***
Человек перед ним пах знакомо до пронзающей боли. Зверь не знал, почему больно. Смотрел человек холодно и колко, несмотря на влагу похоти, блестящую в изумрудном глазе. Алый свет тускло горел сквозь завесу из гладких монет, и зверю хотелось сорвать покров, рассмотреть лицо заклинателя со всех сторон. У человека было лицо — успокаивало. У тех, кто сражался раньше — смазанные черты и вместо имён гул в голове. Зверь скользнул взглядом по бледной шее, выпирающим ключицам, груди в шрамах и ниже… задержался на крепко стоящем члене. Головка блестела, а ствол гнулся к упругим мышцам живота. Зверь сглотнул. — Бинхэ. Заклинатель позвал, и зверь поднял взгляд, чтобы встретиться с опасной улыбкой на тонких губах. Опасность на красивом лице была знакома и отзывалась приятным возбуждением в теле. Между ног уже давно давило и ныло, но отчего-то голос внутри приказывал быть настороже и не пускать в ход клыки. — Бинхэ… Голос стал мягче. Заклинатель шагнул навстречу, зверь остался сидеть на месте. «Цинцю» — собрались звуки в голове, и жадность с желанием разлились новой мучительной волной в теле. Зверь впился когтями в собственные ладони. Улыбка Цинцю стала острее. Резала где-то внутри, по сердцу. Заклинатель шёл неторопливо, позволяя себя рассмотреть, и Бинхэ смотрел, как длинные ноги размыкаются, как ступни опускаются на наледь, как внимательный взгляд нависает, а затем поднимается белоснежная нога, схваченная золотым узором, от которого бегут мурашки вдоль позвоночника. Нога упирается маленькими пальцами в грудь демона, давит, и голос внутри протестует, но тело послушно ложится на лопатки. Заклинатель опустился сверху как в седло, и ошмётки ткани намокли от текущего желания. Демон подбросил бёдра. Цинцю недовольно цокнул. — Бинхэ. В этот раз его имя прозвучало с укором. Имя. Его имя. Голос внутри с торжеством вернул себе часть себя. Теперь у него есть имя. «Бинхэ» в голове звучало голосом Цинцю, и других голосов демон вспомнить не мог. — Бинхэ… — тихо и пробирающе. Захотелось ответить. Руки потянулись к исподнему и разорвали тесную ткань, высвобождая увитый венами и твёрдый член. Цинцю на нём резко втянул воздух то ли от испуга, то ли от неожиданности. Обернулся с лёгким налётом тревоги между сведённых бровей. — Блять… Бинхэ понравилось. Как будто похвалили, хотелось ещё. Когтистые руки легли на тонкую талию и надавили вниз, заставляя заклинателя съехать и упереться в драконий стояк. Цинцю зашипел, выгнулся, но сбегать не торопился, замер, а Бинхэ с упоением потёрся между упругих ягодиц, пачкая и обещая. От обещания Цинцю задрожал, сам подался назад, пригнулся животом к животу и потёрся своим членом о зверя, размыкая губы с тихим, едва уловимым стоном. Бинхэ услышал. Когтистые руки легли на ягодицы, огладили, сжали. Цинцю для него был слишком маленький, член доставал почти до самой поясницы. Демон подумал, что насаженный на него Цинцю будет выпуклый и рельефный от драконьих формы и размера. Не сможет беспечно на нём ёрзать, как сейчас, а будет беспомощно и с водой в глазах ждать, когда растрахивающие толчки сменит яростный напор. Тогда, быть может, человек не сдержит голос и подарит Бинхэ прерывистые всхлипы и мольбы. Цинцю привстал, вырвав демона из сладких грёз, упёрся ладонями в твёрдые мышцы, и Бинхэ распахнул глаза от ужаса и вожделения — кончик его члена коснулся тугого кольца мышц. Цинцю дразнил: скользил, собирал влагу, но не пускал. — Это и есть твоё желание? Бинхэ слышал голос, но ловил слова с трудом. Слова были важны, он чувствовал. — Или желание проклятья? Бинхэ! Цинцю подался вперёд, монеты на лице звякнули, и демон почувствовал чужое дыхание на своих губах. — Чего. Ты. Хочешь. Внутри поднялись волны противоречий. Хотелось опрокинуть Цинцю на живот и лечь сверху, войдя до упора. Хотелось впиться под рёбра и выгрызть мягкое нутро. И хотелось смотреть на лицо, не отводя глаз, и слушать речи, пропитанные ядом. Потому что настоящий. Потому что только так можно выбраться из Страны снов. Проснуться. — Проснуться… я хочу проснуться, — собственный голос хриплый и тихий. Взгляд заклинателя растерянный, затем задумчивый. — Бинхэ… ты хочешь проснуться от кошмара? Кошмара? Что это? День, когда умерла мать, безысходность душила, а каша остывала в треснувшей плошке? День, когда Цинцю обернулся личным демоном, опрокинув чай и надежды? День, когда пасть Бездны сомкнулась, погасив свет в глазах и сердце? Кошмар или жизнь? Или после… день, когда люди начали терять лица, а имена стираться? Когда руки тянулись и обнимали, в ухо сладко стонали, ноги плотно обхватывали, но вместо тепла пробирало до мурашек? Кошмар ли? Люди о таком мечтают. Сила, хлещущая через край, и тысячи сладких речей. Куда бы не пошёл. Одни и те же слова, одно и то же выражение лиц. Как во снах, которые создавал, чтобы себя утешить. Бинхэ хотел, чтобы Цинцю понял. — Я хочу проснуться… от сладкой лжи. Цинцю распрямился. Посмотрел с прищуром, улыбка из режущей оскалилась в злобную. — Это я могу устроить… Сильные ноги впились в бока намертво, так что пожелай и заклинателя не сбросишь. Нечто жгучее и раздирающее скользнуло под поясницу. Цинцю снова склонился. Волосы мягко упали на вспотевшую кожу, щекоча шею и грудь. — Сладко со мной не будет. Бинхэ выгнуло от боли. Раскалённые кольца стягивали тело, набрасывая петлю за петлёй. Демон зарычал сжатый и сдавленный горящей вервью. Цинцю впился в его шею двумя руками. Бинхэ захрипел. Цинцю вливал силу. Вспыхнула молния, выхватив бьющегося в путах демона и оседлавшего его заклинателя. Раздался раскат грома. Напевы из зала достигли пика, и печать, сплетённая из голосов, загорелась зелёным пламенем, заключая сцепившихся в магический круг. Зверь дёрнулся, выгнулся, и Цинцю с трудом удержался, вспотевший и напряжённый. А затем повеяло освобождением. Чешуя начала тлеть и осыпаться, рога развеиваться прахом, хвост разъедало до костей, а после кости крошились в мелкую пыль. Бинхэ крупно дрожал от боли и теряя сознание. Хватка Цинцю ослабла. На шее отпечатались следы от пальцев. Бинхэ не исцелялся, обмяк. Цинцю выдохнул, напряжённые ноги разъехались. Грудь под вспотевшими ладонями тяжело вздымалась. Вот она. Уязвимость. Заклинатель бросил быстрый взгляд на дверь, где за преградой из льда и дерева ждал Мобэй-Цзюнь. Пальцы огладили грудную мышцу. Влить чуть больше силы и пробить клетку до самого сердца. Он успеет. Но сможет ли противостоять Королю Севера? Цинцю сглотнул. Бледное лицо Ло Бинхэ блестело от болезненной испарины, веки дрожали, как будто демон сражался в своём сознании, а затем растаяла последняя чешуйка на щеке. Вены на шее Бинхэ вздулись, голова запрокинулась, и рот раскрылся. Наружу вырвалась тёмная сила. Цинцю отпрянул. Чёрная мгла взвилась к потолку, вздулась тучей и угрожающе нависла над заклинателем. — Ван Шанлай! Крик за окном принадлежал женщине. Цинцю голос показался знакомым, но не успел он задуматься, как чернота над головой дрогнула, сгустилась и рванула наружу. По телу разлилась слабость от пережитого и от горящего в крови зелья. Цинцю призвал вервь, освобождая Бинхэ, привстал, пошатываясь, и направился к сброшенным одеждам. Каждый шаг давался с трудом, в ушах звенело. Цинцю замер, прикрыл глаза, прежде чем наклониться и подобрать нижнее платье. Белоснежная ткань легла на плечи, заклинатель запахнул платье плотнее и хотел было подойти к окну, чтобы убедиться в своих догадках, как спиной почувствовал жар и угрозу. Цинцю не стал оборачиваться, лишь устало спросил: — Поговорим? Вместо ответа его рывком развернули к себе.***
Водная гладь пруда дрожала от капель дождя. Отражение луны колебалось. Юи стояла по колено в воде в нижнем платье. Белая ткань намокла, волосы разметались свободно по плечам и спине. В зелёных глазах отражалась спускающаяся тьма. Тьма, добравшись до пруда, сгустилась и обрела очертания создания, крепкого, двурукого и двуногого, как человек, но с острыми рогами, устремлёнными вверх, и россыпью шипов по плечам и локтям. На чёрном клубящемся лице зажглись алые глаза, а губы разомкнулись. — Фаньшуа… Юи презрительно улыбнулась. По чёрным волосам побежали серебряные всполохи, выбеливая и удлиняя пряди. Плечи раздались, грудная клетка расширилась, кожа утратила краски, став смертельно бледной, как нетронутый снег на горных вершинах. Кости смещались, плоть нарастала, пока перед демоном из Бездны Ван Шанлаем не предстал дух озера Юи Фаньшуа. — Юи Фаньшуа, — голос демона был гулким и разносился эхом, — каков твой ответ в этой жизни? В зелёных глазах вспыхнула насмешка. — Такой же, как и во всех предыдущих. Демон оскалился. — Под полукровку лёг, а мне отказываешь? Дух рассмеялся. — Разве не ты выбрал этого полукровку? Должен сказать, он не далеко от тебя ушёл, но терпения в нём побольше. Демон угрожающе шагнул вперёд. — Сколько невинных душ пострадали из-за твоего упрямства. Юи… — демон навис, чёрная мгла сгустилась вокруг сияющих белизной плеч, будто желая заключить их в капкан. — Ты можешь прекратить всё сегодня. Скажи мне «да», и тебе не придётся приходить каждый раз на зов проклятия, заботясь о жалких глупцах. Юи смотрел снизу верх на нависающую черноту и пылающие провалы вместо глаз. — Ван Шанлай, сколько бы жизней я не прожил, мой ответ будет «нет». Прими мой отказ и освободи нас обоих. Стало жарче, а капли дождя, падающие на черную броню плеч, зашипели, обращаясь в пар. Белый туман окутал две фигуры. Чёрные когти прошлись по серебряной глади волос, едва касаясь, жгучее дыхание опалило белоснежную шею, скулу и мочку уха. — Если я приму отказ, то не смогу тебя видеть. Пусть так… и раз в сотни лет. Вкрадчивый шёпот затих, и Юи почувствовал, как нависшая тяжесть отступила. Проклятье утратило силу, и они должны были покинуть мир живых до следующего воплощения. Демон обращался в прах, ветер развеивал его останки. Юи поднял голову, подставляя лицо каплям дождя. Далеко в чёрной выси выходила из плена туч луна. Юи смотрел долго и устало, пока все эмоции не исчезли с лица и огонь в глазах не погас. Юи уже не помнил сколько раз приходил в мир, принимая новый облик, чтобы остановить Ван Шанлая. Вдруг чьё-то присутствие заставило опустить голову. В тени яблони замерла Сяо. Взгляд бы спокойный, но руки с силой сминали тёмную ткань. Юи узнал свою верхнюю одежду, оставленную в спальне Хозяйки. Нежная улыбка коснулась губ духа. Каким бы утомительным не был каждый его призыв, были и мгновения, ради которых хотелось вернуться. Белоснежное тело таяло в лунном свете, а в изумрудных глазах снова горела жизнь.***
Если бы не усталость и грубая хватка Ло Бинхэ на плечах, то Шэнь Цинцю был бы вполне доволен. Суметь добраться до истинного желания полукровки в обход ложных… Кто ещё смог бы проделать столь ювелирную работу? Пока тысячелетний демон отвлекался на похоть и кровь, Цинцю поймал внимание Ло Бинхэ и удержал, отделив его сознание от сознания порожденья Бездны. И всё же демон из песни не выбрал бы разум, не склонный к тем же пристрастиям. Оставалось понять, были ли низменные желания Ло Бинхэ побегом от собственного страха, или Цинцю следует опасаться за остатки своей чести. Ло Бинхэ, мокрый, нагой и взбудораженный, впивался пальцами в кожу Цинцю и молчал. Заклинатель решил рискнуть: — Неужели жизнь на Пике тебе нравилась больше? Нервная улыбка промелькнула и исчезла с лица полудемона. Бинхэ отступил, отвёл взгляд. Цинцю прищурился: — Сейчас ты «проснулся от сладкой лжи»? Демон вскинулся, глаза горели недобро, но губы упорно были сжаты в тонкую линию. Цинцю продолжал: — Гроза стихает, а разрыв затягивается. Ты чувствуешь? Не значит ли это, что ты получил то, что хотел? Ло Бинхэ молча двинулся от Цинцю, нагнулся и поднял с пола верхнее тёмно-зелёное платье заклинателя, а затем обернулся, и внутри Шэнь Цинцю скрутился неприятный жгут. Ло Бинхэ смотрел зло и решительно. — Подойди. Приказной тон хлестанул по гордости. Пока Цинцю шёл к демону, в мыслях снова и снова вращалось сожаление об упущенной возможности. Нужно было добить, когда вервь сдавливала, а сердце стучала под рукой. Придушить тварь. Бинхэ шагнул за спину и помог Цинцю облачиться, а затем развернул заклинателя к себе, чтобы поправить полы платья и завязать пояс. Своей наготы демон не смущался, вёл себя так, как будто раздевали здесь Цинцю. Затем рука демона потянулись к заколке, вынула шпильку, растрепав чёрные волосы. — Демоны такие причёски не носят. — Я не демон, — Цинцю возражал, но уже с нарастающей тревогой чувствовал, что Бинхэ принял решение, от которого не отступит. — Шэнь Цинцю, ты хочешь защитить мир заклинателей. — С чего ты взял? Бинхэ хмыкнул. — Сперва я и правда думал, что тебе на всех плевать, а твои воспоминая… что ж, и воспоминания человек может изменить. Но судьба Юэ тебя тронула, а затем… Бинхэ приблизился, чтобы видеть в глазах Цинцю своё собственное отражение. — Ты помог мне освободиться от проклятья. Будь дело только в Юэ, забрал бы его и исчез в другом мире, не правда ли? — Бинхэ, чего именно ты хочешь? Сначала убеждал меня в том, что я конченая мразь, а теперь желаешь, чтобы я принял себя как… спасителя? — Цинцю закончил с кривой улыбкой. — Я хочу, чтобы твоя раздражающая персона была при мне посредником между миром людей и демонов. — Мне плевать на демонов. — Но не на людей. Цинцю молчал, а Бинхэ продолжил: — Ты видел то, что видели многие, но в отличие от многих понял. О моей особенности восприятия мира… — Тронулся умом, здесь нет никакой тайны. — Учитель неисправим… пусть так, но от спокойствия моего разума зависит безопасность всех вокруг. Так вышло, что ты моё спокойствие, Цинцю. Тебе это не нравится и мне не по душе, но есть то, что есть. Заклинатель задумчиво отошёл к окну. Выломанная решётка пропускала яркий свет луны. Дождь закончился. — Я решаю дела между людьми и демонами, служа тебе, Королю демонов? — Для тебя это лучший исход. Не отводя глаз от умиротворённого вида за окном, Цинцю ответил: — Бинхэ, ты как был глупцом, так и остался. Демон нахмурился, а заклинатель продолжил: — Исход — это смерть. Пока смерть не наступила, всегда есть варианты. Бинхэ смотрел на спокойный профиль Цинцю в холодном свете луны, а внутри скручивался жгут из тревоги и злости. — Ты отказываешь мне? Цинцю обернулся, поймал смятение в алых глазах, и улыбнулся тонко, по-змеиному так, что вдоль позвоночника прострелило. Ло Бинхэ вдруг почувствовал свою наготу, а вместе с ней давно забытую беспомощность. Неужели просчитался?