало нас. Но есть, к сожалению, и те, кто слишком плохо старается. С ними будет проведена работа по исправлению. Уверен, это поможет усилить их навыки. Что же касается тебя. Ты наверняка задаёшься вопросом, какое наказание тебя ждёт за проигрыш, — Дилар вышел из-за стола и обошёл парнишку, оценивая строгим взглядом, как покупатель предоставленный товар. — Ты худ и мал для своего возраста, но это не мешает тебе в бою. Твоё превосходное владение оружием меня впечатлило. Немного не хватает концентрации, но это дело исправимо. Знаешь, зачем мы ещё сюда прибыли?              — Не могу знать, — Алатус старался не крутить головой, смотря строго перед собой, как учили его годами.              — Наил не солгал нам, сказав, что ты один из лучших его учеников. Но теперь это в прошлом. Тебе нечему здесь больше учиться. Завтра на рассвете ты и ещё несколько способных учеников отправитесь с нами в Зигал. Ваше обучение переходит на новый уровень. Такая честь выпадает далеко не каждому, Алатус. Старайся, и великодушный Азал одарит тебя своей щедростью.              Юноша опешил от такого заявления. Его, простого ученика, коснулся шанс стать не просто солдатом, а приближенным Архонта. Возвращаясь к себе в комнату, он не мог избавиться от нахлынувших мыслей. О такой чести мечтал каждый ученик Закрытого города, и Алатус не был исключением. Он искренне хотел служить на благо региона, постичь боевое совершенство и стать достойным вершителем закона.              За ужином Алатус рассказал своему единственному другу, что совсем скоро им придётся разойтись по разным дорогам. Это так расстроило Тайла, что он не смог доесть безвкусную кашу.              — Как же так? Я думал, мы вместе выпустимся. Конечно, я рад, что ты удостоился такой чести, но и грустно, что теперь мы вряд ли когда сможем пересечься.              — Это почему? Если всё получится, у меня будет много привилегий и возможностей. Я смогу сам найти тебя. Ты только доучись и не забывай уроки, что я тебе дал, — Алатус улыбнулся и постучал товарища по плечу. — Я рад, что встретил здесь настоящего друга.              Прощаться с Тайлом Алатусу совсем не хотелось. Пусть он и был слегка наивным мечтателем, юноше нравилось с ним проводить время. Друг умел приободрить, даже когда все вокруг раздражали. Теперь же им обоим предстояло найти свой путь, и Алатус надеялся, что у Тайла жизнь сложится наилучшим образом.              Как и обещалось, утром Алатус покинул стены города, в котором прожил несколько лет своей жизни. Зелёные просторы, которые юноша видел лишь с крыши казарм, теперь простирались у него под ногами. Необычайно свежий, лишённый смрада запах ласкал ноздри. Жужжание жучков и пчёл, пение птиц окутывало всё пространство. Алатус совсем забыл, что значит бегать по полям, играть у реки. Всё это осталось в закрытом для него прошлом, и новый мир поразил его своей невинной красотой. Он не вслушивался, о чём говорят шагающие с ним мужчины, а наслаждался залитыми лучами солнца полями и ощущал, как душу наполняют нежные чувства.              Путь до Зигал занял три дня, но это ничуть не расстроило Алатуса. Напротив, ему нравился поход, в котором он никогда не был. Этот опыт делал из сурового юноши ребёнка с широко раскрытыми глазами. На первый взгляд забытая мечта вновь всплыла в сознании. Алатусу захотелось увидеть этот мир своими глазами, обойти все просторы региона, увидеть, как возвышаются горы и как быстро бегут реки.              Остальных избранных учеников мало волновала окружающая природа. Они сгруппировались, завалили солдат вопросами и запылали от возбуждения. Совсем скоро им предстояло окунуться в совершенно иную атмосферу и, если повезёт, встретиться с Архонтом. То, что Азал дарил выделившимся своим слугам бессмертие, будоражило изнутри. Алатус слушал их и сам невольно представлял, что удосужится такой благой чести и станет бессмертным. Никакое старение, никакие тревоги о потерянном времени уже не будут иметь смысла. Всё станет достижимым.              Правившие в регионе влажность и духота подняли в воздух весь смрад, что гулял по улицам Зигала. Снова эта вонь ударила в нос, заставив забыть о чистоте обширных полей. Столица региона не особо впечатлила Алатуса. Приземистые грязные домики, пыльная земля, хмурые люди. Обычный город, где полюбоваться совершенно нечем.              Прибывших учеников ввели в деревянный дворец и проводили до комнат, где им предстояло прожить ещё неопределённое количество времени. Алатуса подселили к довольно болтливым двум молодым людям. Они постоянно о чём-то говорили, пытаясь вовлечь и новенького, но он не знал, как поддержать беседу, ведь не смыслил ни в чём, что не касалось военного поприща. Алатус только и думал, как сбежать от них на тренировку.              В течение нескольких дней после прибытия в столицу юношу проверяли. Проводили тесты, устраивали поединки, что совершенно отличались от тех, какими их учили в Закрытом городе. Никто возиться с новенькими не собирался, кинув их из воды в пламя. В первый же день тренировки Алатуса так побили, что он едва ходил. Кости не были сломаны, но всё так опухло, что юноша не мог сидеть или лежать. Бывало подобное и раньше, но он так и не успел привыкнуть к боли, из-за которой хотелось спрятаться в угол и выть, словно выгнанный из стаи волк.              — Ничего, боль научит не ошибаться, — смеялись соседи по комнате.              Как же ему хотелось им врезать за насмешки, но Алатус едва шевелился от простреливающей тело боли.              В таком усиленном и невыносимом темпе Алатус провёл почти полгода. Каждый день с раннего утра до позднего вечера он пропадал на тренировках, укреплял ноги и энергетическую мощь, что исходила от Глаза Бога. Знающие толк в магии учителя учили его контролировать дарованную силу и применять её грамотно в бою. Только в Зигале Алатус понял, насколько несовершенны были его атаки. Как и сказали новые знакомые, боль научила его не совершать ошибок.              Всего пару раз в месяц юноше предоставляли выходной. Ему разрешалось на пару с соседями выходить в город и разглядывать, чем же занимаются простые жители. В такие моменты Алатус чувствовал себя зверёнышем, выпущенным в общество. Он не понимал даже простых вещей. Например, как из руды кузнец получает металл для оружий, где портниха берет ткань и нитки, как возделывается земля. Когда у него появлялось настроение поговорить, он задавал эти вопросы Хогару и Гутару. Они смеялись над его глупостью, но всё же отвечали.              — Как можно не знать таких простых вещей? — удивился Гутар.              — А где я должен был их узнать? — хмурясь над насмешками, рычал Алатус.              — Да не знаю. Хоть где-нибудь, — ответил Хогар и толкнул Гутара в плечо. — Смотри какая девица. Вроде бы я её видел вчера.              — Да, ты прав, — напарник дёрнул Алатуса по плечу и с каким-то хитрым выражением спросил: — А тебе как? Зажал бы её где-нибудь?              — Что? — думая, что над ним опять хотят пошутить, Алатус дёрнул плечом.              — Ты вроде уже не ребёнок, а всё глупые вопросы задаёшь, — посмеялся Хогар. — Я с четырнадцати знаю, что значит зажать женщину.              Почему-то Алатусу не хотелось, чтобы они продолжали этот разговор. Глянув вслед девушки, тащившей вёдра с водой, он развернулся.              — Я, пожалуй, вернусь в казарму. Скоро обед.              Ему уже как полгода исполнилось шестнадцать, но с женщинами он почти никогда не разговаривал. Точнее, юноша этого не мог припомнить. Для него они оставались какими-то странными и загадочными. Беседы о них, что зачастую заводили соседи по комнате, не нравились ему, он их не понимал, как и то, что они находят интересного в общении с противоположным полом. Спрашивать товарищей ему совсем не хотелось, и Алатус решил сам узнать ответы на вопросы.              Когда удавалось выбраться на улицу, юноша наблюдал за парочками, что беседовали друг с другом. Когда молодые девушки и юноши встречались, их лица словно менялись. Они улыбались друг другу, краснели и прикасались ладонями. От них исходило что-то особенное, чего он не мог постичь. Казалось, когда пары встречались под вечер в отдалённых переулках, мир вокруг них словно растворялся. К Алатусу никто никогда не прикасался так, как они это делали ежедневно. Наверное, это его товарищи называли поганой любовью. Когда мужчина целовал женщину, водил руками по её телу, желая подцепить полы одежд, юноша испытывал странное чувство, какое раньше вгоняло его лишь в краску. Сердцебиение учащалось, кожу бросало в жар. Что всё это значит, он и помыслить не мог.              — Чего подглядываешь, негодник? — его наблюдения постоянно прерывал кто-нибудь из напарников.              Уличённый словно за чем-то постыдным юноша отводил взгляд и быстро уходил прочь. Товарищи никогда не упускали возможности над ним пошутить. Это выводило его из себя, но в один из вечеров он всё же набрался смелости, чтобы спросить:              — Так что же такое любовь?              — Наконец-то ты спросил, — улыбнулся самый разговорчивый Хогар. — Объяснить это сложно. Но мы можем тебе показать в следующий выходной.              — Как это? — удивился наивный Алатус. — Это что-то материальное?              — Конечно! Ты сам это поймёшь и, поверь, будешь в восторге, — Хогар подмигнул смеющемуся Гутару и продолжил натачивать кинжал.              Почему-то Алатусу показалось, что они снова хотят его разыграть, но решил не начинать конфликт, а дождаться выходного.              Тренировки выкачивали все силы. Алатус страшно уставал, мучился от мышечной боли, оттого совсем забыл, о чём договаривался с соседями. Он едва доползал до комнаты и всё, чего хотел, это выспаться. Но когда приблизился очередной выходной, они сами напомнили о своём обещании и попросили его следовать за ними.              Алатус испытывал странное волнение. Вечер ему уже не казался таким приветливым, как ранее. Он смотрел на облака и думал, что же сейчас покажут ему товарищи, неужели ему удастся узнать, что же люди называют любовью. Юноша шагал за ними и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Странное ощущение, не сравнимое с тем волнением, какое он испытывал перед экзаменами. Ему в какой-то момент захотелось развернуться и уйти, но Хогар и Гутар замедлили шаг и подозвали Алатуса к себе.              — Ты ни о чём не думай. Просто наслаждайся, — они улыбнулись и распахнули дверь большого дома.              Пока юноша неуверенно разглядывал маленькую входную комнатку, товарищи о чём-то договаривались с пышногрудой, ярко разукрашенной женщиной. В помещении пахло сладкими благовониями, от которых начинала кружиться голова. Но больше всего Алатуса смутил не этот запах. Его широко раскрытые глаза смотрели в дверь. Слух улавливал странные, чем-то пугающие стоны.              — Наверное, я…              Юноша хотел уйти, но товарищи взяли его под руки и, распахнув таинственную и пугающую дверь, затолкнули в окутанное сумерками просторное помещение. Его освещали лишь настенные тусклые светильники, но этого света было достаточно, чтобы Алатус почувствовал, как в груди всё холодеет.              Большой зал был поделён на индивидуальные комнатки, стенами и дверьми которых служили лишь лёгкие вуали. Они слегка просвечивали. Стоило Алатусу приглядеться, холодок пробежал по его спине, и он опустил взгляд.              — Не робей, — хихикнул за спиной Гутар. — Тут тебе покажут, что такое любовь и как ей пользоваться. Не опозорь солдатов Азала.              Стоны, чьё-то рычание, грязные словечки давили на смущённого и какого-то напуганного юношу. Ему хотелось уйти, хотелось обругать подставивших его товарищей, но к ним уже присоединились три вылезших из ниоткуда девушки. Гутар и Хогар сразу разделились и куда-то скрылись, оставив потерянного Алатуса на пару с молоденькой темноволосой куртизанкой. На ней не было ничего, кроме тонкой повязки на груди и бедрах.              — Пойдёмте, господин, — её молодого лица коснулась мягкая улыбка. Взяв оробевшего Алатуса за прохладную ладонь, она повела его вглубь здания.              Юноша чувствовал, как покраснел до самых кончиков ушей, но не решился противиться. Любопытство правило его телом, толкая за стройной девушкой. Он шёл не поднимая головы и, лишь когда скрылся за лёгкой шалью, осмелился распрямиться.              — Выпейте, — девушка с такой же улыбкой протянула юноша большой кубок бордовой жидкости.              — Что это? — глядя на жидкость с терпким ароматом, вопросил Алатус.              — Не бойтесь. Оно не отравлено. Вы напряжены. Это поможет расслабиться.              Решив, что это не помешает, юноша сделал несколько глотков и едва сдержался, чтобы не выплюнуть кислый напиток. Он прожигал его желудок и горло, разлив тепло в груди. Ему больше не хотелось вкушать сомнительный напиток, но девушка настояла на том, чтобы в кубке не осталось и капли.              Когда Алатус через силу проглотил странную жидкость, она забрала у него кубок. Её глаза с вызовом смотрели на зажатого клиента, когда тонкие руки медленно стягивали с груди тонкую повязку.              — Отбросьте скромность, мой господин, — девушка приблизилась к юноше и, взяв его вспотевшие ладони, положила себе на твёрдые груди. — Я ничего плохого Вам не сделаю.              Алатус почувствовал, как сердце провалилось куда-то в живот. Его тело бросило в жар, во рту пересохло. Он не знал, что будет дальше, оттого до ужаса страшился. Девушка видела его смущение, оттого сама управляла мокрыми от волнения ладонями, позволяя ему изучить себя. Она показалась Алатусу обжигающе горячей, липкой и мягкой. Его очерствевшие за многолетние тренировки ладони никогда не ощущали что-то столь податливое.              Когда молодой воин чуть осмелел, девушка нагло прижалась к нему всем телом и прикоснулась мокрыми губами к солёной щеке. Алатус замер, словно его вот-вот ждала неминуемая смерть. Когда её губы слились с ним, он потерялся в пучине взволнованного сознания. К своим годам юноша совершенно не умел целоваться, но девушка не торопила его, медленными движениями раскрывая всё, что пряталось от него все эти годы. Она бесцеремонно водила языком по нетронутым ранее никем губам, проникала в рот, заигрывала с ним, мешая свободно дышать.              Ошеломлённый Алатус не мог пошевелиться. Он позволял незнакомке целовать себя, обучать, отчего губы потом сообразили, как же всё-таки делаются эти странные движения. Она оттачивала его навык, пока юноша окончательно не закрепил урок.              Оторвав язык от его губ, девушка довольно улыбнулась его красному лицу. Её прыткие и горячие пальцы упали на стройный пояс и взялись за державшую штаны ленту. Алатус хотел остановить и уже потянулся к ней, но она прошептала:              — Закройте глаза, если Вас это пока смущает. Но поверьте мне, Вам понравится.              Юноша был слишком поглощён любопытством, чтобы оттолкнуть её от себя. Он отвёл взгляд в сторону других таких же уединённых уголков и почувствовал, как живот схватило тошнотой. Его широко раскрытые янтарные глаза смотрели, как женщины ласкали мужчин, как те в ответ ругались, наваливались на них и совершали абсолютно странные покачивания, от которых партнёрши неестественно корчились.              Его мысли оборвались в раз, как только девушка разобралась с его повязкой и спустила штаны. Алатус машинально шагнул назад, словно желая отстраниться, но девушка посмеялась над его робостью и попыталась отвлечь поцелуем. Ему нравилось, как пышные губы прикасаются к нему, но совсем не радовала вся эта обстановка и положение, в котором оказался. Он испытывал нестерпимый стыд и какое-то необъяснимое унижение.              Кругом пахло чем-то неприятным, даже благовония не могли очистить воздух. Дыхание спирала духота и жар, что растекался по телу. Алатус дёрнулся в испуге, когда ловкие пальцы опустились к его паху. Странные ощущения заставили сердце биться с неистовой силой, прогоняя под кожей разгорячённую кровь. Он совсем не понимал, что происходит с его телом. Эта неизвестность пугала его настолько, что даже приливы удовольствия не могли расслабить его.              Алатус совсем потерялся в пространстве, когда выпитый хмель вскружил ему голову, а ловкая девушка подтолкнула к кровати. Стоило его спине коснуться серых простыней, незнакомка нависла над ним. Она как-то загадочно улыбнулась, провела ладонью по паху и сделала то, что юноша совсем не ожидал. Всё его тело напряглось, когда он ощутил себя внутри неё. Алатус чувствовал себя настолько оскорблённым и униженным, что уже не мог смотреть по сторонам. Он закрыл глаза и, стараясь откинуть все свои ощущения в сторону, пожелал скорейшего прекращения этих пыток. Сам уйти юноша не мог, думая, что Гутар и Хогар разболтают всем, каким трусливым юноша на самом деле является.              Всё закончилось, когда его тело накрыла какая-то нестерпимая волна напряжения. Он сжал мокрыми пальцами простыню и почувствовал, как сильная усталость обволакивает его с ног до головы. Кожа была противно липкой и грязной, и Алатусу захотелось как можно быстрее искупаться хоть где-нибудь.              Когда девушка спрыгнула с него, он быстро натянул на себя одежду и, не дожидаясь своих товарищей, выскочил на улицу. Даже витавший в воздухе смрад города не был так противен, как приторный запах в публичном доме.              До вечернего осмотра оставался от силы час, но Алатус не захотел возвращаться в казарму с противным ощущением, словно он искупался в дерьме. Подтянув слабо завязанные штаны, он выбежал за пределы города к протекавшей рядом реке. Она не была глубокой или кристально чистой, но её хватило, чтобы юноша смыл с себя всю накопленную за короткое мгновение грязь. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним возвышалась эта девушка и слышались похотливые стоны. Одна мысль об этом заставляла его передёрнуться и откинуть в сторону то, что эти ощущения хоть и мимолётно, но принесли что-то весьма приятное.              Мокрый после купания юноша залетел в комнату за миг, как к ним зашла проверка. Хогар и Гутар уже были по своим местам. Они дождались, когда проверяющие выйдут, и набросились на Алатуса с вопросами.              — Что сбежал-то? Не понравилось? Или испугался, что не остановишься?              — Ещё раз как-то пошутите надо мной, я за себя не отвечаю, — пробурчал в ответ Алатус и, укрывшись одеялом, отвернулся к стенке, лишь бы не видеть их довольные лица.              — Да ладно тебе. Ещё скажи, что не понравилось, — Хогар хохотнул. — Мы наняли тебе ловкую девицу. Мне она в прошлый раз понравилась.              Юноша желал облить их самыми грязными ругательствами, какие только успел выучить у солдат, но промолчал. Вести с ними диалог было бесполезно, а что-то доказывать им у него не имелось сил. Он так устал за день, что уснул прежде, чем соседи начали обсуждать прошедший вечер.              Алатусу хватило одного раза, чтобы понять, что ему неинтересна больше любовь. Он отказывался от предложений товарищей вновь всё повторить и вместо того, чтобы блуждать по городу, занимался вялой тренировкой. Во всеобщий выходной день там мало кого можно было встретить, оттого Алатус чувствовал свою свободу. Он пользовался всеми благами и оттачивал навыки магии не боясь, что кого-то заденет.              В один из таких дней юношу приметили чужие глаза. Они смотрели на некрытую тренировочную площадку с балкона невысокой башни. Алатус был один. Все, кто ещё желал потренироваться, уже разошлись, так как начался мелкий дождь. Он же наоборот хотел остудить разгорячившуюся кожу и смыть с себя липкий пот, от которого даже одежда прилегала к телу.              Алатус взмахивал жердью легко и непринуждённо, больше отрабатывая гибкость, нежели удары. Юноша подпрыгивал, упирался руками и старался отработать чёткий оборот. Он посчитал, что переворот может придать копью большую инерцию, отчего удар сделается более весомым. Ему с самого начала обучения вбивали в голову, что угрожающие безопасности региону мятежники и враждебно настроенные соседи не станут разбираться и убьют любого, кто встанет у них на пути к хаосу. Враги желали уничтожить коренных жителей, убить их всех и залить улицы реками крови. Мирное население годами страдало от нападок и грабежей, их дома сжигаются, а головы насаживаются на пики. Солдаты обязаны были защитить территориальную целостность своего покровителя и уберечь невинных от уничтожения. В Закрытом городе довольно часто встречались ученики, у которых мятежники отобрали всё, в том числе и семью. Алатус тоже задавался вопросом, где его родители и почему их не помнит, на что старший учитель ответил:              — Детское сознание не способно удержать ужасы пережитого. Твоих родителей убили мятежники, солдаты успели спасти тебя. Теперь твой долг помнить, на чьей ты стороне.              Ему часто снились сны, где он видел отца и мать, как к ним в дом ворвались люди в масках. Юноша не мог знать, воспоминание ли это или же просто игры воображения. Этих картин было достаточно, чтобы он просыпался в поту и с бешеным боем в груди.              Алатусу хотелось, чтобы такие ужасы ни с кем не повторились. Чтобы варвары, с которыми так борются солдаты, исчезли. У них не было воли и цели. Всё, чего хотелось мятежникам, это всех перерезать. И это осознание двигало юношу вперёд. Он думал, что если станет воином, то сможет бороться за правое дело. Ничего, кроме как сражаться, Алатус не умел.              Дождь залил поцарапанные множеством оружий деревянный пол. Холодные капли обжигали горячую кожу. Алатус промок насквозь. Вода стекала по его казавшимся ещё темнее волосам, заливалась в глаза. Мокрые ладони скользили по жерди, и он решил прекратить тренировку, обратив лицо к небу. Капли массировали его разгорячённые щёки и дарили какую-то мимолётную благодать. Всю вонь города словно прибило к земле, принося с собой приятную свежесть.              — Дождь смывает всю грязь этого мира, — глубокий и тяжёлый голос прервал наслаждение юноши.              Алатус опустил голову и осмотрелся. Сумерки с приходом тучи быстро накрыли город, и не заметить незнакомца, что спустился к навесу, оказалось совсем нетрудно.              Высокий, почти на две головы выше самого юноши, мужчина тяжёлой рукой подозвал его к себе. Алатус оставил в стороне палку и вгляделся в мощную фигуру. Ему показалось, что этот человек невероятно сильный, раз имеет такой большой мышечный запас, что совсем не сравнится с щупленьким юнцом. Его яркие алые глаза улыбались, когда он к нему подошёл.              — Почему же ты не в казарме, как все остальные?              — Там душно, — выдал юноша первую попавшуюся мысль.              Мужчина махнул рукой, призывая Алатуса пойти с ним, но он замешкал. Скоро отбой, и ему не хотелось нарваться на неприятности.              — Вы правы. Мне нужно вернуться.              — Как складывается обучение? — словно не заметив напряжённости собеседника, легко продолжил незнакомец.              Юноша глянул на освещенный проход и медленно пошагал вслед за ним, думая, что на соединении двух коридоров разойдётся.              — Я считаю, что успешно, — отрешённо ответил Алатус.              — Смелое замечание, но вполне оправданное, — мужчина сверкнул яркими глазами через плечо. — Я приглядываюсь к каждому, кто прибывает сюда из Закрытого города. Если мои люди привозят учеников, значит, они достойны внимания.              Алатус окинул собеседника подозрительным взглядом. Судя по его одежде, он не был одним из тех, кто хлестал учеников за неудачи или же следил за порядком. Рукава не были потёртыми, ни одно пятно не очерняло тёмную добротную ткань. Костюм сидел по фигуре, пояс утягивал широкий кожаный ремень с ярким рубином. Сапоги оказались так хорошо начищены, что отражали свет от фонарей. В такой одежде не ходили даже начальники гарнизонов.              — Идём. Я тебе кое-что покажу.              — Извините, но мне пора возвращаться, — когда Алатус бросил взгляд в сторону освещённого окна своей казармы, мужчина подтолкнул его в спину.              — Об этом не волнуйся. Никто тебе и слова не скажет.              С одной стороны, у Алатуса не было оснований верить ему, а с другой — спать совсем не хотелось. Взбудораженное дождём тело пробудилось. Уверенный, что потом обязательно пожалеет об этом, он прикусил щеку и последовал за незнакомцем.              Вдвоём они пересекли несколько коридоров и вышли к спиральной лестнице. Их шаги скрипом нарушали тяготившее молчание. Алатус понятия не имел, зачем вообще увязался за появившимся из ниоткуда мужчиной. Они вместе прошагали больше сотни ступеней, и юноша понял, куда выведет их лестница. Самая высокая смотровая башня возвышалась над всем городом. На ней никогда не горел свет, но Алатус не помнил, чтобы вершина хоть раз оставалась без присмотра.              Когда они поднялись, сторожевые тут же сложили руки по бокам и низко поклонились. Теперь же Алатуса осенило, кем же является человек, что не просто обратил на него внимание, а даже пригласил с собой. Тугой узел волнения схватил живот юноши, пока мужчина отсылал сторожевых. Ему захотелось провалиться сквозь землю, упасть на дно глубокого озера, лишь бы избавиться от чувства собственного невежества.              — Подойди, — Господин кивнул окаменевшему юноше и вдохнул пропитанный дождём воздух.              Алатус с трудом нашёл в себе силы, чтобы подойти к перилам башни и осмотреться. Сумерки уже поглотили долину, но ему вполне удалось разглядеть крошечные домики, витиеватую реку и бескрайние поля, на которых уже поспевала пшеница.              — Не многие уже помнят, как всего сорок лет назад эти поля полыхали, как рушились постройки у реки. Сейчас их уже не найдёшь, всё сгорело, но тут были мельницы, что давали немыслимое количество муки. Конечно, сейчас всё восстанавливается, — Алатус глянул по направлению большой руки выше по течению и увидел несколько мельниц. — Те года дались тяжело моему народу. Голод, болезни. Они выживали, что было сил. Урожаи погорели вместе со складами. Знаешь, кто тому виной?              — Мятежники, — тихо ответил Алатус и сжал кулаки.              — Верно. Они грозились сжечь город дотла, если я не оставлю свой народ. Но опуститься до такой низости могли только эти паскуды. Думаю, не трудно догадаться, где они теперь все. Я не позволю, Алатус, чтобы дикари тревожили народ. Они как термиты — разрушают всё, что строилось годами. Мне нужны люди, чья рука не дрогнет, когда это потребуется. Нужны те, кто готовы сложить голову ради мира в регионе. Ты готов защищать невинных от распри? Готов запачкать руки, лишь бы люди процветали? Чтобы не повторилось то, что они сделали с твоими родными.              Алатус опустил взгляд на домики, на окна, откуда струился яркий свет, и представлял, что в одном из них мог быть он с родителями. Что-то острое вонзалось ему в сердце, когда воображение рисовало несбыточные мечты. Всё ушло, и Алатус не видел иного пути.              — Раз я не могу вернуть всё вспять, то мой долг не допустить того, чтобы дети лишались родителей.              Азал постучал по плечу юноши тяжёлой широкой ладонью и улыбнулся.              — Всё верно. Регион должен работать на благо каждого своего звена. Уверен, Алатус, ты станешь достойным воином, но для этого придётся ещё поработать, и, быть может, я одарю тебя даром, каким удостаиваются не многие.              Они вместе спустились и тихо разошлись, словно не было этой встречи. Алатус никому не рассказал о короткой беседе. Он долго не мог уснуть, глядя в затянутый паутиной потолок. Какое-то волнение не отпускало его. Юноша удостоился внимания Архонта. Высшее существо этих земель опустило свой взор на молодого ученика, и это льстило ему.              Встреча под дождём оказалась не последней. Алатус зачастую видел большую фигуру, скрывавшуюся в тени крыши, пока у подрастающего поколения кипела тренировка. Ему хотелось, чтобы Архонт увидел в нём не просто юнца, но и способного воина. Именно таким он себя считал, ведь вкладывался в обучение больше, чем все остальные. И его усилия не прошли стороной.              Спустя несколько дней после первой встречи Азал вновь увиделся с Алатусом. Он рассказывал ему, как крепнет его народ, какие хорошие в этом году урожаи.              — Пшеничные колосья красиво покачиваются на ветру, радуясь восходящему солнцу, — улыбался Архонт, окидывая рукой свои владения. Говорил он красиво и легко, и Алатусу нравилось его слушать. — В этом году погода смиловалась. Народ день и ночь работает в полях и не может нарадоваться урожаям. Хотел бы посмотреть на это?              — Наверное, — юноша пожал плечами, хотя на деле очень хотел увидеть другую жизнь. — Но нам не разрешено покидать город.              — Это пустяки. Через неделю сам поймёшь, о чём я говорю. Это лучше раз увидеть, чем сотню раз услышать, — Азал опустил взгляд на суетившийся внизу простой народ. — Какая тонкая жизнь. Один неверный шаг, и земля, что тебя кормила, забирает в свои владения.              Встречи с Архонтом становились чаще, отчего юноша заработал себе некоторые привилегии. В отличие от других учеников, он раз в несколько месяцев покидал вместе со свитой Азала город и отправлялся обозревать обширные просторы. Давняя мечта увидеть этот мир сбывалась у него на глазах. Юноша с удовольствием разглядывал, как люди с раннего утра бегут в поля, чтобы жать поспевшую пшеницу. Они работали сообща, запевали песни и смеялись таким заливистым смехом, что ему самому хотелось улыбаться. Дети постоянно мешались взрослым, бегая между высоких колосьев. Всё выглядело слаженно, как хорошо выстроенный механизм. Алатус издали чувствовал их единство и не мог этому не поразиться.              За год знакомства с Азалом юноша узнал больше, чем за всю свою сознательную жизнь. Он видел, как работают кузнецы, откуда женщину берут нитки для вышивки, как мастерится обувь и строятся корабли. Всё это поражало его воображение. Жизнь вокруг кипела, и Алатусу нравилось за ней наблюдать издалека. Чем больше он видел, тем прочнее в нём укоренялись желание сохранить то постоянство, что гуляет на землях Архонта.              То, что враг не спит, Алатус узрел сам. В один из походов на войско Азала напали. Люди в алых масках и крестом на груди окружили отряд и вступили в схватку без каких-либо условий. Впервые в жизни юноша видел, как одни люди жестоко расправляются с другими на поле брани. Варвары были хорошо обучены, оттого могли оказать достойное сопротивление солдатам. Сражаться в бою оказалось сложнее, чем на тренировках. Тут не было правил, и единственная цель в страшной борьбе — это выжить. Никогда Алатусу не приходилось сражаться насмерть. И когда он сцепился с одним из нападавших, его кровь забурлила. Тело юноши работало без приказов головы. Оно прекрасно знало, когда надо уклониться, а когда нанести удар. Никогда раньше он не причинял смертельных ран противнику, и как только человек, пронзенный его копьём, упал навзничь, Алатус растерялся. Осознание, что его руки совершили первое убийство, поразили юношу. Он пошатнулся и, оставив копьё в теле мёртвого человека, отступил. Эта ошибка стоила бы ему жизни, но Азал снёс голову тому, кто намеревался перерубить Алатуса тяжёлым двуручным мечом.              Бой закончился быстро, принеся победу Архонту, но юноша не чувствовал радости. Его трясло от количества мёртвых людей, от побагровевшей земли. Несколько раз Алатуса вырвало съеденным обедом. Ничего более впечатляющего ему ещё не доводилось видеть.              Не успел молодой воин оправиться, как отряд двинулся вперёд. Алатус старался выкинуть из головы кровавые тела, избавиться от сжимающего грудь чувства, и новое зрелище позволило ему отвлечься. Огромные клубы дыма закрыли собой полуденное солнце. Пока люди обрабатывали поля, всю небольшую деревню охватило пламя. Мятежники подожгли дома, не думая, что в них могут быть люди.              Суета поглотила Алатуса. Он вместе с солдатами поливал дома водой из реки, надеясь сохранить хотя бы те, что ещё целы. Едкий дым щипал глаза, жар обжигал кожу до красна. Люди кашляли, задыхались, носились с вёдрами, но всё было тщетно. Остановить бушевавшего огненного зверя оказалось невозможно. Деревня сгорела дотла.              Плач людей разрывал сердце юноши. Он в ужасе смотрел, как они оттаскивали от домов остатки утвари, как матери и отцы рыдали над обгоревшими телами детей, что так и не смогли выбраться из пожара. Всё казалось каким-то страшным кошмаром, настолько болезненным, что Алатус не сдержал слёз.              — Вот что бывает, если дать мятежникам бесчинствовать, — хмуро заключил Азал, когда они двинулись обратно к столице. — Разве люди виноваты в их жажде крови? Они лишь работали в полях, чтобы прокормить свои семьи. Теперь же придётся всё отстраивать заново, но мёртвых родственников уже не вернёшь.              — Я хочу остановить варваров, — сердито выдал Алатус. — Буду больше тренироваться. Буду загонять себя до изнеможения, лишь бы потом стать сильнее десятка таких дряней.              — Даже больше, — Азал опустил косой взгляд на черного от копоти юношу. — Если ты желаешь стать сильнее и служить на благо моего народа, я позволю тебе вступить в мои ряды. Твоё обучение будет сложнее, но если ты готов, то я приму тебя.              — В Ваши ряды? — Алатус подумал, что ослышался, но когда Архонт кивнул, неподдельно удивился. — Но во мне нет ничего особенного.              — В тебе есть стержень. Он-то и движет тобой. Этого достаточно. Остальному тебя обучим. Но ты не должен разочаровать меня, Алатус.              Каким бы неуверенным юноша не был, он твёрдо решил отдать себя полностью цели, что втёрлась в его разум.              Как только Алатуса вошёл в число приближённых Архонта, его обучение усложнилось. Теперь вместо людей и чучел противниками стали невиданные ранее существа. Они не были людьми или животными. Их доставили прямиком из Каэнри’аха с одной целью — обучать избранных. У механизмов не было боли, не было инстинктов. Сражаться с ними оказалось нелегко. Мощные удары ломали кости как соломинки, одна ошибка могла стоить жизни.              Обучение с роботами превратило жизнь Алатуса в страшную боль. Каждый раз он возвращался с тренировки либо покрытым синяками, либо со сломанной какой-нибудь конечностью, из-за чего потом приходилось на время отказываться от столь поучительных уроков.              Два года ушло на то, чтобы отработать приёмы и особые тактики. К двадцати годам Алатус научился без единой царапины побеждать огромных роботов, не позволив им выпустить не одной ракеты. Этот период обучения стал завершающим. Азал был доволен своим учеником. Он наставлял его, намеренно толкал сражаться тогда, когда сил в теле не оставалось, не велел уходить с поля сражения даже с переломанной конечностью. Это злило Алатуса, будило гнев, но ни разу из его уст не вырвалось протеста. Азал сделал из него сильного и неотступного воина, закрепив уже имеющийся в юноше характер.              Убедившись, что Алатус готов, Архонт впервые отправил его с отрядом на устранение лагеря мятежников, что засели недалеко от северной границы. Они грабили повозки с провизией и шантажировали жителей, и у Азала закончилось терпение. Алатус немного волновался, ведь ранее действовать самостоятельно ему не давали. Он шёл за командиром отряда и крепко сжимал копьё, словно оно могло забрать его нервозность.              Алатус изо всех сил старался не зацикливаться на том, что забирает чужую жизнь каждый раз, когда его копьё взлетает в воздух. Он вспоминал лица обездоленных людей, обгоревшие тела детей, услышанные ранее истории и вымещал всю злость на разбойниках. Его руки уже не дрожали.              Успешное исполнение приказа порадовало Азала. Он встретил Алатуса праздными речами и надеждами, что с его помощью регион очиститься от зла.              — Ты достоин восхищения, Алатус, — Архонт стукнул смутившегося перед толпой юношу по спине. — Выпьем же за этого бравого воина, чья слава уже скоро будет гулять по нашим землям!              Приближённые командиры и советники Азала вскрикнули от радостного возбуждения и разом осушили кубки. Алатуса смущала такая слава, но он не мог откинуть от себя удовольствия. Ему нравилось, что смог достичь тяжёлым трудом столь высокого поста.              Теперь каждая тяжёлая для его сознания битва заканчивалась праздником, что снимал с него угрызения совести. Юноша верил в то, что работает на благо мира дома, где он родился. Молодой последователь наблюдал, как люди без страха перебирались по региону, как процветали деревни, и гордился тем, что его руки могут принести спокойствие хоть кому-то.              Алатус упивался своей славой. Его уважали в кругу Архонта, ему улыбались красивые девушки, почитали даже те, кому он когда-то не нравился. Юноша смог доказать не только окружающим, но и себе, что не зря существует в этом мире, что упорство и труд помогут добиться любой цели. Сам Архонт хвалил его за достижения, за исполненный приказ, говоря при всех, что это один из лучших его последователей. И Алатус не сомневался, что Азал не лжёт.              Вскоре юноша пристрастился к выпивке. Он со всеми садился за стол, слушал их рассказы и чувствовал, что больше не одинок. Его всегда ждали и слушали, когда ему хотелось что-то сказать. Алатус не заметил, как стал одним из них. Он так же ел, столько же пил, вот только не подпускал к себе женщин, как все другие. Первый опыт оставил в нём неприятный осадок, и ему не хотелось портить себе праздник, предпочитая отдыхать на балконе и дышать ночным воздухом, пока красивые дамы ублажали мужчин прямо в трапезной. Когда всё заканчивалось, он возвращался за новой бутылкой вина и ловил несколько озадаченных вопросов от грязных и потных товарищей:              — А ты чего ушёл-то? Тут такие девушки красивые были. Вдруг влюбился бы в кого.              Всегда следующий после подобных вопросов смех заставлял улыбнуться и Алатуса. В таких больших компаниях не обязательно было отвечать, ведь тема ускользала быстрее, чем успевала начаться.              — Правильно. Не слушай этих дурней, — встав рядом с Алатусом, Азал испил терпкий напиток. — Привязанности воину ни к чему. Он должен быть влюблён в своё дело. Ты видел, чтобы у моих подчинённых были семьи? — когда юноша качнул головой, мужчина продолжил: — Они целиком и полностью поглощены нашей целью. Но поиметь баб им никто не помешает. Мужчины должны где-то расслабляться.              — На тренировках, — невнятно заметил Алатус, чем вызвал глубокий смех у Азала.              — Этим ты и отличаешься от них всех, — негромко заметил он. — Вместе мы положим конец мятежникам.              Вера в то, что всё делается не зря, перекрывало всю жалость к разбойникам и всем тем, кто покушался на территории Азала. Преступников хватало как в самом регионе, так и прибывших из чужих земель.              Во времена затишья, когда Архонт не давал никаких заданий, Алатус много гулял, тренировался и постигал новые истины. Азал учил юношу мудрости, какая давалась лишь единицам. Первое, что ему предстояло освоить на новом пути, это как обходиться без еды и воды несколько суток подряд. Азал намеренно запретил подавать Алатусу еду и кормил его лишь лекциями. К третьему дню голодовки юноша стал страшно раздражительным, сонным и малоподвижным, но никто не позволял ему отдохнуть.              — Тренировать в себе духа так же важно, как и тело, — говорил Азал, когда Алатус падал без сил. — Учись ловить силы даже в крошечном глотке воды или куске снега.              Юноше страшно хотелось разораться, обругать всё на свете и обвинить Архонта в невозможности его затеи, но сдерживался из последних сил. То, что его пятеро учеников прошли это испытание меньше, чем за год, никак ему не помогало. Он не считал себя хуже их, но не мог представить, как можно прожить десять дней без еды, питаясь лишь одной водой. И всё же несколько месяцев работы дали свои сдвиги. Алатус смог продержаться пять дней без еды, при этом не пропуская физических нагрузок. Этот результат показал юноше, что нет ничего невозможного, осталось лишь продолжать работать над собой. Когда он перестал думать о еде и сосредоточился на своём теле, то заметил, что голод усиливает реакцию и дарит какую-то неподвластную пониманию внутреннюю силу.              Алатус шёл к совершенству. Он поражался способностям своего организма, о которых даже не подозревал. Самосовершенствование будило в нём интерес к каждому дню. Юноша и представить не мог, чему ещё сможет научиться на служении у своего Господина. Азал говорил, что впереди у них длинный путь обучения, что ему ещё есть, чего изучить, но все достижения, все уроки грозились рухнуть в бездну всего в один вечер.              Как обычно и бывало после долгих походов, Алатус сидел за столом с приближёнными Азала. Все распивали горячительные напитки, ели от пуза и хвастались своими достижениями. Архонт тоже присутствовал на этом застолье, ведь его ученик разгромил отряд из пятнадцати мятежников в одиночку. Это случилось неожиданно даже для самого Алатуса. Он двигался с отрядом на юг после очередного побоища. Пока товарищи дремали под луной, юноша расхаживал по округе и возле реки заметил следы. Алатус не стал будить товарищей и решил сам проверить, куда они приведут. В темноте трудно было разобрать, свежие ли отпечатки или нет, оттого он не побоялся отправиться один. Этот маленький осмотр закончился схваткой, из которой молодой воин вышел победителем.              Таких смелых и самоотверженных солдат ещё предстояло поискать, и Азал ценил преданность своего ученика. Он стал его козырем и соратником. Об способностях Алатуса знали даже мятежники. Они страшились его копья и уже пустили слух, что на службе у Азала не человек, а неуловимый хищник.              Алатус купался в хвалебных речах, улыбался и пил со всеми за мир в регионе. Это был рассвет его достижений, его заветной мечтой. Казалось, что всё шло так, как он этого хотел. Никакой враг не смог свалить его оружием, но всего один глоток вина из поднесённой ему грудастой дамой бутылки подвесил жизнь на тоненькую ниточку.              Даже не подозревая, во что перерастут дальнейшие события, Алатус наполнил кубок алым вином и сделал всего два глотка. Рот и горло сразу обожгло так, словно он проглотил угли. Юноша пошатнулся от боли и разлил всё вино. За горлом последовал и живот. Сражённый острыми пытками Алатус упал и схватился за пол.              Тело не выдерживало воздействия яда. Кожа начала синеть, выпученные глаза покраснели от полопавшихся капилляров. Ему хотелось кричать, хотелось сорвать с себя кожу, но руками завладела неведомая сила. Алатуса трясло так, что тело непроизвольно двигалось по полу. Всё вокруг закрутилось в каком-то страшном танце, предметы потеряли своё привычное очертание, словно он нырнул в горячую воду. Юноша не понимал, что происходит и отчаянно пытался вдохнуть, но в горло словно втыкались тысячи кинжалов.              — Все вон! — едва разборчиво долетел до него чей-то очень низкий и страшный рык, но ему было всё равно. Боль так сковала его, что он не видел ничего вокруг себя. — Алатус, клянись в верности своему Архонту!              То, как глубоко Азал порезал ему две ладони, он даже не почувствовал.              — Говори! — рявкнул мужчина и прислонил кровавые ладони юноши к своей красной коже истинного облика.              — Клянусь служить, — только и прохрипел Алатус, сам не ведая, зачем говорит это на последнем издыхании.              — Душой и телом, — Азал положил широкую алую ладонь на грудь задыхавшегося юноши. — Повтори!              — Душой и телом…              — Отлично. Твой Архонт принимает твою клятву.              Алатус не видел ничего, кроме алых кругов, что наступали на него огромным потоком. Боль словно начала притупляться, тело меньше вздрагивало, но из рта всё ещё продолжала вытекать тонкая струйка крови. Мир в округе словно полегчал и только что сковывающий его первобытный страх отступил. Он грозился рухнуть в какую-то облегчающую пустоту, но острые когти вырвали его из небытия.              Новая, непосильная молодому сознанию боль вцепилась в тело. Каждая клеточка кричала, посиневшие мышцы вздулись холмами, кости трещали под их натиском. Ничего подобного Алатус никогда не испытывал. Боль не была подвластна ему, она терзала изнутри, растекаясь горячей лавой по жилам. Он так кричал, что и без того повреждённое горло окончательно сорвало голос, выдавая лишь громкое хрипение. Кости ломались от сильных мышц, но юноша этого не чувствовал. Что-то не поддающееся контролю и намного могущественнее тела мучило его изнутри. Душа сопротивлялась чужому велению, и лишь только когда эта внутренняя борьба закончилась, сознание Алатуса не выдержало мук и тут же провалилось в облегчающую темноту.              Около двух недель юноша не приходил в сознание. Его истерзанное ядом и последующими муками тело быстро восстанавливалось, но пустота не готова была выпускать юношу из объятий.              Когда Алатус открыл глаза, то сразу ощутил, что что-то изменилось. Обычные шаги за стеной казались настолько громкими, что ему хотелось заткнуть уши. Предметы в комнате приобрели какую-то непривычную чёткость. Если раньше он лишь смутно видел очертания паука в углу своей комнаты, то теперь взор прояснился, словно с глаз спал всегда оседавший туман.              Алатус не сразу смог вспомнить, что произошло и как он оказался в комнате. Его взгляд сразу упал на ладони, вдоль которых виднелись слегка розовые шрамы.              — Очнулся, — резко распахнувшаяся дверь заставила юношу вмиг подняться.              — Что произошло?              Азал широко шагнул в его комнату и хмуро заключил:              — Тебя отравили.              Алатус поджал губы и глянул в сторону, пытаясь вспомнить, как это произошло.              — Если это так, то почему я жив?              — Благодаря моему великодушию, — мужчина повернул свою ладонь к нему и показал шрам. — Теперь ты мой кровный слуга, Алатус. Ты будешь выполнять любой мой приказ. Такова цена за подаренное тебе бессмертие. Надеюсь, я не ошибся.              — Разве я недостаточно показал свою преданность? — Алатус оскорбился столь явным недоверием.              — Не серчай, — Азал позволил себе чуть улыбнуться. — Все, кто удостаивался такой чести, служили мне около двадцати лет. Ты же ещё слишком молод, чтобы быть в тебе уверенным.              Вполне себе правдивое замечание, что заставило юношу чуть пристыдиться.              — За тобой придут через пару часов. А пока отдыхай.              Когда Азал ушёл, Алатус медленно опустился в кровать. Бессмертие. Он думал о нём и раньше, но никак не полагал, что сможет дорасти до такой чести. Всё это казалось какой-то чужой историей, но никак не его жизнью. Теперь тело неподвластно старению и власти времени, но вот только Алатус в это слабо верил. Достаточно было сказать, что Архонт спас ему жизнь, чтобы понять всю сказочность сложившейся ситуации. То, что теперь его душа принадлежит Азалу, он не беспокоился. Юноша верил своему Архонту и тому, за что борется.              Два часа пролетели незаметно. Алатус никак не мог поверить в реальность происходящего, оттого всё казалось как в тумане. Он шагал за посланными солдатами и разглядывал порезы на руках. Всё зажило слишком быстро, как и сожженные ядом внутренности. Никогда в жизни его кожа так не регенерировала.              Трое солдат проводили юношу до просторного зала, где обычно восседал Азал. Помимо самого Архонта там присутствовала женщина. Вся её одежда была разорвана, ткань пропиталась кровавыми пятнами. Она сидела на коленях и тихо плакала, закрывая синее от побоев лицо руками. Это смутило юношу, но он постарался не обращать внимание на забитую женщину.              — Ты знаешь её? — Азал сам обратил его взор на незнакомку.              — Нет.              Тяжёлый удар ногой об пол заставил женщину задрожать сильнее прежнего.              — Посмотри сюда, паскуда, — рявкнул Азал каким-то нечеловеческим голосом. — Твой яд не остановит его руку.              Архонт недобро сверкнул алыми глазами и протянул Алатусу копьё.              — Она тебя отравила. Надеялась убрать лучшего молодого воина региона, теперь же мы отберём у неё жизнь.              Когда Алатус принял копьё, женщина прибилась к полу и горько разрыдалась.              — Умоляю, не надо. У меня двое детей. Они не выживут. Я не знала, что там яд. Я сказала всё, что мне известно. Вы обещали отпустить меня.              — Я устал от этих понапрасну сотрясающих воздух воплей. Расплатись с ней по счетам.              Алатус с сомнением посмотрел на остриё копья. Он ненавидел, когда кто-то рыдал. Это вызывало в нём гнев, порождённый ненужной жалостью. Юноша убивал многих мятежников, но безоружных — никогда. Его рука дрогнула в сомнении, правильно ли так поступать. Она хотела расправиться с ним, не задумываясь, а он сомневался. Это разрывало его изнутри, а эти надрывные мольбы о пощаде ещё сильнее давили на не так давно пришедший в себя разум.              — Что ты медлишь? — прорычал за его спиной Азал. — Она не медлила, протягивая тебе кубок с ядом.              Чувствуя промелькнувшую слабость в палаче, женщина подняла глаза и начала шептать мольбы. Она смотрела на него испытывающим, разрушающим сердце взглядом. Алатус нервно сжимал челюсти и ладонь, борясь со своими собственными противоречивыми чувствами. Они обрушились на него, и лишь один способ мог уберечь его от них.              — Прошу, Господин, один ша… — вонзившееся в грудь копьё не позволило ей завершить очередную просьбу.              Женщина несколько раз попыталась вздохнуть, но когда Алатус рывком выдернул наконечник, она рухнула навзничь.              Холодный пот прошиб юношу. Он пошатнулся и отступил от тела, словно оно вот-вот должно было взорваться.              — Это нелегко, но ты привыкнешь.              Когда Азал стукнул ему по плечу, Алатус дёрнулся от испуга. Его взгляд быстро оторвался от мёртвой женщины и больше к ней не возвращался.              Пока тело убирали из тронного зала, Архонт рассказывал юноше, как дальше будет складываться его обучение. Ему ещё предстояло постигнуть многие азы, прежде чем добиться высокого титула.              Жизнь после получения бессмертия не сильно изменилась. Теперь навеки запечатанный в теле двадцати одного летнего юноши Алатус продолжал исполнять приказы, бороться с мятежниками и праздновать новые свершения со стареющими солдатами. Казалось, всё вернулось на круги своя. Он осваивал новые техники поиска сил и спустя годы практик смог постигнуть то, что Азал называл поеданием снов.              Алатус шёл к этому двадцать лет. Предсмертные сны, что оставались в головах умерших, долго не поддавались воину. Он их не чувствовал. Азал обещал, что они помогут телу насытиться энергией, когда сил не останется, что ему не придётся питаться обычной едой, которая не насыщает на долгие дни. Только его упёртость и неотступность помогли добиться желаемого.              То, что сны имели вкус, поразило Алатуса. Они обладали какой-то необъяснимой субстанцией, которую он мог почувствовать только сознанием. Ничего подобного ему ещё не приходилось ощущать. Заупокойные сны были единственным подарком людям после смерти, оттого имели особое свойство. Они приносили в тело пожирателя небывалый всплеск энергии и чувство какой-то облегчённости. Каждый раз после побоища Алатус не гнушался отобрать у мятежников последнее.              Неумолимый ход времени юноша наблюдал лишь на увядающих компаньонах и потихоньку разрастающемся городе. Для него же жизненные часы остановились и сделались какими-то однообразными. Из года в год он выполнял одно и тоже, стараясь не зацикливаться ни на чём. Прошлое уходило всё дальше. Казалось, что даже полученное бессмертие было слишком давно, чтобы о нём помнить, но Алатус помнил всё.              Не всегда юноше приходилось работать. Вот уже пару месяцев он отдыхал от поручений и походов. В это свободное время Алатус много гулял в полях. От еды и напитков он уже не испытывал какого-то приятного удовольствия, оттого чаще отказывался от застолий. Ему больше нравилось дышать свежим воздухом и наслаждаться ласкающим кожу ветром. Только красота природы помогала ему сохранять рассудок целым, чего не скажешь о других солдатах, за чьими плечами десятки и сотни убитых. Они становились неуправляемыми и зачастую позволяли себе лишнего. Превращаться в таких же зверей Алатусу не хотелось.              Завершив очередной обход холмов, юноша попрощался с закатным солнцем и вернулся во дворец. Он ещё издали увидел, что в городе творится какая-то суета, но не думал как-то придавать этому значение.              На подходе ко дворцу его встретила толпа солдат. Они что-то бурно обсуждали, и это заинтересовало Алатуса. Обычно такая суета довольно редкое явление.              — Что случилось?              Один из молодых воинов обернулся и восторженно провозгласил:              — Поймали зачинщика бунта и его свору!              Ничего необычного. Алатус фыркнул и вошёл внутрь. Ему хотелось лечь подремать, но ниточка любопытства повела его в тронный зал, что чаще всего являлся и комнатой казни.              Вроде бы ничего удивительного, но солдат скопилось немало. Невысокая фигура юноши протиснулась сквозь толпу. Стараясь не прерывать своего Архонта, он тихо обошёл собравшихся и встал напротив пятерых окровавленных мужчин, опущенных на колени.              — …Думали скрыться. Как вы, скотины, посмели восстать против меня?! Знайте же теперь, что все будут казнены, в том числе ваши жены и дети. Я не пощажу никого! Мои псы будут надругаться над вашими жёнами прямо на ваших глазах, а потом перережут им глотки. Только тогда я позволю вам сдохнуть!              — Мы знали, на что идём! — рявкнул в ответ крепкий чуть поседевший бунтарь прямо в лицо Азалу и чуть повернул голову. Его свирепо набежавшие на глаза густые брови приподнялись, и он уставился на юношу. — Алатус…              Обрушившийся на голову мужчины тяжёлый сапог прервал его резкие речи, но Алатус успел услышать своё имя. Откуда оно известно этому мужчине, он не сразу сообразил. Широкие плечи, мощная грудь, крепкие руки и затянутое мелкими морщинами повзрослевшее лицо лишь издали выдавали когда-то давно знакомого друга. Тайл так изменился, что его стало очень трудно узнать. Единственный человек, которого он с юности считал другом, теперь стоял на коленях в числе на скорую казнь.              — Должно быть, это ошибка, — вмешался Алатус, за что поймал на себе гневный взгляд Азала. — Тайл? Это не можешь быть ты.              — Обещали друг другу встретиться, вот и встретились, жаль, что по разным сторонам, — кровавая улыбка коснулась его лица, и Алатус почувствовал, как грудь что-то сдавило.              — Значит, вы знакомы? — прервал их Архонт и откинулся на спинку своего железного трона.              — Мы учились вместе. Много лет назад. Он не должен быть здесь, — не веря своим глазам, невнятно проговорил Алатус.              — Я постарел, а вот ты совсем не изменился. Видимо, добился своего, — Таил кашлянул и резко сплюнул кровавую слюну прямо под ноги старому другу. — Лучше забыть, что я когда-то доверял палачу Азала.              Его слова тяжело ударили по сердцу Алатуса. Он до боли сжал зубы и отступил назад. Друг, о котором юноша старался не забыть и даже в какой-то момент желал найти, больше не считал его таким. Отвернулся, как от последнего дерьма на земле. Азал заметил промелькнувшее между ними напряжение и сам себе улыбнулся.              — Прошлое всегда остаётся в прошлом. На нём лишь нужно не забывать ставить точки, верно Тайл?              Архонт швырнул Алатусу копьё. Натренированная реакция не позволила ему рухнуть на пол. Юноша перехватил в воздухе древко и вмиг почувствовал, как холодеют руки. Он догадывался, что сейчас может последовать, и сотню раз пожалел, что не прошёл мимо, что не сдержал свой язык.              — Алатус, пора и тебе поставить на нём точку, — последовавшая после этого тишина разозлила Азала, и он рявкнул так громко, что задрожало стекло: — Выйди сюда!              Юноша нехотя встал перед взирающими на него гордыми взглядами пятерых пленных.              — Почему? — только и смог вымолвить он.              — Потому что нужно видеть мир дальше горизонта, — ответил ему с отвращением Тайл. В его голосе было столько злобы, столько яда, что Алатусу становилось не по себе. — Ты никогда не умел этого, поэтому держишь сейчас окровавленное копьё.              — Полагаю, что с этим можно заканчивать. Пусть для остальных будет уроком. Прикончи его и покажи, кто здесь ошибается, — Азал махнул рукой, дав команду.              И всё же это стало самым тяжёлым испытанием для юноши. За его плечами множество трупов, но нет ни одного близкого сердцу. Пусть прошли года, пусть они оба изменились, но Алатус не мог забыть тех дней, когда подружился когда-то с рассеянным мальчишкой. Они вместе учились, вместе боролись с трудностями, вместе оборонялись от чужого давления. Казалось, дружба скрепила их на долгие года, но именно время всё перечеркнуло. Теперь Тайл с ненавистью смотрел на Алатуса и с гордостью ждал, когда тот лишит его жизни.              — Ты не расслышал приказ? — нетерпеливо прорычал Азал. — Я сказал, убей его сейчас же.              Алатусу хотелось сказать нет, хотелось бросить копьё кому-нибудь другому, лишь бы не совершать то, что его просят, но он не мог. Скреплённый кровью договор нельзя нарушить, нельзя от него отмахнуться. Его Господин требовал возмездия. Он острыми незримыми когтями впивался в натянутые мышцы, не позволяя отступить. Это мучило Алатуса изнутри, и у него не было сил противиться.              Совершив выпад, юноша точным ударом пронзил сердце друга, вмиг лишив его жизни.              — Прости, — едва слышно прошептал размякшему лицу Алатус, бросил копьё и быстро скрылся в толпе.              Сердце неприятно кольнуло, тело похолодело. Навалившаяся на него усталость едва позволила добраться до комнаты. Он не чувствовал злобы, не чувствовал горя. Всего его наполнила глубокая опустошённость. Алатус смотрел в потолок и не мог поверить, что прошлое вернулось к нему именно в таком свете. Он жалел, что так и не смог отыскать Тайла до того, как тот вступил на путь, неугодный его Архонту. Зачем друг полез в это дело, Алатус не мог понять. Он вспоминал беседы с ним, и у него в голове не укладывалось. Тайл всегда хотел стать поваром, но никак не военным или мятежником. Что случилось в его жизни такого, что он попрощался со своими устоями? Эти мысли не давали ему покоя. Алатус не мог уснуть и ближе к середине ночи понял, что если продолжит так лежать, то сойдёт с ума.              Всю оставшуюся ночь юноша вымещал свою обиду на чучелах. Всю ночь старался оставить историю своего прошлого и больше не возвращаться к нему. Только к утру он смог убедить себя в том, что поступил правильно. Тайл вступил на тёмную дорожку, и ничего иного его не могло ожидать. Алатус обязан был исполнить свой долг, кем бы не являлись преступники.              Годы служения заставили юношу забыть о своих чувствах. Азал строил своё совершенное общество, и Алатус стал его оружием. Когда Зигал сгорел от нападения армии диких варваров, Архонт рассвирепел. Он не давал своему слуге никакого отдыха, отправляя его на бесконечные сражение. Алатус, что так стремился к миру, мечтал, что однажды люди смогут успокоиться, на деле же столкнулся с бесконечной чередой событий. Люди сопротивлялись воли Архонта, разбойники из соседних регионов не меняли своих привычек, посягая на имущество простого народа, но всех их зачастую ждал один и тот же исход.              Не всегда Алатус слепо следовал приказам. Когда что-то внутри шептало, поднимало его мысли на поверхность, он сопротивлялся. Первый раз это произошло, когда Азал велел казнить детей на глазах у решивших укрывать преступников родителей. Тогда-то и раскрылась вся таившаяся в теле человека подлая сущность Архонта.              — Дети ещё слишком малы, чтобы отвечать за грехи родителей! — опустив копьё, прокричал Алатус. — Я не стану этого делать.              — Станешь, — массивная фигура поднялась с трона. — Ибо только так эти предатели поймут, что переходить мне дорогу чревато последствиями.              — Но не дети должны за это отвечать, — настаивал Алатус.              Он искренне надеялся, что Азал прислушается к нему и сменит гнев на милость, но поведение слуги заставило Архонта рассвирепеть. Когда-то человеческая кожа покраснела, тело значительно увеличилось в размерах, а выросший пропитанный ядом хвост опрокинул стоявший за спиной трон.              — Ты смеешь сомневаться в моих подходах?! Ты лишь моё оружие, а не советник. Я приказываю тебе убить это отродье!              Всего на мгновение притихшие за спиной Алатуса двое детей вновь разрыдались, прижавшись друг к другу. Их путь уже был заказан, но юноша не хотел открывать им посмертные ворота своими руками.              — Пусть это сделает кто-то другой. Я не стану.              — Ты ещё заплатишь за своё неподчинение, — прорычал Азал и сжал тёмные когти в кулак.              Неведомая сила сдавила все внутренности Алатуса. Он в отчаянии схватился за грудь, не в силах вдохнуть душный воздух. Боль простреливала его нутро, скреплённая союзом душа восстала, терзая юношу изнутри. Он корчился, старался откинуть копьё, но шансов отречься у него абсолютно не было. Когда Алатус развернулся к детям, они притихли и уставились на него огромными глазами. Этот невыносимый взгляд убивал болезненнее, чем скручивающая все жилки душа. Как бы юноша не сдерживал свои мышцы, как бы не твердил, что не сделает этого, его рука всё же замахнулась, навсегда оборвав ещё крошечную жизнь.              Наказание за неподчинение оказалось жестоким. Его избивали, истязали тело острыми кинжалами, морили голодом и держали в оковах немыслимое количество времени. Азал оказался хорошим мстителем, но убивать лучшего воина не собирался. Алатус был в его руках и, как бы тот не сопротивлялся, ему всё равно приходилось исполнять приказы. Мир стал совсем не таким, каким видел его юноша раньше.              За сотни лет борьбы Алатус устал. Устал от речей Азала, устал от вечных убийств тех, кто, порой, не заслуживал смерти. Спустя годы он познал, почему Тайл пошёл иной дорогой. Только время открыло юноше глаза, каким ненасытным и кровожадным на самом деле является его Господин. Он велел убивать даже свой народ, если тот подозревался в измене. Люди боялись, прятались в домах, когда мимо проходили солдаты или же Алатус. Многие страшились одного лишь вида палача Азала. Вся слава, что когда-то тешила его существование, обернулась страшным наказанием. У него не было выхода, не было спасения. Архонт, которым юноша когда-то восхищался, превратился в ненавистного монстра, что мучил своего подчинённого, если тот не желал исполнять приказ. Он истязал его плетями и палками, выкручивал душу своей силой и морил голодом в наказание за сопротивление. Бессмертие, о котором юноша мечтал, стало его приговором. Алатус сам обрёк себя на вечное служение, сам рухнул в пропасть уничтожающего одиночества. Ему оставалось лишь мириться со своей участью и бесконечно корить себя за совершённые ошибки прошлого, что теперь легли на его плечи неподъёмным грузом.