Reumütig Nagel

      Невозможно ничему обучиться в одно мгновение, как бы ни было сильно твоё желание. Сод ничего не знала об учении, кроме тех скромных крупиц, что сумела отыскать в своих праздных разговорах с Кромер, и горела желанием познать больше. Она жаждала не просто знать — душа её пылала в желании начать дышать во имя священной любви к человечности, к сути людского существования.       И это яркое, чистое в своей искренности желание не осталось без внимания Той, Кто Хватает — та самолично занялась обучением новопосвящённой.       Острый ум и крепкая память крайне пригодились Сод — её обучение проходило легко, какой бы сложности материал ей не выдавался. Очень скоро она усвоила все важные истины, и это не заняло у неё какого-либо труда, ведь сама её душа откликалась восторгом на каждое слово Кромер, каждую вычитанную заповедь, каждую молитву из толстого, пахнущего старостью фолианта.       Однако Сод умерила гордость за себя и все заслуги в своём стремительном обучении причисляла Кромер, что тратила на неё часы своего бесценного времени. В ответ на все благодарности та довольно улыбалась — хотя улыбка эта больше походила на хищный оскал. — В твоём сердце уже был свет — я же разожгла огонь осознания в мыслях, — ровно, с нескрываемым удовольствием ответила Та, Кто Хватает.       В её взгляде искрилось торжество — от того сердце Сод замирало, в душе разгоралась благодарность на то, что её вывели из тьмы ереси. Для неё было честью следовать за таким человеком, как Кромер, жадно ловить каждое слово на проповедях, тихо вторить молитвам, присягать на верность.       Ей даже не понадобились «дисциплинарные беседы» и «особая» еда.       И всё-таки…       Пропитанная кровью и чёрной химозной жидкостью ткань неприятно липнет к коже, а порыв ледяного ветра обжигает тело, разнежившееся в тепле разгоревшегося пожара.       Ещё один дом очищен. Ещё одна семья, погрязшая в ереси, получила шанс на искупление. Но сомнение гвоздём забито в груди — трогательная сцена, как этот грязный еретик, сменивший живую плоть на протезы, своим осквернённым телом загораживал дочурку — девчонке вряд ли было больше десяти, а её тела ещё не коснулась ересь, — стоит у Сод перед глазами, пока в ушах продолжает эхом отзываться его просьба:       «Пожалуйста… Заберите меня, но не трогайте мою дочь, она же ещё совсем ребёнок!»       Эту просьбу Сод вогнала ему обратно в голосовой модуль острой рапирой. Однако истерично рыдающую девочку не тронула, только отвела и передала одному из Молотов, чтобы тот отнёс её к таким же несчастным детям, отпрыскам еретиков, которых теперь следует приютить и обогреть, подарить новый дом и озарить их умы светом учения.       Несомненно, она сделала благое дело. Однако просьба протезированного, прозвучавшая от самого сердца, не о спасении себя, а о защите дочери, вонзила в душу колья сомнений, вскрыла старую рану.       Действительно ли все эти жестокие расправы — единственный путь к спасению?..       Сод не знает этого. Ей остаётся лишь закрыть свои глаза и следовать за Той, Кто Хватает, заглушая молитвами хор сомнений. — На соседней улице орудует опасный еретик. Собираем отряд туда!       Выкрик одного из командиров возвращает Сод в реальность. Рой мыслей дробится и быстро сменяется тревогой за соратников.       «Опасный? Наверное, боевая модель… Если не знать, куда бить, одолеть будет тяжко», — бегло мелькает в голове, а её голос уже заглушает собой треск жадного пламени и ропот людей: — Я разберусь с ним сама. Продолжайте чистку этой улицы от ереси.       Ей никто не смеет перечить — опасно спориться с одной из ближайших помощниц Той, Кто Хватает. Смахнув резким движением с рапиры тягучие тёмные капли, Сод разворачивается и быстрым шагом спешит на казнь еретика. Рапиру она оставляет зажатой в руке — очень скоро она ей пригодится в деле.       Находит его Сод среди бездыханных тел, облачённых в белые доспехи. Скорбь и гнев взмывают в её душе, окончательно топят муки сомнений в необходимости расправы. Глубоко вдохнув, Сод выдыхает вместе с белесым дымком начало молитвы: — Requiem aeternam dona eis, Mater misericordiae…       Протезированный оборачивается на её голос, опасно сверкает огонь алых, грязных в своей жалкой подделке жизни, глаз. Не размениваясь на бессмысленные сейчас слова, он сразу бежит на неё, крепко сжимая в руках измазанную арматуру с куском цемента — импровизированный молот, обагрённый кровью святых воинов.       Сод же невозмутимо продолжает молитву, и голос её, чарующий, мелодичный, будто специально создан для отпевания почивших, ведь только он способен словно мягким одеялом укрыть их души последней молитвой и навеки даровать покой. — … Et lux perpetua luceat eis…       Ворох грязного снега окропляет отпрыгнувшую в сторону Сод, да только он и задевает её — опасное оружие минулось с её головой, едва не размозжив. Но это прервало бы молитву. А подобного нарушения всех устоев Сод допустить не может — и потому разит она в слабые места, не прекращая чтения молитвы: — … Requiestcant in pace.       Два неуловимых человеческому глазу укола рапирой меж окровавленных железных листов торса — и грозный противник неловко заваливается, своим падением подняв снежную пыль. Сод своим стремительным триумфом не гордится — просто выполняет долг, используя знания, полученные в годы студенчества. Ведь она, как никто другой, знает уязвимые места той или иной разновидности тел еретиков.       Сод запрыгивает на обездвиженного еретика, перехватывает рапиру иначе, высоко занося её. — Amen, — на выдохе оканчивает молитву Сод, вгоняя клинок в неживую грудь.       Свет в искусственных глазах тухнет, более еретик не двигается.       Учения Кромер не прошли даром.